Большое дерево. Рассказы. Из сборника автора

…

- Вот и Витька, тоже все время пытался осознать.
- А – это который Витька? – напряг «справочник» Василий.
- Я потом тебе расскажу. Знаю я одного Витю. Ну конкретный, понимаешь, кекс. Интересовался он историей войны великой нашей. Но, с другой стороны.
- Никакой другой стороны быть не может! – Вася раскипятился немного, - окромя вражеской диверсии.
Кипятиться в деревне было не положено. Стоило только взглянуть на большое дерево, как сразу становилось понятно, что «гнев» происходит от слова «говно». Вася посмотрел и сразу же успокоился. И продолжал уже не спешно, слова его пошли вразвалочку:
- У нас даже комиссию создали специальную. Чтобы историю защищать.
- У нас, – удивился сосед, - в деревне?
- Какой ты непонятливый. У нас в России. Указ вышел специальный.
- А, в России, - сосед облегченно вздохнул, - чуть не запугал меня. Нам только комиссий не хватало.
- Давай-ка лучше про Витькино осознание расскажи. Как было?
- А дело было так. Просочились эти гады к нам на телевизоры, в газеты, и стали клеветать про войну нашу.
- Книжки паскудные выпускать, - поддал в тему Вася.
- Вот. От книжек этих Витька совсем головой поехал. Никак не мог понять, как это? Сталин только и делал, что кровь генеральскую пил. Лучших пострелял перед июнем, и каких-то недоносков понаставил везде. Те до Москвы доперлись, чтобы деньги на их перевозку не тратить. Там Сталин их и пострелял. Как же мы войну выиграли?
- Войну выиграл народ. Вопреки Сталину и генералам тем.
- Ага! – сосед вопросительную скорчил рожу и повернул голову вправо, - Витька тоже к такому выводу пришел. Тут и была главная ошибка его. Если это – тот народ, который и без войны сейчас подыхает молча, то, как же народ победил тогда? Полгода он мою задачку решал.
- Какую еще задачку?
- Я ему сказал так, мол, если ты считаешь, что всю войну так выиграли, то возьми какой-либо бой местного значения, и распиши мне непонятливому, как это выглядело. Задумался он, как ты сейчас, и полгода его не слышно было, по теме этой. Встретил его я, время пропустя, а он лыбится: - «Решил, видите ли, задачку». Интересуюсь я у него, - «Рассказывай».
Василий тоже заинтересовался:
- И каково сочинил он?
Сосед усмехнулся:
- Толково, в общем-то, получилось.
Сидят, значится, Сталин с Жуковым, чай пьют на даче. Сталин смотрит, Жуков от чая вспотел аж. Так, думает, сейчас я тебе шороху задам, кровей-то напьюсь жуковских.
- А что это у нас на таком-то фронте, тишина такая стоит, что мне и перед Черчиллем неудобно?
Жуков – пацан правильный, донор известный, соображает, что, куда, почем и говорит:
- Не переживайте, Сталин, товарищ, устроим шуму немного.
С дачи вернулся и крутит ручку телефонную:
- Это я куда попал? Где генерал Побрякушкин?
Подали ему Побрякушкина, как на подносе. Вот он у телефона стоит:
- Слушаю, Жуков, товарищ, - говорит.
- Я тебе покажу товарища. Какого хрена пикпик, у тебя тихо на линии фронта? Быстренько, пикпик, возьми у немчуры поганой высоту, какую бы то ни было.
Тот обрадовался:
- А какую высоту?
- Любую, которая повыше будет высотою!
- Есть, - говорит.
Радуется, что мясо будет есть, и кровушки попьет народной. У него даже на троих солдат только одна винтовка, и та - без патронов. У немцев склады остались, опломбированные стоят. Немцам наши винтовки ни к чему. Жидковаты они в плечах, чтобы наши винтовочки на себе переть. Так под нашими пломбами и стоят у них. И тут же, не пообедав даже, крутит телефон:
- Куда это попал я? Быстренько мне полковника Перезвонкина! Как дела в твоей дивизии? Тихо, пикпикпик? Я тебе, пикпикпик, «тиху» сотворю сейчас! Быстренько, силами какого батальона усиленного, взять высоту Безымянную! К вечеру доложить!
Тот, конечно, послушался, и звонит майору Звонареву:
- Пикпикпик! Пикпикпик, Звонарев, товарищ! Пикпикпик, высоту! Чтобы артподготовка была обязательно, пикпикпик, мины повзрывает пусть!
Подготовку артиллерийскую заказали, конечно, но там своя команда. У них – день рождения санитарки какой. Гуляют. Успеют. А пехота уже в окопы собрана. И поперла.
А немцы же смотрят. Русские прут по минному полю пешком. По трое. Потому – один с винтовкой подорвется, так, под общее «Ура!», двое дерутся друг с другом. Кому же винтовка достанется?
Немцы думают: - «Во, поперла братва»! И давай с пулеметов с высоты этой наших поливать. А наши прут! Тут артиллеристы дообедали, утерлись, прицелились, да и давай поле разминировать.
Немцы уже и в ужас приходят: - «Эва, «Катюши» по своим долбают»! А наши прут! Ура, Сталину, товарищу! По полю, да по минному! Хотя артиллерия, конечно, и разминирует. Заодно.
Уже и добежали, почти. Сейчас отлежатся и в окопы фашисто – немецкие побегут.
Немцы в истерике, стреляют, не целясь уже. Глаза навыкате! Боеприпас расходуют, труда тыловиков не жалея. Думают: - «Чего ж нам патроны экономить, когда уже и русские все снаряды выпустили, да по своим. Сейчас встанут советские чудо-богатыри»! И наши встали! Уже так хотели попереть!
А в штабе, Перезвонкин где, звонок раздается. От генерала одного летного:
- Что у тебя за шум на высоте Безымянной? Может помочь?
Как же Перезвонкин сам не догадался? Он и говорит:
- Дорогой! У моих артиллеристов снаряды кончились, некстати! А нужно поле разминировать. Ты уж помоги, не то пехоте туго совсем будет.
Немцы смотрят. Зубы стучат от страха так, что выпадают аж! Кто им поможет? Чудо только если! И вот - оно! Наши поперли, а сверху соколы сталинские, как наподдали! В клочья рвут! Но, наши, хотя и порванные, хотя и под бомбежкой, но прут. По полю минному. Ура, Сталину, товарищу! Ура, Перезвонкину, товарищу, тоже! Вот и добежали.
Заворожено Вася смотрел на рассказчика:
- А в окопах, наверно уж, наши немцам-то наподдали?
- Зачем же? Немцы их встретили с поднятыми руками. Говорят: - «Капут Гитлеру»! А чего еще скажешь? Если русские своих так в клочья рвут, то чего же с немцами сделают? Победа за нами!
- Вот они, книжки вражеские! До того просветили человека. Хоть его самого в комиссию сдавай, пикпик.
- А ты как хотел? То-то же, пикпикпик.
- Но, все по-другому было.
- Ты сначала сочини, а потом и рассказывай! А Витькину историю не порть!

Такой-то вот рассказ. После такого на дерево хоть смотри, хоть не смотри. Пусть оно даже и большое очень. Да.
