Преемник.

Longbob.

Преемник.

Рассказ.

Аркадий Дмитриевич Ребров, называемый друзьями, соседями и знакомыми Митрич, проснулся в это тёплое июльское утро в восемь часов. Несколько последних лет он, как только температура воздуха превышала отметку в десять градусов по Цельсию, оставлял городскую квартиру и перебирался на дачу. Его жена была младше его и поэтому должна была работать до достижения пенсионного возраста. Митрич приезжал за ней в город в пятницу и забирал её на дачу на все выходные дни. Она, наряду с отдыхом, готовила Митричу на неделю еду. Вечером в воскресение они возвращались в город, а в понедельник Митрич уезжал, опять, на дачу.
По словам его жены, у Митрича были умелые руки, он мог сделать всё, и штукатурить, и класть плитку, и плотничать. Мог делать кирпичную кладку, разбирался в сантехнических и электромонтажных работах. Ему было, немногим, более шестидесяти четырёх лет, и силы ещё были, конечно, уже не такие, как в тридцать или, даже, в пятьдесят лет, но если не торопясь, с чувством, толком и расстановкой работать, то ему удавалось улучшать дом и участок.
Лет пять назад, один его старый друг подарил ему три саженца элитных яблонь. Сорт «Джонатан элит». Саженцы были чрезвычайно нежными, переболели всеми болезнями, которыми болеют фруктовые деревья в степных районах Украины. Митрич возился с ними, как с малыми детьми. В саду у него было шестнадцать разнообразных фруктовых деревьев, но если взять за сто процентов время, которое он тратил на уход за садом, то эти три молодые яблони отнимали семьдесят процентов времени. Он их окапывал, подрезал, выпалывал сорняки, опрыскивал всякими растворами против вредителей, холил и лелеял каждый листочек, в засушливую погоду обильно поливал.
Спустя пять лет окрепшие, холёные молодые яблоньки решили отблагодарить Митрича за его труды. Весной они зацвели так дружно и обильно, что веток видно не было. Казалось, что дерево состоит из ствола и огромной кроны цветов, внутри и снаружи которой раздавалось равномерное гудение несметных пчелиных полчищ, собирающих сладкий нектар с удивительно красивых бело-розовых цветов, попутно опыляя каждый цветочек. И когда, спустя некоторое время лепестки цветов опали, и можно было видеть завязь яблок, то создавалось впечатление, что ни один из цветков на трёх яблонях не был пустоцветом. Все хозяева дачных участков, окружавших участок Митрича, приходили полюбоваться на эти яблони, все восхищались ими.
Митрич усилил уход за ними, делал все, что только можно было, и горе было тому насекомому, которое осмелилось приблизиться к его любимым деревьям.
И вот однажды, насобирав два ведра коровьего помёта, Митрич унавоживал почву вокруг стволов своих любимиц, он почувствовал на своей спине между лопаток пристальный взгляд. Не подавая виду, что он что-то почувствовал,
Митрич, из-под руки, потихоньку, начал осматривать местность, расположенную за его спиной.
Дело в том, что когда на работе делили дачные участки, место рядом с участком Митрича досталось его сотруднику, который через год после этого уехал на ПМЖ в Соединённые Штаты. И, теперь, шесть соток осиротевшей земли никто не обрабатывал и на этом участке рос бурьян высотой больше метра. В этом бурьяне Митрич и обнаружил ярко рыжую голову десятилетнего пацана, жившего в соседней деревне и слывшего грозой всех садов и огородов в радиусе десять километров от деревни. Митричу, даже показалось, что он рассмотрел в глазах этого рыжего налетчика ярко-красные бока яблок, которые были уже размером с теннисный мяч. Рыжий был атаманом банды таких же, как он пацанов, которые как стая воробьёв налетали на сад, за десять, пятнадцать минут обдирали его и как беременные муравьи исчезали. Читатель, наверное, удивиться этому выражению «беременные муравьи», но представьте себе пацанёнка лет восьми, десяти, в чёрных трусах и майке, тонкие ручки и ножки, загорелые до черноты и настолько же грязные. Майка непонятного цвета, что-то среднее между серым и тёмно-серым, наполненная украденными яблоками, растянувшими майку спереди так, что она похожа на живот у беременной женщины. Вот эта картина и создаёт у меня ассоциацию с беременным муравьём.
Осознав всё это, у Митрича волосы на голове стали дыбом, его обуял ужас. В глазах Рыжего атамана он прочитал приговор его элитным яблоням, не говоря уже о яблоках. В голове забился, истерически, один вопрос, - как уберечься? Митрич повернулся и, делая вид, что никого не замечает, вошёл в дом, там быстро подбежав к окну, из-за занавески увидал, как Рыжий встал из бурьяна и свистнул. Поднялось ещё пять пацанов и, с треском и шорохом эта воробьиная стайка в мгновение ока исчезла из вида. Митрич понял, что его сад обречён, план налёта составлен. Они ждут, только, пятницу, когда Митрич поедет в город за женой. Митрич решил, нужно что-то делать.
