Ещё рано...Глава 6 Колдуньи

- 6 –

Колдуньи

Только к концу июня запоздавшее в этом году лето вдруг обрушилось на нас с небывалой щедростью. Дни стояли безоблачные, жаркие. Так желанная теперь уже прохлада не приходила даже ночью. Дожди были редкими, но обильными, с грозами и короткими душными ветрами. Бабушка говорила, что такое же лето было в тот год, когда мы приехали в Красногорье и поселились в «барском» доме. Она не очень-то любила вспоминать о том времени, а мне всегда интересно было послушать, как начиналась наша деревенская жизнь. Снова и снова я просил её рассказать об этом. Маленький ещё был, глупый. Не понимал, что эти воспоминания слишком близко соприкасаются с другими, страшными.
- Ну, что тебе рассказать? Неприветливо нас здесь встретили поначалу. Когда мы наезжали сюда как дачники, все были вроде бы доброжелательны. А вот когда на постоянное жительство явились, сразу почувствовали и отчуждение, и неприязнь: «городские, и что дома не сидится в тепле и удобствах? Что они смыслят-то в нашей жизни?» Мы и правда, мало что смыслили в сельском хозяйстве. Приехали весной, огород сажать нужно, а семян для посадки нет. Не хотелось одалживаться у соседей, сами чужаками себя считали. Дедушка твой съездил в город, купил всё по списку, только вот с картошкой просчитался, думал, чем крупнее посадим, тем крупнее и выкопаем. Пересчитала я эти картошины, гладкие, крепкие, с его кулачище каждая, и поняла, что бороздки на четыре только и хватит. А посадить-то нужно было хотя бы двадцать. Вот я её и прорастила сначала, а потом сажала глазкАми. Вся деревня тайком наблюдала, как городские придурки картошку кусочками сажают. За другой-то некогда ехать было, приболел ты тогда.
- И выросла?
- Да ещё какая! Не зря говорят, что новичкам везёт. У нас вообще в тот год урожай был, как у самых опытных огородников. С тех пор и зауважали. Со всеми радостями и печалями идут, все деревенские были и небылицы рассказывают. Прижились мы здесь.
В эти жаркие дни нам с Тихоном дважды в день приходилось гонять стадо на водопой. Светка прибегала на пастбище каждый день – после своего неудачного заплыва она просто шагу без меня ступить не могла. Сова пошутил как-то при всех ребятах:
- Колян, раз ты Морячку спас, то теперь обязан на ней жениться, - все засмеялись, Сова громче всех.
- Точно, Колька! Никуда теперь не денешься!
- Да конечно женюсь, кто бы сомневался, - я сказал это совершенно серьёзно, - вот школу закончит, и женюсь. – Больше на эту тему никто не шутил.
Сегодня Светка тоже ждала меня под старым дубом, сидела на бугорочке, венок из ромашек плела.
- Что ты на земле-то опять сидишь? Сколько раз говорить – пришла, занимай мой «трон». – Она покорно пересела на моё место, немного подумала и сказала:
- Коль, пока тебя не было, я всё про этот дуб думала. Ты хоть знаешь, что его «ведьминым» называют?
- Да слышал что-то, только не знаю, почему. А ты-то знаешь?
- Знаю, конечно, мне мама рассказывала. Раньше, когда ещё здесь коров не пасли, а просто поляна лесная была, под этим дубом каждую весну, в конце мая собирались деревенские колдуньи на свой шабаш. На всю ночь, считай, приходили.
- Что ты всяким небылицам деревенским веришь? Колдуньи, ведьмы, ерунда всё это!
- Мне не веришь, у бабушки своей спроси, понял? Вся деревня знает, что в одном только Красногорье их видимо-невидимо!
Вечером я подсел к бабушке, вязавшей мне свитер.
- Бабуль, а Светка тёти Любина говорит, что у нас в деревне какие-то колдуньи живут, врёт, да?
Бабушка от неожиданности уронила вязанье на колени и вдруг рассмеялась, откинувшись на спинку кресла:
- И про сатанинские посиделки под старым дубом тоже наверняка рассказывала? Ох, голубчик ты мой! Я-то думала, ты у нас уже взрослый совсем…
- Да не верю я всей этой ерунде, просто так спросил, а ты уж и рада посмеяться.
И тут, неожиданно для меня, бабушка посерьёзнела, задумалась и продолжила, глядя куда-то в сторону:
- Знаешь, мой дорогой, в каждой деревне существуют такие небылицы про колдунов, нечистую силу, про чьи-то недобрые намерения. Людям всегда легче списать свои неудачи и невзгоды на чью-то злую волю, - теперь она говорила со мною, как с взрослым, а когда со мною начинали разговаривать на равных, я словно бы и действительно становился гораздо старше своих лет, происходило некое переключение счётчика времени.
- И ведь не каждого молва к нечистой силе причисляет. Всегда это люди, чем-то отличающиеся от остальных, как бы чужаки среди своих. И в каждой деревне появлению очередного колдуна или колдуньи предшествует своя история. Вот и у нас в Красногорье совсем не на пустом месте появились сразу три колдуньи.
