Новогодний рассказик о счастье)

Наверное, лет до шести я верила в Деда Мороза. Когда мои подружки, такие взрослые и гордые фактом своей взрослости, рассказывали мне, наивной незабудке, что под елку им родители положили новое платьице, джинсы, конструктор Лего, негра в смешной пижаме и очередную Барби - я не спорила, только тихо посмеивалась про себя, - уж я-то точно знала, кто кладет завернутые в золоченую фольгу волшебные монетки, кто сшил необыкновенной красоты блузку с бантом, и кому не лень было предаваться воспоминаниям о том, что летом маленькая Ника была без ума от огромной плюшевой собаки в витрине детского мира. Ну конечно же, Деду Морозу!
Именно поэтому самой горькой моей бедой оказалось не то, что однажды накануне Нового Года мама и папа не вернулись из дальней поездки, как обещали, а то, что 31 декабря за мной приехала моя тетка, которую я в глубине души побаивалась за резкий командный голос, запах каких-то пыльных немыслимых духов и здоровенную волосатую бородавку на носу – ведь всем известно, что бородавки и нос крючком бывают исключительно у ведьм, или, к примеру, у Бабы Яги.
Роль ведьмы осталась за тетушкой, ибо Баба Яга жила у нас на лестничной площадке напротив – так говорил папа, а папиным словам я верила свято – бывают мамины и папины дочки, так вот я относилась к разряду последних. Папа – породистый скакун – тройной одинар на скачках по ковровому покрытию в коридоре, неизменный фаворит; большой и сильный папа – Сильвестр Сталонне, Клод Ванн Дамм и Чак Норрис скромно курят на лестнице – защита от всех противных мальчишек двора, вечно норовящих запульнуть в нос снежком, дернуть за косичку, или отобрать выданное мамой против совести дообеденное пирожное; папа Супермен – спасающий несчастную кошку, загнанную соседским ротвейлером Сенькой на самое высокое во дворе дерево; папа – Самый Лучший Рассказчик Вечерних Сказок – о, Оле Лукойе от зависти проглотил бы свой зонтик! Да, бесспорно – я была папиной дочкой... Правда, маме тоже отводилось уютное место в моем сердечке – эта жилплощадь увеличивалась во сто крат после покупки мне незапланированного семейным бюджетом резинового пупса или бисерного браслетика, а особенно - от подачи к ужину ванильного пудинга или яблочного пирога с какао.
В том памятном году 31 декабря я не дождалась ни полглоточка (полглоточка ребенку можно, всегда убеждал папа!), ни подарка от волшебных троллей, ни даже сказки на ночь. Быстро накормив меня наспех сваренной склизкой овсянкой (я давилась ею из вежливости – ведь всем известно, что в гостях нужно кушать все, что подадут, иначе обидишь хозяев, - так тоже говорил папа, и мама ему поддакивала – и урок был усвоен накрепко!), тетка велела мне умыться и запихнула под колючее верблюжье одеяло. Вне себя от разочарования – я же видела наряженную елку, под ней явно должны были быть подарки! – усталости и свалившихся на меня волнений, я и уснула, не успев даже как следует разреветься по такому случаю.
Утро было холодным, солнечным и совсем-совсем уж не праздничным. Тетка быстро сунула мне прямо в постель бублик и стакан с молоком, бормотнула – пока не вставай, детка!, - и убежала разговаривать с кем-то – то ли по телефону, то ли в коридор.
Позже приходили и уходили какие-то люди, телефон звонил, надрываясь, и из этого безобразия я вынесла единственно правильную мысль – Дед Мороз явно опаздывает или, что хуже, совсем забыл про маленькую Нику. Но и последнее утверждение, увы, не оказалось худшим. Уже 3 января, шестилетняя, стоя в церкви на отпевании у гроба своих родителей, погибших в автокатастрофе накануне Нового Года, я твердо знала, что подружки были правы в своей детской взрослости – и, как это и не прискорбно - Деда Мороза не существует. Впрочем, как и господа Бога, которому так усердно молилась воспитавшая меня впоследствии тетка.
