МЕДВЕДЬ

МЕДВЕДЬ


Это было зимой. Савва учился в институте во вторую смену – лишь два факультета из пяти имели подобного рода привилегию. Её-то и обратил во благо своей молодой семьи Савва, чтобы в ней всегда было сытно и чтобы можно было позволить купить какую-нибудь модную вещицу совсем юной красивой жене. Савва устроился и стал подрабатывать грузчиком в небольшом продуктовом магазине в районе так называемой девятьсот пятой стройки, которым пользовались в основном жители частного сектора. Работал на пару с дядей Колей. Тот тоже прирабатывал в этом же качестве, что и Савва, несмотря на то, что у него было постоянное место работы – автомехаником в аэропорту. Чтобы нивелировать чрезмерное любопытство, он с самого начала своей деятельности демонстративно подчеркнул, надо полагать, для всех членов коллектива: «Мой график – сутки через трое». И перестал быть интересен. Для чего он взвалил на себя дополнительную работу вместо того, чтобы позволить себе отдохнуть лишний денёк, Савва так и не решился задать вопрос, посчитав его не совсем корректным.
Зато про себя Савва сразу же окрестил его медведем. Был он ниже среднего роста, кряжистый, ходил вразвалку, как штангист, и пребывал всегда с двухдневной щетиной на добрейшем лице, на котором, как на грядке, были высажены анютины глазки – эти синие глаза почему-то всегда смеялись. Но были подёрнуты дымкой от прожитых лет, прикорнувших на его крутых плечах, отчего изменилась и походка: коль «медведь», то и ходил он развальцей.
Савва переодевался. Откуда не возьмись «медвежонок», улыбаясь цветочной клумбой, шаркает к Савве и, протягивая мохнатую руку (правда, на ладонях волос не было), спрашивает: «Как учёба, студент?»
Не дожидаясь ответа, включил скороговорку:
– У меня сегодня внук родился! Без «отметки» я тебя не отпущу, ты даже на это не надейся!
– Но, дядя Коля, мне же в институт, у меня занятия, – отнекивался Савва.
– Уважь деда! Сам когда-нибудь станешь им. Оглянуться не успеешь! – испытывающее заглянул студенту в самую глубину его глаз, заранее зная ответ на его следующий вопрос-просьбу:
– Вечером сможешь меня подменить? Подстрахуй, а? Гостей жду.
– Какой разговор, дядь Коль! У меня сегодня две пары, и где-то около пяти я буду уже свободен.
Колбасу привезли в шесть часов.
«Сдурели совсем, жаловаться на них надо в горисполком!» – гудела очередь, в которой многие заняли место ещё до открытия магазина. Гул стоял, как возле улья.
Оцинкованные ящики весом по двадцать килограммов Савва носил сразу же за прилавок, чтобы успокоить «рой» и снять напряжение в толпе, а часть – в холодильник. Это была доля для «своих» и так называемых и обзываемых простонародьем «блатных».
Неожиданно, откуда не возьмись, Савве пришла на ум несуразная мысль стырить палку молочной колбасы. Каждая из них весила два, а то и более, килограмма. Огляделся, вокруг – никого. В торговом зале продавцам было не до студента. Неимоверно занятые озлобленной очередью, они только и делали, что гасили недовольство то одного, то другого покупателя. Тем не менее, в очереди продолжало искрить. Потому что каждый покупатель, в ней находящийся, переживал, что именно ему не хватит колбасы, даже если тот находился уже у самых весов и заглядывал продавцу в глаза…
Савва засунул палку колбасы под халат и, никем не замеченный, вышел за дверь чёрного хода. Метров через двадцать от магазина его, взволнованного, приютил сарай, где он и решил спрятать деликатес для семьи. Уже тогда в мозгу это действо отложилось, будто заложил он не палку колбасы, а тротиловую шашку. Аккуратно так, в нишу, за поленницу дров…
Всё прошло гладко. Вот только на душе стало как-то гаденько. И это ощущение всё нарастало.
До закрытия магазина оставалось совсем немного времени. Торговый зал, выполнив миссию, опустел. Лишь продавец в единственном числе (им оказалась тётя Шура) стояла, как на стрёме, за прилавком, потому что небольшой коллектив магазина «остограммливался» в кабинете заведующей. Дядя Коля, пообещав «обмыть» внука, не забыл поставить бабонькам беленькую!
Савва то и дело отказывался от «стола», потому что его периодически, как на перекличке в армии, выкликивали, приглашая расслабиться вместе с коллективом.
Находясь в подсобке, Савва неожиданно стал созерцать, как на экране, картинки-эпизоды из детства, будто прокручиваемые при помощи диафильма.
Даже когда было очень голодно, никто из его семьи не шёл на подобный шаг, который сделал сегодня он. Об отце всегда говорили, что, мол, батя твой – странный, потому что никогда не мог себе позволить взять чужое, когда брали другие. Соблазнов, чтобы прибрать к рукам то, что плохо лежит, было у него великое множество. Работая с юности башмачником на сортировке, только он мог знать, и знал об этом, как таблицу умножения, сколько бьётся товара, когда по «горке» спускают вагоны. Под шумок разбирали, наряду с битым, добротный товар. И это часто сходило с рук. Дефицит из вагонов приносил баснословные барыши, обогащая папиных коллег. Он мог тоже брать, учитывая, что уже давно вышел за рамки стандартной семьи. Но никогда не брал. Про проделки других лишнего слова на сторону никогда не сказал, а в глаза стыдил, поэтому и прозвище заимел «странный»! И авторитет.
«И нас, детей своих, учил этому, как гвозди вбивал, аж по самую шляпку! Разве я сейчас голодаю? Да, осталось в семье двадцать копеек, на хлеб хватит! Дома есть картошка, соленья. До зарплаты жены или моей стипендии уж как-нибудь дотянем! Никогда за все эти годы копейку не взял чужую. На кого ты теперь похож!?» – не смог больше Савва купаться в этой буре, смешивая себя с навозом. Вышел через ту же самую дверь. Огляделся и рванул!
Нащупал в кромешной тьме и обрадовался, что она, родная, на месте! Спрятал её на груди под халатом и дал дёру! Одним движением распахнул дверь холодильной камеры, на которой предварительно снял навесной замок, заскочил в неё и аккуратно положил батон колбасы в оцинкованный ящик.
Попросил прощения у всего неодушевлённого и только после этого, успокоившись, спокойно запер массивную дверь, покинул пределы поступка. И – вернул к себе уважение. Тяжесть, висевшая на нём чуть больше часа, спала. Мгновенно.
Ему в очередной раз предложили выпить, но и на этот раз Савва отказался, сославшись на то, что он не пьёт ничего, кроме крепкого чая.
«Девчонки» были уже «хорошенькие». Заведующая, взглянув на грузчика, как на белую ворону, пробасила охрипшим горлом: «Ты можешь быть свободен!»
А он действительно был свободен!