До лета не подать рукой, а мысли уже там, где горы взметнулись к небу голубому, где земля в ситцевом наряде разнотравья и где не хватает меня.
ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ, ПУСТЬ ОНО ИСПОЛНИТСЯ
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ с переменным успехом сквозь тучи на землю пробивались солнечные лучи. Короткие и частые дожди не давали возможности планировать предстоящие выходные. Хотелось попасть куда-нибудь в горы, но чем ближе была суббота, тем запутаннее становилась ситуация.
А тут ещё предстояла работа в огороде: подошла пора копать картошку; кампания, которую не отодвинешь на второй план. Я понимал, что дела отнимут у меня не больше трех часов, а потом, как говорится, на родных просторах могу и раствориться. Но с фотоаппаратом бежать на все четыре стороны лучше всего с утра, а не в тот час, когда птички надежно укроются в кустах или траве. Словом, горизонт был укутан туманом…
Теплилась тайная надежда управиться с картошкой в пятницу после работы и назавтра получить вольную; я и домой пораньше с этой целью отпросился. Едва мы с женой выкопали первые два ряда картошки, как снова пошел дождь, в очередной раз спутав все мои карты, на одной из которых я мысленно нарисовал поездку в горы к Семи братьям, о которых слышал давно. Вот если бы огород подождал до воскресенья…
Дело в том, что вместе с частными коровами в горах под присмотром пастуха все лето паслись кони двух моих знакомых, и утром они собирались их навестить; предстояла своего рода инспекторская проверка. Двумя часами ранее в силу своей занятости я отказался от предложения поехать с ними и очень этому огорчился. Слишком велик соблазн выехать к Семи братьям в семь часов.
Едва мы свернули огородные работы, я тут же забросил удочку насчет завтрашней поездки; вот, мол, раз в сто лет подвернулась возможность: и транспорт есть, и желание. К обеду вернусь, и к вечеру управимся с картошкой.
Молодец, жена! С легким сердцем сказала: «Поезжай! Никуда она от нас не сбежит!»
ОТПУСТИТЕ С ЛЁГКИМ СЕРДЦЕМ
ТУТ Я ДОЛЖЕН ОТВЛЕЧЬСЯ, чтобы пояснить, насколько важно мне такое вот лёгкое благословление на поездку.
Как-то племянник пригласил в Камышенку на свою пасеку, пообещав показать мне прекрасные окрестности, и я, конечно, согласился, поскольку снимки легко приняли бы в журнале «Земля и бизнес» и в краевой крестьянской газете «Алтайская нива». Однако дни уходили, как сквозь пальцы вода, а выбраться на пасеку никак не получалось.
В ночь перед поездкой прошел ливень, и племянник просил отложить визит. Но где там! Как можно отступить, если я уже давно мыслями был на пасеке, в деталях видел свои будущие снимки? Вы пробовали когда-нибудь отговорить охотника от охоты? А я ведь из того же теста…
Ближе к полудню небо над Камышенкой немного прояснилось, из-за туч выглянуло солнышко, и всё вокруг повеселело; казалось, дождя больше не будет. Мы встретились с племянником, и когда я уже сидел в автомобиле, приготовившись отправиться на пасеку, жена моего младшего брата, сказала, взмахнув от себя рукой, мол, не ездил бы я сегодня никуда. Можно ли было придать этому значение?
Машину то и дело бросало из стороны в сторону по раскисшей после дождя дороге. Иногда она вплотную прижималась к скалам, и тогда кустарник нависал над нами так, что ветви цеплялись за кабину; а то достаточно было протянуть руку, чтобы, не спускаясь на землю, стряхнуть со цветов дождевые капли, блестевшие в солнечных лучах. Вошедший в азарт племянник обращал моё внимание то на одну картинку, то на другую; и мы оба радовались возможности насладиться и этим горным лёгким воздухом, и тем, что едем в общем-то так беззаботно.
Как чуден Днепр при ясной погоде, так завораживающе прекрасны и мои родные места.
…Приютившаяся меж невысоких гор пасека покорила меня с первой минуты. Поодаль от ульев, под деревьями в глубине поляны, стоял вагончик, а чуть правее, за кустами же, виднелось почти ветхое плетёное сооружение, названное хозяином хижиной Тома Сойера. Её-то, как оказалось, и хотел сфотографировать племянник, поскольку в ней до покупки вагончика он провел не одно лето, и она ему нравилась.
