Клуша

Пашка, который уже множество раз убегал из детприёмников. Здесь, в детском доме,наконец-то сдался и утихомирился.
Он, как робот, выполнял все предписанные правила, и никто не мог предположить, что в его мутной голове уже созрел план мщения. Он говорил себе:
- Вот только подрасту, вот только мышцы подкачаю, вот только математику подтяну, будь она неладна!
С математикой у него действительно не ладилось.
А потом ещё эта математичка, - клушка натуральная! То старшая дочь придёт к ней на перемене, и они потихонечку о чём-то шушукаются. То младшую приведут ей к окончанию последнего урока, и она идёт с ней домой, по пути заходя на качели, в киоск за пирожками, или играет с ней на лужайке в мячик.
Пашка учился хорошо, но с математикой вот только не ладилось и, когда учительница подходила к нему, чтобы узнать: в чём у него затруднение, он становился как дикообраз, выставивший лес иголок.
-Не нужна мне ваша помощь!
Он сам не осознавал, в чём дело, но всё чаще и чаще, проводил параллель между учительницей математики и своей матерью, которая подбросила его - шестилетнего пьющей шалапутной бабке, а сама завеялась куда-то с очередным ухажёром.
Жили они с бабкой впроголодь, ходили в тряпье. Сердобольные соседки приносили обноски, девчонки обзывали недоноском, мальчишки его вообще за человека не считали. И он, получив однажды двойку по чтению, шёл, размазывая слёзы по щекам и твердил: «Вот выучусь, стану учителем, всем буду двойки ставить!» А потом внезапно умерла его непутёвая бабка. Ох, и помыкался же он! Но никак не хотел жить в детдоме! Где он только не ютился, с кем-только не делил ночлег и ужин! И даже сейчас,иногда ложась спать, он представляет себя то на чердаке, то в подвале, то в канализационном люке…
И только дневные заботы уходили на второй план, тут приходили мысли о матери. Он никак не мог ответить себе на один вопрос: «Почему она его бросила?»
Он помнит мать смутно: но представляет её молодой, высокой, красивой и пахнущй духами. Она прижимает его к своей груди крепко-крепко, потом треплет за щёки и говорит: подожди, сыночек, ещё чуть - чуть, и я тебя заберу». Но время шло, а она его даже и не искала!
Как можно забыть о своём ребёнке? – думал, Пашка, и представлял себя совсем маленьким мальчиком, и ему этого мальчика становилось нестерпимо жалко, и обидно за него, и хотелось отомстить за поруганное и растоптанное чувство надежды на любовь, справедливость. Может, у неё уже есть другие дети, как у нашей математички и он, Пашка, больше ей не нужен?
Сегодня опять была стычка на уроке математики! Она, Клуша, подошла, опять со своей помощью!
Как она не понимает? - выходил из себя Пашка, - не нужна мне её помощь! Ненавижу математику, ненавижу женщин! И буду им всем мстить, страшно!
Он только не знал ещё как, но страстно желал этого. Он даже с сочувствием смотрел репортажи о преступниках и всех оправдывал. Ведь там часто говорили, что их обижали в семье, им не с кем было поговорить, у них не было настоящих друзей. Всё как у него. Он уже примерял на себя судьбу арестанта, ведь после отмщения, возможно, ему придётся жить в колонии.
Вот и сегодня после окончания уроков с такими же тяжёлыми мыслями он взял ранец и собрался идти в детдом. Вдруг, кто-то окликнул его. Он оглянулся и увидел её: «Клушу». Она стояла, держа под мышкой стопку тетрадей - это была их контрольная. «Неужели двояк?» - промелькнуло у Пашки в голове, - ну и наплевать! - но, нехотя остановился.
Учительница сказала: «Подожди, Паша!» Голос её был до того домашний, что мог расположить к себе даже дерево, не то, что не знающего ласки подростка. Он остановился и от волнения проглотил слюну, которая неизвестно откуда появилась и мешала сосредоточиться. Взгляд его был настороженным и колючим.
Учительница подошла, дотронулась до Пашкиного плеча и сказала:
- Паша, мне с тобой поговорить надо, сядь, пожалуйста. Пашка дёрнул плечом и возразил математичке:
- Ставьте свою двойку, мне ваших поблажек не надо!
