Братик будет!

На кухне все еще убиралась Лида. Что-то в ее облике остановило его и настойчиво заставило войти.

— Сестричка, с тобой можно поговорить?

— Конечно, Андрюш, я тебе всегда рада, — откликнулась она, продолжая округлыми плавными движениями вытирать полотенцем посуду.

— Я вот смотрю на тебя и чувствую, что в тебе что-то изменилось. Будто у тебя появилась какая-то внутренняя радость, которую ты почему-то хочешь скрыть.

— Радость? — остановилась Лида и замерла. Потом медленно повернулась к собеседнику и, не поднимая улыбчивых глаз, задумчиво с полуулыбкой напевно произнесла: — Да, ты прав. Это, действительно, радость. Только вот ко времени ли? Столько проблем...

— Хочешь, мы съездим в гости к моим знакомым? — неожиданно для себя предложил он. — Очень хорошая семья. Тебе будет интересно. Давай в понедельник вечером. Ты не против?

— Ладно, давай попробуем. Почему-то думается, что твои затеи только на пользу... Утром позвони, договоримся на вечер.

Андрей вышел на веранду и увидел, как Алена с Иришкой собирают малину. Тетушка рассказывала племяннице какую-то занимательную историю, а Иришка заслушалась и вместо корзинки отправляла ягоды в распахнутый ротик.

Андрей подошел к ним. Присел на корточки перед племянницей. Она взвизгнула и обвила тоненькими ручками его крепкую шею. От Иришки сладко пахло малиной и чем-то еще детским, молочным. Хрупкий, нежный, слабенький человеческий детеныш...

Кажется, вот дунет ветер посильней — и сломает его. Ан нет! Есть кому защитить, кому отвести беду и зло. Чем слабее человек — тем сильнее он против зла! Хорошо обученные дяди с лучшим оружием гибнут один за другим. Они входят в группу наивысшего риска и максимальной смертности. А вот такой нежный комочек жизни — последний, кого достанет зло в этом мире. «Сила Моя совершается в немощи».

Вечером Андрей сидел на лавке и высматривал в плотном потоке машин, несущихся по Кутузовскому проспекту, белую «Ниву» с кокетливыми спойлерами, в которой ездила Лида.

За его спиной на асфальтовом пятачке резвилась местная юная поросль. Одно из них, неопределенного пола, подсело на скамейку, поправило крепления роликов и, взлохматив и без того бесформенную копну светлых волос, ткнуло локтем Андрея в бок:

— Слышь, мэн, покурить-то дай! — услышал он звонкий девичий голосок.

— Не курю... — он не отрывал взгляда от дороги.

— А что еще ты не делаешь?
— Много чего...
— И не скучно?
— Мне очень жаль тебя разочаровать, но это явление мне незнакомо.

— Ладно, если так, то скажи, чем тогда оттягиваешься? Ну, расслабляешься как?

— А зачем?
— Ну, как это... так все делают...

— Ты что, из колхоза имени двадцатого съезда? «Мы, все как одна, доярки колхоза двадцатого съезда, от имени всех женщин Земли и тэ дэ...» Чего за всех-то говоришь?

— Ты даешь...
— Здесь ты попала в точку. Вот тебе и разгадка. Когда не берешь, а раздаешь, то и расслабляться ни к чему, и скучать некогда. Наоборот, каждую минуту жизни ценишь, а не давишь их, как клопов.
— Уууаауу! Значит, ты крутой? Так бы и сказал.

— Человек я, а не пятиминутное яйцо на завтрак. Чело — это разум, век — вечность. Получается, что вечный разум, или разум, устремленный в вечность. Так что тут как-то со скукой нестыковка, не до этого...

Андрей оторвал свой взгляд от дороги и направил его в глаза девушки, скрытые, как у пуделя, прядями волос. В наглой круглой черноте зрачков ее по очереди промелькнули вызов — смятение — смущение. «Значит, жива еще. Повзрослеешь — обезьянничать прекратишь».

— Гм... простите, я это... — она шмыгнула носом.
— Ладно, на вот тебе, — он протянул пару конфет. — Это лучше курева и роликам не помешает.
— Простите...
— Чего там, будь здорова и не скучай!

Перед лавкой со скрипом тормознула белая «Нива», Лида открыла дверцу и напевно позвала Андрея. За рулем сидела уже не хлебосольная дачница, а уверенная в себе дама в элегантном фисташковом костюме с лихо развевающимся шелковым шарфиком на длинной шее. Он сел в машину, и они довольно быстро доехали до нужного дома на Минском шоссе.

