Сон в бездну.

И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.

Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне.

Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь - чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал - в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берет ребенка на колени.

Арсений Тарковский



СОН В БЕЗДНУ


Кафе, если можно так назвать помесь блинной советских времен и рюмочной, было заполнено людьми. Вокруг каждого из семи круглых столиков на высоких стальных ножках стояло по три-четыре человека. На столиках располагались одинаковые практически наборы – одна или две бутылки беслановской водки, несколько бутылок пива и, может быть еще нехитрые закуски - в виде салатиков и воблы. Да и люди, окружавшие столики, были …одной социальной группы, образно говоря.
Столик около единственного окна занимали всего два человека. Один из них был невысокого роста плюгавый старичок. В старом демисезонном пальто и коричневой ушанке из искусственного меха – он вызывал невольную тоску у проходящих по проспекту за окном прохожих, если кто-то из них случайно бросал взгляд в это окно.
Второй был тоже не высок. Но при этом коренаст и еще достаточно молод. На нем был потертый армейский камуфлированный бушлат и вельветовые брюки. Лицо обрамляла бородка. Эти двое не знали друг друга, они занимались своим делом молча, как бы не замечая соседства. Старик пил водку из пластикового, обычное дело, стаканчика.
А бородатый, наверное, единственный во всей забегаловке, пил коньяк. При этом пил он его из рюмки! Рюмку он принес с собой, он всегда ее носил с собой.

Старика звали Никитой Васильевичем, фамилия была странной – Кукс. Он и сам не знал, почему у него такая фамилия, потерял он родителей своих, во время войны.
Впрочем, он больше привык к своему прозвищу – слаботочник. Он всю свою жизнь проработал на маленьком авторемонтном предприятии. Занимался электрикой – лампочки, выключатели, пакетники. Допуска к работе с высокими напряжениями и токами у него не было – вот и прилипло прозвище из сленга мира проводов. Выйдя на пенсию, Кукс все свое время проводил либо в таких заведениях, либо за сбором бутылок и банок.

Бородача звали Валерий. Валерий Петрович Сайко. Для знавших его – Валера и никаких кличек. За плечами у Валеры были и БАМ, и Тюмень, и даже несколько сезонов на сейнере – где он и получил инвалидность вместе с пенсией. Очень неудачно упал во время шторма, переломал позвоночник. Первое время по возвращении в родной Петербург, тогда еще Ленинград, он отчаянно скучал. Природа наградила его страстью к перемене мест , которую он сполна удовлетворял до травмы . А вернувшись в маленькую квартирку на Васильевском острове , где жил его отец - единственная родная душа на всем белом свете, он вынужден был сидеть в четырех стенах .
Чтобы совсем не свихнуться, Валера начал общаться с обитателями двора , которые каждый день, ближе к вечеру собирались за обшарпанным столом – позвенеть стаканами и постучать костяшками домино. Здесь, после пропущенных трехсот, он мог часами рассказывать. Он рассказывал о вечной мерзлоте, о браконьерах, о рыбалке с «вооот такими поросятами на простую закидушку». О море и «рыбалке» профессиональной он не рассказывал…. Далеко не все слушали Валеру, но это не очень его огорчало. В любом случае пара ушей обычно находилась.
Зимой сидеть на мерзлой лавке желания не у кого не было, поэтому народ перемещался в тепло – в это и еще несколько подобных мест в округе.
Сегодня Валера не увидел никого из «своих» и решил пить коньяк, который никто не любил. В компании Валера пил, как и все, водку, обычную дешевую водку.

