Дворник Бонифат. Повесть

Дворник Бонифат

(Приложение к истории болезни)


Эта совершенно невероятная история произошла со мной не сказать что недавно - год, а то и полтора назад, но, тем не менее, живет в моей памяти так, как будто это было вчера. И хотя все вокруг - и бывшая жена, и врачи, под чьим неусыпным надзором я сейчас нахожусь, в один голос уверяют, что я должен ее как можно скорей забыть, выбросить из головы, как ненужный груз, который лишь отягощает мое теперешнее нездоровое состояние, я вновь и вновь с каким-то маниакальным упорством прокручиваю перед глазами события тех далеких дней, испытывая смешанное чувство радости и боли, неземного блаженства и какой-то волчьей тоски. Не будь их - и жизнь моя окончательно потеряет смысл, превратившись в череду серых буден, без просвета, без отдушины, а по мне такая жизнь страшнее полной амнезии, страшнее даже смерти.
Этим, наверно, и объясняется мое неодолимое желание изложить на бумаге все, что я пережил в тот незабываемо-яркий и короткий, как вспышка, период времени, когда познакомился с Аделой и ее братом Бонифатом, которых по-прежнему воспринимаю как двух совершенно разных людей (это помогает мне хоть как-то удерживаться на плаву, не скатываясь в пучину безумия), возникших в моей жизни так внезапно и потом столь же внезапно из нее исчезнувших.
Благо, врачи, узнав о моих намерениях, не стали вставать у меня на пути, посчитав, как видно, что, воплотив эту историю в некое подобие рассказа, я скорей избавлюсь от преследующих меня навязчивых видений. Что ж, пусть тешат себя этой глупой иллюзией - только бы не мешали.
Итак, я начинаю…



Самое смешное, что предпосылкой для всех этих фантастических событий послужила обычная семейная ссора или, вернее, попытка избежать этой ссоры.
С сожалением приходится признать, что последнее время (я, конечно, имею в виду те два-три года, которые предшествовали разводу) скандалы в нашей семье стали обычным явлением. Причина была одна: моя жена Валентина так и не смогла смириться с мыслью, что в тот благословенный для разного рода авантюристов и искателей легкой наживы период, когда над страной вовсю гуляли ветры перемен, я не сумел - а, скорей всего, просто не захотел - воспользоваться ситуацией и, вместо того чтобы влиться в довольно многочисленные ряды новоявленных чичиковых и остапов бендеров, продолжал влачить жалкое существование инженера-конструктора с окладом, размеры которого при гостях и назвать-то стыдно. И напрасны были мои уверения, что даже в наше бестолковое время хорошие должности на дороге не валяются, а на роль предпринимателя я никак не гожусь, так как в свои сорок с хвостиком даже за приличную мзду не намерен по примеру некоторых наших знакомых становиться мальчиком на побегушках - все они отметались Валентиной как несущественные, и дело неизменно заканчивалось слезами, битьем посуды и обвинением меня во всех смертных грехах.
Наверно, излишним будем упоминать, что происходило это обычно в день зарплаты, причем события, с малой долей погрешности, развивались всегда по одному и тому же сценарию.
Вот его примерная фабула: переступив порог дома и поздоровавшись нарочито бодрым голосом, я несколько театральным жестом выкладываю на стол перед сидящей в скорбном молчании женой заработанные за месяц деньги (все до копейки), после чего стараюсь как-то стушеваться, стать незаметней и для этого усаживаюсь в дальнем углу, прикрывшись для верности газетой. В это время Валентина, со свойственной ее профессии пунктуальностью (моя супруга работает кассиром в банке), с карандашом и бумагой в руках, занимается подсчетом нашего семейного бюджета.
Заканчивается это всегда одинаково: откинувшись на стуле и устремив глаза в потолок, она несколько минут сидит в полной неподвижности, все с тем же скорбным выражением на лице, и только после этого разыгрывается третье - завершающее - действие трагедии, главным участником которого неизменно оказываюсь я.
Детей у нас нет, и, наверно, именно поэтому свой нерастраченный дар воспитателя Валентина тренирует исключительно на мне. Какими только эпитетами и сравнениями не награждает меня дражайшая моя супруга в порыве благородного гнева! Пересказывать их здесь, думаю,
будет не совсем удобно… И хорошо еще, если дело ограничивается одними словами! Бывает, что вслед за обвинениями в меня летят ложки, чашки, тарелки, половники, вазы для цветов и другие предметы домашнего обихода, подвернувшиеся ей под руку. Словом, в квартире начинается настоящий содом, от которого мне приходится укрываться в соседней комнате, для надежности привалив дверь чем-нибудь тяжелым.
В день, о котором пойдет речь, я ожидал именно такого приема, может быть, даже похлеще. Дело в том, что завод, на котором я имел несчастье работать, в тот месяц опять не справился с поставками, и начальство, решив, как всегда, отыграться на своих подчиненных, значительно урезало нам зарплату. Но это еще полбеды. Самое страшное заключалось в том, что за мной тянулось несколько старых долгов, по вполне понятной причине скрытых от Валентины, которые - тоже по вполне понятной причине - с меня незамедлительно и потребовали.
Так вот и получилось, что я покидал стены родного предприятия с камнем на душе и зарплатой, почти вдвое меньше той, на которую рассчитывал. Настроение было хуже некуда. Чтоб хоть как-то оттянуть час расплаты, я, неожиданно для себя самого (умирать, так с музыкой!), решил завернуть в ближайшую забегаловку - остограммиться для храбрости. Вообще-то, подобные поступки были мне несвойственны, и прибегал я к этому чуть ли не первый раз в жизни, но, видимо, некий таинственный импульс руководил тогда всеми моими действиями, и противиться ему у меня не было в то время ни силы, ни желания.
Наверно, опять же благодаря этому самому импульсу, вместо одной стопки, как предполагал поначалу, я выпил две или три, после чего на меня вдруг накатило такое добродушно-расслабленное настроение, что портить его очередной семейной разборкой мне представилось по меньшей мере кощунством. Поэтому, покинув забегаловку, я не пошел сразу домой, а направил шаги в сторону городского парка.
Я понимал, что изрядно захмелел, что в таком виде Валентине мне лучше не показываться, и нарочно не торопился, вдыхая полной грудью влажный вечерний воздух и любуясь выстроившимися вдоль дороги золотисто-багряными купами деревьев, что-то тихо шепчущими под несмелыми порывами ветерка. Был, если мне не изменяет память, конец сентября.
Осенние сумерки длятся обычно недолго, уступая место незаметно, но верно подкрадывающейся ночи. Вот уже и фонари зажгли. Из-за их
слабого бледно-лимонного света мрак вокруг, похоже, еще больше сгустился, поплотнел, спрессовался в сплошную черную массу, вязкую и тягучую, как смола.
До конца пройдя парковой аллеей, я уселся на самой дальней скамейке, отрешенно наблюдая за прогуливающимися по дорожкам парочками и одинокими владельцами собак в сопровождении своих вислоухих питомцев. Где-то недалеко, на танцплощадке, играла музыка, но она не нарушала снизошедшего на меня состояния довольства и умиротворения, растворенного, казалось, в самом воздухе.
Откинувшись на спинку скамейки, я всем своим существом отдавался во власть этого зыбкого состояния, лишь изредка нарушаемого засевшей в глубине мозга сверлящей мыслью, что все это, увы, не надолго, что скоро - очень скоро - нужно будет возвращаться в проклятую реальность, в свой вечно неустроенный быт, к вечным своим заботам и проблемам, надоевшим хуже зубной боли.
Решив еще немного растянуть удовольствие, я не спеша закурил. С первой же затяжкой перспектива перед моими глазами как-то странно сместилась (видно, сказывался выпитый алкоголь), зарябила, завертелась, словно на карусели. Стараясь унять неожиданное головокружение, я слегка подался вперед и, как бы отгораживаясь от всех и вся, плотней надвинул кепку на лоб. Теперь в поле моего зрения попадала только часть тротуара перед самым моим носом да иногда ноги бредущих мимо людей. В таком положении я просидел довольно долго - может быть, минут десять.
Вдруг что-то на секунду вывело меня из прострации. Я даже не сразу сообразил, что именно… Ах, да! Тонкие каблучки женских туфелек, так призывно процокавшие в нескольких сантиметрах от моего лица. Еще я успел заметить стройные лодыжки, переходящие в изящные щиколотки, и чуть было не проводил их глазами… Нет-нет, не отвлекаться! Для меня сейчас важней как можно дольше сохранить это редкое состояние покоя. Ничто не должно нарушать его, пусть даже это будут ноги самой Клаудии Шиффер! Не поворачивая головы, я подпалил давно погасшую сигарету и вновь с удовольствием затянулся.
Но что это? Все тот же звук цокающих каблучков, только уже в обратном направлении. Я вижу, как женские туфельки, полминуты назад привлекшие мое внимание, останавливаются прямо напротив меня.
- Мужчина, разрешите прикурить, - голос чуть хрипловат, но не лишен приятности.
Медленно поднимаю голову. Взгляд ползет вверх, по стройным, затянутым в густую черную сетку ногам, по упругим бедрам, плотно охваченным ярко-красной, едва прикрывающей пах кожаной юбкой, по полушариям высокой груди, почти полностью видной в разрезе чересчур свободной дымчато-серой, с блестками, блузки, отсвечивающей в сумерках, словно чешуя. Поверх блузки я успеваю заметить серебряную цепочку с кулоном в виде какого-то замысловатого украшения, напоминающего иероглиф. Роскошные антрацитовые волосы в беспорядке рассыпаны по плечам, резко контрастируя с необычайной, почти гипсовой белизной красивой тонкой шеи и искусно вылепленного совершенно неподвижного лица.
Не надо обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить, что девушка еще достаточно молода - лет двадцать пять, не больше - и к тому же чертовски привлекательна… Нет, «привлекательна», пожалуй, не то слово - она просто КРАСИВА. Да, именно красива, причем не той вызывающе-вульгарной красотой, что нагло улыбается всем с обложки глянцевого журнала, а другой - спокойной, не слишком броской, которую не в силах скрыть даже толстый слой косметики. Она - в изящной линии носа, в чуть заметной складке полноватых губ, в легкой впалости щек и, конечно же, в глазах, черных, бездонных, как два колодца с поблескивающими на самом дне хрусталиками чистой родниковой воды.
Вот эти-то глаза, мне кажется, и решили тогда мою судьбу. Погрузившись в них с головой, я как бы забылся на время, отчего, наверно, несколько помедлил с ответом, так как девушка повторила свою просьбу и, наклонившись к самому моему лицу, повертела у меня перед носом незажженной сигаретой, словно я был глухонемым или слабоумным. При этом мне в ноздри ударил крепкий запах ее духов, отдающий какими-то восточными пряностями. Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего благоразумия.
С заискивающей улыбкой, вдруг накрепко приклеившейся к губам, я суетливо зашарил по карманам в поисках зажигалки, а, найдя ее, дрожащими пальцами долго не мог выбить искру из кремня. Незнакомка сохраняла при этом полную невозмутимость. Не спеша закурив, поблагодарила меня легким кивком, однако уходить не торопилась. Постояв с минуту как бы в раздумье, неожиданно уселась на другом конце скамейки, закинув ногу на ногу. Помню, в груди у меня при этом что-то приятно сжалось и тут же ухнуло вниз, прошив тело от верха до самых пяток подобием электрического разряда.
Несколько минут прошло в молчании. Все это время я, почти не таясь, с видимым удовольствием продолжал наблюдать за девушкой, и она, мне кажется, чувствовала мой настойчивый взгляд, однако реагировала на него вполне спокойно - не нервничала, не раздражалась, а продолжала как ни в чем не бывало сидеть на месте, чуть покачивая в воздухе длинной точеной ногой и выпуская изо рта аккуратные колечки дыма.
Молчание становилось тягостным. Я вдруг поймал себя на мысли, что хочу задержать незнакомку - пусть не надолго, хотя бы на несколько минут - и что для этого мне, наверно, нужно будет с ней о чем-нибудь заговорить. Только о чем? А если, едва я открою рот, она просто встанет и уйдет, даже не докурив сигарету? Я очень этого боялся, поэтому, не произнося ни слова, продолжал смотреть на нее как зачарованный и ждал - ждал неизвестно чего, надеясь разве что на чудо.
И чудо свершилось! Девушка неожиданно повернулась ко мне, смерив оценивающим взглядом.
- Послушай, а деньги у тебя есть?
Ее вопрос показался мне настолько нелепым, что в первую минуту я не нашелся что ответить и лишь несколько раз тупо кивнул.
- И много? - продолжала свой допрос незнакомка, и губы ее тронула чуть заметная улыбка. Улыбка сфинкса и Джоконды в одном лице.
Я снова кивнул, все еще не понимая, зачем ей понадобилось спрашивать меня про деньги.
- Ты что, немой? - девушка вдруг рассмеялась, став на мгновение еще красивей и - как-то ближе, понятней. - Скажи хоть слово!.. Тебя как зовут?
- Павел, - я почти не узнал своего внезапно севшего голоса.
- Значит, Паша. А меня Адела. Можно просто Дела.
- Очень приятно.
- Да неужели! Что-то по твоему лицу этого не скажешь, - она снова рассмеялась, изящным щелчком отправив окурок в кусты. - Так как насчет денег, Паша? Хватит сводить девушку в ресторан?
Тут до меня, наконец, дошло. Ах, вот оно что! И как же, наивный дурак, я сразу не догадался, что передо мной не просто искательница случайных знакомств, а профессиональная соблазнительница, жрица любви, так сказать, подыскивающая себе очередного клиента!
- Ну, если не в ресторан, то хотя бы в кафе, - Адела, видимо, что-то такое прочитала на моем лице, отчего и постаралась смягчить свой наскок. - Чтоб, так сказать, продолжить знакомство. Ты, надеюсь, не против? - она не предлагала даже, а утверждала не терпящим возражений тоном, заранее, видимо, уверенная в моем ответе.
Что касается меня, то я сейчас действительно был готов на все. Открытие, которое я сделал для себя относительно рода занятий моей новой знакомой, не только не отпугнуло, а, напротив, еще больше разожгло мое любопытство. И, хотя никогда прежде мне не доводилось общаться с женщинами подобного сорта, готов сознаться, что я, как, наверно, любой нормальный мужчина на моем месте, в душе не раз подумывал о такой возможности, в любую минуту готовый броситься навстречу неизведанному, нисколько не заботясь о последствиях.
- Так как же? Не слышу ответа, - Адела уже поднималась со скамейки, небрежно оправляя юбку.
- Да, конечно! Пойдем куда-нибудь, - я поспешно (пожалуй, даже слишком поспешно) вскочил следом и этим вызвал на ее губах торжествующую улыбку.
- Вот и отлично! - уверенным движением девушка продела свою ладонь мне под руку. - Я знаю тут неподалеку хорошее местечко.
Мы не торопясь двинулись по аллее. Чувствуя рядом теплую упругость ее бедра, вдыхая восточный аромат духов, я действовал как сомнамбула, кажется не до конца понимая, что делаю. Единственное, в чем я более-менее отдавал себе отчет, это в том, что сейчас полностью нахожусь во власти моей спутницы. Да, ради нее я готов был на любые безумства, даже - страшно подумать! - до копейки спустить всю полученную сегодня зарплату. И при этом меня совершенно не пугала перспектива неизбежного объяснения с женой, грозящего завершиться грандиозным скандалом. Наверно, впервые за годы моей супружеской жизни мне было на все наплевать.
Не знаю, что на меня нашло. В тот момент я словно опьянел. Возможно, это старый хмель с новой силой ударил в голову, хотя, думаю, со мной происходило что-то другое, не поддающееся объяснению и вообще какой-либо логике. Скорей всего, именно поэтому все дальнейшие события того рокового вечера воспринимались мной не совсем отчетливо, а как бы урывками.



Помню, мы с Аделой сидели в маленьком уютном кафе, которое она разыскала где-то в глубине парка, помешивая в чашечках кофе глясе и запивая его коньяком из крошечных рюмочек. Обстановка как нельзя более располагала к интимности: приглушенный свет, пять или шесть столиков, маленький бар в углу, окна в цветной мозаике и динамик у входа, мурлыкающий что-то блюзовое, кажется, из репертуара Гарри Мура. Кроме нас в кафе находилось всего два посетителя - парень и девушка, занимавшие самый дальний столик у окна, за которым ворковали вполголоса о чем-то своем, да миловидная молоденькая барменша, понимающе мне улыбнувшаяся, когда я брал у нее заказ.
Но вот, наконец, с угощением было покончено, и моя спутница сразу перешла в наступление:
- Так что будем делать, Паша? - в ее глазах заиграли лукавые огоньки. - Если хочешь, чтобы наше знакомство продолжилось в более интимной обстановке, давай сразу договоримся о цене.
Не скажу, что предложение девушки застало меня врасплох, и все же после ее слов я весь как-то внутренне сжался: упоминание о деньгах так не соответствовало моему теперешнему возвышенному состоянию. Адела расценила это по-своему:
- Ой, а почему это мы так поскучнели? Неужели тебе не хочется провести ночь с такой девушкой, как я?
Я подавленно молчал, но мой вожделеющий взгляд говорил, видимо, сам за себя.
- Во-от! - удовлетворенно протянула моя спутница. - А за удовольствие надо платить! Конечно, а ты как думал!.. Да ты не бойся, много я с тебя не возьму. Я же вижу: ты клиент небогатый (она быстро коснулась моей руки). Не обижайся! Это профессиональное… Короче, моя цена - пятьсот. Устраивает?
- Пятьсот долларов?!
- Ну что ты! Конечно, рублей! А ты что, привык расплачиваться долларами? - девушка ободряюще улыбнулась. - Так как, по рукам?
Я не верил своим ушам. Сумма, названная Аделой, показалась мне не то чтобы мизерной - как-никак, она составляла почти половину моей сегодняшней зарплаты, - но все-таки значительно меньше той, которую я ожидал услышать. Да что там говорить, ради этой девушки я готов был выложить всю свою наличку. Адела, скорей всего, поняла это по моей сияющей физиономии, потому что вопросов мне больше не задавала…
Я не помню, как мы покидали кафе. Помню лишь, что, когда расплачивался с барменшей, та, все так же понимающе улыбаясь, вместе со сдачей выложила на стойку пачку презервативов в яркой упаковке, а я, отводя глаза, стал поспешно прятать ее в задний карман брюк…
Довольно смутно помню дорогу к дому Аделы. Память сохранила только высокую фигуру моей спутницы (девушка шла на полшага впереди) и то, как уверенно ориентировалась она в лабиринте совершенно не знакомых мне улиц, сворачивая в узкие, без единого фонаря, переулки, ныряя под черные арки ворот и вновь выходя на свет - слабый, неверный свет, редко сочащийся из полузашторенных окон, напоминающих глаза загадочных ночных птиц, тут и там затаившихся в темноте.
Помню обшарпанные двери ее подъезда, освещенные тусклой закопченной лампочкой, узкую лестницу, стены, сплошь разрисованные граффити и исписанные какими-то непонятными словами. Впрочем, я почти не смотрел по сторонам, пожирая глазами аппетитные округлости под туго натянутой юбкой, мерно раскачивающиеся перед самым моим носом…
Наконец мы у цели. Небольшая заминка, пока моя спутница возится с ключами, затем скрип отворяемой двери, и вот, преодолев небольшой коридор, я, затаив дыхание, вступаю в комнату, не слишком просторную, но, кажется, довольно уютную. Из всей ее обстановки мне тогда запомнились окно во всю стену и еще кровать - большая широкая кровать под высоким старомодным балдахином (и где она только ее откопала), с мягкими подушками и атласным стеганым одеялом - настоящее ложе любви, на котором свободно, не стесняя друг друга, могли поместиться как минимум три человека. Адела - видимо, намеренно - не включила верхний свет, ограничившись кнопкой изящного, на изогнутой ножке, торшера в изголовье этой махины, и его мягкий, ласкающий свет придал комнате некий оттенок таинственности.
Помню, как мы потом танцевали под красивую медленную музыку - не то Уитни Хьюстон, не то Мэрайя Кэрри, - льющуюся неизвестно откуда. Я чувствовал ладонями покатость ее бедер, вдыхал
полной грудью пьянящий аромат духов, ее волосы касались моей щеки…
Внезапно Адела не сильно, но решительно отталкивает меня, отчего я почти падаю на кровать, и танцует уже сама, выгибаясь всем телом в такт мелодии, высоко запрокидывая голову и делая плавные движения руками, как будто совершает некий мистический обряд.
Потом так же медленно, глядя мне прямо в глаза, начинает раздеваться. Не в силах пошевелиться, я заворожено слежу за каждым ее движением. Вот она стягивает с себя юбку, открывая кружевные резинки высоких, под самые бедра, чулок, за ней следуют чешуйчатая блузка и туфли. Вот она уже почти раздета - на ней ничего нет, кроме черного полупрозрачного лифчика с бесстыдно просвечивающими сосками и таких же ажурных трусиков, сквозь которые довольно явственно проступает темный треугольник в низу живота.
Но я уже не в силах сдерживаться. Подброшенный как на пружине, я бросаюсь к Аделе, пытаюсь обнять, охватить разом все ее молодое, красивое тело. Она хохочет, извиваясь в моих руках, словно пойманная в сеть змея, ускользает, буквально просачивается сквозь пальцы - и этим распаляет меня еще больше.
Наконец мне удается подавить ее не слишком решительное сопротивление, и мы, сплетенные узлом, в изнеможении валимся на кровать, где я срываю с девушки остатки одежды (если это, конечно, можно назвать одеждой) - все, кроме ее роскошных чулок и причудливого брелка, а она, в свою очередь, помогает мне освободиться от пуловера и рубахи. Брюки и трусы я снимаю уже сам, при этом у меня из кармана выпадает пресловутая пачка презервативов.
- По-моему, самое время одеть резинку, - откуда-то издалека долетает до меня вкрадчивый шепот Аделы. - Или ты предпочитаешь, чтобы я сделала это сама?
Но я лишь отрицательно мотаю головой - такое испытание явно не для моих нервов - и, непослушными пальцами разорвав пластиковый пакетик, совершаю эту не совсем привычную для меня процедуру.
И вот мы снова в объятиях друг друга. Я покрываю жадными поцелуями ее лицо, шею, руки, пытаюсь дотянуться до губ, но всякий раз безуспешно: девушка ловко увертывается от меня, подставляя то
щеку, то ладонь, и я вдруг вспоминаю услышанное когда-то от кого-то, что проститутки никогда не целуются со своими клиентами. Тогда не без сожаления я оставляю свои попытки, все свое внимание переключив на тело партнерши - гибкое, словно гуттаперчевое, двигающееся с какой-то невероятной, немыслимой скоростью. Нежное и одновременно упругое, оно пьянит, завораживает, буквально сводит с ума…
В какой-то миг моя связь с реальностью утрачивается, и я ощущаю себя слепым, беспомощным щенком, барахтающимся на поверхности реки, с настойчивой неотвратимостью увлекающей его вниз, на самое дно. И вот, уступив, наконец, ее натиску, я отдаюсь на волю течения. Я тону. И испытываю неимоверное счастье, оттого что тону…
Конечно, невозможно передать словами все, что я испытал в ту ночь с Аделой. Но одно могу сказать с полной уверенностью: никогда прежде я не испытывал ничего, даже отдаленно похожего на это. Вспоминая теперь свои крайне редкие в последнее время минуты близости с женой, я прихожу к грустному выводу, что ничего - ну совершенно ничего - не знал о сексе. Я просто диву даюсь, как мог столько лет довольствоваться ее скупыми, равнодушными поцелуями, ее торопливыми дежурными ласками - обязательно при выключенном свете и обязательно под одеялом - дело в том, что и сейчас, на сороковом году жизни, Валентина все еще стеснялась вида обнаженного тела, да и к половому акту относилась, по-моему, как к не слишком приятной обязанности.
Не в пример моей законной половине, Адела открыла мне совершенно иной мир. Неистощимая в своей изобретательности, она превосходно знала, как нужно вести себя в постели с мужчиной и с радостью делилась своим богатым опытом. Думаю, это объяснялось не только особенностями ее профессии: есть вещи, которым, на мой взгляд, просто невозможно научиться - они или есть, или их нет совсем. У Аделы, видимо, это было в крови. Она в совершенстве владела правилами любовной игры, она знала, когда лучше проявить инициативу, а когда, наоборот, отойти в тень, дав возможность партнеру самому показать себя. Она ни разу - ни взглядом, ни жестом - не дала мне понять, что я делаю что-то не так, что в сравнении с ней я - жалкий школьник, только постигающий азы этой сложной и захватывающей науки. Это было партнерство в самом высоком смысле слова, истинная гармония, воцарившаяся в моих с Аделой отношениях еще до того, как наши изнемогающие от желания тела познали, наконец, друг друга, соединившись в последнем вершинном аккорде, чтобы зазвучать в унисон…
Заранее прошу прощения за высокопарность у тех, кто, возможно, будет читать мои записи: я ведь лишь пытаюсь выразить, что чувствовал в те незабываемые минуты - а я чувствовал именно так. И пусть у кого-то это, скорей всего, вызовет саркастическую усмешку - дескать, подумаешь, переспал с проституткой, - для меня эта встреча уже тогда имела важное, судьбоносное значение. Скажу больше: в минуту нашей первой близости, в самый момент апофеоза любовного акта, когда мы в полном смысле слова как бы стали единым целым, я вдруг с небывалой отчетливостью почувствовал, осознал, что ЭТО уже навсегда, что отныне я крепко-накрепко связан с Аделой некой невидимой нитью, разрубить которую сможет разве что только смерть…
Поэтому после того, как все было закончено и мы лежали, устало откинувшись на подушки, я заговорил с ней о своих чувствах. Я попытался выразить то, как я к ней теперь отношусь, кем она для меня стала. Помню, я страшно волновался, и оттого речь моя получилась бессвязной, косноязычной, как у подростка, впервые признающегося в любви предмету своего обожания - я часто путался, сбивался, не мог связать простых слов.
Некоторое время девушка слушала не перебивая, потом вздохнула, как мне показалось, с сожалением.
- Паша, тебе пора уходить, - голос Аделы звучал ровно и совершенно бесстрастно. - Вот твои вещи. Собирайся, - и, когда я попытался возразить, резко и решительно прервала меня все тем же безапелляционным тоном: - Я сказала тебе: уходи! Я очень устала.
До глубины души уязвленный этой неожиданной переменой в настроении девушки, я стал быстро одеваться, стараясь не смотреть в ее сторону. И, только когда уже натягивал плащ, не удержался и бросил еще один, прощальный взгляд через плечо.
Адела, изогнувшись, лежала на кровати, подперев рукой голову, и смотрела на меня не то с сочувствием, не то с усмешкой. Ее красивое гибкое тело, белизну которого, казалось, еще больше оттеняли черные чулки, которые она так и не сняла, и черные же, рассыпанные по плечам волосы, матово отсвечивало в полумраке комнаты. На шее у девушки таинственно поблескивал знакомый мне кулон в виде иероглифа. Не знаю, может быть, благодаря этому кулону, может, ее позе и взгляду, а может, и тому, и другому вместе, но в эту минуту моя новая знакомая напомнила мне какое-то древнее языческое божество, грозное и одновременно прекрасное - божество, только что принявшее жертву.
- Мы еще увидимся? - вопрос, вырвавшись как бы помимо воли, неуклюже повис в воздухе. В эту минуту я чувствовал себя утопающим, из последних сил хватающимся за соломинку.
- Не знаю. Может быть, - по лицу Аделы скользнула недовольная гримаска. - Все зависит от твоей кредитоспособности.
Это новое упоминание о деньгах окончательно вывело меня из себя. О господи! И как же я мог забыть! Ведь это все не по-настоящему! Это все на продажу, и цена такой любви медный грош! Не без аффектации выхватив из кармана портмоне, я извлек из него плотно сложенную стопку и веером швырнул на кровать.
Однако мой широкий жест, похоже, не произвел на девушку нужного впечатления.
- Ты не слишком погорячился? - голос ее звучал все так же холодно и безразлично. - Как бы не пришлось потом пожалеть!
- Об этом можешь не беспокоиться, - кажется, это было последнее, что я сказал ей в ту ночь.



