«Отрезание головы»

Владимир Кабаков
«Отрезание головы»
Повесть
Продолжение цикла повестей о Сергее Соловьёве.

Эпиграф:
«Объезд, посланный для розыска абреков, застал несколько горцев вёрст за восемь от станицы, в бурунах. Абреки засели в яме, стреляли и грозили, что не отдадутся живыми. Урядник, бывший в объезде с двумя казаками, остался там караулить их и прислал одного казака в станицу звать других на помощь...
... Вдруг вдалеке послышался выстрел.
Хорунжий взволновался и стал делать распоряжения, как казакам разделиться и с какой стороны подъезжать...
... Всё было тихо. Вдруг со стороны чеченцев раздались странные звуки заунывной песни, похожей на ай-да-ла-лай дяди Ерошки. Чеченцы знали, что им не уйти, и, чтоб избавиться от искушения бежать, они связались ремнями, колено с коленом, приготовили ружья и запели предсмертную песню...
... Казаки с возом сена подходили всё ближе и ближе...
... Прошло ещё мгновение и казаки с гиком выскочили с обеих сторон воза. Лукашка был впереди. Оленин слышал лишь несколько выстрелов, крик и стон. Он видел дым и кровь, как ему показалось. Бросив лошадь и не помня себя, он подбежал к казакам. Ужас застлал ему глаза. Он ничего не разобрал, но понял только, что всё кончилось...
... Чеченцы, рыжие, с стрижеными усами, лежали убитые и изрубленные. Один только, знакомый, весь израненный, тот самый, который выстрелил в Лукашку, был жив. Он, точно подстреленный ястреб, весь в крови (из под правого глаза текла у него кровь), стиснув зубы, бледный и мрачный, раздражёнными огромными глазами озираясь во все стороны, сидел на корточках и держал кинжал, готовясь ещё защищаться. Хорунжий подошёл к нему и боком, как будто обходя его, быстрым движением выстрелил из пистолета в ухо. Чеченец рванулся, но не успел и упал...»
Лев Толстой. «Казаки». Кавказская повесть.

... Сергей Соловьёв сидел на броне БТРа и вглядывался в узкий проезд, окружённый лесными чащами. Он делал это инстинктивно, хотя в глубине души знал, что даже если успеет заметить опасность в этой чаще или в дорожной колее, то уже ничего не сможет сделать, чтобы предотвратить нападение. Так бывает в самолёте, когда он падает в воздушную яму и люди, всем инстинктом противятся перемене в привычном мире земного притяжения. Человек невольно стискивает зубы и напрягается, стараясь предотвратить катастрофу неуправляемого падения...
Так было и здесь. И Сергей приказал себе расслабиться, не суетиться, а положиться на счастливый случай. «Трёх смертей не бывать, а одной не миновать» – думал он, повторяя мудрую народную поговорку, и невольно ухмылялся при этом. – А жить-то всё равно хочется подольше».
Леса подступали вплотную к каменистой дороге и боевая машина пехоты, словно осторожный зверь, притормаживала свой бег на узких поворотах, а бойцы, сидевшие впереди, на броне, настораживались и крепче сжимали в потных ладонях потёртые приклады автоматов. Правда до настоящего «леса» ещё не доехали и владения боевиков–чечей, начинались после последнего на дороге блок–поста – там, где холмы постепенно переходили в горные кряжи, перемеривающиеся узкими извилистыми долинами...
Горы, с крутыми или пологими склонами были здесь привычной частью ландшафта. Кое-где они заросли буковыми лесами, а кое-где, особенно на старых вырубках, стояла сплошная чаща из молодой поросли, переплетённой кустами и лианами дикого винограда. Конечно, по склонам во всех направлениях тянулись старые заросшие дороги и конные тропы, но в эти дебри, федералы залезать боялись, а местные жители и боевики, знали здесь каждую ложбинку и каждый поворот тропы, и потому были неуловимы. Главная проблема для федералов, в этих местах была в том, что местные жители, днём были обычными деревенскими жителями, а по ночам, становились врагами – бандитами.
В этих местах, боевики-чечи, по ночам, совершенно спокойно передвигались и общались с местными жителями, которые передавали им еду и сообщали о местонахождении федералов.
Война шла в здешних горах уже который год, и много молодых солдатиков, полегло здесь, отбиваясь от атак, которые проводили из засад, боевики, среди которых были и наёмники из арабских эмиратов и других мусульманских стран, включая бывшие советские республики. Платили этим наёмникам хорошо, да и адреналина в крови было через край, ведь федералы, озлобленные жестокостями боевиков, отвечали не меньшей жестокостью и убивали почти каждого, кто попадал к ним в руки. Убийство, здесь стало обыденным делом. Сергею рассказывали как анекдот из первой чеченской войны, о том, как украинские лихие парни приехали сюда, «наниматься к боевикам, и на блокпосту, спросили у одетых не по форме, федералов, как проехать вглубь Чечни. Собрались любопытные солдатики озадаченные такой наглостью. Кто-то указал направление, и когда уазик с тремя «пассажирами» отъехал не несколько десятков метров, по нему выстрелили из гранатомёта, который разнёс машинку вдребезги. Видимо неопытные искатели приключений не поняли, что разговаривали с федералами... Так всегда бывает на войне, где ожесточение с обеих сторон постепенно растёт и где проявляются как хорошие, так и самые отвратительные человеческие качества...
Сергей служил контрактником, уже больше года, и постепенно привыкал к полевому быту войны, который не казался ему таким тяжёлым и трудным, как в Афгане. Кроме того, после нескольких лет тюрьмы и лагерей, после изматывающей душу постоянной несвободы и опасностей подвергнуться унижениям со стороны блатных или конвойных, эта война, казалась ему не таким большим злом, как осознание полной зависимости от произвола уголовников «смотрящих» и лагерной обслуги. Он старался об этом не вспоминать, однако пережитое и перечувствованное, невольно проступало и в его внешности и в его поведении.
Он был чуть выше среднего роста, крепко сбитый с ухватистыми, но спокойными руками, и худым, но крепким и мускулистым телом. При первом взгляде ему в лицо поражали спокойные, но прямые и жесткие серые глаза и соразмерность всех черт: прямой нос, светлые волосы и брови, сжатые плотные губы и подбородок, с разделительной ложбинкой посередине. Немногие могли выдержать его спокойного взгляда, да он и старался в упор не смотреть ни на кого. Улыбался он редко, и никогда громко не смеялся, и это тоже показывало в нём человека пережившего намного больше, чем он рассказывал...
До чеченской войны, совсем в молодые, казалось уже совсем далёкие годы, у Сергея была служба в срочной армии, в Афгане, откуда он вернулся в Россию, в числе последних, вместе с генералом Громовым, с которым был знаком лично...
Однако после Афгана, ещё не успев привыкнуть к новому меркантильно-жлобскому быту страны, он случайно влез в драку, из которой привычно вышел победителем, застрелив одного из задиравших его гопников, из отцовского ружья. Не будь этой драки, он, наверное, рано или поздно, попал бы в бандиты, а с его боевым опытом и умением владеть оружием – это было очень просто.
Но сегодня, Сергей со вздохом облегчения думал, что нет худа без добра и Бог его спас от воровской или бандитской карьеры. «Уж лучше нищенствовать или жить в таёжной избушке, чем попасть в эту волчью стаю придурков – бандюков, которые способны на любую подлянку и предательство»... В тюрьме и в лагерях, он узнал эту публику очень хорошо...
Но тогда, после стрельбы и убийства случайного пьяницы, он сел на девять лет и никакие боевые заслуги судьи в зачёт не взяли...
В лагерях был сущий ад, но Сергей держался молодцом, терпел и не сломался, работал как все, хотя мог бы и закосить, блатных совсем не боялся и они, чувствуя это, в конце концов, оставили его в покое.
Выйдя из лагеря досрочно, он попал уже в новую страну, на просторах которой вольно расположился бандитский капитализм во главе с либеральными деятелями, которые облили грязью всё недавнее, трагическое, но славное прошлое, в том числе и войну в Афгане...
Это Сергею очень не понравилось и, приехав в Питер, живя несколько недель у приятеля освободившегося из лагеря чуть раньше, он пил водку с утра до вечера, с небольшими перерывами на тяжёлый сон и горькое похмелье...
Но вдруг, однажды проснувшись в грязной и вонючей конуре, в которую превратилась квартира приятеля, Сергей пережидая тяжёлую головную боль, лежал и смотрел на грязный потолок с сырыми разводами по углам. И в этот момент, он внезапно вспомнил свою мать, которая умерла, пока он был в заключении, вспомнил её усталое измождённое лицо, её дрожащие руки, когда она, вытирая слёзы, говорила ему во время последнего свидания перед отправкой в сибирские лагеря: - Сыночек, Серёженька! Я знаю, что ты попал в тюрьму случайно. Ведь ты всегда был таким умненьким и спокойным мальчиком. И я верю, что когда ты освободишься, то сможешь наладить жизнь, и стать для меня опорой в моей старости. Умоляю тебя, только не пойди по стопам твоего отца, которого погубила эта злодейка –водка. Ведь ты был такой ласковый и добрый, перед тем, как тебя в армию забрали. Я даже надеялась, что ты в институт поступишь когда –нибудь, и станешь образованным человеком, которым я буду гордиться...»
Вспомнив это, Сергей, озирая нищенские подробности пьяного притона, в котором он провёл уже много дней, неожиданно осознав всю бессмыслицу происходящего, и от обиды на так несправедливо развернувшуюся к нему жизнь, заскрипел зубами и на глазах его навернулись слёзы отчаяния.
«Ну почему, почему у меня вся жизнь повалилась под откос! Что за злой рок меня преследует... И неужели я такой слабак, что не смогу переломить эту невезуху?! Ведь мне нет ещё и тридцати, а ощущаю я себя мудрецом – пессимистом, который прожил сто лет... Иногда, мне кажется, что я прожил уже несколько длинных жизней ...
Нет, с этим надо заканчивать, иначе я сопьюсь и стану полным гопником!..»
... В тот день, он наотрез отказался похмеляться, и, помывшись и почистившись, пошёл искать работу. Через несколько дней он устроился грузчиком в хлебный магазин, чем-то понравившись заведующей, потом получил комнату на чердаке, от жилуправления, где по ночам, по совместительству, сторожил склад стройматериалов, расположенный в подвале этого же дома. Напротив его двери были мастерские ленинградских художников, с которыми он вскоре познакомился. В одной работала известная художница, которая имела квартиру где–то на Морском проспекте и к которой заходили иногда состоятельные люди, интеллигентного вида. Вторую, занимал, художник, окончивший Муху, талантливый человек, но запойный пьяница. Узнав, что Сергей совсем не пьёт, он повздыхал сокрушённо, но зауважал его. К этому художнику, которого звали Юра, изредка заходили его знакомые алкаши, питерская богема – художники и поэты. Забегали и девушки и одна из них, случайно познакомилась с Сергеем. Он вообще нравился девушкам и нередко ловил на себе взгляды, идя по улице. В нём, в лице и в фигуре чувствовалась сила и это невольно, как невидимые и невесомые флюиды, распространялось вокруг, создавая своеобразную ауру необычности. В общении он был вежлив, в разговорах проявлял свою начитанность, а его необычные, и часто резкие суждения о происходившем вокруг – вызывали интерес или любопытство
Девушку звали Любой, и она была журналисткой работавшей в одной из центральных газет, куда отправляла свои очерки. В периоды, между запоями, Юра был очень мил, много работал и часто приглашал Сергея к себе попить чайку и поболтать. Вот так, за чаем, Сергей, стал рассказывать посмеиваясь детали своей жизни в армии. Люба слушала его внимательно, смеялась, но, всматриваясь в лицо Сергея, вдруг поняла, что за этими улыбками и добродушным подсмеиванием над своей наивностью и романтизмом, скрывается драма разочарований и желание сопротивляться эгоистичной меркантильности ставшей идеологической модой.
Сергей к женщинам относился очень уважительно и сдержанно. Несмотря на то, что у него, и до армии и в короткий промежуток между армией и тюрьмой, всегда было по нескольку подружек, он не терял надежды найти ту единственную, которая не только полюбит его самозабвенно, но и способна будет терпеть его характер и станет ему не только женой, но и лучшим другом. Поэтому, к подружкам он относился легко и никогда не пытался сделать из постельного увлечения долгого романа.
Однажды, Люба пригласила Сергея пойти в кафе и посидеть там и он согласился. В кафе заказал бутылку вина, и они с Любой выпили её, разговаривая обо всем сразу и ни о чем конкретно. Бывает такой лёгкий трёп, когда хорошее настроение проявляется через лёгкую ироничность и добродушные шутки. Так было и в этот раз...
Потом долго гуляли по набережной Невы, и Люба рассказывала, как она в Крыму, с родителями – краеведами лазила по горам и особенно любила Судак и мыс Меганом.
