Ещё рано... Глава 8 Счастливая звезда

- 8 –
Счастливая звезда

К середине августа жара немного спала, но дождей было явно недостаточно – трава на пастбище местами словно выгорела. Тихон каждое утро с надеждой смотрел в небо, пасмурное с утра – ждал дождя. Но к обеду тучи растекались, с ясного неба снова палило солнце.
- Совсем погорела трава, скоро коровам щипать будет нечего. – Горевал пастух.
- Дядя Тихон! А давай завтра погоним стадо на Низинное пастбище. Я вчера был там. Травка – объеденье!
Низинное пастбище располагалось по заливному берегу Каменки, в противоположном конце деревни. Даже в самое засушливое лето трава там оставалась сочной и зелёной. Тихон называл эту низину главным резервом командования. Неудобство было только в том, что коровы, привыкшие за лето к знакомому маршруту, навряд ли охотно его поменяют.
- Оно бы неплохо, конечно, но… А вдруг с завтрашнего дня дожди зарядят? Пора бы уже! – Я прекрасно понимал Тихона. На Низинном пастбище не было такого добротного шалаша, там вообще ничего не было, мы не планировали его использовать до следующего лета, а Тихону не хотелось менять привычный распорядок дня.
- Я палатку у дедушки попрошу. Ну же, дядя Тихон, соглашайся!
- Ох, Николай, умеешь ты уговаривать. Тогда завтра с утра придётся потрудиться.
- Ничего, денька три-четыре помучаемся, а потом сами на свежую травку пойдут.
Ранним утром следующего дня мы с Тихоном погнали стадо на новое пастбище. Пришлось, конечно, и покричать, и кнутами похлопать, но, в конце концов, все наши бурёнки благополучно переселились.
- Что, поняли, рогатые, в чём крюк? Смотри, как накинулись на свеженькую-то! Тут и водичка вам рядышком. А ещё сопротивлялись! – Тихон уже рад был, что вчера дал себя уговорить. Он и раньше-то редко со мною спорил, а после того, как я неделю назад подарил ему свою картину «Деревенский пастух», стал ещё более покладистым.
Это была моя первая работа маслом. На фоне цветущего луга, с кнутом, перекинутым через плечо, в плащ-палатке и кирзовых сапогах стоял Тихон, улыбаясь сдержанно и немного смущённо. Я задумал «Деревенского пастуха» ещё в начале лета, когда случайно узнал от тёти Тани о том, что двенадцатого августа Тихону исполняется шестьдесят лет! И вот, двенадцатого вечером, без предупреждения и приглашения я появился в его пристройке, торжественно поздравил с юбилеем и развернул своё произведение. Взглянув на полотно, Тихон вздрогнул, долго рассматривал его со всех сторон, вблизи, издали, совсем близко. Закончив, долго молчал, в полном изумлении крутил головой:
- Невероятно! И это в девять лет! Слушай, Добрый молодец, что-то я не помню, чтобы когда-нибудь позировал тебе, а ведь сходство несомненное! Я как живой здесь.
- Мне не нужно позировать – натуру я запоминаю с первого взгляда.
- Невероятно! – Снова повторил он. - Слышал, что ты рисуешь, но чтобы так!.. Талант у тебя, Коленька. Наверное, художником стать мечтаешь? Или в науку двинешь?
- Не-ет, дядя Тихон, только художником!
- Ну, и правильно, и правильно. Талант у тебя. – Я смотрел на Тихона и не узнавал его. Никогда прежде он не был столь многословен. Да и речь его как-то изменилась, стала как будто бы более грамотной, исчезло некое деревенское просторечье. Потом мы пили чай, разговаривали, расстались поздно, вполне довольные друг другом.
На новом пастбище первым делом была установлена палатка. И не напрасно! Серое с утра небо к обеду не очистилось, а ещё и проросло мощными грозовыми облаками, налетел ветер, грянула гроза с мощнейшим ливнем, частыми разрядами молний и раскатами грома!
- Ну, это ли не закон подлости! – Ругался Тихон. – И кто бы подумать мог, что такое начнётся? – Он причитал, а я радовался – ливень был тёплый, благодатный, обильный. Он закончился так же неожиданно, как и начался. Где-то вдали ещё погромыхивало, над нами же снова было чистое небо. Гроза налетела и пронеслась, оставив после себя приятную свежесть и запах озона.
