произведение о философе ч3

МОНОЛОГИ

- Обычно начинаешь задумчиво рассуждать, как только пробудишься от очередного сна, - тоскливо произнёс Бенедикт, обращаясь то ли к пришедшему невесть откуда малолетнему ребёнку, то ли к самому себе. - Так как навидишься там обычно такого, что точно уж не увидишь ни в каком кино или ни с какой сцены модного ныне театра с голыми голубыми мужиками, отплясывающими кордебалет! А на самом деле всё проще!
Бенедикт на время задумался, вспоминая вчерашний день. «Что-то неприятное, должно быть, случилось, раз так болит голова. И откуда этот ребёнок? Неужели родственник?»
- Просто нечего было жрать на ночь куриных каклет сомнительного срока давности! – воскликнул он, внимательно рассматривая пришельца и, одновременно, теряя самообладание, - Зато они птичьим гриппом не болели, эти курицы! Потому что тогда про него ещё ничего не придумали, когда они были ещё живыми, а только ещё решали на международном уровне, как ещё получше это придумать….
Ребёнок смотрел на Бенедикта нагло и никак не реагировал. «В кого он, пошёл, интересно бы знать, уж не в Таньку ли с парохода?» - подумал Бенедикт и самозабвенно продолжил:
- О! Там дураков, конечно, не держат! Там такие умные рожи, что страх! Недаром кажется ещё Гёте, когда случайно просыпался по утрам в своей постели, будучи уже умудрённым жизненным опытом, всегда первым делом благодарил Бога за то, что он не император! Это на старости, а по молодости, естественным образом, хотел наоборот, потому что был ещё глуп. Потому что императорам самый тяжело жить на белом свете! Им же до всего должно быть дело и обо всём они должны были постоянно думать и занимать свои головы не только размышлениями, скажем, о рыбалке или личном подсобном огороде, а об употреблении на душу государственного населения мыла, табака, стеклянной посуды и другого, легко бьющегося, теряющегося и так необходимого народу товара!
Ребёнок продолжал ехидно молчать, будто и не к нему обращался престарелый философ, а смотрел так, словно чего-то ждал. «Наверно, денег», - догадался Бенедикт и постарался говорить уже несколько добрее:
- Вот я и подумал – ну хорошо, императором нельзя, а, например, деньги большие иметь и от того безмерно радоваться жизни, почему нельзя? В том смысле, почему я их-то не имею? Про них-то никакой Гёте на старости лет ничего не говорил, их-то, почему игнорирую? Не с ума ли я сошёл, Господи?
Ребёнок насторожился. Философ заметил это и продолжил чуть спокойнее:
- А потом всё же рассуждать начал и догадался – надо поосторожней! Раз Гёте про деньги по утрам ничего не сказал, а у меня самого опыта общения с ними, то есть с крупными конечно суммами, вообще никогда не было, то об этом не надо и думать ничего и в голову брать даже такие мысли не следует. Так как наукой сей феномен, видимо, до конца ещё не изучен! Ведь посудите сами, как люди странно ведут себя, имея эти самые большие деньги. Иной столько накопит, столько наворует, что из дома боится выйти – страшно по улицам ходить! Ведь у других людей денег нет, а им тоже надо! Ведь толпы народу ничего не делают, а только ходят по улицам и ищут, у кого деньги взять. И богатому приходится оберегаться. Окружит жилище пятиметровой оградой, навешает стальные кованые решётки на окна и двери, наймет дорогущую охрану и сидит в этой крепости, как в тюрьме! А я свободный человек, зачем мне тюрьма, у меня денег нет!
Ребёнок продолжительно зевнул и злорадно оскалил гнилые молочные зубы. Бенедикта это насторожило. Чтобы успокоить несчастного малыша, он постарался сменить тему.
- И о чём же думать тогда по утрам остаётся? Ума не приложу! Вот Ломброзо пишет, будто «Глезес утверждал, что тело атеистично, а Фузи (теолог) – что менструальная кровь обладает свойством тушить пожары». Может об этом порассуждать? Всё какое-то разнообразие….