- На лице этой красивой, доброй женщины отразилось сожаление, которое удивило подростка, он в своей среде, привык на грубость получать ещё большую грубость. Но, учительница терпеливо переждала его вспышку и, ласково улыбнувшись, сказала:
- Да нет, у тебя не двойка выходит, а твёрдая четвёрка! Проблема в том, что я вижу: ты мог бы учиться на «пять» и обогнать многих в классе, если бы немного позанимался дополнительно. В институт сможешь на бюджет поступить. Хочешь в институт-то?
Пашка обалдело хлопал своими длинными ресницами, не понимая: кто будет платить за эти дополнительные занятия, а учительница сказала:
- Ну, вот, и хорошо, завтра после уроков придёшь ко мне домой и начнём.
Пашка слышал, что математичка занималась репетиторством, но чтобы он, - к ней?!!!
- Нет, я к вам не пойду, - Пашка стал пятиться к стенке, тогда Маргарита Фёдоровна сказала:
- Зря! Математика очень нужна при поступлении, а кто ещё тебе предложит бесплатные занятия? Так что,- решай!
- А зачем я вам сдался, чтоб учить меня бесплатно, из жалости что - ли? Мне Вашей жалости не надо!
- Ну, Паша, это уже другой разговор. Сядь, я тебе что-то расскажу.
Они сели за первую парту и «Клуша» поведала:
Видишь ли,моя мама была сиротой. Её родители, мои бабушка с дедушкой, на войне погибли. Училась она неплохо, но один учитель заметил у неё талант музыканта и стал заниматься с ней, не жалея ни сил, ни времени! И она стала очень хорошей пианисткой. Вот и я хочу помочь тебе, так же.
Не ожидал Пашка такого поворота, теперь даже и отказываться как-то неудобно. Оказывается, что это больше учительнице надо, чем ему. И он согласился.

Математичка в первый же день сказала ему:
- Ты же Паша знаешь, у меня сыновей нет, а муж всё время по командировкам, так что, если я попрошу тебя в чём-нибудь помочь, ты же мне не откажешь?
- Конечно, нет! Я и сам хотел спросить, может как-то отблагодарить Вас за уроки?
- Нет, не отблагодарить, а просто, помочь по-человечески, как я тебе .
Пашке стало неудобно за свои слова, и он торопливо заверил учительницу, что она может на него всегда рассчитывать.
- Ну, вот и ладненько.
Они занимались, делая перерыв на чай, потом, вечером он возвращался в детдом, но уже не чувствовал себя совсем брошенным. Ребята ему говорили:"А ты хотел бы, чтоб математичка стала твоей мамой!" Он поворачивался к собеседнику и крутил пальцем у виска. Но эти вопросы смущали душу подростка.
А потом, когда наступили каникулы и многие дети разъехались по своим родственникам, Пашка жил у Клуши на даче, играл с её девчонками, ходил с ними в лес за ягодами.
Он уже не ершился , как прежде и ему всё больше и больше не хотелось думать о своей учительнице по математике, как о "Клуше", потому что её нежная забота о дочках, которая раньше царапала его самолюбие, частично перешла и к нему. Когда он решал бесчисленные уравнения, вычерчивал синусы и косинусы, она подходила к нему, обнимала за плечи и заглядывая в тетрадь, одобрительно с улыбкой кивала: «Молодец-то ты какой!», Пашкино сердечко обдавала тёплая волна нежности и ему хотелось прижаться к её пахнущему пирожками переднику и сказать: «Мама», но он же не сумасшедший, он же помнил, кто есть кто.
Со старшей дочерью Клуши, Любой, у них были натянутые отношения: казалось, что девочка ревнует Пашку к матери, а Пашка при каждом удобном случае старался её уверить, что он здесь только до осени, а там и духа его не будет.
Общаясь со старшей, он всегда помнил, что математичку зовут Маргарита Фёдоровна. С малышкой всё было по-другому: она чуть что, цеплялась за его руки и тащила то играть в мячик, то запускать змея, то почитать ей сказку: «Видишь, Паша, маме некогда» и Пашка уже почти чувствовал себя членом семьи.
Но однажды для Пашки грянул гром среди ясного неба.
Отзанимавшись, поев оладиков с мёдом и напившись душистого чая, Пашка ждал, чем же займётся семейство, и какая роль будет отведена ему. Он бы с удовольствием поиграл в волейбол со старшей, но маленькая Лиля, поставив ноги крест накрест, и подняв свои ангельские глазки, с полной уверенностью избалованного ребёнка спросила свою мать, не ожидавшую такого поворота: «А можно мы с братиком пойдём на качели?
