Понедельник

Обычно понедельник ничем не отличался для него от других будних дней: ленивому пробуждению всегда предшествовала ночь – короткая или длинная – в зависимости от случайных обстоятельств, вне всякой связи с предшествующим выходным.
Не то, чтобы он специально тянул время, просто будильник неизменно прерывал его самый сладкий сон. Первые час или полтора он двигался в ритме только что покинутых грез. Что именно ему снилось, он обычно не мог вспомнить даже приблизительно, Магически завораживало ощущение новизны. Безжалостно прерванные будильником чувства и настроения были из области неосуществленной мечты и неизбежно вступали в противоречие с реальностью. Поэтому, как бы он ни старался встать пораньше и двигаться побыстрее, он неизбежно опаздывал на работу минут на пять, а то и на десять.
За много лет к этому все привыкли, и никто уже не обращал внимание. Его работа заключалась в том, чтобы руководить небольшим коллективом людей и содержать в порядке определенный объем документов. Для бумажной работы у него был кабинет – что- то вроде собачьей будки, обставленной им собственноручно: старый письменный стол с кривыми ящиками, кожаный , но достаточно жесткий стул с высокой спинкой, несколько полок для папок и чертежей и деревянная скамья для случайных посетителей. Аскетизм обстановки никак не отражал характер хозяина, а лишь свидетельствовал о ненависти к бумажной работе. За документами он проводил не более двух часов перед самым обедом – время, когда он уже определенно проснулся, но еще не достаточно устал. Иногда, правда , случались дни, в которые он был настолько не в духе, что игнорировал эту часть своих обязанностей. Такие дни никогда не выпадали на понедельник.
Он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь выпивал лишнего или чем-то по- настоящему увлекался. Ему не были знакомы порывы безумного азарта или чувства спортивного болельщика. К спорту он обращался только по мере необходимости в целях укрепления здоровья. Проведенный в таком ритме выходной ничем не отягощал начало новой рабочей недели. Из-за ежедневных опозданий он приветствовал своих подчиненных не всех вместе, а каждого в отдельности. К моменту его прихода они уже разбредались по обширной территории его владений, следуя письменному заданию, составленному накануне вечером. Задание было единственной бумагой, которую он заполнял не в силу своих обязанностей, а по личной инициативе. Так он компенсировал свои опоздания и грезил по утрам без ущерба для работы.
Его подчиненные тоже не были чужды мечтам, только в их мечтах было значительно меньше изысков и претензий, Чаще всего эти фантазии находили свое воплощение именно в выходной, что и превращало понедельник в день тяжелой борьбы с самим собой.
С этой точки зрения приветствовать каждого по отдельности было даже политически более верно. Кроме того, вынужденное личное общение отчасти компенсировало его природное равнодушие к окружающим. Нелишне было посмотреть каждому в глаза и определиться, где следует проявлять больше бдительности.
Большинство его подчиненных было намного старше его. Все они и представить себе не могли, что можно грезить по ночам какими-то приключениями. А уж образ воздушного мечтателя и вовсе не вязался с этим самоуверенным, настойчивым и склонным к тирании руководителем.
Они были очень разными – командир и его команда. Это была разница между желаемым и возможным, между теорией и опытом, между мечтами и реальностью. Они знали всю эту работу, он знал всё об этой работе. Главным его преимуществом было то, что в своё время он уловил эту разницу. Они то же не пытались переделать его на свой лад.
Каждое утро они читали задание, которое заведомо не могли выполнить целиком, каждый из них весело здоровался с ним, уже зная, что не будет делать из порученного и оставит на потом. Для того чтобы в число невыполненных дел не попали самые важные и, чаще всего особенно противные, приветствуя подчиненных он тихо и аргументировано объяснял каждому что нужно сделать в первую очередь. Если вечером выяснялось, что за эти дела все таки никто не брался, то он как бы невзначай подлавливал всех в одном месте и начинал громко и театрально кричать. Он живописно расписывал как они подвели его лично, вышестоящее руководство и даже друг друга. Не раз проигранная пластинка заканчивалась одним и тем же: они клялись в том, что завтра обязательно всё сделают. Чаще всего так оно и было, реже противные дела делались через день, но уже без театральных представлений.