Я выросла, выучилась в школе, закончила институт, съездила на практику, влюбилась, рассталась, так и не поняв, что, собственно, мною там практиковалось (к тому времени моя тетушка перестала ассоциироваться у меня с ведьмой, успела вывести противную бородавку в клинике красоты, выскочить замуж за какого-то настоящего полковника в запасе, - вот он-то точно был если не Кощеем, то хотя бы Великим Инквизитором в прошлой жизни! - и уехать куда-то в Калининградскую область), - и устроилась работать секретарем к Начальнику Очень Большого Офиса. Чем занимался начальник и его офис, я как следует постичь не успела, влетев, как самолет-истребитель в башни-близнецы в памятный для Америки день, на топливе большой и светлой любви сперва в постель Большого Начальника Офиса со всеми прилагающимися к большой и светлой посещениями ресторанов, ночных отелей и модных курортов; затем в его опочивальню, где я с прискорбием для себя узнала о наличии у объекта жены - постсорокалетней крашеной милашки и парочки очаровательнейших оболтусов-деток, 7 и 12 лет, по наличию трогательной фотографии в рамочке – забыл убрать, заработался, бедолага... (Меня, конечно, в какой-то степени оправдывало перед собой полное нежелание начальства распространяться в служебной обстановке о личной жизни, что и понятно – адюльтеры не сходили бы с рук столь гладко, но все же как-то обидно было ощутить себя такой фатальной балдой); затем в кабинет строгой дамы гинеколога, которая, позвякав для порядка пыточными крючками и железками, голосом строгой школьной учительницы сообщила мне, чтобы об аборте на таком сроке я и не помышляла, а отправлялась бы прямиком в женскую консультацию – обзаводиться личным делом на первых порах и, в дальнейшем, обязательным приплодом в виде маленького человечка мужского или женского рода, а то и двух.
От подобной перспективы я впала в некое подобие летаргии, и выпала из нее только по окончании девятимесячного срока, со всеми полагающимися к случаю воплями родив себе толстого Ваньку с круглыми розовыми пятками и парой светлых кудряшек на лысой круглой головенке. Меня даже встретил с букетиком привядших розочек шофер бывшего начальника-диверсанта, оккупировавшего мои территории с минимальными для себя потерями, а для меня – с пожизненными последствиями диверсии. Розочки я приняла, от переданных поздравлений отмахнулась, как от надоедливой августовской мухи, шофера использовала по прямому назначению, с комфортом – гуляем напоследок! - доехав до родного дома.
С тех пор жизнь моя превратилась в круги ада согласно произведению Данте – ясли, работа, подработка, халтурка, подхалтурка, сад, работа, подработка, халтурка, подхалтурка, поиски няни, которая по причине маразма впала бы в альтруизм, вообразив себя хотя бы временно Рахматовым, и не требовала бы денег (ну ладно, ладно! хотя бы больших для меня денег!) за присмотр за шустрым Ваньком, но при этом оставалась бы в здравом уме и трезвой памяти - не оставляла бы дверь открытой, не открывала бы ее любому позвонившему, и не давала бы Ваньке сунуть палец в розетку по первому его желанию; опять работа, опять халтурка, подработка, халтурка, подхалтурка, работа... К декабрю я запланировала обязательное самоубийство, поход в салон-парикмахерскую и покупку Ваньке белого медведя – шикарную, непристойно дорогую меховую игрушку. Пусть Дедов Морозов и не существует – но Ванька должен знать, что, несмотря на хронические прогулы и неявки домой по причине желания заработать все деньги на свете, мама-то у него точно есть и любит его так же сильно, как в свое время саму непутевую маму Нику любил ее собственный, личный папа.
Самоубийство пришлось отложить за неимением времени, поход в салон – за неимением лишних денег, но вот медведь... О, медведь, став камнем преткновения, не давал спать спокойно ночами ни мне, ни Ваньке. Ванька ныл, косил умоляющим голубым глазом в сторону витрины, делился всеми преимуществами поселения у нас дома Расчудесного Белого Медведя, изредка похныкивал и даже пускал мужественную слезу по гладкой розовой щечке – одну, но зато такую крупную! – причем вставал под лампочку так, чтобы слеза сверкала, как страз от Сваровски и не осталась незамеченной туповатой недогадливой мамой – прием, запрещенный у нас в семье, но действующий на меня безотказно.