Он сел за стол, взял лист бумаги и карандаш и составил план оборонительных мероприятий. Затем пошёл в гараж и взял кусок полудюймовой трубы, что-то с ней делал, в итоге получилось ружьё с короткой ручкой, которое стреляло горохом на расстояние в метров десять. Внутри трубы была установлена пружина, распрямляясь из сжатого состояния, она и метала горох на это расстояние. Причём, если горох попадал по человеку, то удар был довольно болезненный.
Затем, Митрич открутил болты крепления одной из секций забора, которая была установлена рядом с яблонями, теперь она держалась перпендикулярно, только, за счёт своего веса, за этой секцией прикопал длинную верёвку, которая поднималась над землёй сантиметров на десять, стоило, только, Митричу потянуть за неё. Произведя все эти подготовительные работы, Митрич сел на крыльцо и наслаждался отдыхом. Солнце садилось за лиман, наступали сумерки, воздух был тёплым и легкий ветерок, приятно, обвевал Митрича. То тут, то там начиналась проба голосов наиболее ретивых сверчков перед вечерним концертом, во время которого каждый сверчок издаёт такие трели и с таким подтекстом, что молодая особь противоположного пола не в силах устоять, обязательно, придет к нему на свидание. Высоко в небе к лиману потянул с полей косяк диких гусей, ласточки летали высоко в небе. Темнело, на небосводе, постепенно, зажигались звёзды, которые удивительно красивы на чёрном бархате южного неба. Митрич, попыхивая ароматным дымком сигареты, всем своим существом впитывал эту благодать и сквозь усы улыбался своим мыслям.
Утром Митрич проснулся около девяти часов, быстро умывшись и позавтракав, тихо поднялся на чердак. Осмотрев окрестности участка, увидал банду Рыжего, замаскировавшуюся в бурьяне. Он взял сумку и тихонько напевая, вышел из дома, закрыв его, подошёл к машине. Сел в машину и прогрев двигатель через минуту выехал со двора и повернул на дорогу, ведущую в сторону города. Проехал метров сто он остановился, как только машина заехала за соседний дом и её не было видно со стороны его участка. Митрич вылез из машины и вернулся к дому со стороны улицы, на которую выходил фасад дома, где был парадный вход на участок, которым он и его жена пользовались редко. Митрич подошёл к парадной калитке, тихо открыл её, достал из сумки свой горохомёт, зарядил его и, как снег на голову, свалился на малолетних воришек, которые уже лезли на деревья.
Ата-а-ас, - завопил маленький пацанёнок лет восьми, стоявший на стрёме. Вся банда, как горох, посыпалась на землю и рванула к забору, чтобы перелезть его. Но, как только, они стали на него залезать секция забора упала, подмяв под собой пацанов . Она состояла из сетки Рабица натянутой на рамку из двадцать пятого уголка, поэтому никого не ударила и не сделала больно. Пацаны копошились под ней, но вылезти не успели, Митрич, всех, связал одной верёвкой. Но Рыжего атамана среди них не было. Вдруг, он услышал сзади себя какое-то сопение. Обойдя дерево по направлению звука, пред ним предстала такая картина. Рыжий атаман висел, зацепившись лямками коротких штанишек за сук дерева, и ветерок легонько поворачивал его задом к Митричу. Митрич взял свой горохомёт, зарядил самую крупную горошину и прицелился в тощенький задок атамана. Рыжий сжался в комочек и зажмурил глаза. В этот момент перед глазами Митрича, ярко, нарисовалась картинка из его детства. Он вспомнил так отчетливо, будто это было вчера, как он пятьдесят пять лет тому назад вместе со своим другом Вовкой Осетровым и еще с двумя пацанами залезли в колхозный сад за зелёными абрикосами. Это было в 1949 году, когда после войны многие голодали, не хватало хлеба, а о витаминах и разговора не было. Митрич вспомнил, как он со своей сестрой собирали паслён вдоль дорог, и его мама с этим паслёном делала вареники. И он, четко, вспомнил, как их застукал сторож и как они прыгали через высокий забор, и как застрял Вовка Осетров и в его задницу сторож выстрелил солью. Он, так же, вспомнил, как плакал Вовка, когда они посадили его в глубокую лужу и выдавливали соль из его задницы, и как долго он потом не мог на неё сесть. И Митрича осенило, что перед ним не Рыжий атаман, гроза садов и огородов, а он сам, его детство, покачивающееся на суку яблони, протянуло ему руку через пятьдесят пять лет. Митрич размахнулся и забросил свой горохомёт так далеко, чтобы никто и никогда его не нашёл. Затем, он подошёл к атаману и, сняв его с сука, дал ему в руку сумку и сказал: «Ну - ка подержи, пожалуйста, сумку», и начал рвать самые крупные и красивые яблоки и складывать их в сумку. Когда она набралась доверху, он развязал всех пацанов, дал им сумку и сказал: «Это Вам мужики, если мало то приходите, я вам ещё сорву, сколько нужно. Самим вам не нужно рвать. Вы поломаете ветки деревьев, а они живые им будет больно. Договорились?» Пацаны, дружно, ответили, что договорились. Митрич пожал руку Рыжему атаману, попросил вернуть сумку. Четверо пацанов, по два человека с каждой стороны, взявшись за ручки сумки, потащили её к калитке. Митрич , провожая их, спросил у Рыжего атамана как его зовут.
Аркашка, ответил Рыжий и припустил догонять своих.

Конец.