bes ischoda

Б Е З И С Х О Д А.



Алла Владимировна в третий раз пересчитала все свои деньги, и каждый раз получалось одно и то же – до пенсии не дотянуть. Может, повезет – нападет на большое количество пустых бутылок, тогда на хлеб хватит, картошка есть, масла в бутылке еще много. Проблема с чаем: заварка кончилась, но есть корешки и травка, она их насобирала и насушила во время летних выходов за город. Сахар она старалась купить сразу же, в день пенсии, но каждый раз не получалось, поскольку, деньги требовались и на лекарства, пусть на самые элементарные, но с гипертонией шутить не приходится.
Подсчет денег вынудил отправиться по мусорным ящикам и по другим местам, которые она знала, где пьющие оставляют порожние бутылки из-под пива и водки. Началось это после того, как у нее украли кошелек с деньгами. Потребовалось много воли, чтобы начать заниматься этим делом, ведь она сорок лет работала экономистом на большом предприятии, которое нынче превращается в развалины, но ежедневные наблюдения показали, что она не одна занимается сбором порожней винной посуды, возле мусорных ящиков, там встречались не менее солидные люди.
Алла Владимировна посмотрела в окно – вроде не очень жарко. Надела старенькую, видавшую виды кофтенку. Не в единственной же приличной выходить на такое дело, а то не в чем будет на людях появиться, к внучке сходить. И воспоминание о внучке железным крючком царапнуло по сердцу, отозвалось болью. Непутевая получилась у нее внучка. Девчонку можно и винить, и не винить: трудное положение с семьей у нее получилось. Сын Аллы Владимировны, отец внучки, бросил их с матерью уже давно, и с тех пор не дает никому знать о себе, да и с матерью получилось нескладно. Как началась эта разруха, совсем одурела баба: денег захотела много. Связалась с престарелым кавказцем, который держал палатку на рынке, в любовники его взяла, не стесняясь дочки, а потом кавказец увез ее с собой. Никому не известно, куда она уехала, и доехала ли куда-нибудь, ведь с кавказцами иметь дело опасно.
Юлька еще при матери закончила медучилище, работать устроилась, а как осталась при квартире – повело девчонку. Теперь связалась с каким-то парнем, и катаются по всему городу на автомобиле.
Закончить размышления о внучке Алла Владимировна не успела. Послышался дверной звонок. Так звонит только она – легка на помине.
- Привет! - сказала она, врываясь в комнату.
Бабушка посмотрела не нее, подумала: «Обтянулась как глиста, прости меня, Господи», но вслух ничего не сказала.
Бабушка, требуется полсотни в кредит, возврат с процентами, - очень непринужденно произнесла Юля.
- Это какую же полсотню нужно тебе?- не поняла бабушка,- пятьсот рублей что ли?
- Во, сообразила! На хрена мне твои пятьсот рублей? Что я с ними буду делать?
- Так откуда же я возьму тебе пятьдесят тысяч? Ты еще в позапрошлую пенсию взяла пятьдесят тысяч и не отдала...
- Ну, бабуля, память у тебя совсем не по возрасту. В твои годы надо больше забывать, выходит, что тебя рановато на пенсию отправили. Ну, да мне некогда – Костя ждет. Беги-ка к Королёвым, у них всегда деньжонки водятся, попроси у них на недельку-другую, - распорядилась Юля.
- Ни к кому я не пойду, меня, несостоятельную должницу, презирают все, я всем должна.
- Бабуля, дело святое. Всего полсотни решают судьбу...
- Понимаю, но хоть режь меня на части – у меня денег нет.
- Так уж и нет? – внучка с деланной лукавой улыбкой уставилась в лицо бабушки.
- На хлеб осталось. До конца месяца не хватит.
- А говоришь, что нет. Есть же. Покажи сколько.
- Тебе я их не отдам, не проси.
- Ты покажи, чтобы я знала, на какие средства живет моя бабушка.
- Что смотреть-то на копейки?
- Бабуленька, я тебе давно обещала, что скоро ты будешь заведовать палаткой, которую мы с Костей покупаем. Ежедневная чистая прибыль - пара миллионов. Тридцать процентов твои.
- Дурень думкой богатеет – так говорят люди, А денег-то нет. Ты бы, Юленька, шла на работу. Профессия у тебя есть. Аврора Генриховна обещает тебе место...
В это время в открытое окно донесся протяжный гудок автомобильного сигнала.
- Заговорилась с тобой, бабуленька. Костя беспокоится. Ты доставай-как свои запасы, сколько есть, без денег уходить мне нельзя.
- Деточка, тогда мне с голода помирать.
- Бабуся, это твои проблемы. Между прочим, помирание от голода пока еще в моду не вошло. Деньги давай!- категорически потребовала внучка. - Без денег я отсюда не уйду, не могу я позориться, как....
Предложения внучка не закончила, но бабушка восприняла его как ругань.
- Юленька, пожалей меня, ведь это последнее, что у меня осталось.
Алла Владимировна вышла в коридор, достала из сумки несколько мелких купюр, показала их внучке.
- Фу, какая мелочь!- воскликнула Юля, - ну ладно, разживемся еще где-нибудь.
- Юля, ты обрекаешь меня на голод, - жалобно сказала Алла Владимировна.
Вид у нее был столь несчастный, что нужно иметь гадкую душу, не способную пожалеть человека. Но не тут-то было. Девица, одетая в облегающее трико и такую же кофточку, оставляющую не покрытой значительную часть туловища выше пояса, сжав деньги в кулак, не сказав ни слова, быстро упорхнула из комнаты. В это время загудел автомобиль.
У бабушки не хватило сил, чтобы запереть дверь за внучкой. Она долго сидела на стуле, тоска и отчаяние заполнили ее душу. Она не жалела денег, ее томила жалость к дорогому человеку, любимому существу, катящемуся в пропасть. Ее заполняло отчаяние от сознания своей беспомощности.
Прошло много времени, прежде чем Алла Владимировна смогла надеть кофтенку и отправиться собирать бутылки. За три прошедших после этого дня она смогла купить лишь полбулки хлеба и в основном питалась прошлогодней картошкой.
В последующие дни Юля не появлялась, тогда Алла Владимировна надела свою выходную кофту, можно бы было идти и без кофты, но платье ей казалось очень невзрачным, и поехала на противоположный конец города, к брату матери Юли.
Дверь открыл Виктор Иванович, высокий могучий человек с большой круглой головой и невыразительным лицом. Увидев Аллу Владимировну, он произнес равнодушно:
- А, это вы, тетя Алла, заходите.
