ШПИОН НА СВАДЬБЕ

К ИСХОДУ ДНЯ стало понятно - свадьба завершается согласно расписанию. Азартно и часто кричали гости молодым «Горько!», под дружный счёт те счастливо целовались, а гости радостно приветствовали это, раз за разом опустошая стопки с водкой, и в результате кто хотел петь и плясать - напелись до хрипоты да наплясались до дрожи в коленях. Кто хотел - напился в меру, так, чтобы своим ходом до дому добраться. Те же, кто во избежание конфузов по запрету жён пить был не должен, крепились из последних сил. Они рады были закатившемуся за горизонт солнышку и спустившимся с гор в деревню домашним бурёнкам. Всё это означало, что свадьбе вот-вот объявят перерыв, а ночная тьма прервёт, наконец, дневное насилие над организмом, вызванное воздержанием от спиртного.

НИКОЛАЙ ПУГОВИЦИН, известный в деревне и за её пределами как Пуговица, вздохнул с облегчением: день продержался, ночь проспит, а там глядишь и в воскресенье, то есть завтра, даст Бог, не сорвётся.

Перед выходом из дома на свадьбу жена Степанида, которую Пуговица прилюдно звал Матаней, так и сказала ему, как отрезала:
- После свадьбы пей хоть до посинения, а на гулянье чтоб ни одного стакана не выхлебал. Опять пуговицы рвать станешь. Стыдобушка на мою голову!
И погрозила кулаком. Кулак у неё был не то чтоб очень уж большой, но рулила им Матаня справно и в цель била метко; фонари на фейсе Николая держались не в меру долго.

Пуговица грех свой знал.
- Все люди, как люди: напьются и либо дерутся, либо спят. А я-то в кого такой уродился? - спрашивал он подвыпивших мужиков. - Пуговицы-то почему на чужих рубахах рву?

Мужики не знали, почему Пуговица рвёт пуговицы летом на чужих рубахах, а зимой на фуфайках или шубах. Через это и прозвище ему при делёжке досталось совсем не от фамилии; а, скорее, от пристрастия.
На свадьбу в колхозную столовую Пуговица шёл почти с понурой головой; наперёд загадывать боялся, поставит ему Матаня фонарь под привычное место, или всё же изловчится он сегодня и не напьётся, как говорили в деревне, до поросячьего визга.

В некотором роде ему, пусть и в кавычках, всё-таки повезло. Рядом за столом оказался, как потом выяснилось, гость из города, до того ни разу на деревенской свадьбе не гулявший. Едва налили по первой стопке, едва понеслось над столами первое пока ещё дружное «Горько!», едва Пуговица приноровился залить вовнутрь первую порцию горячительного для поднятия упавшего было ниже подошвы настроения, как за руку его схватил попавший на свадьбу прямо с рейсового автобуса городской гость:

- Мати-ляти! Скажи, как тебя зовут? Николай? Вот и хорошо. Николаша, скажи-ка ты мне, родной, а почему гостей запускали с подарками для молодых? А я пришёл ни с чем! Меня же никто не предупредил! Это у деревенских традиция такая?
Пока горожанин спрашивал да Пуговицу за руку держал, гости по первой благополучно пропустили и пустые рюмки на столы поставили. Покрутил Пуговица головой в поисках зазевавшегося с выпивкой родственника молодых, но такового не нашёл, да и не стал пить один на виду у всех. Заметившая это благоверная послала ему едва заметный воздушный поцелуй, отчего Пуговица поперхнулся куском курятины: такой награды он от Матани никак не ожидал.
Вскоре тамада провозгласила новый тост, пригласив выпить за родителей жениха. Уговаривать опять никого не пришлось, однако городской гость и тут помешал Пуговице. Как и в первый раз, он схватил его за руку и почти силой заставил поставить наполненную стопку на стол.

- Не части, Николаша, в салат головой всегда успеешь! Ты не ответил на мой вопрос. - городской гость выпил свою порцию водки и так дыхнул на Пуговицу перегаром, что того пошатнуло.
Пуговица хотел озвереть - надо же к нему такого шпиона подсадить, который на свадьбе выпить не даёт, - но тут взгляд его боязливо упал на руку сидевшей за столом напротив Матани. Та будто разглядывала свой кулак, и Пуговице ничего не оставалось, как и на этот раз смириться с положением трезвенника.