Я не помню, как уходил в тот раз от Аделы, не помню всех подробностей своих одиноких скитаний по незнакомым улицам и переулкам. Я двигался словно в бреду, совершенно не глядя под ноги, то и дело спотыкался, едва не падая, налетал в темноте на стены и фонарные столбы.
Очнулся я в том же самом парке и, кажется, на той же самой скамейке, когда над вершинами деревьев уже занимался рассвет, цветом напоминающий старую, пожелтевшую от времени простыню. С недоумением оглядывался я вокруг, в который раз задаваясь вопросом: а было ли это на самом деле? Не привиделось ли во сне? Может, все, случившееся со мной, - просто плод затуманенного алкоголем воображения?
Но нет, мой измочаленный вид, сладкая ломота во всем теле, одежда, насквозь пропахшая духами - говорили как раз об обратном: о реальности того, что произошло со мной сегодняшней ночью. Реальностью было также пустое портмоне и мое неизбежное возвращение домой - к теперь уже точно нелюбимой жене, которой нужно будет как-то объяснять свое столь долгое отсутствие, а потом еще выдерживать целый шквал обвинений, на этот раз, впрочем, вполне справедливых.
А может, избавить себя от этого кошмара, сразу открыть Валентине всю правду, сказать, что я провел ночь с другой женщиной, а ее я уже давно не люблю, да и она, наверно, испытывает ко мне то же самое, и коли так, то для чего нам и дальше тянуть эту лямку - не лучше ли будет расстаться, то есть попросту развестись, да-да, развестись и больше не трепать друг другу нервы…
Однако этим смелым прожектам в тот раз не суждено было воплотиться в действительность. Мои невеселые размышления были неожиданно прерваны невесть откуда взявшимся странного вида типом в потертой, мешком сидящей куртке, замусоленных штанах и такой же видавшей виды кепке, надвинутой на самые глаза. Еще я запомнил, что он был невысокого роста, коренастый, и говорил необычайно сиплым, не то пропитым, не то простуженным голосом, начав с банального, как мир, вопроса, не найдется ли у меня закурить.
Наверно, будь я в несколько ином состоянии, я повел бы себя как-то иначе, проявив больше осмотрительности в отношении незнакомца. Но - увы - мысли мои в ту минуту были далеко отсюда. Небрежным жестом, словно специально нарываясь на неприятность, я извлек из кармана почти нетронутую пачку «Бонд» и сунул в раскрытую ладонь мужика, показав при этом рукой, чтобы он поскорей убирался и оставил меня в покое.
Незнакомец, однако, уходить не спешил. Возможно, он просто обалдел от такой неслыханной щедрости или же, что всего вероятней, быстро оценив обстановку, лихорадочно прикидывал, как лучше осуществить сложившийся у него в голове коварный план. Как бы там ни было, я не оставил ему времени на размышления: видя, что мужик, получив свое, почему-то мешкает, решил уйти сам, поднявшись в раздражении со скамейки…
В ту же секунду глаза мне ожгло яркой вспышкой света, а голова, клацнув зубами, беспомощно запрокинулась. Челюсть моментально налилась свинцом, и все вокруг закачалось из стороны в сторону, как при сильном шторме. Пытаясь сохранить равновесие, я стал хватать руками воздух, но следующий удар в область солнечного сплетения перегнул меня пополам. Горло сдавило спазмом. На несколько томительно-тягучих мгновений я словно ухнул в черный глухой колодец…
Первое, что я почувствовал, вынырнув через какое-то время наружу, - град ударов, с методичностью барабанной дроби обрушившихся мне на спину. Я упал на колени, после чего, видимо, ненадолго отключился.
Очнулся уже на земле, лежащим навзничь, когда-то чьи-то ловкие руки с грубой бесцеремонностью обшаривали карманы моего плаща. Затем последовали сдавленные ругательства, резкая боль в боку - видимо, от тычка ногой, и - снова провал в памяти…
Когда в следующий раз я пришел в себя, мужика уже и след простыл. Мысленно пожалел, что не довелось лицезреть его разочарованную физиономию, после того как он порылся в моем портмоне. Представив это на секунду, я хоть и с трудом, но все же усмехнулся. Усмешка, конечно, получилась невеселая, так как я чувствовал себя в тот момент совершенно разбитым. Тело саднило от ушибов, ужасно не хотелось вставать. Однако я пересилил себя, тяжело поднялся, опираясь о скамейку.
Уже совсем рассвело. Кругом по-прежнему никого не было, но в дальнем конце аллеи, кажется, намечалось какое-то движение. Чтобы не привлекать к себе внимания случайных прохожих, я свернул в сторону от дороги и, продравшись сквозь кусты, пошел наугад, глубоко утопая ногами в прелой листве и то и дело налетая плечом на деревья.
В голове была совершенная пустота. Но как только я оказался на улице, ведущей к дому, тут же вспомнил, что мне предстоит довольно неприятное объяснение с женой, и на смену полной отрешенности пришло состояние какой-то тоскливой паники, нараставшее с каждой минутой. Ужасней всего было то, что я прекрасно понимал: после событий этой ночи мне будет просто не под силу выдержать еще одну семейную разборку. О, если бы можно было как-нибудь избежать этого, хотя бы на время!
И вдруг мне в голову пришла спасительная мысль: что, если свернуть все на моего незадачливого грабителя! Действительно, куда проще! Этим можно объяснить и мое ночное отсутствие, и пропажу денег. Главное, и врать-то особо не придется. Конечно, это не совсем порядочно по отношению к Валентине, но тут уж, как говорится, не до сантиментов.
Приободрившись таким образом, я еще раз возблагодарил Бога за ниспосланную мне встречу, которая, хоть и стоила мне пары синяков, все же, как ни крути, избавляла от другой, гораздо более серьезной неприятности. Вот уж верно говорят: нет худа без добра.





На мой неуверенный стук (звонить я как-то не решился) Валентина открыла в ту же минуту, словно все это время стояла за дверью. Ее и без того бледное лицо было какого-то мучнистого оттенка, голубые, чуть навыкате, глаза словно остекленели, волосы, всегда тщательно уложенные и завитые, торчали во все стороны неопрятными космами - все говорило о том, что моя многострадальная жена, по всей видимости, провела сегодня бессонную ночь. На ней был распахнутый халат и узкая черная юбка, в которой она обычно ходила на работу, одетая почему-то прямо поверх ночной рубашки.
- Где ты был?! - не услышал, а скорей угадал я по слабому движению ее посеревших губ. - Я спрашиваю, где ты… - тут Валентина осеклась, разглядев, видимо, во мне нечто необычное. - Боже! Что это с тобой? На кого ты похож?
- Валентина… даже не знаю, как тебе сказать… На меня напали. Да, напали и избили.
- Что? Что ты говоришь? Напали? Избили?
- Да… Ну дай же мне пройти! Я еле на ногах стою.
Не грубо, но решительно я отодвинул ее в сторону, не раздеваясь, прошел в зал, плюхнулся в изнеможении на диван. Я почти не притворялся: сверлящая боль в подреберье до сих пор не утихла, да и челюсть все еще ныла. Непроизвольно ощупав ее, я почувствовал под пальцами какое-то утолщение - наверняка синяк.
- Ох, да расскажи ты толком, что случилось! - Валентина прошла вслед за мной в комнату, застыв в настороженной позе перед диваном. Возмущение на ее лице быстро уступало место тревоге. - Ну же! Я жду!
- Мне трудно говорить… Понимаешь, меня только что ограбили.
- Ограбили? Что ты хочешь этим сказать?
- Что я хочу сказать? - по тону жены можно было понять, что мои слова еще не вполне ею осмыслены. - Я хочу сказать… Только ты, пожалуйста, держи себя в руках… Несколько часов назад, по дороге домой, у меня вытащили всю зарплату, что я сегодня получил.
Несмотря на то, что я постарался произнести это как можно сдержанней, эффект от моей последней фразы вышел ничуть не хуже, чем концовка гоголевского «Ревизора»: рот Валентины, растянувшись наподобие эллипса, как бы застыл в немом крике, а глаза округлились до такой степени, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит и с дробным стуком покатятся по полу. На несколько томительно-долгих минут в комнате воцарилась мертвая тишина. Только после того, как я всерьез забеспокоился, не хватил ли мою супругу удар, она, наконец, снова заговорила:
- Значит, у тебя вытащили зарплату? Я правильно понимаю? - голос Валентины звучал как-то неестественно спокойно: похоже, она уже справилась с собой или, по крайней мере, делала вид, что справилась. - И как же это случилось?
- Понимаешь, после работы я решил немного пройтись. Погода была хорошая, да и вообще… Завернул в парк, посидел на скамейке… А тут этот тип - и откуда он только взялся!
- Что за тип? Ты его запомнил? - жена говорила резко, отрывисто, как следователь на допросе, когда пытается уличить преступника во лжи.
- Нет, конечно. Попросил закурить… Пока я рылся в карманах, он меня и вырубил.
- И что, рядом никого не оказалось? Того, кто бы мог оказать тебе помощь?
- Так поздно же было! Темень кругом.
- Поздно, говоришь? Но у тебя ведь работа в пять заканчивается!
- Ну, не знаю… - я на минуту смешался. - Наверно, я перед этим задремал. Да, точно, задремал. Помню, когда открыл глаза, еще удивился, почему так быстро стемнело.
- И что потом?
- А что «потом»?
- Ну, я хотела бы знать, где ты был всю ночь!
- Как это «где»? Там же, в парке, и был. Без сознания лежал… - я решил ударить на сострадание. - Ты что, не веришь мне? Да погляди ты на меня хорошенько! Разве по моей расквашенной физиономии не видно, что я не вру?!
Во мне проснулась обида. Неужели Валентине совсем меня не жалко? Неужели пропажа денег - единственное, что может привести ее в состояние шока? Интересно, как бы она отреагировала, сообщи я ей сейчас, что тяжело ранен и жить мне осталось считанные минуты?
Но тут, словно прочитав мои мысли, жена, вздохнув, неожиданно прервала допрос. Решив, как видно, продемонстрировать мне, что человеколюбие ей не совсем еще чуждо, достала из шкафа аптечку и занялась врачеванием моих ран. И, хотя она делала это с каменным выражением лица, не переставая ворчать по поводу того, что, мол, вечно я попадаю в какие-то истории, от сердца у меня отлегло, поскольку первое испытание я, кажется, выдержал.
Новых вопросов, действительно, не последовало, и через полчаса я уже крепко спал, свернувшись калачиком на диване, толком даже не раздевшись, так как сил на это у меня просто не осталось.




Я проспал почти целый день (благо, это была суббота) и разлепил веки, когда сумерки за окном уже наливались густотой ночи. Дома никого не было. С трудом приподнявшись на своей лежанке, я сразу же испытал страшную саднящую боль во всем теле - первое напоминание о моем недавнем приключении. Вторым - и более приятным - напоминанием был еле слышный запах Аделиных духов, исходивший от моей рубашки (интересно, почувствовала ли его Валентина?).
Решив не искушать судьбу, я на нетвердых ногах прошлепал в ванную, где, стащив с себя всю одежду, сунул ее в корзину с грязным бельем - не забыть бы потом простирнуть. Затем, открыв до упора кран, минуты две, корчась от неприятных ощущений, стоял под прохладным душем. Это помогло мне прийти в себя и собраться с мыслями. Я даже успел подумать о том, что и как буду говорить, если Валентина вознамерится продолжить свой допрос.
Мои опасения оказались не напрасными. Вернувшись примерно через час после моего пробуждения, супруга, хоть и была настроена более миролюбиво, тут же потребовала самого подробного отчета обо всем, что со мной произошло прошедшей ночью. Я, собственно, не имел ничего против и начал с самого начала. О своем посещении забегаловки, естественно, умолчал - это бы дало Валентине повод во всем случившемся обвинить меня одного. Она и так почти каждую мою фразу встречала каким-нибудь колким замечанием.
Но это были еще цветочки. Когда я дошел до самого интересного момента своей истории - встречи с грабителем, - взгляд жены сразу сделался сосредоточенным, и она стала прерывать меня разными каверзными вопросами.
Так, например, Валентина поинтересовалась, долго ли я пролежал без сознания после того, как был нокаутирован, на что я, пожав плечами, ответил, что точно не знаю - час, а может, и больше.
- И что, за это время тебя так никто и не обнаружил?
- Как видишь, никто.
- И как ты себе это объясняешь?
- Откуда мне знать… Возможно, приняли за пьяного или просто не захотели связываться. Не забывай, время добрых самаритян давно прошло, - я старался говорить уверенно, подолгу не задумываясь над вопросом. Первая заповедь лгуна - никогда не надо оправдываться. А если не нашелся что сказать, просто пожми плечами - в конце концов, ты вовсе не обязан все знать. По лицу Валентины я видел, что мои ответы ее вполне устраивают, и значит, я на верном пути.
- А что ты делал потом, когда очнулся?
- Не помню… Сначала, кажется, просто сидел, в себя приходил. А потом… потом отправился бродить по парку.
- Это еще зачем?
- Сам не знаю… Наверно, надеялся найти того типа…
- Умное решение, ничего не скажешь! Жена тут с ума сходит, в морг уже собралась звонить, а он шляется неизвестно где!
- Если честно, мне было неловко показываться тебе на глаза, после того как я так… ну, оплошал, что ли, - эту причину я придумал минуту назад и, судя по всему, попал в самую точку: взгляд супруги заметно потеплел.
- Я понимаю, я очень виноват, - подлил я ей бальзама на рану. - Даже не представляю, как мы теперь будем выкручиваться…
- Ладно, что уж теперь! - Валентина окончательно оттаяла. - Главное - жив остался. А что касается денег… Я сейчас у Светки была, взяла в долг полторы тысячи. Она как про твои похождения узнала, тут же открыла мне бессрочный кредит. Так что проживем как-нибудь…
Светка была ближайшей подругой моей жены, не так давно вторично выскочившая замуж не то за какого-то крупного бизнесмена, не то за богатого мафиози, одна из тех, о ком Валентина могла говорить часами. Поэтому, когда наш разговор плавно перешел к ее сегодняшнему визиту, я с облегчением понял, что самое страшное позади, и мысленно поздравил себя с победой.




На этом моя история могла бы и закончиться. Ни в этот, ни в последующие дни мы почти не вспоминали о моих ночных похождениях, если, конечно, не считать слегка тяжеловесных шуток Валентины по поводу моего необычайного «везения», еще долго отпускаемых ею при каждом удобном случае, но это, как говорится, не в счет. Тем более, меня в это время волновали уже совершенно другие проблемы.
Во-первых, я был страшно недоволен собой. Радости от того, что удалось выйти сухим из воды, хватило ненадолго, и очень скоро на смену эйфории пришли раздражительность и жуткая хандра. Объяснение этому таилось во мне самом. С одной стороны, я испытывал жгучий стыд, поскольку вынужден был врать и выкручиваться, как какой-нибудь мальчишка. С другой, ругал себя последними словами за то, что упустил предоставленный судьбой шанс и вместо того, чтобы раз и навсегда покончить со всеми своими сомнениями, продолжал играть роль примерного супруга, делая вид, что ничего не случилось.
Хотя - и это было уже во-вторых - я все еще не терял надежды, что в самом скором времени в моей судьбе должны произойти некоторые изменения, и эти изменения я, как ни странно, связывал с девушкой, случайно встреченной мной в парке. Ее образ, проведенная с нею ночь настолько прочно засели у меня в памяти, возникая то и дело перед глазами, что я даже всерьез стал опасаться за свой рассудок. Это было похоже на наваждение.
Совершенно не зная, как с этим бороться, я пришел к выводу, что должен обязательно еще раз встретиться с Аделой - пусть не надолго, всего на несколько минут, чтобы только перекинуться парой слов, сказать, что она для меня значит, и, может быть, удостоиться в ответ какого-нибудь знака, слабого намека на взаимность. Постепенно это желание переросло в какую-то жуткую манию - мне уже казалось, что от этой встречи зависит вся моя дальнейшая жизнь. И хотя в редкие минуты просветления мой здравый смысл нашептывал мне, что это просто безумие - вновь пытаться встретиться с особой, которая скорей всего о тебе и думать забыла, поскольку ты для нее всего лишь очередной клиент, не более, но стоило мне вспомнить ее глаза, руки, волосы, запах духов, и вся моя рассудительность моментально рушилась, словно карточный домик.
Так вот и случилось, что спустя примерно неделю после описанных событий я решил отправиться на поиски Аделы, и моя история, таким образом, получила совершенно неожиданное продолжение.




