Мир безмолвия

Мир безмолвия

День первый
Это произошло неожиданно, словно внезапный удар яркой ослепительной молнии в обычный солнечный день. В тот вечер я и Кристин неспешно гуляли по городу. Мы часто совершали вечерние прогулки по длинным улицам Марселя, которые в ночное время несказанно преображались в лучах искусственного света. Черное пальто Кристин в сочетании с черными туфельками, как нельзя лучше гармонировали с предстоящим событием, о котором она, видимо, подсознательно догадывалась. Я любил ее черные туфли. Нет, нет, вы не подумайте, что мне нравился их фасон, цвет или высокие каблуки, придающие походе Кристин явную скованность. Нет, я совершенно ничего не понимаю в моде, и этот факт, приводящий мою подругу в бешенство, не позволял мне объективно судить о ее обуви. Я лишь любил тот приглушенный звук, который она волшебным образом создавала, поочередно дотрагиваясь длинными каблучками до асфальтированной поверхности. Я наслаждался негромким постукиванием, в то время, как Кристин что-то рассказывала и бросала частые взгляды на красочные витрины магазинов, несомненно, пробуждающие в ней желание зайти. Да, вы правы, я ее не слушал. Честно говоря, мне просто страшно представить себе жизнь, в которой я внимательно вслушивался бы в произносимые слова Кристин. Она не любила разнообразие и, видимо, поэтому беззастенчиво и многократно повторяла одни и те же слова, не утруждая себя поиском синонимов. Мы продолжали медленно идти, и мое внимание привлекло небольшое кафе, которое я никогда раньше не замечал.
- Может зайдем? – спросил я ее, указывая рукой на выбранное мной заведение.
Она отрицательно кивнула головой, и мы снова зашагали в неизвестном направлении. Да…Если бы я знал, что это будут мои последние слова, обращенные к Кристин, я бы наверное сказал что-то другое. Пока моя спутница пересказывала мне события обычного рабочего дня, я незаметно погрузился внутрь себя. Признаться, я никогда не делал этого ранее, и меня приятно удивили те ощущения, которые, без моего ведома, хранились у меня внутри. Я смело ходил по запутанным лабиринтам своей души, и даже каблучки Кристин потеряли для меня всякий интерес. Мне казалось, я попал в огромное царство, которое построил кто-то втайне от меня и так же, незаметно, назначил меня главой этой необъятного королевства. Я был искренне поражен тем, как меня встречали «дома». «Кто встречал?» - спросите вы. «Не знаю» - отвечу я. Но кто-то однозначно выказывал мне свое уважение и любовь. Этот кто-то явно соскучился по мне и, казалось, ждал меня всю жизнь. Одним словом, мне там очень понравилось. Знаете, как бывает, когда попадаешь куда-то и понимаешь, что это именно то, к чему ты стремился всю жизнь. Этому нельзя противостоять. Невероятно сильные чувства завладевают тобой, и ты замечаешь, как с удивительной покорностью следуешь за невидимым проводником. Мне 30 лет, а я не помню, чтобы я когда-то испытывал что-то подобное. Ощущение уюта, тепла, любви, доброты окутали меня, и я чувствовал себя счастливым. Это было непередаваемо, и кто знает, может быть именно поэтому я решил не делать никаких попыток объяснить свои ощущения.
- Что с тобой? – Кристин смотрела на меня круглыми глазами.- Я спрашиваю, ты пойдешь со мной завтра к Викки?
Я молчал. Я чувствовал, что не хочу ей ничего отвечать, поэтому просто смотрел ей в глаза и сохранял полное молчание. Я был так погружен в свою внутреннюю жизнь, что перспектива выхода из нее, меня совершенно не устраивала. Я продолжал многозначительно молчать. Я видел, как Кристин постепенно овладевал гнев, но ничего не мог с собой поделать. Я нуждался в покое и в немом молчании. Она безостановочно задавала мне какие-то вопросы, которые плавно перешли в личные оскорбления, а я продолжал молчать. В конце концов, она не выдержала и, развернувшись, быстро зашагала в обратном направлении. Я посмотрел ей вслед и пошел дальше. Я понимал, что не могу произнести ни слова. Правда, я не уверен, действительно ли я не мог, или просто не хотел себя связывать с внешним миром. Мне было хорошо, и я считал, что имею полное право насладиться эти редким состоянием души. Я продолжал гулять в одиночестве, хотя ощущал единство со всем миром. Меня ничего не тревожило, ни уход Кристин, ни морозный ночной холод, ни толпа снующий по улице людей. Я находился совершенно в другом месте, которое отличалось завидным спокойствием, открытостью и теплом. Впервые в жизни, мне хотелось навсегда остаться в этом райском убежище, которое избавило меня от тягостного восприятия жизни.
Вскоре я оказался дома. Видимо, мои ноги решили проявить самостоятельность и без разрешения головы, занимающей пожизненно руководящую должность, сами привели меня домой. Часы показывали начало первого и, я, не мешкая, лег спать.