В поисках удачного кадра я шаг за шагом приближался к ульям, и настал момент, когда племянник предупредил, чтобы я не очень-то размахивал руками, иначе пчёлам это не понравится. Какие, подумалось мне, могут быть пчёлы, если они попрятались в ульях? По всей видимости, я сделал-таки лишнее движение, ибо в тот же миг жало впилось между пальцами правой руки, и спустя несколько секунд левая сторона груди налилась тяжестью, а шею словно обручем сдавило.
Забеспокоившийся племянник предложил вернуться в село, и это, скорее всего, явилось бы самым разумным, но мне уезжать не хотелось, тем более, что солнышко совсем разыгралось; от земли стало исходить испарение, и всё вокруг, покуда позволяли видеть горы, преобразилось. Когда-то ещё представится такой случай поозорничать, поднимаясь на утопающую в цветах гору по доходящей мне до колена мокрой траве?
Восхищение на какое-то время выдавило из души тревогу, и я, переобувшись в сапоги пасечника, стал подниматься на гору, по возможности пытаясь обходить кустарник и особенно высокую траву. Но вскоре в сапогах захлюпала вода, брюки намокли, и выбирать удобный подъём оказалось занятием бесполезным.
Однако фотографировать здесь было что. С удовольствием задержался у паутины, за время дождя накопившей множество капель и не порвавшейся под их тяжестью - словно мелкий янтарь рассыпали.
Какой же всё-таки удивительный мир! Казалось бы, что мешает, живя в деревне, вырываться вот так, как сегодня, после дождя, в горы, поле или на луг. Приезжай, наслаждайся сам и, показывая фотографии, радуй других. Ан, нет! Для этого, наверное, либо надо бросить работу, либо дожидаться пенсионного возраста, чтобы, наконец, стать свободным с утра и на весь день не только по выходным или праздникам.
Синие, красные и цветы других расцветок будто ждали меня, не стряхивали дождинки. Как можно пройти мимо, если они приветствовали меня, низко склонившись, и капельки чудом держались не только на лепестках, но и на листьях, а солнце отражалось в них, играло; как и я, радовалось оно яркому дню.
Не один час был я наедине с природой, и о тяжести в груди и обруче на шее вспомнил только вернувшись на пасеку и переодевшись в запасную сухую одежду племянника. Который, кстати, и напомнил мне о пчелином укусе. Странно, но именно теперь волнение моё усилилось, и я поддался на уговоры покинуть пасеку.
Дома жена вернула меня в привычное состояние, и только она знает, чего ей это стоило.
На следующий день знакомый врач посоветовал мне впредь летом иметь при себе противоаллергические таблетки, потому что организм, как выяснилось, плохо реагирует на пчелиное жало.
… Был и другой случай, когда мне не советовали приезжать, но я ослушался и в результате свалился в смотровую яму. А поскольку случай тот не связан с природой, о подробностях умолчу. Но с тех пор предпочитаю куда-либо уезжать из дома, если меня отпускают с легким сердцем.
Да, ещё: несколько фотографий с пасеки и горы были опубликованы в журнале и газете, я демонстрировал их на районной выставке, участвовал с ними в краевом конкурсе.
БЕЖАЛИ ПОД ГОРУ БЕРЁЗКИ…
СЕНТЯБРЬСКОЕ УТРО не порадовало теплом, но это не имело никакого значения: предстояла встреча с Семью братьями, и где-то в глубине души теплилась уверенность, что день сложится удачно.
Изначально настроившись на положительные эмоции, я и предположить не мог, что испытаю их едва ли не в первые минуты нашего путешествия. За Антоньевкой, с поля третьей бригады местного СПК, открылась почти сказочная панорама, и я готов был на ходу выпрыгнуть из автомобиля, чтобы сразу же начать фотографировать. Но сидевший за рулём Василий, угадав моё желание, заметил, мол, самое интересное ждёт впереди, и таких картинок, как эта видневшаяся вдалеке гора в белой туманной шапке, будет много. Я ещё не знал, что наш путь лежит мимо той горы, и любовался ею, пока она виднелась за стеклом автомобиля.
Остались позади поля, летняя стоянка коров, и начались горы. Сначала высившиеся справа от нас, они за очередным поворотом, казалось, обступили дорогу со всех сторон; и я не удержался, попросил остановиться.