…


Ненависти не было. Деревня жила. Где-то рядом шумел большой город. Дышал выхлопными газами и взаимной неприязнью каждого к каждому. «Вот ПидПикпик!», - говорил один, уклоняясь от удара в бампер, - «Сам Пидпик!!» - говорила другая и ехала дальше. Неслись по дорогам и сталкивались машины, как в электронной игре, только по-настоящему лилась кровь. И порождала новую ненависть, которая тоже лилась. Густыми потоками она стекала с высоты домов и холмов шумящего города. Но вокруг деревни было поле, не меньше 200 метров в самом узком месте. Для крови и ненависти нужны были люди. Потому ненависть, затекая на поле, шипела, как грязная кровь в ране, обработанная перекисью водорода. Шипела и растворялась в атмосфере безвозвратно. И деревня жила своей жизнью. Ненависти не было.
А было большое дерево посреди деревни ровно. Мужики сидели и смотрели на большое дерево.
Корреспондент изумился:
- Какое же большое дерево!
- Ни пикпик себе дерево, - сказали мужики, одобрительно глядя на него. На дерево, то есть.
- А почему вы не пьете совсем? – еще раз изумился корреспондент.
Тяжкая тишина нависла над травою. Вася потребовал уточнений:
- Как совсем? Воду пьем, сок. Яблоки у нас растут оплодовитие других каких прочих.
- Я не про это, - затянул волынку корреспондент.
- Ну, если не про это, то компоты мы пьем тоже. В урожайный год, так, бывало, пучит, что в хате спать невозможно до зимы. Но – пьем. Потому – кризис в мировой экономике. С огорода надо жить.
- А почему вам надо жить с огорода?
Вася глянул на непонятливого пришлого с тоской:
- Если же мы семгу жрать будем, то, что же буржуям останется?
- Почему им должно оставаться, по-вашему?
- Так они к огородной репе не привыкли. Враз счастье пропердят. А мы – люди с понятием.
- Да-а, - сказали мужики, глядя на большое дерево.
Теперь уже корреспондент с тоскою посмотрел на Васю:
- Водку отчего ж не пьете, самогон?
- Мы – мужики тверёзые, - заявил Вася, под одобрительное кивание мужиков, - мы еще посмотрим, да.
- На что же вы посмотреть хотите?
- Вот неуёма, - невозмутимо возмутился Вася, - ты б лучше посидел молчком, да послушал разговоры наши.
- Так интересно же, а вы, говорят, и телевизор не смотрите.
- Не все, не все.
Вася поглядел на Петю. Долго так, неторопливо:
- Умный человек тебе советует. Смотреть телевизор надо.
Петя скособочил правую руку назад и задумчиво почесал спину, чуть не разодрав ногтями рубаху:
- А чего там, в телевизоре-то видно? Страхи одни. Один другого грохнул, или ГЭС, вишь ты, развалилась. Масло разлилось. А то нельзя просто так масло из цистерны в речку затарить. Обязательно надо ГЭС развалить. Плюнешь так-то на телевизор, тряпкою протрешь, да и выключишь снова. До весны. Ну, скажи ты мне, Вася, чего же ты там увидел нового, или хренового?
- А вот, ты знаешь, кто это такое «иллюминаторы»?
Петя почесал за ухом и усмехнулся:
- Люминаты – это стеклянные дырки в корабле. Чтобы наблюдать.
- Во! – Вася победоносно поднял палец, - наблюдать. А вчера сказали, что это такие хмыри, которые за всем миром наблюдают.
- Иные планетяне, что ли?
- Какие, пик тебе, инопланетяне? Они всей Землей управляют и Америкой тоже, понял, пик?
- Землей управлять несложно. Один раз крутанули, так она и вертится по сю пору. А вот Америкой управляют мосонцы некие! Я сам читал. Такие прорвы, просто жуть. Во все дыры лезут, уже таких и дыр нет, куда бы они не позалезали. Они и в Россию залезли было, да тут им дали.
- У нас в России кому только не дают. В том числе и в дыры. Но сведения твои, Петенька, уж не обижайся, а со вчерашнего дня устарели. Оказалось, что иллюминаторы эти, всех масонов разоблачали везде, и делали им прореху! И управляют всем они.
- Со вчерашнего дня?
- Нет. С пятнадцатого еще веку.
- А я тебе не верю ни на грош! Какие пикпик еще люминаты? Ты бы хоть одного поймал, да привел сюда. Я бы, может и поверил.
- Чего ж напрягаться, ловить его еще? Вот же он, сам пришел.
Вася указал пальцем на корреспондента. Того оторопь взяла от нежданного обвинения:
- Какой я вам, пик, люминат? Я – корреспондент.
- Вася покачал открытой ладонью в его сторону:
- Вот ты – как есть, иллюминатор и есть. Чего будем делать с ним, мужики?
Мужики задумались. Петя рассудил:
- Раз не признается в люминатстве, то пытать бы надо.
- Как это пытать? – возмутился, вставая, корреспондент.
Вася положил руку ему на плечо, придавил, на скамеечку опять усадил:
- Как? Вот деревце расщемим, да руку твою туда засунем.
Корреспондент вывернулся из-под руки соседа и быстро стартанул в сторону дороги. Зря так спешил. Никто за ним и не гнался.
Петя достал пакет, надорвал его, толкнул в рот семечку, щелкнул и сплюнул:
- Вась, ты правду говоришь, что он – люминат?
- А откуда мне знать-то? Приперся, сидит тут, пик твою пик, наблюдает. Может и он самый. Пик его знает.
- Надо было тогда пытать, - заявил Петя и надолго занялся семечками.
Вечерело, но как-то нехотя. Гуси заорали рядом, как надорванные.
- Да-а, - сказали мужики, глядя на большое дерево.
…

- А почему, собственно, шума столько подняли с Майклом этим Джексоном?
Никита Сковородкин спрашивал не то чтобы для получения жизненно необходимой ему информации, а просто поддерживая разговор, начатый соседом. Тот отвечал лениво:
- Понимаешь, он ведь не простой мужик был, покойник этот.
- Чем же таким он отличился?
- Так вот сначала он был негром, а потом стал белым.
- Как это так?
Сковородкин озадаченно глянул на собеседника.
- Врачи их делали ему операцию.
- А, - облегченно выдохнул Никита, - так это у них врачи жалостливей, чем у нас.
Тут уже сосед озадачился:
- При чем тут врачи со своей жалостью?
- Как же, как же, - победоносно глянул на Васю Сковородкин, - у нас совсем-таки обратный случай был. У одного мужика ноги начали чернеть. Он приходит в больницу. Обеспокоенный такой. Говорит врачам: - «Я вроде как негром становлюсь. Помогите, пожалуйста, мне».
- И чего? – сосед заинтересованно глядел на рассказчика.
- А вот чего! Мужика этого звали, как и Джексона твоего.
- Майклом, что ли?
- Ну, не совсем, чтоб так уж сразу Майклом, но Мишей. Что одна хрень в наших языках. Значит приходит Мишка к дермантологу, имея ввиду, что, помоги мол, мил человек ученый, негром стать окончательно. Почернеть то есть. Чтобы уж совсем.
- А зачем же ему это нужно было?
- Мне почем знать-то? Может быть хотел в Америку попроситься жить, или разведчиком каким стать. Родине, значит, помогать. Ну тебя к шуту совсем, с вопросами твоими. Ты меня сбиваешь. Помолчи-ка!
Сосед не считал себя виноватым:
- А ты уточни.
- Что?
- Чего это он к дерьмотологу пошел. Дерьмотолог, как я понимаю, анализы в коробочках, да баночках принимает.
- Ну, уже тебя к такому дерьмотологу. Дермантолог кожей занимается. У тебя двери чем раньше были обиты?
Сосед напрягся, вспоминая, и обрадовался, как будто сотенную нашел:
- Дермантином, во!