Второй день
Утром меня разбудил телефонный звонок мобильного телефона, который исполнял одну из многочисленных песен Элвиса Пресли. Я к нему всегда относился с глубоким уважением и, поставив его вековой хит на свой звонок, казалось, отдаю долг его незыблемому творчеству. Это звонила Кристин. Я представлял, что именно она хотела мне сказать и в принципе, мог бы ее выслушать, но нырнув на мгновение в себя, я убедился, что желание молчать за ночь значительно усилилось. Идея молчаливого разговора по телефону, показалась мне невероятно глупой, поэтому я решил воспринимать ее частые телефонные звонки, просто как резко включающуюся приятную музыку. Я съел небольшой завтрак и пошел на работу. Сегодня я снова чувствовал себя великолепно. Я заглядывал даже в самые отдаленные уголки своей души, и ощущал, как кто-то был искренне этому рад. Я испытывал гармонию от всего. По правде сказать, я не знаю, является ли слово «гармония» хорошим заменителем затасканного слова «счастье», но, тем не менее, в тот момент я ощущал именно гармонию и ничего другого.
Я работал редактором в небольшом издательстве, которое находилось неподалеку от моего дома, и его месторасположение, удачно объединившись с местом работы моего лучшего друга Лорана, было, пожалуй, единственной причиной моего пребывания здесь. В издательстве, как всегда, было много людей, создающих гулкий шум. Я сел за свое рабочее место и достал папку с текстами, нуждающимися в редактировании. Углубляясь в разносортную писанину других людей, я неоднократно ловил себя на мысли, что способен сотворить что-то гораздо лучшее. «Почему же не творил?» - спросите вы. «Не знаю» - отвечу я. Поиск отговорок любой тематики у меня происходил быстро и без усилий, что помогало мне избегать воплощения своих самых смелых мыслей.
- Слышал новость?
Мне не обязательно было поднимать голову, я прекрасно знал, кому принадлежал этот гнусавый голос. Быстро взглянув на Лорана, я снова вернулся к проблемному абзацу очередной книги. Лоран, казалось, не заметил никаких изменений в моем поведении, поэтому продолжал вести со мной односторонний разговор.
- Паскаля уволили. – возмущенный взгляд Лорана был направлен на меня и на мгновение я подумал, что виноват в этот никто иной, а только я.
- Знаешь из-за чего? – Лоран нервно облокотился на мой стол и, не дожидаясь ответа, что в этом случае было вполне уместно, продолжил.
- Франсис, наконец-то, узнал, что Паскаль спит с его дочкой. – Лоран негромко засмеялся. – Подумать только, все издательство уже два месяца наблюдает за тем, как Паскаль соблазняет дочь начальника, а этот глупец ни сном, ни духом.
Я продолжал сохранять молчание. Конечно же я, как и все сотрудники нашего издательства, был в курсе любовных дел своего сослуживца, но меня никогда особо не увлекала чужая жизнь. Я видел, с каким удовольствием, мой друг рассказывал обо всех подробностях увольнения Паскаля, но желания поддержать разговор у меня так и не появилось. Я молчал.
- Ладно, я пойду, работы много. Увидимся за обедом. – Лоран махнул рукой и спешно удалился.
Да, мой лучший друг наблюдательностью явно не отличался, но мне это было только на руку. Обижаться на Лорана было просто глупо, мы знаем друг друга с детских лет и наша дружба прошла много испытаний, которые лишь укрепляли ее.
Через два часа, Лоран снова зашел ко мне и, показывая на часы, дал понять, что пора подкрепиться. Мы всегда обедаем в ближайшем кафе «Без забот» и это плавно переросло в устойчивую привычку. Всю дорогу Лоран продолжал болтать о главном происшествии дня и совершенно не замечал моей безучастной тишины. Мы с Лораном всегда заказываем одно и то же блюдо на обед и сейчас я оценил преимущества этого постоянства. Мне не пришлось нарушать молчания, хотя я до конца не знал, получилось бы это у меня или нет. Лоран сам сделал заказ и вновь принялся обсуждать активную жизнь нашего небольшого издательства. Он был искренне уверен, что обсуждает это со мной и совершенно не догадывался, где сейчас находится его друг. Меня нисколечко не интересовало то, о чем говорил Лоран, я вновь погрузился в немую тишину своего внутреннего мира. Мне это приносило чрезвычайное наслаждение. Я растворялся в молчании и чувствовал, что она каким-то образом питает меня. Видимо, я слишком редко оставался наедине с собой и сейчас компенсировал многолетнее стремление к обществу, своеобразным обетом молчания. Естественно, я не брал на себя никаких обязательств и не налагал себя наказанием за случайно оброненное слово. Мое молчание было вызвано исключительно внутренней потребностью, мне не хотелось нарушать душевного покоя, которое мне посчастливилось испытать. Лоран доедал свой обед и внезапно, посмотрев на меня, спросил:
- Ты чего молчишь?
Я медленно ел, не обращая никакого внимания на его слова. Лоран продолжительно смотрел на меня, пытаясь безуспешно понять причину игнорирования его слов.
- Молчишь? – резко спросил Лоран. – Ну и молчи, я хоть наговорюсь вдоволь.
Мне всегда импонировала жизненная позиция Лорана. Он не старался вникнуть в суть вещей и позволял себе жить с тем пониманием, которое ему было дано. Его не огорчал тот факт, что я присутствую перед ним только физически. Видимо, этого было вполне достаточно.
После обеда, я снова с головой окунулся в порой бессвязное и парадоксальное сочетание букв. Весь рабочий день я редактировал обрывчатые и спутанные фразы, не проронив ни единого слова с окружающими меня коллегами.