Он был прирожденным лидером и ценил в своей работе возможность проявлять эти качества. Весь процесс был отлажен им раз и навсегда. Механизм работал ритмично и почти не давал сбоев. Неординарные ситуации случались редко и в основном были вызваны внешними обстоятельствами. По настоящему, почти по -детски, он бывал счастлив только в короткие периоды катаклизмов. Это было время, когда он переставал мечтать по ночам. Он крепко спал, утомленный напряженной дневной работой.
Конечно, работа заключалась не в том, чтобы лично взяться за что ни будь, засучив рукава. Как великий гроссмейстер он расставлял все фигуры на свои места, не сомневаясь принимал решение и не боясь брал не себя ответственность. А поскольку удача сопутствует смелым, все проблемы решались легко, молниеносно, не оставляя в памяти ярких впечатлений.
Так что он брел по жизни с тягостным ощущением бессмысленного прозябания. Своими переживаниями он ни с кем не делился, во-первых, потому, что вообще не был склонен к откровенности, а во- вторых из-за того, что резонно не рассчитывал встретить в ком-либо понимание. Для всех он был баловнем судьбы, а привычное выражение его лица было символом благополучия.
Но судьба не обделяет своим вниманием не только смелых, но и мятущихся духом. Однажды в серый дождливый день в грязном и плохо проветренном вагоне электропоезда, в котором он пытался временно забыться от своего чрезмерного благополучия, ему встретился волшебник, способный разгадывать тайные желания. На самом деле это был просто делец, умеющий делать большие деньги на чужих страстях и капризах.. «Кудесник» торговал нестандартными развлечениями и магия его волшебства заключалась в умении разглядеть в толпе потенциального клиента.
Молодой человек, кажется просто сидел у окна и провожал взглядом убегающие вдаль столбы. Обычного вида старичок нашел какой-то благовидный предлог и незаметно втянул его в разговор.
Сначала он, кажется, сказал что-то о плохой погоде, потом раскритиковал мутные стекла, после чего поинтересовался мнением собеседника о вчерашних фильмах и телепередачах. Старичок, чей преклонный возраст по мере разговора все больше ставился под сомнение, заметно оживился, выяснив, что молодой человек совсем не интересуется телевизором. На всякий случай последовал вопрос не связано ли это с какой ни будь болезнью или недавней утратой близкого друга или родственника. Получив отрицательный ответ, «кудесник» окончательно сбросил маску болтливого старичка и смерил предполагаемого клиента оценивающим взглядом.
Трудно сказать почему, но именно от этого взгляда на него впервые повеяло легким бризом приключений. Он даже дерзко спросил: «И сколько же я по-вашему стою?»
«Не слишком много, - в тон ему ответил делец, - но достаточно, чтобы не скучать по пыльным вагонам».
Молодой человек не обиделся, но продолжил дуэль презрительным вопросом.
- Хотите предложить мне, что ни будь вроде видака или кабельного телевидения?
- О нет, Я торгую неосуществленными мечтами.
Протяжный вздох, посланный куда-то в убегающую даль, одновременно полный массы вопросов и ответов показался не слишком оптимистичным обоим участникам диалога…
Нужно было сосредоточиться, чтобы определить, где они сейчас проезжают, но до пункта назначения явно оставалось не менее получаса. Инициатива в разговоре постепенно переходила то на одну, то на другую сторону, они, то говорили серьезно, то пикировались язвительными замечаниями. Кончилось все это тем, что молодому человеку было предложено взять с собой побольше денег и, через две недели, прибыть в отдаленное место, дабы попробовать впервые в жизни покататься на лошади, полетать на дельтаплане, спрыгнуть с парашютом, или походить под парусом по зеркальной глади лесного озера.
Он сразу же поймал себя на том, что еще ничего не предприняв, уже ощущает сильное оживление и целый набор противоречивых чувств: нетерпение, возмущение, готовность за что-то бороться, боязнь разочарования и блаженство.