Недогадливая мама села на диету из воды и отвратительной, но доступной по средствам овсянки, превратилась в Линду Евангелисту, Твигги и всех тощих топ-моделей одновременно, скопила-таки некую запредельную, по ее понятиям, сумму денег, которую хватило бы с лихвой на покупку если не нового ноута, то хотя бы его половины точно, и вечером тридцатого декабря отправилась на северный полюс, то бишь в торговый центр, в капиталистический рай, где безраздельно царствовал Белый Медведь.
При входе во врата вместо, видимо, архангела Гавриила стоял бравого вида молодец в униформе, поставленный для устрашения граждан и поддержания порядка, пара бомжеватого вида типчиков – чтобы было, чего поддерживать, и замерзший человек-сандвич – для рекламы и придания пущей солидности заведению. Покосившись на подозрительных типчиков, я мышкой проскользнула мимо явно не одобряющего мой затрапезный - нет, а что он хотел! Пальто уже лет 7 как живое! - вид стража порядка, поскользнулась на обледеневшем (мать их так, капитализм, тоже мне!) коврике и рухнула практически стражу под ноги.
Страж равнодушно – падают тут всякие – проследил за моим кульбитом.
- Помочь, что ли, дамочка?
- Нет, нет! Благодарю! Я сама как-нибудь! – чертыхаясь про себя, подбирая разъезжающиеся на льду ноги, я неловко барахталась на глазах у прохожих. Со стороны, наверное, на редкость нелепое зрелище!
- Мадамммм! Пзвольте! – ну да, сладкая парочка пролетарских типчиков подхватила меня под белы рученьки, совместными усилиями поставила на ноги и слегка обмела от песочного снега.
Рассыпаясь в благодарностях, отряхиваясь от грязи, типчиков и комков снега, красная и злая, как пять десятков чертей, я поковыляла в магазин.
Уууу... Сверкающие полы, витрины, улыбки продавщиц – все обрушилось на меня разом. Растерянная, помятая и изрядно замурзанная, сквозь строй элегантных посетительниц я добралась до заветного отдела. Вот он – предел наших с Ванькой мечтаний, житель Севера, белоснежный, роскошношёрстый, прекрасный медведь с кожаным шоколадным носом и глазами-бусинами!
- Девочки, заверните мне это чудо! – я и сама, как ребенок, уже приплясывала у прилавка от нетерпения – хорошо хоть, этого не видел Ванька – как настоящий джентльмен, он передарил бы мне медведя и гордо рыдал от горя в одиночестве, запершись в туалете – воспитывает мужской характер, черт побери! Лучше не рисковать! – и полезла за кошельком.
Нда... А вот лучше бы я этого не делала. Кошелька не было. Не было – и все. Как будто это и не кошелек вовсе был, а так – видение, призрак оперы или туманность Андромеды.
Все вокруг меня перевернулось пару раз, поплыло, потом почему-то затуманилось, а во рту появился привкус крови – видимо, я прикусила губу, чтобы не заорать от собственной непроходимой дурости. Кретинка, идиотка, бестолочь! Мало того, что кошель я засунула в карман, дала себя поднять и общупать подозрительным люмпенам, стояла с раскрытой варежкой у витрин, так я еще отняла веру в чудо у собственного сына! Хлюпая красным носом, полная отчаяния, раскаяния и жалости к себе, несчастной недотепе, и к Ваньке, сыну пожизненной неудачницы, я медленно отползала на исходные, к остановкам автобусов. И уже там до меня дошла окончательная трагичность ситуации, в которой я оказалась – в кошельке-то лежал проездной! Ну предположим, месяц заканчивается, но до дома-то мне сегодня остановок десять, и на работу-подработку-халтурку-подхалтурку нужно попасть каким-то образом теперь еще и завтра с утра, - да, на этот раз ты вляпалась крепко, моя девочка...