Валере не нравился сосед по столику. Старикан наливал пойло трясущимися руками, а затем подносил стаканчик ко рту и зажмуривал глаза. Пока он пил маленькими глоточками , как воду, свой керосин – его острый кадык ходил ходуном . При одном взгляде на эту картину Валеру уже начинало мутить , но дальше происходило еще более противное действо . Старик шумно выдыхал и каждый раз расплывался в идиотской улыбке , при этом лез в карман за носовым платком – никогда не стиравшемся, видимо – и начинал сморкаться. Валера через пару таких циклов вообще опустил голову и поднимал ее только чтобы «хлопнуть» очередную рюмку.
С самого утра в душе и сознании Валеры, что-то ворочалось. Неясная тревога прокатывала по телу – начинаясь где то в груди, она волной доходила до кончиков пальцев, заставляя дрожать кисти рук. Его раздражало то, что тревога появилась беспричинно, сама собою, этого никогда с ним не случалось раньше. Выпив уже почти полбутылки, Валера решил, что это и не тревога вовсе – не от головы, решил, а просто нелады какие то со здоровьем. Позвоночник его , ломанный переломанный , может, напоминает о себе . И уж было решил он идти назавтра ко врачу , как вдруг внезапно понял – сон! Как он мог забыть?! Ведь сегодня снился ему странный, тягучий, нескончаемый сон. Снилось, будто стоит он на вершине высокой скалы, на одной ноге стоит, вторая просто болтается над пропастью – места на вершине хватало ровно для одной ноги. А над ним парит то ли орел, то ли птеродактиль – птица какая-то, с огромным загнутым клювом. И смотрит птица рубиновым глазом недобро, и кажется , что улыбается птица злой улыбкой , а Валера из последних сил балансирует на одной ноге , преодолевая порывы ветра. Птица делает не спеша круг за кругом, каждый раз круги становятся меньше , глаз птицы все ближе . Наконец птица настолько сближается с Валерой , что уже не может лететь по кругу , а устремляется по кратчайшей траектории прямо к нему! Глаз заполняет собою все, клюв медленно открывается и….это длится целую вечность, целую вечность ужаса и безысходности.
Проснулся Валера рывком , его трясло . Он добрел до кухни, достал из холодильника банку с самогоном – отец любил побаловаться изготовлением . После выпитого стакана Валере полегчало и…он внезапно забыл что ему снилось.
Утром забыл, а теперь вот вспомнил. Как ледяной водой окатили – хмель выветрился из головы мгновенно и Валера стал беспокойно оглядываться – может, пришел кто из своих, надо было поведать про сон, потребность – только так и можно от чего то избавиться, от того что мучает . Но никого так и не было .
Валера повернул голову к столику и заметил пристальный взгляд выцветших голубых глаз старика.
- Чего тебе отец?
- Кукс.
- Где? Епт! Какой еще кукс???
- Фамилия такая…у меня.
- Валера я. Так чего ты так уставился?
- Испугал ты меня, Валера. Дерганный. Чего дерганый-то, а?
Валера хотел было сказать этому сопливому Куксу в каком направлении тому стоит следовать, но слова застряли в горле. Валера и сам уставился прямо в глаза старика, словно пытаясь отыскать там что-то, мотнул головой и начал
говорить.
- Сон…приснился. Кхм…птица какая-то… клевала меня.
- Ну и что?
- Да то!!!!! Странная птица и вообще…не снились мне сны никогда. Ну может было чё-то там такое – в детстве.
- Ну, так ты ж с бодунища, наверное, а? Валера? Хе-хе.
- Нет, не пил уже ничего неделю, сегодня вот только… - ответил неожиданно миролюбиво бородач.
- Дааа…а я вот снов не боюсь, иной раз такое приснится! А как глаза то продерешь – и счастие, сон и есть сон.
- Да понимаешь отец, если б медведь мне приснился, шатун, шторм приснился бы, ну армейка нахер – тогда ладно, видел же своими глазами, а тут… я же никогда не смотрел даже кино какое – фантастическое и книжки эти херовы не читаю, откуда оно сука вылезло то???
- Ну…откуда, эта значит, говоришь – вылезло,…думай значит! Знак может, а может…все-таки с бодунища?- и старик разразился скрипучим хохотом, обнажив беззубый рот.
Валера молча навинтил пробку на горлышко, убрал рюмку в карман и быстро пошел к выходу.