Нетерпение относилось к предстоящим двум неделям ожидания, возмущение к неприспособленности общественного транспорта и его явному отставанию от нарождающегося бизнеса новых развлечений – дорога до заветного места предполагалась основательно запутанной и делала большой крюк. Настрой на борьбу был вызван убежденностью в возможном сопротивлении внешних сил в виде погоды, инструктора и, наконец, просто здравого смысла его неразумному желанию успеть все за два выходных. Боязнь разочарования не покидала его всю жизнь и особенно усиливалась при возникновении возможности вырваться из замкнутого круга повседневности. Ну а блаженство пришло ниоткуда и не имело под собой никаких оснований…
Река времени неизбежно доносит каждого до определенного момента. Желанные выходные настали, неприятная путанная дорога была преодолена и даже денег хватило на все, что позволили время и силы.
Сначала он подошел к предстоящим развлечениям так, как обычно относился к делу – энергично и самоуверенно. За первый день его огромное благополучное «Я» упало со своего Олимпа на ровную твердую поверхность нулевой отметки. Открытие было не из приятных – он совершенно не умел отдыхать, то есть он не умел делать все то, что могло принести ему блаженство и удовлетворение.
Все началось с верховой езды. Выяснилось, что недостаточно иметь сильные мышцы и прямую осанку, не хватало еще чего-то. Прекрасно понимая, что впервые в жизни сев на лошадь он не будет гарцевать как гусар, он, тем не менее был разочарован. Не было слаженного и хорошо (или хотя бы плохо) организованного процесса. Отдельно существовало его непослушное тело, его идеальное представление о верховой езде и сама по себе бегущая лошадь. Советы тренера не помогали никак, видимо по тому, что достигали слуха, но не проникали в сознание.
Далее последовал винт серфинг. Предполагаемому скольжению по воде предшествовал трудоемкий процесс поднятия паруса. Тяжелый треугольник мокрой ткани на закреплённой на подвижный шарнир металлической мачте, то выскальзывал из рук, царапая ладони узлами мокрой веревки, то сбрасывал самоуверенного мечтателя в воду, накрывая сверху. Вода была холодной, но вызывала блаженство в той части тела, на которой от непопадающих приземлений осталась фиолетовая память от седла.
Зато, пусть не сразу, но удалось пролететь несколько метров на дельтаплане, прежде, чем клюнуть носом в землю. К горе, ведущей в открытое небо, усердного отдыхающего так и не подпустили.
Все инструктора по очереди внушали ему, что нужно что-то ловить, к чему-то прислушиваться или чувствовать. К концу дня он ничего не чувствовал, кроме боли в местах ушибов и непривычно натруженных мышцах.
Ночью ему приснился сон. Его бронзовый памятник во весь рост спустился с гранитного монумента, позвякивая шпорами, прошел в конюшню, оседлал лошадь и выехал в поле. Бронзовый всадник сидел на лошади так же неподвижно, как стоял до этого на гранитном монументе. Лошадь перешла в рысь, и по полю поплыл звон от частых ударов лошадиного крупа о бронзовую задницу. Неожиданно гул стих, а всадник стал деревянным. Этот тоже не попадал в такт движению, но откуда-то пришла мысль, что теперь лошади не так больно… Настала очередь пластилина. Контуры того, что накрепко прилипло к бегущему животному, уже мало напоминали человека, скорее это была пирамида с набалдашником. Из за того, что ее основание жестко повторяло колебания седла, вершина начала раскачиваться с такой амплитудой, что чуть не потеряла набалдашник.
Постепенно и лошадь утратила очертания живого существа. По периметру круглого манежа, привязанный где- то сверху полетел толстый канат, снизу его тоже что- то держало и качало вперед назад в ритме лошадиного галопа. От такой двойной фиксации по веревке проходила волна. Во сне канат превратился в позвоночник и заставил тело упруго выгибаться в заданном ритме. Это было его тело с набитыми накануне синяками и мозолями. Оно не только чувствовало под собой горячую спину бегущего животного, но и ловило равновесие. Внезапно из равновесия его начал выбивать боковой ветер. Плавный поворот и сила воздушных порывов стала подгонять его в спину.