Ребёнок прищурил один глаз и почесал за ухом. Было видно, что новая тема каким-то образом задела его за живое. Тогда Бенедикт продолжил уже более раскованно:
- Хотя мне читать Ломброзо противопоказано, особенно про маттоидов-графоманов. Я, видите ли, страдаю, как давно заметили друзья и недалёкие недруги, уникальной способностью составлять при письме некоторым образом странные и излишне удлинённые предложения, от которых у многих пациентов начинает кружиться голова, видимо, от закупорки мозговых сосудов. Хотя науке этот феномен тоже пока не известен, так как очень, видимо, редок.… А испытуемые скрывают, по неизвестным пока причинам, такое своё интересное состояние и наука бессильна по этой причине, что-либо определить. А если эти предложения составлены ещё с каким-то далёким намёком и некоторым чуть уловимым смыслом! Тут уж и сам я ничего решительно понять в этой писанине не могу и стараюсь только сохранить учёный вид, будто и действительно сотворяю какое-то из ряда вон выходящее произведение современного прозаического искусства.
Глаза ребёнка начали медленно сужаться и скоро сузились до такого предела, после которого готовы были вот-вот закрыться. Но ещё непонятно было, что после этого события произойдёт - или он сейчас же заснёт, прямо вот так, стоя, и рухнет на пол, обязательно повредив что-нибудь из мебели, или, чего доброго, непременно расплачется навзрыд, причиняя тем самым невероятную боль неокрепшей ещё после недолгой болезни, неустойчивой психике задумчивого профессора. Пришлось срочно разряжать обстановку:
- Но, к счастью, парадоксы такого порядка случаются исключительно редко, - заявил Бенедикт, простирая руку к несчастному, - А уж названия данным произведениям я вообще присваиваю всегда по возможности резко укороченными, чтобы не получилось, как обычно это у дураков бывает, что заголовок такой же по длительности пишется, как и основная часть сочинённого сочинения! Ночами бессонными сокращаю, не покладая рук, и иногда доходит до того, стыдно сказать - всего два слова от названия остаётся, и весь смысл задуманного незаметно, но безвозвратно пропадает. А без смысла, друг мой, читать вас уже никто никогда не будет, если только выгоды какой не увидит в этом своём бессмысленном времяпровождении. А какой там может быть смысл? Срам один! Но совсем уж коротко нельзя, потому что психолог предупреждал, что когда молодые люди начинают пользоваться «лишь остротами, как будто заимствованными из дома умалишённых, и пишут коротенькими, отрывистыми фразами библейских изречений, я начинаю бояться за судьбу грядущих поколений».
«Но всё равно мракобесие победит! – закричала вдруг молоденькая девушка в телевизоре, перепугав до смерти Бенедикта, который чуть не упал с дивана - надо же было с утра телевизор включить! А там спор идёт о теории происхождения человека – от кого он произошёл: от обезьяны, от НЛО или всё же от Бога? Спорят до слёз! А что спорить? Ясно как белый день, что многие произошли от инопланетян, многие - от обезьян, а многие - от неизвестно кого…
Ребёнок тоже повернул свою огромную шишкообразную голову к экрану. Но было заметно даже невооружённым глазом, что происхождение человека его интересует не столь значительно, как того требует современное цивилизованное общество от молодого подрастающего поколения, где каждый намерен отстаивать только свою точку зрения и очень многое в таком случае зависит именно от того, кто из них от кого произошёл. Бенедикту такая постановка вопроса не нравилась в принципе, и ему тут же пришла в голову мысль ознакомить юного гения с основами элементарной философии:
- Так вот, - заявил он многозначительно, - Диоген Лаэртский (Лаэрций) пишет, что Пифагор советует «от бобов воздерживаться, ибо от них в животе сильный дух, а стало быть, они более всего причастны душе; и утроба наша без них действует порядочнее, а оттого и сновидения приходят лёгкие и бестревожные». Вот этим девочкам я бы посоветовал не в телевизоре сидеть и пугать мирных граждан, а постараться в свободное от плясок и прогулок по паркам время читать и перечитывать великих и незаслуженно всеми забытых ныне легендарных философов и поэтов прошлого, одним из которых, кстати, был некий господин Камю. Который раз и навсегда доказал, что мир, постоянно нас окружающий, и который мы имеем удовольствие постоянно вокруг себя наблюдать, представляет из себя ни что иное, как некую необъяснимую систему абсурда – так мне это померещилось на первый мой непросвещённый взгляд. Не знаю, может быть, кто-то иначе это себе представляет и никакого абсурда в том, что всё абсурдно не видит. Бог ему судья! Я же, если честно, тоже ничего поучительного и занимательного в этой научной философии не нахожу, хотя и произвожу иногда попытки ей заниматься на досуге, но всё больше от скуки и нервных болей в поясничной области тела. Потому что основную часть своей сознательной жизни предпочитаю проводить на вот этом старинном диване и всякая философская наука в таком случае, разумеется, никакого должного воздействия на благоразумно рассуждающего человека произвести не может!