Вечером мне пришлось семь раз прослушать песню Элвиса Пресли, которую невольно включала Кристин. Я не брал трубку по весьма вразумительной для себя причине, но другому человеку объяснить все было гораздо сложнее. Как ни удивительно, но я совсем не скучал по Кристин и почему-то был уверен, что она звонит мне только для того, чтобы вылить вчерашнюю обиду. Как по мне, так это было бессмысленно, и я с чистой совестью пренебрегал ее завидной настойчивостью.

Третий день
Прошло уже больше суток с тех пор, как я сохраняю полное безмолвие и, должен признаться, мне это очень нравится. Иногда меня посещала мысль о том, что я могу погрязнуть в этой тишине до конца своих дней, но она не вызывала ни страха, ни тревоги. Я думаю, меня бы это вполне устроило. Меня безумно увлекала та богатая внутренняя жизнь, о которой я даже и не подозревал. Возможно, я казался окружающим людям закрытым и отстраненным, и это в какой-то степени было правдой. Я не хотел снова погружаться во внешнюю жизнь, мне было так уютно «дома».
Сегодня на работе меня неожиданно вызвал Франсис, наш начальник. В принципе, у нас с ним хорошие отношения. Он меня ценит, как высококвалифицированного специалиста, а я его ценю именно за такое отношение ко мне.
- Привет. – дружелюбно произнес Франсис.
Я молчал.
- Ты, наверное, слышал, что я уволил Паскаля? Так вот, на нем было несколько книг, он не успел отредактировать их, и я хочу попросить тебя этим заняться. Сможешь? – Начальник улыбнулся, но даже сквозь улыбку проглядывало отчаяние, обида и смертельная усталость.
Он продолжал вопрошающе смотреть на меня, а я не мог ему ответить, так же, как и не мог объяснить своего молчания.
- Что случилось? Ты слышишь меня?
Сейчас Франсис был исключительно сильно уязвим. Ему казалось, что все сотрудники издательства насмехаются над ним за позорную связь его дочери с подопечным.
- Вы мне объясните, почему вы молчите? – яростно спросил он.
Мне совершенно не хотелось ничего говорить. Я с не свойственным мне спокойствием слушал Френсиса и заметил, что его поведение походило на реакцию Кристин. Он тоже сначала безрезультатно задавал вопросы, а потом в грубой форме пытался объяснить, что потерял мое доверие и вынужден меня уволить. Я выслушал до конца своего уже бывшего начальника и, как ни в чем не бывало, вышел из кабинета. На душе у меня было светло и радостно, поэтому его слова меня нисколечко не задели, а просто пронеслись мимо.
Я быстро собрал все свои вещи, их оказалось совсем немного и, улыбнувшись всем на последок, молча удалился. Меня радовал тот факт, что в разгар рабочего дня я могу наслаждаться полной свободой. Имея в запасе все время мира, я направился к Старому Порту, который являлся для меня самым живописным и успокаивающим местом на Земле. Я сел на недавно окрашенную лавочку и принялся смотреть на небольшие яхты, колеблющиеся на волнах Средиземного моря. Я чувствовал себя великолепно и подумал, что уволиться стоило значительно раньше.
Город кричал. По-другому и не скажешь, он действительно горланил так, будто жизненное предназначение каждого обывателя Марселя заключается в перекрикивании другого. Я был рад тому, что не участвую в этом громком спектакле. Я сохранял молчание, которое было так необходимо моему родному городу. Конечно, я понимал, что это капля в море, но, тем не менее, эта была моя капля, и я искренне надеялся, что ей удастся хоть чуть-чуть заживить, нанесенные шумом, раны.
Я просидел так около двух часов, и внезапно ко мне подсела молодая женщина. Сначала она поинтересовалась у меня, который час, потом спросила, нет ли при себе салфетки, а под конец попросила сигарету. Я естественно молчал. Меня поразило то, что гнетущая тишина, которую она получала в ответ на задаваемые вопросы, ее совершенно не спугнула.
- Я люблю здесь бывать. – начала она. – Все-таки, вода успокаивает. Вы со мной согласны? Меня, кстати, зовут Жюли. – Она посмотрела на меня и добавила. – Жюли Кляндестин. – Она смущенно улыбнулась.
Я продолжал многозначительно молчать, а она продолжала многословно говорить.
- Я уроженка Антверпена, Бельгия, но вот уже лет 10 живу в Марселе. Мне здесь очень нравится. Хоть в этом городе я и встретила своего первого мужа, с которым впоследствии развелась, я все равно люблю Марсель. – Жюли сделала глубокий вдох и улыбнулась. - Мне 29 лет. Считается, что женщина должна боятся своего возраста, но я его почему- то не боюсь. Это странно, наверное, да?
Жюли Кляндестин задавала вопросы, но я знал, что ответа она ждет. Она разговаривала только с собой, а я был лишь прикрытием, которое позволяло отвести подозрения от ее психического состояния. Согласитесь, если человек сам с собой будет вслух вести беседу, это вызовет немало косых взглядов. А я, сам того не подозревая, помогал ей этого избежать.
- Я работаю хореографом. Точнее работала, с недавнего времени, мне это надоело, и я решила сделать небольшой перерыв. Это, наверное, тоже странно? А вообще-то я люблю цифры. В школе просто обожала математику.