- То-то и оно. Дермантин - это искусственная кожа. А дермантолог – специалист по коже тоже.
- По искусственной или по черной?
- Да по любой. Ему все равно. Ему любую кожу дай, так он с ней уж разберется как-нибудь. Специалист, понимаешь.
Мишка-то был парень доверчивый. Так все доктору и выложил. Не понимал, правда, к чему этот злыдень ведет вопросами своими. А тот, нет чтобы разъяснить ему про кожу его, да порасспросить о том о сем (зачем бы тебе надо это?), начал какие-то дикие вопросы задавать: «А как давно вы курите? А не много ли вы пьете? Не слабо ли вы кашляете»? Ну, Мишка все свои секреты и выдал ему.
А дермантолог этот вкрадчиво так с ним обошелся. Нужна, сказал, операция. Мишка подумал, что наверно, кожу будут красить под наркозом. А врач взял, да и направил его к хирургам.
- К пластическим?
- Нет. Ну, в соседнем отделении хирургическом. К обычным.
- А как же они кожу ему делали?
- Они и не делали ему ничего. Спросили только, согласен ли он на операцию? А он-то думал, что кожу красить. Согласился конечно. Они его на стол, под наркоз, да и оттяпали ему обе ноги по самые эти самые!
- Вот те раз, - сосед удивился, - а почему?
- Я же тебе говорю – злые они, врачи наши. Мишка очнулся от наркоза и спрашивает, зачем, мол, ноги-то мои оттяпали? А они говорят, что гангрена у него была. Обманули, в общем. Лишь бы в Америку не пустить человека.
- Жестокие, однако, люди, врачи эти.
- Я тебе и говорю. Наши врачи – жестокие. А ты говоришь «Майкл». Да как стал бы он белеть, ему бы наши врачи уши по самый кадык ампутировали. Мишка им и говорит: - «Пришивайте ноги взад, суки»!
- А они?
- Иди отсюда, - говорят.
- Как же он без ног-то пойдет? Во измываются над людями!
- Я и говорю, что злые. Как захочет человек наш стать китайцем, или там индейцем, так ему сразу: - «У тебя желтуха, там, краснуха какая-нибудь», - и в инфекцию его. Лишь бы человеку не дать. Злые.
Соседи помолчали, высказанным и выслушанным придавленные. Минут несколько. И высказались одновременно, глядя на огромное дерево:
- Да-а.
…

- В общем Витька, хотя и не знаете вы его, парень подходящий. Невезучий, правда, по жизни.
- А – это тот самый Витька – поинтересовался Василий, - который баталии расписывает так современно?
- Какой «самый тот»? Мы подходящих всех упомним, - забубнили мужики, и давай к баталиям интерес проявлять.
Даже, за баталиями этими, к дереву интерес потеряли всякий. А дереву-то, ему чего ж? Стоит себе. Оно же – большое очень.
Васька осмотрел всех с превосходством явным. Во взгляде:
- А неча, пикпик, собрания пропускать! Позже узнаете.
И, уже глядя на рассказчика сегодняшнего, вопросил, не спеша:
- Чем же невезучим знаменит Витя, наш знакомый?
Под неодобрительный гул большей части компании, случаем разделенной на знакомых с Витькой, и, не довелось которым, рассказчик продолжил:
- Взять, к примеру, бабку его родную.
Вот до чего же вредная, паскуда, пикпик, оказалась. Все детство ему попортила. Оно, понятно, пока малой он совсем был, так она горшки за ним выносила. Это, дело ясное, и есть самая бабкина работа. А ее, вишь ты, крючит от запаха витькиного, и пока дойдет бабуська до сортира на дворе, чтобы, значит, сбросить говно внуково в дыру, по месту назначения, так ее до трех раз вырвет. Блевотина, понимаете ли, мужики, по участку раскидана.
Маманя с работы придет, - навернется.
Батяня из рюмочной - пошатывается, честь по чести, не опозорится нигде, не обблюется, не обсерется, а на родной участок пришел, и – культурно, натурально, по малой нужде, к родному сортиру, пойдет. Тут о бабкины следы – склизь, бабах! Домой зашел, а жена встречает: - «Вот, нелюдь! Опять нажрался! Новый костюм в блевотине весь, и обоссался еще»!
Никак она в душу мужскую заглянуть не может. Мужик, он – что? Увидел сортир, и все. Счетчик пузырька мочевого в обратку закрутился: до отлива пять секунд! А на блевотине, пока встать раскачаешься, пару раз ее, родимую, подберешь, передом, да задом, то когда ж? А счетчик автоматом шлюзы открывает у того, хотел который, но на другое отвлекся, хоть и неудачно.
Так бабка мучилась. Уже и добилась Витьку в интернат сдать. Но его, через сутки, или раньше даже, из интерната назад привезли.
- Как это?
- На директорской машине. Натурально!
И затеялась отчаянная бабка эта уговорить внука, что он уже взрослый. Пора ему в сортир на улицу ходить, всенепременно, самому. Батяня некоторый прообраз унитаза сколотил. Прибил гвоздями намертво. Стал Витька самостоятельно в туалет бегать. И, что интересно, как по малому делу – вроде ничего. А по большому – все мухи-комары и прочие от туалета разлетаются. Кто быстрей. Но, обычно, выживали, начиная метров с пятидесяти. Остальные, ну никак, не успевали. Выжженная земля. Даже трава пожухла.
Только паук, паскуда, никуда не спешил. И через этого паука, да через бабку вредную, у здорового, вроде, пацана, нервы расшатались совсем.
Был он малый упитанный в меру. Приходит как-то из сортира, мокрый весь.
Мужики попытались обрадоваться:
- Провалился?
- Нет. В другом дело. Он же, Витька, не один жил. Все – туда же. Так батяня крышу с туалета снял, для проветривания, значит.
- А если – дождь?
- А батяня рассудил, что лучше помокнуть. Он, вообще-то, заладился и стены снять, да про соседей вспомнил вовремя.
Вот после дождичка прибегает Витька в дом:
- Бабушка! Паука нет моего, в сортире!
А та - нет, чтобы объяснить, мол, паук без мух и комаров, с голоду подох, под дощечкой какой, так заявила:
- Был у нас в деревне случай один. Мальчику одному паук в попку залез и всю кровь выпил!
- У, сука старая! – мужики разволновались, - и чего?
- Стал парень сохнуть. Ничего не помогает. Худющий стал.
Он уже и скипидар пил и кислоту концентрированную. Чтобы паука извести. И на оголенные провода мокрой задницей голой садился. Он уже к току так привык, как к родному. Возьмется рукой за провод и хихикает. Ничего не помогает. Исхудал, как спичка. И башка – как серная головка, выделяется.
- А родители, – Вася тоже в волнение ушел, - ничего не делали?
- А чего только не делали. К каким психиатрам не водили только. Но, психиатры эти, все одно говорили. Как узнавали про бабку, да про паука, сразу ласково так: - «Вы к нам бабушку свою приведите на осмотр. Для порядка, добровольно пусть»!
Бабуся же никак не соглашалась к ним идти. Уже и в синяках вся, а не хочет добровольно идти. Но батяня не может же сына любимого потерять. Стал он думать, и придумал. Был у него знакомый, по рюмочной еще, логопед. Батяня уговорил его еле-еле. Но, уговорил. Купил фонендоскоп и паука резинового, на китайском рынке, задешево. Сыну сказал, что идут к врачу самому, что ни на есть, знаменитому. Заперлись они в кабинете, чтоб не обмишуриться значит (а, вдруг, кто заглянет к логопеду в кабинет?), с Витьки трусы сняли, и поставили на кушетку в позу неудобоваримую. Логопед сзади какими-то инструментами погремел и фонендоскоп новенький в задницу Витьке крючком запихал. Давай шуровать тама. Потом вынимает, двумя крючками как захлопочет: - «Вот он, сука, попался»! И Витьке, под нос, паука – хрясь!