Я был уверен, что удача улыбнется мне в самое ближайшее время. Но не тут-то было! Оказалось, даже в нашем маленьком городке отыскать нужного тебе человека - дело не из легких. Сложность заключалась в том, что я, как выяснилось, не помнил ни дома, ни квартиры моей знакомой. Впрочем, может быть, это была вовсе не Аделина квартира, а что-то вроде перевалочного пункта, блат-хаты, куда девушки ее профессии приводят обычно своих клиентов. Тем не менее, свои поиски я решил начать именно с этого места.
Теперь, всякий раз возвращаясь с работы, я намеренно изменял маршрут и самым тщательным образом исследовал близлежащие к парку районы. Увы, все мои усилия оказались напрасными: сколько я ни блуждал по незнакомым улицам и переулкам в надежде, что моя подстегиваемая интуицией память когда-нибудь приведет меня куда надо, нужного мне дома я так и не нашел.
Тогда, поразмыслив, я решил перенести круг своих поисков в парк - ведь не исключено, что ежевечерние моционы моей знакомой мало отличались один от другого, и поэтому - рано или поздно - она могла снова попасться мне на глаза.
Сначала я избрал местом своего наблюдения ту самую скамейку, с которой и началось наше знакомство. По часу, а то и больше просиживал я на ней, провожая внимательным взглядом всех проходящих мимо девушек.
Когда и это ни к чему не привело, я стал прогуливаться взад-вперед по аллее и - о удача! - в один из дней обнаружил дорожку, ведущую к маленькому уютному кафе, где мы сидели в тот вечер. Сердце у меня в груди забилось в два раза сильней - ведь наверняка я был не единственным, с кем девушка заходила сюда.
Первым делом я, конечно, заглянул внутрь - вдруг моя знакомая и сейчас там. Посетителей в этот раз было больше - пять или шесть человек, но Аделы среди них не оказалось. Зато девчонка-барменша, обслуживавшая нас тогда, сидела на том же самом месте, за стойкой, и поглядела в мою сторону как будто с узнаванием. Я уже почти собрался подойти к ней, чтобы задать несколько вопросов, но представил, как буду сейчас стесняться, мямлить, отводя в сторону глаза, и передумал. Нет, в таком деликатном деле лучше всего действовать в одиночку, без посредников.
Я вышел на улицу и, спрятавшись в кустах, недалеко от входа, стал вести наблюдение за дорожкой…
Помню, в тот раз я провел в своем укрытии почти час, покинув его лишь после того, как вечерние сумерки стали стремительно скатываться в ночь. Адела так и не появилась.
Не было ее и на следующий день.
И еще на следующий.
Но я не терял надежды. Чтобы не вызывать подозрений у Валентины, я придумал байку о том, будто бы заводу дали какой-то срочный заказ, над которым мне приходится просиживать после работы, и с завидным упорством продолжал каждый вечер являться на свой наблюдательный пункт, повторяя как заклинание, что сегодня - да, именно сегодня - мне непременно должно повезти. Но она все не шла, и я уже был близок к тому, чтобы проклясть эту затею, навсегда отказаться от своих безумных поисков. И вот тогда…
Нет, видимо, судьба все-таки благосклонна к безумцам, одаривая своим вниманием в тот самый момент, когда ты уже ни на что не надеешься…
Помню, в тот день я задержался чуть дольше обычного и, когда уже совсем собрался уходить, в конце дорожки неожиданно увидел ЕЁ. Да, это была Адела! Вне всякого сомнения! Я узнал ее почти сразу, несмотря на то, что вместо дымчатой блузки и кожаной юбки в обтяжку на ней был брючный костюм какого-то ярко-оранжевого цвета, выгодно подчеркивающий фигуру, а свои роскошные волосы она умудрилась спрятать под такого же цвета нелепую фуражку с помпоном, нисколько ее, впрочем, не портившую.
Под руку с ней семенил толстый краснорожий мужик, судя по экипировке, клиент довольно состоятельный, которого я возненавидел в ту же минуту, как увидел. Он то и дело наклонялся к своей спутнице и, жмурясь как кот, шептал ей что-то в самое ухо, от удовольствия еще больше багровея.
В кафе они пробыли недолго - минуть пятнадцать или двадцать (этого времени мне как раз хватило на то, чтоб немного успокоиться и обдумать свои дальнейшие действия) - и, когда снова появились на пороге, мужик нес в руках большой сверток, а полу его куртки оттопыривала довольно увесистая бутылка. Я дождался, пока парочка свернет в аллею, и, оставив свое укрытие, устремился следом.
Прохожих в этот час было мало, и я, боясь попасться им на глаза, вынужден был сохранять значительную дистанцию. Преследование еще больше усложнилось, когда, выйдя из парка, Адела и ее спутник свернули в ближайший переулок. Теперь, чтобы не потерять их из виду, мне приходилось делать длинные перебежки от одного угла дома к другому, нырять в проходные дворы и стоять там, прижавшись к стене, или прятаться за столбы и деревья. В эту минуту я чувствовал себя по меньшей мере Шерлоком Холмсом или комиссаром Мегре, идущим по следу злоумышленника. К счастью, преследуемые были так увлечены беседой, что почти не смотрели по сторонам. Их голоса - в особенности густой бас мужика, который был явно под хмельком - громко разносились в ночном воздухе, но слов невозможно было разобрать.
Вот, наконец, мы у цели. Теперь я готов был поклясться, что раз десять, если не больше, проходил мимо этого дома и просто не узнавал его. Какое-то временное помутнение рассудка, не иначе. Однако сейчас мне некогда было об этом задумываться. Как только парочка скрылась в подъезде, я тенью метнулся за ними. Оставалось самое главное: выяснить номер квартиры или хотя бы запомнить ее расположение.
На этот раз даже лампочка внизу не горела - темень была хоть глаз выколи. Дождавшись, пока Адела со своим спутником, оступаясь на неровных ступеньках и каждую такую заминку сопровождая смехом и приглушенными ругательствами, поднимутся на один пролет, я на цыпочках двинулся следом.
Шаги остановились где-то на уровне четвертого этажа, сменившись шушуканьем, затем звоном ключей и скрипом отворяемой двери. Не дожидаясь, когда она захлопнется, я, уже не таясь, бросился вверх по лестнице и в метнувшемся из коридора луче света в последний раз успел разглядеть тонкую фигуру девушки и рядом - низкорослую - ее захмелевшего спутника. В следующее мгновение все снова потонуло во мраке. Но я уже знал то, что мне нужно было знать.
Не спеша поднявшись на этаж, я щелкнул зажигалкой, осветив номер Аделиной квартиры. Шестнадцатая. Ну, вот и все, конец поискам.
Неторопливой походкой человека, хорошо справившегося со своей работой, я спустился вниз по лестнице, постоял некоторое время во дворе, вдыхая ночную прохладу и поглядывая на окно четвертого этажа, где на фоне занавески, под звуки музыки, слабо доносящейся через полуоткрытую форточку, причудливо изгибались две слившихся в танце тени. Представил на секунду, что происходит сейчас там, наверху, и грудь сдавило как при сильном приступе астмы. Нет-нет, не думать об этом!
Я еще раз осмотрелся для верности, «фотографируя» взглядом беседку посреди двора, детскую площадку, песочницу, лавочку возле подъезда, одинокий тополь над ней, а потом быстро зашагал к дому.


Первой моей мыслью было вернуться сюда на следующий же день, но потом, подумав, я решил несколько повременить с визитом. Во-первых, следовало хорошенько взвесить все, что я собирался сказать Аделе - речь моя должна быть убедительной, аргументированной, а не такой бестолковой, как в прошлый раз. Во-вторых, я прекрасно понимал, что встретиться с девушкой в первой половине дня (а именно это время - по понятной причине - было выбрано мной для посещения) почти нереально - нужно либо отпрашиваться с работы, что повлечет за собой много лишних вопросов, либо дожидаться выходных. Последнее было предпочтительней, поскольку моя жена на этот уик-энд собиралась к матери в деревню, а это намного упрощало мою задачу.
Так что, как ни стремился я поскорей увидеть Аделу, пришлось запастись терпением еще на пару дней. Все это время я, помнится, провел в каком-то лихорадочном возбуждении, когда тебя буквально распирает от нерастраченной энергии, и кажется, горы готов свернуть, но чуть взялся за дело, чувствуешь, что явно переоценил свои возможности: все у тебя валится из рук, ты не в силах сосредоточиться на самых простых вещах и напоминаешь себе куклу-марионетку, которую невпопад дергают за нитки, заставляя совершать тысячи нелепых и ненужных движений.
К вечеру пятницы, после того как я проводил Валентину на вокзал, мое состояние, похоже, достигло своего апогея: я с трудом удержался от того, чтобы сию же минуту не побежать к дому Аделы, и вместо этого часа два бродил по городу, выбирая самые глухие и безлюдные улицы.
Домой вернулся поздно, поел и сразу же повалился на кровать, в надежде, что усталость возьмет своё и я благополучно просплю до следующего утра. Но где там! Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, ворочаясь с боку на бок, в то время как в моей пылающей голове азбукой Морзе отстукивала одна и та же фраза: «Завтра я увижу ее. Завтра я снова увижу ее».
В начале восьмого я был уже на ногах. Усталости как не бывало - напротив, какая-то необыкновенная приподнятость овладела всем моим существом. Наверно, так же точно чувствует себя дебютант перед самым выходом на сцену.
Я принял ванну, побрился с особой тщательностью, обильно взбрызнулся духами и, облачившись в свой единственный парадный костюм, который одевал лишь по торжественным случаям, в девять часов уже бодро вышагивал по дороге, уверенно сжимая в руке букетик купленных накануне гвоздик.
Я решил действовать наверняка, заявившись к Аделе в тот час, когда она меньше всего ожидает меня увидеть. И пусть мой ранний визит будет выглядеть не совсем прилично. Для меня сейчас важней всего было застать девушку врасплох. Поэтому я очень торопился. Я чуть не бежал по пустынным, тонущим в утренней дымке улицам.
Вот снова передо мной знакомый дом, неприветливо взирающий на мир черными глазницами своих многочисленных окон. При свете он выглядел совсем по-другому, так что в первую минуту во мне даже шевельнулось сомнение - не ошибся ли я? Но нет, на этот раз все точно. Тот же подъезд, та же скамейка под тополем, те же граффити на стенах.
Я еще немного помешкал у дверей, окидывая взглядом двор, такой же неприветливый и совершенно пустой в этот ранний час, если не считать одинокой фигуры дворника в дальнем его конце, уверенно орудующего метлой. Всецело поглощенный работой, он, казалось, не замечал никого и ничего вокруг, и я, помнится, еще посмеялся в душе
над его чрезмерным усердием. Если бы я знал тогда, какую роль предстоит сыграть в моей жизни этому случайно встреченному субъекту! Но в тот момент мысли мои были заняты совсем другим.
Единым духом взлетев на четвертый этаж, я остановился перед заветной дверью с номером шестнадцать и, стараясь унять сердцебиение, прислушался. Из квартиры не доносилось ни звука. Я несмело постучал. Никакого ответа. Постучал громче. Тот же результат. Подождав еще немного, решительно нажал кнопку звонка. Резкая переливчатая трель прошила сонную тишину подъезда. Я затаил дыхание. Вот, вот сейчас я услышу приближающиеся шаги, потом вопрос: «Кто там?» - «Это я, Адела. Открой!» - «Кто это - я?» - «Ну, я, Павел. Открой же скорей!» - и, наконец, долгожданный звук отпираемого замка…
Но ничего подобного не последовало. Квартира продолжала безмолвствовать - ни скрипа, ни шороха. Складывалось впечатление, что там, за дверью, никого нет. Господи! Где же она может быть? Ведь еще так рано! А если она не ночевала дома? Если осталась у какой-нибудь из своих подруг? Или была приглашена на квартиру клиента?.. Это, впрочем, вряд ли - все те почтенные мужья и отцы семейств, что пользуются услугами проституток, обычно не любят «засвечивать» свои апартаменты. А вдруг она уехала из города - надолго или, ни дай бог, навсегда? Нет-нет, не может быть!
Я снова позвонил и, приложив ухо к двери, в течение нескольких минут пытался уловить хоть малейший звук с той стороны. Напрасные усилия. От досады и огорчения я готов был расплакаться. Неужели все мои старания пропали даром? Неужели мне придется уйти ни с чем? При одной мысли об этом меня охватила паника. Черт возьми! Ведь все так удачно складывалось! Удастся ли мне еще раз выкроить время на встречу, не навлекая на себя подозрений? Как же мне все-таки не везет!
Расстроенный, я медленно спустился во двор. Бросил тоскливый взгляд на окно, в надежде заметить за занавеской какое-нибудь движение. Но если даже в эту минуту кто-то и наблюдал за мной из квартиры, мне он этого никак не показал.
Я вдруг представил на миг, каким, наверно, смешным и нелепым - в парадном костюме и с букетом в руке - кажусь сейчас любому стороннему наблюдателю, и невольно усмехнулся. Одно утешение: в этот момент меня, скорей всего, никто не видит. Только все тот же дворник, не прерывая работы, бросил несколько быстрых взглядов в
мою сторону. Мне показалось, что помимо любопытства в них промелькнуло еще что-то, кажется, похожее на враждебность.
И тут меня осенило: наверняка этот тип живет где-то поблизости и, возможно, что-нибудь знает об Аделе. Он-то и развеет мои сомнения - действительно ли она уехала отсюда или, может, просто вышла в магазин за хлебом.
Преодолев извечную свою нерешительность (уж очень не хотелось мне уходить не солоно хлебавши), я твердым шагом направился к дворнику. Тот заметил мое приближение, однако продолжал как ни в чем не бывало орудовать метлой, лишь еще больше вобрал голову в плечи. Только теперь я обратил внимание, что он не просто сутулится, что на спине у него, оттопыривая грязный, поношенный ватник, вырисовывается довольно объемистый горб, придающий ему сходство с маленьким уродливым гномом, а цепкие узловатые руки густо поросли черным курчавым волосом, отчего сильно смахивают на обезьяньи.
Я решил не церемониться и сразу перешел на «ты»:
- Послушай-ка, приятель! Можно задать тебе вопрос?
- Чего надо? - дворник даже не оглянулся на мои слова. Голос у него оказался низким, как из бочки, и звучал не слишком-то приветливо. Я, однако, сделал вид, что ничего не замечаю.
- Да прервись ты хоть на минутку! - с нарочитой небрежностью извлек из кармана пачку своих любимых «Бонд» и, не спеша закурив, протянул дворнику. - Не желаешь?
Уловка подействовала как нельзя лучше: он, наконец, отставил метлу и повернулся. Я невольно отвел глаза - ну и урод! Из-под огромной, с широким козырьком фуражки на меня глянуло маленькое, сморщенное, как печеный картофель, лицо, почти полностью утонувшее в черной клочковатой бороде, с длинным, слегка загнутым на конце носом и круглыми, широко расставленными глазами, такими же черными, если не считать крохотных искрящихся точек в самой середине зрачка. Глаза эти мне как будто что-то напомнили, но воспоминание, мелькнув, тут же исчезло, как только дворник заговорил.
- Ну, так о чем ты хотел меня спросить? - голос его заметно потеплел, хотя во взгляде по-прежнему читалась неприветливость, да и как-то слишком уж нервно разминал он в пальцах сигарету, готовясь закурить.
- А может, сначала познакомимся? - сделал я еще одну попытку расположить к себе сурового дворника. - Меня, между прочим, Павлом зовут. А тебя?
- Меня-то? Ну, положим, Бонифат.
- Редкое имя… - щелкнув зажигалкой, я услужливо поднес столбик огня к его сигарете. - А скажи-ка мне, Бонифат, ты случайно не в этом доме живешь?
- Может быть, и в этом, - мой собеседник с удовольствием затянулся, выпустив из ноздрей густой клуб дыма.
- А ты когда-нибудь встречал здесь девушку, такую… довольно симпатичную, с длинными черными волосами? Зовут, кажется, Аделой.
На мгновение мне показалось, что глаза дворника блеснули как-то по-особенному, но он тут же отвел взгляд.
- Нет, не встречал, - голос снова сделался резким и сварливым.
- Подумай хорошенько! - я все еще не терял надежды. - Она тоже в этом доме живет.
Но мой собеседник был неумолим:
- Говорят тебе, не встречал! Не было тут отродясь никаких девушек!
- Как так «не было»? - я чувствовал все более возрастающее отчаяние. - Я не мог ошибиться!
Однако дворник уже повернулся ко мне спиной, ясно давая понять, что разговор окончен. Я стоял как оплеванный, в растерянности оглядываясь по сторонам. Неужели я снова все перепутал? Может, это и правда какой-то другой двор, просто очень похожий на тот, в котором я был накануне? А может, я вообще нигде не был? Может, все это мне только привиделось?.. О боже! Кажется, я начинаю сходить с ума!
Мной овладело вдруг какое-то непонятное оцепенение. В жестах, в движениях появилась медлительность, как бывает, когда ты начинаешь наблюдать за собой со стороны. Заметив, что сигарета в моих пальцах давно потухла, я отыскал глазами урну и бросил туда окурок. Вслед за ним после недолгого раздумья отправил и цветы. Все, больше меня с этим местом ничто не связывало. Пора уходить.
Я сделал несколько шагов по направлению к воротам, но тут, подталкиваемый какой-то непонятной силой, оглянулся, в последний раз обегая глазами двор - и в этот момент снова поймал на себе
враждебный взгляд своего недавнего собеседника. Во мне тут же зародилось сомнение, которое уже через секунду переросло в уверенность: дворник мне соврал. Соврал самым наглым образом… Непонятно только, зачем. Может быть, он как-то связан с Аделой? Может, девушка предвидела, что я буду ее искать, и попросила этого типа, чтобы он специально меня запутал?.. Ну, конечно, как же я сразу не догадался! Они действительно в сговоре! Надо быть просто слепым, чтобы этого не заметить!.. Что ж, считайте, что я вам поверил. Только не думайте, что вам так просто удастся обвести меня вокруг пальца! Не на того напали!
Я сделал вид, что продолжаю свой путь, но, дойдя до угла, быстро нырнул в темную нишу ближайшего подъезда и затаился в ожидании дальнейших событий. Если дворник и впрямь заодно с девушкой, рассуждал я, рано или поздно он все равно это обнаружит.
И я не ошибся: спустя пару минут звук скребущей по асфальту метлы неожиданно прервался, а мой недавний собеседник, воровато оглядываясь по сторонам, устремился к дверям того самого подъезда, где, по моим предположениям, проживала Адела. Видимо, отправился пересказывать ей наш разговор. Мысленно поздравив себя с успехом, я стал ждать, что же будет дальше.
Томительно долго тянулись минуты… Дворник все не появлялся.
Постепенно меня снова стали одолевать сомнения. А вдруг я все-таки ошибся? Вдруг и в самом деле здесь нет никакой Аделы, а этот уродец просто отправился к себе домой и сейчас преспокойно попивает пивко, посмеиваясь в душе над незадачливым воздыхателем? Нет, так дело не пойдет! Надо немедленно что-то предпринять, чтобы выяснить все наверняка.
Я осторожно покинул свое укрытие и, сделав короткую перебежку по двору, скрылся в дверях противоположного подъезда. Я действовал по наитию, справедливо рассудив, что, поднявшись на четвертый этаж, через подъездное окно смогу увидеть дверь интересующей меня квартиры и, соответственно, подкараулить того, кто, возможно, будет из нее выходить.
Так я и сделал. С площадки четвертого этажа действительно открывался прекрасный обзор: теперь я видел не только двери Аделиных апартаментов, но также и ее окно, все еще плотно зашторенное, и часть двора внизу с лежащей посередине метлой - еще
одно доказательство того, что дворник ушел не надолго и вот-вот должен появиться.
И он, наконец, появился. Как я и предполагал, из квартиры под номером шестнадцать. И, чего уж я никак не ожидал, тщательно запер за собой двери. Потом спустился во двор, подобрал валявшуюся на дороге метлу и куда-то с ней удалился. Все это размеренно, не торопясь, со знанием дела.
После его ухода я минуту или две не мог оправиться от изумления. Так вот оно что! Оказывается, дворник не просто посещает иногда квартиру Аделы, а живет в ней на правах хозяина. Ничего не скажешь, интересный поворот сюжета! Остается выяснить одно: кем ему приходится девушка. Может быть, женой? Да нет, ерунда! По-моему, надо быть круглой идиоткой, чтобы выйти замуж за такого урода, а моя знакомая не производила впечатление психопатки. Тогда, наверно, дочерью? Еще большая глупость! Как у такого мерзкого типа могла получиться такая симпатичная дочь! В таком случае, кто же? Содержанка? Наложница? Пленница?..
Последнее в тот момент показалось мне почему-то наиболее вероятным. Я даже представил Аделу, связанную по рукам и ногам, с кляпом во рту, тщетно силящуюся разорвать путы, позвать на помощь… Нет, это уже полный абсурд! Как может человек, томящийся целыми днями под замком, совершать каждый вечер променады в поисках богатых клиентов! Ох, что-то здесь не сходится!..
Не знаю, сколько бы я еще предавался размышлениям, но хлопнувшая вверху дверь и чьи-то торопливые шаги на лестнице вернули меня к реальности. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из жильцов застал меня здесь, поэтому быстро спустился вниз и, никем не замеченный, покинул этот не слишком гостеприимный двор.
Но уходил я с твердым намерением вернуться сюда еще раз и не далее, как сегодняшним вечером. План мой был до гениальности прост: если Адела все еще здесь (а я был уверен в этом процентов на восемьдесят), во что бы то ни стало перехватить ее по дороге на ночную работу и любыми способами выяснить разгадку этой тайны.