Жюли продолжала посвящать меня в подробности своей жизни, а я молча наблюдал за ней. Мне было интересно то, как она молниеносно обводила меня взглядом, принимая за умалишенного. Я наслаждался этой ситуацией и с радостью готов был исполнить роль умалишенного, если это доставляло нам обоим удовольствие.
Жюли Кляндестин безостановочно что-то говорила, я не вникал в ее слова, но их смысл все равно задерживался в моей голове. Мы просидели так около часа и Жюли удалилась.
- Пожалуй, мне пора. - Она смотрела на меня так, как будто я ее держу и не позволяю уходить. – Было приятно пообщаться. Пока.
Я не собирался нарушать исцеляющей тишины, поэтому просто смотрел ей вслед.
Четвертый день
Наконец, меня перестала тревожить Кристин, но мой лучший друг Лоран бесцеремонно перехватил ее инициативу. Он уже звонил мне четыре раза, и я отлично знал, что вскоре он появится у меня дома.
- Что произошло? За что он тебя уволил? – Лоран искренне за меня переживал, но я не хотел ввязываться в болтовню внешнего мира.
- Почему ты молчишь? Уже который день из тебя не вытянешь ни слова. Что случилось?
Мы пили кофе у меня на кухне, и мой друг перечислял возможные причины моего увольнения. Вдруг он резко перевел на меня испуганный взгляд, и поставив чашку на стол, спросил:
- Я надеюсь, ты не молчал в кабинете Франсиса? – Каждое слово Лоран произносил опасливо, но учтиво. После минуты полного молчания, он хлопнул себя рукой по лбу и засмеялся:
- Что ж я раньше - то не догадался? Раз уж ты чего задумал, так это основательно и серьезно. Если молчать, то никаких исключений даже для начальника. Ну, ты даешь! – Лоран продолжал весело смеяться. Я был рад тому, как он воспринял мой обет молчания. Да, Лоран был настоящим другом.
Ближе к вечеру я пришел в Старый Порт и сел на лавочку, которая вчера привлекла не только меня, но и Жюли. Я был счастлив. В тот момент, мне больше ничего не хотелось, я испытывал блаженство. Закрыв глаза, я исчез в глубоком молчании, которое с удовольствием сохраняю уже несколько дней. Внезапно, я услышал какой-то шум, и мне пришлось вернуться в реальность.
- Я так и думала, что ты будешь тут. – Серые глаза Жюли Кляндестин с интересом смотрели на меня.
Она села рядом и, закинув одну ногу на другую, тяжело вздохнула.
- Сегодня я поссорилась с Кристофом. Это мой друг, мы живем вместе уже больше года. Наконец-то мы поругались. Я ждала подходящего повода уже целый месяц, представляешь? Ну, не каторга ли? – Жюли и вправду была возмущенна этой фразой, которую я ошибочно принял за шутку.
- Каждое платье, которое я надеваю, он считает слишком откровенным. – Она сделала небольшую паузу. - На самом деле, ссориться бывает очень приятно. Ты никогда не получал удовольствия от споров, криков, слез? Нет? А со мной это произошло как раз сегодня. Странно, да?
Жюли Кляндестин сама отвечала на свои же вопросы, предназначенные мне. Как по мне, так она действительно странновата.
- Я кричала, плакала, оскорбляла его и поймала себя на мысли, что мне это безумно нравится. Я даже специально затягивала ссору, чтобы подольше испытывать эти приятные ощущения. – Жюли на мгновение задумалась.- Знаешь, я бы никому никогда этого не рассказала. Чтобы обо мне подумали? А перед тобой почему-то хочется полностью открыться, Жак.
Замечательно, она уже придумала мне имя. А что, «Жак» вполне даже мне подходит. Я уже немного понимаю логику Жюли: раз человек сам не говорит своего имени, остается лишь его ему сообщить.
- Я даже не знаю, слышишь ли ты меня. Ты молчишь и мне хорошо. Я бы тоже хотела так молчать, но у меня не получается. Я привыкла разговаривать. Слова льются бурным потоком, и я ничего не могу поделать. Я лишь прячусь за ними, они отлично скрывают меня. - Кляндестин внимательно следила за проплывающей мимо яхтой. – Зачем мне скрываться? Даже не знаю, Жак. Страшно показать другим, какая я на самом деле. Да я и сама еще толком не знакома с собой. – Она посмотрела на меня и широко улыбнулась.
- Еще у меня есть сестра, Сесиль. Ей 20 лет. Она работает парикмахером. Это она меня стригла.- Жюли вертела головой, демонстрируя свою прическу. – Да я и сама знаю, что криво, но на ком-то же ей учиться надо. - Она раскатисто засмеялась.
- Кристоф, Сесиль, они и есть вся мое жизнь. Родители в Бельгии, я редко у них бываю. Слушаю свой рассказ и сама себе кажусь несчастной и одинокой, но это не так. Я довольна своей жизнью.
Я был погружен во внутреннюю тишину, но Жюли совершенно не нарушала ее. Она каким-то образом гармонично вплелась в мое молчание и незаметно стала ее частью. «Как же произносимые вслух слова могут являться частью тишины?» - спросите вы. «Не знаю» - отвечу я. Но, тем не менее, я ощущал именно это. Я наслаждался ее речью так же, как тогда, постукиванием каблуков Кристин. Мне это просто нравилось.
