Неугомонный Козырьков

Алесей сидел в тени шероховатого деревянного забора, который окружал по периметру медсанбат, примостившись на его бетонный цоколь, рассеянно рассматривая свои потертые сапоги. Сапоги как сапоги, только вот каблуки напоминали зияющие раны: из них торчали местами обрывки гвоздей и ниток. Но гвозди то понятно – сам и прибивал. А нитки то откуда? Как будто сшивал хирург живую плоть, штопал - штопал, и так и забыл их потом вытащить. Наверное, прицепились, где-то по дороге, как репейник! Это надо же так изувечить обувь! Это все замполит! Пришел с утра на построение и сразу давай у дембелей каблуки мерить, и у него тоже, сержанта роты электриков гарнизона Чойра.

В стройбате все знают – чем выше каблук у солдата, тем ближе он к раю, точнее к дембелю, что впрочем, наверное, одно и то же. А у кого каблуки были неуставные – всем стал сразу же их рубить обыкновенной строительной лопатой. Хорошо хоть не на ногах, а снять обувь разрешил! Оставил только у Зарипова, но это понятно. У него такое плоскостопие, не стопа, а прямо плавник, что он без больших каблуков и ходить не может. И как такого в армию взяли!

И думает замполит, навел он порядок! Я же эти каблуки опять сегодня вечером наращу. Он лучше бы глядел, что в роте одна лампочка на весь барак, да половину досок из пола зимой повыдергивали и сожгли в печурке, чтобы не замерзнуть от холода, да почему зарплату солдатам не выдают уже второй месяц? Ясно почему, это все знают. Получил её командир роты на всех и сразу же где-то прокутил.

Быстрая букашка, побежавшая по тетради, лежащей рядом, прямо на песке, оторвала его от невеселых мыслей. Вот, тоже читатель нашелся, грязными ногами по литературе бегает, выругался он. Обычная, в клеточку, тетрадь заменяла собой медицинскую книжку рядового Козырькова В.В. Именно она лежала сейчас у его ног и терпеливо ждала вместе с ним самого Козырькова. Пришел он, Алексей, с утра забирать в часть этого непутевого солдата, лежавшего тут с две недели на излечении. И все бы хорошо, да только на выходе, уже у самого КПП вспомнил Вова Козырьков, что забыл свою любимую бритву где-то в глубинах прикроватной тумбочки. Можно подумать, тумба у него многоярусная со многими потаенными отделениями! Пришлось отпустить его на поиски, а самому теперь ждать, хорошо хоть не на солнцепёке!

Был он с последнего весеннего призыва, этот Вова. Ничем неприметный паренек, небольшого роста, худенький, неказистый, какой-то, как выцветший на солнце, с рыжими конопушками и светлой копной волос. Набирали призыв по Поволжью: с Саратова, в Балаково. Потрепал он ему уже нервы, этот Козырьков, хотя служит-то три месяца от силы!

Сначала поручили Козыркову провести проводку в красном уголке. Набрал солдат полный рот гвоздей, забрался на стул, и стоит себе, размерено молоточком постукивает – электрический кабель тянет по стенке. Да только через некоторое время истошно закричал: «Спасите, я гвоздь проглотил!» Разбираться тогда некогда было, как это произошло, побежали они быстро вдвоем в этот самый медсанбат. Здесь при помощи эндоскопа и магнита врачи быстро извлекли злополучный гвоздь. Позже Владимир рассказал, что зашел старослужащий в красный уголок и спросил его о чем-то. Тут «ворона каркнула во все воронье горло…», а очередной гвоздь, ждущий во рту удара молотком по голове, оказался в желудке. Что-то не поверилось тогда Алексею в искренность рассказа солдата, в глубину души закралось какое-то подозрение. Но никому не сказал он об этом.

И вот тебе, пожалуйста! Всего через несколько дней после того происшествия, Козырьков опять ухитрился проглотить гвоздь. На этот раз загнутый с двух сторон. Повозились в этот раз над ним эскулапы: вытащить крючок, подобный рыбацкому, из тела Козырькова удалось лишь при помощи операции. Пролежал в санчасти солдат больше двух недель. Сегодня как раз наступил срок его выписки, и Алексей именно поэтому с утра уже был в штабе медсанбата. Разыскал он своего подопечного во дворе кухни, здесь он, как выздоравливающий, рубил дрова и, казалось, совсем не собирался возвращаться в часть. Увидев взводного не обрадовался, а лишь испуганно заморгал глазами.

Эх, зря отпустил я его сейчас одного за вещами! Пока он там всех друзей не обойдет, со всеми не попрощается, не перекурит, а может и чайку попьет, пройдет уйма времени…. Да кабы еще чего не отчубучил…. Это же Козырьков!