Весь этот день, помнится, прошел у меня в бесцельном хождении из угла в угол по комнате. Несколько раз я пробовал читать - и тут же в раздражении отбрасывал книгу. Хватался за телевизионный пульт, но, пробежав по всем каналам, так и не находил того, что могло бы меня хоть немного заинтересовать. В какой-то момент я даже пожалел, что рядом не было Валентины: она бы отвлекла меня от моих мыслей, загрузив какой-нибудь домашней работой, и помогла бы таким образом скоротать время до вечера. Правда, потом мне пришлось бы сочинять целую историю о том, куда это я собрался на ночь глядя да еще с таким озабоченным видом, будто за мной черти гонятся.
Да, выглядел я, наверно, действительно не лучшим образом, когда, с трудом дождавшись сумерек, летел сломя голову к месту своего возможного свидания. Я даже забыл про цветы, боясь только одного - опоздать. Я прекрасно понимал, что, если прибуду хотя бы на несколько минут позже, мне в лучшем случае придется караулить возле дома до самой ночи, и то лишь затем, чтобы понаблюдать издали, как моя знакомая поднимется к себе в квартиру в сопровождении очередного клиента. Перспектива, согласитесь, не из приятных.
К счастью, я успел вовремя. Окно в четвертом этаже горело тем же ровным неярким светом, что и три дня назад, а значит, в квартире еще кто-то был. Но кто этот таинственный «кто-то»? Неужели все тот же дворник? Ведь могло быть и так, что Адела уехала куда-нибудь на время и попросила этого типа присмотреть пока за домом. А может, она просто сдает ему одну из комнат? Между прочим, вполне допустимый вариант. И как он раньше не пришел мне в голову!..
Прогуливаясь по дорожке перед подъездом, я, помню, все время боролся с искушением вновь нырнуть в подъезд противоположного дома, чтобы с лестничной площадки четвертого этажа попытаться заглянуть в окно интересующей меня квартиры. Но я понимал, что это бессмысленно. Шторы на нем были по-прежнему плотно закрыты. К тому же я боялся упустить Аделу.
Был, конечно, еще один, самый простой способ узнать правду: подняться наверх и позвонить. Но только при одной мысли о том, что вместо миловидного личика я вновь рискую увидеть физиономию монстра из «фильма ужасов», мне становилось не по себе. И потом, кто его знает, как поведет себя этот жуткий тип, когда поймет, что его хитрость раскрыта!
Мысли мои невольно переключились на дворника. Да, определенно этот… как его… Бонифат совсем не тот, за кого себя выдает. Он мне сразу показался подозрительным. Вид как у последнего забулдыги, а речь правильная, почти без искажений, да и держится уж больно независимо для простого работяги. Нет, что-то тут не так…
Время между тем шло, а из квартиры так никто и не появлялся. Меня снова стали одолевать сомнения. Неужели мои старания напрасны и мне не суждено встретиться сегодня с Аделой? А вдруг мне вообще не суждено с ней встретиться?..
Но тут, как бы в ответ на мои мысли, свет в окне погас, а через минуту наверху щелкнул замок, и дробный стук женских каблучков восхитительной мелодией разнесся по подъезду. Сердце мое, мячиком подскочив в груди, замерло где-то на уровне кадыка. Я едва успел спрятаться за дерево и, прислонившись спиной к стволу, весь обратился в слух…
Вот я слышу, как хлопает дверь. Вот ее шаги. Они все ближе, ближе… Девушка проходит почти что рядом со мной. Не узнать ее невозможно, тем более что одета она так же, как в нашу прошлую встречу: серая блузка с блестками, короткая кожаная юбка, черные чулки сеточкой. По спине, подпрыгивая в такт движению, призывно плещет грива роскошных волос.
Неторопливо проплыв по двору, Адела скрывается в арке ворот, и ко мне снова возвращается способность дышать, двигаться, соображать. Отлепившись от дерева, я, как завороженный, устремляюсь следом, с ужасом понимая, что все красивые слова, которые заранее приготовил, забылись, исчезли, растворились, как таблетка от головной боли под языком, принятая сегодня утром. На смену им пришло какое-то безудержное, бесшабашное веселье, оттого что я снова вижу ее, при желании могу даже дотронуться, переброситься незначительной фразой.
Когда лабиринт проходных дворов остался за спиной, я невольно ускорил шаг. Девушка, почувствовав, наконец, что ее преследуют, бросила несколько осторожных взглядов через плечо, но, прежде чем успела сообразить, кто это, я быстро нагнал ее и тронул за руку:
- Адела!
Она тут же остановилась как вкопанная, так что я чуть не налетел на нее.
- Ох, это ты?.. Так я и думала! - в голосе девушки мне почудилась какая-то горестная обреченность, но тот факт, что она сразу узнала меня, я расценил, как добрый знак.
- Адела, я так рад снова видеть тебя!
Я двинулся было ей навстречу, но тут же замер на месте, натолкнувшись на неприветливый взгляд. Девушка смотрела на меня в упор, чуть прищурив глаза, и во всем ее облике читался некий вызов и одновременно крайняя настороженность.
- Догадываюсь, - губы Аделы кривились усмешкой. - Это, конечно, из-за бабок.
- Каких еще бабок? О чем ты?
- Не прикидывайся наивным! В прошлый раз ты отвалил мне кругленькую сумму. Наверняка сгоряча, а потом пожалел об этом, верно?.. Однако заметь: ты сделал это по собственной воле. Никто тебя не принуждал.
- Господи! О каких деньгах речь! Я о них и думать забыл!
- Ладно, не строй из себя паиньку! Признайся лучше: ментов решил на меня навести?!
- Каких ментов, Адела?!
- Обыкновенных! - в ее голосе зазвучали уже знакомые мне металлические нотки. - А для чего еще тебе понадобилось вынюхивать, где я живу?!
Меня словно окатили с ног до головы помоями. Нет, чего другого, но таких обвинений я никак не ожидал от нее услышать. Неужели она всерьез принимает меня за шпиона, преследующего какие-то свои низкие цели? Да, без Бонифата здесь, думаю, не обошлось.
- Послушай, Адела, - выдавил я, наконец, из себя, - то, что ты говоришь, настолько обидно для меня, что… я просто не нахожу слов…
- Ой-ой, я сейчас расплачусь от умиления!
- Я понимаю, кто-то, видимо, очень хочет очернить меня в твоих глазах. И все же я прошу мне поверить. Я действительно хотел тебя увидеть.
- Увидеть! - передразнила Адела. - Ну, увидел, и что теперь?
Я не нашелся что ответить. Полагаю, вид мой в эту минуту был совершенно потерянным, так как девушка, смерив меня еще одним внимательным взглядом, наконец, смягчилась:
- Ладно, не дергайся! Верну я тебе твои бабки! Мне неприятности не нужны. Может, завтра… Или послезавтра…
Вдруг в глазах у Аделы, так же как в тот раз, в кафе, при совершении сделки, заиграли лукавые огоньки.
- А хочешь… хочешь, я отработаю свой долг? Прямо сейчас? Там лавэ как раз на два раза было! А? Как тебе идея?
Я был настолько ошеломлен ее предложением, что продолжал стоять перед ней, не произнося ни слова. С одной стороны, я, конечно, просто обалдел от счастья, но, с другой стороны, во мне все еще не улеглась обида на девушку. Наверно, в теперешнем моем положении было бы гораздо уместней - и эффектней! - повернуться и уйти с гордо поднятой головой - лишь тогда я мог бы считать себя полностью отомщенным. Но в то же время я прекрасно понимал, что, поступи я следующим образом - и такого случая в моей жизни больше не представится, не говоря уже о том, что я могу навсегда потерять Аделу. Так неужели теперь я должен отказаться от предоставленного мне судьбой шанса, принеся его в жертву своему надутому самолюбию?!
- Ну, что же ты молчишь? Боишься прогадать? - к моей собеседнице уже снова вернулась ее прежняя самоуверенность. - Соглашайся, пока не передумала.
- Я согласен, - эти слова я не сказал, а почти выдохнул (К черту принципы! К черту гордость! К черту! К черту!), чувствуя, как земля уходит из-под ног и все плывет перед глазами, сливаясь в яркий, разноцветный клубок.
- Вот и славно! - отработанным движением - на губах торжествующая улыбка - Адела берет меня под руку. - Тогда, может быть, сразу ко мне? Что зря время терять!
Не без усилия овладев собой, я хотел было возразить, что для начала неплохо и сходить куда-нибудь, хотя бы в то же кафе, но с ужасом вспомнил, что в кармане у меня всего лишь полтинник, оставленный женой на всякий случай, а этого едва хватит на рюмку коньяка, и прикусил язык. Девушка словно прочитала мои мысли:
- Брось комплексовать! Сегодня я тебя угощаю. Как говорится, долг платежом красен!
Покорно плетясь с нею рядом, я молча проглотил и этот подкол. Адела же, казалось, наслаждалась моим унижением:
- Что ты как воды в рот набрал? Развлек бы чем-нибудь девушку!
- Извини, но у меня сейчас не то настроение.
- А что ж такое? Ты ведь так хотел меня видеть! Разве ты не рад встрече?
- Рад, конечно. Но… я как-то по-другому все себе представлял.
- Разочарован?
- Не то чтобы… Просто глупо получается: я так много хотел тебе сказать, а теперь даже не знаю, с чего начать.
- Ну, если не знаешь, тогда лучше молчи.
Незаметно подошли к Аделиному дому. Когда вновь поднялись на знакомую лестничную площадку и моя спутница, ворча, стала возиться с замком, я вспомнил про дворника. Может, спросить у нее, кто такой этот Бонифат и что он сегодня утром делал в ее квартире? Нет, сейчас еще не время - как бы все не испортить!
Дверь, наконец, открылась, и через минуту с замиранием сердца я уже входил в комнату, с которой у меня было связано столько волнительных воспоминаний. Здесь все оставалось по-прежнему: широкая кровать под балдахином, стол, зашторенное окно во всю стену, торшер на изогнутой ножке. Только предметы в этот раз выглядели несколько иначе - как-то резче, выпуклей, объемней. Наверно, оттого, что вместо мягкого, интимного света Адела - полагаю, не без умысла - включила огромные лампы под потолком, которые и придавали всей обстановке такой непривычно-вызывающий вид.
- Присаживайся. Я сейчас, - скрывшись ненадолго в соседней комнате, девушка появилась с бутылкой какого-то дорогого вина и коробкой конфет в руках и, достав из стоящего тут же серванта два изящных бокала на длинных ножках, торжественно водрузила все это на стол. - Будем пьянствовать. Надеюсь, не возражаешь?
Слегка аффектируя, она уселась напротив меня и, скрестив пальцы под подбородком, с видом капризной школьницы наблюдала, как я, открыв бутылку, неторопливо разливал по бокалам густую тягучую смесь.
- Так. И за что же мы выпьем? - подняв на уровень глаз, Адела пыталась разглядеть на свет содержимое своей емкости. - Может, за встречу?
- Что ж, давай за встречу.
Мы чокнулись, и я быстро опрокинул в рот сладкий, с приятной горчинкой напиток.
- Угощайся, - девушка подвинула мне коробку с конфетами, но я лишь отрицательно помотал головой. Откинувшись на спинку стула, минуты две сидел неподвижно, чувствуя, как, медленно обдавая теплом, разливалось по жилам вино. И, одновременно с этим, ко мне возвращалась уверенность. Что-то внутри меня уже нашептывало мне в самое ухо: «Будь спокойнее, не суетись! У тебя обязательно все получится!» Я внутренне собрался, приготовившись к следующему серьезному шагу. А, где наша не пропадала! Попробуем-ка сыграть ва-банк.
- Выпьем еще! - как бы уступая внезапному порыву, я снова потянулся к бутылке и, прежде чем Адела успела сказать хоть слово, до краев наполнил оба наших бокала. - Предлагаю тост за любовь!
- За любовь обычно третий, - в выражении лица девушки появилась некая озадаченность. - Хотя… почему бы и нет! Принимается!
Несмотря на легкий испуг, промелькнувший в ее глазах, Адела по-прежнему чувствовала себя хозяйкой положения. Это читалось в каждом ее движении, в каждом искоса брошенном взгляде, в лукавой улыбке, играющей на губах. И все же внутренний голос подсказывал мне, что я сумею одержать над ней верх, подчинить - хотя бы ненадолго - своей воле, и тогда… тогда ей уже - хочешь - не хочешь - придется играть по моим правилам.
Я окинул комнату изучающим взглядом.
- Послушай, по-моему, в прошлый раз у тебя была музыка? Или я ошибаюсь?
- А зачем тебе музыка?
- Хочу пригласить тебя на танец.
- Ах, вот оно что! - с деланным безразличием девушка кивнула в сторону небольшой магнитолы, примостившейся на тумбочке возле окна. - Кассета уже вставлена. С кнопками ты, надеюсь, разберешься?
- А есть у тебя что-нибудь менее попсовое? - я сделал вид, что не заметил ехидства в ее голосе. - Джо Коккер, например? Или Сантана?
- Я не очень-то во всем этом разбираюсь. Посмотри там, у магнитофона.
После недолгих поисков я обнаружил среди разбросанных на тумбочке кассет ту, что показалась мне наиболее подходящей - «Золотая коллекция блюзов». Не долго думая, я зарядил ее в магнитолу, и через минуту комната наполнилась тягучими, за душу хватающими аккордами.
Так, первый шаг сделан. Дальше - совсем просто: как бы невзначай щелкнуть кнопкой торшера, небрежной походкой подойти к противоположной стене и выключить верхний свет. И только после этого в шутливом полупоклоне склониться к сидящей за столом девушке:
- Разрешите?
Она, слава Богу, разрешает.
Первые же секунды танца показали мне, что я не ошибся в выборе мелодии. Наполненная внутренней энергией, она не позволяла
расслабиться, тормошила, звала к действию. Руки мои, как бы помимо воли, заскользили по телу партнерши, крепче смыкая объятия. Придвинувшись совсем близко, я стал покрывать осторожными поцелуями лоб, щеки, глаза девушки, все время стараясь дотянуться до губ. Адела, как и в прошлый раз, попыталась уклониться, но, движимый все тем же упрямым желанием сломить ее сопротивление, я решил во что бы то ни стало добиться своего, и вот после нескольких безуспешных атак Бастилия, наконец, пала. Ее губы на вкус отдавали чем-то терпким, неуловимо приятным, сладко кружившим голову…
По тому, как сразу обмякло в моих руках тело партнерши, по дыханию, ставшему частым и прерывистым, я понял, что одержал над Аделой пусть небольшую, но все же победу. Чтобы закрепить свой триумф, поскорей, пока девушка еще не успела опомниться, подхватил ее, почти безвольную, на руки и, осторожно перенеся на кровать, приступил к священнодействию, называемому раздеванием. В лице Аделы уже ясно читалось недоумение. По-видимому, всем этим я нарушил ее каждодневный сценарий, и это настолько поразило девушку, что она даже не пыталась мне помочь и только смотрела широко открытыми глазами на то, как я непослушными пальцами один за другим совлекаю с нее предметы одежды.
Как и в первую нашу встречу оставив на ней лишь чулки и брелок (кое в чем я все-таки решил не отступать от традиции), я в свою очередь разделся, и… Это было как отчаянный прыжок со скалы в бушующую бездну. Вновь наши разгоряченные тела соединились в неистовом восхитительном безумии. Вновь я испытал уже знакомое мне ощущение резкого погружения в воду, но только на этот раз я не тонул, а сам устремлялся в глубину, уверенно увлекая за собой свою покорную каждому моему движению партнершу. Это осознание собственной силы и власти над Аделой было едва ли не великолепней того чисто физического наслаждения, которое, наверно, испытывает каждый мужчина (и каждая женщина) в минуты любовного акта, когда, двигаясь в едином, все возрастающем ритме, они как бы растворяются друг в друге без остатка и уже не чувствуют собственного тела, превратившись в некую эфемерную субстанцию, парящую в воздухе, не касаясь земли, вне времени и пространства…
Опять ловлю себя на мысли, что, возможно, кому-то из моих случайных читателей покажется, что я выражаюсь слишком напыщенно и отвлеченно, но - уж простите за напоминание - я пытаюсь передать здесь то, что думал и чувствовал в тот или иной момент своей жизни, и, если вас что-то не устраивает в моей манере изложения, вы имеете полное право пропустить это место в рукописи или, в конце концов, вовсе ее не читать.
Итак, я вновь испытал это блаженное чувство воссоединения с самой обворожительной девушкой на свете. Не знаю, доведется ли мне еще когда-нибудь пережить подобное…
Чуть позже, когда, вытянувшись в сладкой истоме, мы лежали бок о бок на кровати и курили, я внезапно вспомнил про презерватив, которым в этот раз так и не воспользовался. Впрочем, у меня его никогда и не было - та единственная пачка, что была куплена мной в кафе, бесследно исчезла, видимо прихваченная с досады грабителем, - а моя партнерша по забывчивости или по какой другой причине мне о нем не напомнила. Сознаюсь честно, меня это нисколько не огорчило (я тогда как-то не думал о тех неприятных последствиях, которыми оборачивается иногда для мужчины общение с девушками подобного сорта) - напротив, я готов был усмотреть в этом факте доказательство еще большей близости между нами, не ограниченной никакими условностями и предрассудками. Мне казалось, что лед в наших отношениях теперь окончательно сломан: из проститутки и ее клиента мы превратились в настоящих любовников и оба это прекрасно понимали.
- Знаешь, а ты ведь совсем не похожа на путану, - эти слова пришли мне в голову совершенно неожиданно и сказались как-то сами собой, прежде чем я успел их хорошенько обдумать. Я тут же внутренне сжался, ожидая в ответ какого-нибудь колкого замечания. Но, похоже, Аделу моя реплика ничуть не обидела.
- Это потому, что я слишком много тебе позволила? - она не столько спрашивала, сколько утверждала. - Сама не знаю, что на меня нашло. Словно наваждение какое… - Я заметил, что в ее тоне напрочь пропали блатные интонации: голос зазвучал как-то чище, проникновеннее. Она больше не играла со мной и от этого сделалась совершенно непохожей на себя прежнюю - не в меру кокетливую,
высокомерно-вызывающую и, как я понимал теперь, не имеющую ничего общего с той настоящей Аделой, которую я только теперь начинал открывать для себя. - Смешно звучит, но, по-моему, у меня это впервые.
- Что ты хочешь этим сказать?
- А сам ты не догадываешься?
- Кажется, догадываюсь, но… боюсь ошибиться.
- А ты не бойся!
Я повернулся на бок, пытаясь разглядеть лицо своей собеседницы, и встретился с прямым взглядом ее глубоких черных глаз, смотревших на меня строго и чуть выжидательно. От этого откровенного взгляда я вдруг смешался, испытав страшную неловкость.
- Дела, я давно собирался тебе сказать, - голос снова не слушался меня, предательски дрожал, сбиваясь на полутона, - ты… ты мне очень нравишься… Я хотел бы…
- Не надо, не продолжай! - по ее лицу пробежала уже знакомая мне гримаска недовольства. Но я все-таки закончил:
- …хотел бы, чтобы мы всегда были вместе.
Девушка вновь улеглась головой на подушку, не спеша затянулась, безотрывно глядя в потолок.
- И как ты себе это представляешь?
- Ну… я еще не думал об этом, - вопрос смутил меня своей прямотой. - Для начала можно было бы чаще видеться, а потом… потом уехать куда-нибудь.
- Куда? - она даже не скрывала насмешки.
- Куда-нибудь подальше. Чтобы все начать сначала.
Адела с минуту молчала, видно обдумывая мои слова.
- А как же твоя жена? Ты ведь, надеюсь, не станешь утверждать, что до сих пор не женат?
- Не стану, но… Понимаешь, у меня с ней все как-то не так… Я уже давно подумываю о разводе… - тут я невольно запнулся, так что мне понадобилось слегка прочистить горло. - То есть, нет! Вру, конечно! Всерьез задумываться об этом я начал совсем недавно - после того, как познакомился с тобой.
- О, вижу, ты всерьез решил за мной приударить! - девушка снова повернулась ко мне, и взгляд ее сделался пристальным. - Слушай, а тебя не смущает то, чем я занимаюсь?
Теперь пришло мое время недовольно морщиться. Я вдруг поймал себя на мысли, что до настоящего момента как-то избегал задаваться этим вопросом. Конечно, я был далек от того, чтобы ревновать Аделу к ее клиентам (как говорится, работа есть работа), и все-таки стоило мне хотя бы на минуту представить ее в объятиях другого, настроение мое тут же начинало портиться.
- Но… ты ведь не собираешься посвящать этому всю свою жизнь. И потом… если мы будем вместе… может быть, в дальнейшем необходимость в этом отпадет.
- Нет, ты действительно сумасшедший!
- Я не сумасшедший! Просто… просто я люблю тебя.
Последовала небольшая пауза, после чего девушка заговорила уже совершенно другим голосом:
- Да, теперь я понимаю, что ты и впрямь не шутишь.
- А ты сомневалась? - меня неприятно кольнула проскользнувшая в ее словах ирония.
- Нет, что ты!.. - она опять немного помолчала, как бы собираясь с духом. - Если честно, я тоже к тебе привязалась. Даже не знаю, как это объяснить, но… раньше со мной такого не было. Я это тогда, еще в первую нашу встречу, почувствовала. А потом вдруг жутко испугалась, сама не знаю чего. Поэтому и постаралась тебя отшить, надеялась, что ты обидишься и не вернешься, и это… как-то само собой пройдет. А ты вот взял и вернулся!.. Ты не думай, про деньги это я специально придумала. И про ментов тоже. Хотела еще раз тебя проверить… Ох, и зачем я только тебе об этом рассказываю! Совсем с ума сошла!
Наверно, если бы мне сообщили, что я выиграл в лотерею миллион, я бы отнесся к этому гораздо спокойней. В моей голове словно взорвалась шутиха. Подпрыгнув, как от толчка, я, выпрямившись, сел на кровати, повернув к ней горящее от волнения лицо.
- Дела… послушай… ведь это и есть то самое! Называй как хочешь - сумасшествием, наваждением или… или, может, любовью! Главное - не бойся себе в этом признаться! Я знаю, ты тоже этого хочешь! Ты тоже этого ждешь! Я не спрашиваю, что у тебя было раньше, до меня… Да это и не важно! Важно то, что происходит здесь, сейчас! Поэтому не думай больше ни о чем, не усложняй, а просто… просто
уступи своему желанию! Поверь, тебе не придется потом жалеть! Во всяком случае, я сделаю все, чтобы так не случилось!
Я сам не ожидал, что способен говорить с таким жаром, с таким воодушевлением. Все мои заранее заготовленные фразы, всплывшие после этого в памяти, показались вдруг пресными, какими-то ненастоящими - хорошо, что они в тот момент забылись, не пришли в голову.
До конца выслушав мою сбивчивую тираду, Адела надолго замкнулась в себе. Я не знал, как расценивать ее молчание, поэтому, выждав немного, попытался подступиться к ней с другого бока.
- Впрочем, может быть, я слишком многого от тебя хочу… В конце концов, ты привыкла к такой жизни. Кроме того, она, полагаю, приносит тебе хороший доход, - стараясь не обидеть девушку, я тщательно подыскивал слова, и оттого речь моя зазвучала как-то неискренне, фальшиво. Адела, видно, сразу это почувствовала: резко приподнявшись на локтях, быстрым движением затушила сигарету о край кровати.
- Замолчи! Не такие уж великие у меня доходы! И вообще, бабки не главное… Тут дело в другом.
- В чем же?
- Неважно. Но… я все равно не смогу быть с тобой.
- Ты это серьезно?! - я был ошарашен. Ведь всего минуту назад мне казалось, что девушку тронули мои доводы, что еще немного, и я смогу ее убедить. - Дела, объясни мне…
- Нечего объяснять. Просто это невозможно.
- Но почему?!
- По многим причинам. А вернее, по одной, самой важной, сказать которую я тебе не могу.
- Это что, какая-то тайна?
- Да, и если ты ее узнаешь, будет только хуже.
- Кому хуже?
- Всем. И тебе, и мне. Но в первую очередь тебе. Поэтому выбрось это из головы. Считай, что мы с тобой просто неплохо провели время. Ведь все хорошее когда-то кончается, верно? - Адела села на кровати, обхватив колени руками. Мне показалось, что в уголках глаз у нее блеснули слезинки.
Но я вовсе не собирался сдаваться. Настало время выкинуть свой главный козырь.
- Дела, - я старался говорить спокойно, взвешивая каждое слово,
хотя внутри меня все так и кипело, - мне кажется, я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Все дело в этом дворнике… как его?.. Бонифате?
По тому, как резко повернулась она в мою сторону, полоснув горящим взглядом, я понял, что попал в самую точку.
- Что ты знаешь о Бонифате?! - в голосе Аделы вновь зазвенели металлические нотки. - Ну, говори же!
- Достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы! Вы ведь с ним заодно, да?
- Значит, ты следил?! Ты все знаешь?!
- Кое-что знаю. Он тебе кто? Отец? Любовник?
Прежде чем снова заговорить, девушка долго и испытующе смотрела на меня, словно хотела убедиться, не дурачу ли я ее, потом медленно отвела глаза.
- Не то и не другое, - голос ее как будто слегка потеплел. - Так ты действительно ничего не понял?
- Что я должен понять?
Моя собеседница выдержала паузу, по-видимому собираясь с мыслями.
- Как бы тебе объяснить… Он мой родственник… очень близкий… Пожалуй, что брат.
- Брат?! Но вы же совершенно не похожи!.. - выкрикнув это, я тут же осекся, так как внезапно вспомнил глаза дворника, глубокие, черные, с такими же, как у Аделы, крошечными искорками на самом дне зрачка - то-то они показались мне тогда знакомыми. - Так это… правда?
- А зачем мне врать?
- Значит, все дело в нем? Так я и думал! Признайся, это он принуждает тебя заниматься проституцией?
- Нет, ты не понимаешь! Тут совсем другое, - она досадливо поморщилась. - Я не могу тебе сейчас всего сказать.
- А когда сможешь?
- Лучше тебе вообще ничего не знать! - девушка улеглась, облокотившись на руку, ко мне лицом, и взгляд ее стал каким-то отсутствующим. - Пойми, это в твоих же интересах.
Я сделал вид, что соглашаюсь с нею. Иногда разумней вначале отступить, усыпив тем самым бдительность противника, чтобы потом, когда он меньше всего этого ожидает, удвоить, утроить свой натиск. Тем более что картина как будто вырисовывалась. Конечно, все здесь
упиралось в Бонифата, и, как бы девушка ни старалась его покрывать, с фактами, как говорится, не поспоришь. То, что дворник ее брат, это,
возможно, и правда, но правда также и другое: при Аделе он, по всей видимости, выполняет роль сутенера. Оно и понятно: на дворницкую зарплату особо не разживешься, вот Бонифат и заставляет сестру заниматься этим постыдным ремеслом, играя на ее родственных чувствах. Что ж, если причина только в этом…
- О чем ты задумался? - голос Аделы вернул меня к действительности.
- Да так, ни о чем, - отвлекаясь от мрачных мыслей, я провел ладонью по ее вытянутой ноге, от щиколотки к бедру. Это почти непроизвольное движение вдруг родило во мне такое необузданное желание, что… что я вынужден был перекатиться на живот, чтобы Адела ничего не заметила. При этом рука моя как бы невзначай перекочевала на грудь партнерши. В ту же секунду я почувствовал, как по телу девушки пробежала легкая дрожь. Я понял, что ей передалось мое состояние, что она сейчас во власти тех же самых чувств. Это заставило меня действовать более решительно. Не грубо, но настойчиво я привлек Аделу к себе. Она не сопротивлялась, лишь прошептала не очень уверенно:
- Паша, а может, не надо?
Это было последнее, что я услышал, перед тем, как, подхваченный водоворотом страсти, вновь ощутил себя пловцом, бездумно отдающимся на волю стихии…
Не стану в подробностях описывать свое состояние, тем более что раньше и так уделил этому слишком много внимания. Скажу лишь одно: минуты нашей последней близости с Аделой навсегда останутся у меня в памяти самой яркой, самой волнующей страницей. И не только потому, что по велению судьбы действительно стали для нас последними. Главная их прелесть (я понял это уже потом, спустя какое-то время) в том, что, по сути, это был наш единственный на сегодняшний день любовный акт, не обусловленный никакими меркантильными интересами, и то, с какой готовностью, с каким самозабвением отдавались мы этому акту, уже говорило само за себя. Да, язык страсти в конечном итоге оказался намного убедительней доводов рассудка. Все, что мы так и не сумели доказать друг другу на словах, доказали наши жаждущие воссоединения тела, наши глаза, губы, руки, связавшие нас крепче самых страшных клятв и обещаний. Так, во всяком случае, казалось мне в те минуты…
Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как, достигнув пика страсти, мы разомкнули объятия, в блаженной истоме разбросавшись на кровати. Наверно, вскоре мы оба заснули, утомленные этим почти часовым (сегодня мне кажется, что он продолжался почти до утра) любовным марафоном, и проспали, по-видимому, достаточно долго. Сейчас я уже не вспомню, что мне снилось в ту ночь, но определенно что-то очень приятное.