На улице было царство снежной королевы , снег шел крупными хлопьями и прежде чем упасть на землю – снежинки исполняли замысловатые пируэты в воздухе. Валера поднял воротник бушлата, достал из-за пазухи черную шапочку и натянул ее на свою бычью голову. Старик обидел его, но Валера не был скандалистом и драчуном, может, потому что знал – если надо, любому рога обломает. Теперь ветер со снегом успокоили его, он зажмурил на секунду глаза и представил очень отчетливо, что твердь под ногами накреняется в одну сторону, затем в другую.… Эх, как же снова захотелось быть на палубе! Ощущение дополнил резкий крик чайки…

******************
Младший с самого рассвета чувствовал себя очень неуверенно. Он ждал. Отец еще не пробудился, а Младшему не спалось. Он размышлял над брошенной вчера отцом фразой – завтра ты добудешь себе пищу, пора, ты уже можешь. Младший не знал точно – может ли он, ведь отец не объяснял, не учил.…Да если бы и объяснял - одно дело на словах, другое дело реально.
Отец встал как обычно – когда зеленый диск солнца появился в просвете между двумя остроконечными скалами.
Только взглянув на младшего, отец проговорил – пора.
Младший заволновался, сильно – до дрожи в когтистых своих лапах, проковылял к краю ущелья и, оттолкнувшись, полетел. Он понятия не имел куда для начала лететь. Поэтому просто доверился ветру. Летать Младший научился уже давно. Отец даже не говорил ему, что надо делать – он просто-напросто столкнул Младшего в ущелье.… Только в самом низу, когда отдельные камни с огромной скоростью стали превращаться в глыбы, Младший почувствовал воздух крыльями и с трудом начал набирать высоту.
Но научится летать – это только почувствовать воздух и своё собственное крыло. А вот искать пищу…
Младший поднялся повыше и внимательно смотрел на склоны гор и площадки скал. Нигде ничего и никого не было. Нигде . Только камень и редкая на такой высоте растительность. Младший знал, что если он не найдет сегодня пищу – отец прогонит его, как прогнал уже двоих старших братьев . Они , так и не научившись искать пищу , лежали теперь на склоне одной горы , точнее лежали там кости , отец специально показал их Младшему…
Вокруг простирался огромный простор, залитый зеленоватым светом. Младшему даже показалось, что он чувствует запах зеленого. Совсем не родной, холодный запах. Ему представилось, как таким же вот ранним утром зеленое солнце будет лизать своими лучами его белые кости, и эти лучи будут отчетливо заметны на его, Младшего, костях?!! Зеленое и белое – цвета этого холодного мира.
Крылья Младшего еще не имели той силы и выносливости, которые имели крылья его отца, и потому Младший с ужасом почувствовал усталость. Он так испугался этого, что начал терять чувство воздуха и, чуть было не рухнул вниз.
Выровнявшись таки в набегающем потоке, он решил отдохнуть. Оглядевшись, он приметил невысокую скалу немного правее себя. Младший даже как-то расслабился, неожиданно найдя , пусть не такую важную как пища, но все-таки цель.
И тут же почувствовал свой желудок. Свой совершенно пустой вот уже два дня желудок. Как комок, как камень , тянущий вниз. В какой-то момент ощущение страха и голода сменилось вдруг неким новым, сильным и еще не ведомым Младшему чувством. Он даже не знал названия этому чувству. Просто все встало на свои места, словно Младший спал и видел сны, а тут вдруг проснулся и, все мелочное и детальное осыпалось как шелуха.
Зрение его обострилось, он ощущал трепетание каждого перышка на крыльях, малейшие изменения потока воздуха. Простор внезапно стал понятен и совершенно не враждебен. Более того – Младший отчетливо теперь понимал, что этим миром правит он , что здесь страх может внушить только он сам – остальная жизнь , скудная и незаметная , только лишь пища. Вся эта ядовито-зеленая долина, скалы, ручьи далеко внизу, все это его, Младшего кормушка. Так вот почему отец ничему его не учил, ничего не рассказывал, это невозможно объяснить – это можно только ощутить, всем телом, каждой клеткой организма, когда ты так голоден, и только тогда. Братья не смогли, они испугались слишком сильно, настолько, что Инстинкт, великая сила природы, не смог взять свое. Страх убил старших братьев.
Когда Младший почти подлетел к намеченной скале, словно в оправдание переменам в сознании и теле, он увидел, наконец, пищу.
На самом острие вершины, там, где Младший собирался отдохнуть, внезапно появилось существо. Было оно странным и несуразным. Оно стояло на одной лапе, а другая лапа и куцые, совсем без перьев, крылья бессмысленно болтались в воздухе.
Еще совсем недавно Младший бы очень удивился такому странному появлению этого уродца, но сейчас это не имело значения. Главное - теперь он насытится.
Младший пошел по кругу, чтобы сбавить скорость. Не спуская глаз со своей жертвы, он делал все меньшие и меньшие круги . И с каждым кругом сердце билось все сильнее и сильнее. Младший весь собрался , предвкушая .
И вот оно! Младший резко повернул, сложив и снова распрямив левое крыло, в такт бухнувшему сердцу сделал мощнейший взмах и, намертво захватив жертву взглядом , открыв клюв, рванул к жертве с огромной скоростью…
Жертва исчезла еще неожиданней, чем появилась. Младший пронесся над острием скалы, заложил крутой вираж - так, что перья на секунду превратились в бесформенный ком, и снова пошел по кругу. На скале никого не было…