Жюли Кляндестин посмотрела на часы и сообщила, что к ней скоро должна прийти Сесиль. Она попрощалась и быстро исчезла в гулкой толпе марсельцев.

Пятый день
Сегодня пятый день моего «заточения» в полной свободе от тягостных слов. Я не хочу терять это состояние и, кажется, готов молчать вечно. Я замечаю, что меняюсь. Куда? Зачем? Еще не знаю, но изменения однозначно происходят. Я уже не ходил на работу, и наличие свободного времени заставило меня подумать о написании своей собственной книги. Я сел за стол и обездвижено смотрел на белый лист бумаги и синюю ручку, лежащие передо мной. Я предпочитаю писать без дополнительной техники, которая, по моему глубокому убеждению, мешает связываться с источником вдохновения. В голове не было ни единого намека на хорошую идею или захватывающий сюжет, но желание высказаться в письменной форме росло с каждой минутой. Я взял ручку и начал описывать все то, что со мной происходило в последние дни. Меня радовал тот факт, что мне не приходилось нарушать своего молчания, и в тоже время, я изливал кому-то свою душу, избавляя себя, таким образом, от скопившихся мыслей. Я писал уже три часа подряд, пока не почувствовал сильный голод, который резко дал о себе знать. Отложив ручку, я взглянул на результаты своего труда и несказанно удивился детальному описанию своих чувств. Казалось, это написал не я. Да, я именно так ощущал это, но я никак не мог подумать, что способен так четко описать свои эмоции. Я второй раз перечитал написанное, и остался вполне доволен своим небольшим произведением.
Сегодня мне захотелось пообедать за пределами своего дома. Я вышел на улицу и проник в густой туман, который неожиданно возник на моем пути. У меня нет привычки выглядывать в окно. Не знаю, хорошо это или плохо, но вид из окна меня мало интересует. Серый туман окутал меня с ног до головы, и на мгновение, я заблудился. Перед собой я не видел ничего, кроме воздушной пелены, скрывающей реальность сегодняшнего дня. Я медленно передвигал ногами, и замечал, как туман постепенно рассеивается. Внешний мир, со всеми его условностями, несмело выходил из небытия и через полчаса окончательно вынырнул на поверхность. Я зашел в кафе, не обратив внимания на его название, и ткнул пальцем в меню, указывая на комплексный обед. Медленно проглатывая кусок жареной отбивной, я наслаждался своей жизнью. В ней все было идеально и великолепно. Я мог оставаться в одном мгновении хоть целую вечность.
Внезапно, ко мне подошла девушка лет двадцати пяти и спросила, можно ли присоединиться. Мое молчание она восприняла, как положительный ответ и мигом села возле меня. Она представилась, и принялась рассказывать о предстоящем собеседовании, которое начиналось через час. Я сохранял полное молчание, и, казалось, смотрел сквозь нее. Она произнесла еще пару необременительных фраз и, запнувшись, посмотрела на меня. Она старалась изучить то, что скрывало мое отстраненное выражение лица, но, потерпев неудачу, незамедлительно удалилась, предварительно обозвав меня хамом. Для меня это и вправду было очень странно. Я никогда раньше не думал, что по молчанию можно определить человеческую сущность и притом всего за несколько минут. Может быть, со стороны безмолвие и кажется хамством, но для меня оно оказалось целебным лекарством от омертвелости моей души.
Приближаясь к уже привычной для меня лавочке, я заметил Жюли Кляндестин, которая внимательно читала газету.
- « Во время огромной популярности Чарли Чаплина, в Америке устраивались « Чаплиниады» - конкурсы на лучшее подражание актеру. Сам Чаплин учувствовал в одном из таких конкурсов в Сан-Франциско инкогнито, но не сумел победить» - Прочтя эту заметку, Жюли посмотрела на меня и громко засмеялась.
- Привет, Жак.- Она отложила в сторону газету.
Я сел рядом и почувствовал сладкий пронзительный запах ее духов. Я пришел сюда в надежде увидеть Жюли, мне нравилось слушать ее бестолковую болтовню. Она окутывала мое молчание в прозрачную оболочку невесомых слов. Я это чувствовал и безропотно шел за сердцем.
- Кристоф ушел то меня. – Жюли широко улыбнулась. – Он ушел к моей сестре, Сесиль. Они вчера сообщили, что встречаются втайне от меня уже три месяца. - Кляндестин отрешенно смотрела в пространство. – Кристоф начал что-то объяснять, Сесиль расплакалась и просила прощения, а я до конца не понимала, что происходит. Я смотрела сквозь них на небольшой плакат, висящий у меня на стене. На нем изображено ночное небо с молодым месяцем и двадцатью девятью звездами. Я пересчитывала их не раз, я обожаю это делать. Я тебе, кажется, уже говорила, что люблю цифры. А в этот раз я насчитала их всего двадцать восемь. Представляешь, Жак? Мне очень нравится этот плакат, он у меня уже больше года. Я всегда была уверена, что там двадцать девять звездочек, а вчера выяснилось, что я все это время ошибалась. Их всего двадцать восемь. Ну, не странно, ли? – Жюли пожала плечами и вздохнула. – Теперь придется отвыкать от числа двадцать девять. Жаль, ведь оно совпадало с моим возрастом, а вчера я стала старше своего плаката на год.