По дороге Андрей рассказал, как познакомился с отцом Сергием. Было время, когда он метался по храмам и искал священника, который помог бы ему очистить душу от грехов. Один священник раздражал его своей полнотой (Андрей считал, что большой живот свидетельствует об увлечении чревоугодием).

Другой был слишком мягок, иногда даже оправдывал его грехи, говоря, что другие и больше грешат, и ничего страшного... Третий постоянно лукаво улыбался и постоянно принимал без очереди тех, кого ему подводили; в результате многие из очереди исповедаться не успевали.

Отец Сергий с первой же исповеди наложил на Андрея епитимью, заставив его за каждый год, прожитый в грехе вне Церкви, класть земные поклоны. Сначала это наказание его возмутило, но потом, после снятия епитимьи, он понял, что к Причастию приготовился по-настоящему в первый раз.

Суровость отца Сергия к грехам вознаграждалась почти детской радостью, которая исходила от него, когда он наблюдал исправление исповедника. Тогда не было человека добрей его.

Однажды на исповеди Андрей признался, что перед Причастием он каждый день, кроме ежедневных молитвенных правил, читал по три канона, каждый день посещал храм, но... вот только во время поста на собственный день рождения ему пришлось есть рыбный салат со скоромным майонезом. Андрей думал, что строгий батюшка к Причастию его не допустит, но отец Сергий тогда улыбнулся, расцеловал его и воскликнул: «Ну, и порадовал же ты Господа!»

После нескольких исповедей у этого священника он понял, почему к нему выстраиваются самые длинные очереди исповедников. А однажды он дал Андрею свой домашний телефон, и они стали довольно часто перезваниваться, а также встречаться в гостеприимном доме батюшки.

На лифте Андрей с Лидой поднялись на пятый этаж и позвонили перед обитой кожей дверью без глазка. Открыл бородатый мужчина лет пятидесяти в свитере и, радушно улыбаясь, впустил их в дом.

— Добрый вечер, отец Сергий. Познакомьтесь с женой моего брата Лидой.

— Милости просим.

В прихожую заглянули по очереди несколько смешливых детских физиономий. Гости обулись в домашние тапочки, и Андрей, сложив ладони лодочкой, подошел под благословение, приложился губами к руке священника. Они троекратно расцеловались.

Отец Сергий благословил крестным знамением его, потом несколько смущенную Лиду и пригласил их в гостиную. Из кухни на минутку заглянула улыбчивая круглолицая матушка в цветастом переднике, поздоровалась и извинилась, что не успела к их приезду с ужином, попросила еще десять минут. Лида протянула ей большую коробку конфет и красивую банку чая.

Батюшка проводил гостей в большую комнату, которую он называл «зал», и усадил на диван. Вся стена напротив увешана иконами, несколько совсем темных, видимо, древних. У торцевой стены перламутром блестит березовыми панелями и голубоватыми стеклами книжный шкаф с сотнями книг. Лида пробежала глазами по корешкам книг: церковно-служебные, святоотеческие, справочники, энциклопедии, художественные и публицистические издания. Отдельно стояли древние книги в металлических окладах, некоторые украшены камнями.

— Этот шкаф отец Сергий строил своими руками.

— Да, с ним связана целая история. Однажды пришлось нам с матушкой скрываться от властей в совершенной глуши. Матушка помогала нашим хозяевам в огороде, а я вспомнил уроки своего отца по столярному делу. Недалеко от деревни находилась заброшенная мебельная фабрика. Там целые горы старых досок. Местные их растаскивали на дрова. Познакомился я со сторожем и стал туда ходить каждый день и выбирать доски одной породы, текстуры и примерно одного размера. Натаскал вот так потихоньку целый сарай. Обошел деревенских, собрал заказы на мебель. Тогда мебель купить было трудно, вот и оказалось, что чуть ни в каждом доме нужен какой-нибудь предмет: стол, шкаф, полочки, сервант. Стал я собирать мебель. Работой увлекся, выдумывал разные замысловатые эскизы, некоторым заказчикам делал даже резьбу, благо от отца у меня остался знатный инструмент и я захватил его с собой.