- Бабушка! Я ведь понимаю, что ты не шутишь. Как это сразу три?
- Нет, сынок, какие уж тут шутки. Это давняя и очень грустная история. Я услышала её от самой главной колдуньи. Ты ведь помнишь Аннушку Царёву?
Ещё бы я не помнил Аннушку! В её небольшой, опрятный домик я частенько забегал по поручению бабушки за травами, которыми Аннушка умела лечить многие хвори. Бабушка всегда собирала мне в корзинку какие-нибудь гостинцы для старушки, что-нибудь вкусненькое из города. Гостинцы принимались всегда с благодарностью, без нарочитых отказов, немного смущённо. И тут же она усаживала меня за стол – чаёвничать. Моя бабушка и печёт и готовит всё очень вкусно, но такого чая, как у Аннушки, я не пил больше нигде и никогда! На травах, с горячими «конвертиками», как она называла маленькие булочки с вареньем внутри. Особенно уютно было чаёвничать у Аннушки зимой – топилась печка, пахло летом от многочисленных пучков сушёных трав, было так тихо, так тепло и спокойно в этом незатейливом жилище, что я всегда старался задержаться здесь подольше. И она никогда не торопила меня, тоже усаживалась за стол со своею кружечкой, смотрела на меня очень ласково, неторопливо расспрашивала о моих школьных делах. И какая же это была красивая старушка! Годы не согнули её – высокая, статная, с тяжёлым узлом только тронутых сединой волос, с ликом мадонны. Ей было уже под девяносто, когда, прибрав всё в огороде, сделав всевозможные заготовки на зиму, истопив обычную субботнюю баньку и вволю напарившись, она легла спать, да и не проснулась уже. Это было прошлой осенью. Ещё бы я не помнил!
- Аннушка – главная колдунья? Бабушка, ну это же просто нелепость какая-то. Она была такая добрая, ласковая. Кто же придумал такое?
- Да в том-то и дело, что частенько в колдовстве обвиняют просто из зависти. Она же травница была известная, да и заговором умела лечить. Очень многим помогла, даже из других деревень и городов люди к ней ездили. Денег не брала категорически, а продукты принимала всегда с благодарностью. Сынок-то у неё впервые на работу устроился только после её смерти, а так всё по лесам бродил за разной надобностью, да лечебные травы для матери собирал. Вот и вся помощь от него, а ведь какой бугай здоровенный! На её пенсию, считай, и жили. Так ведь завидно было некоторым, что везут Аннушке и везут, и не просто что попало, а самое лучшее! Да и не верили некоторые, что денег не берёт. А ещё красоте её завидовали. Ей уже около сорока было, когда я её впервые увидела. Глаз не отвести, до чего же хороша была! Представляю, что в молодые её годы было! Неприглядный это порок – зависть. – Бабушка умолкла на минутку, потом тряхнула головой, словно отгоняя неприятные воспоминания и продолжала:
- А вторая колдунья – баба Дуня Селиванова. Вдвоём с сестрой они жили в зелёном доме по главной улице, ты их тоже помнить должен. Много лет в одном доме прожили, никогда ничего не делили, не ссорились, всё собачек, которые не на цепи сидят, да кошечек со всей деревни подкармливали. Два года назад они в город перебрались, старенькие стали уже совсем, трудно в огороде управляться.
Сестер Селивановых я тоже прекрасно помнил. Около их крыльца всегда несколько мисочек стояло с различной снедью для вольных деревенских животных, которых и бродячими назвать нельзя было, но о которых не очень-то и пеклись беззаботные хозяева.
- А эти-то что плохого сделали?
- Да ничего! Давно это было. Зашла как-то ещё молодая Дуняша на двор к соседке, покричала, покричала хозяев – никто не отзывается из дома, решила, что хозяйка в хлеву, да и зашла туда, к корове. А тут и соседка следом пожаловала. Всё бы ничего, да только корова на другой день заболела, да и издохла к вечеру. И никто слышать уже не хотел ветеринара, который определил у животины вздутие от клевера с росою. Забрела корова утречком в совхозные клевера, да и полакомилась от души, пока хозяйка с подружкой сельские новости обсуждала. Вот и понеслось по деревне – у Дуняши-то глаз плохой, колдунья она, сгубила кормилицу, берегись, бабы! Может, и не прижился бы навет, да тут второй фактор – а что это они наших кошечек, да собачек подкармливают? Мы-то вот ничьих не кормим, а они что делают? Неспроста это, нечисто тут! – Вот и готово клеймо, не открестишься.
- И что, в одном доме сразу две колдуньи?
- Не-ет, в том-то и дело, что только старшая, Дуняша. А младшая, Мария – баба как баба, просто у старшей под влиянием, - бабушка снова рассмеялась и добавила с какой-то хитринкой, - а третья колдунья до сих пор в нашей деревне живёт, так сказать, действующая! – она снова засмеялась.
