Я знаю, что здесь слишком прохладно. Знаю, что открытое окно заставляет мурашки чаще бегать по твоей коже. И соски твои встают гораздо охотнее именно когда в комнате прохладно. Да и самого меня странным образом холод всегда заводил. Интересно, смог ли бы я быть тем самым Пигмалионом, который не просто создал свою мраморную Галатею, но и занимался с ней любовью? Ты вся подбираешься от холода, охотнее встаешь на цыпочки, подтягивая выше ко мне свои и без того прекрасные ягодицы, отдавая их охотнее теплу моих ладоней. Но окончив игры, в попытке успокоится, ты просишь закрыть окно. И все равно сворачиваешься калачиком в моих руках, подставляясь под поцелуи всем, что в радиусе действия моего дыхания. Но потом становится теплее, а нам надо курить, мы открываем окно, и оттуда такой близкий, но такой непонятный язык ведет такую оживленную беседу, что чувствуешь себя занимающимся любовью прямо в центре рыночной площади бывшего союзного государства. Хруст роняемых ледяных глыб с крыши. Сброшенное одеяло возвращается на место, и под ним я буду гладить твою спину подушечками пальцев, еле прикасаясь, беспокоя лишь воздух в десятых долях миллиметра над ней.
Я знаю, почему всегда так сложно сосредоточится в таких местах. Потому что никому из нас не придет в голову обставить так свою комнату. И по всем признакам это – не дом. Мне еще повезло, что не весь его интерьер кричит мне: «Трахайся! Еще быстрее, сильнее, еще раз!». А ведь есть и такие гостиничные номера…