АНТИГЕРОЙ

МАЙК АДАМ


АНТИГЕРОЙ

(повесть)


Я –трус. Наверное. И неудачник.
Проявление трусости и слабости для мужчины, вероятно, не самое приятное, особенно, в присутствии любимой девушки или просто подруги. Ощущение полной беспомощности вдавливает глаза в пол, а голову – в плечи. И дело не в том, что ты боишься драться. Возможно, махач – твой единственный талант. Осознание того, что будет больно, превращает тебя в мышь или, скорее, в крысу. И, хоть тебе не все равно, что подумает о тебе твоя спутница, мосты уже сожжены. Она видела, что ты испугался. Ей наплевать, ответишь ты или нет на оскорбление, словами либо кулаком. Она заметила твои бегающие глаза, отчаянно ищущие выхода из ситуации. Она слышала твое молчание в ответ на угрозы в твой же адрес. Ты мог бы не бросаться, сломя голову на обидчика, чтобы умереть от ножа какого-нибудь дегенерата, только что откинувшегося с «зоны», который ненавидит тебя только за то, что ты длинноволосый «очкарик». Ты мог бы, не останавливаясь, показать противнику «fack» и обжечь словами, не хуже огня, а потом схватить спутницу за руку, и сматываться дворами, заметая следы, чтобы вас не догнали и, оказавшись в безопасности, впиться в ее губы, обмениваясь адреналином. Ты мог просто остановиться и «умереть», как мужчина, защищая, прикрывая собой свою девушку. Но ты ничего не сделал, а она видела твои глаза. И это она прикрывала тебя собой. А ты стоял за ее спиной, жевал губы и молил Бога, чтобы только не били. Ни тебя, ни ее. Ты забыл, что она ничего не боялась, потому что никогда не попадал в такие переделки. Полтора года ваших встреч проплыли, как белоснежные облака, не омраченные ни одной, даже самой маленькой, тучкой. И вот – такое невезение. Что она о тебе подумает? Как будет относиться после?..
Конфликта не случилось. Его и быть не могло.
Вероника инсценировала ситуацию, решив проверить, на что я способен не только в постели и на словах, но и на деле, проверить, таким образом, достойный я человек, чтобы за меня выйти замуж или нет.
Никаких разборок и выяснения отношений не последовало. Вероника вела себя, как прежде, словно ничего не произошло. Все так же любила жесткий секс и шелк, Достоевского и Майкла Джексона, американское кино и русский театр, сирень и клубничный пудинг с апельсиновым соком. Вероятно, так же, она любила и меня, только я уже боялся оставаться с ней наедине. Мы стали реже встречаться. Под любым предлогом я отказывался приезжать к ней и находил кучу причин, чтобы она не вздумала появиться у меня. А потом меня распределили из Города в провинцию. Вероника, как декабритска, засобиралась вместе со мной на новое место. Я предложил ей не делать этого, не ломать себе ни жизнь, ни карьеру, которая как раз пошла в гору. Не задумываясь, Вероника согласилась со мной. Пожелала счастливого пути и упорхнула на новом «бентли», подаренном отцом на день рождения, оставив меня одного на пыльном и вонючем автовокзале с двумя чемоданами в руках.
Два обязательных года отработки после универа тянулись, как каторжные работы. Друзей у меня отродясь не было, а с коллегами по работе я не сблизился: боялся быть обязанным, должным что-то делать и все такое прочее. Вероника не звонила и не писала. Видимо, ей совсем не интересно было, что со мной стало. Перестал звонить ей и я. В итоге, мы потерялись.
Вскоре, после окончания срока распределения, для меня чуть ли не тюремного, я поселился в деревне, в родительском доме, устроился в местную школу учителем вдалбливать так называемым детям азы гуманитарных наук, а именно русского языка и литературы; приобрел DVD-проигрыватель, неплохой плоский телевизор, занявший место на стене, вместо картины, собрал довольно большую коллекцию хорошего кино на дисках. И для меня все перестало существовать. Волновало только происходящее на экране. То, что происходило за окнами, на улице, мало интересовало. Я даже работу в школе забросил. Зачем засорять мозги какими-то Пушкиным, Булгаковым, Толстым, Есениным, Высоцким, Гоголем юным наркоманам, убийцам и извращенцам?.. Все, что я им рассказывал на уроках, все то, к чему необходимо стремиться настоящему человеку, они выбрасывали из своих голов, едва покинув мой кабинет.
С женщинами я не встречался. Как-то случайно купил женский манекен и превратил его в копию Вероники. В Город ездил раз в месяц – за DVD-дисками и шелковым бельем и одеждой для манекена, который наряжал и любовался им перед сном, обнимал, целовал, раздевался догола и прижимался к бездушной статуе, чтобы ощущать нежное прикосновение шелка, которое я принимал за дыхание и руки Вероники. Забываясь, в алкогольном опьянении, манекен укладывал с собой в кровать, чтобы просыпаться не одному. Я хотел любви, хотел создать нормальную семью и жить как все, но образ Вероники, как наваждение, преследовал везде и всюду. Забыть ее я не мог, искать не осмеливался. Что я ей скажу? Что предложу? Да и захочет ли она вообще даже слышать обо мне? Когда-то я пообещал Веронике, что к тридцати своим годам добьюсь всего возможного и невозможного, брошу к ее ногам звездное небо со всеми галактиками…
Тридцатый год жизни миновал. И что? Трусливый маленький человек, лузер по натуре, подававший виды на перспективу литератор, не блистает красноречием в богемной среде и не рассекает воздух белым «шевроле», на котором предпологал кататься вместе с любимой девушкой. Он застрял в неизвестности и забвении, испугавшись жизни, получив один-единственный, даже не удар, а подзатыльник с ее стороны. Похоронил и себя и свой потенциал в глуши деградации, наслаждаясь зрелищем чужой жизни из кино. На свою не хватило смелости.
Раньше я никогда не задумывался, вернее, задумывался, но тотчас гнал мысли, как тараканов, выдавливал их из головы очередной порцией кино, как гной из раны, и плакался в жилетку, а точнее, в шелк, на манекене, придумав и согласившись с придуманным, уверовав в свое решение, что это судьба. Что мне на роду написано довольствоваться происходящим в телевизоре да заменителем любви в виде манекена. А так хотелось быть, просто быть кем-то, чтобы не было мучительно больно осозновать, что ты никто, и что в этом виноват ты сам!..
Я осозновал, что могу чего-то добиться в жизни. Я был уверен, что Вероника была бы моя, если бы не струсил в той ситуации, которая изначально не несла никакой опасности. Но я же не знал, что Вероника попросила друзей детства разыграть спектакль и спровоцировать мой страх. Хотя, в случае настоящей опасности, где гарантия того, что я бы вообще не убежал, оставив девушку одну с неизвестностью. Ведь я же так боюсь боли. Неужели я и вправду такой урод?..
Я же так ненавижу и презираю трусов и разных выродков, которых играют мои любимые актеры в моем любимом кино! Я не могу быть похожим на них! Я не такой! Я ведь вырос на романах Дюма про мушкетеров, где честь и достоинство ценились превыше всего! Потерять честь считалось хуже смерти, а я не просто живу, а наслаждаюсь жизнью, какой бы она не была.
Я решил исправить все. Найти Веронику и объяснить себя самого, пусть она испытает меня снова. То, что прошло очень много времени с дня нашей последней встречи, мало волновало. И то, что она могла быть замужем, причем, удачно, с кучей детей, – тоже. На Веронику это было не похоже. Она ненавидела детей. Конечно, девушка могла измениться во взглядах, превратившись в домохозяйку, но я слабо верил в последнее. Вероника имела бойцовский характер сильной женщины, в отличие от меня.
Я звонил по всме известным мне телефонам и проверял адреса, где так или иначе могли знать, что стало с Вероникой и как ее найти. Однако затея провалилась. Ничего вразумительного я не получил. Тогда я поехал в Город, как раз нужно было прикупить новых фильмов и обновить гардероб манекена, чтобы лично походить по бывшим знакомым, пообщаться с глазу на глаз и, таким образом, собрать информацию. Но и тут не повезло. Со мной либо не хотели разговаривать, либо специально не узнавали, даже послали несколько раз, либо вообще не открывали дверей. Я чувствовал нескрываемое пренебрежение к себе, если не ненависть, но что я им всем сделал такого, чтобы так относиться ко мне? Луну украл что ли у каждого? Я же безобидный мирный человек. Мне и нужно-то всего ничего…
Безусловно, неприязнь попала не в бровь, а в глаз. Я приуныл и не знал, что делать. Бредя по проспекту, я проходил мимо «точек», где продавали диски, не останавливаясь, и бутики с женской бельем в витрине не привлекали внимания. В поисках выхода, я не замечал никого и ничего вокруг, поэтому и дорогу переходил на красный свет. В следствие чего меня сбила машина.
Я упал, но никакой боли не почувствовал и не потерял сознания, да и никаких травм не получил. На ноги же поднялся, когда водитель большого черного «джиппа», который меня сбил, только открыл дверцу машины, чтобы выйти. Им оказалась красивая блондинка в черном латексе, под которым виднелся красный шелк блузки.
-- Ты чё, козел! – налетела она на меня фурией. – Страх совсем потерял?!.
Если бы! У меня отняло дар речи.
-- Ты попал, урод! – неистовствовала девушка и зарядила мне ботфортом на высоком каблуке между ног. Я согнулся в три погибели, морщась от боли и прикрывая место, в которое попал удар, обеими руками. Девушка взяла мой подбородок ладонью и приподняла мое лицо до уровня своих глаз. – В глаза смотри! – приказала. – Фамилия, имя, отчество, быстро! – Я назвал. – Место и кем работаешь, быстро! – Я промолчал. Девушка отпустила меня и саданула слегка в челюсть, после чего вернулась в машину.
Я мелкими короткими шажками перебрался на тротуар, прислонился к столбу, на котором висел светофор, часто дыша, чтобы пересилить боль в паху. Черный «джипп» проехал мимо, потом вдруг остановился, рванул назад и остановился возле меня. Опустилось окошко на дверце. Приятная брюнетка, сидящая рядом с блондинкой-водителем, сняла черные солнцезащитные очки и посмотрела в мою сторону.
-- Здравствуй, Валера! – улыбнулась она.
-- Здравствуйте, -- машинально ответил я. – Мы знакомы?
-- Не узнал? – продолжала девушка улыбаться. – Я так сильно изменилась?
Это была Вероника. Еще красивее, чем прежде, хоть и с черными волосами. Уверенная в себе, как никогда раньше.
Вот я и нашел ее, раздавленный червяк. Зачем? Возомнил из себя неизвестно кого! Вот и получил. Хотел мужчиной перед ней настоящим показаться, а вышло, как обычно. Я даже не удивился, что в машине была она. Закономерность.
-- Не слышу ответа, -- исчезла улыбка с лица Вероники.
-- Нет, -- ответил я. – Просто не ожидал тебя увидеть.
-- Да? – не поверила она. – А уменя другая информация. Ты же меня ищешь. Зачем?
-- Сам не знаю, -- тяжело вздохнул и подумал: не случайно она меня сбила, если знала, что я ее ищу; следила, по-любому.
-- Ладно, -- достала визитку и протянула мне. – Это на всякий случай. Вечером, часиков в семь, подгребай к ресторану «Потсдам», встретимся, поговорим. Извини за наезд и все остальное. Рада тебя видеть, кстати.
Окошко поднялось и «джипп» укатил.
Я еще постоял несколько минут. Закурил. Поиски мои завершились сами собой. Я уже жалел, что затеял их. Судя по всему, Вероника стала большим человеком. Что нас может связывать теперь? Она и встретиться со мной решила из жалости. Хотя, что я теряю от встречи с ней? Разговор ни к чему не обяжет. Опять накроет пустота. А поприсутствовать рядом с красивой девушкой, тем более, любимой, которая превратилась в сногсшибательную женщину, даже поприсутствовать, хватит надолго. И вдруг все не так, как я думаю, и мне, наконец, повезет.


Ресторан «Потсдам» находился на угловой улице между ГУМом и гостиницей «Юбилейная», надо сказать, в очень выигрышном месте. От клиентов, судя по всему, отбоя не было. У дверей, как в самых дорогих отелях Европы, меня встретил швейцар, с дежурной улыбкой пожелав хорощего вечера. Войдя в помещение, я немного растерялся, не зная, куда мне, собственно, надо. Поход в ресторан я соверщал впервые, а когда жил и учился в Городе, ограничивался дешевыми кабаками, где все было понятно с первого взгляда. Своим глупым видом я наверняка привлек внимание и ко мне подошла девушка-администратор. Вкратце я сообщил ей, что в ресторане у меня назначена встреча, что я пришел вовремя, но помещение такое огромное, что, боюсь, заблудиться в нем для меня не заставит большого труда, да и глаза разбегаются от количества людей не только в зале, но и в зеркальных стенах.
-- Если у вас назначена встреча, -- выслушала меня девушка, -- значит, должен быть заказан столик. Вы сами заказывали?
-- Я? Нет.
-- Тогда, может быть, вы назовете фамилию человека, который заказал столик, чтобы я смогла вам помочь, или подскажете, на чье имя столик заказан?
-- Меня пригласила одна… знакомая…
-- Скорее всего, столик заказала она на свое имя, -- заверила меня девушка-администратор, -- вам нужно только сообщить мне ее фамилию, и я проведу вас за столик.
