Глава девятая

Следующие несколько месяцев пролетели как один миг. Почему-то счастье всегда вот так – быстротечно, неуловимо, и хочешь ухватить за грудки (ну или за хвост – что там у него, у Счастья?), ан нет – ускользает.
Мы встречались. Впервые в моей жизни (ах, как много их, этих впервые, и как хорошо, когда они все еще имеют место быть) присутствовал настоящий, всамделишный парень, тот, кто мог с гордостью именоваться таковым. И мне тоже ощущалось так гордо, невероятно ново, ни на что не похоже и очень удивительно называться чьей-то девушкой. Я чувствовала себя ужасно взрослой и терпеть не могла, когда Вова называл меня «малышкой», просто выходила из себя. Он был старше меня на три с половиной года, но иногда казался мне сущим мальчишкой. Добрым, веселым, искренним мальчишкой, маскирующимся зачем-то под недалекого похабного отморозка. Попытка приспособиться к окружению, я думаю.
Только со мной он был другим. Настоящим. Нежным и очень заботливым. Однажды, где-то в конце января, когда мы сидели у него дома, слушали музыку и попеременно то целовались, то поедали шоколадные конфеты, в изобилии растыканные по всевозможным вазочкам (его мама работала на кондитерской фабрике), пока губы наши не распухли до бесстыдной видимости, он вдруг как-то неловко отстранился от меня и хрипло спросил:
- Мил, а сколько тебе лет?
- Здрасьте, - справедливо возмутилась я, - ты не знаешь?
- Знал, кажется, но… может, забыл… а может, неправильно знал, - с какой-то затаенной надеждой закончил он.
- Четырнадцать… - увидев его округлившиеся глаза, я тут же поспешно добавила, - с половиной…
Вова издал какой-то полустон-полурык и горячо выдохнул мне в ухо:
- Меня точно, точно посадят…
В ту минуту я прекрасно поняла, что он имеет в виду, и мне стало очень неуютно и даже страшновато. Не знаю как кто, но лично я в свои четырнадцать, пусть даже с половиной, была совсем не готова расстаться с девственностью. И хоть я прекрасно сознавала, что Вовке уже восемнадцать (весной его должны были призвать в армию), и что в восемнадцать парни определенно хотят от своих девушек чего-то большего, чем одни только бесконечные поцелуи, и что он уже столько времени обхаживает меня, словно майскую розу, не насмотрится и не надышится, все же я резко и с опаской тут же отстранилась от него.
- Ты что? испугалась? ну ты даешь… - обиженно протянул Вова.
- Я… я… ну, я не…
- Ты думаешь, я не понимаю, что ты еще совсем девчонка? Говорю же – малышка…
Он обезоруживающе улыбнулся и ласково притянул меня к себе. Целовал в губы и гладил по спине, а я чувствовала, как внутри меня все подается ему навстречу, и выгинала спину кошкой под его пальцами, и дрожала визуально очевидно, и покрывалась гусиной кожей. А он внезапно скользнул своей горячей ладонью под моей кофточкой со спины на грудь и обхватил ее крепко и жадно, так, что я охнула, но не отстранилась. Вовка смотрел мне в глаза, и помимо обычной нежности, к которой я уже успела привыкнуть и принимала как должное, было в них еще что-то, от чего сводило скулы и сосало под ложечкой, но я не могла понять, что же такое темное и первобытное прячется глубоко в любимых Вовкиных глазах, и мне стало страшно, и поэтому я крепко зажмурилась, чтобы не видеть этого непостижимого чего-то.
А между тем загадочное непонятое мною, плескавшееся в глубине его глаз, было всего лишь желанием. Вова расстегнул мне блузку, обнажив маленькую грудь, и уже держал ее обеими руками, сжимая соски, от чего странная истома разлилась по всему моему телу. Он опустился губами к груди и целовал ее, покусывал, что было мне слегка смешно, но невероятно приятно и чуть-чуть щекотно, а потом вдруг тяжелая, горячая волна прокатилась по всему моему телу, зарождаясь тугим напряженным клубком где-то в утробе и расходясь многосторонним веером до самых кончиков пальцев и макушки, выплескиваясь через край, вовне, перехватывая дыхание и не оставляя никакой возможности сопротивляться этому новому ощущению, вырывая из горла долгий вибрирующий стон. Помню, я подумала тогда – это я, я издаю такие животные звуки? Откуда во мне это, где оно рождается?