Малыш зевнул.
«Почему завтрак не несут? – подумал вслух измученный наглостью ребёнка философ, - Оборзели совсем! Говорят, без пищи человек неделю может прожить. И неделю не кормят! Говорят, терпи безбожник проклятый, потому что – пост! У них пост, а мне - терпеть! А того не понимают, малообразованные ничтожества, что ко всякой религии я всегда был совершенно лоялен!»
И чтобы продолжить прерванный процесс индивидуального обучения молчаливого отпрыска, профессор не без пафоса заявил:
- Ведь ещё Спиноза допускал, что в священном писании некоторые истории не выдерживают критики разума, этого светоча жизни, но, вместе с тем, не находиться ни одного положения, противного стремлению к нравственному совершенствованию человека. А это никак не противоречит стремлению разума и, если при всём том просто поверить рассказам пророков и посланников, а почему бы и нет, то получается, что священные книги писаны не зря! Следственно, это уже я выводы делаю – и религии придуманы не зря!
Ребёнок бросил на профессора взгляд, полный непреодолимого желания сделать какую-нибудь пакость, но опять промолчал.
«А должен был что-то сказать!» - заметил про себя Бенедикт, - «Говорить то, небось, умеет?»
- Я уверен, - злорадно продолжил он, - Что наступит время, когда найдут научный способ определять при рождении ребёнка, заражён тот какой либо идеологической болезнью или чист, и если заражён, то сразу прививку делать! Чтобы потом человечество не мучилось. Иначе от таких феноменов никак не избавишься! Потому что мёдом их не корми, дай попроповедовать что-нибудь! И всё от неспособности человеческого разума понять природу бесконечности времени и пространства!
Ребёнок неуклюже повернул тяжелую голову на тонкой шее и устремил взгляд своих бесцветных глаз куда-то вверх, видимо, во Вселенную.
«Видимо, будущий мудрец!» - с содроганием сердца подумал профессор и принялся в уме подбирать нужные для такой обстановки слова, чтобы сказать хвалебную речь и тем самым одобрить нужные просвещённому человечеству начинания, но внезапно принесли завтрак – молодая Анна постаралась. И, к великому сожалению, почему-то опять бобы!
- Это неслыханное издевательство! – обращаясь уже к Анне, самозабвенно начал Бенедикт, - Не зря Олимпиодор пишет в своей книге по философии, будто и Аристид говорил, что «никто бы не знал об Анникериде, если бы он не выкупил Платона». Имеется в виду, из рабства, в котором на тот момент Платон находился у Поллида, когда его встретил Анникерид. А Поллиду Платона продал Дионисий за подозрение в измене и когда Поллид плыл на состязание колесниц в Элиду, там его Анникерид и повстречал. И выкупил. И только тем и прославился на все времена. Я это к тому, что тот самый Поллид возможно тоже бобами кормил подневольного ему человека. А потом спрашивают, откуда философы берутся? От голода и нужды! Как и писатели, которых всегда было много, но сейчас, кстати, появились «новые». От голода и нужды они вам всё опишут.