Я молчал и особо не вникал в суть произносимых слов. Я прекрасно знал, что ее там нет и быть не может. Жюли просто выплескивает лишние слова, эмоции, чувства, которые затрудняют ее внутреннее дыхание. Ей становится легче, после каждой брошенной фразы, которую она, наконец-то, отпускает на свободу.
- Честно говоря, я совершенно не понимаю, за что винит себя моя сестра. Я ей безумно благодарно за то, что она избавила меня от Кристофа. Было уже слишком очевидно, что мы друг к другу охладели. Сесиль мне сделала огромное одолжение. – Жюли Кляндестин говорила медленно, и при каждом упоминании имени своей сестры, ее плечи, невольно, вздрагивали. – Они так и не поняли меня, Жак. Сесиль думает, что я еще не отошла от шока, в который меня повергли их слова. Она считает свой поступок предательством, и думает, что я должна кричать, обижаться, плакать, но я этого не хочу. Я не знаю, в чем заключается ее измена. Мне, наоборот, стало значительно легче.
Я слушал Жюли, смотрел на проходящих мимо людей, на проплывающие яхты и, внезапно почувствовал желание прогуляться. Я больше не мог сидеть недвижимо, я хотел пройтись по улицам Марселя. Я встал и молча ушел. Жюли явно была поражена таким резким прощанием и, привстав, крикнула мне вслед:
- Пока, Жак.
Весь вечер я гулял в полном одиночестве. Бродя по широким аллеям Марселя, я чувствовал себя превосходно. Я размышлял о своей книге, о своем друге Лоране и о своей жизни в целом. «Почему мне так нравится молчать?» - задавал я сам себе вопрос. Я окунался в свой внутренний мир, я изучал его, я постигал его тайны, он оказался таким захватывающим. Я случайно нашел вход внутрь себя, но не знаю, существует ли выход. А даже если он и существует, захочу ли я покинуть свой истинный дом? В голове беспрестанно возникали вопросы, на которые я не мог найти ответы. Но меня это не тревожило, с недавних пор, я начал во всем доверять жизни. И как бы там ни было, я знаю, что она меня не подведет.

Шестой день.
Утром меня разбудил резкий звонок в дверь. С недавних пор, мне больше по душе телефонная мелодия звонка, которая подчиняется нажатию одной кнопки. С дверью все несколько сложнее. Это был Лоран. Я его, конечно, люблю, но не в такое же время суток. Пришел бы он ко мне чуть попозже, моя любовь к нему значительно бы возросла и приобрела яркие оттенки. Сейчас же на это не стоило надеяться. Он старательно вглядывался в мое лицо и через несколько секунд сделал безутешное заключение:
- Все еще молчишь. – Лоран прошел на кухню и достал из пакета купленные суши.- Делай что хочешь, я тебе мешать не буду, но сегодня мы с тобой идем на спектакль. Да, да, не удивляйся. Знакомая достала два билета, долго думал, кого бы с собой взять. Жребий пал на тебя, так что не возражай.
Я и не собирался вступать в дискуссию со своим другом, тем более, я знал, что его пресловутый жребий, о котором он так любил говорить, пал на меня из-за отсутствия других кандидатур. Лорану больше не с кем было идти, и он согласен терпеть немого собеседника, чем полное одиночество. К тому же, я люблю театр. Мне нравится наблюдать за игрой актеров. Я восхищаюсь их способностью в одно мгновение изменять свою сущность. Иногда, глядя на очередного актера, изображающего дамского угодника, жестокого убийцу либо безгрешного праведника, я задаюсь вопросом, может ли этот спектакль растянуться на всю жизнь? Может ли актер не замечать падающего занавеса, многолюдного зала, фальшивую игру своих коллег? Может ли он постоянно придерживаться характера заученной роли? Может ли он забыть, что одежду, которая сейчас на нем, ему придется вернуть для будущих последователей? Ведь впасть в забвение не так уж и сложно. Правда?
Спектакль, на который меня пригласил Лоран, претендовал на комедийный жанр, но претензий явно было недостаточно для удачной постановки. Два с половиной часа мы наблюдали за бесконечной сменой актеров, вплетенных в надуманный сюжет пьесы. Лоран безуспешно старался найти хоть какие-то преимущества нашего пребывания в тесном и жарком зале, но после первого действия, стало однозначно понятно, что мы совершили ошибку.
- Ну, ничего, проветрились. Билеты – то бесплатно достались. – Мы вышли из театра, и Лоран старался как-то себя реабилитировать.
«Еще бы за них пришлось платить» - промелькнула мысль у меня в голове.
- Еще бы за них пришлось платить. – Тут же озвучил мою мысль Лоран, не смотря на очевидное противоречие его слов.
Я где-то читал, что каждая мысль, которая мимолетом проноситься у нас в голове, посещает двух человек одновременно. Эти люди могут находиться на разных континентах или совсем рядом, для мысленной энергии границ не существует. Она возникает в голове у этих людей, и дальнейшая ее судьба зависит только от них. О ней могут благополучно забыть или просто не заметить, либо она может задержаться в уме лишь одного человека, а второй ее незамедлительно прикроет новой мыслью, которую он делит с кем-то другим. Гениальные идеи, которые сначала являются вполне посредственными, тоже умножают свою вероятность реализации на два. Кто-то на нее обращает внимание, а кто-то безнадежно машет головой. В этот раз, я делил свою мысль (хотя притяжательное местоимение здесь явно не к месту) с Лораном, и мне было приятно осознавать, что наши умы на мгновение слились воедино.