Алла Владимировна уловила скрытый подтекст: «Лучше бы ты не приходила».
А открытым текстом он произнес, что Анна, жена его, скоро придет, и не предложил гостье присесть, тогда она сама, осмотревшись, села на пуфик возле столика с телефонным аппаратом.
В комнате находился еще один человек. Суховатый, довольно пожилой на вид, седоволосый мужчина сидел в кресле на самом краешке, выпрямившись, не опираясь на поручни, положив руки на коленях. Создавалось такое впечатление, будто этот человек с минуты на минуту встанет с места и уйдет.
Алла Владимировна была знакома с этим человеком. Борис Авдеевич Кулик считался хорошим психиатром, а недавно возглавил наркологическое отделение краевой больницы и успел завоевать авторитет опытного специалиста. Они кивнули друг другу в знак приветствия.
Виктор Михеевич плюхнулся в кресло и стал продолжать речь, начатую перед приходом Аллы Владимировны.
- Вы мне не говорите, кем и чем я был в прошлом, это было время мрака. Если бы мне сейчас сказали «Соверши самое страшное преступление во имя того, чтобы стерлось из памяти людей это проклятое прошлое – я бы совершил, не колеблясь». Я за последнее время настолько прозрел, что, проснувшись среди ночи, теряю сон от отчаяния, от бессильной злобы на людей, которые еще не могут постичь всего ужаса того прошлого, от которого мы ушли и, слава богу, уходим все дальше и дальше. Все меньше и меньше остается надежды на возрождение партийной диктатуры, советской демократии.
- Да, не перевелись еще геростраты и мировые страдальцы, - произнес очень монотонно Борис Авдеевич. - Ушли-то, ушли, а куда пришли?
- Пришли в нормальное общество, стоящее на пороге процветания. Когда я иду по городу и вижу на каждом шагу великое изобилие продуктов, причем таких, какие не всегда были на столе у жировавших партийных вождей, изобилие прекрасных вещей, произведенных лучшими мировыми производителями, когда вижу прекрасно одетых людей, то, само собой, становится ясно, в каком мраке мы жили. Новые вожди не всегда правы, но они выполняют свое обещание привести людей, обратите внимание – не только пролетариев, как прежде, а всех людей, к счастливой жизни. И эта жизнь уже маячит на горизонте, - эту тираду Виктор Миронович произнес с пафосом.
- Только мертвечиной несет от этой жизни, - сказал доктор все тем же бесцветным тоном. - Ты знаешь, что я врач, и могу сказать: еще никогда не было, чтобы умирало столько детей и взрослых, такого, даже, в войну не было. Может, от счастливой жизни они мрут? А посмотри на бомжей, такого в самое тяжелое время для страны не было, чтобы люди питались объедкам из мусорных ящиков, мусоропроводов.
- Пьянство и разврат еще никогда не были факторами, оздоравливающими нацию, и это явление преходящее – болезнь времени, поскольку, не все сумели понять, что несет данная нам свобода, не научились пользоваться ей.
- Если бы только пьянство и разврат. Ты не видел больного человека, которого отправляют домой умирать, поскольку у него нет страхового полиса или денег, чтобы заплатить за лечение.
- Это все временное, издержки новых преобразований. И даже от этих печальных фактов веет оптимизмом, поскольку все идет к цивилизованному порядку, - изрек Виктор Миронович.
- Да, Виктор, ты заблудился, а может проще сказать, свихнулся. Нелепы демократы со своими утверждениями, но им простительно, они сделали подлость народу, теперь пытаются оправдаться, но ты превзошел их, по крайней мере, на пару-тройку порядков.
- Ну, нет, Борис Авдеевич, я просто вижу больше и дальше. Сказывается профессия. Я понимаю, есть издержки, есть просто промашки, но обще впечатление прогресса повсюду, и это помогает мне еще раз убедиться в своей правоте, отвергая тоталитарную систему как злейшего врага. Только глупцы не видят, сколько зла принесла она людям.
- Только ли зла? Посмотри внимательно, господин Игонин. При тоталитарном строе ты стал журналистом, писателем, причем признанным, ведь шесть твоих солидных книг – гимн борьбе за социализм на всех фронтах и в мирные, и военные дни. Ты сам говорил, в биографии твоей записано, что отца твоего репрессировали. И, хотя, ты с матерью и сестрой жил неважно, но окончил десятилетку, университет и еще литературный институт, не заплатив не копейки, наоборот, тебе платили. Теперь, ты сам сказал, что у тебя в столе два романа и полтора десятка рассказов, а издать их ты не можешь: нет денег. А при тоталитарном строе ты за свои романы и рассказы получил бы хороший гонорар и прочие блага. Теперь ты ищешь спонсора. Может, и найдется желающий получить налоговые льготы за благотворительность, а отнюдь не из-за стремления пропагандировать твои творения. Ты ныне редактор газетенки, которую издает вчерашний уголовник. Ведь не зазря получил он восемь лет, правда, отсидел меньше, но где он взял денег, чтобы создать свою компанию?
- Да я и нынче не пропаду, меня читают, а читаемый писатель всегда найдет дорогу к читателю.
- Голубчик Витя, ты забываешься. Ты был читаемый вчера, но теперь быть им ты не можешь, поскольку не сможешь писать литературные мерзости в угоду жирующему обывателю, соплякам, млеющим от похабщины. А твои творения, если они и будут изданы минимальным тиражом, – сгинут, если не у тебя в кладовке, то на полках книжных магазинов. Ведь антисоветчина и антикоммунизм, которыми ты напичкал свой последний роман, уже не в моде. Нынче давай секс в самом его препохабии.
- Утрируешь, доктор, утрируешь, Я не теряю оптимизма – все пройдет, и настоящее искусство найдет дорогу к сердцам людей.
- Вряд ли это скоро случится. Ты сам не позволишь этого. Твоя газетенка делает все для того, чтобы держать людей за пределами возвышенных интересов. Вместо того, чтобы поднимать насущные политические и экономические вопросы, ты описываешь черт знает что, вплоть до альковных историй вчерашних уголовников, нынешних «новых русских», зарубежных звезд. Ты, хоть раз, подумал, в каком духе воспитываешь своих читателей?
- Это пока, чтобы привлечь внимание, обрести аудиторию, а сейчас мы готовимся стать серьезной общественно–политической газетой с четким антитоталитарным направлением, - не без торжественности произнес Виктор Митрофанович.
- То есть антикоммунистическим и антисоветским, - уточнил доктор.
- Если хочешь - так, именно так. Моя ненависть к тому строю и всему, что с ним связано, – абсолютна!