- Что-то я давно писателей не встречала в наших палестинах! – простодушно заметила Анна, явно не намереваясь такой несуразной выходкой кого-то злонамеренно оскорбить или, хуже того, унизить.
Но, к великому сожалению, так и произошло – именно унизила и, что примечательно, до самой глубины бездонной профессорской души. Лицо которого сначала сделалось неприлично багровым, затем на нём проявились признаки невыносимого страдания и наконец ярко обозначилась печать близко стоящей смерти.
- И что удивительно! – продолжил, как ни в чём не бывало, утомлённый затянувшейся беседой профессор, - Раньше писатели показывали, как всё хорошо было у нас и плохо у них, а теперь наоборот, каждый норовит показать, как всё хорошо было у них и плохо у нас, и какие мы все были мерзопакостные. Просто оторопь иногда берёт – как мы все умудрялись жить, да и просто существовать в той огромной, дикой, одурманенной, как теперь оказалось, наркотиками, пропитанной самогонным перегаром, сидящей в тюрьме стране! Он, писатель, видите ли, конечно испытывал тогда в душе омерзение к тому государству, где, как он пишет, буквально каждую секунду за ним кто-то следил. И особенно, если вдруг собирались люди в группу, тут уж, пишет, обязательно нужно было нести похабщину, «старательно подражать самому похабному из её членов». Не повезло голубчику, угораздило не там родиться! Однако, почему-то выжил, и не плохо, кажется, живёт. Несчастные эти писатели люди – где бы они ни родились, всё им плохо! Всё им чего-то не хватает! Может и их как-нибудь кастрировать в детстве, чтобы не плодились как тараканы, ведь такого туману напустят, а народ потом чешется и страдает! А им что, нажрутся бобов и лежат….
- Это точная правда! – продолжала бубнить малограмотная Анна, - Старые писатели умерли, а новые не народились. Вот похабщину и строчат!
- Старые конечно были попроще, без всяких премудростей, - согласился, прокашлявшись, бородатый бездельник, - Вот у одного писателя в известном романе герой интересуется, а можно ли Советскую власть объявить на открытом месте, то есть, например, в пустыне какой-нибудь, где нет ни людей, ни жилья? И думающие собеседники, особенно не задумываясь, отвечают ему: – Конечно можно, «лишь бы бедность поблизости была, а где-нибудь подальше – белая гвардия».
- Да! Белая Гвардия – это хорошо! – промямлила недоразвитая Анна, - Вся власть Советам! Я мужиков всегда любила!
- Какая-то ты недоразвитая! – голосом охрипшего проповедника мечтательно заметил философ, - Кто мог предвидеть, что всё так получится? Вот, например, профессор из Парижа нашёл в Китае рукопись, которой две тысячи лет и там предсказано, что в 2004 году «таинственно исчезнуть все формы жизни в морях и океанах»! Вот как бы проверить сейчас эти доводы, исчезли эти формы или нет? Просто очень интересно было бы знать! Ведь какой был мудрец, за две тысячи лет предсказал! А тут не знаешь, что завтра произойдёт! Хотя, если рассуждать философически, то всё то, что случилось и как оно случилось, так и должно было случиться! Ведь даже если бы мы хотели, чтобы какое-нибудь событие случилось иначе, чем оно случилось, мы всё равно уже не могли бы изменить того, что случилось. Значит, случилось то, что должно было случиться, раз оно случилось и изменить уже ничего нельзя!
Ребёнок начал всхлипывать, намереваясь видимо зарыдать. Анна успокоила его, с размаху ударив по шее. Бенедикт остервенело задёргался всем телом, ожидая, должно быть, такого же воспитательного отношения и к себе, но на этот раз пронесло.