После ухода бородача Кукс некоторое время еще провел в кафе. Он решил не порожнить до донышка свою бутылку, выпить оставшееся дома. На улице кружило – вертело, темень и холод. Кукс справедливо рассудил - продрогнет по дороге, а что может быть лучше для продрогшего организма как не сто грамм! А все же чудной ему попался…. Кукс чуть не подумал собутыльник. Какой там – собутыльник! Сосед по столику. Чудной…. Сколько же годков-то бородатому? А пес его разберет.
С виду мужик как мужик, а вот смотри-ка – птица! И старик тихонько заблеял, засмеялся, зажмурив слезящиеся глаза.
Он бережно положил бутылку в мятый пакет с надписью «инком» и, нахлобучив поглубже шапку, пошел к выходу.
Выбравшись на проспект, он вдохнул полной грудью и неожиданно чихнул, выбросив двухметровую струю брызг и пара.
«Аааа чтоб тебя, зима бля, чтоб тебя, да чтоб тебя… кхм»; - пробормотал Кукс. Затем как-то обиженно огляделся, словно забыл где находится, кивнул и медленно побрел в сторону залива.
Идти Куксу было не далеко, пару кварталов. Жил он в доме на Гаванской улице. И чем ближе подходил он к дому – тем злее дул ветер. Дул, свистел, пытался проникнуть под пальто, кидал снежные заряды прямо в глаза. Старик морщил одеревеневшее лицо и шептал что-то мокрыми губами. С носа его уже текло, как из-под крана.
В какой то момент он вдруг начал беспокоится. Хмель выветрился, а вместе с ним выветрилось блаженно-расслабленное настроение. Дал о себе знать страх. Сердце Кукса забилось гулко и неровно, и он пробормотал – «Ох не дойду еще чего». Он принялся разглядывать фасад дома, мимо которого шел. Дом высился темной глыбой и Кукс совершенно не узнавал его, хотя знал буквально каждую трещину чуть не на всех строениях Васильевского острова!
Уже не просто страх – буквально ужас обуял душу старика. Он настолько растерялся, что побежал, задыхаясь, прямо на маячившие впереди огоньки. Ему уже было не важно что там светилось – главное, чтобы там кто-то был, человек чтобы сидел.
Огоньками оказались лампочки на заборе, огораживающем большой пустырь со стороны залива. Кукс не дошел до забора буквально десяти метров, упал, споткнувшись об арматурину, торчащую из мерзлой земли.
Полежал немного, почувствовал стеснение в груди и неловко перевернулся на бок. Такое положение тела оказалось очень удобным, настолько удобным, что Кукс решил отдохнуть. Он прикрыл глаза и задышал ровно.
Снег теперь падал почти отвесно и мягко, ветер утих, вокруг воцарилась ватная тишина, какая бывает, может, только в зимнем лесу. Кукс снова начал ощущать подобие сытого блаженства, только какой-то «червячок» не давал ему полностью отдаться во власть этого состояния. Что-то такое шевелилось в сознании, так, обрывки воспоминаний далекого детства.
Промерзшие стены комнаты и голос учителя…как же звали-то его… Иванович… не помню, «…нельзя ребятки мои, не надо спать, родные…», кто-то говорил Куксу в ухо голосом школьного учителя Николая Ивановича, Николай его звали, да…
Потом Кукс вдруг отчетливо увидел перед собой серое, худое лицо с лихорадочными бесцветными глазами – лицо его учителя.
- Не спи, Никитка, держись.
- А хочется, Николай Иванович, я немножко посплю и не буду больше.
- Нет, ты не проснешься, ты давай-ка, помоги мне лучше других будить.
- Хорошо, я помогу.
- Вот и молодец, нельзя спать, заснешь – замерзнешь, а нельзя нам с тобой, родной ты мой, умирать-то, кто будет потом строить, строить и … нельзя спать.
- Но ведь блокаду прорвали уже и Гитлера того… война кончилась, Николай Иванович, к о н ч и л а с ь!
Кукс шептал непослушными губами, шептал своему учителю, умершему в том далеком 42 году, убеждал его и себя, что можно спать и «червячок» все меньше мешал усталости и водке взять свое. Старик плавно погрузился в темноту, в блаженную темноту без страха и холода.
Теплая волна подхватила его и понесла, баюкая как младенца в колыбели. Но длилось это не долго. Что-то царапнуло его где-то внутри черепа, неприятно так, заставив вздрогнуть. Он открыл глаза и охнул. Вокруг него простирался гигантский мир, пропасть и снизу и сверху, пропасть слева и справа. Прямо в лицо светило большое зеленое солнце!
Мутный зеленый свет заволакивал вершины гор, имевших угрожающие размеры, скрывал горизонт. Кукс почувствовал камень под своей тощей пятой точкой и, поглядев между ног, понял, что сидит он на километровой, никак не меньше, скале, на самой верхушке! Он мгновенно поднял голову и не смог сдержать непроизвольный крик.
Он так напрягся, что буквально слился с породой. Шевелились только глаза. Кукс сидел так, словно сфинкс, долго, как ему показалось – бесконечно долго. Ему пришла в голову спасительная мысль – сплю! Он решил ущипнуть себя, только каменное тело теперь не подчинялось мозгу. И вдруг что-то темное и огромное уловил он боковым зрением. Затем сзади в спину ударил порыв ветра и прямо перед стариком появилась гигантская, серебристо-зеленая птица. Глаза горели рубиновым светом, клюв был полуоткрыт, а внизу массивного тела рассекали со свистом воздух кошмарные лапы, угольно-черные, с желтоватыми когтями. Птица неслась, расставив пятиметровые крылья, прямо на Кукса…
В какой-то исчезающее-малый миг старик припомнил и бородача с его сном-бредом. И учитель Николай Иванович снова грустно проговорил - «зачем же ты уснул, Никитка»…. А потом так тоскливо стало и так жалко все…себя, мать с отцом, отдававших ему свой паек и не доживших, так захотелось домой, в свою скрипучую кровать, эх Никитка, бедный мальчик….
Последнее, что увидел и услышал Никита Васильевич Кукс, был костистый птичий язык да крик, бесконечно тоскливый крик чаек над заливом…