То был первый в моей жизни оргазм. Но поняла я это, конечно же, немного позже. А тогда Вовка в ответ на столь неожиданное для меня самой поведение моего организма только обнял меня крепко-крепко и прошептал:
- Девочка моя, моя малышка, - и прерывисто вздохнул, целуя в ухо.
С тех пор мы стали еще ближе, и Вова часто так ласкал меня, но никогда не позволял себе большего, за что я была бесконечно ему благодарна. Мне казалось – вот оно, счастье! Как будто весь мир сосредоточился в одном-единственном промежутке пространства-времени – нашей любви, и был таким же непомерно счастливым, как и я. А в конце мая Вову забрали в армию. Получив повестку, он пришел ко мне сообщить новость жутко растерянный и подавленный, и сказал мне, в ответ на мой наивный, с затаенной надеждой, вопрос, что меня не любит и никогда не любил, и чтобы я не вздумала ждать его, а просто была счастлива, как все нормальные девчонки пубертатного возраста. Я, собрав все свои недюжие силенки, избила его в ответ по лицу, а он только наклонял голову и всячески пытался увернуться, не делая ни малейших попыток меня приструнить. Потом я наговорила ему кучу гадостей, захлебываясь рыданиями, отдававшимися у меня в груди настоящей физической болью, и традиционно сбежала. Проплакав дома две недели и не удостоив даже своим визитом Вовины пышные по-мещански проводы, я решила последовать его совету и не ждать. Где-то через месяц от новоявленного солдата пришло первое, и единственное, письмо, но я даже не стала читать эту втайне долгожданную весточку, предугадав ее скорее всего извиняющееся и уговаривающее содержание, а просто порвала конверт дрожащими руками и выкинула в мусорку. Так закончилась эта красивая сказка, грустная сказка с несчастливым концом.
Когда Вова вернулся со службы, мы больше ни разу так и не встретились, если не считать каких-то случайных столкновений на улице или в магазинах, при которых я краснела, а он старательно отводил глаза. Спустя какое-то время он женился, на маленькой хрупкой рыжей девушке, совсем некрасивой, но очень миленькой, и она родила ему сына. До сих пор живут вместе и, кажется, вполне довольны жизнью. Это хорошо, потому что со мной Вова вряд ли был бы столь безмятежно счастлив и спокоен. Здороваться мы начали только много лет спустя, и это наверняка означало, что наконец все забылось и улеглось.
А Света вышла-таки замуж за своего Шефа, и только на свадьбе я узнала, что, оказывается, его зовут Вячеслав. Уже через несколько лет после замужества она превратилась в дородную неухоженную бабу с двумя вечно сопливыми ребятишками в приспущенных колготах, а ее муж Славик работал таксистом, год за годом наращивал пивное пузо и дурной запах изо рта. Они до сих пор живут в убогом домишке на окраине, с низкими потолками и невыводимой плесенью по углам, отчего в доме постоянно стоит запах сырости и еще чего-то кислого, и, как ни странно, тоже кажутся счастливыми. Как говорится – каждому свое…
Я окончила девятый класс круглой отличницей, несмотря на все мои любовные перипетии, и была решительно настроена закончить школу с золотой медалью. Но (всегда есть эти но, не так ли?) жизнь внесла свои коррективы. Все то лето (кстати говоря, лето, ознаменовавшееся тем, что Украина провозгласила свою независимость, а спустя четыре месяца окончательно и бесповоротно развалился СССР) я проболталась дома, безвыездно в душном сером городе, меня это злило, от скуки я готова была сойти с ума, и, возможно, поэтому, как-то так случилось, что я пустилась во все тяжкие…

2011

© Copyright: Ксана Етон