Знойное марево поднималось над степью. Далекая отсюда казарма роты электриков начала дрожать, контуры её расплылись в потоке горячего воздуха, проселочная дорога, тянущаяся по степи, превратилась в пляшущую в огне саламандру. Он хорошо знал эту дорогу. Надолго она врезалась ему в память. По ней этой зимой январским утром несли они на шинелях своих товарищей. Ничто не предвещало тогда беды. С утра рота построилась в колону по - четверо и потянулась, скользя сапогами на обледенелой дороге, в сторону объектов Военторга, где они должны были закончить работы. Сзади их нагнала автомашина с вышкой. Управлял ею лихой парень Хашбек, пришедший к ним после циркового училища. Внезапно машина потеряла управление и на полном ходу врезалась в хвост колонны. До сих пор стоит перед глазами у него та страшная картина. С десяток его сослуживцев оказались под колесами. Тогда только быстрота остальных спасла их. Насмотрелся Алексей в тот день на кровь и страдания. Каждая извилина дороги, каждая кочка напоминала ему теперь о том марш-броске к медсанбату, с коченеющими на морозе руками, стонами и криками раненных, замерзающими на ресницах слезами.

По этой же дороге несли они прошлой осенью татарина Нигматулина. Хороший был татарчонок, тихий и незлобливый. За что его ударил сапогом в грудь, примостившись на втором ярусе кроватей, таджик Шамит – не ясно. И вроде грудь – не самое слабое место у человека, да только остановилось у Нигматулина в тот миг сердце навсегда. Попробовали привести самостоятельно в чувство – безрезультатно. Тогда и поволокли его в медсанбат по кажущейся нескончаемой степи. Да где там уже! Умер солдат по дороге. Умер такой нелепой смертью.
Многим запомнилась эта дорога…. Разве о всем расскажешь….

И почему этот Козырьков начал вдруг глотать гвозди? Обижают в роте? Не похоже. Кого обижают, те ведут себя затравленно, как загнанные звери, ходят, озираясь по сторонам, ни с кем не разговаривают. А он ничего, ходит с гордо поднятой головой и смеётся при случае. Украл что у товарищей, и, боясь расплаты, отлеживается в медсанбате? Нет. Об этом знали бы уже все в части, и он в том числе.

Может, тяжело далось то неприглядное задание, что поручил он ему недавно? Может, это не понравилось ему, унизило его честь и достоинство, подломило волю? Может, это он, Алексей, виноват во всем?

А дело было так. Довелось им вместе ремонтировать освещение в одном из больших ангаров местной КЭЧ. Наметанным глазом Алексей тогда определил: здесь есть чем поживиться: в углу помещения горой лежали офицерские овчинные тулупы. Были они светлого цвета, новенькие, с пушистым бараньим воротником. Правда, при носке, они быстро пачкались, ведь на стройке чистых мест нет. Но тогда тулуп можно было натереть черной импортной ваксой для обуви. И о чудо, вакса придавала тулупу вид кожаного полушубка! А грязь уже не так охотно приставала к нему, да и видно её совсем не было на темном фоне!

Понял сержант, что нельзя упускать подвернувшийся шанс, надо украсть часть тулупов, это будет хорошим товаром для обмена с монголами, и для бартера на продукты на воинских складах, да и мало на что еще может пригодиться добротная вещь?

Считал ли он этот поступок тогда воровством? Нет. Он и сейчас, по прошествии двух десятилетий, не оценивает это столь категорично. Солдат из стройбата зачастую существовал в среде беззакония, без зарплаты и обмундирования, а в бытовых условиях был предоставлен сам себе и выживал, как мог. Строителей небольшими группами, парами или поодиночке забрасывали на «точки» - объекты в далекой степи и, как правило, забывали о их существовании. Заканчивались материалы, продукты, вода, но за ними никто ни ехал, ни присылал продуктов. Добывали все что могли и как могли. Воровали скот у кочевников, кипятили воду из местных источников, меняли у местного населения вещи и военную амуницию, имущество на продукты.

Алексей вспоминал, как был удивлён он, когда в первый год службы увидел у штаба части нескольких загорелых людей в полувоенной одежде, требующих немедленно демобилизовать их по сроку службы. Да, это была вот такая забытая команда, самостоятельно прибывшая с точки из под Сайшанда. Они выживали в пустыне самостоятельно более года. Командование части уже трижды сменилось за это время, а писаря в штабе потеряли их в своих списках! Такой сюжет возможен только в кино, скажете вы. В кино и Красной Армии – скажу вам я.