Пашка смутился, растерялся и во все глаза смотрел на учительницу. К тому времени он перестал быть колючим, его оставили мысли о мщении, у него появилась крохотная надежда, что он кому-то нужен, что он хоть изредка: по праздникам будет запросто приходить в этот тёплый дом.
А учительница, смотрела то на Пашку, то на свою малышку.
Пашка сильно покраснел и стал чего-то бормотать, типа того: «Ну, какой я тебе братик, у тебя, вон сестра есть, а я скоро опять в детдом пойду в свою комнату.» , - и, втянув голову в плечи, беспомощно посмотрел на свою учительницу.
А Лиля пояснила:
- Это соседки, меня всё время спрашивают:
-А это твой братик?
А я им и говорю:
-Пока ещё не братик, но скоро будет братиком.
Пашка , покроаснев до корней волос, осипшим от волнения голосом прознёс:
- Так не бывает.., а сам ждал, что скажет учительница.
А она вдруг и говорит:
- Ты, нам Паша, стал как родной, мы даже и не представляем, как мы жили без тебя.
Скоро наш папа приедет из командировки, он, наверное, будет рад, что в доме ещё один мужчина появился, а то какое-то девичье царство, хоть будет с кем в шахматы сыграть.
При упоминании о шахматах сердце у Пашки сжалось, ведь он даже не знал как фигуры называются, а перспектива играть вечерами со взрослым мужчиной, была очень заманчивой и он, оправившись от неловкого разговора, стал соображать, где бы ему этой непростой игре научиться...
Во дворе, где был детский дом, стояла лавочка и по вечерам там сидели пожилые дядьки  : такие степенные, передвигая разнокалиберные фигуры.
Всё, он пойдёт к ним, и научится, а потом, когда приедет их «папа» - это слово тоже сладко таяло у Пашки в сознании и отзывалось тёплой волной в сердце, он сядет с ним за шахматную доску и они будут играть…а женщины будут лепить пирожки. Но тут его мысли прервала старшая, она сказала  : «А ты в шахматы-то играть умеешь?»
Вот есть же такие люди, которые могут легко и без сожаления зарубить на корню любую, самую цветущую мечту!
-Научусь!
Ладно уж, бегите на качели, сказала Маргарита Фёдоровна Лиле и Пашке, а ты, Люба останься со мной, поможешь посуду помыть. Пашка метнулся: «Давайте я помою, а потом схожу с Липей на качели!» Маргарита Фёдоровна безапелляционно махнула рукой: «Идите, мы сами справимся! - и улыбнулась.
Когда дверь за Пашей и Лилей закрылась и их фигуры промелькнули в окне,
Люба подошла, прижалась к маме и, подняв голову, заглянула матери в глаза:
- «Мы в ответе за тех кого приручили?»
- Да! Я думаю, что папа меня поймёт и вы тоже!
- Я боюсь, что Паша только сейчас такой услужливый и покладистый: вспомни, каким он был колючим, до занятий у нас дома.
- Мне кажется, сказала улыбнувшись Маргарита Фёдоровна, что он давно меня выбрал мамой и ревновал Вас ко мне. А его колкости – это всего лишь защитная реакция на безысходность.
- Боже мой, как всё запущено! Ты – мама, неисправимая фантазёрка! Был бы он постарше, защищал бы меня, а то, ещё за него заступаться придётся.
- Стоп! Ты уже его тоже в братишки записала? А вообще-то у нас нет выбора! У каждого человека должен быть шанс иметь семью, родных. Как же мы его теперь назад отправим ? Его мальчишки в детдоме не поймут: скажут: «Ты просто не понравился.» Они ведь в каждом сближении видят шанс. А для Паши это будет удар.
Мальчишка-то добрый, умный. Ну, а если что проявится нехорошее, воспитывать будем на собственном примере.

Спустя шесть лет в плацкарте поезда-Калининград-Москва, ехала семья: Мама и Папа. С ними две дочери, одна с мужем, другая малышка, десяти лет и 18-летний сын, только что поступивший в МГУ с золотой медалью. Они ехали из Москвы со свадьбы старшей дочери. Никто бы не подумал, что сын у них приёмный, если бы не женщина из соседней плацкарты, оказавшаяся родной сестрой мамы этого дружного семейства! Она мне и поведала эту историю, может потому, что я расположила её к себе песнями под гитару, а малышка Лиля рассказала мне на ночь Новогоднюю сказку собственного сочинения о найденном папой в дремучем лесу несчастном, оборванном и бесприютном подростке, оказавшимся благородным принцем.