Он совсем не хотел беседовать с городским гостем, но тот пристал, как репей к штанине. Ни на минуту не отпуская от себя, тараторил без умолку, обнимался. Один раз даже изловчился поцеловать зазевавшегося Пуговицу, отчего тот, морщась то и дело, минут пять тёр губы салфеткой. Хотел пересесть, но свободных мест не было.

Свадьба меж тем продолжалась; тамада своё дело знала, будущий свой гонорар отрабатывала по-честному, в помещении было шумно и весело. Подвыпившие гости пели, плясали, громко спорили; при этом никто никого не слушал; словом, все были при деле - справляли свадьбу по всем её неписаным законам.
После очередного тоста под стол со стула тихо съехал Гришанька-тракторист- тщедушный пятидесятилетний мужичонка. Сосед по гулянью кинулся было его выручать, но жена Клавка остановила не терпящем возражений голосом:

- А ну, положи, где взял, не буди в нём зверя! Через два часа простится, как огурчик будет. А не то свадьбу разгонит по пьяной лавочке.
Про Гришаньку-тракториста тут же и все забыли. Тамада объявила конкурс на раздевание в пределах приличия; нашлись желающие тряхнуть так и не загоревшими за лето полуобнажёнными мощами.

Свадьба достигла своего апогея.
Трезвый, как стёклышко, Пуговица чувствовал себя лишним. Очередную его попытку остограммиться неожиданно пресекла зацепившая за локоть проходившая мимо пьяная девица. Расплескав водку до последней капли, она забрала из руки Пуговицы и поставила на стол стопку, а потом весело повисла на его плечах. Девица чего-то говорила, целовала Пуговицу, а он, вырываясь из назойливых объятий, готов был укусить её за ухо, но лишь трезвость мешала ему это сделать.

Злость бурлила в душе Пуговицы, переполняла её; того и гляди, вот-вот выплеснется наружу. Кое-как высвободившись из объятий девицы, он решительно налил новую стопку, поднёс к губам, уже ощутил запах водки, наколол вилкой колбаску, и тут к нему наклонился городской гость:

- Извини, Николаша, где тут у вас туалет?
- Туалэт типа «Сортир»? - Пуговица был разъярён. Сдерживаясь, чтобы не ударить, повернулся к старым и новым пляшущим родственникам, изловчился, поймал за подол платья Нюрку Помадку:
- Слышь, Нюрк, тут вот городского гостя до туалета сопроводить надо. Удружи, а?

Пуговица очень надеялся на то, что пока Нюрка провожает городского гостя, он, наконец, сможет «причаститься».
Нюрка же, успевшая проиграть два раунда в конкурсе на раздевание, не переставая плясать, покрутила пальцем у виска:
- Я что, похожа на рухнутую с дуба?

Городской гость опешил. Снял очки, концом галстука протер стёкла, чтобы получше разглядеть Нюрку Помадку.
- Мати-ляти, Николаша, что такое с дуба рухнутая?

- Не бери близко в голову. У нас и не такое сказануть могут.- Пуговица поднялся сам и помог городскому гостю. Он вдруг осознал, что тот крепко поддал и на ногах стоит нетвёрдо. Завидуя, решил его незлобиво разыграть, и едва подошли к туалету на пригорке, куда городской гость поднялся не без помощи провожатого, Пуговица произнёс торжественно, выпятив грудь и почти театрально вознеся к небу обе руки:
- О, достойнейший из гостей!..

На секунду задумался, что бы такое сказать.
- Лучше бы ты на автобус опоздал! Тебя зовут-то хоть как, достойнейший гость?

Услышав ответ, удивился нарочито:
- Никанор?! А ты из какого такого века родом, мой новый родственник Никанор? Ныне так уж никого не зовут, даже нашего кота Леопольда. Ну да ладно, продолжим. О, достойнейший из гостей Никанор, перед тобой две двери. Налево «Мэ», направо - «Жэ». Выбирай!