- А большой паук-то?
- Да нет. Сантиментов сорок всего. Меньше на рынке не было. В общем, вышел Витька из комы через полгода. Оно, правда, ему на пользу пошло. Размордел в коме-то. Пауков там нет. Кого бояться? Справный стал такой паренек. И, важно очень, что в организме его, спасибо фонендоскопу, пауку, или скипидару, не знаю, что-то произошло. Но крышу на туалете, опять приладили.
А думали – не жилец. Так-то!
Счастливый конец.
При таком конце и мужикам сказать нечего.
…


Мужики с дерева глаз не сводили. Давно уже. Минуты полторы. Вспомнили давешний разговор, и решили сразу присоседиться:
- Слышь. Как теперь Витя наш поживает?
- Скоро выйдет уже.
- Откуда? Из больницы? Из комы?
- Какое там. Это когда было. Он же взрослый уже баклан. А у взрослых – свои забавы. Из тюрьмы выйдет.
- За что, прости Господи, он туда попал? Опять бабка?
- Вы послушайте, да и сами рассудите, бабка или нет. Хотя без бабки, дело ясное, не обошлось.
Невзлюбила она Витеньку нашего с детства еще. Это вы помните. Чего ж повторяться? И надо же такому случиться, под самое Успение, что ль, было оно. Вышел Витенька на двор. Погода ясная. Солнышко светит. Стал он умываться с рукомойника. Рукомоется, значит, плещется. Ничего грозы не предвещает.
И в самый ответственный помоечный момент, когда по протоколу надо бы высморкаться с утра, он из правой ноздри победно затрубил. И все – нормально, разве что петух у соседей с жердочки упал. А как с левой ноздри-то прошелся, так гуси по деревне зашумели, как будто нехорошее почуяли. И началось. Кровь так поперла из носа, как будто ее насосом оттудова качают.
Витька схватил полотенце, что на веревочке висело, и давай кровь тормозить. Но, куда там! Залил траву на огороде. Ну, допустим, пара литров из него вылилась за время некоторое, он и доволен, что малыми потерями обошелся. Полотенце, правда, загадил все кровью своею. Кровь кончила идти, он полотенце и бросил на лестнице перед избою. Ходите по нему болезному, на здоровье.
Бабка, вреднючая, пикпик, злобу затаила. Это полотенце, ей, видите ли, дорого было. Как память. Аж, до беспамятства. Ходит, пикпик, злобиться. Но, по мелочи все. То Витеньке в тарелку плюнет, то блоху какую с себя снимет, да ночью Витьке и подсуропит в башку. А Витя, он же доверчивый до жути, супчик жрет, и башку неназойливо чешет. Бабка, от безрезультативности действий своих, бесится себе до истерики молчаливо. Витенька супчик жрет, да почесывается. Бабка бесится.
Витенька взялся бриться. Надо доложить, что бритва его электрическая с некоторым изъяном была. А и действительно, бритве китайской уже больше лет, чем стене китайской великолепной, то она должна ж загнуться в итоге.
- Вроде бы она и так с изгибами.
- Кто?
- Стена китайская.
- На пикпик мне стена твоя? Я тебе про Витю рассказываю. Он тебе, что, великий китаец? Товарищ Ли, что ли?
Витенька, разобрался с бритвой. Разодрал ее до основанья. Китайцы – хитрые людишки. У них – попроще бы создать норовят. Так у них бритва из пяти деталей. А Витенька лишние детали удалил, и с электричеством советским оставшееся законтачил. Славно получилось. Бреет себе. Только током бьется сильно. Но Витьке-то по боку. Он с детства с электричеством дружон. Он дружбу с ним провел через задницу паучиную свою.
Бабка же решила подмазаться к нему. Злокозни какие задумала видать. Подходит к нему и сзади так за плечи как приобнимет, сука старая. Тут ее и затрясло. Как электрическую игрушку в переходе метро. Только что бабка через себя, как собачка, назад не перепрыгивает. Но ей и так хорошо. Колбасится, за здорово живешь.
Витенька бреется. Глазки скосил: - «Чего тебе, бабушка родная»? А она не отвечает. Кивает быстренько головой и молчит. А что ж? Если от нижней челюсти к верхним зубам заряды электрические бегут. И в открытый рот, через это дело, наружу шаровые молнии вылетают. Небольшие, правда, но тоже электрические. Трясет бабушку. А Витенька бреется себе, да улыбается. Молнии шаровые дырки в стеклах сверлят, домик утепляют к зиме.
Как на грех порешил Витя виски подравнять. Переключил бритву. Но от мощного удара бабуся отскочила от него, наконец-то. И как заорет: - «Му, да Муму»! какое-то. И – к себе в коморку бабкину – прыг. Схватила телефон мобильный, хотела милиции позвонить. Но телефон вдруг как зазвонит на лады разнообразные и – кончился. Дыму только напустил. Тогда бабуся выветрилась из хаты, и в милицию, вприпрыжку. Они и не поняли сначала ничего. А пикпик тут поймешь? «Му да Муму». Но стали оформлять заяву, потому как бабка грамотная была. Еще до революции в ЦПШ буки, веди изучала.
- ЦПШ – это – центральная партийная школа, да?
- Мелко плаваешь. Школа-то – школа, но церковно-приходская. Короче, заявление с ведами у нее приняли. Прыгнули в «бобик», бабку туда же засунули, и погоняют в деревню. Жути сиреной навели.
Приезжают. Витьку свинтили. Мордой в землю. Но, - это ничего. Земля она – мягкая.
- Как морда?
- А то ты не знаешь. Не то ментов вызови к себе. Короче, опера его допрашивают на дворе. Мол, какого пикпикпик, ты, пикпик, бабку свою родную электричеством пытаешь? Витька тоже, электромэн нашелся. Я, мол, вам бритву покажу. А они – хлесть его, да по мордасам, по мордасам. «Бритвой опасной, пикпик, пугаешь? А мы – при исполнении, пикпик»! Потащили его в хату.
А тут! Опочки!!! Полотенце на ступенечках. Да все в крови необузданной. Он орет свое, - «Это – моя кровь»! А бабка свое гнет: - «Это я отбивалась, да харю-то ему и расквасила»!
- Значится, взяли Витю нашего? По оговору бабкиному.
- Приняли милого. Но скоро он и выйдет сердешный. О том я вам и говорю. А вы говорите мне про справедливость какую-то.
Мужики подивились:
- Мы? Тебе? Про справедливость. Да быть того не может. Ты лучше на дерево большое глянь-ка. Какая тебе справедливость. Да-а!
…

С заработков возвращались довольные. Обычно. Сегодня Никита Сковородкин вернулся. Вернулся и, как обычно, с женою в хату спрятался. Но сколь там не истязался, а вышел к вечеру на место сбора. Довольный, в рубашке глаженой. Женой.
Мужики уже сидели и смотрели на большое дерево.
Им, мужикам, что? Ну, поздоровались, сидят, молчат. Сам ведь скажет.
- Да, - сказал Никита, глядя куда надо.
Мужики его не поддержали. Давно они уже на дерево смотрели. И много чего уже сказали. Повторяться чего ж?
- Услугами надо заниматься, - прорвало, наконец, Никиту, - кризис потому.