Попытка умаслить водителя с целью попадания в транспортное средство на халяву не прошла – кавказского вида дядя сделал вид, что по-русски он не понимает, не говорит и не говорил никогда в жизни, и закрыл дверь, чуть не прищемив мой и без того изрядно распухший от слез нос.
Темнело. Пробираться тайными партизанскими тропами я не рискнула, и пошла вдоль шоссе, периодически шарахаясь от гудевших и зазывно подмигивающих фарами загулявших машин. Язык до Киева доведет, говорят, но в данном случае он мало бы чем мне помог.
На третьей остановке энтузиазм, и без того слабенький, умер окончательно, к четвертой я подобралась, выкурив последнюю сигарету, случайно оставшуюся в пачке, а на пятой я услышала, как возле меня затормозила машина.
До кучи – обреченно решила я – главное, не останавливаться!
- Девушка! Девушка? – Вы извините, я за Вами вторую остановку еду, Вас подвезти, быть может? Скользко все же, холодно...
Эх, была ни была – я до того замерзла и устала, что мое состояние приблизилось к полному неадекватному максимуму по шкале настроений – иначе я никогда не решилась бы сесть в машину к незнакомому мужику – я и на бомбистах никогда не решалась ездить!
Павел – а спасателя моего звали именно так – до дома довез, на кофе не напросился, номера телефона и остатка денег - рублей 30, наверное, которые в порыве признательности я ему пыталась преподнести - не взял, чем расположил меня к себе чрезвычайно, а также глубоко проникся моим экспрессивным рассказом. Потерявшая бдительность, я допустила нежданного кавалера до ручки и мы распрощались.
А утром... Утром я была разбужена звонком в дверь. На пороге стоял давешний громила из торгового центра.
- Девушка, извините ради бога, Вы вчера у нас кошелечек обронили. Так Вы не сомневайтесь – все в целости и сохранности! В нашем торговом центре воровства не бывает! Приносим свои извинения, заходите еще!
Обалдевшая, с кошельком в руке, я пошла выпить горячей водички – кофе у меня не водилось еще с добеломедвежьих времен, а заодно и умыться. Раз кошелек нашелся, по этому поводу можно и забить на работу, быстро накраситься и галопом мчаться в торговый центр – к медведю.
Вылетев пулей из подъезда, я попала прямиком на грудь к какому-то важному дядьке.
- Ой, прости...те... - передо мной стоял Павел.
- Куда бежим, девушка Ника? – глаза смеялись, рот улыбался, и я клянусь вам – это была самая замечательная улыбка на свете...
Можно, я не буду рассказывать, как была куплена отличная, разлапистая, вкусно пахнущая хвоей елка, белоснежный красавец медведь, мандарины, шампанское и прочие новогодние атрибуты? Я не буду рассказывать, как до 11 вечера мы варили, резали, что-то готовили и поминутно целовались – два абсолютно счастливых человека? И Ванька путался под ногами, и сверток с медведем ждал своего часа, и шампанское стояло в моей давно уже пустовавшей морозилке...
Я расскажу вам только про одну вещь – когда пробило 12 и наступил Новый Год, когда счастливый Ванька визжал от притворного страха перед хлопком пробки от шампанского и петард за окном, я заметила некую странность – под елкой гордо восседали ДВА медведя... Вернее, Медведь и его Великолепная Медведица – а под мышкой у нее была прижата бархатная коробочка с маленьким кулончиком в виде Купидона. Как они туда попали оба – одного-то я сажала самолично за спиной у Ваньки, а вот второй – для меня так и осталось тайной, ибо Павел до сих пор так и не сознался в содеянном, равно как и в сверхъестественном появлении на пороге моей квартиры охранника торгового центра с кошельком в зубах.
Я скажу вам еще одно – в ту ночь, захлебываясь от нежности, я обрела Веру.
Веру в Деда Мороза, Веру в Господа Бога и Веру – нашу с Пашкой дочку, младшую сестренку моего – нет, нашего с Пашкой! – Ваньки..
... Кто сказал вам, что чудес не бывает? Может быть, просто стоит подождать очередного Нового Года? Ведь Дед Мороз существует точно – и это абсолютная, неоспоримая истина!