Я назвал фамилию Вероники. Девушка-администратор, никуда не заглядывая, чтобы проверить мои слова, сразу же провела меня через весь зал в глубину ресторана и усадила на уютное кресло-диван в своеобразной нише за резной круглый столик ручной работы, пожелала хорошего вечера и приятного аппетита, подозвала официантку и удалилась. Официантка в черной шелковой мини-юбочке и белой шелковой блузке, не застегнутой, а завязанной на узел под грудью, протянула меню. Она стояла рядом, пока я рассматривал ассортимент блюд и цены на них, ужасаясь дороговизне, на мой взгляд, обедов и закусок, ожидая заказа, со скучающим видом. Понятно и без слов, что я клиент бесперспективный; зачем утруждать себя, помогая в выборе еды непонятно кому?..
Я попросил принести чаю.
-- И все?! – испытала официантка что-то вроде шока. Она и так была уверена, что мой кошелек неказистый, но не до такой же степени… -- Ладно, -- пожала плечами и отправилась выполнять заказ.
Я же ломал голову, зачем Вероника позвала меня в этот ресторан? Еще раз унизить? Поиздеваться?..
-- Привет! – появилась Вероника из ниоткуда и села напротив, такая красивая, такая близкая и такая далекая, в красной шелковой облегающей блузке с двумя верхними расстегнутыми пуговицами, с черными прямыми волосами, падающими на плечи.
-- Привет, -- глухо отозвался я.
-- Что-нибудь заказал уже? – заглядывала она своими выразительными ярко очерченными зелеными, как изумруды, кошачьими глазами в мои, близорукие и узковатые.
-- Да, -- сделал я неопределенный жест рукой, означающий, что возможно, уклоняясь от ее взгляда.
-- Не пойму, -- сказала она, -- что-то не так? Тебе здесь не нравиться?
-- Нет-нет, что ты, -- поспешил успокоить ее, -- все замечательно!
-- Ваш чай! – пренебрежительно подала мой заказ вернувшаяся официантка. – Ой, -- заметила она Веронику и счастливо заулыбалась, будто ее Бог поцеловал, -- здравствуйте, Вероника Юрьевна!
-- Здравствуй, Светочка, -- в ответ улыбнулась Вероника. – Этот человек, -- глазами показала на меня, -- мой гость. Чай унеси и принеси, сама понимаешь…
-- Я мигом, Вероника Юрьевна! – живо официантка схватила мой чай и удалилась выполнять распоряжение Вероники.
-- Ловко ты ее, -- заметил я, имея в виду разговор с официанткой.
-- Ничего удивительного, -- рассмеялась Вероника. – Ресторан-то мой.
-- Да ладно! – не верил я. – Ты шутишь!
-- Нисколько, -- перестала смеяться Вероника. – Все рестораны Города мои, -- добавила. -- Этот же самый любимый. Здесь и главный офис и официантки, которых я лично отбирала. Кстати, каждый столик закреплен за отдельной девочкой. Никакая другая не к своему столику не имеет права даже подходить, не то, что обслуживать. Но это только здесь.
-- Круто, -- восхищенно сказал я.
-- Ну, так что привело тебя ко мне? – подалась Вероника ко мне через столик, облокотившись на него. – Столько лет прошло!.. С чего вдруг вспомнил?..
-- Я и не забывал, -- произнес, погладив ее ладонь, которая не отдернулась, как от прокаженного, а осталась в моей.
-- Продолжай, -- подбодрила Вероника, внимательно глядя мне в глаза, стараясь проникнуть в них, чтобы разобраться самой, чтобы понять, зачем она сидит рядом со мной и почему я ее искал.
-- Понимаешь, -- взгляда я не выдержал и опустил глаза. Ладонь ее дрогнула в моей, готовая к отступлению, но моя удержала. Я поднял глаза и встретился с ее глазами, чувствуя, что увязаю в них, как в тине. Таких умных и глубоких глаз я не видел никогда. Они знали наперед, где я сфальшивлю, а где обману. Неудивительно, что Вероника так преуспела. С помощью глаз она творила чудеса.
Вернулась официантка с подносом, с которого на столик передислоцировались два бокала с вином, ассорти из фруктов, шоколад, нарезанная ветчина.
Мы взяли бокалы в руки.
-- За встречу, -- сказала Вероника, сделала большой глоток, поставила бокал на столик и кинула в рот отломанный кусочек шоколада. – Я слушаю тебя, -- произнесла потом.
-- Понимаешь, -- выпил я вино залпом, -- я долго думал. Я ведь не такой, каким ты меня запомнила. И я хочу доказать тебе это. Все это время я не переставал вспоминать тебя. Ни с кем мне не было так хорошо. Я понимаю, звучит дико после стольких лет, но ты мне нужна, Вероника. Никого, кроме тебя, возле себя я не вижу. Заметь, решил я это, ничего не зная о тебе, ни о твоем положении в обществе, ни о твоем бизнесе. Ты нужна мне любая…
-- В качестве кого? – перебила Вероника. – Жены? Любовницы? Друга?
-- В качестве… любимой женщины, конечно.
-- А ты не подумал, что ты мне можешь быть не нужен? – спросила она. – Ко мне мужчины в очередь выстраиваются, и не чета тебе. Успешные, богатые, красивые. Что ты мне можешь дать?
-- Любовь, -- просто ответил я.
Вероника рассмеялась.
-- Любовь? – сквозь смех повторила она. Потом вдруг резко посерьезнела. – Я любила тебя. Это я тебя любила, Валера! А как ты поступил со мной? Напомнить?
-- Поверь, мне очень стыдно. Я готов что-угодно сделать, лишь бы ты простила меня.
Вероника сделала еще один глоток вина.
-- Хорошо, -- задумчиво произнесла она. – Я прощу тебя. Но, -- загадочно улыбнулась, -- ты сейчас же должен будешь стать передо мной на колени и вылизать, как собачка, мои туфли.
Я не был готов к ее просьбе. Я вообще не ожидал, что она попросит такое… Я остолбенел и тупо уставился на нее. Вероника же опять рассмеялась.
-- Расслабься, Валера! – сказала она. – Я пошутила. Я так шучу, понимаешь? – сделала еще глоток вина. – Если бы ты мне был безразличен, -- вдруг сказала, -- я бы вообще с тобой не встречалась. Я дам тебе второй шанс. Вставай, поехали!
-- Куда? – не знал, радоваться ли мне или опасаться чего-либо, я.
-- Туда, где сбудутся все твои мечты, -- таинственно прошептала Вероника.
Мы сели в «джипп» на заднее сиденье. Вероника строго сказала девушке-водителю «Домой!», та согласно кивнула, и машина охотно тронулась.
В голову ударило, но не вино, хотя Вероника предложила еще выпить и я согласился. Меня пьянила сама ее близость, она была так близко, сидела вполоборота возле меня, что-то говорила, но слов я не разбирал, потому что не слушал, пялясь во все глаза на женскую красоту. Рука Вероники проползла по моему телу снизу вверх, залезла под рубашку, предварительно расстегнув несколько верхних пуговиц, сама Вероника придвинулась ближе ко мне. Я чувствовал биение ее сердца, дыхание ее обжигало меня и сводило с ума. Мои руки легли на ее талию, обхватили кольцом. Я подался вперед, чтобы крепче сжать Веронику в своих объятиях и зацеловать до беспамятства, будучи уверенным, что того же хочет и сама Вероника. Но она ловко уходила от всех моих поцелуев, как боксер-профессионал от ударов противника, а потом и вовсе остановила на себя атаку, прикрыв мне рот двумя пальцами.
-- Не торопись! – сказала она. – Как-то пошло в машине, не считаешь? – спросила.
-- Да, -- отпустил я Веронику и, не зная, куда девать теперь руки, как утопающий за соломинку, схватился за поданный Вероникой бокал вина, -- наверное, ты права.
-- Выпьем? – произнесла Вероника.
-- Да, -- кивнул я, но не сделал и глотка. Смотрел, как пила она, медленно, маленькими глотками.
-- Ты не разочарован во мне? – вдруг спросила Вероника.
-- В смысле? – не совсем понял я вопроса.
-- Ну, могло так оказаться, что ты ожидал совсем не того, что оказалось на самом деле.
-- Мои ожидания превзошли сами себя. Не думал я, что ты станешь такой красивой и богатой.
-- Это может тебя остановить? Ведь, по-моему, ты должен был стать богатым и все свое богатство бросить к моим ногам.
-- Мы расстались, -- грустно произнес я. – Не было ради кого барахтаться.
-- Ну, сейчас мы вместе, -- заметила Вероника. – Не появился стимул совершать подвиги?
-- Пока не знаю, -- пожал я плечами.
-- Что же ты со мной тогда будешь делать? – опять подалась ко мне Вероника, обжигая пьянящим шепотом. – Очень скоро мы приедем ко мне. Лично я, -- взяла она бокал с вином из моих рук и поднесла к моим губам, поила меня как ребенка, пока бокал не оказался пустым. – Лично я, -- продолжила, -- собираюсь тебя связать и отхлестать, как нашкодившего мальчишку, если, конечно, ты не опередишь меня и не свяжешь первым. Только в этом случае ты можешь расчитывать на полное мое повиновение и выполнение любых своих желаний, даже самых страшных.
Вероника лизнула меня в губы и отсела к краю, сложив руки на груди.
Я не знал, что делать и чему верить. Да, я жаждал секса с Вероникой, постоянной близости, но потом, не сейчас. Так, как предлагала себя и вела себя она, быть не должно. Мы не виделись много лет, а расстались странно. Я не был готов к предложению Вероники…
-- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, -- словно читая мысли, перебила она мои рассуждения. – Не парься особо. Когда начинаешь думать – жить не хочется. Все намного проще. Это чистая физиология. К тому же – я нимфоманка. На что ты способен – я давно забыла: хочу восполнить пробелы. Но ты можешь отказаться. Я не обижусь. В любом случае, твоего приглашения ко мне в гости никто не отменял. Посидим, попьем чайку, посмотрим киношку, вспомним, так сказать, молодость…
-- Зачем ты так? – взял я Веронику за руку.
-- Ладно, прости, -- снова заулыбалась девушка. – Все хорошо! – погладила меня по воласам.
Машина остановилась.
-- Приехали, -- сказала Вероника, окрывая дверцу. Она отпустила водителя, договорившись о назначенном времени на завтра, просунула свою руку под мою и повела за собой к подъезду элитной девятиэтажки элитного района Города. Именно в этом доме мы с ней когда-то и мечтали жить. Проходили мимо, всегда останавливались, выбирали окна, принадлежавшие «нашей» квартире. Мечта Вероники сбылась.
В большой и просторный лифт с одной зеркальной стеной мы вошли не одни. Сразу за нами вбежали трое: бритоголовые, в кожаных куртках, спортивные. Я почувствовал что-то недоброе в их появлении, но Вероника оставалась спокойной, не обращая на вынужденных попутчиков никакого внимания, льнула ко мне. Я подумал, что накручиваю себя зря: элитный же район, что здесь может случиться?..
Вышли все вместе.
Меня сильно толкнули вперед. Я споткнулся и растянулся на холодном бетонном полу площадки, расцарапав ладони в кровь при падении. Когда поднялся – увидел, что один из бритоголовых держит Веронику за шею, приставив к ее горлу нож. Двое остальных направлялись ко мне. Испуганное лицо Вероники умаляло о помощи. Из глаз покатились слезы, оставляя черные полосы размокшей косметики.
Я застыл на месте, не в силах шевельнуться. Это повторялось снова. И снова тело мне не повиновалось. Я смотрел на Веронику с таким же умоляющим взглядом, чтобы она простила меня.
-- Деньги на бочку! – встряхнул меня один бритоголовый. – Или мы ей горло перережем!
-- У меня… -- еле ворочая языком, все так же неподвижный, выдавил я из себя.
-- Чё? – крикнул мне в ухо бритоголовый. – Не слышу! Чё ты мямлишь там, дебил? Деньги гони!
Для убедительности того, что положение крайне серьезное, нож к горлу Вероники прижали сильнее, засочилась кровь. Я же получил кулаком в солнечное сплетение и согнулся пополам. Ко мне нагнулся бритоголовый и опять заорал в ухо:
-- Если ты еще не понял, козел, мы тут не шутим. Порешим и телку твою и тебя на раз!
-- У меня… -- снова выдавил я, -- нет денег.
-- А у кого есть?
-- У нее, -- взглядом показал я на Веронику. Тут же почувствовал облегчение. Тело повиновалось мне. Я оттолкнул наклонившегося ко мне и рванул со всех ног вниз по лестнице. Однако у подъездных дверей встретил еще двоих бритоголовых, которые меня схватили, заломали руки и впихнули в лифт, не забыв войти следом.
Выволокли меня на том этаже, с которого я сбежал, где меня ждала Вероника. Прислонившись к подоконнику, она нервно курила. Бритоголовый, который ее ранил, бережно вытирал платочком кровь.
-- Не волнуйтесь, Вероника Юрьевна, -- говорил он ей, -- никаких следов насилия на вашей шейке не останется.
-- Спасибо, Богдан! – произнесла она.
Меня поставили перед Вероникой на колени, задрали голову за волосы, чтобы я не опускал глаза, а смотрел на нее.
Вероника докурила, села рядом со мной на корточки, погладила по щекам.
-- А как все хорошо начиналось, -- сказала. – Ты опять все испортил. Упустил последний шанс, последнюю возможность остаться мужчиной. Жалко мне тебя, Валера, хоть ты и баба!
