Р-з. Сентябрьское утро.

СЕНТЯБРЬСКОЕ УТРО
У деревянной пристани не было почти никого. Повисла, соединяя тучи с землей, редкая ткань моросящего дождя. Мы стояли у по-ломанной, наполовину сгнившей изгороди. Запушенный мокрый сад уныло старчески вздыхал, что-то говорил нам о своей обездолен-ной судьбе. Всюду лезли влажные листья, срывались крупные капли и попадали за шиворот, но было хорошо.
Я не очень любил жизнь и не так доверял людям как она. У нас были разные ценности и разные идеалы. Все это не мешало нам быть вместе. Часто мы говорили о пустяках, ду-мая каждый о своем и это обоим нравилось, – мы не стесняли друг друга.
Не знаю, любил ли я ее? Иногда мне казалось, что если судьба разведет нас, я полюблю ее в воспоминаниях. Буду страдать мучить-ся, воскрешать в памяти ее голос, цветы которые дарил ей, этот сы-рой сад печальные оклики гудков и многое из того, что нельзя пере-дать словами, потому как нет такого языка, который смог бы пере-дать чувства двух людей, безмолвно стоящих и не говорящих друг другу ни слова…
Старик, очевидно рыбак, с бидоном в руках, проходил мимо. По его выражению лица, глаз, я понял, что он завидует нам. В эти се-кунды, его прежняя радость – улов, никчемная фальшивая плата старости. Он прошел так тихо, внизу под обрывом, как будто шел на носочках. Может, так оно и было, но в эти минуты я не удивлялся этому. Старик прожил на этом свете раза в три больше чем мы. Ему было о чем вспомнить. Конечно, у него тоже была девушка. Какая она была? Неважно. Важно то, что ничего он вернуть ни в силах: ни одного дня, ни одного часа, ни одной секунды. Возможно он бы от-дал остаток своей жизни за то, что бы постоять вот так, одну мину-ту. В сыром мокром саду, со своей девушкой. Постоять молча, ни о чем, не говоря, только слушать, как бьется ее сердце под тонкой твоей рубашкой, видеть, как плавится страх боль нежность в ее зрачках, когда губы ваши трепетно касаются друг друга, дрожат и боятся слиться, так как пропадет очарование.
Я не знаю, любила ли она меня. Я не спрашивал ее об этом, скорей всего нас это в тот момент меньше всего интересовало. Это было странно, не правда ли!? Очень странно. Старик идущий на но-сочках, и мокрый сад, и это время, которое мы не чувствовали, по-тому, как его не было, не было совсем. Мы были только вдвоем и все остальное, весь мир, был создан для нас, охранял нашу тишину, наши чувства нас самих.
Река постоянно шуршала песком, ворочала мозолистую гальку и чуть видно покачивала пришвартованные лодки. Бледные унылые тона осени в волшебной полутьме позднего утра давили своей непо-вторимой тишиной, голубоватым рассеянным светом, острыми за-пахами рыбы, конопли и машинного масла.
В эти дорогие для меня воспоминания – возможно тогда, или позже – вплелась печальная нить. Глядя на старика, я подумал: «Верно так будет и со мной, потому, что так должно быть. Когда-нибудь и я вот так, или чуть иначе пройду, пройду мимо зеркала своих воспоминаний. И мое дряхлое сердце захолонет от боли и жа-лости к себе. Я без сил опущусь на землю и не заплачу… нет, по-тому, что мужчины не плачут, но от этого будет еще горше, еще больней.
Один час, тот сырой сад и та девушка, которую я не очень лю-бил. Это, верно, зовется просто – счастье. … Счастье! … Остановив время тогда в сыром мокром саду, мы были не силах остановить его совсем. «Хотите, я расскажу вам о счастье, о времени и даже о ста-рости. Да-да! Обо всем сразу, в нескольких строчках!» С этого стоило начать но этим кончаю.
Чулым. 1982г.