- Витя, ты бы должен знать, что в нашей земной жизни два явления абсолютны: рождение и смерть, тут ничего не прибавишь и не убавишь, а твоя антисоветчина – явление опосредованное, то есть, базирующееся на преходящих явлениях, на социальном факторе, и зря ты с этим носишься. Вдруг захотят твои нынешние или будущие хозяева воспеть ненавидимый тобой режим, и ты, как миленький, запоешь и запляшешь с ним заодно, поскольку у тебя иного пути нет, разве что переквалифицироваться в управдомы, но и там посмотрят на твою идеологию и заставят исповедывать ту, которая им нужна.
- Ты, Борис Авдеевич, рассуждаешь, как политик – с классовых позиций. Но, к счастью, «Манифест Коммунистической партии» оказался блефом, и это доказали сами коммунисты, попытавшиеся построить новый мир и опозорились навеки. Мало того, что опозорились, но еще удостоились ненависти всего прогрессивного человечества, - торжественно изрек Виктор Миронович.
- Где же ты нашел такое прогрессивное человечество? - в монотонном голосе доктора прозвучало удивление...
Но в это время дверной звонок прервал их прения: пришла Анна Григорьевна.
Она, ни с кем не поздоровавшись, воскликнула:
- Опять этот симпозиум! Дай вам волю, вы бы могли весь день толочь воду в ступе. Сколько не болтай - денег в кармане не прибавится, надо дело делать!
Мужчины встали со своих мест. Направляясь к двери, Борис Авдеевич произнес:
- Зря ты, Витя, так энергично плюешь в колодец, который вспоил тебя....
Не прощаясь, он вышел за дверь.
А Анна Григорьевна, массивная женщина, лицо которой выражало постоянное недовольство, испытывала Аллу Владимировну:
- Ну, что сиротствуешь? Небось, пришла на девку жаловаться?
- Да нет, я просто так... - смиренно ответила Алла Владимировна.
- Не прикидывайся, знаю. Погоди, малость, сейчас ужин приготовлю – поговорим.
Вышедший на кухню Виктор Миронович спросил:
- Опять Юлька пропала?
- Да нет, три дня назад забежала ко мне и больше не появлялась.
- А зачем ей появляться? Вы ей денег давали?- спросил Виктор Миронович.
- Да какие у меня деньги? Она просила у меня пятьдесят тысяч, а у меня было всего шесть – она забрала.
- Последние?- возмутилась Анна Григорьевна.
- Да нет, мне немного должны были – отдали, - соврала Алла Владимировна.
- Ну, ничего, она придет к вам, как только пенсию получите, - пообещал Виктор Миронович, - Дрянь девка, связалась еще с эти подонком, и, надо полагать, пропадет совсем.
- Что же с ней делать? Как ей помочь? – растерянно спросила Алла Владимировна.
- Как ей поможешь? Да никак, дурное наследство сказывается: отец ушел, мать бросила - никак не поможешь, - решительно заключил Виктор Миронович, - да и зачем помогать? Пусть скорее идет к концу, сопьется, или еще хуже – наркоманкой станет, а они долго не живут.
Эти слова самодовольного человека потрясли Аллу Владимировну так, что она потеряла дар речи, лишь с огромным усилием вымолвила:
- Что вы, Виктор Миронович, про родную племянницу так..? Это жестоко, беспощадно. Девушка еще молодая, она жизни не знает.
В голосе женщины прозвучала слеза.
- Черта с два молодая, не знает жизни, - подала свой голос Анна Григорьевна, - она уже, небось, такое повидала, что тебе и в страшном сне не снилось.
- Да нет же. Они сейчас, в таком возрасте, стараются показать себя и старше и бойчее чем на самом деле, - пояснила Алла Владимировна.
- То-то и оно, - не унималась Анна Григорьевна, - вон у тебя полсотни тысяч просила, для чего это ей?
Алла Владимировна не нашла ответа. Поняв ее смущение, Виктор Миронович сказал:
- Разрушаетесь вы, Алла Владимировлна. Тяжело? Почему работать не идете?
- Виктор Миронович, какая из меня работница? День-два на работе, неделя на больничном. Ведь гипертония у меня. Уборщицей не могу – сил не хватит, сторожем и вовсе. Тянусь кое-как, жду, может, полегче будет, говорят, что пенсию должны прибавить.
- Дождешься, прибавят, - сказала Анна Григорьевна, - смотри, как бы это не отняли.
- Не пугай, мать, человека, - вступился Виктор Миронович. - Забот у государства много, но о стариках, ветеранах оно не забудет...
- А к вам Юля заходит? - поинтересовалась Алла Владимировна.
- Да не приходит она к нам, совсем перестала бывать, - ответила Анна Григорьевна. - Её Витя отчитал, так она и носа не кажет.
- Гоните вы ее в три шеи, - категорически сказал Виктор Миронович, - она вас обирает без всякой совести. Гоните. Я на её подвижника пытался милицию науськать, так они сказали, что этот парень безвредный. Отец у него в командировке за границей, так он на его машине по доверенности ездит.
В это время Анна Гигорьевна позвала ужинать. Алла Владимировна отказывалась всячески, но ее чуть не силой усадили за стол.
За столом разговаривали о жизни. Алла Владимировна, вспомнив разговор Виктора Мироновича с доктором, решила его поддержать.
- Вы, Виктор Миронович правильно заметили, что многие стали жить лучше, кругом видно. Да и старики, у которых дети хорошо получают - живут неплохо.
- В том и дело, что дети… - как обычно, недовольным тоном произнесла Анна Григорьевна. - Дети пошли дурак на дураке. Один в автобусе назвал меня – кусок рыночной экономики...
- Остряк, - одобрительно оценил Виктор Миронович, - парень ориентируется в обстановке.
- Балбес, он и есть балбес, - не унималась Анна Григорьевна. - Не больно-то они о стариках думают. Твой сынок Мишка где? С раскрасавицей живет, деньги гребет, а до матери, дочери дела ему нет.
- Все мы мастера считать чужие деньги, а мне деньги сына не нужны. Я по одежке протягиваю ножки. Пусть он живет хорошо, - проговорила Алла Владимировна, сделав холодное выражение лица.
Когда она собралась уходить, Виктор Миронович предложил:
- Вот что, Алла Владимировна, негоже вам сидеть без дела. Загляните-ка на днях ко мне в редакцию. Там у нас есть должность, вроде, как буфетчицы. Материальной ответственности никакой, надо будет просто следить, чтобы всегда был кипяток, чистые стаканы. Наша журналистская братия любит пить чай. В вашем распоряжении будет комнатушка, куда будут заходить работники с посетителями. В общем, ничего сложного. Приходить нужно будет часам к девяти, и часов до трех - четырех. Сейчас ничего не говорите, а посмотрите - тогда примете решение.