Зато мое неожиданное пробуждение назвать приятным было никак нельзя.
Я разлепил веки оттого, что Адела отчаянно тормошила меня за плечо:
- Просыпайся! Ну просыпайся же!
Ее лицо было почти неразличимо на фоне окна, по-прежнему плотно зашторенного, но по бледно-желтому пятну света, расплывшемуся на занавеси, я догадался, что уже утро. И еще, помню, мне бросилось в глаза то, что в полумраке комнаты кулон на шее девушки слабо отсвечивал красным, словно глаз какого-нибудь хищника. Мне показалось это странным, так как раньше, насколько мне было известно, он подобного свойства не проявлял.
- Что случилось? - я сел на кровати, в растерянности протирая глаза.
- Скорей! Поднимайся! Тебе надо уходить!
- Куда? Зачем? К чему такая спешка?
Но она не слушала меня и, ухватив за руку, изо всех сил тянула с кровати. В ее одержимости было что-то противоестественное.
- Дела, что на тебя нашло? Успокойся!
- Паша, я умоляю тебя! Поторопись! - в голосе девушки слышалась тревога, в любую минуту готовая перерасти в истерику. Я был в полной растерянности: такой я ее еще никогда не видел.
- Послушай, ты можешь мне объяснить…?
- Потом! Сейчас не время! Уходи!
В этот момент я, наконец, разглядел лицо Аделы. Застывшая на нем гримаса отчаяния делала мою подругу почти неузнаваемой. Но было в нем еще что-то - неприятное, даже отталкивающее, что именно, я так и не успел разглядеть, так как она, почувствовав мой изумленный взгляд, быстро отвернулась и, глядя куда-то вбок, заговорила вдруг зло, отрывисто - чужим, незнакомым голосом:
- Павел, если ты сейчас же не уйдешь, клянусь, мы больше никогда с тобой не увидимся!
Странная угроза, прозвучавшая в словах Аделы, необычность интонации, с какой они были произнесены, подействовали на меня отрезвляюще. Я послушно спустил ноги с кровати и стал подбирать свою разбросанную по полу одежду.
- И все же ответь мне…
- Никаких вопросов! Быстрей! - снова я не узнал ее голоса, в котором вместо привычного металлического звона слышалось теперь глухое буханье литавр.
Озадаченный, раздосадованный, я стал нехотя одеваться. Моя подруга сидела на кровати, все также отвернувшись от меня, и по тому, как иногда вздрагивала ее спина, как судорожно она прятала голову в плечи, я видел, что Адела находится в жутком напряжении. Я не мог ничего понять и от этого злился еще больше.
Заря тем временем разгоралась все сильней, заливая комнату мутным, неверным светом. Предметы, понемногу выступая из темноты, принимали какие-то странные, причудливые очертания. И не менее странно среди всей этой обстановки смотрелась фигура обнаженной девушки, с рассыпанными по плечам черными волосами, сжавшаяся на краю кровати. Когда, уже полностью одетый, я снова взглянул на нее, на какое-то мгновение мне показалось даже, что она стала как будто ниже ростом и еще меньше, миниатюрней. С трудом отогнав от себя этот морок, я снова попытался заговорить с ней:
- Дела, может быть, ты все же объяснишь мне…?
- Оделся? (Нет, это все-таки не ее голос!) Ну, иди же! Не стой как вкопанный!
Но так как я все еще медлил, моя подруга, видимо окончательно потеряв терпение, вдруг вскочила с места и, подлетев ко мне как фурия, в ореоле разметавшихся во все стороны волос, с каким-то диким утробным завыванием стала решительно выталкивать в коридор. Натиск был настолько неожиданным, что в первую минуту я совершенно растерялся и даже не пытался сопротивляться. Тем более что передо мной снова на мгновение мелькнуло ее перекошенное от злости лицо, и снова я подсознательно отметил в нем нечто странное, пугающее.
- Да уходи же ты! Уходи!
Нет, что-то тут было не так. Почему с таким маниакальным упорством Адела старалась выставить меня за порог? Чего или кого опасалась? И вдруг меня осенило. Это случилось в тот момент, когда моя подруга, благополучно справившись с замком, одной рукой уже тянула на себя входную дверь, другой же пыталась протолкнуть меня в образовавшийся проем.
- Дела, признайся, это все из-за Бонифата? Да? Он сейчас должен прийти? Поэтому ты так торопишься меня прогнать?
Она не отвечала, с той же упрямой одержимостью продолжая толкать меня в спину. Однако я, шире расставив ноги для упора, стоял как стена, и девушка, наконец, вынуждена была уступить.
- Да! Да! Из-за него! Ты доволен?! - она уже не кричала, а хрипела, словно удавленник, на шее которого все крепче затягивают веревку. - Теперь ты, надеюсь, уйдешь?!
- Но почему ты его так боишься? Может, нам с ним стоит объясниться?
- Нет, только не это! Павел, я тебя умоляю!
- Не понимаю. Он что, настолько опасен? - я несколько ослабил сопротивление, пытаясь поймать ее взгляд, и Адела тут же этим воспользовалась: я опомниться не успел, как оказался на лестничной площадке. Дверь уже готова была захлопнуться за моей спиной, но в последний миг мне удалось-таки упереться в нее плечом.
- Дела! Да постой же, Дела!
Судя по долетавшим до меня из-за двери скрежещущим звукам, моя подруга уже возилась с замком. Я попытался ее опередить и надавил чуть сильней. Дверь вроде бы поддалась, но, открывшись меньше чем на треть, дальше не пошла - мешала цепочка, которую девушка успела, видимо, накинуть в самый последний момент.
- Дела, ты слышишь меня? Я все равно никуда отсюда не уйду! Поэтому давай поговорим! - чтобы не привлекать внимания соседей, я почти шептал, припав губами к узкому проему между дверью и косяком. Одновременно я старался хоть что-нибудь разглядеть в угольной черноте коридора, но пока мне это плохо удавалось.
- Дела, прошу тебя, отзовись! Скажи хоть слово!.. Я ведь знаю, что ты здесь!
Внезапно моего слуха коснулся слабый придушенный стон, заставивший меня вздрогнуть, который тут же сменился неприятным скребущим звуком, словно кто-то с усилием царапал ногтями по поверхности двери. Я затаил дыхание, прислушиваясь. Через минуту стон повторился и, застыв на длинной тоскливой ноте, перешел в утробный клокочущий рык, отчего мое тело вдруг покрылось гусиной кожей, а горло сдавил спазм. Я стоял, боясь шелохнуться, лихорадочно соображая, что бы все это значило. Но пока я терялся в догадках, вслед за этими странными звуками последовал глухой удар, словно там, в квартире, уронили какую-то тяжелую вещь. Дверь при этом как-то странно завибрировала, как будто через нее пропустили электрический заряд, и я невольно попятился, отметив попутно, что с той стороны на нее уже никто не налегает. Мне стало не по себе, я силился что-то сказать, но вместо слов из горла вырывались одни лишь сдавленные хрипы.
А в квартире тем временем творилось что-то ужасное: один за другим следовали глухие удары, словно по полу перекатывали нечто большое и громоздкое, и все это сопровождалось какими-то непонятными звуками, напоминающими не то кряхтенье, не то всхлипывание. Это было похоже на борьбу и одновременно на конвульсии умирающего. Я почувствовал, как по моим плечам и спине заскользили струйки холодного пота. Впервые за все это время мне стало по-настоящему страшно.
- Дела! - с трудом выдавил я из себя. - Дела, что происходит? Ответь мне, Дела!
В ответ - все то же кряхтенье и монотонный звук, будто огромной скалкой раскатывают тесто.
- Дела, ты меня слышишь? - борясь с нервной дрожью, завладевшей вдруг моим телом, я осторожно приблизил лицо к дверному проему. Я хотел и не хотел видеть то, что творилось там, внутри. С одной стороны, меня, как, наверно, любого на моем месте, разбирало любопытство, но, с другой стороны, я почему-то боялся увидеть за дверью нечто такое, что повергнет меня в жуткий шок, и тогда… тогда…
Я так и не успел додумать, что «тогда», поскольку, как только припал глазом к щели, доносившиеся из коридора звуки неожиданно прекратились, словно кто-то, открутив до отказа ручку настройки и так и не найдя нужной частоты, выключил радио. А потом произошло то, о чем я до сих пор не могу вспоминать без дрожи. Послышался скрип - возможно, так скрипит половица под чьей-то грузной ногой, - и в ту же секунду из темноты на меня надвинулась жуткая физиономия с широко расставленными глазами и длинным крючковатым носом, заросшее по самые скулы черной спутанной бородой, после чего знакомый скрипучий голос выдохнул мне в лицо одно-единственное слово:
- Убирайся!
Это было настолько неожиданно, что я, вскрикнув, отшатнулся от двери, которая с громким лязгом тут же захлопнулась перед самым моим носом, и, потрясенный, испуганный, кубарем скатился вниз по лестнице…



Я не помню, как вышел из подъезда, как долго блуждал по лабиринту дворов, прежде чем оказался, наконец, на знакомой улице. Способность соображать и делать какие-то выводы вернулась ко мне не сразу - настолько я был раздавлен и выбит из колеи увиденным.
Самым ужасным и неприятным в этой истории было то, что Бонифат, этот жуткий карлик-монстр, столь неожиданно представший передо мной, оказывается, все это время находился в квартире. Значит, он подслушивал, а, возможно, и подглядывал за нами. О, как это отвратительно! И Адела, конечно же, знала об этом! Ну, ясное дело, знала! Видимо, это давно вошло у них в привычку, став непременным условием совместных сеансов. Да, именно совместных, потому что, скорей всего, эта парочка уже не раз практиковала такое: пока сестра занимается любовью с кем-нибудь из своих клиентов, ее брат-извращенец, наблюдая за всем этим из соседней комнаты, тоже по-своему получает удовольствие. В медицине это, кажется, называется вуайеризмом.
Боже! Какая гадость! Как она могла так оскорбить, так унизить меня - и именно в тот момент, когда я открылся ей?! Ведь тогда получается, что все слова, которые Адела говорила мне, - это просто игра, часть задуманного ею омерзительного сценария?! Неужели такое возможно?!
Я шел, не разбирая дороги, то и дело останавливаясь или замедляя шаг, когда мои глаза вдруг подергивались мутной пеленой и к горлу подступала тошнота.



Помню, в тот день я с трудом добрался до дома, чувствуя себя совершенно разбитым и уничтоженным, и тут же без сил повалился на диван. Я думал, что не смогу заснуть, но, лишь только голова моя коснулась подушки, внутри меня как будто что-то щелкнуло, и я стал стремительно проваливаться в пустоту…



Я очень хорошо запомнил сон, приснившийся мне в то утро, запомнил, наверно, потому, что он явился своеобразным продолжением кошмара, пережитого мной накануне, и одновременно неким связующим звеном с ужасными событиями, которые мне еще предстояло пережить.
Сначала я увидел себя бегущим по длинной широкой улице, начало и конец которой терялись в непроглядном сером мареве густого разлапистого тумана. Я не знаю, что это за улица и как долго мне еще предстоит по ней бежать, но мне хорошо известна конечная цель моего маршрута. Это огромное приземистое здание в три этажа, издали похожее на крепость, с широкими тесовыми дверями, напоминающими ворота, и, хотя оно имеет так мало общего с домом, в котором мне довелось перед этим побывать, я твердо знаю, что именно туда должен сегодня попасть.
Но вот туман расступается. Я на месте. Быстро взбегаю вверх по высоким каменным ступеням - их я тоже вижу впервые - и, затаив дыхание, вхожу, наконец, в заветную комнату, где, знаю, меня уже давно поджидают.
Здесь тоже все по-другому: нет ни кровати, ни стола, ни серванта в углу, только голые стены, изрисованные большими уродливыми граффити, и - единственное напоминание о том, что я тут не впервые - огромное, во всю стену, окно в самой ее глубине. У окна я вижу фигуру обнаженной девушки. Это Адела. Она стоит ко мне спиной, в непринужденной позе, чуть опираясь о подоконник. Грива черных волос роскошной пелериной одевает ей плечи. Я неслышно приближаюсь к ней и, испытывая страшную робость, осторожно касаюсь руки:
- Дела, это я. Ты узнаешь меня?
Девушка, не двигаясь с места, чуть поворачивает голову. Какое-то время я любуюсь ее красивым профилем, выразительной линией носа, мягкими губами, слегка раздвинутыми в улыбке, округлостью высокой груди. Я нежно обнимаю ее за плечи, стараясь при этом развернуть к себе, но Адела вдруг начинает противиться, не грубо, но решительно отводя мои руки:
- Не надо, Паша! Не надо!
Я слегка озадачен, но все же не отказываюсь от своего намерения, проявляя чуть больше упорства. Девушка пытается вырваться, в отчаянии закрываясь ладонью. И тогда я, окончательно потеряв терпение, резко хватаю ее за подбородок и поворачиваю анфас.
В ту же секунду с губ моих срывается крик. Я вижу, что вторая половина лица Аделы представляет собой нечто ужасное: покрытое частой сыпью больших черно-бурых пятен, все в язвах и струпьях, оно образует некий чудовищный нарост сине-багрового цвета, вздувшийся наподобие флюса. А посередине этого бесформенного месива - глубоко провалившийся глаз, затянутый в белую полупрозрачную пленку, с закатившимся под самое веко зрачком.
- Ну что, добился своего? - в голосе девушки, помимо укора, слышится плохо скрываемое торжество. Ее пальцы крепко впиваются в мое запястье, и тут я со страхом и отвращением замечаю, что это вовсе не ее рука: покрытая черным курчавым волосом, она больше похожа на уродливую культяпку с узловатыми отростками вместо пальцев. В уши мне бьет громкий злорадный хохот, и, подняв глаза, вместо Аделы я вижу перед собой раздвинутую в мерзкой усмешке сморщенную физиономию Бонифата. Он хохочет все громче и, наклонившись к самому моему лицу, произносит голосом своей сестры:
- Ну посмотри же на меня внимательней! Неужели я тебе не нравлюсь?..