Вероника поднялась и обратилась к бритоголовым:
-- Не бейте его, ребята! Пускай валит туда, откуда свалился. Руки не марайте о дерьмо.
Мне вызвали лифт и впихнули в него. Отпустили. А я готов был землю грызть, чтобы все вернуть и исправить. Я повернул было назад, но остановился на полдороге. Что я мог сказать? Как оправдаться? Все же все видели! Но ведь с другой стороны, никакая опасность Веронике не грозила, может быть, поэтому все так со мной происходило. Будь угроза реальной, я бы не испугался… Смешно и грустно. Кого я успокаиваю? Видимо, я в самом деле лузер, каких еще поискать, самый маленький и никчемный человек в прямом и в переносном смысле.


Только в электричке, которая увозила меня туда, куда я не хотел и хотел одновременно, я вспомнил, что не купил ни одного нового фильма. Пересматривать я не любил, хотя некоторые пересматривал. В частности, «Однажды в Америке» с Робертом Де Ниро, сагу о Д’Артаньяне с Михаилом Боярским, «Матрицу» с Киану Ривзом и «Малену» с Моникой Беллуччи. Не пересматривать же их снова!..
Меня ничуть не мучили угрызения совести по поводу Вероники, пока я не вобрал в себя определенной кондиции алкоголя. Нужно было кому-то выговориться, доказать кому-то реальному, что не специально я такой непутевый. Я хочу любви, хочу любви Вероники, хочу, чтобы она одела то, во что я одевал манекен, это же изначально для нее куплено; хочу прижиматься к ней, обнимать ее и целовать, ласкать да так, чтобы она не только сладко стонала, но и кричала от удовольствия, попав на седьмое небо…
Как хотел я…
Поэтому вызвонил соседку, бесплатную, так сказать, давалку, которая ко мне неровно дышала, впрочем, как и ко всем остальным, у кого в штанах что-нибудь шевелилось. Она согласилась составить мне компанию в допитии того, что осталось, и всосать в себя всю мою пьяную речь, как губка, избавившись от нее завтра в чьем-нибудь душе.
Она сидела напротив в моей гостиной за столом, который стоял посредине комнаты, такая близкая и такая доступная, не красавица и не уродина. Что-то в ней было такое, от чего местная мужицкая братия слеталась и липла к ней, как мухи на липучку. Она и не работала нигде никогда, насколько я помню, а одевалась и выглядела не хуже Городских модниц. Мы с ней за одной партой в школе отпионерили все 11 лет. Может быть, поэтому она мне ни разу не отказала. По старой памяти. И в Город не уехала. Странно. Но вопросов я ей никаких не задавал. Обидится еще. Она смотрела на меня и улыбалась. Улыбка у нее была какая-то светлая что ли, не такая, как у Вероники, искренняя, жалеющая, настоящая, не испорченная искусственным оплодотворением селикона и жизненным опытом, накладывающим особенный отпечаток, как марка преуспевающей фирмы.
Она сидела, смотрела на меня и улыбалась.
-- Что ты лыбишься, девочка? – сказал я, не спросил, и скорее себе самому.
-- Устал ты, Валера, -- все-таки ответила она.
-- Устал, -- кивнул я согласно. – Все, что не сделаю, не соберу по крупицам, рассыпается, как карточный домик. Наверное, руки не оттуда растут. Нет, оттуда. Все, как у всех, как у тебя, как у Вероники. – Один только звук ее имени вызвал истошный стон из моей глотки, из глаз потекли слезы. – Подлец я, Люба (так звали мою одноклассницу-соседку), а ничего с этим не могу поделать, -- всхлипнув, выговорил я. – Дважды наступил на те же грабли, струсил, как последний никто. Она наверняка теперь меня презирает. А я так хотел показать сегодня, какой я герой и рыцарь, чтобы она поняла, что только я ей нужен и больше никто. Показал. Теперь с этим нужно как-то существовать. Существовать, понимаешь? Я же не повесился только потому, не зарезался, не утопился, не застрелился, что утешение нашел в кино. Хотя бы в кино, хотя бы пару часов, наслаждался жизнью. Да, придуманной, да, ненастоящей, но интересной, полной приключений и любви, наполненной смыслом и жаждой жизни, которой у меня нет, которой я лишен. А я ведь так хочу жить тоже! Совершать подвиги, посвящать стихи любимой женщине… а не получается. У меня получается только хорошо смотреть кино, вдумчиво и внимательно. Я очень хороший зритель, Люба. Эдакий созерцатель реального нереального, беспомощный в действительности. Вот ты, Люба, любишь смотреть кино?
-- Тебе, Валера, на работу нужно устроиться, -- огорошила вдруг соседка, -- тяжелую, физическую, чтобы думать было некогда. Все твои мысли от безделья. И беды, так называемые.
-- Подожди, подожди, -- пытался я уловить, к чему она клонит. – Но ты же не работаешь! – осенило меня.
-- Ошибаешься, Валера, -- опять удивила Люба. – Я своим телом зарабатываю, можно сказать, любовью. И на мысли всякие времени нету, да и на кино тоже. У меня жизнь, Валера, похлеще любого кино. Насыщенная и интересная. С погонями, преданностью, предательством и собственной драматургией.
-- Да ладно! – продолжал я удивляться. – Вот бы не подумал никогда. Так я же не платил тебе никогда! – выпалил.
-- Если ты не платил, -- последовал ответ, -- не значит, что и другие не платили тоже.
Она встала из-за стола.
-- Ты куда? – испугался я, что Люба уйдет и я останусь в одиночестве.
-- Никуда, -- подошла она ко мне. – Тебе отдохнуть надо. Давай обопрись на меня, в кроватку пойдем, баиньки.
-- Я не хочу баиньки, Люба, -- закапризничал я.
-- Хочешь-хочешь, -- подняла меня Люба на ноги, обхватила за талию, а одну мою руку перекинула себе на плечо. – Давай потихоньку потопаем в спаленку.
-- А ты со мной останешься? – еле передвигая ноги, опираясь о соседку, поинтересовался.
-- Останусь, -- пообещала она.
Очень скоро мы оказались в спальне. Люба сорвала покрывало с кровати и одеяло, потом отпустила меня. Я упал лицом в подушку, но ноги забыл где-то на полу. Их вскорости подобрала Люба и закинула на кровать, после чего меня раздела и укрыла одеялом.
-- Только не уходи! – умоляюще простонал я, схватив ее за руку. Но Люба на меня не смотрела. Взгляд ее все время, что мы находились в спальне, косился на манекен, который красовался в спальном комплекте, состоящем из шортиков и маечки из красного атласа. Люба знала про манекен, но никогда его не видела, потому что никогда не оставалась у меня на ночь и в спальне была впервые. Это я оставался у нее. Как всякая женщина, увидев красивую шмотку, она захотела ее заполучить.
-- А что мне за это будет? – присела Люба на корточки у изголовья кровати рядом с моим лицом, обжигая горячим дыханием и любопытством.
-- А что ты хочешь? – спросил я.
-- Раздеть твой манекен, -- смело, не задумываясь, ответила Люба.
-- Раздевай, -- согласился я, -- только не оставляй Веронику голой.
-- Так это Вероника? – подошла Люба к манекену.
-- Ну, да.
-- Хорошо.
Люба сняла с себя всю одежду, потом с манекена, облачилась в обновку, а на манекен натянула свое белье, метнулась к зеркалу в коридор, повертелась там, осталась удовлетворенной и вернулась ко мне.
-- Нравится? – спросил я.
-- Очень, -- прошептала Люба, перелезая через меня на кровати к стенке.
Я повернулся лицом к ней. Мы лежали глаза в глаза. Моя рука легла ей на грудь. Люба убрала руку и погрозила пальчиком у самого моего носа.
-- Давай договоримся так, -- прошептала рот в рот. – Никакого пьяного секса! Но я могу лечь тебе на грудь, а ты меня будешь поглаживать. Я почитаю тебе стихи наизусть и ты быстренько заснешь. Идет?
-- Не идет, -- не понравилось мне Любино предложение.
-- Не капризничай, -- поцеловала она меня. – Ложись на спину.
Я повиновался. Люба уткнулась носиком мне в подбородок, обняла за шею, переплела ноги с моими ногами, и стала нашептывать поэзию Ахматовой. Еще со школы она помнила невероятное количество стихов. Я быстро и тихо уснул.


Среди ночи нас разбудил громкий настойчиво-требовательный и непрекращающийся ни на секунду стук в дверь. Я дернулся было подняться и пойти к двери, но Люба меня опередила.
-- Успокойся, -- сказала она, -- а лучше спи, я сама открою. Тем более, скорее всего, это ко мне.
Она перелезла через меня и соскочила с кровати, зашлепала босыми ногами по коридору, он довольно длинноват, включила свет, открыла дверь, не спросив, кто там.
-- Валера дома? – спросил женский голос.
-- Вы кто? – это Люба ответила вопросом на вопрос.
-- Ты сама-то кто? – нотки незнакомого женского голоса звенели холодной сталью.
Люба, видимо, хотела что-то сказать в ответ, но кто-то ей не позволил. Послышался звук нескольких ударов, а затем звук оседающего по стенке тела. По полу зацокали несколько пар каблуков и в спальне загорелось электричество. С меня сорвали одеяло а, мои слезящиеся от внезапно включенного света моргающие глаза уставились на трех платиновых блондинок в латексе, взявшие кровать, на которой я лежал, в кольцо.
-- Я не понял… -- вырвалось у меня.
-- Сейчас поймешь, -- на стул рядом с кроватью, смахнув все вещи, лежащие и висящие на нем, уселась… Вероника?! Ее тоже облегал латекс. И все они были похожи на супер-герлз из голливудского хоррора. – Сядь! – приказала она.
Я свесил ноги с кровати.
-- Что происходит? – недоумевал я. – Что ты тут делаешь?..
-- Видишь ли, Валера, -- Вероника наклонилась близко к моему лицо, чуть ли не нос к носу, -- ты не оправдал ожиданий. Не исправил ошибок, хотя шанс у тебя был, и немалый. Ты никчемный и никому не нужный хлам, не приносящий пользу ни обществу, ни себе, ни кому бы то ни было вообще. Ты оскверняешь всем своим видом предназначение мужчины. Ты – мусор, Валера, а я мусорщик, который этот мусор уничтожает…
-- Что за бред ты несешь? – перебил я девушку. – Совсем уже от денег крыша поехала?
-- Слушай сюда, урод! – ловко сдавила мне кадык Вероника двумя пальцами, я стал задыхаться. – Никто здесь с тобой не шутит. Ты – прыщ на лице общества, и я тебя раздавлю, не задумываясь, но у тебя есть выбор. Либо ты умрешь сегодня, либо подпишешь контракт.
-- Какой контракт? – захрипел я. – С чего это мне умирать?..
Вероника отпустила меня, я закашлялся, придерживая горло, как самую драгоценную вещь в мире. Моя любимая девушка сделала какой-то знак одной из блондинок. Та на несколько секунд вышла из комнаты, а появилась, таща по полу за волосы Любу. Недвижимое тело ее бросила мне под ноги. У нее была сломана шея, голова оказалась лицом там, где положено быть затылку. Увидев это, я поджал под себя ноги, а потом и вообще забрался с ногами на кровать.
-- Ты умрешь красиво и романтично, -- сказала Вероника. – От удушья шелкового изобилия. Запеленутый в несколько метров ткани и перевязанный атласными ленточками, как грудничок.
Словно в доказательство ее слов, та же блондинка, приволокшая мертвую Любу, снова вышла и быстро вернулась, аккуратно положила на кровать рулон зеленого шелка.
-- Есть возможность избежать смерти, -- продолжала Вероника, -- но только в том случае, если ты подпишешь соглашение на свое бессрочное использование в качестве бессловесного исполнителя любой воли твоего хозяина.
-- Это рабство что ли? – не верил я ни своим ушам, ни глазам.
-- Называй, как хочешь, -- ответила Вероника. – Вот бумага и ручка, -- протянула мне красную папку, -- подписывай!
-- Это что, розыгрыш какой-то? – провел я рукой по лицу. – Меня скрытой камерой снимают?..
-- Да кому ты нужен! – выдала активная блондинка. – Решай быстрее! И так с тобой нянчимся!
-- Это бред какой-то!.. – повторял я, не обращая внимания на протянутую руку с папкой.
-- Обработайте его, -- поднялась Вероника со стула, -- только не сильно. – Закурила и вышла в коридор, затем на улицу.
Меня стянули с кровати на пол. Стали пинать ногами. Били умело и знающе, так, чтобы было больно, но по возможности безвредно для организма. А я боль не переносил, не было у меня терпения и выносливости. На войне меня либо убили бы одним из первых, либо я выжил бы, став предателем, но потом меня все равно бы убили. Я закричал, чтобы пинать перестали, что я все подпишу, только бить больше не надо.
Блондинки, как по команде, отошли, снова встав вокруг меня полукругом. Пришла Вероника, склонилась надо мной.
-- На кого ты похож, Валера! – сказала она. – Мне даже жалеть тебя противно. Мужчина называется. Подписывай, -- протянула раскрытую папку и показала, где поствить подпись. Я все подписал. – Теперь вставай! – приказала, передавая папку одной из блондинок. – Раздевайся!
-- Я же и так раздет, -- заперечил я было.
-- Молчать! – последовала пощечина. – Раздет недостаточно. Раздевайся!
Я повиновался.
-- Одевайся! – бросила мне в лицо Вероника полиэтиленовый пакет с какой-то одеждой. Это была черная шелковая пижама с капюшоном.