На работу Алла Владимировна устроилась. Ей понравилось быть в коллективе.
Всегда спешащие журналисты сразу стали звать ее баба Алла и старались попусту не беспокоить ее, за это она даже обижалась на них. Каждый вечер, придя, домой, она ждала Юлю. От пенсии он отложила на всякий случай тридцать тысяч. Но внучка не приходила, и Алла Владимировна каждый вечер ложилась спать расстроенная.
Однако долго работать не пришлось. Приступ гипертонии свалил ее. Ночью приехала скорая, и отвезла в больницу, где пришлось проваляться три недели. Она послала открытку Юле, но та так и не появилась. Как-то пришла молодая журналисточка, Алла Владимировна работала с ее бабушкой. Она принесла яблок из сада отца, посидела, пощебетала. Больше никто не пришел. За счет плохонького больничного питания она сэкономила некую сумму, рассчитывая приобрести что-нибудь на зиму.
После выписки из больницы она прождала Юлю неделю и поехала к ней. Алла Владимировна раньше работала в строительном учреждении, и муж ее был строитель, поэтому, им удалось получить трехкомнатную квартиру. Когда сын ее женился, а муж умер, они разменяли квартиру. В двухкомнатной стал жить сын с семьей, сейчас эта квартира принадлежит Юле, а ей досталась однокомнатная, причем на восьмом этаже, в доме, славящимся плохим отоплением и частым отсутствием горячей воды.
Дома она Юлю не застала. Попробовала спросить у соседки, так услышала ругань и угрозу разогнать всю эту компанию с помощью милиции. Домой приехала с тяжелой душой, и пришлось принимать усиленную дозу лекарства.
Юля появилась неожиданно. Дело было под вечер. Алла Владимировна включила свой старый черно-белый телевизор. Про такие говорили, что они могут взрываться, поэтому она включала лишь тогда, когда шел понравившийся ей сериал. И как раз раздался дверной звонок. Алле Владимировне показалось, что это пришел кто-то из соседей. Но это оказалась Юля. Прежде всего, бросились в глаза новая ветровка, короткая юбка, цепочка с медальоном на шее, пара колец на пальцах. Это удивило и обрадовало Аллу Владимировну, она захлопотала, предложила поужинать, но Юля отказалось, сказала, что торопится, открыла свою сумочку, тоже новую и модную и, достав оттуда несколько купюр, передала их бабушке.
- Вот тебе, бабуленька пока это, - сказала она, - скоро мы полностью рассчитаемся с тобой, и дело тебе найдем. Конечно, торговать тебе не придется, но, как экономист, ты нам будешь очень нужна. Мы, наконец-то, начинаем серьезное дело.
Бабушка стала отказываться, говоря, что ей хватает пенсии, что она даже купила себе новую кофту и юбку. Но внучка была настойчивой, и деньги пришлось взять.
Юля уже собиралась уходить, но Алла Владимировна остановила.
- Послушай, девочка, в общем-то, ты выглядишь неплохо, но, по-моему, вид у тебя не очень здоровый...
- Ничего, бабуля, сейчас приходится много хлопотать. Скоро все войдет в свою колею, и я наберу прежний вес, - весело сказала внучка и ушла.
А у бабушки, мелькнувшая было радость, сменилась вдруг тревогой. Как ни старалась, он отогнать ее, внушить себе, что Юля на верном пути, но не могла, камнем легла она на душу старушки. Не помог ни телесериал с показом красивой жизни, ни старанье убедить себя в том, что напрасны ее тревоги. Заснуть удалось лишь под утро.
С той поры прошло много дней, наполненных нескончаемым думами о внучке. Она несколько раз порывалась съездить к ней, но воспоминания о свирепых соседях лишали ее решимости. Алла Владимировна дважды была у Игониных, а те уверяли ее, что если не показывается, то все хорошо. Но терпение ее кончилось, и она все-таки отважилась и поехала.
Дверь ей открыла незнакомая женщина. На вопрос, где Юля, женщина сделала удивленные глаза:
- Мы никакой Юли не знаем, эту квартиру мы купили у посреднической фирмы «Пингвин». Кто здесь до нас жил, мы не имеем понятия, лишь слышали от соседей, что это были плохие люди.
Не помня себя, добралась Алла Владимировна до дома. На следующий день она спустилась со своего этажа и, найдя телефон-автомат, позвонила Игониным. Виктора Мироновича дома не было. Анна Григорьевна, выслушав Аллу Владимировну, сказала, что им не до этой девчонки и добавила:
- Теперь ищи ее в борделе, если не хуже, - и бросила трубку.
А когда она пришла домой, то увидела у двери ожидавшую ее Юлю.
- Бабушка, хорошо, что ты пришла, а я думала уходить. Одета на этот раз она была в облегающее трико, но поплотнее, на ногах явно старые, но с претензией на моду осенние сапоги, потертая кожаная куртка больше подходила бы к зимней поре. Но самое главное, что бросилось бабушке в глаза- ее лицо. Это лицо женщины, страдающей тяжким заболеванием. Об этом говорили ввалившиеся глаза, синева под ними, неухоженная кожа лица казалась дряблой.
- Юленька, что с тобой?- всполошилась бабушка, и в ее голосе было столько боли и отчаяния, что не могло не подействовать на Юлю, и она стала с огромным жаром успокаивать и убеждать бабушку, говоря ей, что она еще не оправилась от гриппа.
- Ну, как же так? Ты после гриппа и ходишь простоволосой, - не успокаивалась бабушка.
Такой разговор продолжался долго, наконец, Юля, малость, успокоила бабушку, та собралась приготовить чай, но внучка, как всегда, заявила об отсутствии времени.
- Ну что тебе нужно?- спросила бабушка, боясь завести разговор о квартире.
- Бабуля, милая, только ты можешь выручить нас, нам не хватает денег, мы в очень трудном положении. Помоги!
- Сколько же не хватает? – спросила Алла Владимировна, прибрасывая в уме, где и сколько денег она может достать, она уже поругала себя за то, что полученные от Юли деньги она потратила на погашение долга по квартплате.
- Много, но столько у тебя нет, но ты можешь занять...
-Я не раз говорила тебе, что мне никто больше десяти - пятнадцати тысяч не занимает.
- Да не у соседей. Надо взять ссуду в банке...
- Ну, ты скажешь, - удивилась бабушка.