Поскольку никто не высказался, он продолжал:
- Значит, делали мы ремонт. Помещений - несколько. И все время тасовали нас по объектам этим. А в один кабинет, как ни войду, все какие-то ребята там тасуются. Как понял я – меня нет, и их там не было. Они все время свою тему терли, а мое дело простое: работай себе тихонько. И понял я, что во время свое натырили они денег неимоверное количество. А с кризисом у них стало хреново совсем и давай они искать, как выходить из положения им.
- Они – положенцы, что ль, какие? Блатные, что ль, бандиты, пик?
- Пикпикпик, что я могу сказать? Богатые люди, пик. Одеты с иглы. Но, ты не мешай людям слушать.
Короче, стали они выяснять, какие такие у них активы есть. Как, впрочем, жить теперь. И выяснили, что есть у них актив один. Незадействованный.
- Актив-пассив, пик, бухгалтеры, что ль? А куда деньги дели, натыренные?
- Ты, пикпик, не умничай! Бухгалтеры, пик! Там в бицепсах пиджаки чуть не рвутся. Хорошо бы я выглядел, когда бы спросил: - Куда, падлы, натыренное дели! Добро народное?
- Да. Уж точно бы выглядел ты. Красиво, пикпикпик.
- Ну, Ёпикпикпик, - расстроились мужики, - (помолчи, мол, пожалуйста) пикпикпик!
- Лихтферштейн! Мы-то, с Гусиком футбольным, уже поломали сборную ферштейна этого. А у ребят тама – актив. Как я понял Фонд некоторый. Но сложности у них образовались. Ни пикпик не перепрыгнешь. Они, вишь ты, хотели Фонда этого раньше обмануть, да и прикупили за его счет, понятно, броненосных машин.
- Как броненосец «Потемкин»?
- Нет. Которые по Москве деньги развозят. Ты, дурень, представляешь себе, как этот бронетёмкин по Москве разъезжать будет? Короче, раньше они этими машинами пользовались, а теперь у них заказов нет. Кому деньги возить, если их нет? Кризис жуткий. Они, значится, к Фонду этому бегут. А он им отвечает, что обманывать его нельзя, а нужно оказывать медицинские услуги. Как в уставе у него прописано. Тогда, мол, он бабла им мешок отсыпет.
Стали они тогда требовать у него денег на переоборудование броненосных машин в «Скорую помощь». А, блин, вспомнил! Инкассаторские машины – это броненосные и есть. Но машины эти специального заказа. Из них сейф утянуть невозможно. Ну, не резать же, красоту-то такую. Так они сейфы там пооставляли, но затянули туда каталки больничные, оборудование какое врачебное, и счет Фонду выпятили. Тот оплатил, они деньги попилили, да и стало им легче, хоть ненамного.
Но Фонд тот, Лихтферштейновский, поганый, кровь парнишкам все портил и портил. «Теперь», - заявляет, зверюга поганая, - «хоть вы меня и породили, мужики, а будете делать услуги медицинские, как я вам прикажу. И если через квартал не пришлете данных об услугах этих оказанных, то мой ПОП-учительский совет, передаст данные о вас в самый главный ИНТЕРПОП».
- Во, передаст! – опять не удержался Вася, - это чего ж он так измывается над нашими людями, если они его родители и есть? Еще какими-то попами пугает.
- Да! Замысловатый Лихтферштейн оказался! Парнишки-то думали, возьмем денежку, да и сбросим те машины в металлолом, разве, что сейфы вырежем. Вещь – в хозяйстве нужная. Они - тяжелые машины броненосные! А тут, глянь-ка, неудоба какая. Они уже и не рады сейфам этим. А надо работать.
Долго ли, коротко, но назначили они ответственного, как ни упирался он, и дал ответственный тот объявление, что, вот, мол, оказываем услуги медицинские скорой помощи. Для боязливых. Кто боится в аварию попасть, а тут бояться нечего, у нас – броневик с сейфом изнутри. Он и КАМаза на дороге порвет. Скучают парнишки день, другой. А на третий – звонок им в диспетчерскую – бряк! Дедок какой-то попал в аварию. И лежал без движения. А домашние его перегрызлись при нем за наследство. А дедок – богатый, жуть. Он в себя пришел, встал с кровати, да их матами и накрыл. «Пикпикпик»!!! - говорит им, и еще не раз говорит. Родня, дело ясное, припухла на месте, а у дедка от переживания сердце прихватило. Он и вызвал скорую. Но, не оставлять же деньги родственникам таким. «Сейф у вас есть»? – спрашивает, - а диспетчер ему – «Спрашиваешь»! Выдали ему и сейф и ключ. Оплата – почасовая! Дикие деньги. А старичок тот: - «Лучше потрачусь, чем родне доверюсь». Платит, не отходя от кассы, или от сейфа. Охранник при нем, врач и санитар. С водителем – полный боекомплект.
И теперь у них все – запикпик!
- И, что, с одного деда так и живут?
- Тю, сдурел совсем! Там очередь стоит на их услуги медицинские. Как слух пошел о броневиках медицинских, так вся коррупция сбежалась. Бабло можно с собой возить. Проезд «Скорой» - беспрепятственный. Расплачиваться можно. Взятки передавать. В закрытом броневике за руку не поймаешь!
- Да, бабки все теперь через заграницу уходят. Все натырили, да и расплачиваются там. В Лихтферштейнах этих. Как их поймать теперя за руку?
- А, значит, и не все. Люди за год вперед деньги дают, лишь бы без очереди пробиться. Ребята живут, как надо. А сначала – упирались, не хотели Фонда своего слушать. Вот и давайте думать!
- А нам-то чего думать?
- Какие услуги оказывать будем? Кризис потому.
Вопрос был тяжеловат. И для начала надо было посмотреть на большое дерево. Посмотрели мужики, и сказали:
- Да-а.
…


А мужики поперли на покос. Косить им надо. Потому – один день весь год кормит. Кормит, кормит, а тот все никак не нажрется. Одиноко стояло большое дерево. Никто на него и не глядел. Одиноко, понимаешь. Как внезапно стали подтягиваться на место пустое бабы. Шура, пикпик, на свято место – пусто не бывает, подтянула всех. Расселись.
- Вот чего мужиков наших сюда тянет постоянно? Чего они туточки высиживают?
- Яйца! – Шура засмеялась, довольная шуткой своей, - Вы соку томатного прихватили? Чтобы понять, надо все делать, как наши яйценосные товарищи. Разлили сок томатный. Из тетрапакета, как мужики делают. И чего теперь?
- Надо посидеть молча, да на дерево большое посматривать. Тогда и проявится.
Посидели. Посопели. И вдруг одна заявляет:
- Да-а.
Тут оно и проявилось. Большого дерева умиротворение.
- Бабоньки, ко мне на двор вчерась занесло газету ветром. Ото я начиталась. Жуть какая между людями происходит в городе. Режутся, стреляются, а еще тасуются по каким-то ночным конурам, а сами колются, пляшут там до упаду полураздетые.
- На пикпик такая жизня? Вот, я, например, ни за что в город не перееду. Мне одна знакомая такого понарассказывала, что я до сих пор плачу. Какая там твоя газета? В сортир ее снеси.
- Уже снесла, для пользы дела большого. Туда ей и дорога, как и истории твоей.
Шура удивилась:
- Ты ж ее не слышала! А уже! Гляди на дерево подольше. Сейчас я вам, бабоньки, ее расскажу.