- Там, на вершине приморского обрыва, рассказывала Люба, - стояла металлическая вышка с узкой площадкой наверху. Казалось, что эта вышка, стоявшая на самом краю обваливающегося по частям, обрыва, вот-вот упадет со стометровой высоты. И все–таки, каждый приход туда, я влезала на эту площадку и кленки, дрожали от страха, когда я стояла на этой площадке, представляя, что любое резкое движение может нарушить равновесие и вышка рухнет в море... А какой горький и бодрящий аромат полыни разливался над окружающими холмами. От него, у меня немного болела голова, а сейчас, когда я вспоминаю о нем и об этом времени, то мне почему–то хочется плакать...
Люба замолчала и, отвернувшись от Сергея, долго смотрела в окно, на панораму Невы и каменной набережной вдоль противоположного берега. Сергей, чтобы вернуть разговор в лёгкое, непринуждённое русло, тоже вспомнил детство...
В свою очередь, он рассказал, что в детстве, очень любил в тихую сумрачную погоду, в начале лета, в одиночку ходить за цветами в прилегающий к посёлку лес. Оттуда он приносил большие букеты разных таёжных цветов, которые ставил в большие стеклянные банки и любовался ими, пока они не завянут. – До сих пор помню эти незаметно протекающие часы походов, азарт первопроходца и собирателя, любование необычными размерами, ароматами или цветистостью и спокойное возвращение домой. Наверное, тогда я увлёкся поэзий путешествий, и это увлечение осталось со мной на всю жизнь...
Помню, перед армией – продолжил он свой рассказ, - мы с другом, ранней весной, внезапно решили сходить с ночёвкой в лес. Благо, что лес начинался недалеко. За последними домами нашего пригорода... Вышли около полудня, а в настоящую тайгу, вошли ближе к вечеру. Яркое весеннее солнце садилось за прохладный синеющий вдалеке горизонт и на опушках, радостно порхали ярко-коричневые с цветными разводами и узорами, бабочки. Проходя через сосновый лес, встретили охотников, которые стояли за стволами в ожидании прилёта глухарей, на весенний ток... Наконец, на закате солнца, мы остановились в вершине таёжной речки Каи и стали на костре готовить себе ужин, и делать шалаш для ночёвки. Мы были совсем неопытными лесовиками и потому не озаботились о ночном костре и дровах для него. После ужина нам сделалось жарко и уже в темноте мы залезли в шалаш, и уснули. Я проснулся часа через полтора от холода, который шёл от нерастаявшей еще земли. Некоторое время, я пытался согреться, однако становилось всё холоднее и холоднее и я со стонами и ворчанием вылез из шалаша, разминая негнущуюся спину, долго лазил в темноте, под холодным звёздным небом, по кустам разыскивая сушняк для костра и наконец развёл огонь, около которого мы с другом –он тоже зверски замёрз в шалаше, просидели у костра до утра... Зато, какое волшебное, яркое, солнечное утро взошло над нашими головами на следующий день... Этой картинки я до сих пор не могу забыть...
Люба во время рассказа смотрела на Сергея во все глаза и думала – «Какой же он красивый, когда вот так вспоминает детали своей необычной жизни»... Так, в разговорах, прошла большая часть светлой Питерской ночи и само собой, после того, как они вернулись к Сергею в комнату, Люба осталась у него ночевать.
После этого, похоже, Люба поняла, что влюбилась в первый раз в своей жизни и по настоящему. При встречах, она иногда, надолго затихала и смотрела на Сергея, долгим немигающим взглядом. Потом, она брала его ладонь гладила и целовала её, а Сергей неловко отворачивался, и осторожно высвобождал руку. Он считал Любу только приятельницей, и её откровенная влюблённость и обожание смущали его...
Однажды, Люба, как бы между прочим, сказала ему, что она беременна. Сергей, почему-то считавший нечестным скрывать от влюблённой Любы своё приятельское к ней отношение, потребовал, чтобы Люба сделал аборт. Нервно зевая, он стал объяснять ей, что женится на ней он не сможет, и потому если она не сделает аборта, то он больше никогда с нею не будет встречаться. Люба, внезапно заплакала навзрыд, и Сергей, чтобы успокоить её пошёл провожать, про себя решив, что это последняя их встреча. Так и получилось. После этого разговора, Люба несколько раз приходила к Сергею на его чердак, но он даже если был дома, не отзывался на её стук, и не открывал двери, пока она не уходила...
С пьяными приятелями Сергей завязал навсегда, и постепенно погружаясь в одиночество, перестал выходить куда–нибудь, кроме магазина и своей тёмной комнатушки. Неподалёку, он нашел букинистический магазин и стал пачками покупать и приносить в своё логово интересные книжки. Но жизнь в книгах, которую описывали Пришвин, Паустовский или Александр Грин, так отличалась от той, которая его окружала, что временами хотелось кричать и ругаться матом: « - Что же вы суки сделали со страной и с тем, что было в Союзе, казалось ещё совсем недавно!!! – матерился он про себя, глядя в белёную серой краской, стену, поверхность которой изучил до мельчайших деталей.
Тоска временами нападала на него неодолимая и он, вспоминая свою, вечно больную мать и пьяницу отца, начинал размышлять: « - Почему одним везёт с самого рождения, а другим судьба устраивает постоянно отчаянные испытания?»
Но естественно, ответа на такие вопросы он не находил, и потому, замыкался в своем одиночестве всё больше и глубже... Он жил так, некоторое время, не думая о будущем и стараясь не шевелить в памяти горестное прошлое...
... Но вот однажды, возвращаясь из своего магазина после отработанной смены, он увидел, что на углу, впереди, группа молодых парней бьёт смертным боем, хорошо одетого мужика, рядом с которым, всхлипывая, металась молодая красивая женщина – видимо его жена... Прохожие, завидев драку и услышав матерящихся юнцов, оглядываясь, перебегали через улицу на другую сторону, или поворачивали в ближайший переулок, не рискуя даже приблизиться к разгулявшейся компании местных хулиганов.
«Забьют мужика – внезапно решился Сергей, и глубоко задышав, решив помочь обреченному мужчине и его жене. – Сейчас, ведь никому дела нет до других, самим бы выжить...» - брезгливо скривился он, и прибавил шагу, вспоминая свои навыки драк, которые иногда случались и в лагере. Тогда он в обиду себя не давал, хотя несколько раз ему зашивали в лагерной больничке глубокие рассечения на лице и на голове, полученные в таких внезапных схватках. С ним, как в детстве, иногда, совершенно внезапно случались приступы неудержимой ярости, и в это время он забывал обо всём, кроме желания покалечить или даже убить своего обидчика...
... Сблизившись на боевую дистанцию с дерущимися, он вдруг рявкнул во весь голос: - А ну молодые, кончай беспредел!
Удивлённые хулиганы, вначале оторопев, от такой наглости, повернулись к нему, на время оставив мужчину и женщину, и один, ближний к Сергею, заматерился пьяно, совсем по молодому, не понимая грязного значения оскорбительных слов: - Да пошёл ты сука на ... Овца паршивая!!!
Сергей вышагнул вперёд с двух метров, ударил этого ухаря пинком ноги, носком тупого башмака по коленной чашечке. Нога пацана подломилась, и он упал как подкошенный, потеряв сознание от адской боли, и ударившись тяжело, открытым лицом об асфальт.
Второй, тот, что справа, ничего не понял, а Сергей, чуть развернувшись, сделав широкий, высокий замах той же ногой, ударил его по голове и сбил противника с ног, а потом, уже левой ногой добил упавшего, мощным ударом в лицо. Этот хулиган, запрокинувшись, подогнув ноги под себя, тоже упал на спину и застонал, всхлипывая и давясь хлынувшей через сломанный нос кровью.
Сергей автоматически, как некогда учили их всех в учебке перед Афганом, делая приставные шаги, сблизился с третьим «бойцом», махнул левой рукой, зацепил крепкими пальцами полу куртки пьяного, растерянного и не ожидавшего такого хода событий, толстяка, и, развернув его чуть вправо и на себя, ударил в голову длинным правым крюком. Кулак казалось едва задел подбородок толстяка, но его голова резко дёрнулась, и он бесчувственным мешком, повалился на асфальт и, ударившись затылком, затих.
«И этот готов – коротко констатировал Сергей и когда повернулся в сторону оставшегося, тот уже со всех ног убегал вдоль по безлюдной улице, крича во всё горло: - Братва! Наших бьют!
Сергей, не обращая внимания на его крики, подошёл к лежащему на асфальте мужчине, и с помощью всхлипывающей и испуганной до полуобморочного состояния жены, поднял его и, сбивая пыль с дорогого пальто, спросил: - У вас всё в порядке? Кости целы?
Мужчина, вытирая кровь с разбитого лица ответил, чуть приходя в себя: - Да я ничего... Вроде всё цело, только вот лицо побили сволочи... А потом, отряхиваясь и вглядываясь в лицо Сергея, добавил: - Спасибо тебе друг! Они бы меня тут просто закатали ногами!
Сергей осознав, что с мужчиной вроде все в порядке, оглядываясь вдаль, проговорил: - А сейчас, нам надо быстро уходить! Эта шпана местная и они могут вернуться...
Он равнодушно посмотрел в сторону лежащих на тротуаре, и начинающих шевелится, гопников, и, подхватив мужчину с другой стороны, вместе с женой быстро повёл их в сторону станции метро...
- У нас тут неподалеку машина, - по-прежнему дрожа всем телом, проговорила женщина, и Сергей, словно продолжая свою мысль проговорил: - Это хорошо. Нам надо поскорее выбираться из этого района...
Машина была припаркована на параллельной улице, за углом, и потому дошли до неё быстро.
- Вы сможете вести машину – обратился Сергей к мужчине, когда тот, пошарив по карманам, нашёл ключ зажигания... Он оглянулся и в перспективе улицы увидел, какое то движение и понял, что это толпа молодых парней, которые, перебегая улицу, направлялись в их сторону.
- У меня тоже есть права – дрожащим голосом вместо мужа ответила женщина и добавила – и мы хотим, чтобы вы тоже поехали с нами...
- Да, да, Конечно, едем к нам, - уже чуть оправившись от шока, проговорил мужчина и тоже глянул вглубь уличной перспективы...
- Если можете, то поскорее уезжаем, а то... – он выразительно кивнул в сторону приближающейся к ним толпы. Потом, он помог сесть мужчине на переднее сиденье, рядом с женой, а сам сел на заднее, аккуратно закрыв дверцу.
Несколько молодых парней были уже недалеко и впереди, почему-то прихрамывая, бежал недобитый хулиган и орал во всю глотку: - Вот они! Уезжают суки!
Женщина за рулём, едва сдерживая истерику, включила мотор и резко рванула вперёд, скрипя колёсами. Отставшие преследователи матерились в вдогонку, но вскоре исчезли из вида и женщина, глубоко вздыхая, перевела дух.
По дороге, она рассказывала, что они были у знакомых в гостях, а когда вышли на улицу, то к ним пристали пьяные хулиганы. – Ну а дальше – её голос вновь задрожал, и Сергей пришёл к ней на помощь: - То, что было дальше, я уже видел...
Вскоре подъехали к высокой металлической ограде на невысоком холме, рядом с широким проспектом, застроенным высокими панельными домами. Перед машиной автоматически открылась металлические ворота, и дорогая машина, без усилий, мягко урча мотором, почти неслышно въехала в просторный двор, окружённый аккуратными трёхэтажными особнячками, и автомобилями стоящими чуть в стороне, в дальнем углу.
«Народ, надо думать непростой и зажиточный, - подумал Сергей и вылез из машины, вслед за хозяевами.
Открыв металлические тяжёлые двери электронным ключом, вошли в просторный подъезд, поднялись на несколько ступенек на площадку, и открыли следующие металлические двери, уже обычными ключами. Сергей невольно вспомнил тюрьму, но отогнал неприятные воспоминания...
- Проходите и раздевайтесь – предложила женщина, а сама, скинув шубку, помогла раздеться мужу. Потом, рассмотрев Сергея пристальным, женским взглядом, протянула руку – Давайте знакомится. Я Люся!
Мужчина глянул на свои грязные ладони и, поклонившись, представился – Сергей!
Я тоже Сергей, - улыбнулся Соловьев и, осматриваясь, стал снимать куртку.
Квартира была просторной и состояла из прихожей и нескольких спален с большой гостиной с широким проходом.
Пока хозяин, войдя в ванную, отмывал руки и окровавленное лицо, хозяйка принялась хлопотать на кухне, которая была отделена от гостиной только намёком на узенькие перегородки с обеих сторон. Сергей, по её предложению, сел на диван стоящий вдоль стены и взял в руки, какой то журнал с глянцевой обложкой с журнального столика...
Люся, повязав фартук на красивое дорогое платье, хлопая дверками холодильника, доставала оттуда разного рода рыбные и мясные закуски и расставляя их на большом дубовом обеденном столе, развлекала Сергея разговорами.
