ЗА ГОРОЙ ОСТАЛОСЬ ДЕТСТВО

Летом в отпуск сходить не получилось; отдых отодвигался от меня все дальше и дальше; он, казалось, становился все неуловимее. Я уже и планы строить перестал, поскольку незаметно подкравшаяся осень, словно мимоходом восторгавшая меня своими буйными красками, как и догоревшее лето, тоже стала затухать, с каждым днем нетерпеливо сбрасывая с деревьев листья; вместе с ними тускнели и краски.

Я УСЛЫШАЛ ТЕБЯ, РУЧЕЙ!
КУДА МЧАТЬСЯ с фотоаппаратом, если природа все явственнее приобретала очертания, похожие на эскиз художника, рисующего простым карандашом? Не то, чтобы некрасиво и непохоже, но виделось всё будто сквозь серую пелену, из-за чего мелочи не бросались в глаза, не радовались сами и не звали радоваться меня.

В одну из таких минут, то ли потому что грусть одолевать стала, то ли душа рвалась туда, где много солнца, вдруг родилась мысль попасть за мою родную гору Голодайку в деревне Камышенке, где я родился, окончил школу и где не живу уже 41 год. Ничего примечательного за той горой – совсем даже не Сочи, и леса тоже нет. Там вообще, казалось бы, нет ничего, кроме бесконечных гор и мелкого ручейка, петляющего меж ними.

Тот самый ручеек и подал мне своим журчанием знак; уж и не знаю, каким образом, но услышал я его. Где-то в глубине души, там, куда заглядывал я летом крайне редко, зов помимо моей воли находил отклик, ширился. Я слышал его эхо, сначала стараясь не отвечать, ибо некогда, не до него, других проблем много; они опутали меня, словно крупная сеть мелкую рыбёшку.

Но с каждым днём горный ручеёк моей малой родины становился настойчивее, и я начал потихоньку с ним переговариваться на расстоянии, надеясь, что тот меня услышит и немного подождет.

ЗАВТРА ПРИЕДУ!
А ЧТО ОТПУСК? Как всегда, будни помчались, будто крупный камень с горной вершины, и зов ручейка поначалу затерялся. Погода окончательно испортилась; осень, разобидевшись на мое бездействие (не могла потерпеть, пока свыкнусь с мыслью, что на работе не нужен аж на 28 дней!), размыла дождями последние яркие краски и холодными ветрами развеяла их по окрестностям, не оставив никаких следов.

Но странно: чем больше оголялась природа, тем явственнее становился зов моего ручейка. Наверное, из-за того, что звуку журчащей горной водицы негде было затеряться, а ещё потому, что только так можно дозваться меня к себе.

Три дня в середине октября ветер неистово гудел и рвал всё, что можно было; казалось, ещё немного, и полетят по ветру крыши домов. А потом природа на некоторое время замерла, накапливая снег в низко нависших над селом темных тучах.

К ночи четвертого дня, когда уже стало совсем непроглядно, на землю полетели первые хлопья. В идущем из окон домов свете был виден торжественный танец первых снежинок, и я чувствовал, как они творили радость в моей душе. Вот, оказывается, чего не хватало все эти суетливые и беспокойные дни – немного красивого спокойствия, небольшой романтической паузы.

И в такую минуту душа, наконец, отозвалась горному ручейку; я словно наяву услышал два идущих из сердца слова: «Завтра приеду!»
Чем гуще валил снег, тем радостнее и умиротвореннее становилось все вокруг; укрывалась белым покрывалом земля, голые ветки деревьев ловили на себя снежинки, и те не таяли, создавая величественный ночной наряд.

Редкие прохожие не скрывали своей бурной радости; они давно ждали обновления, хотели зимы, неизвестно где затерявшейся на многие дни.

Утро получилось чистым и светлым от свежего снега, небольшого морозца и обрадовавшегося переменам солнышка. Ветер, правда, цеплялся к прохожим на улице, будто хотел убедиться воочию, искренне ли радуются истосковавшиеся по зиме люди. А я принял это на свой счет: по просьбе горного ручейка природа выстелила мне свежую, пахнущую неизвестностью, дорогу, иди, мол, ничего тебя сегодня не держит.

Не дожидаясь автобуса, отправился за село пешком, надеясь на попутке быстрее добраться до Камышенки. Ветер то дул в спину, то заглядывал в лицо, а потом вдруг стал отставать, и, наконец, успокоился, оставил меня наедине с радостными мыслями.

И ВИДИТСЯ, И ДЫШИТСЯ
…МАШИНА БЕЖАЛА БЫСТРО, нигде не задерживаясь, и я радовался скорости, попутчикам и солнцу, не торопившемуся притаиться за грядой гор, которые, приближаясь, сильнее манили меня. И вот уже она – Голодайка-гора; величественная и красивая в необыкновенно свежем снежном наряде.