Много всего тогда настроил... И заработок был, и удовольствие, и польза людям. Вот матушка и попросила нам что-нибудь сделать. Тогда уже у нас много книг собралось, поэтому решил я сотворить шкаф. Больше всего мне нравится береза. Из березовых дощечек я его и стал строить. Собрал без клея, на одних шпонках, показал матушке, полюбовались мы, да и разобрал снова. Поставил в сарай до лучших времен, а потом, когда представилась возможность, вывез из деревни и вот дома собрал. Так получилось, что восемь лет простояли заготовки в сарае, и не только не испортилась древесина, но еще больше засияла. Смотрите — чистый перламутр!

Батюшкина речь успокоила Лиду. Она почувствовала к нему бесконечное доверие, как к родному. Отец Сергий говорил негромко, красивым баритоном.

Длинные крепкие пальцы постоянно перебирали шерстяные четки. Светло-серые глаза смотрели мягко, обволакивающе. Во взгляде искрились ум, мужественное спокойствие и всепонимающая доброта мудреца. Вместе с тем в батюшке проскальзывала застенчивость, и это совершенно подкупало его собеседницу. Она представила его в костюме и подумала, что такой мужчина, наверное, ни одну женщину не оставил бы равнодушной. Но потом вдруг спохватилась и стыдливо отогнала эти мысли, до того неуместными и глупыми они ей показались. Загорелые щеки ее залились румянцем смущения.

Вдруг двери распахнулись — и в комнату влетели дети. Им, наверное, сказали, чтобы они не беспокоили гостей. Терпели, терпели они, но любопытство взяло свое и, набравшись решимости и пошалив для разминки в детской, гурьбой вкатились они в комнату взрослых.

— А вот и мои сорванцы, — улыбнулся отец, широко расставив длинные руки. — Да, долго же вы молчали, мышки-шалунишки!

Все четверо ребятишек от года до семи лет разом оказались в отцовских объятиях. Они еще громче закричали, засмеялись и вцепились в папу, озорно и с любопытством поглядывая на гостей. Поняв, что гости смирные и наказывать их вот так сразу не будут, они шквалом прокатились несколько раз по залу, потом рассредоточились.

Самый маленький озорник подбежал к Лиде и вдруг прижался к ее коленкам. Она подхватила его на руки — и вот уже прижимает к себе, чувствуя грудью частое биение его сердечка. Карапуз притих и вблизи, глаза в глаза, изучал незнакомку.

«Это хорошо, что ты пришла!» — то ли мальчик сказал, то ли ей почудилось...

Но вот они и сели за стол. Батюшка мягким баритоном красиво пропел молитву, благословил еду крестным знамением, и они весело зазвенели немудреной посудой. Матушка приготовила грибные пельмени. Лида еще таких не пробовала. Отец Сергий рассказал, что грибы — их любимая еда. Собирают они их сами. А уж матушка научилась делать из них сотни разных яств.

Дети за столом притихли и вели себя почтенно, по-видимому, уважение к этому действу у них воспитывалось с самого рождения. Лида ела необычные пельмени и получала от блюда не только удовольствие вкусовое, но и нечто пока ей неведомое.
Потом они пили чай из самовара. Электрического, с хохломской росписью. Матушка подала горячие плюшки, клубничное варенье. Дети шумно разбирали принесенные Лидой конфеты в разноцветной фольге. Лиде в стеклянную розетку положили немного чего-то ароматного и зеленоватого. Предложили попробовать и отгадать, что это. Лида продегустировала и призналась, что угадала вкус фейхоа. Сама при этом чувствовала себя пресыщенной обжорой.

Матушка весело похвалила ее и рассказала, что недавно к ним приезжали друзья из Ялты и привезли эти протертые с сахаром тропические плоды из Никитского ботанического сада.
После чая матушка повела детей в их комнату, туда же отправился и Андрей. Из-за двери слышно было, как он читал им сказку. Лиду посадили в кресло, и батюшка стал расспрашивать ее о семье и детях. Когда он узнал, что дочка у нее одна, то искренне удивился:

— Как же можно справиться с одним ребенком, ведь это же трудно. Когда детей много, то они сами себя и воспитывают, и развлекают, и доброте учатся.

— Не знаю, отец Сергий, так кажется, что заведешь двоих — и совсем погрузишься в проблемы. Потом время неустойчивое: сегодня ты имеешь деньги, а завтра ты можешь остаться без работы и денег. Сколько моих знакомых остались за бортом этой жизни, не вписались в новые условия.