- Мой муж военный, - объясняла она, включая электроплиту и ставя кастрюлю с ужином, который надо было только подогреть. - После Афгана... Сергей невольно вздрогнул, но промолчал... после ранения, он перевёлся сюда с сохранением звания, в горвоенкомате и с того времени мы живём здесь...
Сергей ещё до этого мелком глянув в полуоткрытую дверь спальни, увидел полковничий китель, висевший на вешалке и потому рассказу Люси не удивился.
Наконец, муж Люси, вышел из ванной, в одной рубашке и с заклеенным пластырем подбородком...
- Давайте мы за знакомство выпьем, а потом поужинаем, - предложил он и достал из шкафчика, встроенного в мебельную стенку бутылку хорошего дорогого коньяка с иностранной золотой надписью на этикетке. Разлив тёмно - золотистую, плотную жидкость по двум рюмкам – Люся пить отказалась, - хозяин чокнулся с Сергеем и одним глотком проглотил французский коньяк, подхватил с тарелочки на вилку кусочек прозрачного сочного рыбного балыка и с удовольствием закусил.
После небольшой паузы, хозяин заговорил: – А я думал, что эти бандюги меня до бессознания запинают. Я конечно впервую голову думал о Люсе, и потому, после того как они меня свалили на асфальт, крутился, как мог, стараясь уворачиваться от ударов... Если бы не вы – он сделал паузу, посмотрел на Сергея и предложил: - А давайте на ты – и протянул Сергею руку.
После рукопожатия, он вновь разлил коньяк и продолжил: – Если бы не вы... Извини, если бы не ты, тёзка, то наши дела с Люсей были бы совсем плохи...
Выпив одним махом и вторую рюмку, продолжил: - А где ты так ловко драться научился? Ты ведь меня, будем прямо говорить, спас ... так что мы теперь побратимы с тобой, Серёга!
Сергей, не торопился с ответом, выпил свой коньяк маленькими глотками и ощутил резкий и одновременно приятный вкус коньяка и, улыбнувшись, проговорил: - Да в армии, и ещё в одном месте, о котором я не люблю вспоминать...
А где служил, если не секрет? – откидываясь на диване поудобнее, спросил хозяин дома и Сергей, улыбнувшись, ответил – Да там же где и вы, товарищ полковник... Мне Люся уже сказала, что вы тоже там побывали...
Да что ты говоришь! – вскрикнул хозяин и, разливая по третьей определил: – Ну, за это надо обязательно выпить, а потом разберемся, кто, где был в этом богом забытом месте...
Он налил до краёв следующие рюмки и, подняв свою, глянул на свет, словно примериваясь к тосту и продолжил: - Вот за этот неожиданный и приятный сюрприз и выпьем, да помянём тех, кто потерял свою жизнь в этом проклятом Афгане!
Андрей коротко и внимательно глянул на полковника и тоже одним духом опрокинул рюмку в рот.
Закусив плотно, выставленными на стол Люсей разносолами, принялись вспоминать места, где оба побывали и где могли пересечься их военные пути-дороги. А между делом не забывали наливать в рюмки. Они так увлеклись, что не заметили, как Люся тихонько ушла спать...
Вспомнили и Баграм и сержантскую школу, в тогдашней советской Средней Азии. Вспомнили засады на перевалах и атаки моджахеддинов на конвои, доставлявшие воинское снаряжение из Союза. Вспомнили и Наджибуллу, последнего руководителя дружественного правительства Афганистана, которого позже, уже после захвата власти, талибы убили пред этим вдоволь над ним поиздевавшись и оскопив его...
Просидели почти до самого утра, допили коньяк и принялись уже за початую бутылку водки. Разговоров было много, и воспоминаний грустных и нерадостных – тоже. Расстались около семи часов утра, когда уже начало работать метро и Сергей мог спокойно добраться до своей «берлоги». Несмотря на выпитое, они мало опьянели, как и бывает с крепкими и волевыми мужчинами. Расставаясь, договорились увидеться в следующие выходные.
За эти ночные часы, Сергей рассказал полковнику не только о службе, но и о своей отсидке и о своём теперешнем положении. Полковник принял его рассказ о невзгодах близко к сердцу и пообещал во что бы то ни стало помочь ему устроиться, где-нибудь в войсковой службе. Перед расставанием он предложил Сергею. – Сейчас идет набор в контрактники, в Чечню, и, отслужив положенный срок, ты не только заработаешь приличные деньги, но и сможешь после поступить куда-нибудь в университет, практически без экзаменов, а потом уж всё будет зависеть от тебя...
Сергей вспомнил о мечтах своей матери видеть его студентом и согласился. Жизнь в «берлоге», без перспектив и без надежд на будущее его уже начинала тяготить.
«Какая разница – размышлял он, идя в предутренних сумерках на метро. – Если я уеду куда–нибудь на стройку, мне там тоже первое время придётся несладко. А здесь, колея уже набита, с оружием я в хороших отношениях. И к тому же Чечня – это не Афган. Всё-таки Россия... А надоест или опротивеет, смогу уволиться в любой момент, а Сергей не откажет, поможет, когда попрошу. А после службы, я уже смогу хоть в Питере, хоть в Москве прописаться и про тюрьму забыть... Война всё спишет!..
Так Сергей Соловьёв, во второй раз попал на войну, только теперь уже на Гражданскую, хотя её и называли войной с внутренним терроризмом...
... Сергей попал в полк, расквартированный неподалёку от Шали... Со своими новыми сослуживцами, он держался очень сдержанно, больше молчал и слушал, и, чувствуя за ним какие-то страшноватые дела, никто ему особо не досаждал расспросами и разговорами. Да и некогда было.
... Первые боестолкновения с чеченами, так звали чеченских моджахедов, произошли неподалёку от горного аула, в безлюдной, горной, лесистой местности.
В очередном дозоре, разведчики засекли дымок, поднимавшийся из крутого ущелья, скрытого в чаще деревьев, и доложили командиру полка. Тот связался с начальством, позвонил в штаб дивизии и получил подтверждение на эту информацию. По сведениям, полученных от агентов работавших среди местных жителей, в окрестностях аула, вот уже несколько дней держалась банда боевиков, числом в двадцать – тридцать человек...
На следующий день, в четыре часа утра, роту, в которой служил Сергей, подняли по тревоге и, посадив на бронетранспортёры, повезли по лесной дороге к той долине, в вершине которой была расположена временная стоянка банды. Блокировав подходы к ущелью, рота затаилась.
... Предутренний туман начал редеть и вокруг открылась панорама высоких с округлыми вершинами гор, покрытых зелёными, густыми буковыми и дубовыми лесами. Кряжистые старые деревья, окружённые кустарниками и молодым подростом, вздымались к небу многометровой высоты серыми с гладкой, словно полированной корой, стволами, с широко ветвистыми, густыми кронами, покрытыми тяжёлой, резной листвой.
Было прохладно и влажно и Сергей, со своим отделением рассредоточившись вдоль правого борта ущелья, напряженно всматривался и вслушивался в происходящее вокруг. Где-то внизу, по дну ущелья пробегала небольшая речка, к которой, на рассвете ходили на водопой местные олени. Вот и в этот раз, когда суета и движение вокруг ущелья стихли, благородный олень, бережно неся на голове ещё не окостеневшие большие шестиотростковые рога, осторожно ступая, останавливаясь и принюхиваясь, появился на звериной тропе.
Сергей, увидел его неожиданно и заметил по шевелению веток, в зарослях дикого орешника. Он даже вскинул автомат, но потом различил сквозь листву коричнево - рыжее крупное тело, просвечивающее яркой расцветкой шерсти, и опустил оружие. Олень, остановившись в очередной раз, понюхал воздух чёрными влажными ноздрями, и, уловив незнакомые опасные запахи, фыркнул, быстро развернулся и исчез, там, откуда появился.
Подрагивая от нервного возбуждения и утренней прохлады, Сергей успокоительно махнул рукой своему напарнику, находившемуся от него в десяти шагах, и поплотнее запахнувшись в плащ – палатку, вновь окунулся в воспоминания.
... Он вспомнил Афган, мощный горноскалистый пейзаж, жару и постоянный ветер, который гудел, пролетая через перевалы и ущелья и горы отвечали своеобразным эхом... Сколько там был засад и боёв, сколько было потеряно убитых товарищей и сколько страха испытано в этих облавах и контр засадах. Сколько было нервных и опасных ожиданий начала боя, когда гадаешь где и когда начнётся стрельба...
Потом, когда бой разгорался, уже было не до размышлений или фантазий. Приходилось действовать быстро, часто руководствуясь только инстинктом опасности и её устранения. В это время страх уходил, и на его место приходило энергичное движение тела и мысли, руководимой инстинктом выживания. Тут в первую очередь приходила на помощь воинская выучка и физическая выносливость. А по окончанию боя, вспоминая свои поступки слова команд и действия, Сергей всегда удивлялся, как всё быстро и слаженно получалось.
И вот тогда страх возвращался и напряжение ожидания следующей проверки на выживание, заканчивалось только во время следующего боя...
... В это время, тягачи подтянули поближе к долине тяжёлые орудия и миномёты, и по команде командира полка начали обстреливать квадрат предполагаемой стоянки, по секторам.
... Чечи, даже не выставляли охранения и спали крепким предутренним сном, когда неподалёку от землянки разорвался первый снаряд. Один из осколков, со звоном пробил большой котел, в котором с вечера повар готовил плов и, пробив его насквозь, сделал две дырки с рваными краями...
Внезапно разбуженные артобстрелом, боевики заметались по небольшой поляне перед землянкой. Гортанно покрикивая, командир отряда, приземистый бородатый Нуха Камбиев, маша высоко поднятой правой рукой, собрал всех боевиков вокруг себя, и, прилаживая на поясе гранаты, приказал брать с собой только боевое оружие и боеприпасы, а остальное оставить федералам. Уже потому, что бой начался с артобстрела, он понял, что стоянка обнаружена и теперь надо, как можно быстрее уходить и выбираться из окружения.
- Федералы – Нуха сделал паузу, осматривая заспанные насторожённые бородатые грязные лица своих бойцов – наверное уже окружили нас, потому что успели и пушки выставить и стреляют по квадратам, почти прицельно...
Словно в подтверждении его слов, за речкой, шагах в ста от землянки разорвался ещё один снаряд и осколком срезало несколько веток на соседнем дереве. Все невольно пригнулись и, но Нуха не обращая на это внимания, продолжил. Я вчера говорил, чтобы костёр разводили поменьше, но меня не послушали... С этим, разберёмся после и виновных я накажу, если они конечно останутся жить. Ну а пока, все уходим и встречаемся на пасеке. Сбор завтра днём в двенадцать часов... Уходим через скалы. Там есть незаметный проход, который выводит в соседнюю долину, почти к перевалу... А те, кто вчера жёг костёр, останутся здесь и прикроют наш отход, хотя бы на полчаса, и только потом сами будут отступать...
Три понурившихся молодых чеченца, вышли из группы боевиков и стали в сторонке.
Нуха, махнул рукой и скорым шагом тронулся вверх и вдоль по течению речки, по каменистому засыпанному крупными, заросшими кустарником, булыжникам. Тут сразу два снаряда один за одним разорвались в речке и фонтаны воды и жидкой грязи долетели почти до идущих цепочкой, боевиков.
... Вскоре после начала артобстрела, командир роты по рации сообщил всем, что в восемь ноль-ноль, артиллерия закончит работу, и всем бойцам, рассредоточившись, начать прочёсывание местности.
Сергей собрал своих подчинённых, молодых солдат срочников, объяснил, что надо делать и, рассыпавшись веером, все пошли через внезапно притихший и словно насторожившийся лес. Шли по пологому склону, заросшему крупноствольным лесом. И слева и справа от Сергея, сквозь листву и ветки кустарников, мелькали зелёные пятнистые гимнастёрки солдат, идущих медленно и тщательно осматривающих каждое подозрительное место или куст.
Метров через двести, начался подьём на крутой склон, по которому его подчиненные шли, тяжело дыша и потея, сбившись в кучу, изредка поскальзываясь и падая, держа автоматы перед собой, явно неготовые к настоящему бою и к таким облавам...
- Ну, сегодня – подумал Сергей, остановившись на секунду, чтобы вытереть пот со лба и осмотреться – тут будет бойня, если нарвёмся на засаду... Чечи, могут, где-нибудь здесь, на неприметной высотке засесть и оттуда, будут поливать автоматным огнём этот молодняк, пока патроны не закончатся...
Его отделение продвигалось вверх, вдоль скальной стенке неожиданно выраставшей из зарослей густого кустарника, и круто поднимающейся вверх, серым, отвесным каменным обрывом, отделяющим лес от каменистого гребня, который, с другой стороны, уже менее круто спускался в соседнюю долину.
Заметив впереди устье распадка, уходящего вправо и густо заросшего молодняком и раскидистым орешником, Сергей свистнул и помахал рукой. На этот знак, к нему тут же собрались ребята из его отделения. Он, приказал всем оставаться здесь и, рассредоточившись, ждать, а сам, взяв с собой пару самых выносливых и смелых солдатиков, круто свернув вправо, полез по заросшему колючим кустарником, склону, с намерением разведать ближайшие окрестности и посмотреть на всё чуть сверху.