По правде говоря, мне повезло больше, чем Лорану. Во время спектакля я погрузился в себя и совершенно потерял интерес к происходящему на сцене. Я слушал свое безмолвие, наполняющее мою душу покоем. Моему же другу была неведома та тайная дверь, помогающая мне скрыться от человеческой бездарности и претенциозности, поэтому он послушно следил за действием спектакля.
Вечером я снова пошел в Старый Порт. Да, вы правы меня туда тянуло, как магнитом. Прекрасный вид, спокойствие водной глади в соединении с непрекращающимся пустословием Жюли Кляндестин пробуждали во мне приятные чувства. Она снова прибыла туда раньше меня.
- Привет, Жак. – Жюли обворожительно улыбнулась. – А у меня хорошая новость. Их все-таки двадцать девять. Я говорю о звездах на моем плакате. Их двадцать девять. Сегодня я раз десять их пересчитала и окончательно убедилась, что все же была права. Видимо, вчера Сесиль заслонила звездочку своей спиной, поэтому я и не досчиталась одной. Я так рада. – Жюли Кляндестин замолчала и неожиданно прикрыла лицо руками. – Ты считаешь меня сумасшедшей, Жак?
Нет, как по мне, так она была одной из немногих здоровых людей на нашей планете. Да, она несла полный бред, но он был искренний и исходил от ее измученной души. Жюли не лукавила, не прикрывала ничем свою действительность и говорила все, что приходило ей на ум. В ее речи не было стесняющих пределов, и те слова, которые она произносила, свидетельствовали лишь о чрезмерном загромождении ее ума. Нужно очистить его от обременяющего мусора и хлама, который она постоянно носит с собой.
После продолжительной паузы, Жюли внимательно посмотрела на меня.
- Почему ты молчишь, Жак? Ты болен? Я, конечно, знаю, что ты не ответишь, но мне очень хочется услышать твой голос. Я раскрываю перед тобой свою душу, и даже не знаю твоего настоящего имени.
Почему я молчу? Если бы я сам знал правильный ответ на этот вопрос… Я просто чувствую, что мне сейчас это необходимо и не могу поступить иначе. Словами не сумею объяснить все, что ощущаю, наверное, поэтому и предпочитаю молчать. Прости, Жюли.
- Хотя, знаешь, Жак, твое имя может все испортить.- Она громко засмеялась. – А вдруг тебя зовут Жан- Люк? Я просто ненавижу это имя. Или того хуже, Альбер. Я считаю, что это имя имел право носить только Камю. Ему одному оно шло безукоризненно. Стефан? – Жюли старательно вглядывалась в мое лицо. – Нет, не Стефан. О, только не говори, что тебя зовут Пьер! Это имя моего первого мужа и я готова вычеркнуть из алфавита эти ужасные четыре буквы. Ладно, пожалуй, ответа я от тебя не дождусь. Мне пора идти, Жак. У меня завтра важный день. – Жюли встала и добродушно окинула меня взглядом. – Спасибо тебе, Жак.
Она мне нравилась. Она мне действительно нравилась.


Седьмой день
Всю предыдущую ночь я провел за письменным столом, поочередно превращая белоснежные листы бумаги в запятнанную поверхность, где, приглядевшись, можно было отыскать частицу моего мироощущения. Я писал о том, что меня тревожило, радовало, угнетало и впечатляло. Все, что хранилось у меня внутри в виде иллюзорных мыслей, постепенно, стало приобретать физическое очертание, облеченное в буквы. Мне доставляло удовольствие оставлять след, может не в истории, но хотя бы на бумаге.
В пять часов утра я лег спать, но все еще чувствовал, как множество мыслей стремятся выйти из тесного и узкого пространства разума, чтобы перебраться в материальный мир, и навсегда застыть на небольшом листе бумаги. Но я был настолько измотан и утомлен, что моя фабрика ума, которая производит и перерабатывает внутренние ощущения в мысли, больше не могла функционировать, поэтому я сразу же погрузился в глубокий сон.
Я проснулся в обед и долго лежал в постели, невольно прислушиваясь к внешним признакам жизни. Шум проезжающей машины, крик детей, постукивание женских каблуков и другие разносортные звуки нацелились на мои слуховые рецепторы, и бесследно растворялись в незримом пространстве моего внутреннего мира. Воркочущая толпа людей, к которой некогда принадлежал и я сам, не ощущает явственной нехватки тишины и спокойствии. Неумолкаемый шум в голове не выделяет места даже для безобидной мысли об этом, но моя душа, по какой-то неведомой мне причине, жаждет испытать блаженство безмолвия, и я не в силах сопротивляться этому желанию. Стоит только один раз прислушаться к тихому голосу своей души и потом невозможно безразлично отвернуться от него или с невинным выражением лица утверждать, что ты просто не расслышал негромкий глас Бога. Он будет посещать тебя под видом терзаемого сомнения, которое в конечном итоге обязательно возьмет вверх. Я не всегда хочу следовать его порой странным советам и мой разум, словно опытный полководец, быстро вооружает имеющихся в его распоряжении солдат и, переодетые в военную форму мысли, смело идут в атаку. И я прихожу в истинное изумление, когда одно еле ощутимое чувство внутри, одолевает миллионную кавалькаду противника.