Городской гость посмотрел на Пуговицу сверх очков:
- Я? «Мэ»!
- Э-э, друг ты мой ситцевый, «Мэ» - дверь в мадамскую. Тебе же надобно, чтоб знал, в «Жэ» – жельтельменскую. Скажи, как на духу, ты ведь жельтельмен? – нарочито перевирая слово «джельтмен», издевался над гостем Пуговица.

До того в нетерпении перебирая ногами, гость задумался. Пуговице показалось даже, что он слышит в его голове скрежет заходящих за шарики роликов, настолько гость был сбит с толку.
- Жель…Жель… - пробормотал он себе под нос. - Какая комната?
Не досказав и не дожидаясь ответа, шагнул к двери.

В ту самую секунду она с шумом распахнулась; из туалета, едва не сбив горожанина с ног, выскочили две громко хохочущих девицы средних лет. Он явно ничего не соображал. Повернувшись к Пуговице, застыл в удивлении.

Пуговица взял его двумя пальцами за пуговицу рубашки и, преодолевая огромное желание оторвать её просто так, на трезвую голову, потянул к себе:
- Ладно уж, пошли в «Мэ», пока не случилось беды.
И проводил гостя в мужскую половину.

Через пару минут повеселевший гость вернулся, подошёл к Пуговице, однако не узнал, спросил озабоченно:
- А где этот? Шутник. Надо ж придумать про жель… тель… Приеду, всем расскажу.
Пуговица на гостя не обиделся; он вдруг увидел себя, пьяного, со стороны. Его словно ножом полоснуло по сердцу.
- Японский городовой! - нарочито громко сругнулся вежливо Пуговица. - Ты, друг мой ситцевый, из сортира вышел, как мышь из дрожжей вылезла. Погляди, на кого похож!

Заправил городскому гостю рубашку в брюки, причесал, поправил галстук:
- Теперь хоть под венец!
- Какой венец? С кем? Когда? - он некоторое время всматривался в лицо Пуговице. - Ты ли будешь, мати-ляти, Николаша?
- Сам ты ляти-мати! - поморщился Пуговица. - Пойдём догуливать, а то на блины опоздаем.

Городской гость попытался стать по стойке «Смирно!» и шагнуть строевым шагом, но его сильно пошатнуло; он упал бы, не подсуетись вовремя Пуговица и не прими на себя почти обмякшее тело новоявленного родственника.

Кое-как они дошли до столовой. Боясь выглядеть трезвенником и по совместительству шпионом на свадьбе, Пуговица подыгрывал городскому гостю, изображая пьяного.
- Гляньте-ка, бабы, скоро чьи-то пуговицы затрещат! - нарочито громко удивилась Роза, первая любовь Пуговицы.
Стоявшие рядом с ней засмеялись.

На крылечках столовой - Пуговицу обожгло с головы до пят, - стояла его Матяня. Вид её не сулил Пуговице райского вечера, хотя внешне всё выглядело вполне пристойно: Матяня смотрелась в зеркальце, вытирая капельки пота под левым глазом.

Поняв намёк и надеясь умилостивить благоверную, Пуговица, проходя мимо, сложил губы в поцелуе.
- Иди ты в пим дырявый, шут гороховый! - дала мужу лёгкую подзатылину Матаня. Потом воскликнула, подыгрывая Розе: - Во, гляди, народ, битая оппозиция из Кремля возвращается!
И позвала всех за столы.

Рядом с Матаней стояла Людмила - молодая женщина - ни больше, ни меньше - дуб в два обхвата. За любовь к фривольной одежде в деревне её звали на французский манер Люсьен, и часто при этом добавляли прозвище - 7.40 в кассу. Бюст Люсьен соответствовал её без малого двухметровому росту; он часто служил притягательным объектом слабого до женского подола мужчин.
Пуговица уже входил с городским гостем в столовую, как тот вдруг встрепенулся:
- П-погоди-ка, Николаша!