С ним пошли двое – Петров и Анедченко – небольшого ростка, но крепко сбитый хохол из-под Смоленска. Петров же был самым сильным и тренированным солдатом в его отделении, который ещё в учёбке отличался необычайной выносливостью и быстрой сообразительностью. Он до армии занимался лыжами и выполнил норматив первого мужского разряда и потому бегал кроссы по пересечёнке, как молодой олень.
Поднимаясь по склону и помогая себе руками, цепляясь за кусты, Сергей про себя рассуждал: «База чечей, наверное, уже совсем недалеко, и они могут сделать или засаду или пойти на прорыв, под гребнем, параллельно склону, по какой–нибудь звериной тропке, которую они знают. В такой чаще, они могут оставить охранение, которое, завязав бой и отвлекая внимание на себя, если на тропу выйдут федералы, выиграет время и позволит остальным уйти в отрыв...» Он представил себя на месте чечей и подумал, что он бы так и сделал, если бы был их командиром.
«А мы попробуем, - рассуждал он дальше, - попробуем забраться повыше и, зайдя в тыл охранению, посмотреть и спуститься уже по другую сторону распадка. Если они сделали засаду, то никак не ожидают нас с тылу и сверху. А мы этим и воспользуемся...»
Подъем был необычайно крут и тяжёл. В одном месте пришлось буквально по сантиметрам преодолевать обрыв, цепляясь пальцами за малейшие щели и щербины в неподатливом камне. Несмотря на прохладное утро, Сергей вспотел и пот крупными каплями стекал по лицу, вдоль носа, к усам. Спина уже давно была мокрой и казалось, что пот затекал даже в сапоги. Сергей и молодые бойцы торопились, тяжело и прерывисто дышали, но останавливались и осматривались постоянно. Петров и Анедченко поднимались вслед за командиром и им было немного легче.
Наконец, задыхаясь, они поднялись на гребень и сквозь стволы и листву деревьев, в прогалы леса, увидели внизу широкую долину, с остатками серого тумана цеплявшегося по вершинам распадков за вершины деревьев и высокий лесистый горизонт, неровной линией возвышающийся над заросшими низинами...
Сергей, жестами подозвал своих бойцов и шепотом объяснил: - Я пойду первым, а вы по сторонам и чуть позади, так чтобы держать дистанцию метров в пятьдесят... Если начнётся стрельба, то прикрывайте меня перекрёстным огнём, а я попробую гранатами поработать...
... Отходить только по моей команде, или если меня ... он словно споткнулся, но после паузы продолжил – ... тогда, действовать по остановке. Вся рота там – он показал рукой направление вниз и вперёд, в неразличимую чащу леса. Нам надо действовать быстро, иначе фланг охвата задержим и чечи могут уйти.
Достав бинокль, Сергей несколько мгновений осматривал склон и зелёные заросли впереди, а потом спрятав его за пазуху, перехватил автомат, ощупал гранаты на поясе и осторожно ступая, стал спускаться по диагонали от гребня, по заросшему высокой травой склону, мелькая среди тёмных буковых стволов, поднимавшихся из каменистой земли. Петров и Анедченко разойдясь на несколько десятков метров, шли, стараясь не отставать от своего командира...
Как и предполагал Сергей, в вершине ручьевого русла, в развилке, была заросшая кустарником, перевитым лианами, ровная площадка, на которой, скрываясь за крупными валунами, залегли три чеча с автоматами и гранатами. Они лежала ногами к Сергею, и напряжённо всматривались и вслушивались в направлении расширяющейся книзу долины, не ожидая приближающихся бойцов, сверху, оттуда, куда ушли остальные боевики...
... Сергей, заметил одного из них совершенно неожиданно, когда тот пошевелился, поправляя шапочку на голове. Это движение и выдало засаду.
- Так вот вы где, - с радостным вздохом, прошептал Сергей, и, остановившись, поднял вверх правую руку, не отрывая взгляда от чечей. Анедченко и Петров тоже остановились, и стали вглядываться туда, куда пригнувшись, смотрел в бинокль Соловьев. Остроглазый Анедченко, тоже увидел чёрные шапочки чечей, выделявшиеся на фоне плотной зелени и стал показывать Петрову в их сторону. Тот, вскоре поднял руку – что означало – я тоже их вижу...
Сергей, убедившись, что его напарники готовы к бою, стал осторожно красться, продвигаться в сторону засады, пригнувшись и мягко ступая на землю...
Сблизившись метров на сорок, Сергей выбрал удобное место и, решившись, чуть выпрямился и швырнул гранату в сторону чечей что было сил, а сам, встав за дерево, вскинул автомат и пока ещё граната долетала, выстрелил в чечей первой длинной очередью. Тут же раздался взрыв, и Петров с Анедченко автоматным огнём поддержали командира...
Услышав выстрелы позади себя, чечи вскочили и тут же раздался взрыв гранаты, осколками уложивший двоих из них на месте... Третий, спрятавшись за валун, начал отстреливаться, но был ранен пулей срикошетившей от другого камня...
Пуля попала ему в шею и показалось, что его дубиной ударили по голове, и шея вдруг подвернулась вниз и вправо. Он упал, потом, шатаясь, поднялся, стараясь высмотреть нападавших, но отделился от прикрывавшего валуна, и следующая очередь уже сразила его наповал...
Переждав какое-то время, Сергей махнул рукой своим солдатикам, и сам, держа автомат наизготовку и не отрыва взгляда от упавшего боевика, медленно стал подходить к разбитой взрывами, засаде...
Убитые лежали в неестественных позах и тот, кто умер последним сидел на земле и, прислонившись к камню спиной, смотрел открытыми застывшими глазами в небо над лесным склоном...
Петров и Анедченко, подошли к этому месту с разных сторон и Сергей, ногой отбросив автомат последнего убитого чача, приказал: - Заберите автоматы и посмотрите, нет ли ещё оружия?
Анедченко наклонился и, словно опасаясь чего–то, стараясь не смотреть на окровавленные трупы, забрал автоматы и повесил их себе на плечо...
Сергей, запомнил этот бой до самых мелких подробностей, потому что в этот раз он, убивал уже не талибов или афганских моджахедов, а чеченцев, которые ещё совсем недавно были его согражданами, и жили в одной с ним стране...
Та облава закончилась успешно. Троих убитых и двух тяжелораненых чечей, погрузили в БТР и увезли в штаб дивизии, под усиленной охраной. Остальные бандиты ушли из оцепления, по той самой тропе, на которую вышли Сергей Соловьёв, с двумя молодыми солдатами. Двое раненых, которых потом подобрали в лесу, замешкались при отходе и их накрыло осколками от разорвавшегося снаряда. Вынести их из боя не было никакой возможности, и их нашли спрятанных, лежащих без сознания, в одном из глухих уголков ущелья...
После боя Сергея вызвал командир полка и, похвалив за проявленную инициативу, сказал, что пошлёт представление на высокую награду в «верха». Сергей спокойно выслушал приятные слова, вежливо поблагодарил, а про себя подумал, что награда эта ему может «боком» обойтись: начнут копать, что да, как и могут обнаружить, что у него в истории жизни есть необъяснимые «белые» пятна, и «пустые» места, и что его устроили служить в Чечне, можно сказать, по «блату».
«Странный контрактник – размышлял полковник, читая тоненькое личное дело сержанта Сергея Соловьёва. – Ему бы радоваться, что к ордену представляют, а он смотрит, как-то по особому внимательно, и как бы нехотя говорит вежливые слова... Но может быть такими настоящие герои и бывают... Вот и этот, смотрит пристально и не поймёшь, о чём он думает. Вроде уже немолодой человек, и может быть, прожил сложную жизнь после Афгана, поэтому не понять, что у него на душе... Видно по всему, что у него в жизни бывали тяжёлые испытания, которые научили его выдержке. «А я, тем более в его прошлом не буду копаться. Думаю, что мало кто сегодня соблазниться, пойти добровольно воевать в Чечню, тем более на передовую...»
... А банда чечей вышла из окружения, и, сменив базу, спрятались, затихли на время, сидели в зелёнке и собирали сведения, от своих осведомителей из окрестных аулов. Нуха, каждый день отправлял своего племянника Эльдара к заветной сосне, и, наконец, тот принёс записку, в которой говорилось, что полк готовится к осенне-зимнему наступлению и на днях, несколько разведывательных групп, на БТРах отправятся в разных направлениях, для проверки подъездов и подходов к базам боевиков.
Получив эти известия, Нуха, вечером позвал к себе несколько опытных бойцов, и они согласовали план, по которому надо было выдвинуться к дороге и ожидать там в засаде, одну из таких групп. Одноглазый, заросший рыжей бородой дядя Нухи, Гамзало, молча слушал все, что говорил его племянник, а когда тот закончил, хрипло проговорил: - Я знаю эту дорогу. Мы там, ещё в колхозные времена лес заготавливали, для строительства фермы... Там в одном месте, где склоны долины почти сходятся, есть крутой поворот, под каменистым высоким и крутым склоном... Вот там можно заложить фугас, подорвать БТР, а тех, кто останется в живых расстрелять со склона, из-за скал...
Гамзало сверкнул своим глазом из-под насупленных бровей и, не скрывая злобы, против «русских шакалов» добавил: - А тех, кого в плен возьмём, можно будет порезать, или продать тем же русским, потребовав выкуп, большие деньги...
Гамзало ненавидел русских со всею силой своей простой души. В одной из бомбардировок Грозного, его беременную дочку, гостившую в городе у родственников, завалило обвалившимся от прямого попадания бомбы, станами блочного дома. Гамзало похоронил её, и на следующий день ушёл в горы, к боевикам. По своей простоте, он думал, что виноваты в произошедшем все русские и в первую голову те солдаты, которых начальство отправляло служить в Чечню. Вот он и мстил им, как мог, совсем не думая, что они тоже становятся своеобразными жертвами меркантильных интересов людей наживающихся на войне разными способами: продажей русского оружия и снаряжения боевикам, вербовкой наёмников в арабских и мусульманских странах и переправкой их в Чечню, наконец, политиков. Делающих карьеру на противостоянии России и её мятежных регионов. Тут уже вообще были сложные переплетения политики внутри страны и геополитики, которые бывают понятны только нескольким сотням посвящённых во всём мире...
... После ужина, долго сидели в землянке и лежа на нарах, слушая потрескивание углей в небольшой металлической печке разговаривали...
- Я их ненавижу, - рычал Гамзало и его кулаки непроизвольно сжимались. Я помню, как мы возвращались в наши аулы из Казахстана. Большинство домов было уже занято русскими переселенцами и мой отец, ругался с председателем колхоза и требовал отдать наш дом...
Тогда, мы свою землю назад так и не получили, но вот пришли в России к власти эти болтуны, и мы силой вернули то, что нам принадлежало по праву... Сейчас, мы назад уже ничего не отдадим, и я лучше умру или себя зарежу, но этим жадным до денег и водки шакалам, ничего не отдам...
Он помолчал, потом поднялся, помешал алеющие угли в печке и, вернувшись, снова лёг. Ахмет – молодой чеченец, с красивыми навыкате глазами и широкой сильной грудью вздохнул и, мечтательно заложив руки за голову, проговорил: - А какие у них женщины белые да пышные...
Я, когда учился в Ростове в нефтехимическом техникуме, как-то познакомился с молодой учительницей из соседней школы. Мне было уже восемнадцать лет и я приличные деньги получал от родителей, которые тогда уже много скота держали, и мясо и шерсть продавали на рынке, через нанятых торговцев... И вот я её в ресторан пригласил, а она стесняется, похоже, что в первый раз в ресторан попала. Они же эти русские в городах очень бедно живут и рады всякой копейке, которая им перепадает. Видно родители этой учительницы такими были...
... И вот я её напоил, а перед этим всё говорил, что хочу на ней женится. А она такая глупая, поверила и пошла со мной. После ресторана, я её отвёз в общежитие, и мы её там хором оттянули, пока она пьяная, ничего не соображая, лежала на койке... Назавтра проснулась, плачет, ушла чуть свет, и после я узнал, что она в школьном подвале повесилась...
Ахмет помолчал, потом потянулся и проговорил: - Но такая была белая и мягкая...
Горы вокруг этой укромной полянки, в высоком густом лесу, стояли невидимые в темноте, но их присутствие ощущалось, если повнимательнее вглядеться в темноту, где можно было различить место схождения звёздного неба, с лесистой границей земной тверди. Ветер, налетая порывами, шумел листвой, но иногда почти совсем замирал, и тогда издалека, вдруг доносился вой одинокого шакала, который тут же заглушался новым налетевшим порывом. Высоко над головой, среди серебряной пыли малых звёзд, ярко выделялись крупные созвездия и особенно выразительно смотрелась Большая Медведица, напоминавшая по рисунку ковш с длинной изогнутой ручкой
Вскоре, печка в землянке совсем погасла, и было так тепло, что боевики лежали, раскинувшись в разных позах и мерно дышали, и только Гамзало временами всхрапывая, вдруг во сне начинал страшно ругаться и скрипеть зубами. Но все в землянке к этому привыкли и не просыпались. Внутри стоял тяжёлых, дух, многих долго немытых мужских тел и к запаху застарелого пота примешивался кислый запах кож от самосшитых сапог.