- После такого-то ливня и на Приозёрном трава пойдёт, поспешили мы с тобой, Коленька. И всего-то денёк бы подождать! Эх, знал бы прикуп, жил бы в Сочи! Дожди зачастят теперь, пора уже. Коров только с толку сбили. – Он ещё долго сокрушался, что-то бормотал под нос, но я уже не слышал, рванул к речке.
А вечером, когда мы уже сидели за столом, ужинали, в наш дом как вихрь влетели тётя Люба и Светка. Обе замерли у порога, переводя дыхание, бледные, испуганные. Немного отдышавшись, тётя Люба опустилась на стул, подсунутый бабушкой, и заплакала. Светка уже давно хлюпала носом.
- Любаша, милая, что случилось? Успокойся, выпей воды. Ну что, что произошло?
- Ох, Ильинична! Видать, очень Господу Богу твой Колька живым и невредимым нужен! Только что с рыбалки мужики вернулись, рассказали. В старый дуб молния попала, от макушки до корня раскроила! – Обе соседки рыдали уже в голос.
Молчавший до сих пор дед вдруг рванулся с места и едва успел подхватить в один миг ослабевшую бабушку. Вдвоём с тётей Любой они отвели её в гостиную, уложили на диван. Бабушка не плакала, только мелко-мелко дрожала всем телом, словно всю её обдало ледяным холодом прошедшей мимо беды.
- Да успокойтесь вы все! Я же вчера ещё сказал, что на Низинное пастбище стадо погоним. Дуба жалко, конечно. А шалаш?
- С шалаша даже веточки не свалилось, как стоял, так и стоит. Только ведь мы-то с тобой от дождя всегда под дубом прятались, да и Тихон тоже. Он же в свой шалаш только с утра забирался. А от «трона» твоего одни головешки остались. – Последние слова Светка сказала совсем тихо, всё ещё всхлипывая. – А мы с мамой ещё вчера в город решили съездить, к школе кое-что купить.
- Съездили? – Я спросил, чтобы хоть как-то отвлечь всех.
- Съездили, съездили, Коленька. Всего накупили, да ещё и вкусненького к чаю. Сбегай-ка, доченька, чай сейчас пить будем. И правда, надо успокоиться, всё обошлось, всё хорошо! – Тётя Люба проворно стала собирать на стол чайную посуду, включила чайник. Бабушка тоже тихонько поднялась и стала помогать ей. А мой трезвенник-дедушка вдруг решительно подошёл к буфету и извлёк из его недр три рюмки и солидного объёма хрустальный графин с водкой, которую бабушка всегда там держала «на всякий случай».
- Успеем ещё с чаем, - дед решительно наполнил до краёв рюмки, - а сейчас давайте-ка, мои дорогие! – женщины покорно присели за стол. – За твою счастливую звезду, сынок! Пусть не оставляет тебя никогда!
Потом мы пили чай, тихо беседовали. Дедушка больше молчал, сидел задумчивый, словно решал какую-то сложную задачу. Уже прощаясь, тётя Люба сказала:
- Ты как хочешь, Таисия, а я завтра схожу в Воскресенскую церковь, поставлю свечку, помолюсь во здравие наших детей.
- Вместе пойдём, Любаша. – Я ушам своим не поверил. Моя бабушка была закоренелой атеисткой.
И это были ещё не все события суматошного дня! Мы совсем уже собрались спать, когда в прихожей раздался короткий звонок.
- Сколько гостей-то у нас сегодня, - бабушка поспешила открыть дверь, и все мы уставились на вошедшего. В дверном проёме стоял прилично одетый пожилой человек интеллигентного вида.
- Добрый вечер! Прошу прощения за поздний визит. Я к вам, Егор Андреевич. Нам необходимо поговорить. – Только по голосу я узнал, наконец,… Тихона!
- Давно готов, Тихон Илларионович. Пройдёмте в кабинет, прошу вас, – на «вы» и по имени-отчеству у нас только к чужакам обращались! В немом изумлении, ровным счётом ничего не понимая, я добрёл до своей кровати. «Завтра, всё завтра», - пронеслось в голове, прежде чем сон не накрыл меня мягкой волной.
А назавтра по деревне из дома в дом поползли слухи, что Соколовского внука сам Господь-Бог оберегает. Ведь это надо же – в третий раз от беды парнишка уходит!