Приставив непонимающего Пуговицу к дверному косяку, подошёл к Люсьен, посмотрел на неё снизу вверх, отвесил, как смог, поклон:
- О! Мадам! Любезно разрешите вас поцеловать в крестик!

Люсьен ещё и моргнуть для приличия не догадалась, как городской гость обхватил её левую грудь ладошками; они смотрелись кепкой набекрень на голове рубахи-парня.
Держась так, привстал на носках, не без труда дотянулся до крестика в разрезе откровенно большого декольте, приник к нему губами.

Зная необузданный норов Люсьен, гости с любопытством ждали финала. Люсьен же минуты три удивлённо смотрела на столь наглое посягательство на своё женское богатство, затем спросила ошарашенно:
- Это ещё что за шмокодявка? А, ну, отшвартовывайся, а то, чего доброго, задохнёшься в счастье! Плати потом за тебя 7.40 в кассу!

Свадьба покатилась со смеху. Из помещения в сопровождении родственников тут же выскочили жених с невестой.
Взяв городского гостя за ворот рубашки, Люсьен слегка потянула на себя, пробуя, не порвётся ли, приподняла нежданного целовальщика так, что у того туфли соскочили, и, продолжая держать, воскликнула:
- Гони, голубок мой залётный, 7.40 в кассу! Мужики годами мечтают приникнуть к моему крестику, а ты - нате вам, мадам… Выскочил, как заслуженный деятель из кустов!

Под общий хохот Люсьен притянула городского гостя к себе, не опуская, поцеловала в губы и только потом разжала руку. Городской гость, наконец, вздохнул свободно.
- За поцелуй дополнительные 7.40 в кассу, родственничек-любовничек!

Свадьба бурно аплодировала Люсьен и городскому гостю, и непонятно было, кому больше.
- За это надо выпить! - пробормотал городской гость, после чего мужики буквально на руках внесли его, а вместе с ним попутно прихватили и Пуговицу, в столовую.

Усаживая пьяного героя-любовника за стол, Пуговица по-прежнему горел желанием выпить хоть сколько-нибудь. Освободившись, наконец, от ставшего обузой городского гостя, смело глядя в глаза Матане, он почти элегантно взял распечатанную бутылку и под пристальным взглядом благоверной демонстративно налил водку соседу справа и двум соседкам слева, потом до краёв наполнил свою стопку.

В эту самую минуту из-под стола вылез проспавшийся Гришанька-тракторист, прямо из-под руки Пуговицы нетвёрдой рукой взял только что наполненную им стопку - Пуговица даже сообразить ничего не успел, - и опустошил её.

Наблюдавший эту картину диск-жокей машинально отключил музыку. Смолкли песни, стихли разговоры; тишина повисла в столовой. Секунд сорок начисто забывший все матерные слова хозяин стопки обалдело разглядывал Гришаньку-тракториста, который, ничтоже сумняшеся, в свою очередь мутным взором взирал на Пуговицу, будто видел его впервые.
- Не гляди на меня, синими брызгами!- хриплым голосом обратился к нему Гришанька-тракторист.

Едва договорив фразу, он под общий хохот тихо свалился кулём под стол. Никто не заметил облегчённый вздох Матани, приготовившейся было мгновенно пресечь драчливые действия Пуговицы.

Опять грянула музыка, разом возобновились громкие разговоры; свадьбе никакой печали не стало ни до Гришаньки-тракториста, ни до бушевавшей бури в душе Пуговицы.

Не в меру разгневанный Пуговица видел, что Матаня продолжала грозно следить за его действиями, и когда никаких намёков на фонарь под глазом с её стороны не последовало, поднял стопку, кивком приглашая жену выпить вместе с ним. Она заметила, однако пить не стала. Пуговицу этот её демарш ничуть не смутил; предвкушая сладостный миг, он поднёс стопку к губам, выдохнул… и в ту самую секунду - Пуговица непроизвольно громко икнул - в водку упала муха.

Пуговице показалось, что не он, а его истосковавшаяся по спиртному душа издала воинствующий возглас:
- Мати-ляти!..
Сообразив, что такую его брань в адрес мухи свадьба истолкует неправильно, Пуговица крикнул, что было силы:
- Горько!