Нуха, сидел у погасшего костра и слушал ночные звуки, обдумывая предстоящую операцию. Когда он услышал, что из ночного охранения вернулся очередной часовой, он, встал, коротко поговорил с пришедшим, и ушёл в землянку, надеясь заснуть хотя бы на пару часов...
... На задание разведчики выехали на рассвете очередного дня. БТР, урча мотором, долго поднимался по охраняемой федералами, торной дороге, потом свернули в один из больших ответвлений долины и стали вдоль каменистого русла реки, по заросшей травой дороге подниматься к перевалу. Здесь уже были «ничьи» места, и в БТР все насторожились.
План разведки был такой, что до края «ничьей» земли, добраться по дороге, а, там оставив БТР, разойтись парами по лесным урочищам, которые до недавнего времени были недоступны «федералам», а вернуться к вечеру, осмотрев все подозрительные места...
Когда свернули в опасные места, БТР остановился, солдатики попрыгали с брони на обочину и закурили, а кто-то сбегал неподалеку, отлить. Потом все залезли внутрь, а Сергей, несмотря на приказ, лейтенанта Кириллова, занять место внутри машины и не высовываться из БТРа, устроился на броне, позади башни и с тревогой всматривался в придорожные заросли орешника, изредка обводя внимательным взглядом лесистые горизонты, по сторонам долины, кое–где проглядывающие сквозь высокие густые деревья. Изредка дорога пересекала бурливую чистую речек с холодной водой, которая на месте брода становилась заметно мельче и шире, и белопенной лавиной устремлялась вслед машине пехоты, словно пытаясь остановить её. Речка вскоре скрывалась за завесой зелёного густого леса, и БТР продолжал движение, похожий на осторожного бронированного динозавра, ищущего в лесных зарослях свою добычу.
Сергей по определённым признаками определил, что по этой дороге часто бывают люди иногда на лошадях, и потому внутренне насторожился и поплотнее сжал автомат в руках.
Молодой водитель, гнал машину всё вперед и вперёд, а молодой командир взвода, лейтенант
Кириллов, высунувшись по пояс из люка, воображая себя героем боевика, крутил головой во все стороны, изредка спрашивая Сергея: - Ну что там видно?
Перед собой, лейтенант держал карту и проверял соответствие движения намеченному плану разведки. Всего два года назад Кириллов окончил училище, и перед тем как уехать в командировку в Чечню, женился на молоденькой красавице Олесе, заканчивающей пединститут. Ребята из училища часто ходили на вечера в этот институт, Там-то и познакомился Кириллов со своей будущей невестой. Сейчас, лейтенант, писал письма уже жене и всеми силами души хотел поскорее закончить командировку в опасную Чечню и вернуться, чтобы по настоящему насладиться семейной жизнью... Эта была его последняя перед отъездом, реально опасная разведка и потому он так нервничал...
Сергей на вопросы «литера» не отвечал и только каждый раз мотал головой отрицательно, и думал, что он бы на месте Кириллова, приказал водиле двигаться помедленнее и перед каждым опасным местом, останавливал БТР и отправлял бы ребят проверять и осматривать окрестности и обязательно в «брониках», чтобы в случае обстрела сразу не убили...
Но Сергей уже привык молчать, пока не спросят и потому со вздохом отворачивался и посматривал на обочины, которые были покрыты густой травой...
Внезапно, дорога вынырнула из-под полога леса на заросшую дикими травами луговину и Сергей увидел, что едва заметная колея под крутым склоном, приходящим справа, вдруг резко сворачивала вправо, и снова в лес.
«Вот тут это может случиться, – успел подумать он, когда машина, притормозив, резко свернула под кроны развесистых дубов, растущих по обочинам и скрывавших продолжение колеи, под плотным лиственным «зонтиком».
Внезапно, в воздухе, словно что-то огромное и металлическое звонко лопнуло, и тяжёлый БТР подбросило мощным взрывом вверх почти на полметра. Лейтенанта резко, по инерции прерванного движения, бросило вперёд, а Сергей на время ослеп и оглох, его сбросило с брони и отшвырнуло на несколько метров на обочину. У него вылетел автомат, а, приземлившись, ударился головой о каменистую землю и потерял сознание...
Очнулся он оттого, что кто-то сильно ударил его по лицу и, открыв глаза, он увидел над собой оскаленное в белозубой гримасе бородатое лицо чеченца, одетого в камуфляжку и в чёрной вязаной шапочке. – Этот жив! – крикнул кому-то в сторону чеченец, и сильно пнул в бок оглохшего Сергея, и потом добавил: - Вставай «дрюжок», проговорил он с горским акцентом, - вы уже приехали – и хрипло, громко захохотал во весь голос, показывая тем самым, кто здесь и сейчас хозяин положения...
... Из взвода в живых осталось пять человек и среди них Анедченко с Петровым. Все были контужены и ещё больше напуганы взрывом и засадой. Чечи, подталкивая молодых прикладами автоматов, согнали их в кучу и, оставив Гамзало охранять, полезли в БТР, откуда стали выбрасывать на дорогу трупы убитых солдат, и доставать оружие и боеприпасы. Первым швырнули на дорогу тело лейтенанта, с разбитой окровавленной головой и переломанными руками, на мгновение, очнувшись от удара о землю Кириллов застонал, и, услышав это, Гамзало ощерившись, подбежал к нему и, приставив автомат вплотную к голове, выстрелил. И лейтенант умер так и не поняв, что же произошло с его взводом и с ним самим на этой казавшейся пустынной дороге...
- Русская свинья – прорычал Гамзало и, вернувшись к сбившимся в кучку пленным, глянул на дрожащих молодых одним своим, свирепым глазом. Они невольно прижимались друг к другу словно овцы, перед кровожадным волком, в этой близости стараясь найти защиту от мести неумолимого врага. Только Сергей, стоял чуть в сторонке и, сглатывая солёную, кровавую слюну, старался вернуть себе потерянный слух и мрачно подумал; - Эта скотина нас всех готов поубивать без всякого сожаления...
Гамзало, пока остальные чечи обыскивали БТР, приказал по русски, хотя между собой переговаривались по чеченски, всем пленным разуться, а Петрова, который чуть замешкался, ударил прикладом по голове и разбил лоб и кровь липкой лентой поплыла вниз от волос на голове к глазам в потом струйками по лицу и молодой солдат, размазывая одной рукой её по лицу, второй, наконец, скинул сапоги и отшвырнул их от себя.
«А он ничего, не боится этого зверя – с одобрением констатировал Сергей и тоже откинул подальше от себя стоптанные пахучие сапоги. Эти «бутсы», были не совсем армейского образца, но когда в Чечне начались настоящие бои, на это уже никто не обращал внимания...
- Ну что с этими будем делать – спросил Нуха, указывая на дрожащую кучку босых и потому особо беззащитных «федералов», после того как все автоматы и патроны к ним были собраны и сложены кучей на дороге и чеченцы собрались подле него оживлённо обсуждая удачную засаду. – Отдай их нам – прорычал Гамзало – нам всё равно придется отсюда скоро уходить, вот-вот федералы нагрянут или «вертушка» прилетит...
- Я думаю – покачал головой Нуха, и убавил голос – думаю, что нам их надо отвести на пасеку старого Мусы и там допросить... А там видно будет. Я свяжусь с командиром и спрошу, может за них выкуп хороший дадут. Но их, тогда придётся куда-то переводить и спрятать в зиндане...
Гамзало зло зыркнул в его сторону, но потом кивнул головой соглашаясь, пусть временно. Он знал, что от него они, эти русские, никуда не уйдут. Нуха кивнул одобрительно – Вот ты их и будешь охранять – и он весело и громко рассмеялся, а молодые солдатики сжались от этого добродушного смеха. Гамзало повернувшись, подошёл к пленным. – Вы русские свиньи, пойдёте с нами, а те, кто будет отставать, тех я буду кончать. Так что двигайтесь поживее и без напоминаний...
Выстроив пленных цепочкой, заставив их идти, положив руки на плечи впереди идущего, Гамзало сам пошёл позади, наблюдая за испуганными солдатиками, которые поняли, что их не будут убивать прямо здесь и потому готовы были выполнять любую команду...
Остальные чечи, забрав оружие, ушли в сторону пасеки и потому, Гамзало то и дело зло подгонял пленных. Босые ноги, вначале пути кажется, чувствовали облегчение, но после первого же километра, у пленных появились ссадины и мозоли на подошве, и все шли, прихрамывая, стараясь ступать на внешний край ступни. Чем дальше, тем труднее было идти пленным. Они заметно устали и боль в ногах, открытые кровоподтёки на пальцах ног, начинали невыносимо болеть. Петров шел и, сцепив зубы, матерился шепотом, стараясь ступать как балерина, на одни носочки. Кровь из разбитой головы высохла на лице, и он шелушил её, словно пересохшую краску... Анедченко, совсем ослаб и, вытирая слёзы с потного лица, шмыгал носом, совсем как подросток. Остальным было не лучше...
Идущий последним, Сергей, шел, словно в тумане спотыкаясь и даже иногда падая и часто получал прикладом автомата между лопатками и от боли и унижения, поднимавшаяся внутри ярость иногда преодолевала страх за свою жизнь.
«Ну, сука, подожди! Я выберу время и всё-таки покажу тебе, что издеваться над людьми – это западло! Он вдруг вспомнил лагерь и охрану, почти с нежностью. Там всё – таки можно было даже пошутить, а иногда и папироску стрельнуть, да и караульные к ним зэкам привыкли и потому не злобствовали...
У него, после контузии всё гудело в голове, и слух возвращался медленно. Не обращая внимания на окровавленные ноги, он вертел головой и пытался услышать хоть что-нибудь, кроме противного гула в ушах, казалось застрявшего в голове навсегда... Наконец, он начал различать, что изредка сипел ему вслед, злобный Гамзало и от этого ещё больше злился. Вдруг, в очередной всплеск прояснения сознания, ему захотелось, чтобы хоть немного облегчить страдания, крикнуть что–нибудь грязное и матерное, такое изощрённое ругательство, которому в лагере научаются в первую голову. Кажется, что обидная брань, может помочь преодолевать не только унижения, но и физическую боль...
... Часа через полтора, пришли на просторную поляну посередине леса, с домиком в одной стороне и несколькими старыми ульями, в другой, заросшими дикой травой. Солнце, тем временем поднялось в зенит и яркими лучами осветило великолепную панораму лесистых гор и скальных, могучих пиков выстроившихся на горизонте, словно суровые стражи этих замечательно красивых мест. Чистый прозрачный воздух, давал возможность наблюдателю видеть и треугольные снежные навершия высоких сопок, и ломанную линию каменистых хребтов на горизонте и тёмно-синее бездонное небо, особенно легкое и прозрачное в сравнении с белым, плотно - глубоким снегом вершин.
«Да, - думал Сергей, с тоской поглядывая в сторону мрачных и равнодушных чеченцев – среди такой красоты жить бы себе мирно да радоваться, как жили в этих местах, наверное, ещё совсем недавно, во времена Союза. Но пришли эти болтуны – либералы и этот «перестройщик Горбатый, и вся жизнь разрушилась А потом этот мрачный шут Ельцин, преемник и ниспровергатель Горбачёва, пьяница и сепаратист, вначале спровоцировал отделение от России её извечных земель и союзников, а потом затеял эту дурацкую войну, в которой не будет победителей...
О чем это – я вдруг перебил он сам себя. Может быть через час мне здесь придётся умереть, а я время трачу на обсуждение этих идиотов, которых, будь моя воля, давно бы надо принародно повесить, чтобы людям жить не мешали...»
Сергей, по рассказам армейских старожилов знал о свирепости чечей и потому готовился к самому плохому и прощался с жизнью. И вдыхая этот ароматный воздух, он никак не мог поверить, что жизнь его и этих молодых пацанов заканчивается, и может к вечеру уже, их трупы будут лежать в густой траве с отрезанными головами и вокруг будут жужжать и кружиться рои мух, привлечённые мертвечиной.
«Мало пожил – думал он, всей грудью делая полные вздохи и не отводя взгляда от далёкого горизонта – а вот уже и смерть близка. А ведь последние годы, особенно в лагерях, не жил, а существовал. Вся эта шпана уголовная, законов дурацких напридумывали, чтобы свои права качать...