Я проснулся в холодном поту и, помню, еще долго неподвижно сидел на своей лежанке, прислонившись спиной к стене.
За окном был уже день, теплый погожий день середины октября, но как не вязался он с тем, что творилось сейчас в моей душе…



Вечером из своей двухдневной поездки вернулась Валентина, сразу же наполнив дом шумом и суетой. Она размашисто ходила по комнатам, хлопала дверями, громко разговаривала, смеялась - а я мечтал в этот момент только об одном: забиться куда-нибудь в самый дальний угол, подальше от глаз, и посидеть там, сжавшись в комок, не думая ни о чем. Но не тут-то было! Моя супруга спешила обрушить на меня целый ворох совершенно не нужных мне новостей, передавала приветы от своих родственников, которых я, честно говоря, забыл уже как и зовут, постоянно тормошила, задавая какие-то нелепые вопросы и раздражаясь, когда я отвечал на них хмуро и невпопад. Наконец, ближе к ночи, она заметила, что у меня как будто нездоровый вид, и, посоветовав принять таблетку от головной боли, отпустила восвояси.
Я поскорее укрылся в своей комнате и тут же попытался заснуть. Однако на этот раз все мои усилия оказались напрасны - сон упорно бежал от меня, а в голову лезли разные мысли, связанные с моим последним посещением Аделы. Сначала я просто гнал их прочь, но они возвращались вновь и вновь, высвечивая в памяти некоторые эпизоды, на которые я поначалу не обратил внимания и которые никак не укладывались в жесткие рамки выдвинутой мной версии тех странных событий, что приключились со мной сегодня.
Например, оставалось неясным, чем так сильно была напугана девушка, когда ни свет ни заря пыталась вытолкнуть меня за дверь? Почему, если с самого начала знала, что Бонифат находится в соседней комнате, забеспокоилась об этом только утром? Да и зачем ей вообще понадобилось выставлять меня из квартиры? И потом, что это за странные звуки, которые я слышал, стоя под дверью? Это были вопросы, на которые пока что не было ответов.
Имелось также обстоятельство, волновавшее меня ничуть не меньше остальных и которому вначале я не придал значения: на шее Бонифата, когда он пялился на меня из глубины коридора, я заметил такой же, как у Аделы, кулон в виде иероглифа, в темноте слабо отсвечивающий красным. На первый взгляд, ничего сверхъестественного в этом, конечно, не было. Действительно, что странного в том, что у брата имелось такое же, как у сестры, украшение. Однако что-то мне во всем этом не нравилось. Почему-то я был убежден, что это один и тот же кулон. Но как в таком случае он оказался у Бонифата? Быть может, он завладел им насильно? Значит, звуки, долетавшие до меня из-за двери, были скорей всего звуками борьбы. Или я опять ошибаюсь?..
Я понимал, что, лишь ответив на все эти вопросы, сумею добраться до истины и разгадать эту чертову тайну. Но для этого мне было просто необходимо снова встретиться с Аделой.
Когда путем логических умозаключений я пришел к этому решению, то сразу как-то успокоился и взял себя в руки. Мое дальнейшее существование уже не казалось мне сплошным черным провалом - где-то в глубине животворным лучиком забрезжил свет надежды. А может, и впрямь все было совсем не так, как я нарисовал в своем воображении? Может, сгустив краски, я слишком поторопился с выводами? Да, скорей всего это так, и настоящую правду мне еще предстоит узнать.
Вот только бы она не оказалась намного ужасней той, которую я себе сгоряча напридумывал!



Несмотря на то, что буквально сгорал от нетерпения положить конец всем этим загадкам, в знакомый двор я отправился только через три дня. Пусть-ка Адела тоже помучается неизвестностью, рассуждал я, и, возможно, пожалеет о том, что была так несдержанна со мной в нашу последнюю встречу.
Какова же была моя досада, когда, придя на место, я увидел, что окно в четвертом этаже не горит. Значит, я все-таки опоздал, хотя явился так же, как и в прошлый раз, даже чуть раньше. Может, Адела изменила своему обычному расписанию, из-за того что световой день сделался теперь намного короче? Что ж, вполне допустимое объяснение.
Потоптавшись еще какое-то время на месте, я со вздохом повернул обратно, подбадривая себя тем, что завтра, возможно, мне повезет больше.
Но когда на следующий день, специально отпросившись с работы, я пришел почти на час раньше и снова оказался перед темным окном, меня стали одолевать сомнения. А вдруг моя подруга решила больше не встречаться со мной и для этого поменяла адрес? А вдруг она вообще уехала из города?
Мысли одна хуже другой упорно лезли в голову. Они неотступно преследовали меня все последние дни, стоило мне только появиться во дворе и в очередной раз убедиться, что и сегодня меня здесь никто не ждет. Сознание своей ненужности, какой-то потерянности с каждым днем угнетало все больше, и как ни пытался я себя уговаривать, что это всего-навсего неудачное стечение обстоятельств, отчаяние уже понемногу запускало мне в сердце свои холодные липкие пальцы.
Один раз, не удовлетворившись видом темного окна, я даже поднялся наверх и, позвонив в дверь, долго прислушивался, не раздастся ли там, в глубине комнат, какой-нибудь звук, указывающий на то, что Адела все еще здесь и просто скрывается от меня. Но квартира безмолвствовала, и в тот день я снова отправился домой ни с чем.
После этого я уже больше не приходил во двор. Теперь вечерами я бесцельно бродил по улицам, растерянный и понурый, и если встречал где-нибудь девушку, похожую на мою подругу, тут же устремлялся за ней, но, пройдя несколько шагов и убедившись в своей ошибке, останавливался, досадливо морщась, чтобы через минуту вновь продолжить свой путь. В душе я по-прежнему надеялся, что Адела в городе, что никуда она не уехала, а если и уехала, то не надолго и вскоре должна вернуться. Думаю, только это и спасало меня от депрессии, которая, тем не менее, с каждым днем все больше брала надо мной верх.



И вот удача, наконец, повернулась ко мне лицом. Помню, в какой-то из вечеров, случайно забредя в один из дальних, еще не исследованных мной уголков города, я оказался возле небольшого ресторанчика с претенциозным названием (сейчас уже позабыл, каким), одного из тех, что сегодня можно встретить в самых неожиданных местах.
Вдруг до меня донесся знакомый смех. Я поднял глаза и остолбенел: ИЗ ДВЕРЕЙ РЕСТОРАНЧИКА ВЫХОДИЛА АДЕЛА. На ней было узкое вечернее платье какого-то немыслимого фиолетово-бордового цвета, сильно декольтированное, с разрезом почти до пояса. Рядом вышагивал тощий, как жердь, кавалер, по возрасту явно годившийся ей в отцы, и только по плотоядным взглядам, которые он бросал то и дело на свою спутницу, можно было догадаться, что вряд ли этих двоих могут связывать какие-либо родственные отношения.
Парочка направлялась к припаркованному неподалеку шикарному «мерседесу» цвета кофе с молоком. Кавалер галантно распахнул дверцу машины, и, когда девушка уже усаживалась в нее, наши взгляды
неожиданно встретились. Кажется, в глазах Аделы мелькнуло что-то, похожее на испуг, она даже слегка побледнела. А может, мне это лишь показалось, потому что произошло все ужасно быстро. Через каких-то пару секунд ее спутник уселся за руль, мотор угрожающе рявкнул, и «мерседес» скрылся из виду.
Проводив его глазами, я долго еще стоял как вкопанный, словно не в силах поверить тому, что все это случилось со мной на самом деле. Я толком даже не знал, радоваться мне или огорчаться. Нет, радости, конечно, было больше. Адела в городе, и это самое главное. Ну, а то, что ей столько времени удавалось водить меня за нос - тут уж ничего не попишешь. В конце концов, сам виноват: мог бы догадаться, что, избегая встреч со мной, девушка просто не включала по вечерам свет, дожидаясь, когда я уйду, а потом спокойно отправлялась по своим делам.
Я имел возможность убедиться в этом в тот же день, когда чуть погодя снова появился в ее дворе. Из окна Аделиной квартиры по-прежнему струился приглушенный свет и слышалась негромкая музыка, а возле подъезда стоял уже знакомый мне «мерседес» цвета кофе с молоком. Значит, все происходило так - или примерно так, - как я себе нарисовал, а что касается подробностей, о них я, возможно, узнаю завтра от самой девушки.
Так, по крайней мере, я думал тогда…
Но возникло новое неприятное обстоятельство, разрушившее все мои планы.



- А скажи-ка мне, муженек, что это еще за Адела, чье имя ты постоянно повторяешь во сне?
Этот неожиданный вопрос Валентина задала мне вечером того же дня, на кухне, когда мы с ней заканчивали ужинать.
В первую секунду я чуть не поперхнулся, но тут же быстро взял себя в руки.
- Что ты сказала? - изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, я медленно поднял глаза от тарелки.
- Что слышал! - жена сидела передо мной, как-то неестественно выпрямившись, губы плотно сжаты, глаза словно две узкие щели, и по этой ее позе, по выражению лица я понял, что она давно готовилась к сегодняшнему разговору. - Ну, долго я буду ждать?
Я почувствовал себя загнанным в угол. «Что ж, это судьба! - мелькнуло в голове. - Только не вздумай теперь выкручиваться!»
- Валентина… я давно… собирался… тебе сказать… - каждое произносимое слово давалось с большим трудом, словно это были тяжелые камни, которые мне, подобно Сизифу, по одному приходилось вкатывать на гору, - у меня… есть… другая женщина.
Закончив эту наитруднейшую фразу, я внутренне собрался, ожидая взрыва негодования. Однако Валентина отнеслась к моему признанию как-то на удивление спокойно.
- Ничего другого я и не ожидала услышать, - в ее голосе было больше сарказма, чем возмущения. - Выходит, ты мне изменил? Что ж, очень мило!
- А тебя это удивляет?! - внезапно проснувшаяся злость придала мне смелости. - Неужели ты не видишь, что у нас уже давно все не ладится?! Мы ведь с тобой не живем, а только притворяемся! Лично я больше так не могу!
- Ах, вот как ты заговорил! - супруга вдруг встала во весь рост, резко отпихнув от себя тарелку. - Выходит, я тебя не устраиваю! Я, которая все эти годы пылинки с тебя сдувала! Ты жил со мной как у Христа за пазухой, а теперь смеешь бросать мне такие обвинения! Да как только у тебя язык повернулся! Свинья ты неблагодарная! Сволочь! Гад! Подонок! - последние слова она уже выкрикивала хриплым от возмущения голосом, нависая надо мной, словно Пизанская башня.
- Слушай, а может, давай без истерик? - я старался сохранять самообладание. - Я тебя ни в чем не виню. Просто… просто мы с тобой, наверно, разные люди.
- Разные люди! - Валентина иронически хмыкнула. - Раньше ты почему-то этого не замечал! До того, как сошелся с этой тварью! Кстати, кто она? - под пристальным взглядом жены я невольно отвел глаза. - А, молчишь!.. Впрочем, можешь не говорить! И без того понятно! Наверняка какая-нибудь стерва, охотница за чужими мужьями!
- Никакая она не охотница! Я сам - понимаешь ты? - сам так решил! - на последней фразе голос мой неожиданно сорвался. - Постарайся меня понять, Валентина! Я… я люблю ее! Я ничего не могу с собой поделать!
- За-мол-чи! - лицо жены побагровело от возмущения. - О какой любви ты толкуешь! Разве ты способен на это чувство! А меня ты когда-нибудь любил?! - в сильном волнении она прошлась взад-вперед по кухне. - Правильно я сделала, что тогда не завела от тебя ребенка!
- Как ты можешь, Валентина?! - от возмущения я не находил слов. - При чем тут ребенок?! Ты ведь всегда утверждала, что причина только в моей маленькой зарплате! И потом, ты не могла знать, что все так обернется!
- А вот представь себе - могла! Я всегда подозревала, что ты не тот, за кого себя выдаешь, что рано или поздно твоя подлая сущность все равно раскроется!
- А это уже поклеп! - я старался не принимать слова жены близко к сердцу, прекрасно зная о ее склонности к заведомо несправедливым обвинениям: в гневе она могла наворотить целую гору несусветной чепухи, в которую и сама, кажется, не слишком верила. - Я никогда не давал тебе повода для ревности. И вообще, в моей жизни это впервые.
- Ах, какая великая заслуга! Может, прикажешь в ножки тебе за это кланяться?! - она остановилась у окна, скрестив на груди руки, с минуту молчала, раскачиваясь с пяток на носки. - Ну, ты так и не признаешься, кто эта сучка?!
- А какое это теперь имеет значение!
- Что для тебя вообще имеет значение?! - Валентина метнула на меня испепеляющий взгляд. - А я-то, дура, посчитала - это обычный роман! Ну, подумаешь, загулял мужик - с кем не бывает! А тут, оказывается, все гораздо серьезней! Тут, оказывается, любо-овь! - она снова попыталась изобразить голосом иронию, но на этот раз получилось как-то уж очень вымученно.
- Ты прекрасно знаешь, что так просто я бы тебе не изменил!
- Ладно, хватит оправдываться! Эту лапшу ты своей сучке будешь на уши вешать! А с меня довольно! Я больше не желаю иметь дело с таким подлецом, как ты! Надеюсь, я понятно выразилась?
- Ты хочешь сказать, что…
- Да, ты правильно все понял! Завтра я подаю на развод! Так что можешь радоваться! Ведь этого ты добивался? - резко развернувшись, Валентина двинулась к выходу, но в дверях снова остановилась. - И вот еще что! Не надейся, что я перееду жить к маме! Позволь тебе напомнить, что на это все, - она описала рукой круг, - я имею такое же право, как и ты!




После ухода жены я еще долго сидел за столом в состоянии полной прострации. Все случилось настолько неожиданно, что я не знал даже, как к этому относиться. То, что в моих с Валентиной отношениях наступила, наконец, полная ясность - это, безусловно, плюс: ни ей, ни мне не придется теперь притворяться и делать хорошую мину при плохой игре. Странно только, что моя супруга сама завела разговор о разводе - на нее это никак не похоже. Впрочем, может быть, все это было сказано в горячке и завтра она уже будет жалеть о своем решении?



Однако я ошибся. Начиная со следующего дня Валентина развила кипучую деятельность: еще до того, как мы побывали в суде и подписали все соответствующие бумаги, она связалась с некой частной фирмой, занимающейся разделом имущества, и оставила там свои координаты, затем (видимо, по их совету) посетила юриста, где ей помогли составить некий документ с описью тех вещей, которые жена собиралась забрать при разводе. Список получился довольно внушительный - в него вошли почти все предметы первой необходимости, включая холодильник, стиральную машину, телевизор, а также столовый гарнитур, который нам дарили на свадьбу ее и мои родители. Мне Валентина оставляла лишь старый продавленный диван, который перед этим собиралась выбросить, мой письменный стол, пару табуреток и небольшой книжный шкаф, на который у нее, видимо, просто не поднялась рука, поскольку он, единственный из мебели, перешел мне по наследству после смерти отца. Я не спорил с женой, прекрасно понимая, что ничего этим не добьюсь (только себе хуже сделаю), лишь усмехался в душе - это единственное, что мне оставалось в данной ситуации - и молил Бога об одном: чтобы все это поскорей закончилось.
Впрочем, я был не одинок в своем желании. Моя супруга, судя по всему, стремилась к этому ничуть не меньше меня. Со все более возрастающим удивлением наблюдая за ней со стороны, я в который уже раз задавался вопросом: чем вызвана такая спешка? Уж не кроется ли здесь какого-нибудь подвоха?
Объяснилось все очень скоро, причем весьма тривиально. Выглянув однажды в окно, сразу после того как Валентина, вырядившись словно на парад, выпорхнула из дома по каким-то своим делам, я случайно обратил внимание на изящный серебристый «вольво», припаркованный на той стороне дороги, как раз напротив нашего подъезда. Кажется, он уже не первый раз попадался мне на глаза. Водитель, маленький мужичок с большим животом и довольно объемистой лысиной, в сером с искрой костюме и красивых дымчатых очках, так не вязавшихся с его круглой румяной физиономией, выскочив из машины, приветственно взмахнул рукой спешащей ему навстречу слегка полноватой расфуфыренной дамочке. Дамочка на бегу оглянулась, и я не без удивления узнал в ней свою жену. Толстяк услужливо распахнул перед Валентиной двери авто, и она, бросив еще один победный взгляд в сторону окна, деловито уселась на переднее сиденье.
Не скрою, в эту минуту я почувствовал что-то вроде легкого укола, неприятно засвербевшего где-то в области груди. Нет, это была не ревность. Мои чувства к супруге к тому времени уже окончательно остыли. То, что она, по примеру своей подруги Светочки, нашла, наконец, себе достойную пару - с машиной и деньгами - тоже не явилось для меня большой неожиданностью. Это скорей можно было назвать досадой - досадой на себя самого за то, что в свое время смалодушничал, не воспользовался моментом, отчего теперь и чувствовал себя как последний дурак. Неужели мой удел вечно быть козлом отпущения, принося свои чувства в жертву чьим-то чужим интересам! Нет уж, довольно, больше я в эти игры не играю!
В тот же вечер - впервые после неприятного объяснения на кухне - я решил встретиться с Аделой. Все последние дни я воздерживался от этого по одной лишь причине: не хотел обижать Валентину, считая себя в какой-то мере виноватым перед ней. Несмотря на то, что мы с женой жили теперь в разных комнатах и общались в основном только по вопросу раздела имущества, мне почему-то казалось, что она переживает в душе, и все эти бюрократические хлопоты с ее стороны - просто не слишком умелая попытка скрыть свои истинные чувства. Сегодняшний случай окончательно излечил меня от еще одной романтической иллюзии, в очередной раз продемонстрировав, как плохо, оказывается, я знаю свою супругу.





Итак, спустя примерно неделю после моей последней случайной встречи с Аделой, я вновь спешил в знакомый двор. Надежды на то, что сегодня, наконец, получится поговорить с девушкой, у меня почти не было, да я, собственно, и не мечтал о такой удаче. Увидеть ее издали, в лучшем случае обменяться взглядами - вот все, к чему я стремился в тот вечер. Мне это нужно было как допинг, как глоток свежего воздуха в той удушливой атмосфере, что с каждым днем все больше, все плотнее сгущалась вокруг меня…
Я, конечно же, снова опоздал. Окно в четвертом этаже не горело. Судя по времени, это могло означать только одно: Адела еще не вернулась из своего ночного рандеву. Возможно, поиск клиента несколько затянулся. Или она уже нашла его и сейчас сидит за столиком в каком-нибудь ресторане, не спеша потягивая коньяк, договаривается о цене на предстоящую ночь…
А вдруг что-то изменилось, и девушка не вышла сегодня на работу? Вдруг она сейчас там, наверху, возле окна, притаившись в темноте, сидит и смотрит вниз, на пустынный двор, на тополь, на беседку, на знакомую фигуру, одиноко маячащую у дверей подъезда.
И тут, как бы в подтверждение моих мыслей, занавеска на окне Аделиной квартиры слабо шевельнулась, и - я готов был поклясться, что мне это не привиделось - чья-то тень, выступив из мрака, на мгновенье припала к стеклу. И, хотя она тут же скрылась в глубине комнаты, мне показалось, что я узнал овал лица, искорки в глазах и шлейф роскошных волос, в беспорядке рассыпанных по плечам. Нет, это не галлюцинация, не причудливая игра бликов на стекле! Адела - в квартире! Она действительно никуда не ушла!
В следующую минуту, охваченный радостным волнением, я уже летел вверх по лестнице, с бешено бьющимся сердцем звонил в заветную дверь, стучал, снова звонил. И опять ответом мне было молчание. Ни малейшего звука с той стороны, словно передо мной не квартира, а склеп.
Мой порыв угас так же внезапно, как вспыхнул. Я постоял еще немного, прислушиваясь, а затем медленно спустился вниз. Неужели все это мне только почудилось? Может, мое расстроенное воображение решило сыграть со мной злую шутку, и я, сам того не ведая, принял желаемое за действительное? Да нет же, не может быть! Я ведь ясно видел!
Но, сколько я ни напрягал зрение, вглядываясь в матовую черноту окна, занавеска уже больше не шевелилась и тень не мелькала. И все же уверенность в том, что Адела сейчас дома и, возможно, наблюдает за мной, по-прежнему не оставляла меня. Что ж, если она все еще не желает со мной встречаться, не буду настаивать. Терпения мне, слава Богу, не занимать. Подожду до завтра - может, за это время ее настроение изменится…



В ту ночь мне снова приснился тот же самый сон. Опять я бежал по дороге, окруженный густым серым туманом, опять робким шагом входил в знакомую комнату с огромным окном во всю стену, и стоящая ко мне спиной обнаженная девушка старательно прятала от меня вторую половину лица, обезображенную жуткой болезнью…