И показал стопку.
Молодые стали целоваться; свадьба громко отсчитывала секунды, а Пуговица с тоской думал, что гости хором подсчитывает пропущенные им стопки. Он почти физически почувствовал, как в душу его скребутся кошки.
Выпить и на этот раз не получилось; он зло наблюдал за кружившейся в стопке на одном крыле мухой, слушал её жужжание и невесело думал о своей сегодняшней доле. Такого провала на свадьбе Пуговица в своей биографии не помнил.

Он обменялся стопкой с городским гостем, но тот оторвал голову от стола, заметил подмену, погрозил пальцем, потом пропел громко:
- Сегодня мы с тобой кайфуем!
Забрал и опустошил свою стопку, поставил её вверх дном на стол и опять уронил на него голову.

Пуговица не без досады проглотил слюну, тихо, чтобы никто не услышал, зло передразнил певца. Поискал глазами и не нашёл свою Матаню, обрадовался ослабленному за собой контролю, стал присматривать, но не обнаружил на столе водку. Тут он окончательно понял, что день прожил зря, а своё неудавшееся на свадьбе веселье станет вспоминать с содроганием.

ИЮЛЬСКОЕ СОЛНЦЕ охотно тянулось к горизонту. Уставшая от еды, а ещё более от пития, свадьба в очередной и последний раз высыпала на улицу и разбрелась вдоль дарующих тень кустов. Через пару-тройку минут одни сидели, а другие полулежали на прогревшейся за день земле и были раду покою и тишине. Мало-помалу гости разговорились, послышались шутки и смех.

В это время не решившийся бросить одного в душной столовой Пуговица почти вынес не себе городского гостя; остановился в нерешительности на крыльце.

- Коля! Дорогой! Неси-ка сюда нашего ясна сокола! - крикнула сидевшая на земле в центре компании Люсьен, отпустив при этом несколько солёных словечек.
Свадьба затихла, предвкушая интересное продолжение.

Пуговица подвел городского гостя к Люсьен, опустил на землю. Однако же тот хотя и был изрядно пьян, открыл глаза, увидел перед собой наполовину прикрытые платьем большие колени Люсьен, слегка отодвинул подол и улёгся на обнажившиеся ноги. Потом прикрыл голову подолом и в ту же секунду захрапел.
- Нет! Вы видали?! - радостно возмутилась Люсьен. - Да он, никак, барского полёту!

Взяла лежавшую рядом пластиковую бутылку с водой, смочила подол платья и снова прикрыла им спящего городского гостя:
- Как бы не угорел ненароком! Последние силы ушли на поцелуй моего крестика. Видали, как ногами-то дрыгал от удовольствия?!

Из столовой вышел Гришанька-тракторист, молча и хмуро подошёл к Люсьен и точь-в-точь повторил действия городского гостя.

Громкий хохот качнул ветки кустов, и не успели они успокоиться, как на спящих на коленях Люсьен мужиков уселась полная грудастая Надька-повариха. Подняла руки и, медленно опуская их и радостно подпрыгивая, грозно прорычала:
- Я ва-а-аша-а рекла-а-ама-а! В гости-и пришла, водку-у принесла!
Городской гость хотел пошевелиться, но под тяжестью Надьки эта его попытка провалилась. Тогда он, не освобождаясь от подола Люсьен, вслепую вяло пошарил свободной рукой, и все увидели, как она сначала прошлась по ягодице и животу разом притихшей удивлённой Надьки и замерла на её правой груди. Явно ничего не понимавший городской гость озадаченно изрёк:
- Наливай!

Свадьба зашлась в хохоте до коликов в животе. Даже совершенно трезвый Пуговица не удержался; улыбнулся, несмотря на своё прокисшее настроение.
Тяжёлый камень свалился с души Пуговицы. Смеясь вместе со всеми, он вдруг обрадовался, что сегодня не оторвал ни одной пуговицы, сел на траву, а вскоре забыл про то, что против своей воли оказался шпионом на свадьбе родной племянницы.
Петропавловский район Алтайского края.