Тут из дальнего угла синего чистого неба послышался необычный звук, который, нарастая, превратился в гул моторов боевого вертолёта. Чеченцы засуетились, зашли под защиту густого леса и туда же стали перегонять пленных, Гамзало. Когда Сергей чуть задержался, стараясь высмотреть в небе приближающийся вертолёт, Гамзало ударил его прикладом по спине и прохрипел, «Побыстрее двигайся, русская свинья! Андрей, невольно яростно ощерился, глянув в сторону свирепого чеча. В голове вспыхнула мысль: - Так просто свою жизнь, этому скотине не отдам. Одного чеча да зацеплю с собой!
Вертолёт пролетел чуть правее, и видимо заметив поляну, заложил крутой вираж и, возвратившись, облетел её, чуть снизившись. Нуха проводил его взглядом, стоя совершенно неподвижно, и думая при этом: « Эх, сюда бы гранатомёт хороший, пристрелянный. Можно было бы повалить этого летуна...»
Когда вертолёт, ничего не заметив, улетел, Нуха зайдя в избу, посовещавшись с боевиками, подозвал Гамзало и приказал. - Думаю, что федералы хватились БТРа и нам надо уходить отсюда, как можно быстрее. Так что отдаю их тебе ... Ну, ты знаешь, что с ними делать... Я тебе ещё троих бойцов оставлю, и ты, когда закончишь, догоняй нас... Подозвав трёх, особо свирепого вида чеченцев, он приказал им остаться с Гамзало. - А он знает что делать – закончил Нуха свои распоряжения и засмеялся совсем беззлобно...
После этого, все чеченцы перед выходом, подстелив под себя молитвенные коврики и сняв обувь, совершили полуденную молитву. Они встали на колени, лицом к востоку и, кланяясь до земли, замирая в таком положении на некоторое время, помолились Аллаху, благодаря его за удачу в этой засаде. Потом, закончив шептать привычные слова, обращенные к Всесильному и Всевидящему, они, огладив бороды двумя руками сверху вниз, поднялись с колен и, сложив коврики, запихнули их в рюкзаки... Когда позволяло время и место, они молились по пять раз в сутки и это привычное действие и эти знакомые с детства молитвы, помогали им преодолевать и усталость, и голод, и боевые опасности, а единение в вере делало их всех равными перед великим Аллахом, который обещал борцам за веру райские кущи на небесах и своё благоволение здесь, на земле...
... Гамзало выведя пленных на поляну, подвёл их к большому бревну и приказал лечь, головами к этому бревну, на живот, а руки приказал держать на затылке. В это время отряд закинув за плечи по несколько трофейных автоматов, прошёл мимо, и, выйдя на торную тропу, углубился в лес...
На поляне осталось девять человек, пятеро русских солдатиков – пленных и четыре заросших бородатых чеченцев в камуфляжке, которые выглядели как-то особенно мрачно и решительно. Оружие своё, они положили на бревно, нисколько не беспокоясь, что русские смогут каким - то образом им сопротивляться. Эти чеченцы, уже не первый раз убивали русских солдат и знали, что стоить на глазах у них убить первого пленного, как оставшиеся, от ужаса приближающейся смерти будут находиться в особом психологическом ступоре и будут, дрожа умолять сохранить им жизнь, и обнимать им ноги, валяясь на земле и плача от предчувствия неизбежной смерти...
Затем, Гамзало сходил в дом, и принёс оттуда большой мясницкий нож, сверкающий под солнцем, холодным свечением стали. Элдар, самый молодой из чеченцев стоял над солдатиками, лежащими за толстым бревном вросшем в землю и смотрел на лежащих за ним русских пленных, как на баранов, которых должны были принести в жертву беспощадному Богу войны.
Раньше, до начала войны за независимость, колхозный пасечник, старик Муса, часто сиживал на нём, любуясь закатом солнца над величественными и живописными горами, окружавшими зелёную поляну. С той поры прошло не более двадцати лет, но старый пасечник умер, а в Чечню пришли новые люди и новые идеи. Развал Союза, подтолкнул чеченских лидеров к мысли о независимости, а новая московская власть, вначале смотрела на это сквозь пальцы, лишь бы чеченцы поддержали их. Ельцин сказал тогда знаменитую фразу: « Пусть каждый регион получит столько независимости, сколько сможет освоить». Он, вообще, вначале не был уверен, что удастся развалить Союз и даже слетал в Америку, чтобы заручится поддержкой Вашингтона. А в России искал союзников и задабривал местную клановую бюрократию разными, часто нелепыми и опасными обещаниями...
И новые вожди чеченской республики, восприняли это, как разрешение к отделению от России. Сразу вспомнили старые обиды и унижения нанесённые, как во времена усмирения Кавказа, так и в советские времена, когда Сталин и коммунисты железной рукой подавили стремление к независимости, а в конце войны, в наказание некоторым чеченцам, сотрудничавшим с гитлеровцами, выслали всех чеченцев из родных мест. В масштабах Великой войны, эта операция была одной из сотен проведённых за эти страшные годы на просторах от Тихого океана, до Балтийского моря. А для чеченцев, это была национальная катастрофа... При Хрущёве, чеченцы вернулись, но затаили обиду...
И вот великий Советский Союз рухнул, и кое-кто посчитал, что настало время... Появился национальный герой, как и должно, было быть – военный, советский генерал, который и возглавил борьбу за независимость. И началась война, которая с той поры и не прекращалась...
Элдар, в те годы учился в Ростове, но как только Москва ввела войска в Грозный, он вернулся в Чечню и ушел в лес. Он по временам возвращался в родное село и жил там, а по временам, когда война обострялась, уходил к боевикам, хотя кровь и ненависть ему уже опостылели. Но он не мог идти против своего народа, а точнее против призыва его вождей и потому продолжал воевать, уже не понимая, зачем и почему гибнут люди с обеих сторон. Будь его воля – он бы устроился работать, женился бы и выстроил свой дом и зажил бы в нем на радость своей семье и людям. Поэтому, Элдар, в отличие от Гамзало, смотрел на русских без ненависти, понимая, что тех тоже гонят на войну, российские чиновники, часто зарабатывающие на этой кровавой бойне, большие деньги...
Вот и сейчас, он видел только стриженные головы молодых испуганных юношей и невольно содрогался от мысли, что эти дрожащие от страха солдаты будут скоро убиты, испытав перед смертью ужас бессмысленного и бесцельного уничтожения. Самый старший из них, видимо контрактник, лежал неподвижно, но по напряжённой спине было заметно, что он тоже переживает приближающееся последнее испытание и воли и чувств.
Элдар вздохнул и достав сигарету, чиркнув зажигалкой, закурил и аромат дешевого табака распространился в воздухе. Сергей уловил этот аромат и вздохнув подумал – «Вот бы покурить, может быть в последний раз, в этой неудачной и всё-таки единственной и потому неповторимой жизни...
С поляны, окружённой густым лесом, во все стороны, открывался замечательный вид на горы, покрытые зеленью, до серых, почти отвесных скалистых вершин, которые невесомыми громадами нависали над речными долинами, словно мрачные облака, обретшие каменную массивность и твёрдость. Чистый, прозрачный воздух создавал иллюзию легко достижомости и близости этих гор и потому, казалось, что дойти до этих гор и этих прохладных, даже на вид, снежников, можно необычайно просто. Аромат окружающего лиственного леса, трав и цветов, растущих на луговине, щекотал ноздри и заставлял дышать полной грудью.
Молодой солдат, Анедченко, лежал с краю и потому, мог, повернув голову видеть эти горы и в полной мере ощущать красоту этой благословенной земли. Он прикрыл глаза, и, вспомнив молитвы, которым его в раннем детстве учила бабушка, истовая богомолка, шептал: «Господи Иисусе, спаси и помилуй мя! А я если удастся отсюда вырваться, буду жить, так как ты заповедовал. Только спаси меня и дай возможность жить и радоваться жизни, которую мы совсем не ценим, живя как обычно и как все...
Он вспомнил давний бой в облаве, когда они с Сергеем и Петровым окружили засаду и уничтожили чечей, и с надеждой вздохнул. Но страх, и дурные предчувствия, которые приходят к людям в решающие минуты жизни, вновь заставили его молиться...
Дальше, он уверял Бога, что если спасётся, то переменится и, например не будет пить бражку, которую готовили знакомые ребята из автороты; не будет, запершись в туалете привычно заниматься рукоблудием, после просмотра дурацких фильмов с полуобнажёнными красотками; напишет родителям письмо, в котором попросит у них прощения за все свои плохие поступки и даже слова...
Чеченцы, между тем о чём-то громко переговаривались и особенно спорили Гамзало и Элдар. Гамзало почти рычал и, злобно блестя единственным глазом, по временам взглядывал в сторону пленных лежащих за стволом, а потом переводил свой глаз на острый, и плоско – широкий длинный нож, в руке.
Наконец, Гамзало победил в этом споре и подойдя к пленникам, пнув лежащего с краю Анедченко, приказал: - Ну ты, «русская свинья», вставай!
Анедченко, дрожа крупной дрожью, поднялся и Гамзало, схватив его за локоть, поволок на противоположную сторону бревна, чуть подальше от лежащих сослуживцев. Там, он приказал встать пленному на колени, подталкивая обезумевшего от страха приближающейся, смерти, солдатика.
«Боже! Что они собираются со мной делать? – вскинулся Анедченко. - Я, ничего плохого не сделал ни этим бородатым страшным чеченцам, ни их родным или знакомым... Я даже стрелять из автомата по настоящему не умею, а убить другого человека – для меня проблема. Я и кошки то не убил за свою жизнь... Боже спаси и помоги!» Он забыл о взорванной засаде. В такой момент, даже память отказывалась говорить ему самому правду.
Анедченко никак не мог, а скорее не хотел понять, что хотят от него эти злобные чечи, и когда Гамзало попытался его повалить, он изо всех сил стал сопротивляться. Завязалась борьба. И подскочивший Ахмед, стал выворачивать ему правую руку. Тут Анедченко, понимая, что его хотят убить, заплакал, завыл от ужаса и стал умолять, ухмыляющихся чечей. – Дяденьки! – ныл он. – Я ничего плохого вам не делал. Отпустите меня. Я за вас богу молится буду!
Анедченко сопротивлялся как мог, а страх смерти делал его очень сильным. Но именно это сопротивление и раздражало чечей. Его вопли и мольбы, только разжигали в его мучителях ещё большую злобу. Они, конечно, вспомнили о друзьях, родных и близких, убитых этими русскими, пришедшими на их землю с оружием в руках. Подошедшие к уже ставшему на колени трусливому русскому, они его ещё больше ненавидели за эту трусость и эти жалкие слова, похожие на последнюю молитву. А он, уже совсем забыв о человеческом достоинстве, умолял сжалиться над ним и оставить ему его молодую, только начинающуюся жизнь.
- Я не хочу умирать – признавался он перед всеми, - воющим голосом. – Я ещё молодой и хочу жить!!! Простите меня...
Ахмед, оскалил зубы в ярости и отвращении и проговорил, издеваясь – На том свете тебя пожалеют...
И вдруг разьярившись, выхватил нож, висевший в чехле на боку и несколько раз ударил им сверху вниз, по голове и шее Анедченко. Стоя на коленях и склонив голову почти до земли, молодой солдатик не видел этих ударов и ему показалось, что его били кувалдой по голове. Он почувствовал, как в волосах, а потом перетекая на шею полилось что-то горячее и липкое...
Тут от охватившего его смертного ужаса, от боли и кружения в голове, завыл ещё громче и Гамзало, зажав ногами, обезумевшего от страха, надвигающейся смерти русского, как овцу при стрижке шерсти, высоко замахнулся и ударил его большим ножом, как саблей, куда-то между головой и плечом. Из перерубленной шеи, на зелёную траву толстой струёй хлынула горячая, красная кровь... Звериный вой Анедченко смолк, он повалился на окровавленную землю, наконец–то потеряв сознание, – эту последнюю связь с реальным миром. Гамзало, ударил его ещё несколько раз, для верности, и, убедившись, что тот мёртв, отрубил ему голову несколькими ударами тяжёлого ножа. Потом, брезгливо морщась, вытер окровавленные ладони о грязные брюки, и поправил автомат за спиной. Элдар в это время нервно закурил новую сигарету, старательно отводя глаза от отвратительной сцены убийства. Он к этим жестокостям Гамзало никак не мог привыкнуть...
Сергей, слыша эти вопли и жалкие мольбы молодого солдата, в какой то момент потерял страх смерти и в его сознании осталась только ненависть к мучителям и ярость, жажда ответного убийства. – Звери! Животные! – билась одна мысль, в его оглушённом контузией и всем происходящем, сознании.
И вдруг наступило холодное, отрешенное понимание того, что надо делать! Хотя следующая очередь была не его, он поднялся, держа руки за головой на затылке и проговорил, почти спокойно и внятно: - Следующим убейте меня... Только дайте покурить напоследок, перед смертью...
Гамзало удивился, и разочарованно ощерился в ухмылке, услышав эту необычную просьбу от трусливых русских, но кивнул головой, разрешая.