- Приведу пример, – заговорил он тогда быстро, чтобы как-то развлечь Анну, - Сократ выпил вина с ядом и умер. Это случилось, и редкий человек теперь может отрицать, что Сократ выпил вина и умер. Значит, он должен был выбрать именно этот вид казни и никакой другой. Значит, то, что он сделал, он сделал правильно! Единственный недостаток такой философии в том, что теперь каждый захочет делать всё, что ему заблагорассудиться, потому что, то, что он сделает и таким образом это уже случиться, и изменить уже ничего будет нельзя, значит, то и должно было бы случиться…. Потому что раз это случилось, значит не случиться не могло. Поэтому он должен был делать именно то, что он делал!
На этот раз все глубокомысленно промолчали.
- Никак не могу вспомнить, откуда такая галиматья появилась в моей голове, – стыдливо признался честный философ, - Обычно я сам в такие пространные и самому себе малопонятные рассуждения вступать опасаюсь. Но если просто поверить сказанному, то выходит, что, например, можно давать любые советы и делать любые обещания - всё равно сбудется только то, чему положено сбыться и никто в этом виноват не будет. А, кстати, по поводу советов. В порядке исключения могу озвучить здесь мнение одного деревенского старца, с которым имел честь беседовать много лет назад при весьма странных и загадочных обстоятельствах, и который проповедовал свою, довольно таки уникальную, если можно так выразиться, методику поведения в любых жизненных ситуациях.
- Достал ты своими методиками! – недовольно прошипела себе под нос маловоспитанная Анна, вырывая горсть бобов из цепких рук маленького негодяя, который успел набить ими полный рот и готов был вот-вот задохнуться, - Не жри эту гадость, выкидыш! Подохнешь! Или сойдешь с ума, как наш одичавший старец! И будут возить тебя по зарубежным странам, экспонируя, как редкий экспонат!
- Отрадно слышать из ваших уст зачатки светлых свежих мыслей! – весело пропел Бенедикт, (как не странно, он умел ещё и петь), - Вот и крестьянин деревенский предлагал больше посещать зарубежные страны, но для этого надо изучать языки и знать повадки диких аборигенов запада! И, кстати, кто вас научил так замысловато выражаться? Я вас что-то не узнаю, вы ли это?
Анна вместо ответа показала ему длинный язык.
- И что за ребёнок? – не унимался Бенедикт, - Почему не говорит? И, кстати, какого он пола?
- Говорить тебе он ещё ничего не обязан! Ему год всего! – отчеканила языкастая Анна, - А какого он пола, можно увидеть невооружённым глазом, если конечно не забыл, как это определяется!
- Ну хорошо, хорошо! – пытаясь изобразить искреннюю радость, согласился Бенедикт. До него наконец дошло, что пока он рассуждал о закономерностях бытия, Анна каким-то непостижимым образом переменилась, будто вместо одной подсунули другую, что вполне могло произойти, так как все Анны для него были на одно лицо. - Спутал немного в годах…. – начал он извиняться, заикаясь, - От избытка информации…. Я ведь не просто так спросил, я, видите ли, решил посвятить свою оставшуюся жизнь воспитанию молодого подрастающего поколения! И больше того, меня заинтересовал вопрос именно религиозного воспитания, потому что все сейчас об этом говорят, но никто не занимается - малоизученная тема….
- Это точно! – не без ехидства уточнила Анна, - Только этой темой ты ещё не догадался заниматься! Представляю, что станет с бедными детишками, когда Ваша Светлость начнет проповедовать им прелести Вашего Божества!
- А чем вам не любо моё божество? – обиделся начинающий богослов, - У каждого народа своё божество и каждый выбор надо уважать! Вот, например, у некоторых кроме Высшего Божества есть Брахмы, которые как бы правят каждый своей Вселенной и живёт Брахма сто лет! Но это по ихнему, а по нашему…. – Бенедикт извлёк из потайного карманчика какую-то жёлтенькую бумажечку, прочитал там что-то и продолжил, - А по нашему эти сто годов равняются триста одиннадцати триллионам и сорока биллионам земных лет! Потом Брахма умирает и наступает ночь, когда всё исчезает, то есть переходит в непроявленное состояние, потом снова наступает день и так всё длится бесконечно долго…. И весь смысл происходящего в этой бесконечной длительности! А уж смысл отдельной человеческой жизни вообще не просматривается….