Много лет после школы не получалось у меня подниматься на нее; всё как-то недосуг было, а потом словно пришло прозрение. Как же так: люди готовы ехать многие сотни километров ради того, чтобы подняться в горы, полюбоваться красотами в далеких краях. А рядом места не хуже, родные, сердцу милые: и видится далеко, и дышится легко. Наверное, какая-никакая связь с космосом есть, ибо по возвращению домой чувствуется небывалый подъем настроения. В какое бы время года – зимой, летом ли, весной или осенью - ни поднимался на гору, результат неизменный! Голодайка встретит тебя, примет, выслушает и успокоит, а на прощание ещё и сил прибавит. И терпеливо ждет тебя до следующей встречи.

ЗДРАВСТВУЙ, ЭТО Я!
ГОРА МОЕГО ДЕТСТВА, здравствуй! Принимай меня и вселяй уверенность, дари умиротворение души и тела - я готов тебе поведать, как прожил ещё один год. Помнишь, я поднимался на твою вершину утром 1 января? Ты была немного расстроена тем, что я застал тебя врасплох, и ты оказалась не в ярком наряде из-за малоснежной зимы и больших ветров, покрывших пылью задержавшийся в траве небогатый снег. Зато сегодня картинка неповторимая!

КАРТИНКИ ИЗ ПРОШЛОГО
ВОТ УЖЕ И КАМЫШЕНКА позади, и чем дальше я ухожу за гору по дороге, протоптанной домашними коровами, тем шире предстает моему взору деревня. Изогнувшись и раскинувшись на несколько километров вдоль горы, смотрится она более чем красиво и неповторимо; ни одно из десяти сел района не имеет подобной «смотровой площадки» - всё будто на ладони.

Слева от шоссе, на противоположном склоне, у карьера, виднеются небольшими точками коровы, добывающие траву в местах, где снег уже начал подтаивать. Чуть выше спускается на телеге возница, приковавший к себе моё внимание. Из детства всплыли картинки, когда я с дядькой-бригадиром с утра до вечера ездил в кошёвке по полям; в ней же спал, приморившись на солнышке. Иван Петрович, так звали бригадира, заботился обо мне, следил, чтобы ненароком не залез куда во время его бесед с трактористами. А по возвращению поздним вечером домой вынимал сонного из кошёвки и передавал родителям, договариваясь утром снова взять меня в поля. Пойди теперь, установи, не тогда ли запала в душу мою тяга к родной природе.

А вот то самое место, откуда два года назад, дурашливо крича, я спрашивал у пастуха его фамилию. Тот, не менее громко, поскольку до меня было далеко, интересовался, кто я такой. «С фотоаппаратом», - отвечал я, и эхо разносило по горам остатки слова: том… том… Этого хватило, чтобы пастух догадался, что за беспокойный собеседник объявился в его владениях, и я услышал его еле уловимое «Ясно!», и удивлённое эхо подхватило: «О!-о!-о!»

Годом позднее мы поднимались по этому склону с женой, фотографировали бабочек, копали для огорода заячью капусту, именуемую в здешних местах сурепкой. И ещё собирали вшивик - растет здесь такая мелкая трава, которую мы в детстве набирали целыми пучками и ели, возвращаясь в село. Собственно, из-за этого вшивика и этой сурепки, которыми в голодное военное и послевоенное лихолетье питались люди, гору и назвали Голодайкой. Так и пошло: Голодайка да Голодайка…

Чем ближе был ручей, тем настойчивее раскручивалась в памяти лента прожитого; будто включило сердце потаенную кнопку, и замелькали кадры, в которых я видел себя со стороны. Не приди я сюда, так и не посмотрел бы фильм с моим участием; утратив нечто очень важное…
А теперь вот он, горный ручей; и я пытаюсь в его шёпоте услышать, о чём же он хочет мне рассказать, зачем звал сквозь расстояние. В годы моего детства ручей был полноводнее, больше напоминал мелкую речушку; мы с друзьями проводили здесь много времени, играя в войну или просто собирая клубнику. А то и мечтали, лежа на берегу. Нас было трое; и двое уже никогда сюда не придут.

...И Я ЛИСТОК
…ВСЛУШИВАЮСЬ в негромкий и спокойный говор ручья, смотрю, как опавшие с ветлы и задержавшиеся до моего прихода листья кружатся в мелком водовороте и, подхваченные течением, исчезают за поворотом. Один листок, второй, третий. Подумалось: вот так же река времени уносит друзей и годы, и не вернуть ни тех, ни других; можно только помнить.

Прошел час; я никуда не торопился; хорошо здесь, уютно и спокойно. Протекая мимо, вода словно оставляла мне часть своей взятой где-то высоко в горах энергии, и я ощущал, как новые силы наполняют моё тело. Спасибо тебе, ручей, теперь я готов работать!

Петропавловский район Алтайского края. Фото автора.