Сергей не курил уже лет десять и потому, когда Элдар, подошёл, дал ему сигарету и чиркнул зажигалкой, он первый раз глубоко затянулся и закашлялся, согнулся почти пополам от мучительных спазм в горле, сделал несколько невольных шагов в сторону Гамзало, который смотрел на него с нескрываемым пренебрежительным презрением...
Это пренебрежение его и погубило!
Сблизившись с одноглазым боевиком, этот странный русский, вдруг молниеносно выпрямляясь, схватил расслабленную руку Гамзало, державшую нож и крутанул вниз и в сторону. Одноглазый чеченец, охнув от боли, выпустил нож и согнулся почти до земли, а потом упал на колени... Остальные чечи, словно заколдованные решительностью этого русского, стояли, оцепенев, не веря своим глазам. Да к тому же, их автоматы лежали на бревне и они даже если бы хотели, то ничего не могли сделать...
Держа левой рукой обезумевшего от боли чеченца – его плечевой сустав хрустнул и сломался – Сергей подхватив правой рукой нож с травы, ударил им Гамзало, несколько раз изо всех сил и тот ткнулся окровавленной головой в землю, а Соловьёв сорвал автомат с плеча чеча и короткими очередями, в начале добил Гамзало, а потом расстрелял Ахмада и Элдара, которые так ничего и не поняли, что произошло. Четвёртый чеченец, побежал в сторону избушки, заскочил в неё, спрятался там, тоже не совсем соображая, что делает.
Сергей между тем крикнул страшным голосом – Вставайте салаги. Хватайте автоматы и слушать меня... Быстро! – рявкнул он, не отрывая взгляда от домика...
Молодые солдаты вскочили, тоже не совсем понимая что происходит, но, повинуясь команде, расхватали автоматы.
Петров первым преодолел замешательство и страх, подхватил один из автоматов, другой бросил Хвиру, коренастому круглолицему ефрейтору из их взвода и подскочив к Элдару, заметив что он шевелится, перевёл автомат на одиночные выстрелы и приставив ствол к голове, выстрелил. Элдар дёрнулся и умер мгновенно. Потом Петров подбежал к Ахмаду и проделал тот же приём.
- Держи дверь под прицелом – приказал Сергей Петрову. Тот залёг за ствол, проверяя, ударил короткой очередью по окну домика. Зазвенело стекло на землю посыпались осколки...
Сергей, не теряя ни минуты, обыскал мёртвых чечей, снял с них несколько гранат.
Потом рявкнул осипшим голосом – Держите дверь и окно под прицелом, - а сам побежал по кругу, стараясь зайти к домику, с противоположной стороны. Обогнув домик, он перебежками, припадая к земле, а потом, вскакивая, приблизился к разбитому окну с тыла. Вновь короткой очередью, Петров ударил по двери, и в этот момент Сергей обогнул угол и, собравшись метнул внутрь гранату, а сам в броске упал, сжавшись, на траву...
Грянул взрыв из окна и растворившейся двери вылетели клубы дыма и после, изнутри раздались стоны. Переждав несколько минут, Сергей вскочил, подбежал к дверному проему и несколько раз выстрелил внутрь. Немного подождав, он, держа автомат у плеча, вошёл внутрь, и тотчас, оттуда раздался глухой одиночный выстрел. Вскоре Сергей вышел из избушки, держа ещё пару гранат в руке и улыбаясь, подошёл к молодым, которые при его приближении, невольно, встали по стойке смирно.
Сергей ухмыльнулся и нервно зевнув, приказал – Петров. Ты встань вот там и секи поляну. А вы – он обратился к Хвиру и Бодарю, снимите с убитых башмаки и принесите сюда.
Он сел на ствол, и увидав в траве упавшую сигарету, прикурил и теперь уже по настоящему затянулся, выпуская дым длинной струйкой в воздух... Петров стоял рядом с ним и преданными глазами смотрел на Соловьёва, ещё не до конца веря в то, что остался жив.
Опасливо озираясь на убитых, Хвир и Бондарь – четвёртый из оставшихся в живых русских, дрожащими руками снимали обувь и бросали её к бревну... – Пары не перепутайте – прикрикнул на них Сергей и повернулся к Петрову. - А ты ничего, молодец, всё сразу понял – похвалил он его, и тот, широко улыбаясь, ответил – А я тоже уже думал, как им не даться, как не быть овцой на заклание... Я уже хотел вскочить, и кинутся на этого Гамзало, да вы меня опередили. Он почему-то стал обращаться к Соловьёву на вы...
Сергей между тем примерял ботинки Гамзало и не обращая внимания на вонючий запах потных ног, стал обуваться... Молодые последовали его примеру. Казалось, что о мёртвом и лежащем тут же неподалёку обезглавленном Анедченко, они на время забыли...
Обувшись, Сергей встал, потопав ногами, убедился что башмаки впору и после приказал. - Теперь каждый берите автоматы, по гранате и надо будет уходить отсюда, пока остальные чечи не вернулись. Они, может быть, слышали выстрелы и взрыв... Но перед этим спрячем тело Анедченко в лесу, чтобы потом вернуться и похоронить... А сейчас надо поскорее уходить...
Молодые подхватили обмякшее тело мертвого Анедченко за ноги за руки, и, стараясь не смотреть на него, понесли в лес. Сергей осторожно взял отрезанную голову глядящую метровыми, остекленелыми глазами, за волосы, и пошёл следом, всё время оглядываясь назад, в ту сторону, откуда могли появится бандиты. «Теперь они, вернувшись, кинутся вдогонку, по тропе, в сторону подбитого БТРа, а мы, пойдём в обратную сторону и спрятавшись, дождёмся ночи, а там будем выходить к нашим блокпостам...» Он приблизительно представлял себе в какой стороне находится ближний из них...
... Нуха, услышал далёкие автоматные очереди в стороне покинутой пасеки, уже на гребне водораздела. Он оставил свою команду и стал слушать. Вдруг, уже более отчётливо раздался взрыв гранаты и одиночные выстрелы. «Добивают – подумал он и спросил своего заместителя Руслана, здоровенного бородатого ингуша: - Что там могло случиться? Гамзало опытный боец! Неужели на них напали федералы?
О том, что могли взбунтоваться пленные, никто даже и не подумал. Руслан покачал головой и стал всматриваться в сторону той луговины, словно мог что–то рассмотреть сквозь километровые чащи...
- Вернись туда и всё проверь, но в бой с федералами не ввязывайся – приказал ему Нуха. – Возьми с собой трёх... нет пять человек и будь осторожен...
Отряд разделился. С Нухой продолжили движение вперёд чуть более десяти человек, а Руслан с остальными, большинство из которых были его земляками, повернул назад и, проверяя оружие на ходу, заторопился в долину...
Нуха шёл в середине людской цепочки и видел перед собой только спину впереди идущего наёмника из Арабских эмиратов, который плохо знал чеченский, но сносно, правда с акцентом говорил по-русски. Когда его готовили к заброске, то обучили немного русскому языку... Командир отряда, обдумывал, что могло случиться внизу, на пасеке. И вдруг в памяти всплыло лицо контуженного контрактника, его упрямый прямой взгляд и преждевременные морщинки между бровей... «Он мне сразу не понравился - размышлял Нуха, автоматически переставляя ноги по каменистой тропе. – Такие лица бывают только у решительных людей. Ему припомнились шрамы на коротко стриженой голове русского и теперь Нуха был почти уверен, что на поляне случилась беда и что на Гамзало и остальных чеченцев напал первым этот контрактник, а потом наверное подхватились и остальные солдаты...
... Нуха вспомнил вдруг Москву, нефтехимический институт, в котором из поколения в поколение учились чеченцы из знатных семей. Вспомнил он и общежитие, в котором они жили вместе с русскими парнями. Там в России, он иногда встречал такого рода русских мужиков: часто неулыбчивых, молчаливых, но спокойных и доброжелательных, когда удавалось их разговорить. В драках, между общагами они были хладнокровно жестокими и даже свирепыми...
Они шли по густому, красивому горному лесу уже несколько часов. Переходя вброд небольшие чистые ручьи, попадавшиеся по дороге, Нуха зачерпывая воду ладонью смывал с лица пот, а потом выпивал по нескольку глотков воды. Тропа петляя, то поднималась на клоны холмов, то спускаясь в долины, уводила всё дальше и дальше от людских поседений и дорог... Размеренно шагая всё вперёд и вперёд, не замечая окружающего ландшафта, словно забывшись на некоторое время, Нуха стал вспоминать давно прошедшее и совсем недавнее произошедшее, и с тоской думал: « Напрасно этот дурак Горбачёв, затеял эту «перестройку». В Союзе все тогда жили, как жители одной страны и никому и в голову не могло прийти, чтобы разделиться и образовать отдельные государства... - Это всё бюрократы – националисты затеяли, а Горбачёв, просто всех сдал, чтобы перед западниками покрасоваться. А людей сбили с толку и все, вместо того, чтобы работать или продолжать учится, заговорили о демократии и о выборах. А этим воспользовались плохие люди» – заключил Нуха, свои размышления...
В те, уже далёкие времена, он вернулся из Москвы в Чечню и увидел, что и здесь люди, словно бузы напившись, сошли с ума, помешались на политике и на независимости. Собирались на площади, танцевали хороводом, разжигая себя, а потом вспоминали историю и все обиды чеченцев и подлинные и вымышленные... Потом, разогретые вином и разговорами, снова начинали плясать, отбивая ногами простой, но завораживающий общий ритм...
Вскоре появился генерал Джахар Дудаев и все стали говорить об отделении от России. Тогда и Нуха поверил генералу и стал через друзей входить в систему новой власти...
А затем, как всегда бывало, пришли русские танки, чтобы подавить волнения. Однако на узких улочках Грозного много бронированных машин побили из гранатомётов и русские ребята - молодые танкисты, выпрыгивали из подбитых танков и умирали под перекрёстным огнём автоматов. Их трупы ещё долго валялись на улицах, как трупы дохлых собак...
Прилетели русские самолёты и стали бомбить Грозный, разбив его в пух и прах, почти так, как немцы в своё время разбили Сталинград... Пришли федералы и Нуха вместе с друзьями ушёл в лес, воевать с «федералами», с русскими собаками.
Вспомнил Нуха и нападение на Буденовск и захват госпиталя с заложниками. Тогда все боевики уже собрались умирать, в этом окружённом «спецназом» госпитале. Но хитрый и смелый Басаев, тянул время, торговался, а потом после переговоров с русским премьером, выторговал свободу и даже охрану для уехавших из госпиталя, героев – чеченцев. В Чечне все встречали их как победителей и смеялись над трусливыми русскими...
Но с той поры в Чечне становилось хуже и хуже...
... Шедшие впереди боевики вдруг остановились и Нуха сдёрнув с плеча автомат, шагнул с тропы в лес и стал за дерево. – Олень! Олень! – разнеслось по цепочке и через время отряд вновь тронулся вперёд, а Нуха продолжил вспоминать прошедшее..
... Но ещё тогда, когда счастливые и гордые чеченцы на автобусах возвращались в Чечню, на обочинах русских дорог, Нуха уже видел вот такие же неулыбчивые лица спецназовцев стоящих в оцеплении, как у этого контуженного контрактника, и эти люди, судя по всему, были не согласны с толстым, косноязычным премьером. Будь их воля, они не отпустили бы боевиков живыми – ведь за ними уже вился кровавый след, в том числе и в Будёновске, где они постреляли милиционеров и охрану города... На них была кровь русских людей...
Но тогда ожесточение с двух сторон только начинало разгораться...
Уже во время войны, он видел много лиц русских солдат, иногда безусых, робких и даже жалких, но иногда встречались вот такие жёсткие, холодные и даже суровые лица, как у этого контуженного взрывом контрактника... Вспомнив синеватую наколку на тыльной стороне предплечья контрактника, Нуха подумал – «Наверное уже и сидел человек в лагерях, а потому был готов на многое... Лучше бы я его сразу дострелил – со вздохом пожалел чеченец... Надо было их всех тогда же, у взорванного БТРа кончать – и Нуха ещё раз вздохнул, перешагивая через толстое упавшее поперёк тропы старое, полусгнившее дерево...
... Молодые шли за Сергеем, стараясь не отставать, тяжело дыша и вытирая пот с грязных похудевших лиц. Но что значил этот пот и даже чувство голода, когда они ещё помнили этот животный страх гибели и сознавали, что спаслись по невероятной случайности от реальной злой смерти от рук чеченских бандитов. Все они ещё слышали предсмертные вопли ужаса и мольбы, Анедченко, которые их деморализовали и напугали до психического ступора... Они бы так и пошли под нож Гамзало, если бы не этот загадочный контрактник, на которого эти молодые солдаты смотрели, как на сказочного героя – супермена.
Для них, он в течени этого дня, стал настоящим боевым командиром, за которого они готовы теперь и умирать, ибо именно он спас их молодые жизни, он избавил их от этого предсмертного ужаса перед свирепыми чечами, которые откровенно издевались над трусостью русских...