Жил в городе, да и сейчас живет, мужичок один. Зовут его Павел Александрович. Мужичок ничего себе так, богатый безмерно, но, однако – скромный и вдовец, к тому же. Приехал он к себе в ёффес, на главной улице, сидит себе работает. Хотя какая там работа? Метут себе языком, переговариваются один с другим, пока не уговорят друг друга, что не работать им друг без друга, и не жить так-то. А потом бумажки подпишут, да в кабак какой бы то ни было, пожрать там бедных раков заокеанских – омаров. Икру черную трескают, да красной закусывают. Вот и вся работа. Скукотища в жизни Павла Александровича. А тут тебе и - здрасьте!
Выходит он из ёффиса, а на его дорогущую автомобильку зарубежную, бабонька какая облокотилась. Водитель там, охранник выскочили. Орут на бабоньку, а она – хрясь на землю и упала. И все колготки у нее – в крови.
- Женское, чтоль у нее началось? Она в каком возрасте?
- Ясно дело, что женское. Возраст у нее – за пятьдесят, допустим. Трубы не прочищены, потому они ржавели, да и чего я вам объясняю? Девки малые, что ль?
- Некому, видать трубы-то зачистить!
- Погоди ты, - зашикали бабы, - рассказывай, Шура!
- Вот Павлушка, значит, подбежал. На своих наорал, помощь скорую вызвал. Загрузили Люду в эту скорую, и поперли ее милую, в Склифосовского, под свист сирены. А Павлуша, значится, приказал за скорой ехать. Подперли они под медицинский институт, он и стал дежурного главного кликать. Погутарил, пачку денег в лапу ему толканул, чтобы был догляд беспрекословный. Ну, медицина эта бесплатная, божится ему, что все будет в полном и бесперебойном порядке. Деньги – хвать, и побежал исполнять. Людочку сразу швырнули на операцию, она и спит себе до утра. А утром – глянь-ка ты! Какой-то юрист возле нее ошивается. Цветы принес оранжерейные, забил палату ими, подарков кучу, еды, да одежки иностранной – в отдельный шкаф. Все про жизнь ее порасспросил, передал привет от Павла Александровича, и был таков.
Тут она и зажила. Следят за ней, как за принцессой. Процедуры всякие – пожалуйста вам, утром какой никакой мужчина прибежит, цветов насует, подарков натолкает тележку полную, ну и привет передаст. А как дело ее было простое совсем, то за время некоторое всю ее прощупали, прорентгенили, отсканировали, лекарств поназначали, и к выписке, ее сердечную, подготовили.
- А Павел где?
- Знамо дело, приехал за ней Павел, как в роддом на выписку. Праздник, шампанское, салют. Забрал ее к себе домой. Купил ей квартиру, но она жить осталась у Паши, чтобы помогать по хозяйству ему. Хлопочет по дому, Павлику в рот заглядывает. Чистота, сытость, доверие полное.
- Прежнюю прислугу, чай, поперли с треском из дома?
- Это я не знаю. Понятно – одному радость, другому – горе. За то не говорилось мне.
- А как же секс?
- Ну, пикпик, секса ей подай. Не мешай, вон бабы от счастья чужого уже и платочки повынули. Она бы и готова, но движения нет. Размышляла Люда так: - «В возрасте мы, потому он и не интересуется». Так и жили. Вдруг ночью ненастной, утра в четыре, телефон его как зазвучит! Павел только секунду поговорил, и уже собирается. Она – в расспросы: - «Когда что подогреть, почему так рано»? Он возьми да брякни: - «Нина так рано мопсов прогуливает, а на дворе – черт те что. Пройдусь с ней и вернусь». Отследила она как голубки песиков выгуливают. Домой пришла, рыдает.
-У-у, - завыли бабы, - А-а!
- Паша к ней с расспросами, а она про то, что ногу ударила на кухне. Тут, как говорится, пришло лихо – говори тихо. Была у Павла еще и дочь Лиина. Шныряла все время по заграницам, чего-то там выживала – делала, на папу и поглядеть не приезжала. А тут Павлик отправил ей письмо, что, видимо, в ускоренном времени женится он на Нине. Та, как наехала оттудова, из Парижа своего португальского, как разоралась на всю хату: - «Этой Нинке, дуре твоей, уже почти шестьдесят, а ты все пялишься, да жениться надумал. Застрелю и псов ее и саму ее суку из вот этого самого пистолета, вот этой самой недрогнувшей рукой»! Трясет пистолетом каким-то перед носом его, зажатым в недрогнувшей руке ее. Людмилу особо не стесняется. Пикпик, думает, прислуга какая задрипанная. Пик ли на нее внимание обращать? Паша характер показал, мусоров вызвал по 02, заявил им конкретно: - «Урезоньте девушку некоторую, дочь мою неизбывную». Денег дал, мусора ей предупреждение официальное сделали, да съехали. Лиина немного успокоилась, стала, от делать неча к Людке подбираться. То не так, это не этак. Откуда тебе сучке знать, как - так, когда ты этого никогда не делала?
- Какая же жизня наша несправедливая в никуда! – бабы засморкались в платочки свои.
- А тут-то и выяснилось, как Людочке показалось, чего это к ней благодушный такой Паша был. Отметила она, вдруг, что фигуры у них с Лииной – одинаковые, как капли воды. И под свадьбу почти, переоделась она в лиинкины шмотки, парик напялила, к четырем к дому Нининому подперла, да и прибила ее сердешную из пистолета лиинкиного же.
Утром сидят спокойно завтракают. Лиина дрыхнет еще, а в дверь - звонок. Паша открывает. Опочки! Мусора! Лиину из коечки теплой – дрысь, в сумочку – глядь, пистолетик – хвать. Пистолетик – в кулечек, Лиину – в «вороночек». Папанька мыслит себе: - «Быть того не может». Прокуроры свое гнут, папанька нанял детективного сыщика некоторого лучшего из всех, а тот и доказал, что это Людка из пистика в Нинку бабахнула.
- Батюшки, посадили ее на тюрьму?
- А как еще? Правда, срок дали небольшой. Судья сама чуть не зарыдала в заседании. А только в суде Павел Александрович заявил точно: - «Люда! Твоя любовь доказана ко мне. Скоро выйдешь ты из тюрьме, я тебе, милая, все на свете задарю, а за любовь - благодарю»!
Плакали бабы от любви своей к рассказам о любви такой. Рыдали милые. Сопли соком томатным запивали. Про все на свете забыли, даже про дерево большое. Да оно и само от рассказов таких настолько очумело, что и еще немного подросло. Да.

…


- Твою, пикпикпик, Никита! Услуги, блин оказываем! Лихтферштейн!
Мужики собрались на своем месте после двухдневного отсутствия. Баб, понятное дело, согнали с места насиженного, соку томатного взяли немеряно.
- Кукушкино село уже обкосили. Все, пикпик, за половину сена. Мы ж непьющие, пик. Сена домой понаперли, куды его? Самим жрать?
Ну, понятное дело. Взялись мужики за работу. Свое усенокосили, по другим деревням пошли. Бартер делают. Мы вам – услуги, вы нам – деньги. А денег-то нет. Откуда им быть деньгам? Если бы в деревнях были деньги, то это были бы города. Лошадки, коровки, дело ясное довольны. Вот сенца припасли нам! Но лошадь не мужик, она сок томатный не пьет.
- Давай чего, другое предлагай. А то от Лихтфершейна уже спину ломит! Услуги, пикпикпик!
Никита спокойно разливал по стаканчикам томатный сок:
- Может спину и ломит, но пока будем заниматься Лихтферштейном! А, чтобы меня больше не обвиняли, сами какую тему выдвигайте, утверждайте и – давай.