Проснулся я с нехорошим предчувствием, что сегодня должно произойти нечто ужасное, что, возможно, разом перевернет всю мою дальнейшую жизнь.
Собственно, так и случилось. Этот день действительно стал для меня роковым. Он не только уничтожил мои надежды на будущее - он изменил меня самого, из нормального, в общем-то, человека превратив в ту жалкую - и в моральном, и в психическом смысле - развалину, каковой я являюсь сейчас. Мне, конечно, крайне неприятно все это вспоминать, но если я не изложу здесь во всех подробностях события того злосчастного дня, мой рассказ попросту потеряет смысл.
Итак, я перехожу к самой невероятной и одновременно самой печальной части моей правдивой истории…
Был, если мне не изменяет память, один из выходных - кажется, воскресенье. Именно поэтому свой визит к Аделе я решил не откладывать до вечера.
Погода стояла ненастная. Ночью прошел сильный дождь, и к утру хмарь еще не рассеялась, облепив небо от края до края плотной свалявшейся ватой грязно-серых туч, в любую минуту готовых извергнуть из себя новые потоки воды.
Я шел по улице торопливой походкой человека, спешащего на важную деловую встречу, не очень заботясь о лужах, попадающихся то и дело на пути. Помню, настроение у меня было какое-то тревожно-приподнятое: я вроде бы и не надеялся на благополучный исход свидания и в то же время уговаривал себя не расстраиваться раньше времени. Знал бы я, какой убийственный сюрприз готовит мне сегодня судьба!
Первым, кого я увидел, войдя во двор, был Бонифат. Но на этот раз, вместо того чтобы орудовать метлой, он, нахохлившись, сидел на спинке скамейки, взобравшись на нее с ногами, и издалека напоминал большую взъерошенную птицу, взлетевшую на низкий заборчик. Я, конечно, сразу понял, что дворник ожидает меня, тем более что при моем появлении он тут же соскочил со своего насеста и решительно засеменил мне навстречу.
Судя по всему, обстоятельства с самого начала начинали складываться не в мою пользу. Я внутренне напрягся, прекрасно понимая, что разговор ожидается не из приятных. Ну да не беда! Если вместо Аделы судьба подсовывает мне ее обожаемого братца, было бы глупо этим не воспользоваться. Ведь еще совсем недавно я так желал с ним встретиться. Что ж, теперь у меня, наконец, появилась возможность высказать в его наглую рожу все, что я о нем думаю!
Но Бонифат, похоже, был настроен более миролюбиво. Подойдя почти вплотную и глядя на меня как-то уж очень задумчиво, он произнес одну только фразу:
- Поговорить надо, - после чего, резко развернувшись, направился куда-то в глубину двора. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Внутри меня уже нарастала тревога, причину которой я не мог пока определить…
Здесь я снова хотел бы сделать небольшую остановку, чтобы внести некоторую ясность в последовавшие за этим события. Больше чем уверен, мои предполагаемые читатели, что они покажутся вам чистейшей воды вымыслом. Но, я готов поклясться чем угодно, все, что произошло со мной потом - правда. И пускай сегодня мои врачи пытаются убедить меня в обратном, списав все за счет моего тогдашнего невменяемого состояния, я от своих слов отказываться не собираюсь. Я не сумасшедший, нет, хотя, если честно, от всего, что свалилось в тот день на мою бедную голову, трудно было не повредиться в рассудке. Впрочем, судите сами…
Едва поспевая за Бонифатом, я вошел в подъезд соседнего с Аделиным дома и спустился в полуподвальный этаж, где мой провожатый толкнул какую-то дверь, буркнув, не оборачиваясь:
- Это мои апартаменты. Здесь нам никто не помешает.
Не без робости переступив порог того, что дворник назвал своими апартаментами, я оказался в маленькой тесной комнатенке с низким закопченным потолком, всю обстановку которой составляли ветхий топчан, некое подобие платяного шкафа с облупившимися боками и перекошенной дверцей и такой же кособокий стол, накрытый замусоленной клеенкой с прожженными кое-где дырками от сигарет. Сваленный в углу дворницкий инвентарь ясно указывал на предназначение этого помещения.
Свет в каморку проникал через единственное окно с мутными, засиженными мухами стеклами, верхняя часть которого выходила во двор, а нижняя упиралась в стенку каменного колодца, забранного сверху решеткой и до половины засыпанного мусором и жухлой листвой. Стульев не было вообще - их заменяли два поставленных боком ящика. На один из них и опустился Бонифат, жестом приглашая меня следовать его примеру. Пока я размещал зад на этом шатком седалище, дворник достал из-за пазухи бутылку «Столичной», а из кармана два пластиковых стаканчика и небольшой сверток с кое-какой нехитрой закуской, деловито разложил и расставил все это на столе.
- Угощайся. Как говорится, чем богаты.
Настороженно следя за его приготовлениями, я терялся в догадках. Что это он вдруг? Никак задобрить меня решил? А может, начнет уговаривать, чтобы я отступился от его сестры? Дешево же он меня ценит в таком случае!
- Спасибо, что-то не хочется, - я постарался придать голосу твердости, но дворник словно не слышал:
- Давай-давай, не стесняйся! Когда-то ты меня угостил, позволь теперь и мне ответить тем же!
- Я тебя тогда, между прочим, не за так угостил. Надеялся, что ты мне поможешь… А ты вот не захотел.
- Да ладно тебе! - мой вежливо-холодный тон, казалось, совершенно не действовал на Бонифата. - Кто старое помянет, тому - сам знаешь. Выпей-ка лучше со мной! Если, конечно, не брезгуешь.
- Не в этом дело. Просто не хочу.
- А ты через «не хочу»! - дворник вдруг приблизил свою физиономию к самому моему лицу, уставился не мигая, словно собирался просверлить взглядом. - Тем более, то, что я собираюсь тебе сейчас рассказать, удобней воспринимать не на трезвую голову.
По спине у меня пробежал легкий холодок. В словах Бонифата мне почудилось некое зловещее предзнаменование, отчего вся моя храбрость, что называется, ушла в пятки, оставив меня - робкого, растерянного - одного перед лицом какой-то неведомой опасности, медленно, но неуклонно наползающей из всех углов этой темной каморки. Парализованный внезапным страхом, я как будто окаменел, и дворник, видя мое состояние, не преминул воспользоваться моментом: открыв бутылку, проворно разлил водку по стаканам.
- Ну, давай! За встречу.
Действуя как под гипнозом, я опрокинул в себя предложенную мне Бонифатом стопку и тут же потянулся к закуске: «Столичная» почему-то оказалась намного крепче, чем можно было предположить, опалив гортань и все внутренности таким жарким огнем, что я чуть не закашлялся. Дворник, по всей видимости, тоже проглотил свою порцию не без усилий: прежде чем снова заговорить, минуту сидел, бессмысленно уставившись в одну точку, с шумом выпуская изо рта воздух.
- Ты, конечно, догадываешься, что речь сейчас пойдет о той девушке… об Аделе… Тогда я не мог тебе всего сказать. Скоро ты сам поймешь, почему, - в его широко расставленных глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. - Эх, лучше бы тебе, конечно, вообще ничего не знать! Но я уже понял, что так просто от тебя не отделаешься… - Бонифат задумчиво пожевал губами, отвернувшись к окну. - И настырный же ты малый, однако! Все до правды хочешь докопаться, а того не понимаешь, что правда эта тебе поперек горла может встать!
- Да хватит меня пугать! - меня уже начинала выводить из себя эта его манера ходить вокруг да около. - И потом, почему ты решил, что от вранья больше пользы?
- Чем меньше знаешь, тем лучше спишь! - эта расхожая фраза, произнесенная с какой-то особой значительностью, заставила меня вздрогнуть. Мне вдруг показалось на мгновение, что Бонифату все известно про мои жуткие сны, но я тут же отогнал от себя эту мысль.
- Слушай, а может, обойдемся без предисловий! - грубостью тона я пытался скрыть стремительно нараставшую тревогу. - Ты, кажется, собирался что-то рассказать про Аделу.
- А, да-да, конечно! - хитрец словно только теперь вспомнил, о чем
у нас разговор. - Сейчас я тебе все растолкую… Хотя нет! Постой! Давай еще выпьем!
Он почему-то все еще не решался заговорить о главном. Чтобы успокоить Бонифата, я специально напустил на себя безразличный вид.
- Что ж, можно и выпить, - и, хотя мне этого совсем не хотелось, покорно взял со стола стакан, наполненный дворником почти до краев. Ладно уж, потерплю ради дела. Может, водка быстрей развяжет ему язык.
Мы опрокинули еще по одной. И снова питье не пошло мне в прок, едва не вывернув наизнанку внутренности. Ох, и крепкий же у Бонифата алкоголь! Не подмешал ли он туда чего-нибудь?
- Так на чем я остановился? - прежде чем заговорить, дворник, как и в прошлый раз, энергично выпустил воздух из легких, не торопясь, закусил. - Ты, конечно же, считаешь меня извергом, который издевается над сестрой, заставляя ее идти на панель… - он сделал паузу, словно ожидая от меня подтверждения, но я благоразумно помалкивал. - Так вот, выкинь это из головы! В проститутки она пошла по собственной воле, потому что ни на что другое оказалась просто не способна.
- Хорошего же ты мнения о сестре! - я постарался вложить в голос как можно больше издевки.
- Ты не понял, - и вновь во взгляде Бонифата мелькнуло что-то похожее на сожаление. - Я совсем другое имел в виду. У вас это, кажется, называют «любовь». Или нет, правильней будет сказать - страсть. Да, именно страсть! Уж чего-чего, а этого в Аделе с избытком. А вот что касается любви… на мой взгляд, это как раз то, чего ей больше всего следовало опасаться.
- Опасаться? Это еще почему?
- Почему, почему! - он неожиданно вспылил. - А потому, что будь она хоть чуть-чуть поумнее, и мне бы не пришлось сейчас здесь перед тобой оправдываться!.. Но это еще не самое главное! Весь вопрос в том, КЕМ она является на самом деле!
- И кем же? - напряжение внутри меня разрасталось, как снежный ком - нет, правильней будет сказать: как некий пульсирующий сгусток энергии, который все сильней давил на уши, дробью отдавался в висках, мутил сознание. Дворник, видно, догадался о моем самочувствии - нетерпеливо заерзал на месте, взглянул на меня почти просительно:
- Давай-ка еще по одной? А? - и, предупреждая мой отказ, энергично замахал рукой. - Молчи! О тебе же забочусь!
После третьей стопки, которая пошла уже легче, все предметы вокруг, включая и моего собутыльника, стали восприниматься мной в несколько ином ракурсе, словно бы я глядел на них сквозь огромную призму, поднесенную к самым глазам. Голос Бонифата звучал теперь глухо, как из колодца:
- Так вот, что касается Аделы… Постарайся меня понять… Она и я - это… ну, как бы одно целое. Улавливаешь?
- Что ж, понятное дело. Вы ведь с ней, кажется, сродни.
- Послушай, я сейчас говорю не в метафорическом смысле, а в буквальном.
- Что значит «буквальном»?
- Ну, как бы тебе объяснить попонятней… - дворник зачем-то оглянулся на окно и вдруг, вновь наклонившись к самому моему лицу, перешел на шепот. - Ты знаешь, кто такие суккубы?
- Суккубы?.. Это, по-моему, что-то из области мистики?
- Допустим. Ты когда-нибудь слышал про них?
- Слышал. Только очень давно… Кажется, это демоны, которые могут принимать и женский, и мужской облик.
Я заметил, что в то самое время, как я произносил эту фразу, с дворником творилось что-то странное: он еще больше заерзал на своем ящике, стал то сцеплять, то расцеплять пальцы, бросая панические взгляды по сторонам, словно опасался, что нас могут услышать.
- В общем-то, верно, хотя… я бы кое-что уточнил.
- Не понимаю, - я уже начинал не на шутку злиться, - зачем тебе понадобилось спрашивать меня про каких-то…
Но он не дал мне договорить и, придвинувшись еще ближе, из-за чего я вынужден был слегка отстраниться, громко зашептал:
- Сейчас поймешь! ДЕЛО В ТОМ, ЧТО Я И ЕСТЬ ЭТОТ САМЫЙ СУККУБ!
В комнатке повисла зловещая пауза. Минуту, если не больше, я, не отрываясь, смотрел в пустые немигающие глаза Бонифата, тщетно пытаясь собраться с мыслями.
- Что… что ты сказал?! - выдавил, наконец, из себя. - Что за дурацкие шутки?
- ЭТО НЕ ШУТКИ! - от тона, каким были произнесены эти слова, и от его жуткого неподвижного взгляда я почувствовал, как у меня по коже продирает мороз. Хмель стремительно улетучивался из моей
головы, и, пропорционально его исчезновению, хотя и не так быстро, ко мне возвращалось сознание. Помню, первой спасительной мыслью, пришедшей на ум, была: «По-моему, он держит меня за психа».
- Слушай, а может, хватит валять дурака?! - я постарался, чтобы голос мой звучал как можно тверже и не дрожал. - В конце концов, мы собрались здесь не для того…
Я осекся на полуслове, потому что мне показалось вдруг, что глаза моего собеседника на мгновение полыхнули жутким фосфоресцирующим огнем. После этого весь он как-то выпрямился, подтянулся, так что горб на спине стал почти незаметен, а сам дворник словно прибавил в росте, заговорив со мной совершенно другим, громким отрывистым голосом, нисколько не похожим на его прежний бубнящий речитатив:
- Я так и знал, что ты мне не поверишь, - Бонифат уже не боялся, что кто-то посторонний может его услышать, или, скорей всего, просто не думал об этом, настолько, по-видимому, был возмущен моей реакцией. - Конечно! Ваш жалкий человеческий разум просто не в силах постигнуть такое! И все же тебе придется принять это как данность. Да, я действительно существо иного мира - демон, черт, дьявол - называй как угодно…
«Да он просто не в своем уме! Господи! И как же я сразу не догадался!» - видимо, эта мысль настолько ясно читалась в моих глазах, что дворник не мог этого не заметить.
- Понимаю, тебе не легко с этим смириться. Но пойми и меня тоже! Я не по своей воле здесь. Это долго объяснять, да, думаю, и незачем… Ты должен понять одно: там, откуда я прибыл, тоже есть своя иерархия, свои законы, и тех, кто нарушает эти законы, в качестве наказания отправляют сюда… Только не удивляйся! Просто ваши представления о рае и аде в целом очень примитивны и далеки от реальности. Небо, земля, жизнь, смерть - все весьма относительно… Впрочем, когда-нибудь ты и сам это поймешь. Ну, а пока тебе придется поверить мне на слово…
- Значит, ты хочешь сказать, - решил я подыграть своему собеседнику, - что прибыл сюда с того света?
- А ты все еще сомневаешься в этом?! - и вновь от его резкого тона меня как будто пробрало холодом, но я постарался взять себя в руки.
- И… и что же он из себя представляет?
- Это долго объяснять… Боюсь, ты не поймешь.
- А ты все же попытайся.
- Ну, если не вдаваться в подробности, существует как бы несколько уровней. Это что-то вроде этажей в высотном здании. Тот, в котором обитаете вы - то есть обычные смертные - самый низший.
- Это еще почему?
- Понимаешь, вы еще очень далеки от совершенства. Я имею в виду не внешние данные, - поймал он на себе мой насмешливый взгляд, - а внутреннее содержание. Вы наивны, злопамятны, агрессивны, а главное - слишком меркантильны. Духовность вам заменяют разного рода фетиши, главный из которых - деньги… Хотя зачем я тебе об этом говорю! Ты и сам все прекрасно знаешь, - глянув на меня исподлобья, Бонифат быстро отвел глаза. - Ты только не обижайся, ладно? Я говорю все это не для того, чтобы тебя унизить, а для того, чтобы ты понял: ваш мир для нас - это что-то вроде исправительной колонии строгого режима. Причем, попав сюда, мы сразу же автоматически лишаемся всех тех свойств, которые были нам присущи в так называемом загробном мире. Всех, кроме одного - самого основного, того, что отличает нас от других подвидов. Я не слишком заумно объясняю?
- Продолжай. Какое же свойство является самым основным для тебя?
- А сам ты не догадываешься? Это моя способность к перевоплощению. Или, как говорят у вас, к смене пола. Усекаешь?
Я неуверенно кивнул.
- Правда, имеется одно «но». Если в том, нашем мире я имел возможность менять свой облик когда и где угодно, то здесь, в назидание мне, все строго регламентировано: днем я мужчина и лишь с наступлением ночи принимаю свой истинный вид.
- Значит, ты все-таки женщина? - я сам испугался своего внезапно охрипшего голоса. Все это время, находясь в состоянии ступора, я воспринимал его слова как бы половиной сознания. Я и верил и не верил услышанному, но не потому что оказался таким уж упертым. Сейчас, вспоминая тот разговор, я прекрасно понимаю, что если бы дал тогда волю воображению, то есть сразу и безоговорочно принял все сказанное Бонифатом за истину, я бы просто сошел с ума. Видимо, мой
организм прибегнул к помощи так называемой защитной реакции, пытаясь хотя бы на немного оттянуть стресс, который - я чувствовал - уже начинал потихоньку подбираться ко мне, давил на виски, тупой изматывающей болью отдавался где-то в затылочной части.
Мой собеседник, видно, понял это по моему лицу, потому что вдруг резко сменил свой уверенный тон на прежний, глухой и вроде бы извиняющийся, словно он чувствовал себя виноватым за то, что вынужден был мне сейчас говорить.
- Да, я женщина, в отличие, например, от инкуба, в котором превалирует мужское начало.
До странности жутко звучали эти слова в устах сидящего передо мной горбатого урода в замызганном ватнике, который, встречаясь с моим взглядом, теперь старательно отводил глаза. Я почувствовал вдруг, как к горлу подкатывает противный липкий ком, и, борясь с отвращением, несколько раз судорожно сглотнул. Заметив это, Бонифат тут же потянулся к бутылке:
- Может, еще по одной?
Я отрицательно помотал головой. Нет, водка мне уже не поможет. Мне сейчас ничто не поможет. Несколько минут я сидел, не произнося ни слова, с остановившимся взглядом. Мой собеседник тоже деликатно помалкивал.
- Ты вот говоришь, - отважился я, наконец, нарушить порядком затянувшееся молчание, - что попал сюда не по своей воле. А за какую такую провинность, позволь узнать?
- Извини, но этого я тебе сказать не могу. Не имею права… Еще будут ко мне вопросы?
- Тогда скажи хотя бы, много ли еще вас таких обитает в нашем мире?
- И это тоже тебе знать не обязательно. Тем более что по теории вероятности возможность еще одной встречи с кем-нибудь из нас для тебя теперь равна нулю.
- Я не потому спросил…
Мы снова немного помолчали. На этот раз первым не выдержал Бонифат:
- Я вижу, тебя что-то еще волнует. Спрашивай, не смущайся.
- Какой смысл, если ты все равно не отвечаешь на мои вопросы.
- Я отвечу на любой вопрос, который касается меня лично.
- Ну, тогда расскажи поподробней, как это все с тобой происходит.
- Ты имеешь в виду перевоплощение? - дворник недовольно поморщился. - Может, не стоит?
- Вот, опять! Что я говорил!
- Тебе действительно так важно это знать?
- Чрезвычайно! - я сам поражался своему упорству - что это, приступ мазохизма или, наоборот, своеобразная защита по принципу «клин клином». - Ну, что тебе стоит! Хотя бы в общих чертах.
- Ладно, будь по-твоему, - Бонифат снова отвернулся к окну, словно разглядел что-то интересное в серой выщербленной стене за ним. - В целом это довольно болезненный процесс. Напоминает ломку у наркомана… Только не подумай, пожалуйста, что я сижу на игле. Просто это сравнение кажется мне наиболее подходящим… - он снова немного помолчал. - Я уже говорил тебе, что все происходит примерно в одно и то же время. Обычно это шесть вечера и потом снова - около шести утра. Узнаю я об этом всегда заблаговременно - где-то за полчаса - благодаря вот этой штучке, - мой собеседник сунул руку за ворот рубахи и извлек на свет знакомый мне кулон, напоминающий иероглиф. - Этот магический знак в виде анаграммы - единственная моя связь с тем миром («Ага, значит, я оказался прав! - мелькнуло в голове. - Кулон - не просто украшение, а что-то вроде талисмана».) Он мой помощник и одновременно строгий контролер. Перед тем, как происходит превращение, он слегка нагревается, и где бы я в тот момент не находился, как бы крепко ни спал, я тут же почувствую это и постараюсь соответствующим образом настроиться. Такой настрой необходим, чтобы все прошло более-менее гладко, в противном случае мои мучения только усиливаются. Ну и, конечно, в это время рядом со мной лучше всего не находиться - уж очень неприятно все это выглядит со стороны…
В моей памяти тут же всплыло утро того злополучного дня, когда Адела так отчаянно пыталась выставить меня из квартиры. Выходит, девушка не врала мне - она действительно ожидала появления Бонифата, вот только войти ее так называемый братец должен был не с улицы и даже не из соседней комнаты - он в это время находился как бы внутри нее и все настойчивей, все решительней просился наружу. Господи, неужели такое возможно?
И тут же, словно отвечая на мой мысленный вопрос, вслед за первым воспоминанием, как по цепочке, потянулось следующее. Я вдруг понял, что так озадачило и напугало меня тогда в лице Аделы. Едва заметный темный пушок вокруг губ и на щеках, след все более явственно проступающей щетины, который я в тот момент принял за
причудливую игру теней. Теперь, в сочетании с ее внезапно огрубевшим голосом и ростом, уменьшающимся прямо на глазах (значит, мне это все-таки не привиделось), все это получало совершенно неожиданное объяснение, еще раз подтверждающее правоту моего собеседника. Словно части некой дьявольской мозаики подгонялись постепенно одна к другой, образуя перед моим изумленным взглядом до жути причудливый рисунок, одновременно и пугающий, и странным образом притягивающий…
И вот тут-то я впервые по-настоящему испытал ужас - ужас от того, что все это действительно правда и что случилось это не с кем-нибудь, а со мной. Господи! Значит, я полюбил монстра! Я предавался страсти с двуликим Янусом, одна из личин которого сидит сейчас передо мной и в душе, наверное, ухмыляется над моей ошибкой.
- Ты, конечно, считаешь себя обманутым, - Бонифат словно прочитал мои мысли (хотя теперь уже нетрудно было предположить, что он и впрямь обладает такой способностью). - Поверь, я сейчас страдаю не меньше тебя. Но это еще цветочки по сравнению с тем, что испытывает Адела.
- Почему ты говоришь о ней в третьем лице? - я не скрывал своего изумления. - Ведь ты только что говорил, что она… и ты…
- И я не отказываюсь от своих слов. Да, Адела действительно лишь одна из моих ипостасей. Но она, подобно мне, живет своей жизнью. Я не властен над ее мыслями и поступками, так же как она над моими. Подумай сам, если бы я мог управлять ее сознанием, разве бы я допустил до того, что она… ну, в общем, влюбилась в тебя! - встретив мой озадаченный взгляд, Бонифат вдруг осекся, как-то странно закашлявшись, и дальше уже продолжал, не глядя в мою сторону. - Да, это так. Адела просто потеряла голову. Не знаю, в чем тут дело, но явно не только во внешности, потому что - уж прости за откровенность - были у нее парни и посимпатичней. Видно, есть в тебе что-то такое, что сближает с такими, как мы… Хотя я могу и ошибаться. Кто их поймет, женщин!
Я скривил губы в горькой усмешке. А что мне оставалось делать! Услышь я эти слова какой-нибудь час назад, наверно, почитал бы себя счастливейшим из смертных. Теперь же они звучали для меня жестокой издевкой, делающей боль утраты еще более невыносимой. Впрочем, не исключено, что, видя мое жалкое состояние, дворник решил всего лишь несколько подсластить пилюлю.
Вновь воцарилось молчание. Бонифат больше не делал попыток заговорить, разглядывая что-то у себя под ногами. Что касается меня, я сидел, тупо уставившись в дальний угол коморки, где были грудой свалены метлы, лопаты и грабли, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Страшная усталость, будто я только что самолично разгрузил железнодорожный состав, всей своей тяжестью навалилась мне на плечи, безжалостно пригибая к полу. В голове, огромной как котел, вяло ворочались мысли. Что я здесь делаю? Почему продолжаю сидеть, словно ожидая чего-то? Все кончено. Надеяться больше не на что. Те разумные объяснения, к которым я пытался прибегнуть, чтобы докопаться до истины, оказались несостоятельными, и причина здесь одна: разгадка этой тайны скрывалась за пределами реальных представлений о мире - в области иррационального, фантастического, о существовании которого я если и задумывался когда-нибудь, то как-то умозрительно, отвлеченно, ни в коем случае не пытаясь примерить на себя. И вот теперь, когда это фантастическое вдруг ворвалось в мою жизнь, я оказался не готов к этому, спасовал, растерялся, не сумев совладать с грузом навалившихся на мою голову проблем, и в результате раздавлен, уничтожен, размазан. Ах, как же глупо, как нелепо все получилось!..
Стараясь не глядеть на застывшего в молчании дворника, я с трудом поднялся и сделал несколько шагов в сторону двери.
- Уходишь? - словно издалека долетел до меня голос Бонифата. - Что ж, прощай! Теперь, наверно, вряд ли увидимся…
Кажется, он еще что-то говорил, но я уже ничего не слышал: уши будто забило ватой, а перед глазами клубилось бесформенное серое марево, сквозь которое с трудом проступали окружающие предметы. Сильно сдавило грудь, и я вдруг поймал себя на мысли, что, наверное, то же самое испытывает смертник в газовой камере. Я, конечно, никогда не был в этой камере, но сомневаться в своих ощущениях не приходилось - я чувствовал, что задыхаюсь. Надо немедленно выбираться отсюда! Где же выход?
Двигаясь почти наугад, я с трудом нащупал ручку двери и, повернув ее, тяжело затопал вверх по ступенькам. На воздухе этот жуткий то ли дым, то ли смог вроде бы рассеялся, и я, сориентировавшись на месте, быстро двинулся в направлении ворот. Однако не прошло и минуты, как он снова стал собираться вокруг меня густым серым облаком,
забирался в нос, в уши, слепил глаза. Черт возьми! Что это такое? Что со мной творится? В ужасе я попытался бежать, но туман замедлял мои движения, обволакивая тело плотной тягучей массой…
И вдруг, словно в каком-то страшном озарении, я понял, что это туман из моего сна. Ну конечно же! Ничего удивительного! Грань между реальным и фантастическим исчезла, и теперь то, что раньше было лишь видением, плодом моего больного воображения, стало действительностью, от которой мне уже никогда не избавиться.
Я бежал, но мне казалось, что я все время топчусь на месте, потому что туман сделался настолько плотным, что я уже ничего не видел вокруг. Я споткнулся, упал, поднялся, снова упал, чувствуя, как силы оставляют меня. Чудовищный смог наваливался сверху тяжелым ватным одеялом, упрямо гнул к земле, парализуя движения.
И тогда - от страха и от беспомощности бороться с этим неведомым, неизвестно откуда на меня навалившимся - я закричал. Я кричал изо всех сил, безжалостно надрывая связки, но голос мой глушился туманом, утопал в пустоте… И вдруг с какой-то необычайной отчетливостью я понял, что мне пришел конец, что сейчас я умру, раздавленный этими ужасными серыми глыбами, но - странное дело - большого огорчения от этого не испытал. Помню, последнее, что мелькнуло тогда в голове: «Ну что ж, в конце концов, это тоже выход». Затем я покорно закрыл глаза и больше уже ничему не сопротивлялся…