-- Спиной повернись! – приказала Вероника после того, как я переоделся, связала мне руки. – Пошел на выход!
Она приблизилась к манекену, точной своей копии, внимательно посмотрела на куклу, достала сигарету, чиркнула спичкой, поднесла к парику на голове манекена, затем к сигарете.
Манекен запылал.
Меня вытолкали на улицу, где еще одна блондинка обливала дом бензином, подвели к «джиппу».
Скоро все девушки оказались около машины. В салон никто не заходил, пока не убедились, что дом сгорит.
-- Тебя больше нет, -- сказала Вероника и натянула мне на голову капюшон, перетянув на шее его атласной ленточкой, после чего впихнула в машину.
Когда «джипп» тронулся, я стоял в его салоне на коленях, а голова была зажата между ног Вероники.
Блондинки всю дорогу смеялись, вспоминали своих ухажеров, восхищались их силой и храбростью, щедростью и неутомимостью в постели. Вероника молчала. Рука ее лежала на моей голове, иногда поглаживая затылок. А я ломал мозг в размышлениях, что произошло и как такое могло вообще происходить? В секту ли какую попала Вероника или масонские ложи возобновили свою деятельность, в одну из которых девушку угораздило затесаться? В то, что я мог быть в случившемся сам виноват, тогда я не верил, у меня и мыслей не возникало о собственной причастности к новой действительности. Я же безобидный человек, кому я сделал что-то плохое? Но и ничего хорошего, в общем-то, тоже. Любу только жалко. Пострадала из-за меня.


Ехали достаточно долго. Когда остановились, меня вытолкали из машины. Поскольку ноги затекли, находясь долгое время в одинаковом положении, я упал, благо, на траву, а не на асфальт. Разбил бы не только колени, но и нос. Капюшон с меня сняли и глаза встретились с ярким солнечным днем, пестрым от зелени вокруг.
Я оказался перед барачного вида жилым строением с тремя входами, огороженных друг от друга полусгнившим забором. У одного входа и дверь сгнила, оставив одно название от двери, и крыша покосилась. Прямо напротив, в пяти шагах от этого входа, распологался деревянный сортир, такой же гнилой, как дверь, и разваливающийся прямо на глазах.
За спиной пахло хлебом. Я оглянулся и увидел здание хлебопекарни, а чуть поодаль, справа, три мусорных полупустых контейнера. Привезли меня, судя по всему, в какой-то мало известный, скромный городишко, которого могло даже и на географической карте не быть.
Вероника толкнула ногой такую же , как сортир, разваливающуюся калитку, висевшую ошметками на петлях, увлекая за собой остальных вместе со мной вглубь двора, заросшего травой, остановилась у другой, железной калитки, перехваченной толстой проволокой, сняла проволоку, растворила калитку настежь, пропустила меня и блондинок вперед, закрыла калитку.
Арочный свод входа в дом, в который мы вошли, не менялся и внутри помещения, состоящий из двух комнат, кухни и длинного коридора. При чем коридор проходил сплошной линией, заканчивающейся большой залой, а комнаты размещались слева от него. В эту залу с двумя задрапированными окнами меня и привели. Здесь стоял стенной шкаф, наполовину из стекла, диван, телевизор, стол, несколько стульев, обшитых красным шелком, голый пол аж вздулся от сырости. Вероятнее всего, в доме не жили, использовали, как перевалочный пункт.
Мне развязали руки, приказали раздеться, усадили на стул. Одна из блондинок достала из стола филеровочную машинку и обрила мне голову. Так же с моего тела временно удалили всю растительность, от бровей на лице до волосков на пальцах ног. Полную эпиляцию мне предстояло пройти в будущем. После этого вывели на улицу, завели в прямоугольное кирпичное строение, напоминающее пенал, как раз расчитанное на средний рост человека, чтобы поливать из шланга водой, предварительно всунув в руку мыло.
Надо сказать, помылся я с удовольствием, хоть и с неудобством, избавившись таким образом от последних объятий алкоголя. В голове перестало звенеть и не хотелось пить, а интерес к происходящему наоборот набирал обороты, заставляя ошушать себя героем кино, как я думал.
Выключив воду и убедившись, что на мне нет больше ни одной волосинки и ни капли грязи, блондинки наградили меня полотенцем и провели назад в дом.
Вероника сидела за столом и заполняла какие-то бумаги, на мое возвращение никак не прореагировала
Я вытерся досуха и полотенце забрали. Протянули точно такую же пижаму, в какой я был, только новую, подождали, пока оденусь, и снова связали руки за спиной. Посадили на стул, привязали ноги к ножкам стула, на шее затянули петлю и прикрепили к спинке стула.
Вероника оторвалась от бумаг и повернулась ко мне.
-- Теперь ты будешь жить здесь, -- сказала.
-- Прямо тут? – спросил я.
-- Не совсем, -- ответила Вероника. – Я имела в виду место.
-- И как оно называется? – поинтересовался я.
-- Тебе это знать незачем, -- заверила Вероника. – Ты забыл, что тебя нет. Искать тебя никто не будет, даже если менты поймут, что труп не твой в сгоревшем доме.
-- И что со мной будет? – спросил я.
-- Ты же все добровольно подписал, -- заметила Вероника. – В контракте все подробно написано. Нужно было сначала ознакомиться с ним, прежде, чем подписывать. А будет с тобой то, что ты подписал, со всеми вытекающими.
В дверь позвонили. Одна из блондинок пошла открывать и вернулась с не старой еще и довольно привлекательной женщиной с мелированными волосами, в белой облегающей футболке с изображением Микки Мауса на груди и в джинсах. Жадным взглядом хищницы она сфотографировала меня, оставшись довольной, повернулась к Веронике, которая тут же подсунула ей заранее приготовленные бумаги. Женщина охотно подписала там, где требовалось, подошла ко мне, чтобы разглядеть поближе.
-- Как зовут? – спросила.
-- Валера, -- ответил я.
-- Сколько лет?
-- Тридцать.
-- Женат?
-- Нет.
-- Привлекался?
-- Нет.
-- Вредные привычки?..
-- Курю, выпиваю…
-- Словом, как все, -- перебила меня женщина. – Мазохист? – вдруг спросила.
-- Не понял, -- ответил я.
-- Значит, будешь, -- аж задрожала от сладкого предвкушения женщина.
Вероника сделала какой-то знак своим блондинкам и те оттащили от меня женщину, уже готовую броситься на меня и разорвать на части.
-- У вас строго назначенное время, -- сказала Вероника женщине. – Если будете своевольничать – сделки не будет, -- предупредила.
-- Да-да, я понимаю, -- согласно кивала женщина, но пожирая меня глазами. Она взяла сумку, которая держала одна из блондинок, достала из нее довольно толстую пачку денег, перетянутую резинкой, отдала Веронике и направилась к выходу. Блондинки ее проводили.
Вероника спрятала деньги в стол, отвязала меня от стула.
-- Пошли! – толкнула вперед.
-- Куда? – машинально вырвалось у меня.
-- Увидишь, -- ответила Вероника.
Она открыла дверь комнаты, в которой, кроме широкой кровати ничего больше не было, не было и окон, движением колен отодвинула кровать, под которой обнаружился вход в подвал, закрытый крышкой, как от колодца. Вероника дважды стукнула ногой по ней и крышка будто провалилась, вероятно, сработал какой-то механизм или кто-то, кто этим механизмом управляет, ее открыл.
-- Спускайся! – приказала она.
По очень удобной лестнице мы спустились в подвал, глубиной с колодец, очутившись перед жедезной дверью с ручным кольцом. Вероника взялась за кольцо и несколько раз ударила им по двери. Через несколько секунд дверь отворилась и нас встретили две блондинки, охраняющие, видимо, вход. Вероника отдала им бумаги. Одна из блондинок позвонила по телефону, находящемуся на столе, за которым девушки сидели, листая глянцевые журналы, а я разглядывал место, в котором очутился.
Это был длинный коридор, ярко освещенный, с железными дверьми по бокам, расположенными с точным интервалом друг от друга. И походило все это на каземат.
Из глубины коридора, переваливаясь с ноги на ногу, плыла какая-то фигура, своей тушей занимая все пространство. Она что-то жевала и отрыгивала на ходу, болтая в воздузе поясом шелкового длинного серого халата.
-- Принимай, Рыгоровна! – подтолкнули меня к туше жира и сала, именуемой женщиной, когда та приблизилась к нам вплотную.
-- Куда его? – схватила Рыгоровна меня за шею сзади и сдавила ее медвежьей хваткой.
-- В тринадцатую, -- ответила Вероника.
-- Он у нас V. I. P.? – уточнила Рыгоровна.
-- Типа того, -- прозвучал ответ.
Рыгоровна развернулась на 180 градусов вместе со мной и, используя меня вместо средства опоры, двинулась назад.
Мы остановились у железной двери в середине коридора. Рыгоровна стукнула по ней один раз кулаком, дверь открыла блондинка в костюме горничной, окинула меня оценивающим взглядом, пододвинула к порогу таз с водой, приказала вымыть ноги, что я и сделал. После проведения необходимой процедуры, дерь закрылась, отделив коридор и Рыгоровну от меня, оставив наедине с «горничной».
Я оказался в довольно уютной прихожей с еще тремя дверьми, помимо входной. Одну из них, по правую мою руку, «горничная» открыла и рукой пригласила перешагнуть порог моего нового жилища. Как только я оказался за порогом, дверь закрылась.
Это была очень компактная комнатка на вид. Стены обиты голубым шелком, пол устлан тоже голубым. В одном углу – большая кровать с красной шелковой постелью и с резными столбами вместо спинок, в другом – разнокалиберные цепи с наручниками, хлысты, дубинки, висящие на стене. Больше ничего.
Я присел на кровать и задумался.
С моей стороны за все время не было проявлено ни намека на сопротивление, ни мыслишки на побег. Меня все устраивало, насколько я понимал, смирившись с собственной участью, тем более, что никакой угрозы жизни пока и не пахло. Да и как сопротивляться магнетическим будто взглядам бесконечных блондинок, красивых, уверенных в себе, но одинаковых?.. Стоп! Вот именно! Все девушки похожи друг на друга, как сестры-близнецы или клоны. Ни страха, ни жалости, никаких вообще эмоций они не выражали, словно конвейерные, за исключением двух-трех. Да, они скорее напоминали машины, а не людей, и каким-то образом паролизовали волю своих жертв, по крайней мере, я так ощущал. Вероятнее всего, что я не первый и не последний в их списке: дверей в подвале достаточно, не исключено, что за ними томятся такие же, как я, не оправдавшие себя мужчины.
Я не знал точно, но догадывался, что со мной произойдет в ближайшем будущем. Вот значит как Вероника сколотила состояние, за счет несправедливо обиженных и униженных женщин, для которых в этом подземелье устроила что-то вроде матча-реванша, дав добро на истязания и издевательства убогим над убогими. Со своими получеловеками-полумашинами блонди Вероника вычисляла подходящие кандидатуры мужской особи, похищала их и просто тупо делала на них деньги. Интересно, как давно она этим промышляет и откуда целая армия девушек с мертвыми глазами у нее в подчинении? Да и место откуда взялось?..
Конечно, я мог ошибаться, сослаться на разыгравшееся воображение в замкнутом пространстве, произошедшее от страха, потому что склонность к этому чувству во мне была велика. Но удостовериться в обратном пришлось уже через несколько часов, когда дверь открылась и в комнатку вошла та мелированная женщина, но уже не в симпатичной футболке с Микки Маусом на груди, а как в латы, закованная в латекс, в сопровождении «горничной», которая, видимо, была прикреплена к комнатке и отвечала за все происходящее и за меня в том числе перед Вероникой, как та официантка в ее ресторане за столик.
На меня посыпался град ударов. Сильных, резких, режущих. Мелированная женщина спускала весь свой гнев, вызванный мужчиной, который ее когда-то обидел, на меня. Однако я не кричал, как, видимо, расчитывалось, не стонал, не скулил, не ныл, не умолял прекратить и пощадить, хоть было очень больно, а боль я изначально не мог переносить. Во мне что-то такое проснулось, чего я не понимал и не мог дать объяснения, по крайней мере, сейчас. А она все хлестала и хлестала, пыхтела и задыхалась от ненависти и досады на мое молчание, покрывала меня таким матом, которого я раньше и не слышал никогда, видимо, полученное, впитанное с побоями от мужчины, обидевшего ее.
-- Время вышло! – остановила на полпути занесенную руку женщины для очередного удара «горничная» и увела клиентку. Вернулась она через какое-то время. Сняла с меня, разрезав ножницами, мокрую от пота и крови одежду, нанесла кисточкой какую-то мазь из банки, похожей на емкость для краски, на всю спину, стала втирать руками в кожу. Сначала пощипывало, потом стало даже приятно. Ту же самую мазь «горничная» намазывала и на пятна от крови на полу, которые моментально исчезали. Не так быстро, но за ночь, мои раны так же исчезали, с каждым нанесением мази прибавляя силы и выносливости.
Почти каждый день со мной кто-нибудь что-нибудь делал. Я терпел, зная, что буду вознагражден, ожидая, как манны небесной, очередной порции мази, после применения которой меня бросало в крепкий, но сладкий сон, в котором я видел себя настоящим рыцарем и воином, добивающимся ратными подвигами любви Вероники. Она приходила раз в неделю, наверное, по воскресеньям, счет дням я не вел, поэтому предположил. К ее приходу меня тщательно подготавливали. «Горничная» ставила на колени и скручивала так, чтобы я и пошевелиться не мог, но никогда не оставалась в комнате, в отличие с другими клиентками. Это и понятно, Вероника же хозяйка!