После истории с броненосными машинами, когда на лугах каждую минуту его материли за предложение оказывать услуги населению, он был уже и не против смены вектора заработков.
Вася не заставил себя долго ждать. Ролью лидера он никогда не гнушался:
- Я вам историю расскажу из жизни. Чтобы задать разговору новую направленность.
Представьте себе такую песню. Кабак некоторый модный, дорогущий в Москве, и в баре столики есть, понятно. Сидит за столиком мужичок неслабый. Прикид там серьезный, да и так видно, что баблом полностью запакован. Сидит один, делать нечего, по мобиле болтает, а сам все на телку заглядывается. Та, вся из себя красивая, не только одеждой, но и фигурой и лицом богом не обижена ни капли.
- Что уж такая красотень прямо?
- Впечатление такое, что поколений десять женщин из ее рода, гены специально в чем-то ущемляли, кому нос расплющат, кому жопу выпятят в три раза, кому что. А потом ей одной и отдали все другим недоданное, окромя горба. Вот мужик и пялится. А тут, несвоевременно совсем или ко времени как раз-таки, влетает мухой какой-то хмырь увертливый. Увидел девицу и – к ней. Хлесть ее по мордасам: - «Сука! Я тебя наконец-то нашел»! Та его – сумочкой, но толку что? Он ее, понятное дело, опять – хлесть. Тут мужичонка поднимается, и пару раз этому хмырю увертливому заехал. Хмырь – к выходу, дама – к сумочке, мужичок – к бабе. Правда и то, что хмырь раскидал четверых охранников у входа, как щенков, и убежал. Попозже патруль едет, глядь, а мужичок бежит в крови, они его – хвать, и в отделение. Там он отбрехался, что неизвестные фулиганты его побили, хоть он и отбивался, весь взопрел, а потому и пробежаться решил, чтобы, значит, ветром охладиться.
Вася замолчал, закурил сигарету и начал пускать колечками дым.
- Это – все, или начало только? – поинтересовались мужики. Понятное дело, когда им предлагают бегать по барам да баб красивых колотить, то они согласятся навряд ли. Охрану раскидать – это да, но откуда ж деньги посыплются?
- Ну, что вы торопитесь? Помните, как вы читали по слогам? А иной какой и сейчас стоит вчерась в супермаркете, взял пакет и бубнит: - «Мукаку. Мукакуку». Чего можно понять, пока он до конца не докукует: - «Мука кукурузная»? Не суетитесь. И не конец это и не начало.
Начало этой истории было давно. Жила себе эта дама – Линда, безбедно не в пример, и жил с нею рядом некоторый Матвей. Работали они вместе, разводили на бабки богатых мужиков и бабенок. Она, допустим, скорешится с какой-нибудь Феклой, а потом подводит к ней Матвея. Потом какие-то неприятности начинаются, Матвей стремится помочь всей душой, дама – туда же. А в итоге бабенка без денег и останется. Разные у них были способы и сюжеты, но только порешили они когда-то, что переходят на свои хлеба. Она – в одну сторону, он – в другую. И вот, дама червонная, не раз и не два мужиков облапошивала, но стали у нее сбои происходить. Хватка ли не та, или возраст подводил, однако решила она провернуть дельце крупное, но в России последнее. И тут пошли проблемы. Не налаживается производство. Уже кажется Линде, что клиенты возможные все про нее знают. Кризис у нее. И не такой, как у нас всех. У нас хоть министр в телевизоре есть. Он с нами и дно кризиса щупает, и курс доллара обволакивает, и сообщает о конце падения (вот мы, ребята навернулись вчера), и с колен нас приподнимет (не больно падать было?). А она, как сирота – одинешенька. И тут – судьба! Встречает она Матвея. Посидели – поговорили, выяснили, что и у того дела не в гору. Не поработать ли вместе? Тут и прояснил он наличие объекта достойного. Линде окрутить объекта как делать нечего. Неувязочка одна есть. Егор (объект значится) знает этого Матвея. И не просто знает, а вот недавно отказался ему помогать. «Больше не подходи», - говорил. Как теперь подойти? Предложил на постановку человека выделить. Он хоть и бандит, но человек честный.
- Так на хрена им бандит-то? Они же не по мокрому делу спецы.
- Понятно. Только драку в баре, и знакомство Линды с Егором, получается он и организовал. Денежки получил и в сторону отошел. И тут началась любовь у Егора. Закачаешься, качай – не выкачаешь. Егор, как только победу одержал в кабаке том, пригласил Линду в одну из своих квартир. Та, краля толковая, давай стесняться. «Как же это можно, ах, ах». В итоге выкачала из Егора и любовь, и квартиру, и подарки дорогие, но не по плану все пошло. Ей же нужно крупняка совсем заделать. Напоследок. Уже и хаты свои продала, подарки все – туда же. А Матвей деньги за границу перевел, но говорит: - «Давай, крошка, старайся, до главных денег добирайся»! Залезла она, в итоге, и в счет Егора какой-то, качнула бабла. Напоследок уже оставили сейф. А тут она призадумалась. Смотри-ка, безналичка у Матвея на счету, а вдруг – не отдаст долю? Проводила она Егора в командировку, сама сейф взяла, заявила Матвею, что было пусто там, а денежки запрятала. Поехали, говорит, за границу мани-мани снимать со счета твоего. Матвей тоже не простачок: - «Я столько раз за эту границу ездил. Тоска меня гнетет там ностальгическая. Только рыбалка наша и спасает. Поедем, напоследок, на рыбалку». Линда отказать не может, ей же надо поближе к Матвею быть. Но, боится, вдруг он ее там грохнет?
И дернул ее леший позвонить человеку честному. Денег дала: - «Ты проследи только, чтобы он меня не повредил на рыбалке. Издали присмотри». Приехали. Матвей полдня рыбалит, уху варит, а к ухе, говорит, водку пьем. Вот она пошла погоня! Линда – в отказ, Матвей – в обиду. Слово за слово, пикпик по столу. «Признавайся, пикпикпик, куда деньги из сейфа затырила»! И только ее пытать, как человек честный, но бандит, на моторочке к ним с берега – шасть! Левую ногу и тому и другой из пистолета прострелил. Те в крик, а он давай выпытывать у Матвея как деньги у того со счета снять. Он же их перепалку всю слышал, ну и решил воспользоваться случаем. Пытал, да и выпытал. И пристрелил его сердечного той же миг. Поворачивается к Линде: - «Сейчас ты расскажешь, где денежки из сейфа»! Но тут как закричали с берега, и кто-то выстрелил до двух раз из ружья. Бандит в свою моторочку – прыг, да ходу, в Линду – стрель, да мимо. А Линда подождала на бережку – никого нет, она села в Матвееву лодку, моторчик завела, и – в другую сторону. Понятно, что попала в больницу, вылечили ее наскоро, да милиция ее и приняла. За убийство Матвея. Прокуроры дело покрутили – и в суд. Короче, в суде потерпевший сидит «человек честный» и рассказывает, что он от нее потерпел раньше. Когда его она на бабло развела. Врет не краснеет. Ему важно в зону ее пихнуть, а там уже он до денег дотянется.
- Посадили ее, чтоль?
- Погоди. Адвокат дотошный попался, нашел того мужика, который с берега стрелял. Судья спрашивает его: - «А как выглядит тот, пытал который? Лысый ли, длинный ли, курносый может быть»? А свидетель и говорит: - «Чего ж его расписывать? Вот он и сидит здеся»! И в потерпевшего пальцем – тык! Того и приняли родного, а Линду выпустили здесь же.