Очнулся я в больнице. Лампа под стеклянным колпаком, стены, выкрашенные бледно-зеленой краской, и озабоченное, какое-то бесцветное лицо медсестры неопределенного возраста, участливо склонившееся надо мной, - вот и все, что сохранилось в памяти.
Позже, из разговоров, которые с какой-то опасливой осторожностью вели между собой нянечка и другие пациенты, я узнал, что сюда меня доставили сердобольные прохожие, подобрав прямо на улице в состоянии не то обморока, не то шока.
Здесь меня кое-как привели в чувство, напичкав под завязку всевозможными препаратами, и уже через день отправили домой.
После этого я еще целую неделю провалялся в постели, послушно глотая прописанные мне таблетки - в общей сложности пять или шесть видов, которые моя бывшая супруга называла зловещим словом «антидепрессанты».
Валентина первое время приглядывала за мной, иногда даже готовила, но как только я чуть-чуть окреп и смог подниматься, стала надолго - бывало, что и по целым дням - пропадать из дома, и я был в основном предоставлен сам себе.
Меня это вполне устраивало, потому что больше всего на свете я желал тогда побыть в одиночестве. Я лежал на своем стареньком диване, уставившись в потолок, и в голове у меня была полнейшая пустота. Не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор. Допускаю, что мое апатичное состояние было отчасти вызвано таблетками, но и без них я прекрасно понимал, что как только попытаюсь воскресить в памяти события последних дней, может случиться непоправимое.




Однако мои попытки забыть обо всем как о каком-то страшном мороке оказались напрасны. Неожиданно мне приснился сон, похожий на те, что я видел раньше. Он так четко отпечатался у меня в памяти, что иногда мне даже кажется, что все это произошло на самом деле. Помню, начался он так же, как первые два.
Снова я бежал по дороге, окутанной серым туманом, снова входил в дом, похожий на крепость, и, поднявшись по лестнице, привычно переступал порог знакомой квартиры. Опять я видел перед собой обшарпанную комнату с окном во всю стену, возле которого спиной ко мне стояла девушка с рассыпанными по плечам волосами цвета воронова крыла. Только на этот раз, вместо одеяния Евы, на ней красовалось что-то вроде свободного бледно-голубого балахона, ниспадающего вдоль тела красивыми широкими складками.
- Пришел все-таки, - не поворачивая головы, произнесла она голосом Аделы, как только я показался в дверях. - Что ж, проходи. Ты как нельзя кстати, потому что я собираюсь проститься с тобой.
- Проститься? Ты что, уезжаешь? - я чувствовал, что мои губы начинают предательски дрожать. - Но почему?
- Потому что, ты сам прекрасно знаешь, все хорошее когда-нибудь кончается, - на мгновение мне показалось, что ровный бесстрастный тон, каким девушка произносила слова, дается ей с большим трудом. - Только на прощанье у меня к тебе одна просьба: пожалуйста, не вспоминай обо мне дурно. Как бы там ни было, я все-таки любила тебя, - конец фразы Адела произнесла, повернувшись ко мне, и я с облегчением увидел, что на ее лице больше нет следов жуткой болезни.
- Почему ты говоришь в прошедшем времени? - у меня неожиданно защипало глаза, и к горлу подступил комок. - Это несправедливо!
- Зато разумно, - девушка быстро отвернулась, но я успел заметить две крошечные серебряные бусинки у нее на ресницах. - В вашем мире, как я успела заметить, все подчинено строгой логике, все имеет свое начало и конец. С этим уже ничего не поделаешь. Вот если бы мы с тобой жили в том, другом мире, все, возможно, было бы иначе.
- Дела, я очень прошу тебя: не уходи! Я… я тоже люблю тебя! Люблю несмотря ни на что! Здесь ли, в загробной жизни - какая, в сущности, разница!
- Есть разница! Прощай!..
После этих слов, произнесенных с каким-то злым вызовом, фигура Аделы на фоне окна вдруг стала быстро меняться: словно подернувшись рябью, задрожала, поползла вниз, как сползает по стеклу смываемая дождем свежая краска.
Охнув от неожиданности, я бросился к девушке, в последней попытке удержать ускользающий образ схватил ее за руку. Но уже через секунду, ощутив под пальцами что-то совсем другое - шершавое, грубое, - с отвращением выпустил свою добычу.
Расширенными от ужаса глазами я наблюдал, как на месте только что пропавшей Аделы все явственней проступают контуры другой знакомой мне фигуры - невысокого роста, коренастой, с большим уродливым горбом на спине, теперь, правда, затянутой в строгий черный костюм с чуть удлиненными, как у фрака, фалдами, делающий ее почти неузнаваемой. Бонифат - а это был именно он - заговорил еще до того, как окончательно материализовался:
- Я не успел тебе сказать тогда, - в его глазах, смотрящих на меня в упор (в отличие от «сестры» дворник стоял ко мне лицом), я снова разглядел нечто похожее на сожаление, - об одном очень важном обстоятельстве. Дело в том, что наш срок пребывания в этом мире намного меньше вашего - в общей сложности лет сорок. К тому же иногда случаются разные непредвиденные обстоятельства, которые могут его еще больше сократить…
- На что ты намекаешь? - несмотря на овладевшую мной досаду, из-за того что вместо девушки вновь вынужден лицезреть физиономию ее так называемого братца (мысль, что со мной сейчас разговаривает как бы вторая Аделина ипостась, все еще не укладывалась в моей голове), я не без удивления отметил, что уже не испытываю к дворнику прежней неприязни.
- А сам ты не догадываешься? - свою излюбленную фразу Бонифат сопроводил на этот раз горькой усмешкой. - Раскрыв тебе свою тайну, я нарушил один из главных запретов, налагаемых на меня моими хозяевами. Теперь, в наказание за свое самовольство, я должен навсегда исчезнуть из этой жизни. Так что прощай и не поминай лихом!
- Постой! Значит, ты… значит, вы… - от волнения я не находил слов и лишь потрясенно наблюдал за тем, как мой собеседник прямо у меня на глазах медленно растворяется в воздухе. Минута - и вот уже нет передо мной никого, только серый густой туман, невесть откуда взявшийся, наплывая из углов, заволакивает окно, стены, всю комнату плотной, непроницаемой пеленой…




Проснувшись в страшной тревоге, я тут же стал одеваться. Спросонья еще плохо соображал, что нужно делать, во всем положившись на интуицию, а она подсказывала мне, что сон этот - не просто сон, что это знак свыше, некое предупреждение, которое мне необходимо расшифровать. Впрочем, к чему все эти сложности! И так понятно, что таким образом моя знакомая - или знакомый (не знаю, как правильней) - пыталась/пытался - со мной проститься, и значит, мне нужно срочно бежать туда, так как вполне возможно, что это действительно последняя наша встреча.
Хотя время было довольно позднее - где-то начало двенадцатого ночи, - дома никого не оказалось (Валентина, по всей видимости, ночевала сегодня у своего будущего мужа), и поэтому никто не смог помешать мне в моем замысле.
Первое, что я почувствовал, когда вышел из квартиры, - необычайную слабость и головокружение, но я успокоил себя тем, что, возможно, то же самое испытывает любой - даже вполне здоровый - человек, когда после длительного пребывания в закрытом помещении вновь неожиданно оказывается за его пределами.
Ночь, по счастью, выдалась довольно теплая, совсем не октябрьская - ни шороха, ни ветерка кругом, только звук моих торопливых шагов, далеко разносящийся по пустым улицам. Я старался идти быстро и, хотя меня то и дело бросало из стороны в сторону как пьяного, до знакомого дома добрался меньше чем за двадцать минут.
Окно в четвертом этаже не горело, но это уже не могло меня остановить. Поднявшись на Аделину площадку, я долго жал на кнопку звонка, потом стал изо всех сил барабанить в дверь, нисколько не заботясь о соседях. Та лишь жалобно поскрипывала под моими ударами, но я был неумолим, всерьез вознамерившись снести ее с петель, и, несмотря на общую слабость, наверняка так бы и сделал, если бы не сварливый старушечий голос из квартиры напротив, сообщивший через цепочку, что хозяев шестнадцатой квартиры нет дома.
- Хозяев? Вы говорите - хозяев? - я ухватился за эти слова соседки как за спасительную ниточку - а вдруг Бонифат все-таки разыграл меня - разыграл самым чудовищным образом! - И кто они? Вы их видели?
- Ну, знамо дело, видела! - охотно пустилась в объяснения старушка. - Дворник энтот с такенным горбом - ох и урод! - и сестра его, шалава.
- И что, они были вместе?
- Да нет, милок, вместе я их ни разуть не видела. Они все больше поодиночке шастают. Горбун, тот только по утрам из дома нос кажет, кады двор метет. А ее я и видала-то всего раза два. С кавалером под ручку. И кажный раз с новым. Одно слово - шалава!
- А где они сейчас?
- Да уж два дня как уехали.
- Уехали? А куда?
- Не знаю, милок. Но вроде как далеко, в другой город… А что это ты ими так антиресуешься? Никак знакомый ихний? Али квартеру себе присматриваешь?.. Так опоздал ты. Квартера уже продана. Новые жильцы со дня на день въехать должны. Люди пожилые, солидные, не чета энтим…
Но я уже не слушал и, понурившись, медленно спускался вниз по ступенькам - подальше от словоохотливой старушки с ее досужливой трескотней, подальше от квартиры № 16, подальше от этого дома. В голове, отдаваясь болью в висках, стучала, повторяясь, одна-единственная фраза: «Не успел!» Да, не успел. Слишком поздно дошел до меня призыв из того, другого мира. Слишком поздно…
Выйдя из подъезда, я вдруг снова почувствовал что-то вроде удушья. Только бы не упасть! Жадно хватая ртом студеный ночной воздух, на нетвердых ногах двинулся в обратный путь…
Не помню, как я добирался до дома. В глазах то загорались, то гасли елочные фонарики, каждый шаг давался с большим трудом. Слабость одолела меня примерно на середине дороги. Земля вдруг покачнулась под ногами, поехала куда-то вбок, а потом, резко изменив направление, стремительно надвинулась на лицо. Это было последнее, что я увидел, перед тем как лишился сознания…



После всех этих событий в моих мыслях как бы образовалась брешь. Плохо помню, что происходило со мной дальше, да это, наверно, и неважно, ибо, окончательно убедившись в том, что Адела потеряна для меня навсегда, я полностью утратил интерес к жизни, погрузившись в то коматозно-безразличное состояние, в котором пребываю, собственно, и доныне.
…Кажется, кто-то из соседей, наткнувшись рано утром на мое безжизненное тело, распластанное посреди тротуара, кое-как привел меня в чувство, а потом помог добрести до квартиры.
…Затем были долгие часы неподвижного лежания на диване, изредка прерываемые приступами бессознательной слезливости, граничащей с истерикой, либо ужасными видениями, ночи напролет не позволявшими сомкнуть глаз.
…Затем - тягостный визит каких-то двух типов (совсем не помню их лиц), назвавшихся специалистами по душевным болезням - их, видимо, вызвала Валентина, все это время приглядывавшая за мной, - которые задали мне массу нелепых вопросов, начиная с того, мочусь ли я ночью в постели, и заканчивая тем, когда и отчего умерли мои родители. Я начисто забыл, что отвечал им - по-моему, нес несусветную чушь, - но хорошо помню вынесенный ими вердикт: немедленная госпитализация.



Вот так я и оказался здесь, за городом, в этой довольно мрачной больнице с очень длинным названием, из которого я запомнил только одно слово - «профилакторий» и которую для краткости называю просто «психушкой». И хотя с самого начала говорилось, что я определен сюда не надолго - неделю - от силы две, - мое пребывание здесь длится уже года полтора, если не больше.
Я, впрочем, не жалуюсь. Содержат меня в целом прилично - правда, при этом ужасно достают. Весь мой день рассчитан буквально по минутам: завтрак, обед, ужин, недлительные прогулки по больничному парку в компании таких же отрешенных от всего горемык (о каждом из них можно написать целую историю, но это сейчас не входит в мои планы), беседы с моим лечащим врачом.
Высокий, подтянутый, с благородной сединой на висках, поначалу он произвел на меня благоприятное впечатление. Проникшись к нему доверием, я в один из дней даже попытался рассказать ему в немногих словах мою горестную повесть. Он внимательно слушал, кивал, что-то записывал в блокнот, но конечно же ничему не поверил. Я понял это чуть позже, после того как меня в течение недели не выпускали на прогулку в парк, а также подвергли нескольким сеансам электротерапии.
Поэтому я дал себе зарок впредь держать язык за зубами, а поскольку хранить все в тайне с каждым днем становилось трудней и трудней, уговорил врачей дать мне возможность изложить эту историю на бумаге. Так появились на свет мои записи, которые вы, возможно, держите сейчас в руках. И пусть мой рассказ многим из вас покажется неправдоподобным или попросту выдуманным, я-то знаю, что все это было в действительности, и самое неопровержимое тому доказательство - то, что я сейчас нахожусь в этих стенах.
Иногда, в часы уединения, я задаю себе вопрос: как бы сложилась моя жизнь, не повстречай я на своем пути Аделу? Конечно, не было бы этой чертовой больницы, людей в белом с их каждодневной назойливой участливостью и добрыми улыбками Иуд, не было состояния опустошенности при мысли о том, что ожидает меня в будущем. Но, с другой стороны, я бы никогда не испытал того душевного взлета, того безумства страстей, которые озарили серость моих буден огнем такой небывалой яркости, что при одном лишь воспоминании об этом мне хочется зажмуриться. Разве о таком можно жалеть! И пусть я сейчас один из самых, может быть, несчастных людей на свете - еще так недавно я был счастливейшим из смертных, и это главное!
Я уже не говорю о том, что число моих потерь не идет ни в какое сравнение с теми, которые, возможно, понесла любившая меня девушка. Эта мысль посетила меня недавно, и чем больше я думаю об этом, тем все больше убеждаюсь в правильности своих выводов. Да, все было именно так! Решившись все-таки удовлетворить мое любопытство, Адела (а с ней, конечно, и Бонифат) пожертвовала всем, может, даже собственной жизнью - разумеется, если такое понятие существует для обитателей того, другого мира… А впрочем, какая разница! Все равно наши пути уже никогда не пересекутся. Ну, если только… если только я когда-нибудь не решусь распроститься со своим земным существованием.
Да, что греха таить, мысли о смерти последнее время все чаще приходят мне в голову, уже не вызывая того панического страха перед неведомым, который, наверно, рано или поздно испытывает каждый, готовясь шагнуть за черту. Ведь теперь мне известно о существовании других уровней и что в одном из них меня, возможно, ожидает Адела. Нередко мне вспоминаются ее слова, сказанные тогда во сне: «Если бы мы с тобой жили в другом мире, все было бы иначе». Они вселяют в меня надежду, которая - я знаю - в любой момент может стать реальностью. Все зависит только от меня, от моей решимости переступить роковой барьер. В конце концов, что связывает меня с этой жизнью?
Врачи твердят мне изо дня в день, что мои дела идут на поправку, что скоро я окончательно выздоровею и смогу покинуть это не слишком уютное заведение. Я не очень-то им верю: их профессиональный долг постоянно врать своим клиентам, вселяя в них надежду даже тогда, когда никакой надежды, в общем-то, не осталось. Я уже не говорю о том, что совершенно не считаю себя больным, если, конечно, не называть болезнью состояние душевной подавленности, владеющее мной последнее время. Но пусть даже их прогнозы окажутся верными… Что ждет меня за стенами «психушки»? Куда я пойду?
Квартиру моя бывшая супруга наверняка либо продала, либо, воспользовавшись моим невменяемым состоянием, давно переписала на себя (последнее время она, помнится, частенько наезжала в больницу, якобы для того чтобы проведать, и всякий раз подсовывала мне какие-то документы, которые я подписывал, даже не вникая в содержание), и теперь, по выходе на свободу, мне, полагаю, в лучшем случае придется перебраться на постоянное жительство в какую-нибудь каморку, вроде той, где мы когда-то встречались с Бонифатом, а в худшем - пополнить собой и без того многочисленную армию бомжей. Так неужели ради этого стоит отказываться от своего замысла?!
Впрочем, к чему эти никому не нужные переливания из пустого в порожнее? Пора признаться в том, что решение мной давно уже принято. Иногда мне кажется, что оно было принято еще перед тем, как я написал первую строчку моих воспоминаний. Я и взялся-то за них, наверно, только для того, чтоб оттянуть на какое-то время решительный момент… А может, это была попытка хоть как-то оправдаться перед собой за совершенные ошибки?..
Теперь это уже неважно. Моя рукопись подходит к концу, а значит, настало время, как говорится, привести задуманное в исполнение. Осталось только поставить точку и… Нет-нет, меня вовсе не пугает то, что ожидает где-то там, за гранью. Страшен, пожалуй, лишь сам процесс… Вдруг это окажется слишком… ну, что ли мучительно?.. Хотя, думаю, десяти таблеток люминала вполне достаточно для того, чтобы мое путешествие отсюда туда совершилось достаточно плавно и безболезненно…



Ну, все… Времени на душевные излияния почти не осталось. Дело сделано, и поздно о чем-либо жалеть… Что-то я еще хотел сказать на прощанье… Да, последние дни меня часто мучает вопрос: почему эта история произошла именно со мной? Может, во всем этом есть какой-то смысл, пока еще скрытый от меня? Возможно, если бы я еще раз внимательно перечитал рукопись… Но, думаю, у меня уже вряд ли получится. Вероятно, это сделает кто-нибудь другой… Хотя о чем это я! Кого всерьез может заинтересовать исповедь пациента психиатрической лечебницы! Скорей всего, этой повести суждено до конца дней пылиться в каком-нибудь темном шкафу, вложенной в историю моей болезни. Ну и Бог с ней!
Сейчас, по-моему, самое время подумать о чем-то более важном, значительном… Как назло, в голову не лезет ничего путного!.. Жутко слипаются глаза… Господи! Ведь все это я вижу в последний раз! Надо запечатлеть в памяти эту палату, эту кровать в углу, этот маленький столик, за которым я сейчас сижу, лист бумаги, исписанный моими каракулями (рука уже почти не слушается меня), горящую лампу на длинной изогнутой ножке…
Полчаса назад заглядывала медсестра и приказала, чтобы я немедленно ложился и тушил свет… Да-да, сейчас я это сделаю… Сейчас я щелкну кнопкой, и ночь, прятавшаяся все это время за окном, беспрепятственно войдет в комнату, заполнит все вокруг густой чернотой, и это будет означать одно - то, что меня уже нет здесь… я в пути… я спешу на встречу с неведомым…


2003 г.