- Господи! Нашёл на помойке какую-то вонючую записочку и по ней теперь собирается всех учить! Тебя и в туалет выпускать нельзя! Ты и там найдёшь какую-нибудь информацию для своих нуднейших проповедей!
- Всё возможно! – задумчиво согласился Бенедикт, - Просто мне пока трудно понять, какой смысл для человека служить этому Брахме или Высшему Божеству? Ведь в четвёртом периоде – Кали-юге, который, кстати, длится четыреста тридцать тысяч лет, подлинная добродетель практически отсутствует, а дальше настолько разрастается порок, что в конце её появляется Сам Всевышний Господь в образе Калки-аватары, уничтожает демонов, спасает своих бхакт и начинает новую Сатья-югу. Которая, кстати, длится один миллион семьсот двадцать восемь тысяч лет. И всё повторяется сначала…. Как лыко да мочало…. Просто дух захватывает, как всё это умудрились подсчитать! Ведь компьютеров тогда не было! Кто-то ведь сидел и считал эти триллионы….
- Дураков всегда хватало! Можешь не беспокоиться!
- Нет, с вами на философские темы разговаривать не получается! – печально, с нескрываемой досадой продолжил Бенедикт, - Вы всему перечите! А сказать что-нибудь значимое, что-нибудь достойное внимания, указать реально какой-нибудь путь, у вас не хватает, видимо, ни желания, ни, извините меня, ума! Вот как вы будете воспитывать вашу подрастающую молодежь? В какой религиозной традиции? Вы ведь не соображаете, какая религиозная традиция истинная, а какая, может быть, ложная!!
- А вы конечно, соображаете!
- Я может быть, ещё меньше соображаю, но я соображаю! То есть, думаю об этой проблеме. А вы даже и не думаете!
- А что мне думать! Люди поумнее есть, которые должны думать! А моё дело ходить в церковь да молиться там за тебя, несчастного! Чтобы Бог простил тебя за твои грехи, за твои похабные речи, за твои псевдонаучные рассуждения! Потому как ты давно уже выжил из ума и несёшь всякую чушь!
- Вот! – радостно воскликнул Бенедикт. – Того-то я и ждал! А если я решил разобраться, кому я должен поклоняться и кому верить? А если я решил выбрать какой-нибудь свой новый путь? Что мне прикажешь, делать? Молчать?
- А по моим подсчётам тебе уже всё равно кому поклоняться, кому верить и по какому пути идти! В рай ты при любом раскладе не попадёшь!
- Ха! А что мне там делать? В раю? Миллионы лет сидеть и цветочки нюхать! И при чём тут рай? Я о сейчас думаю, а потом, буду думать о потом…. Просто, в отличие от вас, я обладаю уникальной способностью увидеть мир в ином ракурсе, так сказать, с другой позиции точки зрения, так сказать! Я могу, в отличие от вас, вынырнуть внезапно из мутного потока повседневного существования, так сказать, и посмотреть на мир как бы со стороны! Как бы отвлечённо! Как бы это и не я смотрю, а кто-то другой…. Как бы…
- Жаль, нет инквизиции у нас! – сокрушённо вздохнула Анна, - Поджарить бы тебя на костре для профилактики! И посмотреть, как ты тогда запоёшь! «Как бы, как бы!» Да ещё язык для верности вырвать, что б вообще только мыкал! Вот радости было бы!
Ребёнок заплакал. Напоминание об инквизиции явилось последней каплей, расстроившей его неокрепшую психику. Должно быть, в прошлой жизни, он действительно был неисправимым грешником, и теперь это сказывалось на его неадекватном поведении. Анна тут же мгновенно успокоила паникёра, на этот раз ударом в ухо, и в зале на какое-то время воцарилась одухотворённая тишина. Воспользовавшись передышкой, Бенедикт, так и не докушав украденного малышом завтрака, мирно задремал….