— Эти все мысли, Лидочка, от лукавого. Если Господь дает детей, то дает и возможности их воспитания. А вот я знаю из своего опыта, что если в семье один ребенок, то с ним больше проблем, чем если бы их было десять. Ведь из таких несчастных одиноких детишек и вырастают эгоисты, деспоты и разбойники, — батюшка встал и подошел к иконам, перекрестился, прошептал молитву и снова обернулся к Лиде.

— Нам враг постоянно внушает, что это мы кормим, мы зарабатываем, мы вправе решать, сколько детей нам иметь. А ведь на самом деле совсем наоборот. Господь дает детей, Он же дает возможность нам их кормить. Я уж не говорю, что лишать ребенка права жизни — это прямое убийство. И нам за убийство отвечать придется по всей строгости. Ко мне на исповедь приходят женщины, и каждая вторая горько плачет об убийствах своих детей в утробе. Убиенные младенцы являются им во сне, плачут, взывают к совести, не дают покоя. Горе им, таким матерям! А все ведь начинается с мысли, что это она вправе решать — жить ребенку или не жить. Не имеем мы такого права... Ни один человек не имеет право брать на себя такой грех. Не дай Бог!

— Но, батюшка, сколько детей сейчас голодает, сколько читать приходится, что матери вместе с детьми бросаются с балконов, потому что не знают, чем их кормить! Зачем же плодить нищету? А сколько детей рождается калеками и больными, потому что родители живут в зонах экологического бедствия, питаются отравой, дышат дымом, облучаются радиацией.

— Да-да, все по грехам нашим, все так. Только я говорю сейчас не о расплате за грехи. Здесь мы уже вторгаемся в область нам неподвластную и таинственную. Я же предлагаю просто не грешить. Тогда и расплаты не будет. Я предлагаю вступать в брак по любви. Венчаться — то есть получить благословение Господа на брак. Затем родить детей столько, сколько сможете. Учить их любви к Богу — это первое и самое главное; второе — любить ближних. Если по какой-то причине не хотите больше детей или не можете — благословитесь жить, как брат с сестрой, не разделяя ложе. Чтобы сохранить себя от похоти. Вот если так жить, то Господь поможет супругам и Сам устроит все.

Батюшка встал и предложил зайти к детям попрощаться. Лида увидела в детской две двухъярусные деревянные кровати и сразу узнала столярное искусство умелых рук отца Сергия. Игрушки аккуратно лежали в большой картонной коробке. Обои представляли собой обычные листы ватмана, разрисованные детскими рисунками и каракулями. Все вместе это выглядело очень мило. Дети, до этого смирно слушавшие сказку, вскочили и заулыбались тете Лиде.

— Вы к нам еще придете?

— Мы же вам еще ничего не успели показать!

— А у меня кот Леопольд!

Самый маленький протянул к ней пухлые исцарапанные ручки и обнял ее шею. Волна горячей материнской нежности разлилась в груди Лиды.

— Ну конечно, я к вам приду. Теперь мы познакомились и станем друзьями. Я к вам и свою дочку приведу. А то ей одной скучно. Ну, спокойной ночи вам всем, — помахала она на прощание рукой.

Провожая гостей, батюшка обещал за них молиться. Лиде сказал, чтобы ничего теперь не боялась, Господь и Заступница ее спасут и охранят от всех напастей. Матушка просила заходить к ним в гости без приглашения, как к своим. «Мы всегда рады гостям. Конечно, шумновато у нас, но весело», — и засмеялась искренне и звонко.

Из гостей Андрей и Лида ехали вместе. Андрей рассказал о батюшке то, о чем он не мог сам сказать:

— Матушка не работает. Отец Сергий получает четыреста рублей.

— Да как же они вшестером на такие деньги живут? Я на неделю закупаю продуктов — трачу две тысячи.

— Живут, как видишь... и очень даже дружно. Дети здоровенькие, веселые, добрые, заботливые. Правда, их причащают с рождения каждое воскресенье. Это очень важно для детей верующих. Да еще им помогают прихожане, друзья, сами вот по грибы ездят постоянно. Я никогда от них не слышал жалоб на нехватку денег, еды или одежды. Все, что нужно, у них есть. Они довольны тем, что имеют. Они уверены, что имеют то, что им необходимо, а лишнего им не нужно.

— Да, если бы сама не увидела — не поверила, — задумчиво произнесла Лида и замолчала, глядя на дорогу.

На ее лице затеплилась таинственная улыбка. Губы что-то неслышно шептали.

Андрей понял, что теперь у Иришки будет братик. А может быть, и не один.