Она влетала, как тигрица, в комнату и наносила несколько ударов Проделывала она это с завидным постоянстовом, а сделав дело, тут же, так же стремительно, как влетала, так и вылетала из помещения.
Однажды она осталась. Наградила меня очередной порцией и растянулась на кровати.
-- Скоро ты будешь готов, -- вдруг нараспев произнесла.
-- Готов к чему? – спросил я.
Вероника поднялась и села на кровати, свесив ноги.
-- К добыванию денег для меня, -- сказала. – Ты думал, мы просто так возимся с тобой? Все, что с тобой происходило за последнее время, что-то вроде тренировки, как у боксеров. В тебя вкладывали средства, теперь ты их будешь отрабатывать.
-- Все это тренировка?! – полезли у меня глаза на лоб.
-- Ну да, -- кивнула Вероника. – А ты думал, мы живодеры какие, мучители? Мучаем тебя ради собственного удовольствия?
-- А разве нет?
-- Ну, -- Вероника сделала задумчивый вид, -- в чем-то ты прав. Деньги за тебя я выручила приличные, но они ничто по сравнению с той суммой, на которую я расчитываю с твоей помощью.
-- Ты уверена, что я буду тебе помогать?
-- А куда ты денешься? – весело улыбнулась Вероника. – У тебя нет другого выбора. Просто сдохнешь. – Она подошла ко мне, села рядом, спиной опираясь о мое тело, провела по нему руками, потрепала за щеки, как собаку. – Признаюсь честно, -- сказала, -- очень не хочется, чтобы ты умер.
Вероника поднялась с пола позвала «горничную». Та сняла с меня цепи.
-- Ложись на кровать, -- сказала мне Вероника, -- только без глупостей, а то я пожалею о своих словах.
Я подчинился. Вероника легла рядом, рука ее загуляла по моей груди снизу вверх и наоборот, язык облюбовал шею, тоже прогуливаясь, как денди по мосту.
-- Может, я сверху? – предложил вдруг.
-- Не заслужил еще, -- прошептал ее рот, вызывая мой на поединок поцелуев.


Утром, когда «горничная» принесла мне кожаные мягкие штаны, Вероники уже не было. Ее исчезновение не удивило. Кто я для нее? Со стороны Вероники, можно сказать, хозяйки судьбы, проведенная в моем обществе ночь выглядела как милость, не иначе. Вряд ли я мог расчитывать на что-то большее. Как говорится, ничего личного, это бизнес. Удивило меня другое. Штаны. При чем, не имеющие к шелку, везде и всюду окружавшему меня, никакого отношения.
-- Вы ничего не перепутали? – взяв их в руки, обратился я к «горничной». – Это точно для меня?
-- Одевай и не задавай лишних вопросов! – ответила моя надзирательница.
Как только штаны оказались на мне, «горничная» рукой показала на дверь.
Вот значит как? Освобождение что ли?
-- И не мечтай! – будто прочитав мысли, подтолкнула меня к двери блондинка.
Пройдя через «предбанник», я оказался в коридоре, уткнувшись в ливер Рыгоровны, которая повернула меня к себе спиной и напутствовала шагать вперед легким шлепком в плечи.
Мы двинулись вглубь коридора, извивающегося, как змея, по всему пути следования, где с налепленными друг на друга дверьми комнат по бокам, где абсолютно голыми стенами. Скоро коридор сузился, приведя к тупику в виде узкой и маленькой двери, к которой мог пройти только я один. Рыгоровна остановилась за несколько десятков шагов от нее, потому что могла застрять в проходе. Она по рации сообщила кому-то о моем приходе и, когда я был на подходе к двери, меня уже ждали.
За таинственной дверью оказался круглый зрительный зал на несколько сотен мест, расположенный вокруг арены, окруженной в высоту трехметровой клеткой, полностью заполненный зрительницами самого разного возраста, от школьницы до престарелых бабулек. Они дружно скандировали, улюлюкали, свистели, пищали, кричали, ревели, создавая невообразимый шум и гам, болея и переживая, скорее, за собственный карман, который мог либо опустеть, либо наполниться выигрышем, чем за тех, на кого они делали ставки, и которые боролись на арене в клетке, как гладиаторы, за свою жизнь. Я это сразу понял, едва переступил порог. Да, Вероника не дура, раз организовала такое производство! Поиметь дважды своих жертв и клиентов, как минимум, это круто! Но меня зачем сюда привели, я не понимал. Я ведь и драться-то не умел, в жизни никого ни разу не ударил. А схватки происходили серьезные. Не на жизнь, а на смерть, безо всяких правил.
Вероятно, цель Вероники состояла в том, чтобы никчемным мужчинам, вроде меня, дать последний шанс и показать, на что те способны. В конце концов, умереть, как мужчине, в поединке. Благородная цель, нечего сказать.
Мимо пронесли безжизненное тело, похожее на кровавые куски мяса. Не повезло бедняге. Следом за ним под конвоем неизменных блондинок прошагал победитель. Они сдали его моим провожатым и повернулись ко мне.
-- Топай к арене! – приказали.
-- Зачем? – под дурачка закосил я.
Одна из блондинок зарядила мне в солнечное сплетение кулаком. Я согнулся от боли, схватившись за живот. Вторая блондинка развернула лицом к арене и легонько подтолкнула пинком по нужному направлению.
Оказавшись в клетке, ярко освещенной электричеством, я затравленно-испуганно огляделся. Никого не было. Но это и настораживало. Знакомо по фильмам. В любой момент жди подвоха. Сердце учащенно забилось, пытаясь вырваться из грудной клетки и улепетнуть куда подальше, как заяц от волка. Я кружил на одном месте на полусогнутых ногах, как гладиатор в кино, ожидая внезапного нападения. Но ничего не происходило. От напряжения и неизвестности пот стекал ручьем, во рту пересохло, сердце бухало так, что казалось, вот-вот взорвется, раз спастись не удалось.
И тут меня отбросило к противоположной стенке клетки с такой силой, что я чудом не раскроил себе башку о железные ее крепления. Не успел я очухаться и кое-как взобраться на колени, как был поднят в воздух на чьих-то вытянутых руках и снова брошен в другой угол арены. Всем туловищем плашмя я шмякнулся о деревянный, скользкий от крови и пота, пол. Адская боль от сломанных ребер пронзила мозг тысячей игл. Меня схватили за ногу, раскрутили над собой, как молот, и метнули, куда глаза глядят. На высоте двух метров меня приняла сетка клетки и отшвырнула назад спиной об пол. Я поджал под себя ноги от нестерпимой боли во всем теле, проиграв бой, даже ни разу не увидев противника, и вырубился.
Очнулся уже в своей комнате. Я лежал на полу, предусмотрительно накрытом клеенкой, лицом вниз, скуля от боли.
Послышались стремительные шаги, остановившиеся возле меня.
-- Поднять! – узнал я голос Вероники.
Две блондинки рывком подняли меня за руки, но ноги не держали. Я буквально повис на девушках.
-- Сделайте так, чтобы он стоял! – приказала Вероника.
С помощью цепей меня поставили буквой «Ж», но голова все равно падала.
-- Держите голову! – снова отдала приказ Вероника.
Блондинки сдедали проще. Они и голову присобачили цепью так, чтобы она все время находилась в одном положении, и отошли в сторону.
Вероника зажала по кастету в каждой руке и начала меня молотить, как грушу, чередуя удары по лицу и по корпусу, только зубы успевали отскакивать да кровь брызгать во все стороны.
-- Ты что, козел, натворил?! – комментировала Вероника каждый удар. – Я на тебя столько денег поставила! В тебя, дебила, столько вбухала! Чтобы дырку от бублика получить, так что ли? Ты кем себя возомнил? Ты перед кем меня опозорил? Это же немцы! Ты же их так ненавидишь! На словах, сука! А как до дела дошло, не ударил ни разу! Ты сам хуже фашиста! Или ты считаешь, что наши дружеские отношения с гансами да фрицами проверены годами, как некоторые дегенераты? Ты же не такой! Помнишь, как возмущался поведением их? Что они забыли тут? Кто их вообще пускает сюда после того, что они натворили? Ты должен был завалить этого немца, а не летать по арене, как стрекоза!..
С последними словами Вероники прекратились и удары. Она устала. Села на кровать, прерывисто дыша, отвела душу. Посидев так несколько минут, позвала «горничную».
-- Сделай с ним что-нибудь, -- сказала ей. – Завтра он должен быть вменяем.
-- Постараюсь, -- произнесла девушка.
-- Не постараюсь! – рявкнула Вероника. – А сделай!
«Горничная» кивнула, что поняла. Вероника переоделась в чистое, смазала мазью костяшки пальцев и в сопровождении блондинок удалилась из комнаты.
«Горничная» сняла меня с цепей, я с тихим стоном свалился на пол, ничем не удерживаемый. Она уложила меня на кровати сначала на живот, стянула штаны, намазала мазь по всему телу кисточкой, но руками впитываться мази в тело уже не помогала, как раньше. Видимо, мазь была другая и впитывалась моментально, заживляя раны с большей скоростью, чем прежняя. То же самое «горничная» проделала и со спиной, затем повторила процедуру на лице и на голове. После этого положила меня на бок, разделась догола и легла ко мне в постель, оплела руками и ногами меня, прижимаясь всем своим телом к моему. Таким образом, насколько я сооброжал, девушка делилась со мной своими жизненными силами. Их переход я почувствовал сразу. Боль прекратилась, голова прояснилась, осмысленным взглядом я утонул в ее глазах. Просунув свой язык мне в рот, «горничная» долго зализывала кровоточащие десны, выковыривала обломки зубов, на месте которых тут же вылупливались, как почки на деревьях, новые зубы. Потом я почувствовал, что вхожу в нее, как в золотой роскошный дворец, поднимаюсь на самую крышу, к золотому петуху, и падаю вверх, вот-вот достигну облаков, на одном из которых сидит она и улыбается.
Не отрывая глаз от моего лица, ни на секунду не покидая рта, обвивая меня, словно лиана дерево, девушка медленно дернулась, вжимаясь в меня, впитываясь, как в губку вода, проникая, как очень нежный клещ, чтобы я достиг облака, на котором она ждала меня.
Ее улыбка, встретившая меня на небе, выключила все мои двигательные функции и нокаутировала в сон.
Открывая глаза, выбираясь из чрева сна, как из ямы, увидеть возле себя «горничную» я не ожидал. Она тихо и спокойно спала, уткнувшись носиком мне в плечо, но всем своим телом мое продолжала держать в плену, сладком плену, если честно. Я провел рукой по ее щеке, спрятал за ухо рассыпанные локоны волос. Девушка открыла глаза. Такие же по цвету, как стены комнаты, наполненные светом и радостью.
-- Привет! – сказал я.
-- Привет! – прошептала она в ответ.
Очень долго смотрели мы друг другу в глаза, почти не моргая, привыкая что ли к чему-то новому, связывающему нас отныне как одно целое, вопрошая, не ошиблись ли в содеянном. Потом ее губы коснулись моих и она с новой силой прижалась ко мне всем телом, чтобы через секунду уже оттолкунуть, освободить меня от себя, перекатиться к краю, мгновенно встать и облачиться в прежний наряд «горничной».
-- Я рада, что смогла тебе помочь, -- сказала она после.
-- Зачем? – спросил я, оставаясь в постели.
-- Другого выбора не было, -- ответила девушка и присела на край кровати.
-- Выбор есть всегда, -- взял я ее за руку и девушка руки не отняла.
-- Не в этом случае, -- грустно констатировала она.
-- Что-то случилось? – понял я, что «горничная» тяготится какой-то тайной и ей невмоготу больше сдерживать ее внутри себя.
-- Случилось, -- кивнула девушка.
-- Расскажи, -- попросил я.
-- Тебе это надо?
-- Надо, раз прошу, -- настаивал я на своем.
-- Ладно, -- согласилась та. – Я ведь не по своей воле нахожусь здесь, -- начала. – Еще неизвестно, кто из нас с тобой больше пленник.
-- Не понял, -- стал я внимательно вслушиваться в слова «горничной».
-- Я местная, -- продолжала девушка. – Жила в доме наверху, работала в местном Доме культуры методистом. Дом не мой, родители сняли, но меня все устраивало. Однажды ночью я проснулась от шороха отодвигаемой кровати, на которой спала. Я ведь даже не знала, что под кроватью скрывается вход в подвал, который оказался вовсе не подвалом, а немецким бункером, построенном еще в 1941-ом году. Естественно, я испугалась, увидев в полумраке отряд одинаковых блондинок, выходящих из-под пола, как в лучших сценах голливудских ужастиков. Закричала так, что стекла повысыпались из окон. Меня слегка придушили, потом пообещали жизнь взамен на согласие сотрудничать. Знала бы я, что это будет за сотрудничество!.. Хотя, скорее всего, тоже согласилась бы. Все лучше, чем умереть. Чего только со мной не вытворяли, тебе и не снилось! Подкладывали к самым изощренным извращенцам и подонкам: такие твари платили огромные деньги за развлечения со мной. Еще бы, я единственная девушка в этой клоаке. Самым противным были не пытки, которым я постоянно подвергалась и привыкла к ним, даже удовольствие научилась получать, а когда заставляли сосать и глотать, сам нонимаешь что. Меня выворачивало наизнанку после всех таких контактов. Клиентам, понятно, это не нравилось и они избивали меня до полусмерти. Но на следующий день на мне не обнаруживали ни царапины, ни даже намека на какое-либо увечье. Именно тогда Веронике Юрьевне и пришла в голову мысль устраивать бои без правил, приглашая представителей Германии в соперники тем людям, которых она не считала мужчинами, но давала возможность стать ими на арене в бою. Любого изувеченного бойца я ставила на ноги на следующий день. Благодаря своему дару исцеления я получила это место, наблюдать тебя, а заодно изготовлять мазь, которая помогает от всех полученных ран.