Мое молчание длится уже целую неделю, а мне совсем не хочется с ним прощаться. Я чувствую, что отстраняюсь от внешнего мира и всецело погружаюсь в покой и безмятежность, которые царят у меня в душе. Безмолвие дарит незыблемую твердость духа и уверенность, которая подкреплена внутренней убежденностью. Оно в момент избавляет от шаткой позиции страха перед самой жизнью и заменяет ее глубоким чувством любви. Молчание - ключ, который открывает дверь в священную комнату, до краев заполненную неисчерпаемыми дарами жизни. Я часто смотрелся в зеркало и наблюдал за внутренним изменением восприятия себя. В своих глазах я вижу безграничность, вечность, радость, я вижу саму жизнь. Только сейчас я заметил, насколько ограниченно судить о себе по внешним достижением в жизни. Я привык видеть в себе редактора небольшого издательства и больше ничего, но как же я ошибался. На свете нет ничего, что могло бы быть шире и глубже человеческой души, охватывающей всю Вселенную.
Жюли Кляндестин в этот вечер была особенно красива. Увидев меня, она, как всегда, улыбнулась.
- Привет, Жак. – Произнесла Жюли и замолчала.
Сегодня она отличалась умиротворенностью, которую ярко выражали ее сияющие глаза. Жюли долго молчала. Я чувствовал, что она не стремилась к чрезмерному общению, которому была подвластна все эти дни.
- У меня сегодня День Рождения. Мне уже тридцать лет. – Она медленно подняла глаза и посмотрела на ночное небо Марселя.
- Почему я сейчас не дома? – Спросила она саму себя, предполагая, что этот вопрос мог задать я. – Мне почему-то захотелось этот день провести на этой лавочке, под открытым небом, вместе с тобой, Жак.
Я мысленно поздравлял Жюли Кляндестин с Днем Рождения и был польщен ее преданностью Старому Порту. Мы молчали. Я слышал ее нечастое глубокое дыхание и понимал, что она погружена в свои размышления.
- Мне уже тридцать… подумать только. – Тихо сказала Жюли и снова посмотрела на звезды. - Я их люблю. – Она указала пальцем на небо. – Яркие, недосягаемые, вечные.
Через полчаса телефонный звонок заставил Жюли возвращаться домой на неожиданную вечеринку в честь ее дня рождения. Я еще долго сидел в Старом Порту, углубившись в свою бурную внутреннюю жизнь, которую сложно было описать словами.

Восьмой день
Сегодня ночью я впал в небытие. Да, возможно это было просто сон, но он был настолько реален, что действительность моей физической жизни померкла и в один момент показалась мне чьей-то безобидной выдумкой.
… Я стоял перед Богом. Я его не видел, но отчетливо ощущал его присутствие. Я смотрел на него и не мог пошевелиться от чувства великолепия, которое охватило все мое существо. Стоя рядом с ним, я, почему-то, наслаждался не им, а собой. Мною овладело чувство такой гармонии, которую я никогда не испытывал ранее. Те, приятные эмоции, которые я переживал все эти дни, были лишь маленькой песчинкой на бескрайнем морском берегу. Сейчас же я сам стал этим волшебным песком и в полном объеме ощущал Бога.
- Ты готов? – спросил Бог.
- Я готов. – Не задумываясь, ответил я. – Готов.

Проснувшись утром, я негромко произнес:
- Я готов.
Неожиданно услышав свой голос, от которого мое ухо уже успело отвыкнуть, я широко открыл еще сонные глаза и пытался осознать, что же произошло.
- Я говорю.- Я был этому несказанно рад. – Я снова говорю.
Ну что ж, пора было возвращаться в мир, после недельного божественного отдыха. Оказывается, я соскучился по своей способности разговаривать. Я был счастлив, у меня вновь появилось желание делиться с людьми своим ощущением жизни.
Я сидел на лавочке в Старом Порту и ждал Жюли Кляндестин. Мне так о многом хотелось ей рассказать. Я наконец-то смогу объяснить свое молчание, и мы будем вести обычный двухсторонний разговор.
Вскоре Жюли пришла и, улыбнувшись, как обычно села на лавочку. Я не мог сдерживать своих чувств, поэтому первый произнес:
- Привет. – Она резко взглянула на меня удивленными глазами.
- Привет, Жюли. – Повторил я, широко улыбаясь от предвкушения ее изумления.
Она молчала. Я посмотрел на нее и все понял. Да, да, она действительно впала в безмолвие. Жюли Кляндестин, которая целую неделю безостановочно избавлялась от лишних слов и чувств, видимо, дошла до финишной прямой. На ее лице было выражено полное спокойствие, которое она явно не собиралась нарушать. Такая ирония судьбы вызвала во мне неудержимый смех. Ну что ж, теперь моя очередь.
- Меня зовут Филибер Бонне. Это, конечно, не Жак, но все же. – Произнес я и посмотрел Жюли прямо в глаза. Ее мимолетный взгляд и одобрительная улыбка, которая незамедлительно показалась на лице, были красноречивее любых слов.