- Да, да, я знаю банк, где могут дать ссуду под залог.
- Чудачка ты, Юленька, что же я могу заложить? У меня нет ничего более или менее ценного.
- Есть, бабушка, есть – это твоя квартира....
- Бог с тобой, внученька, как я смогу заложить квартиру? Ведь если я не выплачу ссуду в срок у меня, её отберут...
- Да нет же, бабушка, мы погасим долг ко времени, нам немного не хватает денег, ссуда поможет нам выйти на хороший уровень.
Этих слов Алла Владимировна не слышала, она обдумывала, как спросить Юлю про ее квартиру, ей было страшно услышать ответ о том, что квартира утеряна. И она начала, собрав всю волю:
- Юленька, ты знаешь...
Юля насторожилась, глаза ее забегали тревожно, видимо она догадалась, о чем будет речь, и она опередила бабушку.
- Бабуленька, нам нужны были деньги, и мы сдали квартиру внаем, а сами живем у Кости, у него квартира большая.
После этих слов Юля постаралась принять беззаботный вид.
- Но они сказали, что они купила квартиру у какого-то «пингвина»
Юля чуточку задумалась, но быстро встрепенулась, заговорила также бодро:
- Ну да, они купили право пожить в нашей квартире. Чтобы не связываться с жильцами, мы оформили все через посредническую контору.
- Так ли это, доченька? - сдерживая стон, спросила Алла Владимировна
- Бабушка, что я тебе врать буду? Пока все в порядке, дела у нас идут, если бы малость подкрепиться, – мы бы встали на ноги.
Алла Владимировна задумалась, Юля тоже молчала, выжидающе смотрела на бабушку. Наконец бабушка заговорила:
- Знала бы ты, Юленька, как у меня болит душа за тебя. Может быть, надо бросить всю эту затею. Ты имеешь специальность медсестры, в больницах, поликлиниках медсестры требуются всегда – иди, работай. Может, через год полегче станет – поступишь заочно в мединститут, попробуем вытянуть, в крайнем случае, попросим помощи у отца, он не откажет.
- Нет, нет, бабушка, я не хочу иметь дело с отцом. Он предал нас.
- Ну, Бог с ним, обойдемся. А квартиру я никому не отдам...
- Бабушка, какая ты непонятливая, - заговорила Юля с необыкновенным жаром, - я же говорю тебе, что отдавать ее никому не придется, через два - три месяца мы погасим долг, и все будет в порядке.
- Ну ладно, скажи ты мне, что за дело вы затеяли?
- Ах, бабушка, это долго объяснять...
- Почему же? Объясни покороче, я ведь всю жизнь была экономистом, наверное, пойму.
- Да нет, сейчас экономика совсем другая, ты тут ничего не поймешь, ты лучше согласись на наше предложение. Одевайся, бери ордер, паспорт, поедем со мной.
- Нет, Юля, я никуда не пойду. Сколько тебе нужно денег?
- Да не слишком много, бабушка.
Алла Владимировна открыла шифоньер, достала из глубины одной из полок узелок и извлекла из него коробочку.
- У меня сохранились обручальные кольца. В наше время на обручальные кольца шло высокопробное золото, я их на похороны берегла, Возьми, продай, Больше ничем я тебе помочь не могу. Появятся деньги у тебя – возместишь их стоимость.
Юля с минуту стояла в нерешительности, затем резким движением руки взяла коробочку, спрятала в сумочку.
- Маловато этого. Зря ты не оглашаешься заложить квартиру.
- Нет, нет, Юля. Да со мной никто и разговаривать не будет, ведь моя квартира не приватизирована.
- Это пустяки, они сразу же приватизацию сделают...
- Нет, Юля, нет, - решительно произнесла Алла Владимировна.
- Ну ладно, хоть что-то есть, попробуем выкрутиться. До свидания, бабушка.
Сказать спасибо бабушке внучка забыла.
В бессилии опустилась Алла Владимировна на диван. В душе ее воцарились мрак и пустота. Захотелось заплакать, но слезы застыли где-то в глубине: их не пускало предчувствие беды, навалившееся, как глыба, и железными тисками сжавшее сердце, лишившее сил, их не хватало даже для того, чтобы дойти до столика, где лежали таблетки. Потянуло холодом. «Наверное, Юля плохо закрыла дверь» - подумала она. Дополнительная порция холода несколько взбодрила ее, и она, наконец, смогла встать и принять таблетку.
А затем безжалостными холодными волнами накатывались думы о внучке, о ее судьбе. Ей стало ясно, что она запуталась в жизни, что беда неминуема. Хотя пришло время обеда, но есть не хотелось, и она не стала ничего готовить, сидела на диване с опустошенно душой, терзаемая бесплодной думой о том, как помочь единственному ближнему человеку. От бессилья боль, терзавшая сердце, становилась еще сильней. Посмотрев в окно, Алла Владимировна заметила, что солнце смотрит прямо к ней в окно. «Конец рабочего дня» - определила она. Пришло решение сходить к Игониным. Надела старое пальто, пошитое еще при муже. Оно долго висело в шифоньере – не хватало решимости выбросить, теперь осталось единственным еще малость приличным.
У Игониных дома была лишь Анна Григорьевна. Алла Владимировна еще не успела раскрыть рта, а та уже обрушилась на нее со своими бедами. Оказывается газета, которую редактировал Виктор Миронович, разорилась, а его таскают за долги, обещают отдать под суд.
- Ты не узнаешь его - злющий, слова доброго не вымолвит: рычит, что твой зверь, таким он никогда не был. Зашел к нему Борис Авдеевич, доктор, наш сосед, собеседник его, спорщик. Так Витя его чуть не взашей выгнал: не понравилось что-то.
Выслушав такую информацию, Алла Владимировна, имевшая намерение рассказать людям о своей беде, отказалась от этого, лишь поинтересовалась, не видели ли они Юлю. Анна Григорьевна, по обычаю, обрушилась с бранью на девку - поганку, бездельницу, развратницу, отчего Алле Владимировне стало еще тяжелее. Она так скверно себя чувствовала, что, силком усаженная за ужин, почти ничего не съела.
Виктор Миронович пришел, когда Алла Владимировна собралась идти домой. Он мрачно поздоровался с ней, прошел в свою комнату, Алла Владимировна пошла за ним. Собрав все силы, она решилась поговорить с ним о Юле, но Виктор Миронович опередил ее.
- Ты, небось, все с внучкой нянчишься? Не ходит она к нам, глаз не кажет: пропала девка.
- Виктор Миронович, ведь жалко ее, - произнесла дрожащим голосом готовая расплакаться Алла Владимировна.