-- А уйти не пыталась? – прервал я девушку.
-- Я ведь целительница, а не волшебница, -- грустно улыбнулась она.—Да и не уйти отсюда.
-- Ну, это мы еще посмотрим, -- скорее, себе, чем «горничной», сказал я и спросил: -- А что за странный выбор в противнике? Чем Веронике немцы не угодили?
-- Во время второй мировой войны, -- прозвучал ответ, -- немцы уничтожили всю семью ее бабушки и дедушки, а несколько лет назад в Германии погибли ее муж и брат. Немцев она ненавидит люто.
Вот оно что. Теперь понятна кипучая жизнедеятельность Вероники. Понятна и моя роль в ее действе. Вероника прекрасно запомнила мое отношение к немецкой нации, которую я и сейчас называю фашистами, спустя столько времени. Но я не верю ни одному слову новых немцев, говорящих о мире и дружбе народов, хоть убейте, потому что они дети и внуки тех, кто пришли на нашу землю, чтобы уничтожить все живое на ней. У них одна кровь, одни гены. Если в славянских странах бесчинствуют неонацисты, размалеванные в свастику, значит, немцы к этому причастны. Это мое субъективное мнение. Одно только меня смущало раньше, когда я видел в кафе или просто на улице немцев, да еще общающихся на своем языке, ни разу не подошел и не врезал по их наглым харям, которым не сидится дома. Чего вы претесь сюда? Чего вам здесь надо?..
-- Эй, ты что, заснул? – встряхнула мою руку «горничная». Видимо, я так ушел в мысли, что ненадолго отрешился.
-- Как тебя зовут? – вдруг выпалил я, хотя меня давно подмывало спросить ее имя.
-- Яна, -- ответила девушка.
Я назвал себя. И только мы собрались обменяться поцелуями, словно обручальными кольцами, как в комнату фурией влетела Вероника, как в броню, закованная в латекс.
-- Воркуете, голубки? – отшвырнула она Яну от меня так, что девушка отлетела к двери и ударившись головой, сползла на пол. – Я не для того тебя перевоспитывала, -- набросилась на меня, -- чтобы ты тратил мною подаренные тебе силы на всяких потаскух!
-- Она не потаскуха! – возразил я спокойно и уверенно, не дрогнув и не сдвинувшись ни на миллиметр с места.
-- О, посмотрите на него! – захлопала в ладоши Вероника. – Какой герой! Какой защитник униженных и оскорбленных! Сам давно из их лагеря? – встала она надо мной с видом львицы. – Но таким ты мне больше нравишься. – Быстро успокоилась. – Я знала, что с тобой все получится. Все-таки на благородных книжках воспитывался.
-- Некоторые из них, -- перебил я ее, -- написали Гете, Томас Манн, Гейне, Шиллер, Ханс Фаллада, Брехт, Келлерман… Список продолжать?
-- Только не надо сейчас интеллектом давить, -- возразила Вероника, -- я и без тебя знаю, что не все немцы – ублюдки.
-- Все, -- не согласился я.
-- Да ладно? – впервые за последнее время с интересом посмотрела на меня Вероника.
-- Писатели – не люди, -- объяснил я. – Они – звезды, летящие на землю с высоты, и никаких национальностей не имеют.
-- Сам придумал или подсказал кто?
-- Подсказали.
-- Значит, вернешь мои деньги?
-- Верну.
-- Ну, смотри, -- явно обрадованная исходом разговора, произнесла Вероника и направилась к выходу. – Отвечаешь башкой за него! – пригрозила кулаком Яне, которая уже поднялась с пола и стояла, прислонившись спиной к стенке у двери. – Чао! – послала мне воздушный поцелуй и ушла.
Я бросился к Яне, но она меня остановила одним движением руки.
-- Не сейчас, -- сказала она и тоже вышла.


Бой предстоял жестокий. Я это понял сразу, как только оказался перед зарешеченной ареной. Внутри меня ждал тот самый противник, что и в прошлый раз, которого я ни разу не углядел и которому ни разу не смог дать сдачи. Мысленно я обозвал его «Рамштайном». Типичный фашистский боров, яркое подтверждение предка – нациста-эсэсовца, хозяйничавшего в свое время на нашей земле. Рамштайн тоже выглядел завоевателем-победителем, ни капельки страха. Уверенность в своих силах и возможностях аж выпирали из него. Еще бы, с таким торсом и мускулатурой! Это я худенький да щупленький, щелбаном можно надвое переломать.
Как забрало в рыцарском шлеме, поднялась вверх дверца клетки и меня вытолкнули на арену. Как загнанный в угол зверь, я сжался в комок, зыркая по сторонам. Рамштайн медленно, работая на публику, оглушающе улюлюкающую, приближался ко мне, поигрывая бицепсами.
Вся ненависть униженных и убиенных в 1940-ые фашистскими вурдалаками, словно вползла в меня, обвила защитной стеной. Кулаки сами собой сжались до хруста в костяшках. Я выпрямился и подскочил вверх, как Нео в фильме «Матрица», разгоняясь в воздухе, чтобы сбить противника ногами в голову. Однако был сбит сам, схвачен за ногу, раскручен и отброшен в дальний угол арены, на решетчатые стены клетки, с которых мешком костей грохнулся на пол. Странно, боли я не ощутил, в прыжке вскочил на ноги, как герои Ван Дамма это умеют, встал в стойку дракона в стиле Джеки Чана. Инстиктивно или интуитивно память подсказывала мозгу, а тот уже отсылал приказы мышцам, как и что нужно делать. Вот и пригодилось мое увлечение кино. Не знал, что мое тело способно на подобные мероприятия. Тем лучше. Видимо, подсознательно я всегда хотел быть бойцом, но что-то мешало осуществлению заветной мечты, вероятно, боязнь боли. Победив ее, я открылся врожденному желанию, которое не затормозило развитие навыков и умение их применять. Я был готов полностью и целиком к настоящим подвигам и приключениям, не к киношным, в кресле либо на диване, а к реальным и жизненным.
Рамштайн произвел атаку, я увернулся. Я ловко уходил от всех его поползновений покалечить меня, но мои удары, то по ногам его, то по корпусу, не приносили результата, походили, если сравнивать, на укусы комара. А публика неистово требовала кульминации, видимо, мы задерживали процесс налаженного конвейера боев. И Рамштайн их явно разочаровывал. Какую-то соплю на палочке не может впечатать в пол и размазать. Кинг-Конг, блин, недоделанный! Ты же немец, викинг, берсерк, черт тебя дери! Ариец хренов! Я выматывал противника и это ему не нравилось. Он учащенно дышал, открывался то и дело, получал из-за ошибок неслабые удары, как я считал, свирепел и терял контроль, чего мне, в принципе, и было нужно. Я подставил ему подножку, когда он несся, не помня себя в мою сторону. Рамштайн с грохотом растянулся на вытянутых руках, с трудом перевернулся на спину, пытаясь встать, но тут уж я ему не позволил. Сначала я сломал ему руки, потом оседлал его шею и сдавил кадык. Страх окрасил его глаза, но умолять о пощаде я не позволил. Наши женщины, дети и старики тоже умоляли не убивать их твоего, сука, деда и друзей твоего деда. Разве слушали они своих жертв. Только смеялись, сжигая живьем в запертых амбарах да сараях. Неужели ты думаешь, я пощажу тебя? Я ненавижу всю вашу поганую нацию!
Таким образом, я стал убийцей. Нажал на кадык и ничего не шевельнулось внутри, типа жалости. Таким должен быть настоящий мужчина?..
Может быть, я бы еще чего учудил, потому что стал выкрикивать какие-то оскорбительные слова в адрес зрительниц, если бы меня не увели и не заперли в моей комнате.
Я растянулся на кровати, сложив на груди руки, а потом пришли Вероника и Яна, одновременно.
-- Ну, -- присела на край кровати Вероника, -- можешь ведь, когда хочешь! Я не ожидала, что ты вообще способен драться, а тут такое мастерство…
-- Я сам не ожидал. Много заработала? – спросил я.
-- Больше, чем расчитывала, -- последовал ответ. – Ты – молодец и достоин награды. Проси, чего хочешь, кроме, естественно, свободы от меня.
Я задумался. Чего попросить-то?
-- Может, телевизор с дивидишкой занести? – предложила Вероника. – Ты ведь любишь кино. Развлечешься на досуге.
-- Нет, -- решительно отказался я, сам себе не веря, поскольку действительно соскучился по кино и хотелось очень чего-нибудь посмотреть, но ведь жизнь интереснее, а жить еще любопытней. Только сейчас я понял, что живу, что проснулся, поскольку все, что было раньше со мной, иначе, чем сном, не назовешь. Только вот в дальнейшей моей жизни никак не находил места для сегодняшнего настоящего. И у меня вдруг возник план, как от этого настоящего избавиться. – Знаешь, чего я хочу? – посмотрел прямо в глаза Вероники.
-- Ну, конечно, хочу, -- произнесла она, -- мне все-таки интересно. Не томи, пожалуйста.
-- Я хочу, чтобы ты поменялась местами с Яной, -- пальнул я, как из пистолета, в упор.
-- Как это? – цель была достигнута. Трудно было не промахнуться.
-- Ты станешь Яной, а Яна тобой, -- пояснил и добавил, чтобы мозги Вероники не закипели, выискивая подвох: -- на несколько часов.
-- Зачем это тебе? – все равно допытывалась Вероника.
-- Так, -- неопределенно прожестикулировал я. – Ты же сама сказала, проси, чего хочешь, -- тут же напомнил.
-- Ну, ладно, -- согласилась она и загадочно улыбнулась.
Вероника подошла к Яне, которая о моем плане не подозревала, но которой мое решение понравилось больше, чем мне, так загорелись ее глаза. На это я и расчитывал.
-- Ну, -- обратилась Вероника к Яне, -- что мне сделать?
-- Раздевайся! – приказала Яна.
-- Совсем? – не переставала загадочно улыбаться Вероника.
-- Совсем, -- строго, но спокойно ответила Яна.
Не торопливо, но послушно Вероника сняла шелковую серую блузку, одетую на ней, шелковые черные брюки, туфли, нижнее белье.
-- Что дальше? – все так же улыбалась Вероника. Мне даже стало интересно, чем все это закончится.
-- На колени! – приказала Яна.
-- Знаешь, это даже забавно, -- опускаясь на колени, произнесла Вероника.
-- Молчать! – врезала ей со всей дури кулаком в лицо Яна. Вероника растянулась во всю длину своего тела, упав навзничь. – Встать! – приказала Яна. – И руки за спину!
Она не кричала, не требовала, приказывала спокойным уравновешенным тоном. Вероника встала на колени, завела за спину руки. Их тут же Яна связала вместе за запястья. На скуле обозначился синяк.
-- Ты полегче, -- сказала Вероника, -- не забывайся, Яна…
-- Это ты, видимо, забыла, -- заявила Яна, -- что Вероника Юрьевна – я, а Яна – ты! – И снова удар, но полегче, обычная пощечина.
На какое-то время Яна пропала в своей каморке, вернулась с какой-то сбруей в руках, которую присобачила на голове Вероники, закрепила кляп во рту и ошейник на шее с длинной легкой цепью.
Пока Яна развлекалась с Вероникой, я проверил выход. Он оказался забаррикадирован Рыгоровной. В сумке Вероники обнаружил боевой пистолет с полной обоймой, непредусмотрительно оставленный без присмотра. Хотя, на месте Вероники, я тоже не опасался бы за форс-мажоры. По большому счету сбежать жертве отсюда было нереально. Платиновые блондинки, снующие повсюду, мало походили на людей, скорее, на роботов, не знающих ни жалости, ни боли. Как машины, они исполняли строго свои функции. Стрелять на поражение они будут по любому поводу при любой мало-мальской угрозе. Никакой заложник им не помеха. Но попытаться выбраться стоило. Вероника имела статус отличного заложника. Яна, по-моему, сразу поняла мои планы. Я не знаю, что она делала с Вероникой и делала ли вообще. Когда я их оставлял, Вероника стояла на коленях обнаженная. Потом она оказалась в своих шелковых брюках и в смирительной рубашке, смирно сидящей на кровати. Даже странно было видеть ее в таком состоянии. И подозрительно. Ведь Вероника из очень сильных людей. Хотя, может быть, она всегда мечтала оказаться на месте жертвы. Кто знает?
-- Что дальше? – спросила Яна, когда я подошел к ним, показывая своей «горничной» пистолет.
-- Будем выбираться, -- ответил я, встретившись с насмешливым взглядом Вероники. Она очень сомневалась в нашем успешном спасении.
-- Как? – полюбопытствовала Яна.
-- Напролом и внаглую, -- решил я. – Как зашли, так и выйдем. Я обеспечиваю проход, ты отвечаешь за заложницу.
-- Хорошо, -- согласилась Яна.
-- Возьми нож, -- посоветовал ей, -- приставь к горлу бывшей хозяйки.