Почему так было, неоднократно спрашивал себя Алексей? Почему можно было массово издеваться над людьми, делая их невзначай робинзонами, обрекая на голод, холод, жажду? Ответ лежит не в плоскости армейских начальников и воинской дисциплины. Ответ в отношении к Человеку при социализме. Человек был только кирпичиком бредовой идеи построения коммунизма. Его можно было уложить в общую кладку этой гигантской стройки, чтобы он выполнил свою задачу, а потом забыть о его потребностях, нуждах, да и вообще забыть, а был ли он? Коммунизм состоится и без него!


Так мог ли Алексей упускать такой шанс? В тот раз он внимательно обследовал гнутые из алюминиевых листов стены ангара. Крепились они к деревянному каркасу обыкновенными саморезами, к которым подходила любая отвертка. Так созрел план операции. Ночью он послал Козырькова с напарником к разведанному ангару, те аккуратно сняли пару листов обшивки и утащили с десяток тулупов, вернув листы на место. Правда, доставила эта операция Алексею потом массу хлопот. Решил Козырьков с напарником перехитрить его. Украли они и для себя десяток тулупов и припрятали их. Это уже грозило разоблачением самому Алексею. Много сил пришлось приложить тогда, чтобы выйти сухим из воды.

Не понравилось Козырькову, что заставляют его идти на воровство? Нет, все подсказывало взводному – Козырьков «тертый калач». Вспомнил он, что был у него такой эпизод в жизни, когда столкнулся с Честным Человеком. Надо заметить, что был этот Человек верующим и в этом истоки его добропорядочности.

Работал Алексей до армии на заводе в ночную смену. Решили они с товарищем использовать всеми применяемый при социализме принцип работы: «Тащи с завода каждый гвоздь – ты тут хозяин, а не гость!» и вынести с территории завода рулон полиэтиленовой пленки весом 70 кг, чтобы потом использовать в своих целях. Сказано – сделано. Взвалили рулон на свои спины, и уже дотащили, кряхтя и охая груз до дыры в заборе, как на их пути вырос здоровенный детина, рабочий из их смены. «Не хорошо воровать, ребята», - наставнически заявил он, покачав головой. Друзья поняли, что этот если и пропустит с грузом, то все равно тайна пропажи завтра будет раскрыта. Пришлось почти уже украденный тяжеленный рулон тащить обратно на свое место.

Но от своей затеи они не отказались. К утру дождались, когда закончится рабочая смена, верующий уйдет домой, и, схватив вожделенный рулон, потащили его другим, более длинным путем к забору предприятия. А забор, надо сказать, был высоким, около двух метров. Поднатужившись, причитая и матерясь, перекинули тяжёлый груз через ограду. Вот тут и ждал их сюрприз! Не успели горе-расхитители смахнуть пот с разгоряченных лбов, как на головы им, чуть не придавив, свалился только что отправленный за забор рулон, а из-за ограды появилось серьезное лицо верующего: «Не хорошо воровать, ребята!» Ну чем не эпизод из «Ералаша»?

И где застрял этот Козырьков? Пора бы ему уже вернуться! Алексей взглянул на часы. Прошло уже более часа. Но вставать и идти на поиски не хотелось. Солнце и ласковый ветер разморили.

Взгляд опять заскользил по просторам степи. Вон там, в низине, знал Алексей, растет дикий чеснок. А вот если ехать по этой дороге часа три, то попадешь к реке, там можно и порыбачить, а можно во влажной пойме насобирать полную пилотку грибов – шампиньонов. Это единственный вид грибов, что он видел в этих краях. Растут они только на богато сдобренных навозом пастбищах.

Вот бы сейчас полежать на песке у реки, или порыбачить с островка, - мелькали мысли в его перегретой голове!

А память уже уводила в далекое детство. Вот он купается на реке Нара. Весной здесь при разливе они обнаружили плывущую по реке немецкую авиабомбу. Говоришь, бомбы не плавают? Да он и сам так думал, а вот плыла! Они с ребятней ее тогда выловили, открутили взрыватель, и неделю потом на костре тол выплавляли.

А сразу за рекой – колхозное поле. Помнил он, что из баловства, решили они превратить это поле в пустыню Наска, славящуюся своими рисунками, что видны только с птичьего полета. Не долго думая, выложили на посеве соломой гигантскими буквами фразу «Брежнев - дурак» и подожгли. Солома сгорела, а надпись так и осталась на созревающем поле. Видели они потом, как завис над полем вертолет, а еще через неделю надпись эту перепахали бороной.

Однако, времени больше нет у него. Алексей встал, поднял школьную тетрадь с надписью «Медицинская книжка Козырькова В.В.» и решительно направился в казармы медсанбата.
- А мы вашего солдатика уже прооперировали, - завидев его, сообщила сестра
- Как прооперировали? Его же выписали только что?
- Так он дрова пошёл помочь рубить и палец себе отрубил!