- Жалей, не жалей – не поможешь. Коли человек сам себе доброй доли не хочет – никто ему ее не даст.
- Поговорить бы с ней...
- А как я могу поговорить с ней? Она как заяц по городу рыщет – не устрелишь.
- Беда с ней... - только и могла сказать Алла Владимировна, тайком смахнув невольную слезу, глядя на этого человека, усевшегося в кресло и не предложившего ей сесть.
- Беда. Время сейчас такое. Молодежь хватается не за свое дело: денег много захотелось, а не понимают, дурачье, что деньги зря не даются. Чем она занимается? - спросил Виктор Миронович.
- Я не знаю, - пролепетала Алла Владимиовна, - все денег просит, говорит, что какое-то дело открыла.
- Ну, жди беды, - равнодушно предрек Виктор Миронович. - Сопляки открывают дело - бандитам на руку. Смотри, не сегодня - завтра обчистят её, жди, придет она к тебе голенькая.
- А как помочь-то? Как беду отвратить?- с надеждой на что-то спросила Алла Владимировна.
- Конечно, то, что я скажу - это жестоко, но мы взрослые люди и обязаны смотреть правде в глаза. Правда часто бывает жестокой, но я выскажу, что вижу. Послушайте меня, тетя Алла. То, что творится с Юлей – это как рак в последней стадии, спасения нет, считай – пропала девка. Холодно и жестко проговорил Виктор Миронович.
Больше поговорить не удалось: Анна Григорьевна позвала мужа ужинать. Алла Владимировна оделась и ушла, потом долго стояла на площадке, вытирая слезы.
Все последующие дни для Аллы Владимировны были черными днями, заполненными тяжкими думами о родном человеке. Часто вспоминались детские и юношеские годы внучки. После смерти мужа Аллы Владимировны, она часто бывала у нее, оставалась ночевать. Она росла бойкой девочкой. А когда стала учиться в медицинском техникуме, то оставалась жить по нескольку дней. Для нее была куплена раскладушка, которую девушка сама раскладывала на ночь и убирала утром. Нередко в ожидании бабушки с работы готовила для нее немудреный ужин.
Однажды Алла Владимировна собралась, было, на базар, чтобы найти торговую точку Юли, но вспомнила рассказы женщин о том, что в городе нынче существует множество рынков, на каком искать внучку - она не представляла.
Забота об Юле настолько захватила Аллу Владимировну, что ушла на второй план прежняя забота – холод в квартире. Сидя вечерами в стареньком кресле, она накидывала на плечи старое зимнее пальто, а старым осенним закрывала ноги. Ложась спать, она эти пальто клала поверх одеяла. Электрическую грелку она не включала, поскольку та нарушала ее бюджет.
Тот вечер был очень холодный: февраль выдавал свои последние жестокие морозы. Алла Владимировна попила кипятка с хлебом: травок осталось мало, и она их берегла, затем, по обычаю, закуталась и села в кресло, в ожидании времени, когда можно будет включить телевизор и посмотреть очередную серию боевика. Ждать оставалось недолго. В это время прозвучал дверной звонок, он, почему-то, вызвал у Аллы Владимировны тревогу, может потому, что обычно в такую пору к ней соседи не заходят. На ее вопрос, кто там - ответил, как ей показалось, незнакомый голос.
Первой вошла Юля, одета она была все в ту же курточку, те же трико и сапоги, голову покрывало что-то вроде меховой шляпки.
- Юленька! В такую погоду и так одета - воскликнула бабушка, всматриваясь и не узнавая лицо внучки, почерневшее от холода и с черными пятнами на щеках. Но это было не все. Следом за ней вошел парень в спортивной шапочке на голове, из-под которой топорщились довольно длинные волосы, в такой же не зимней куртке, в джинсах и каких-то непонятных обутках. Впереди себя он держал импортную потертую сумку, если не пустую, то полупустую.
- Здравствуй, бабуленька, - заговорила Юля.
Алла Владимировна не узнала ее голос. В нем появилась хрипотца, как у матерых курильщиц или пьяниц.
- Познакомься – это Костя...
Не давая опомниться, Юля поцеловала бабушку в щеку и, сбросив куртку, не сняв сапоги, прошла в комнату.
- У тебя, как обычно, колотун, - сказала Юля, поеживаясь.
- Раздевайтесь, проходите, - приглашала Алла Владимировна переминавшегося с ноги на ногу Костю.
- Костя, ты не разувайся, здесь ноги отморозишь, - крикнула Юля.
Ошеломленная бабушка в растерянности то топталась на месте, то пыталась сунуться, не зная куда. А Юля подошла к ней и сказала:
- Бабуля, отныне у тебя будет потеплее: мы с Костей хотим пожить у тебя. Понимаешь, приехал Костин брат из армии с женой и ребенком, так нам пришлось эвакуироваться.
Располагайтесь, располагайтесь, - несколько раз повторила бабушка, а Юля уж стояла в кухне.
- Костя, иди сюда, - позвал она, - посмотри - по-моему, здесь раскладушка встанет.
Подошел Костя, сказал:
- Безусловно.
- Ну вот, бабуля, а я зря беспокоилась, думая, что раскладушка здесь не встанет. Она хорошо помещается, здесь ты будешь спать...
Бабушка никак не прореагировала не решение внучки, она все суетилась туда и сюда, наконец, сказала:
- Ничего, ничего, я сейчас включу грелку, и вы нагреетесь, а я, тем временем, чайку вскипячу, чай тоже хорошо согревает... Да, а вы ужинали?
- Да как тебе сказать... - замялась Юля.
- Ладно, ладно, я нажарю вам картошки...
Бабушка ушла на кухню. Костя осматривал комнату полупрезрительным взглядом, видно, ему не нравилась мебель шестидесятых годов.
- Лавка древностей, - сказал он. - А телик-то, телик! Наверное, еще при Иване Грозном выпущен.
Юля, усевшись на бабушкино кресло, сказала:
- У бабушки маленькая пенсия, а приработка нет...
- Вы телевизор включите, - крикнула Алла Владимировна из кухни, - может, что и увидите, только смотрите, он может загореться.
Включать телевизор гости не стали. Они сидели - Юля в бабушкином кресле, Костя на диване, изредка перекидываясь словами, как люди, у которых все сказано.
Алла Владимировна действовала на кухне, выполняя механически привычное дело, а в глазах ее стояло Юлино лицо, ей не терпелось взглянуть на него, и в тоже время, боялась посмотреть.
Но закипел чайник, поджарилась картошка, бабушка позвала гостей к столу. И помимо своей воли она посмотрела на Юлино лицо. Оно было неузнаваемым.
