Богема

Богема
«Копейка» моя урчит исправно. Я гоняю по улицам выискивая пассажиров. На улице снег, под колёсами накат. Я специально делаю так, что бы машину заносило, лишний адреналин, да ещё бесплатно, никогда не помешает. Куча вьетнамцев мне круто заплатила, не разобравшись, видимо, ещё с курсами валют.
Она стояла подняв руку. Вернее она стояла не опуская руку. А я только, что собирался домой. Ну если по пути, от чего бы не подвести. В магнитоле звучит моя любимая румба, медленная и обольстительная. Она села, как и положено на заднее сиденье. Ехать оказывается далеко. Мне не по пути, но соглашаюсь. Ужас до чего хочу в туалет.
Эротические звуки румбы и острое желание постоять хоть минуту над унитазом. Думаю, что из этого выбрал бы, но уже поздно, надо ехать далеко и долго. Она совсем там замёрзла. «Копейка», не та машина, в которой зимой можно забыть о морозе. Предложил ей пересесть вперёд, тут печка отдавала своё тепло моим куриным ногам, с лошадиными коленками. Из бардачка выпали черновики моих стихов. Листки, исписанные неразборчивым подчерком, оказались в её руках, а чуть позже я оказался в её квартире.
Острое желание опустошить свой мочевой пузырь дало мне повод оказаться там.
Так я увидел её книжный шкаф. Конечно, я не мочился на него, просто, когда вымыл руки и шагнул в зал, я увидел его, этот волшебный шкаф. Взгляд сразу притянули три потёртых тома. Стоял ряд из сероватых корешков с синим картушем в котором были написаны волшебные слова Джек Лондон. Эти три тома, первые три, были потёрты точно так же как и у меня дома. Дома, которого быстро не стало в мой жизни. Я смотрел на эти корешки и видел как их брало множество рук. Как читали эти первые три тома его собраний сочинений. Там были мои Смок Белью и Малыш.
Я пил кофе. Я сидел так, что бы не упускать из виду эти книги, этот шкаф. Там были и другие томики и тома. И они не были нетронутыми, их читали, их брали в руки.
Наконец я услышал её голос. Она щебетала о стихах, о Питерских поэтах. Она поставила кассету в магнитофон с её стихами, которые она на распев читала, конечно же, вслух.
Она была так похожа на маленькие томики, которые стояли в её шкафу. Маленькая, похожая на девочку. Чуть потёртая. Я подумал о том, что её очень удобно брать в руки и носить по комнате, целуя и наслаждаясь ей. В подарок я получил кассету с её голосом, с её стихами.
Я ушёл с чувством невыполненного долга. Было ощущение, что я не сделал чего-то такого, о чём буду потом жалеть и вспоминать. Мне хотелось потрогать эти книги. Я не дал пальцам вспомнить вновь эти минуты, когда у меня был дом, и я читал по ночам папины книги, прячась, что бы меня никто не увидел.
Утром я позвонил по телефону, который был на кассете. Она была дома и я был рядом. И снова её голос, её стихи, пара сборников в мягкой обложке.
У неё были девчоночьи губы. Они были упругими, хотя обычно говорят, что упругими бывают груди. Она оказалась опытной и удобной в руках любовницей. В ней было всё прекрасно и удобно. Губы внизу, были так же прекрасны, как и наверху. Это всё неожиданно стало моим. Я носил её на руках мимо волшебного шкафа. Я ощущал лёгкость не только её тела, но и то как она оказалась в моих руках и как вообще я оказался здесь. Я узнал всё о её жизни. Я увидел, как она опытна в любви. Но когда я уходил, пальцам моим не хватало чего-то. Мне было стыдно просить её дать мне почитать те три томика. Я бы их и не читал. Хотелось их подержать в руках хотя бы денёк. Я бы лежал на спине с закрытыми глазами. У меня в руках была бы та сероватая книжка. Я бы ощущал пальцами свой дом. Своё детство.
Книжки всегда не любили давать читать в то время, когда их вообще читали. Их прятали от гостей. Заворачивали в газеты или писали другие названия, что бы, не просили.
А я попросил. Второй том. Там было самое интересное. И просто этот томик был потёрт наиболее аппетитно. Но оказалось, что книги не её, а шкаф вообще не открывается и стёкла невозможно будет потом сдвинуть обратно. Да и вообще когда бы я смог отдать.
Когда проводишь пальцем по корешку старой, доброй книги, эта шершавость передаётся в сердце, а потом, рассыпаясь, шуршит вниз, туда, где обычно люди ощущают любовь.
Она читала стихи, говорила о любви. Дарила мне свои стихи, свою любовь и свою страсть.
Я позвонил ей. Мне ответил мужской голос. Она подошла к телефону. Она долго говорила, что ей нужна моя любовь. Что я не дарил ей любовь. Что поэтому с ней будет другой, молодой и надёжный.
Накрылся медным тазом мой Джек Лондон, думал я с горькой усмешкой, представляя, как я беру огромный таз для белья, который был у меня дома, и накрываю им чужие томики. Как мне было обидно, что я ни разу не дотронулся до святых для меня потёртых томиков Джека Лондона.