Яна снова пробежалась в свою каморку, вернулась с длинным острым стилетом.
-- Вставай! – потянула за цепь. Вероника поднялась с кровати. Яна приставила к ее горлу клинок и мы двинулись.
Дверь я распахнул настежь и четыре раза нажал на спусковой крючок пистолета. Все пули вошли в ливер Рыгоровны, как в тесто. Она покачнулась, как подбитый танкер на волнах, и рухнула с грохотом взорванного дома. Мы выскочили в узкий коридор. Яна прихватила сумку Вероники, повесив ее на шею хозяйки.
Сзади и спереди на нас надвигались вооруженные автоматами блондинки. Сколько их приближалось сзади, мы не знали, но впереди нас ждали четыре куколки.
-- Стоять! – крикнул я, остановившись и направив в их сторону пистолет. – Или мы убьем вашу хозяйку!
Девочки переглянулись и, странное дело, остановились и посторонились, пропуская нас. Я обрадовался, что все обошлось малой кровью. Наверх мы выбрались беспрепятственно, сели в машину Вероники и уехали. Подозрительным такая легкость удавшегося побега мне не показалась. Наоборот, я посчитал, что план мой сработал идеально. Вот только куда теперь? Дом мой сожгли, а в доме Яны вся эта хрень. В милицию тоже не сунешься, ты же еще и виноватым окажешься. Но долго голову я не ломал. За рулем сидела Яна. Видимо, она знала, куда ехать. Я же примостился на заднем сиденье рядом с Вероникой, лицо которой оставалось абсолютно бесстрашным. Ее забавляла эта ситуация, не более, скорее всего. Она так была в себе уверена, что мне захотелось узнать, почему? Я извлек из ее рта кляп, она тут же звонко весело рассмеялась.
-- Что-то смешное произошло? – спросил я. – Или это нервное у тебя?
-- Да весело просто! – воскликнула Вероника. – Давно я так не развлекалась!
-- Для тебя нащ побег развлечение? – никак не мог врубиться я в истоки ее поведения.
-- А что же еще? – искренне улыбнулась Вероника. – Иногда полезно развязывать руки, в буквальном смысле, своим сотрудникам. Они такие выдумщики!.. Кстати, куда мы едем?
-- Ты либо чокнутая, либо больная, -- произнес я.
-- Больной ты, Валера, -- возразила Вероника. – Вернее, мертвый. Сечешь, чем все может обернуться?
Ну да. Она права. Меня не было по всем документам. Мне даже могилу на фото мою показывали однажды, чтобы я не сомневался в своей смерти и в возможностях компании, возглавляемой Вероникой.
-- Куда мы едем, Яна? – поинтересовался я, но девушка не ответила. А через темные стекла машины, да к тому же ночью, вообще не было видно, где мы едем, в какой местности. Вдруг машина остановилась.
-- Приехали, -- сказала Яна и первой покинула салон. Следом выполз я.
Это был какой-то пустырь. Пустынный холм. Вокруг ни души, ни огонька ни поблизости, ни вдалеке. Только свет от фар да в салоне.
-- Где это мы? – спросил я Яну.
-- Не важно, -- ответила та. Она вытащила за цепь Веронику и поставила на колени перед собой. Из-за пояса выхватила пистолет и стволом направила в лоб Вероники.
-- Стой! – отчего-то испугался я за Веронику. – Ты что творишь? Откуда ты пистолет взяла?
-- Не важно! – однозначно отвечала Яна. – Не мешай мне! – направила ствол на меня.
Вероника заходилась от смеха. Она, либо помешалась от страха, что маловероятно, либо ей действительно доставлял удовольствие этот спектакль. Никак иначе наши действия она не расценивала.
Но я не мог позволить Яне убить Веронику. Я же, в конце концов, любил ее, не смотря ни на что. Вот такая любовь у меня! Да и благодарен ей по гроб жизни. Она меня изменила к лучшему, сделала настоящим человеком. Методы, конечно, жестокие, но действенные ведь!
-- Послушай, -- обратился я к Яне, -- давай не будем спешить. Давай поговорим, обсудим…
-- Что обсуждать? – не хотела понять меня Яна. – Это наш единственный шанс. Не убьем ее мы, она убьет нас. Так что, не подходи! – Словно в доказательство того, что церемонится она не намерена, Яна выстрелила мне под ноги. Я отскочил и напрыгнул на Яну, выбив из ее рук пистолет. Сцепившись клубком, мы качались по траве и песку. Окрик Вероники остановил нас.
Она стояла с направленным на нас пистолетом, вольная и свободная.
-- Время вышло, -- сказала она. – Я опять Вероника Юрьевна. Прощай, Яна!
Раздался выстрел. Яна упала, убитая наповал, прямо в сердце.
-- Как это возможно? – не верил я собственным глазам.
-- А ты действительно поверил, что я позволю тебе уйти? – удивленно нахмурила брови Вероника. – Но ты молодец, защищал меня. Считай, что исправился.
-- Но как ты?..
-- Развязалась? – догадалась она о продолжении моего вопроса. – Очень просто. Я и не была связана. У нас же была договоренность, не помнишь, поменяться местами с Яной на пару часов? Время истекло. А мои сотрудницы не посмеют ослушаться моих распоряжений. Яна попыталась в конце. Она знала, что ее ждет.
-- Значит, это действительно был спектакль? – понял я вдруг сразу все.
-- А ты как думал? Ты такой смешной был, ты уж прости, от смеха не удержалась.
-- А Рыгоровна? Я же ее убил?
-- Убил, -- согласилась Вероника. – Бедная Рыгоровна. Но ты не беспокойся. Незаменимых людей нет.
-- Что будет со мной? – поинтересовался я, хотя отлично знал ответ.
-- Разве непонятно? – улыбнулась Вероника.
-- Но я ведь люблю тебя! – воскликнул я.
-- Ты считаешь это веским аргументом для того, чтобы жить?
-- Конечно! – не сомневался я. – Нет ничего важнее любви в жизни человека!
-- Наверно, ты прав, -- задумчиво произнесла Вероника. – Садись за руль! – вдруг сказала.
-- Но я не умею водить машину, -- пришлось признаться.
-- Видищь, Валера, ни какой от тебя пользы, -- заметила Вероника. – А от твоей любви мне ни холодно, ни жарко.
И тут я упал. Не скажу, что специально, но своевременно. При чем смог еще и успеть произвести подсечку, оказавшись на земле, чтобы моя любимая тоже опустилась до низкого уровня. Падая, Вероника машинально нажала на спусковой крючок. Выстрел проник в тело ночи, как скальпель, и потерялся в нем. Пистолет, однако, девушка из рук не выпустила. Но я навалился на нее и оружие отодрал от ее крепко сжатых на рукоятке пальцев. Потом быстро скатился с Вероники, перевернулся несколько раз через себя и в прыжке поднялся. Пистолет засунул за пояс. Теперь их у меня было два. Откуда появился второй – неизвестно. Да и не важно, раз проблема решена и больше нет никакой угрозы. Вероника тоже поднялась на ноги через некоторое время, с опаской на меня поглядывая. Монстр из нее потихоньку испарялся, постепенно обнажая человеческие черты и качества.
-- Тебе нужно переодеться, -- указал я взглядом на убитую ею Яну.
-- Зачем? – не поняла Вероника либо поняла отлично. – Не буду я это на себя надевать!
-- Переодевайся, я сказал! – угрожающе приказал. Странно, но мой командирский голос, о котором я и не подозревал раньше, подействовал. Видимо, пословица о том, что клин клином вышибают, в отношении Вероники, подходила, как нельзя кстати. Сильной женщине требовался сильный мужчина, намного превосходящий в силе. Еще недавно совсем я этим качеством похвастаться не мог. Зато теперь не жалуюсь. Да и страх куда-то запропастился. Я больше ничего и никого не боялся. Даже за последствия побега не опасался. Поскольку никто нас искать не будет, если Веронику или то, что от нее останется, обнаружат.
Девушка облачилась в наряд «горничной». Он ей очень шел. Длинные прямые волосы спускались черными полосами с плечей на грудь, а на спину падали штофом. Одеть труп в свои шмотки Вероника побрезговала. Я это сделал за нее, после чего усадил труп в машине за руль.
-- Что ты делаешь? – забеспокоилась Вероника.
-- Уничтожаю тебя, -- охотно ответил я, -- так же , как ты уничтожила меня. Я проверил сумку на наличие личных вещей Вероники. Паспорт был на месте, водительские права тоже, мобильный телефон, косметика… Все в порядке.
-- Все равно меня будут искать! – заявила, но не уверенно, Вероника.
-- Сомневаюсь, -- улыбнулся я, просовывая в бензобак скрученный какой-то глянцевый журнал, кстати обнаруживший на заднем сиденьи.
-- Что ты делаешь? – взволнованно воскликнула Вероника. – Это моя машина!
-- Вот именно, -- не отрицал я. – Как ты говорила, помнишь, незаменимых людей нет? Когда найдут останки машины и обгоревший труп, никто не будет разбираться, почему ты погибла, а примутся делить твои деньги и твой бизнес…
-- Сволочь! – бросилась Вероника на меня с кулаками. – Какая ты сволочь! Ты сам здесь сейчас сдохнешь, а не меня похоронишь! Я еще тебя переживу!..
-- Успокойся! – отшвырнул я ее легко. – Мы теперь в одинаковом положении. – Я подобрал ошейник и направился к полусидящей на земле Веронике, подобравшей под себя ноги.
-- Не подходи ко мне! – засеменила она ногами, пятясь от меня, но прекрасно понимая, что выхода нет, что никуда ей от меня не деться.
-- А чего ж ты не убежала? – спросил я ее. – Вокруг же пустота и темень. Быстро бы спряталась от меня.
-- От тебя? – видимо, Веронику задело, что ей приходится бояться, да и кого?..
-- Ну, признайся, одна боялась остаться? – наступал я. – Или темноты с детства боишься?
Ловким движением рук я, словно заарканил девушку, закрепил ошейник на ее шее, а руки связал за спиной, цепь же намотал на свою руку, для надежности. Вероника не сопротивлялась. Послушно позволила проделать все это с собой, будто норовистая, но объезженная кобылка.
Я поджег журнал, потянул за цепь Веронику, чтобы она быстрее переставляла ножки и поспевала за мной отбежать на безопасное расстояние, однако взрывная волна от взорвавшейся машины все-таки нас задела, сбила с ног, перевернула несколько раз и прокатила по земле. Когда все стихло, я оказался над Вероникой сверху, поддерживая ее за спину, но не лежа на ней, зато глазами в глаза. Она внимательно смотрела на меня, даже доверчиво, пугливо моргая, ее губы тянулись к моим, дотронулись, обожгли поцелуем.
-- Развяжи меня, -- прошептали. – Куда я убегу?..
Я поднялся сам, помог встать Веронике, освободил ей руки, но ошейник не снял, пока было рано. И мы двинулись сквозь темень и неизвестность в никуда.
Шли долго, как в тумане, задыхаясь во мраке и запутываясь в черноте, как в паутине. Вокруг только тишина, нарушаемая звуками наших шагов и нашего дыхания. Никого и ничего живого. Хорошо, что хоть фонарик был, но он едва светил, вот-вот готовый предать нас. Толку от него было мало.
Скоро фонарик сдох.
-- Я устала, -- тут же простонала Вероника. – Какой смысл ходить впотьмах? Давай посидим чуть-чуть. Ноги болят…
-- Успеем насидеться еще, -- усталость и я ощущал, но нужно было двигаться, тем более, что я заметил какую-то постройку впереди, если не спутал ее с обманом зрения. – Шагай давай!
-- Ты – монстр! – прошипела Вероника мне в спину, плятясь позади.
-- Монстр – это ты! – возразил я. Вероника промолчала.
Спустя несколько десятков шагов, мы оказалсь около постройки. Вернее сказать, руин. Это было какое-то разрушенное одноэтажное каменное здание, с кое-где сохранившейся крышей, но гнилым и неустойчивым полом. Я предупредил Веронику, что опасно наступать на доски, но она очень устала, ей хотелось хотя бы сесть где-нибудь, если не лечь. Прислонясь к стене, она объехала по ней на доски, выпрямила ноги, оперлась рукой на одну из них. Тут же все тело ее повело на руку, доски затрещали. Вероника даже не успела вскрикнуть, провалившись вниз и увлекая меня за собой. Слава богу, никто ничего не сломал. Посадка оказалась мягкой. Мы упали, видимо, на какие-то матрасы, наполовину выпотрошенные, в подвал или в погреб. Точно определить можно только со светом, хотя бы дневным. Но стояла ночь.
-- Давай отдохнем здесь пока, -- попросила Вероника. – Все равно ничего не видно и выход искать бесполезно.
-- Ты права, -- согласился я. – Как развиднеет, тогда…
-- Наконец-то, -- Вероника потянула цепь на себя так, чтобы я повалился на нее.
Матрас стал нам кроватью, а я подушкой для Вероники. Везде найдет себе выгоду. Но я не в обиде. Приятно чувствовать на своей груди женское приятное трепещущее тело, хоть и уставшее, и ощущать себя сильным и бесстрашным рыцарем, охраняющим сон возлюбленной, которая беззаветно доверят тебе свою жизнь. Ну, или что-то типа того.