Оно никак не походило на лицо двадцатитрехлетней девушки, а казалось лицом сорокалетней женщины. Может быть, тут играли роль красные пятна на щеках. Юля заметила внимательный взгляд бабушки и сказала:
- Ты не смотри на меня так. Я на прошлой неделе обморозила щеки, это Костя виноват – не усмотрел.
Костя посмотрел на Юлю и ничего не сказал. Бабушка есть отказалась, сославшись на то, что она уже поужинала. Угощая гостей, она извинялась, что к чаю не оказалось сахара.
- Подумайте, только, ходила за продуктами – все купила, а сахар забыла, хотела сходить еще раз, но, во-первых, лифт не работал, да и не хотелось выходить в такую холодюку, не знала же я, что придете вы, завтра купим.
Ей хотелось спросить внучку, как у них дела, но не решилась, побоялась, что она соврет. Ее до предела изношенный свитерок еще студенческих лет, сквозь который просвечивал бюстгальтер, уже говорил сам за себя. «Никакого дела у них нет» впервые подумала она и вспомнила слова Виктора Мироновича – пропащая девка, так не хотелось соглашаться с ним. Ей впервые захотелось убежать куда-нибудь, даже от любимой внучки, и даже от самой себя, поскольку в душе зародилась пугающая ее мысль о бесплодности всех ее надежд, о невозможности что-то сделать, чтобы спасти самое дорогое для нее существо, свою любимицу и надежду.
Юля с Костей съели всю картошку, выпили по паре глотков чаю из травки и пошли в комнату. А Алла Владимировна долго стояла у раковины с давно вымытой посудой, не чувствуя холода. Затем зашла в комнату, там уже потеплело - грелка сделала свое дело. Взяв заброшенные за шкаф свои пальто, коробку с лекарствами.
- Бабушка, ты куда? На кухне холодно.
- Ничего, ничего, я привыкла к холоду, при холоде еще лучше себя чувствуешь.
Она не хотела и подумать о том, чтобы остаться в комнате: не было сил смотреть на нахальное лицо Кости, и невыносимо больно видеть обезображенное лицо Юли. Были моменты, когда ей казалось, что это не она, а какая- то, случайно попавшая в ее квартиру, женщина.
Однако сидеть на табуретке было неудобно, поскольку она никак не могла пристроить пальто, чтобы они защитили ее от холода. Промучившись, некоторое время, она решила лечь, но для этого снова пришлось идти в комнату, чтобы взять белье и дать белье гостям.
Чтобы не мучить себя, она решила заснуть и приняла две снотворные таблетки. Но долго поспать не удалось - разбудил холод, идущий снизу, поскольку ткань, натянутая на раскладушке, была тонкой, и от холода никак не защищала. Бок, на котором она спала, застыл сильно. Открыв глаза, Алла Владимировна заметила, что в комнате, где спали гости, горит свет, об этом говорила полоска , проникающая через неплотно прикрытую дверь. Она прислушалась – тихо. Привычка экономить на всем не давала ей покоя, и она решила встать и погасить свет в комнате – нечего зря расходовать деньги. Выключатель находился возле двери. Она приоткрыла дверь. Юля и Костя спали. И нужно же было ей задержать взгляд. В глаза ей бросился шприц, лежавший на столике у изголовья дивана, и заменявший ей прикроватную тумбочку. Так не хотелось этому поверить, но помимо своей воли она убедилась, что это шприц.
Для чего шприцы у молодых людей - она знала. Соседка недавно похоронила сына – наркомана, погибшего от передозировки наркотика. Включив свет в кухне, Алла Владимировна села на табурет и заплакала. Исчезло ощущение холода, поскольку холод, зародившийся в ее душе, пересилил холод, царивший в помещении. Если совсем недавно, в отдаленном уголке души еще теплилась мысль о том, что она ошибается, что все значительно проще и лучше, нежели она полагает, то теперь было ясно, спасти внучку она не в силах, и вряд ли кто сможет спасти это погибающее существо. На что надеяться, если родной дядя считает положение Юли безнадежным. Остается лишь смотреть, как гибнет самое дорогое, что у нее осталось. Сына она потерла давно. Она считает себя еще не совсем старой, и вдруг ей захотелось умереть, нежели тратить силы в бесплодной борьбе. Нет Юли – кому она теперь нужна.
Так сидела Алла Владимировна, не замечая, как слезы льются из ее глаз. Взор ее упал на окно. Там чернело холодное небо, разукрашенное звездными хороводами, холодными бездушными. И ей казалось, что во всем мире нет ни капли тепла, даже соседние дома с погашенными окнами казались холодными черными глыбами. Так и сидела она, окаменевшая от холода и тоски. Лишь в мозгу билась мысль: «неужели нет выхода, неужели невозможно спасти это существо?» И вдруг вместе с первыми огоньками, появившимися в пробуждающихся окнах, родилась идея. «Нет, она не сдаст родное существо, она будет бороться, жить ради нее». Теперь она почувствовала, что застыла совсем. Накинула на себя пальто, прижалась в уголке и неожиданно для себя заснула. Вроде бы, спала недолго, но когда открыла глаза - увидела бледное небо рождающегося дня. И сразу же вспомнилась мысль о своих намерениях. Поскольку ей удалось пригреться в углу, она не спешила вставать с места, обдумывала и так и сяк то, что она скажет им.
Было совсем светло, когда послышались шаги Юли,
- Ты уже не спишь?- спросила она хриплым голосом.
Алла Владимировна, как и вчера, боясь посмотреть на лицо внучки, проговорила:
- Доброе утро, вставайте, я сейчас приготовлю завтрак.
Взглянув мельком на внучку, она увидела, какой замызганный на ней халат, понятно, что стирала она его очень давно.
- Вот что, Юленька, я сейчас дам тебе полотенце, ты прими души и постирай свой халатик, а пока походишь в моем, - сказала Алла Владимировна.
Подавая полотенце внучке, она все же увидела ее лицо. Оно показалось ей ужасным, и не только от следов обморожения. Самым страшным был бессмысленный взгляд глаз внучки, совсем недавно озорницы и лукавицы. Сейчас на нее смотрело безжизненное существо, которому все безразлично.
На завтрак она разжарила на остатках масла оставшийся вчера хлеб. Когда Костя и Юля садились за стол, она вновь посокрушалась насчет сахара, и гости для ее успокоения сделали вид, что с удовольствием пьют травку без сахара.