…Уууй твою мать! – сержант вздрогнул как от выстрела. Приехал он в Питер уже пять лет назад, а все никак не мог привыкнуть к этому звуку, да и к самим этим птицам, к чайкам этим. Всякий раз услышав крик чайки , он смотрел на небо и нутро его сжималось от тоски. Не было в его родном поселке таких птиц. Твари помоешные, пробормотал милиционер и посмотрел на небо.
Смена была спокойная, пока рано утром какой-то собачатник не повел своего пса на этот пустырь. Собачка сразу же откопала труп старика, а собачатник, соответственно, сразу сообщил, так сказать, куда следует. Он стоял теперь вместе с собакой возле патрульного УАЗа, на лице его застыло некое печально-торжественное выражение.
Было уже светло, относительно конечно, снег перестал идти еще ночью. На пустыре этом только пальто замерзшего выделялось грязно-коричневым пятном. За косым и низким забором простиралась белая пустыня Финского залива. Сержант еще раз поглядел на низкое небо и присел на корточки перед трупом.
- Посмотри, чего там у него в карманах, - сказал лейтенант, сидящий с протоколом в руках на месте пассажира в машине.
- Так смотрел, нет ничего.
- Ты в карманах пальто смотрел, а теперь залезь в брюки, и там может в пальто внутренний карман, глянь.
- Ладно, ладно, - буркнул сержант и полез за пазуху старику.
Во внутреннем кармане нашлась водочная бутылка, в ней было грамм сто жидкости. Сержант отвинтил крышку, понюхал, потом сплюнут на снег, и сказал – водка. Лицо старика было как-то вытянуто, напряжено до предела, непохоже было на лицо замерзшего «синяка», уж этих-то сержант насмотрелся! Обычно бывало – спокойные лица, как будто спали они, только бледные. Хотел, было, поведать лейтенанту о своем наблюдении, да не стал. Залез в карман брюк, не без отвращения, и достал оттуда мятый паспорт. Открыл, прочитал – Кукс Никита Васильевич, 1932, 5 мая, прописан…Гаванская улица, дом… квартира. Все это сержант сообщил старшему. Подумал, что проблем меньше, никаких розысков, хотя ему какое дело.В скомканном пакете с надписью "инком" сержант ничего не обнаружил.
Собачатника отпустили, наконец, за телом пришла машина, свидетелей никаких не нашлось естественно. Закончив с протоколом, лейтенант решил закругляться. Сержант кивнул и, сказав, что «щас, курну, две минуты», полез за сигаретами. Он достал пачку «Примы» и закурил. Вдыхая горький дым, подошел к забору. Впереди до горизонта расстилался белый простор.
Сержант курил и чувствовал наплывающую тоску, глубокую, как будто сосульку кто-то воткнул в душу, на всю длину.
Сигарета обожгла пальцы, сержант матюкнулся про себя и пошел к УАЗу…