Глаза не открывались, будто их кто-то заклеил. Голова раскалывалась, как с тяжелого похмелья. Руки и ноги не слушались, словно их вообще не было. Странно. Так хорошо заснулось, а просыпаться нет сил. Возможно, от усталости, как физической, так и от стресса. Хотя, не похоже. Что-то не так. Да и сопения Вероники не слышно. А я отчетливо помнил, как она засопела, засыпая, уткнувшись носиком мне в грудь.
С трудом, но глаза я отодрал, как слипшиеся листы, запечатанные веками. Тусклая лампочка болталась чуть ли не перед носом на длинном, свисающем с потолка, шнуре. Поцарапанная и вся в паутине. Сырое прохладное пространство в виде своеобразной клетки, что-то вроде домика для свиней, но с холодным кирпичным полом, хоть и посыпанном соломой, держало меня за руки, прикованные поверх головы к стене. Сам я сидел на полу с вытянутыми вперед ногами, заботливо укутанный кем-то байковым одеялом. Прямо напротив меня, на расстоянии вытянутой руки, в том же положении, что и я, сидела Вероника, ступни наших ног соприкасались.
-- Боже, как болит голова! – еще не открыв глаз, простонала Вероника. – И глаза! – Так же, как и мне, ей пришлось потрудиться, чтобы их разлепить. Она смотрела то на меня, то задирала, пыталась поднять голову вверх, не желая принимать очевидного. Вероника заерзала на месте, занервничала, пытаясь освободиться, создавая невообразимый шум, как мне казалось, едва сдерживая себя, чтобы не разреветься от отчаянного положения.
-- Успокойся, Вероника! – наорал я на нее.
-- Успокойся!? – у девушки начиналась истерика. – Где мы? Почему мы? Сделай что-нибудь! Что ты сидишь, как статуя! Ты же мужчина, в конце концов! Мне больно! У меня все болит! Валера, миленький, ну, придумай, что-нибудь, ну, ты же умный и находчивый! Ну, что, тебе тяжело, что ли?..
-- Успокойся! – начинал я раздражаться. – Что я придумаю?.. Я в таком же положении, что и ты!
-- Мы умрем, Валера! – возбужденно, но страшным шепотом, с выпученными глазами, поделилась мыслями Вероника. – Как ты не понимаешь? Если мы ничего не предпримем, то умрем обязательно! Это расплата, Валера! Зло всегда возвращается бумерангом к тому, кто причинил боль другому человеку! Валера! Понимаешь! Но я не хочу умирать! Слышишь, Валера! Сделай что-нибудь, я очень тебя прошу!..
-- Да что я сделаю? – как-то обреченно у меня вышло. – Бесполезно. По крайней мере до того момента, пока не узнаем, зачем мы здесь и, собственно, у кого.
-- Ты что, -- шептала Вероника, -- фильмы ужасов никогда не смотрел? Ты же киноманьяк, Валера! Не знаешь, как все начинается и чем заканчивается? Мы же словно попали в это чудовищное кино! Все приметы на лицо!..
-- Возможно, -- не отрицал я.
-- И что делать?
-- Ничего, -- ответил.
Послышались звуки шагов, женских. Две пары каблуков процокали по каменному полу. Заскрежетала отворяемая, видимо, тяжелая дверь. В нашу конуру ворвался веселым беззаботным щенком солнечный свет, на мгновение ослепив глаза. Тусклая лампочка тут же погасла и поднялась к потолку, подвешенная к поперечной балке. Тяжелая дверь, застекленная таким же тяжелым грязным стеклом, при помощи механического устройства, поднялась вверх, обнажив наши беспомощные тела на обозрение двум эффектным девицам в высоких кожаных ботфортах и в какой-то черной униформе с нашивками на рукавах, говорящих о принадлежности к какой-то фирме или , скорее, ферме. Волосы их, длинные, неопределенного цвета, от грязи, свисали вниз паклями, а когда они заговорили, я заметил гнилые черные зубы. Точно, фильм ужасов. И голоса у них были какими-то детскими, если не намеренно искаженные.
-- Людк, а, Людк, -- обратилась одна к другой, еще не смотря на нас. – Ты не переборщила с дозировкой?
-- Нет, Ксю, -- ответила Людк, глядя мне прямо в глаза. Взгляд ее оказался настолько тяжелым и подавляющим, что я не выдержал его и отвел глаза в сторону. – Ребята уже готовы к сотрудничеству.
-- Правда? – захлопала в ладоши Ксю. – Чур, парень мой! – И подскочила ко мне. Присела на корточки, внимательно осмотрела лицо. Поскольку я пытался все время отворачиваться, схватила мой подбородок длинными костлявыми пальцами без ногтей, удерживая его в одном положении. Потом вдруг лизнула щеку.
Вероника закашлялась, а потом ее вырвало. На одеяло.
Ксю тут же метнулась к ней. Размахнулась и одарила звонкой пощечиной.
-- Это было мое любимое одеяло! – заявила она.
Меня тоже одолевала тошнота, таким гнильем несло изо рта Ксю.
-- Ничего, -- погладила по голове девицы Людк. – Скоро сможешь купить сто таких одеял.
-- Но это было мое любимое! – оскалилась Ксю.
-- Я сказала – сто! – повысила голос Людк и Ксю успокоилась. Видимо, Людк была главной в их дуэте. Она встала в дверном проеме, сложив на груди руки. Обратилась к нам с Вероникой: -- Страшно? Гадаете, что с вами будет? Как вы попали сюда? Кто мы такие? Вижу, гадаете. Не бойтесь, есть мы вас не будем. Мы же цивилизованные люди. Все намного прозаичней и банальней. Вы – товар, попавший к нам случайно, но очень своевременно. Поверьте, не вы, так другие были бы обязательно. Просто вам повезло меньше. При вас не обнаружено никаких документов, значит, искать вас никто не будет. В принципе, если бы и искали, не большая проблема. А так, вы просто неожиданная удача для нас. Ничего личного. Бизнес есть бизнес.
-- Послушайте! – воскликнула Вероника. – У меня есть деньги! Много денег! Дайте мне позвонить и любая названная вами сумма немедленно будет переведена на ваш счет в любой стране мира!..
-- В данный момент, -- возразила Людк, -- деньги – это ты. Никаких других денег мне не нужно.
-- Послушайте! – как утопающий, хватающийся за соломинку, Вероника словами уцепилась за девицу. – Вы же умный человек! Любая сумма…
-- Я же русским языком тебе сказала, -- испепеляющим взглядом посмотрела Людк на Веронику, -- или ты неграмотная?
Просигналила машина. Кто-то приехал. Ксю бросилась на сигнал, Людк, не торопясь, тоже последовала за нею. Нас не закрыла, либо намеренно, либо забыла. За пределами постройки, в которой мы находились, или ферма, или конюшня, о чем-то оживленно разговаривали, но о чем – непонятно. Хотя, понятно, что о нас, но не слышно. Как я не напрягал слух, ничего разобрать не мог, да еще Вероника ныла и хныкала под боком.
-- Нас продадут, Валера! – захлебываясь, шептала она. – В лучшем случае, для сексуальных услуг, а, если на органы или на опыты какие-нибудь, или еще на что-нибудь похуже?..
-- Что ты нервничаешь? – какая-то вдруг злость охватила меня на Веронику. – Ты сама подобным промышляла. Не раскаиваешься? Нигде за сердце не тронуло? Себя никогда не представляла на месте жертвы? Видишь, и деньги твои никому не нужны. И помочь они тебе не могут.
-- Послушай, Валера! Вытащи нас отсюда! – умоляла она. – Ты же любишь меня! Ты не позволишь, чтобы со мной что-то сделали плохое! Я буду всегда слушать только тебя. Твое слово – закон и желания тоже. Я стану рабой твоей навсегда, только вытащи нас, пожалуйста!
Как переменчив человек в своих оценках другого человека. Еще совсем недавно Вероника считала, что я не достоин даже дышать, не говоря уже о том, чтобы по земле ходить. Я был таким же товаром, каким она стала сама и ей это совсем не понравилось. Но я любил ее. Мне тяжело было смотреть на ее мучения. Я просто обязан что-то придумать, чтобы спасти ее, но что?
Возвращались Людк и Ксю. С ними шел еще кто-то третий.
Третьей оказалась очень красивая, как мне показалось, женщина в годах, очень похожая на какую-то знаменитую артистку. Впрочем, все женщины напоминают актрис. Эта умела величественно подать себя. Людк и Ксю просто пресмыкались перед ней, лебезили, перебивая друг друга, пытаясь угодить, но не как покупателю. Тут было что-то другое. Безусловно, деньги являлись не последним местом, но женщина явно обладала какой-то необыкновенной властью над девицами.
Ухоженное породистое лицо, властные и одновременно манящие губы, строгий взгляд знающего себе цену человека, белокурые, уложенные в аккуратную прическу, волосы, широкие свободные брюки, туфли на каблуке, мужская белая рубашка, галстук, жилетка, запонки – все вместе смотрело на меня, как на вещь, прикидывая, стоит ли тратиться на такое ничтожество, как я. Моя личность явно не ассоциировалась с мужчиной. Еще бы! Мужчина на позволил бы себя так унизить. Однако взгляд женщины я выдержал. Не отвел глаз. Она только хмыкнула, но улыбнулась, уголками губ, едва заметно. Видимо, ей понравилось, что я не безнадежен, что со мной можно будет поработать.
Она заинтересовалась Вероникой. Не в лучшей форме, но все-таки даже в таком неприглядном положении, Вероника не утратила ни красоты, ни интереса к себе.
-- Очень редко можно встретить в наше время подобный образчик привлекательности, -- заметила женщина, имея в виду, конечно, Веронику. – Как вы сами относитесь к своему положению, -- обратилась к ней, -- и самое главное, что послужило причиной представительнице подобной наружности оказаться в таком неприглядном обществе и в такой щекотливой ситауции? – Голос ее, с приятной бахромой хрипотцы, завораживал, даже убаюкивал что ли.
-- Я не знаю, -- ответила Вероника, вернее, простонала. – Но послушайте, -- тут же глазки загорелись, уцепились за взгляд женщины, -- помогите мне! У меня много денег, поверьте, я заплачу любую сумму! Я оказалась здесь по недоразумению. Меня знают в Европе и неплохо относятся к моему бизнесу. Он приносит огромный доход. Поверьте мне, я не вру!
-- Я вам верю, -- остановила ее женщина, -- успокойтесь. Мы все с вами обсудим. Ксю, -- обернулась женщина к одной из девиц, -- помоги девушке добраться к моей машине.
Ксю ретиво бросилась исполнять приказание. Она отцепила Веронику от стены, но наручников не сняла, потянула девушку за собой прочь из «темницы». Вскоре я услышал, как хлопнула дверка машины, а потом вернулась Ксю.
-- Все в порядке, -- доложила женщине. – Она вас ожидает.
Женщина вытащила из кармана брюк перетянутую резинкой пачку стодолларовых купюр, протянула Ксю. Но ту опередила Людк и перехватила деньги, которые тут же исчезли куда-то, словно испарились по волшебству.
-- А что делать с парнем? – спросила Людк.
-- Отведите его в кабинет, -- ответила женщина. – Пусть подробно напишет, каким образом здесь оказался. А там видно будет.
Не удостоив меня взглядом, женщина направилась к машине. Очень скоро машина уехала. Ксю нацепила на мои ноги кандалы, чтобы я не сбежал, но смог двигаться, и отцепила от стены. Повела на свет.
Мы действительно оказались с Вероникой на какой-то ферме. Нас держали в хлеву, но хлев этот не для животных строился. Мы не первые были гостями фермы. Не понимаю только, как оказались здесь? Вероятно, к ферме вел подземный ход, в который мы провалились. Видимо, нам сделали какие-то уколы и беспрепятственно доставили на место.
Было два хлева на территории, три сарая, вольер с огромными собаками, двухэтажный большой дом, с цветочными клумбами, газоном и брусчатой дорожкой. Меня провели на второй этаж, доставили по назначению, усадили за стол, положили перед носом кипу бумаги и две шариковые ручки. Оставив одного, заперли кабинет. Это был действительно кабинет. С положенными стеллажами книг и тому подобному, как принято.
И я принялся за работу. Никогда не писал, а тут, словно нахлынуло, словно кто-то диктовал и я строчил, боясь не поспеть за диктовавшим, пытаясь оправдать себя, разобраться, найти причину и следствие поступков, как своих, так и Вероники. Не знаю, наверное, получилось неубедительно и ненатурально. Но я же не писатель, я обыкновенный киноман, а смотреть, как известно, гораздо легче, чем писать. Я писал несколько часов и меня никто не беспокоил. Спустя пять часов я остановился. Больше писать было не о чем. Я все написал. Но никто не приходил, чтобы проверить, чем я занимаюсь. Я закимарил, голова свесилась…


ЭТО КСЮ. КСЮ ТОЖЕ УМЕЕТ ПИСАТЬ. ЕЩЕ КАК УМЕЕТ. НО НЕ ТОЛЬКО. ПОТОМУ ЧТО КСЮ НЕ ХОЧЕТ ЖДАТЬ. А КТО И ЧТО КСЮ СДЕЛАЕТ? ЛЮДК ТОЛЬКО И ЗНАЕТ, ЧТО УГОЖДАТЬ ЭТОЙ ИЗВЕСТНОЙ АРТИСТКЕ. НО КСЮ ОНА СОВСЕМ НЕ НРАВИТСЯ. КСЮ НРАВИТСЯ ОН. ЗАЧЕМ КСЮ ЕГО КОМУ-ТО ОТДАВАТЬ?
ТАК ЧТО, ПОКА-ПОКА.


Июль 2010