Когда скудный завтрак был съеден, гости ушли в комнату. Алла Владимировна, вымыв посуду, последовала за ними. Они не успели удивиться, когда увидели бабушку с энергичным выражением на лице, поскольку она сразу же заговорила.
- Дорогие Костя и Юля. Я хочу помочь вам избавиться от злого недуга.
Эти слова она постаралась произнести просто и душевно.
- Это какой же недуг обнаружила ты? – Спросила Юля со злостью. Такого тона бабушка никогда не слышала у нее.
- Юленька, девочка моя, ты же знаешь, о чем я говорю...
- Не знаю, и знать не хочу. Это старушечьи выдумки, - махнула рукой Юля. - Ты от старости уже смурнеть начала, тебе все кажется.
- Юля, не говори так, ты еще до сих пор в себя не пришла. Костя, послушайте меня... Послушайте... Я очень хорошо знакома с Борисом Авдеевичем, он поможет вам, он многих избавил от беды, избавит и вас. Пойдемте со мной, сейчас же пойдем, не будем терять времени.
- Ты что, бабушка прицепилась? – спросил Костя, - Тебе чего от нас надо?
Голос его звучал до обидного грубо. Это видно подействовало на Юлю – сказались остатки любви к бабушке, и она сказала:
- Не нужно так, Костя, бабушка поймет нас. Мы обыкновенные молодые люди, пытающиеся найти свою дорогу, только попали в трудные обстоятельства, но духом мы не упали. Потерпи нас, до тепла осталось совсем немного, а там мы сумеем показать себя.
- Юленька, это тебе кажется. Ты прости меня, но я вижу, что вы на последней ступени перед гибелью...
- Ну, знаешь, я не в театре, - сказал Костя, вставая с дивана. - Выслушивать трагические монологи не намерен. Пошли.
Он направился в прихожую, Юля колебалась.
- Пошли, - еще раз позвал ее Костя, причем, не назвав по имени.
Юля уж было шагнула к нему, но бабушка загородила ей путь, упала на колени, обняла ее ноги, зарыдала.
- Нет, нет, не пущу тебя, единственная моя, не пущу. Ты вылечишься. Борис Авдеевич вылечит тебя. Мы сейчас же пойдем к нему, - говорила она, захлебываясь слезами.
Юля стояла в растерянности. Костя заглянул в комнату уже одетый, заругался нехорошими словами, и слышно был, как он хлопнул дверью.
- Юленька, не нужен он тебе, - рыдала бабушка, - он тебя погубит, разве такой человек тебя достоин? Я умоляю тебя, пойдем, полечимся…
Слезы и причитания бабушки были столь страстны, что растерявшаяся Юля сказала:
- Ну, хорошо, бабушка, пойдем, только не сейчас, не сегодня, вот заживет у меня лицо – и пойдем.
Алла Владимировна усилила нажим. Не смотря на просьбу внучки, она не встала с колен, продолжала уговаривать пойти к врачу тотчас же. В конце концов, внучка была вынуждена согласиться. Бабушка засобиралась в путь. Она раскрыла шифоньер, выискивая чего-нибудь из теплых вещей для Юли, но нашлось лишь теплое трико и старый- престарый шерстяной свитер, про который она давно забыла. Уже собираясь на выход, Юля сказала, что ей нужно что-то взять.
- Не беспокойся, Юленька, я тебе принесу все, что нужно, приходить к тебе буду каждый день.
На улицу они вышли, когда солнце поднялось высоко над крышами домов.
Беда случилась в районе, где находилась клиника. Это как раз в там, где и дом Игониных. Бабушка вдруг остановилась и проговорила заплетающимся языком:
- Юленька, я бы отдохнула малость. Ты посмотри, где можно присесть. Пойдем в этот двор...
Они прошли во двор, образованный тремя домами, но скамейки нигде не увидели. В торцовой стене одного из домов имелась дверь с несколькими ступеньками. Алла Владимировна села на верхнюю ступеньку и, подавая свою сумку Юле, попросила слабеющим голосом:
- Доченька, достань там таблетки и подай их мне...
Юля открыла сумку. Та находились несколько пустых полиэтиленовых пакетов, кошелек, корочки с документами. Она с трудом нащупала затерявшийся в самом углу маленький флакончик, достала таблетку, поднесла ее к губам бабушки, но та не реагировала.
- Бабушка, бабушка, - шевелила Юля бабушку за плечо, а она стала крениться на бок. Попытка привести бабушку в чувство результатов не дали. Медсестра, она знала, как определить состояние человека. Приподняв веки бабушки, Юля установила, что она мертва.
Вначале стало страшно. Она хотела бежать, поискать людей, позвать на помощь, вызвать скорую, но людей не было видно, не увидела она и телефона. Но волнение скоро прошло. Появилась другая мысль. Осмотревшись, не увидев никого, она открыла сумочку бабушки, достала оттуда ключи, кошелек, корочки с документами, и, оставив пустую сумку рядом с ней, оглядываясь, перешла на другую сторону улицы и быстро, почти бегом пошла прочь от места, где осталась мертвая бабушка.
С первого попавшегося телефона она позвонила Косте. Тот оказался дома. В загадочных выражениях потребовала, чтобы он немедленно явился к бабушке, где его ожидает сюрприз...
Два милиционера и Анна Григорьевна пришли во второй половине дня. Костя и Юля, приняв дозу, которую они приобрели на деньги, оказавшиеся в сумке бабушки, кайфовали. Длинные звонки и стук в дверь заставили Юлю очнуться. Она, дико ругаясь, открыла дверь.
Мертвую Аллу Владимировну опознала Анна Григорьевна, она как раз проходила мимо и увидела толпу людей, собравшихся возле трупа. Она привела милиционеров.
- Ваши документы, - потребовал милиционер.
- Проваливай, проваливай или получишь «документы»,- пригрозила Юля.
- Я сказал, предъявите документы.
Юля разразилась матом.
Милиционер ткнул своей дубинкой ей в бок.
- Отстань от них, - посоветовал другой милиционер, - или не видишь – они подколотые.
Уточнив, что ни Юля, ни ее напарник не имеют права проживать в этой квартире, милиционеры кое-как заставили обоих одеться и увезли с собой.
Через день их выпустили из милиции. Они постояли на улице, посмотрели по сторонам, потом Костя сказал:
- Ну, я пошел...
- А я? - Спросила Юля, рванувшаяся за ним.
Костя ответил ей бранными словами и, съежившись, почти трусцой заспешил куда-то.
- Подонок!- крикнула вслед Юля, добавив несколько бранных слов и нетвердой походкой зашагала в противоположном направлении. Холодный, пронизывающий ветер дул ей в лицо.