********************

Злость. Только это чувство осталось теперь в груди Младшего. Он даже перестал ощущать желудок. Перья его топорщились, буквально, шевелились от злости. Куда могло подеваться это нелепое существо?!! Ведь Младший все сделал правильно. Он точно знал, что правильно, он вообще теперь многое точно и безусловно знал. Знал и не задумывался – откуда пришло знание.
Ведь все правильно, как же так?! Младший так распалился, что не заметил как чуть не цепанул крылом злополучный утес.
Он решил отдохнуть. Садиться здесь он уже расхотел, потому развернулся на солнце и набрал высоту и скорость.
Он решил не думать. Просто летел и не думал. Сначала это было трудно, потом стало получаться, и через некоторое время он совсем успокоился. С удивлением заметил он, что простор уже не так огромен, не враждебен, напротив – очень хорошо устроен, красив и уютен. Ведь это его простор! Он здесь хозяин, ну …еще отец, конечно. Вспомнив про отца, Младший напрягся…. но тут же снова расслабился. Ослепительная, спасительная, ГЛАВНАЯ мысль посетила его. Он, Младший, уже победил, он нашел, он атаковал, он почти накормил сам себя! Не его вина в том, что пища вдруг исчезла. А значит, он найдет еще, найдет и на этот раз уж точно не промахнется! Младший до такой степени поверил этой мысли, что начал оглядывать ближайшие скалы. Ему нужна пища, немедленно!
Он носился от скалы к скале и не чувствовал усталости. Более того – он ощутил новое! Азарт! И это было сильнее голода.
Перед тем как увидеть еще одного живого, он понял, что вот прямо сейчас его увидит.
Живой странным образом восседал на одной из вершин, на этот раз это была очень высокая скала. Появился он , как и первый, совершенно из ниоткуда, был гораздо меньше и другого цвета. Младший не стал делать круги , он заложил такой резкий вираж, что ему перехватило горло, порыв ветра от крыльев качнул жертву….
А дальше….Младший запомнил только упругое сопротивление живого в клюве, глухой удар и ,наконец-то – нечто теплое и пьянящее потекло ему в глотку.
И тогда над долиной раздался его торжествующий крик, известивший отца о долгожданном появлении в их роду преемника и продолжателя…




…Из разговора двух прохожих:

- …а! Серый вчера рассказал,
говорит- иду по набережной,ну
на Смоленке, гляжу говорит –
чайка…вот.Ну чайка и чайка,
только стоит на одном месте.
На льду прямо стоит типа, а,
говорит, пригляделся – у нее
глаза красные, не просто красные,
типа кровавые и светятся.
- И че, дальше что?
- Ничего, крикнула как то …странно
и улетела нах.
- Да п…..ит он, как всегда, Серый этот…
- Ну может…


Александр Г. 2007г.