Теперь он уже не скакал, а то ли плыл, то ли летел над сверкающей гладью озера. Озеро кончилось, и он сам превратился в ветер. Из груди рвалось озорство. Захотелось то взмывать в высь, то пикировать вниз, то вдруг ему казалось, что, ухватившись одной рукой за невидимый шест, он вращает свое горизонтально поднятое тело вокруг горизонтальной оси. Нет, тела не было. Остались только искры, которые то сгущались в едином порыве, то рассыпались, теряя направление движения.
На легком вздохе он проснулся. Привычные грезы, регулярно мешавшие ему во время попасть на работу, не шли ни в какое сравнение со всеобъемлющим чувством двойного противоречивого блаженства. По нему как будто проехал танк, а у души выросли свои собственные, а не привешенные извне крылья. Здорово!

Воскресение. За несколько часов до отъезда нужно попытаться превратить только что обретенное чувство в легко воспроизводимые навыки. Значит снова лошадь, парус, дельтаплан.
У него мало что получилось до конца дня, но низвергнутое со своей вершины командирское «Я» прекрасно чувствовало себя на ровной поверхности у ее подножия...

Кажется, он во время пришел на работу. А может быть нет. За всю свою жизнь он не мог вспомнить ни одного такого длинного понедельника. За весь день он обошел свои владения только один раз, потом вдвинул себя как габаритный груз в контору, отмечая и неудобство круглой ручки, и высоту приподнятого пола, и жесткий угол неровно стоящего стола. Он попытался медленно опуститься на кожаный стул, но больно плюхнулся прямо на набитый седлом синяк, не сумев удержать тело в полу приседе. Еще он почувствовал, как тянет от плеча к предплечью, когда пытаешься выдвинуть из покосившегося стола кривые ящики. Каждая мелочь интерьера нашла в его теле мышцу, ответственную за определенное усилие и поставила на ней акцент непривычной болью.
Это была неудобная, но приятная боль, она напоминала своему обладателю о реальном существовании его сложного организма и приносила наслаждение вызванными воспоминаниями.
А все -таки хорошо кто-то придумал, на каждые пять рабочих дней давать человеку только два выходных. Еще один день такого отдыха и он бы не только почувствовал себя несмазанным роботом с непрерывной болью в непривычно натруженных мышцах, а просто не смог бы встать с постели, а может быть даже не смог бы в нее лечь.
Нет, он и представить не мог себе, что может быть до того жадным до развлечений, что у него не хватит сил отказаться от какого ни будь из них.
Он закрывал глаза, и если перед ними немедленно не возникали картины белого паруса, водяной глади, лошадиной гривы или крыла дельтаплана, то мысленный взор его безумно блуждал по высеченным огнем строчкам длинного списка развлекательных услуг.
Ему как воздух нужны эти пять рабочих дней, чтобы успокоиться, разобраться в своих желаниях и уговорить себя выбрать что-то одно, хотя бы на ближайший выходной…

И что они весь день заглядывают к нему в контору своими измученными лицами? Сегодня лучше, чем в любой другой понедельник, не на основе абстрактной теории, а на собственной шкуре он чувствует, как им может быть тяжело и плохо. Если похмелье приносит хотя бы половину того нежелания двигаться, какое сейчас опутывает его самого, то он понимает их как никогда.
Но вот команда не узнавала и не могла понять в этот рядовой для них понедельник своего командира. Он определенно вчера не пил и сегодня был безоговорочно счастлив, его нельзя было назвать усталым или не выспавшимся. Все дышало в нем жизнью и энергией, но не так как всегда.
Он должен был пожурить их за неверно проведенный выходной, но не сделал этого. Еще обычно к этому времени он успевал трижды обойти их всех и проверить чем они заняты, а вместо этого засел у себя в конторе, которую ненавидел и по свидетельству всех, кто туда заглядывал, не занимался бумагами. И во взгляде его было что-то, что они подозревали в нем всегда, но никогда не могли нащупать сквозь твердую завесу организаторской энергии.
Так и прошел в этом обычном месте среди привыкших друг к другу людей этот длинный понедельник, неброско не похожий на все остальные.