- Ну, бабушка, давай уже всё говори, кто это?
- Да тётя Таня Алексеева, у которой твой Тихон на постое уже много лет!
Теперь уже и я смеялся вместе с бабушкой. Это тоже была старушка в довольно-таки солидном возрасте, который почему-то никак у неё не обозначался. Маленькая, худенькая, юркая такая старушонка, улыбчивая и совершенно беззлобная. Она даже дроздов со своей клубники не крепким словцом гоняла, а только стучала палкой по жестяной крышке колодца и кричала: «Ах вы! Вот я вас!» И ещё свистела, да так громко! А матом ругаться не умела совсем. Тоже мне – колдунья!
Однажды ранним утром я зашёл к Тихону, чтобы отпроситься до обеда в город, и застал такую картину: оба сидели за столом, только что завтракать закончили. Тётя Таня оживлённо рассказывала Тихону, как пару часов назад её застала недремлющая Панихида за странным для пожилого человека занятием – прочисткой печного дымохода непосредственно с конька крыши. Нужно сказать, что эту процедуру старушка никогда никому не доверяла. Каждое лето она сама забиралась на крышу с жёсткой метлой, насаженной на длинную тонкую жердину. А чтобы слух о её подвигах не дошёл до городских дочерей, делала она это в четыре – пять часов утра, пока односельчане ещё спали. Какая нужда подняла в такую рань Панихиду, неизвестно. Увидев на коньке крыши старушку с длинной метлой, Панихида ойкнула, присела от страха, мелко-мелко закрестилась и быстренько засеменила назад, к своему дому.
- Она, наверное, решила, что я или только что прилетела, или улетать собираюсь, - тётя Таня просто заходилась от смеха. Даже Тихон, обычно очень сдержанный и спокойный, не удержался от улыбки:
- Ну, всё, Николаевна! Теперь не отбрешешься, опять зашуршат по деревне.
- Да и плевать! Умные поймут, а дураков ведь не сеют, не пашут – сами не переводятся.
Тогда я просто посмеялся над ситуацией. И только теперь понял, о чём «зашуршат по деревне»! Бабушка продолжала между тем:
- Ведь Татьяну Николаевну даже бабкой-то никто не называет, все тётей Таней кличут. А ведь ей уже за восемьдесят! Четырёх дочек вырастила одна. Муж ей непутёвый достался, пьяница, драчун, да ещё и гулёна. Бросил он их, когда девчонки совсем ещё маленькие были. Сама Татьяна мне рассказывала, как однажды старшая из дочерей сказала:
- Мам, а без папки-то мы лучше жить стали, у нас теперь даже белый хлеб есть. – Бабушка вздохнула тихонько, - тяжёлые времена были. А теперь каждые выходные целая бригада к ней приезжает из города – дочки, зятья, внуки, правнуки. И работают, и отдыхают от души, дружно. Когда мы только что переехали сюда, я всё восхищалась, какой идеальный порядок у Татьяны и дома, и на участке! Вот тогда-то и услышала впервые:
- Так она же колдунья! Ни у кого в деревне не вырастет, а у неё каждый год урожайный! – Я не смогла тогда удержаться:
- Что за ерунда! Она же с утра до вечера в огороде, ни минуты без дела не сидит. А зимой, чтобы только не бездельничать, из леса на санках хворост возит, хотя дети лет на пять вперёд ей дров заготовили!
- Ну, погоди, погоди, Ильинична! Вот она тебе сделает, тогда узнаешь! – И бесполезно переубеждать. Что бы ни случилось в деревне – зять пьяный за тёщей с топором носился, муж на стороне подружку завёл, баня сгорела, заболела скотина – всё они, колдуньи деревенские «сделали». А поползли все эти слухи по деревне в самом конце войны, когда из освобождённых от оккупации, разорённых немцами сёл и деревень стали в наши места приезжать переселенцы. До Красногорья война не докатилась, а похоронки приходили так же исправно, как и по всей стране. Многие дома стояли пустыми. Вот и приехали в нашу деревню сразу три семьи переселенцев – Царёвы, Селивановы и Алексеевы. Старушкам нашим в те времена было от семнадцати до двадцати лет всего, а горя они хлебнули столько, сколько иному за всю жизнь не глотнуть! – Бабушка замолчала надолго, что-то вспоминая, думая о чём-то своём.
- Бабулечка, - я тихонько потряс её за плечо, - откуда ты всё это знаешь, ты же после войны уже родилась?
- О-о-о, сынок, кто интересуется, тот и знает. Аннушка мне всё это рассказывала. – Она вдруг стряхнула задумчивость и улыбнулась. – И про колдовские посиделки я от неё же узнала. Это и смешно, и очень грустно, сынок. Как-нибудь в другой раз расскажу, ужинать пора, да и спать. Тебе завтра рано вставать. – Упрашивать было бесполезно. Только на следующий день, вернее вечер, рассказала мне бабушка эту грустную историю.