- Как же теперь?
- Уехала она за границу, и все денежки со счета Матвеева выгребла. Он же так орал, что и она все слышала. Живет там теперь, не пропадает.
- Нет. Как же теперь нам быть? Баб начать своих под мужичков подкладывать, да колотить по кабакам, чем ни попадя? Лучше уж сено у соседей косить. Ты для чего рассказал?
- Не торопитесь. Обмозгуйте детали. Может, что и выползет доброе из башки-то.
- Нет. Как это применять, что делать будем?
- А вы на дерево посмотрите. Гляньте, оно еще выше, вроде, стало быть, стало. Красота!

…


А цена вопроса какова? Сколько тишина стоит, которая разрешает душе отдыхать беспрерывно? Дерево большое - бесценно, стоит себе, ничего не стоит. Как прожить на этой территории, которая через лет десять, после встряски очередной, начинает по праву зваться «Дикое поле»? Стоит себе в поле диком большое дерево. И тишина эта не стоит мужикам ничего. Радуйся себе. Живи, к тому ж, в радости. Чего же счастливым, по сути дела, мужикам неймется? Собрались, соку томатного попили, на дерево глянули: - «Красота! Дерево наше - большое какое»! Но рот открыли, и - полилось:
- Тему давай, тему! У нас спина болит. Услуги оказывая, надрываемся мы. Дерево большое не видим неделями. Сеном сраным всю деревню завалили. Лошади какие-то дикие кормиться прибегает. Откуда здесь лошади бесхозяйственные, когда крестьяне все - безлошадные? И так надбегут, что копытами своими всю дорогу испоганють.
Откликнулся Петр:
- Тему, так тему. В небольшом городке, где-то в Подмосковье рядом, проживал человек. Звали его Август Рублев. Хотя, впрочем - таки, какая, пикпик, разница как обзывали его. Соседи так вообще в милицию стучали, что Андрюха – элемент антисоциальный. А тут, посреди зимы как раз и подъехала к дому машина знатная. Богатая публика к Рублеву прямо и поднялась. По лестнице то есть. И сделали Андрею, товарищу, предложение: - «Какого, пикпик, ты по родственникам побираешься на коммуналку? Мы тебе сейчас и бабла отвалим, и на тебя фирму зарегистрируем»!
Он, дело понятное, не спасовал, и переехал в центр города на съемную квартиру. В центре же ёффес себе отрапортовал. Машину ему подогнали не слабую, он на ней и пыжится, скорости не сбавляя.
- Так людишки же какие не зря ему помогать подрядились сполна?
- Понятно. Они пока свое дело спроворили. Оказалась эта банда мошенников телефонных и прочих электронных наук. Они куда надо поподключались, компьютеры свои подверстали и – давай! Приходят к Августу в ёффес: - «Пора, паря, деньжищи отрабатывать»! А он: - «Чего ж? Давай»!
- Заказ какой-нибудь подлючий ему на убийство дали. А?
- Заказ, понятно. Но не убийство а на аферизм.
Представьте себе ёффес некоторого бизнесмена. Назовем его «Газнефтьснаб». Сидит такой, журнальчики просматривает. Тут секретарша ему звонит: - «Газнефтьснаб, товарищ уважаемый, у меня на проводе заместитель министра разнообразный дел. Соединить»? Газнефтьснаб не против. Дело ясное. «Здравствуйте, заместитель министра, товарищ, как дела»? А тот не будь дурак долго с ним дела свои обсуждать, да и заявил, что, мол, есть ребята из фирмы «Сибснаб», которые так хотят поставить тебе насосы, а ты им помоги, Газнефтьснаб, товарищ». Рассыпался в трубочку комплиментами, и айда отключаться. Подумал Газнефтьснаб дней пару, а сам – ушлый был, и давай министру заместителю перезванивать. Чтобы уточниться, значится. Но мошенники, они же – пройдохи, все ходы его просчитали, и звонок перехватили. Соединяются, понятно, секретарша с секретаршей, и начальников в одну созвонку подсоединяют. А на самом деле не заместитель министра, а мошенник товарищ и говорит: - «Все слова свои подтверждаю, насосы они поставят. Им на Западе большую партию таких хороших насосов зарезервировали, что если те засосут, так уж сосать, не переставая, будут. Пока не насосутся. А ты Газнефтьснаб, товарищ, уж помоги им родненьким выиграть тендер, а они – ребята благодарные, да я тебе об этом уже говорил».
Надбежал тут Август Рублев, в комплиментах рассыпался. «Не сомневайтесь, Газнефтьснаб, товарищ, все будет окейно! Заполните нам сами ваши бумажки на тендер, а уж мы и так далее»!
- А чего это «тендер» - такое? Вроде как у паровоза тендер был, куда уголь сыпали.
- Так он, родимый, и есть. Вот кричит с паровоза товарищ…
- Как Ильич Ленин с броневика?
- Ага. Только громче. «Кто хочет поставить нам насосов на три миллиарда, подходи, засыпай»! И все прутся, кому не лень, и сыплют в тендер этот, кто побольше. А один, подойдет, что-то вкинет, маленькое, навроде бычка папиросного, и выиграет тендер весь. Вместе с паровозом.
Короче, парнишки эти тендер выиграли, и давай заместитель министра, товарищ, названивать: - «Ой, спасибо, Газнефтьснаб, товарищ, но вот беда у парней благодарных. Нет у них поручителя перед банком для кредита, да и самого банка нет. Выручай, да будь здоров». Покряхтел Газнефтьснаб, и выручил. После чего кредит оформился, тем более, что из центрального банка звоночек был. И только кредит ушел в зарубежье ихнее, как, по всем документам, насосы засасывающего свойства уже пересекли границу нашу. Короче, расплатился Газнефтьснаб за насосы, шесть миллиардиков за границу убежали, там отмыли черного кобеля добела. Ищи – свищи кобеля этого бесхвостого. Там такую цепочку счетов подставных организовали. Кидают с одного на другой. Гангстеры иностранные откланялись Рублеву, свое отмыли, да за границу утекли.
Тут, как на грех, поехал Газнефтьснаб, товарищ, отдохнуть от суеты российской в курорт иностранный. На Канары поканал, или еще куда, а только встречает там заместителя министра, товарища. Говорит: - «Чего-то ребята твои благодарные, с благодарностью неторопливые оказались». Тот глаза оквадратил: - «Ты, каких мне еще ребят поднастраиваешь, сучий хвост! Да я тебя, свинья собачья, собака свинячья, за слова пустые подобные, геть»! Газнефтьснаб товарищ понял тогда, что попал не туда, и в самолет заскочил, дело открыл в милиции.
Августа в аэропорту приняли родимого. Осудили. Посадили. А только он в Европе тут же под фамилией другой оказался. Живет себе, в ус не дует. А вы думайте, к чему для вас такая история с хорошим концом.
- Конец-то и у меня хороший. А только не едут маргиналы иностранные ко мне в избушку сердобольную. И худо нам мужикам. Не разбираемся мы в телефонных компьютерах. Куды нам?
- А чего вам плохо? Лошадей, надбегающих до сена, да коров непонятного происхождения – туда же, на мясо сдаем? Перед этим друг другу их по три раза перепродаем. Цепочку счетов в сбербанке местном криминально организовали? Деньги отмываем? Радоваться надо, да сено косить. А деньги на копытах сами притекут.
Посмотрели мужики. Вот тебе и дерево, вот тебе и Лихтферштейн.
Да.