Слева мелкая речушка медленно несла свои мутные воды, а всего лишь в нескольких метрах впереди сквозь густой туман едва угадывались две ближайшие вершины. Мне не раз приходилось читать о горах, укрытых туманом, словно белым покрывалом, но это не вызывало в душе такую бурю ликования, как сейчас. И особенно загадочно смотрелись у подножия и чуть выше несколько берёзок в осеннем наряде. Всякий раз видя подобные картинки, сравниваю их с девушками, поодиночке и небольшими группами бегущими в гору. От этого появляется какая-то небудничная весёлость; хочется и самому побежать вслед за ними, догнать, чтобы порадоваться им, новому дню и тому, что удалось вырваться на природу хотя бы на пару часов.
Впечатления нарастали с каждой минутой, искали выхода, в машине им не хватало места, душа рвалась на простор.
Надо бы сфотографировать паутину с чудом удерживающимися не ней множеством мельчайших росинок…. Или это оброненноё хозяйкой гор дорогое ожерелье? А там что за ранняя ненаглядная птаха в чудесном оперении? Уж не птица ли из золотой клетки?
День набирал силу, и чем выше поднимался туман, чем ярче и красочнее открывалась панорама. Когда мы подъехали к последнему, крутому, спуску, оказавшись у перегородившей путь деревянной изгороди, туман уже цеплялся за самые вершины, а солнечные лучи радостно заполнили окрестность.
Пока открывали ворота, я бегло осмотрелся и также быстро, навскидку, сфотографировал бьющийся своими водами о высокие горы Ануй; склонившееся низко золотисто-зелёное дерево, словно собиравшееся прыгнуть, чтобы искупаться; и примкнувшую вплотную к воде перегородку из длинных кривых жердей. Последнее обстоятельство особенно меня поразило и даже несколько удивило. Поистине картина из прошлого, когда так же вот огораживали жердями деревни: в детстве об этом при свете керосиновой лампы долгими зимними вечерами часто нам рассказывал отец.
Полежать бы здесь летом на траве, раскинув руки и наблюдая за белыми облаками в голубом небе… Хорошо мечталось бы, счастливо отдыхалось, подпитываясь энергией прогретой летним солнцем земли.
УЕХАТЬ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ
ДОРОГА ПРИВЕЛА НАС в окружённую горами долину с пасущимися на ней коровами. У небольшого деревянного вагончика, недалеко от берега реки, стояла наполненная травой телега, под которой мирно лежали большие собаки. В траве, в каких-нибудь двадцати шагах отсюда, виднелась горка наколотых дров. А чуть в стороне на привязи паслась лошадь. Она-то и придавала законченность всему этому великолепию. Возможно, как раз потому, что выглядывающее из-за высокой горы солнце светило нам в глаза, и сквозь их прищур лошадь смотрелась сказочным животным. Было видно, как туман большими клочьями покидал долину по пологому склону ближней к нам горы, той, что была справа. Из тумана выбегали берёзки…
Появившийся из вагончика пастух подал команду собакам, и они помчались заворачивать приблизившееся к берегу Ануя стадо. Пока мужчины беседовали, я фотографировал всё, что видел; разбираться с качеством отснятого буду дома.
Но не эти горы звались Семью братьями; они раскинулись немного впереди, и Василий ради меня готов был к ним съездить. Километра через два мы подъехали к невысокой горе, а ещё спустя несколько минут я уже находился на её вершине, переполненный восторгом! Боже, создаст же природа такое чудо!
Я видел перед собой большую долину, зажатую с трёх сторон ещё более высокими горами, чем те которые мы недавно миновали. Река, казалось, гордо несла свои воды, вот, мол, какая я красавица. От этой красавицы отделялись два рукава и, прежде чем снова соединиться, делали большой зигзаг, особенно величественно смотревшийся в блеске солнечных лучей.
Множество деревьев, ещё не успевших сбросить багряные листья, были здесь как нельзя кстати, являлись украшением.
Горы справа, за Ануем, уже освободились от тумана, и сказать, что они были завораживающими, значит, ничего не сказать. Горы же впереди и слева, те самые Семь братьев, будто не решались показать себя в полном великолепии, прикрывались туманом, и вершины их я так и не увидел. Теперь я просто обязан буду приехать сюда во второй раз.
Околдованным и зачарованным отпустили меня от себя Семь братьев.
P.S. А что картошка? Её я выкопал с утроенной энергией.
Фото автора.