Петров замыкал короткую цепочку и шёл, внимательно поглядывая по сторонам и назад, держа автомат наизготовку. «Живым в следующий ране дамся! – думал он. - Суки чечи, поиздевались над бедным Анедченко и зарезали его как свинью... И так же жестоко и неумолимо разобрался с ними Сергей Соловьёв...
Петров глянул вперёд и увидел как Соловьёв, ровно и спокойно шагал впереди, ловко ориентируясь в лесу и выбирая самый лучший путь среди чащобы и древесных завалов. В его умении ориентироваться, в его спокойствии, чувствовалась необыкновенная сила характера. И в нем была харизма незаурядной личности, которая проявляется в экстремальных условиях и теперь ставшая очевидной для молодых солдатиков.
Петров вдруг, словно споткнувшись, подумал. «Таких мужиков, наверное, и женщины любят до самозабвения. Наверное, такой характер описывал Достоевский в своём Ставрогине...
Он вспомнил год перед армией, который провёл за книжками. Из техникума его исключили за пропуски, а пропуски были, потому, что ему до смерти надоело ходить через вечер в техникум и учится, тогда, когда его сверстники ходили в спортзал или на танцы, нисколько не заботясь о несданных зачётах или невыполненных чертежах... Он, конечно, старался сделать чертежи, целыми воскресными днями колдовал над чертёжной доской, но каждый раз, уже готовый чертёж, весь исчёрканный поправками, ему возвращал, худой и желчный преподаватель черчения... Вот он и перестал ходить на занятия в тот день когда был урок черчения, а целый холодный зимний вечер с портфелем за спиной слонялся по заснеженному посёлку, ожидая времени, когда можно было возвратиться домой, «после занятий»...
В конце-концов, его разоблачили, когда к ним домой из техникума приехала преподавательница физики. Петров в это время пытался чертить, но, услышав знакомый голос в прихожей, быстро переоделся и вылез в форточку, на улицу. О чем уж говорили родители и их знакомая учительница физики, но в техникум он ходить перестал, а вскоре уехал работать в дальнюю командировку... Этот год, был трудным временем, когда казалось, что его жизнь навсегда вывалилась из протоптанной жизненной колеи. Одиночество в восемнадцать лет оглушило Петрова и заставило искать свой путь. А так как времени было достаточно, то он и погрузился в мир книг, где совершенно случайно наткнулся на Ставрогинский характер, который на какое-то время послужил для него примером сильной личности, достойной подражания. А кто же не мечтает в семнадцать лет стать суперменом.
Петров, вдруг, невольно улыбнулся, вспомнив, что в газете недавно прочитал о пацане, который несколько лет пил бензин, чтобы стать трансформером... «Вот и я таким же фантазёром был. Вот и мне хотелось себя проверить, поэтому и напросился в Чечню...»
А теперь перед ним был пример настоящего героизма и от этого в душе молодого солдата поднималось чувство радости и благодарности к Сергею Соловьёву. Петров давно уже понял, что Соловьев сидел, и узнал это не только по наколкам на мускулистых руках. Но прямо спросить об этом он не мог, потому что молчание Сергея выстраивало стену отчуждения между ним и остальными солдатами. По его поведению в бою и потому, как спокойно и уверено он командовал в нужное время и в нужном месте, Петров догадался, что Соловей, как его звали за спиной молодые, повоевал уже и до Чечни. «Странный человек – но хороший – подвёл итог Петров. - Молодых не обижает, но и жалеть не жалеет, а относится как к равным. Видно было, что он привык к суровой жизни для себя, но и других не нянчил, а тыкал носом в то, что надо было усвоить молодым для их же пользы и сохранения жизни...»
... Сергей уводил свою команду в чащу густого леса, в места каменистые и ущелистые избегая удобных распадков и ровных долин, по которым человек обычнои прокладываетвои тропы, и где они могли случайно нарваться на дозор чечей или на их базу...
Когда солнце зашло, они, поднявшись вдоль маленького ручейка повыше в горы, расположились на ночлег. Сверху над их стоянкой, вступая каменным отрогом в лесной массив, спускались серые, отвесные скалы, а снизу и впереди видна была широкая лесистая долина, по горизонту окружённая высокими голыми, изломанными хребтами...
Сергей, остановился неподалеку от ручья, скачущего по спрятанному в раскидистом папоротнике, между покрытыми мхом валунами, руслу. Попив воды, он вытер уже ставшие щетинистыми, шершавые щёки и приказал: - Здесь будем ночевать, - он осмотрел внимательные лица солдат – а на рассвете будем осторожно спускаться в долину и выходить к своим...
Молодые послушно закивали, не решаясь расслабиться . – Спим по очереди – продолжил Сергей. - Один, обязательно будет сидеть на стрёме, - он невольно улыбнулся поняв, что говорит совсем не по-армейски. – устроимся здесь – и Сергей показал на скальный уступ, с которого хорошо были видны леса в обе стороны долины.
- Если что увидите или услышите, сразу не стреляйте, а в начале определите, что это. Тут оленей много и они ночью могут ходить и трещать... И вообще правило, которое надо запомнить: – Стрелять можно только по видимой цели... Сергей сделал паузу, посмотрел на солдат, правильно ли они его поняли, и продолжил: - Сменяться будем через час... Первым заступает Петров, вторым - Бондарь, потом Хвир. Я встану в дозор часа в два, а уже в три будем потихонечку выступать... У кого с башмаками проблемы, сделайте стельки из травы. Ложитесь все рядом – так теплее...
Сергей отошёл чуть в сторону нарвал травы и часть подстелил под себя, а часть оставил чтобы прикрыться ночью. Молодые без команды сделали так же, хотя все зверски устали и двигаться совсем не хотелось...
... Петров, подхватив автомат, ушел на пост к скале а остальные легли вплотную друг к другу и почти сразу уснули. Сергей, угревшись, тоже чутко задремал, но изредка открывал глаза, осматривался и снова закрывал их...
Петров, устроившись поудобнее, прислонился спиной к теплому ещё камню, первое время напряжённо вглядывался и вслушивался в окружавший его лес... Где–то, на другой стороне долины затявкал, а потом завыл шакал и из другой части леса ему ответил другой.... Деревья кругом, стояли высокой непроходимой стеной и невольно рождали чувство тревоги и опасности...
Через время, он глядя на тёмный, загадочный лес, начал вспоминать свои детские походы в далёкие леса, речку петляющую по широкому болоту, высокие берега, поросшие осокой и развалины бывшей колхозной конюшни, с полу-обвалившейся крышей, в тёмных углах которой гнездились летучие мыши. На закате солнца они вылетали из своего убежища и неслышно носились над болотом, то появляясь на фоне ещё светлеющего неба, то пропадая во тьме наступающей ночи. У костра было тепло и уютно, хотя старшие ребята, чтобы напугать младших, начинали рассказывать разные страшные истории о домовых, живущих в бабушкиных сундуках, или о привидениях, появляющихся на кладбищах в длинные лунные ночи.
Вдруг, Петров услышал какое-то движение в кустах за ручьём. Там что-то треснуло, и казалось зашевелилось. Петров крепче сжал автомат и, стиснув зубы до вибрации в ушных перепонках, стал вслушиваться. Но звук больше не повторялся и Петров постепенно успокоился, хотя подумал, что здешний лес, теперь на всю жизнь останется для него враждебным, как и его обитатели, и даже люди, живущие в этих местах. Чеченцы, после всего увиденного и услышанного о них, в его сознании сохранятся как враги, которые не просто убивают, как это и бывает на каждой войне, но ещё и убивают зверски, отрезая головы, носы и уши, тем самым стараясь деморализовать молодых солдат своей жестокостью. Однако в ответ, они вызывают только ненависть и жестокость со стороны федералов.
Петров спросил сам себя: «Тогда зачем они это делают? Или не знают ответной реакции?..» Но сам себе и ответил: «У них своя вера, которая обещает им за убийство «неверных» награду на небесах, после смерти. А мы все в Бога не верим и потому нам страшно умирать, - кажется, что смерть - это уже какая-то пропасть, попадая в которую мы все перестаём существовать и потому часто совсем непонятно, зачем мы родились, выросли, жили и живём...»
Размышляя над этим, Петров даже забыл об опасности и поклялся себе, что если удастся вернуться живым к себе домой, то он начнёт ходить в церковь и будет каждый раз ставить свечку за упокой души бедного Анедченко, который погиб такой страшной и бессмысленной смертью...
Он, детство, которого прошло в одном из пригородов далёкого сибирского города, был в своё время крещён матерью совсем не по вере, а потому, что все так делали, на всякий случай. С той поры он запомнил маленькую деревянную церковь на краю большой берёзовой рощи, полумрак внутри и суровые лица на иконах, бородатого священника в чёрной длинной рясе. Вырастая, он стал забывать о церкви и о вере, потому что все кругом воспринимали хождение в церковь, как некий ненужный и даже смешной ритуал. Точно так же его сверстники стеснялись носить крестики на шее. Был и у него такой крестик, который валялся в куче ненужных мелких вещей в ящике комода. И только сейчас, посмотрев и прочувствовав, как страшно умирать, не понимая смысла жизни и страшась внезапной смерти, он дал себе слово, что по возвращении домой, он найдёт этот крестик и будет его носить на шее, как это делают настоящие верующие...
В стороне ручья, вдруг снова что-то треснуло и Петров изо всех сил сжал автомат и стал всматриваться в том направлении. Вдруг он услышал стук копыт по камню, и с облегчением выдохнув воздух, понял, что это олень приходил на водопой. Зрение у молодого солдата было отличное и, несмотря на темноту, ему показалось, что он различил мелькание оленьего силуэта среди кустов орешника, растущего на берегу ручья...
... Засыпая, Сергей Соловьёв вспоминал чувство страха, сковывавшее пленных, словно невидимые путы, вспоминал детали отрезания головы беспощадным Гамзало, а потом и свои действия, после того, как решил так просто свою жизнь не отдавать. На молодых в тот момент надежды не было никакой. «Зато сейчас – думал он – молодые что–то поняли в боевой жизни и готовы постоять за себя да и за меня тоже. Я это чувствую по их глазам и взглядам.
Вспомнился Афган, тропы, по которым моджахеды приходили в долины и устраивали засады или минировали дороги... Сколько грузовиков и БТРов было там взорвано и сожжено. И основные потери приходились у советских войск именно на такие засады на горных дорогах...
Заснул он незаметно, а проснулся, когда на горы опустилась ночь, и Петров пришёл, чтобы разбудить Бондаря, который мычал, и никак не хотел просыпаться...
Наконец Бондарь ушёл на «пост», а Петров тяжело вздыхая, повозился на земле, устраиваясь и вскоре заснул, засопел тихо и ровно...
А Сергей вспомнил случай из детства, когда он, как сегодня Анедченко, испугался до ужаса, до панической истерики. Это было в пятом или шестом классе и они с приятелем ходили на футбол, а назад возвращались через вражеский район, в котором, по рассказам очевидцев, жили ужасные хулиганы и , самый страшный среди них – Горелый, парень, у которого кожа на лице после ожога, была собрана в страшную гримасу. И вот тогда, проходя по улице, они увидели этих хулиганов, которые набросились на них. И Горелый схватил Сергея, а тот, от внезапного ужаса закрыв голову руками, заверещал как заяц...
Напарник Сергея, вёл се6я достойно, отбивался от остальных, и, в конце – концов, они миновали опасное место. Но Сергею было очень стыдно за свое малодушие перед своим товарищем, но больше всего перед собой. Даже сегодня эти воспоминания вызвали у него чувство вины и сожаления. Но с той поры он дал себе слово всегда держать себя в руках, и выполнял эту клятву как мог, и в Афгане, и в лагерях...
А случалось всякое. В одной из драк ему сломали челюсть, но он отбивался до конца, а потом, всю ночь провёл в травм-пункте, где ему связали челюсти медной проволокой. Тогда он в течение месяца не мог есть ничего, и только пил супы и жидкие манные каши да сладкий чай... В другой раз, в очередной драке с превосходящими по числу противником, ему ударили самодельным ножичком в лицо и лезвие прошло под глазом, так, что перерезало какую то мышцу и глазное яблоко перевернулось вниз и он ничего им не видел, какое-то время. Потом, правда зрение восстановилось, но около месяца, на глазу был кровавый след, и Сергея пугались в общественных местах как страшного бандита...
Обретая бойцовский опыт в таких драках, он стал рассудительным и хладнокровным бойцом, когда надо, то жестоким и беспощадным. Этот опыт ему очень пригодился в жизни...
... Задрёмывая, Сергей слышал, как Бондаря сменил на часах Хвир, и когда стало уже совсем прохладно и «ковш» Большой Медведицы, развернувшись на небе, стал выливать «своё содержимое», Сергей поднялся, расправил мышцы и тихонько пробравшись к скале, сменил Хвира, отправив того досыпать...
Он сидел под скалой до того момента, пока серая полоска зари не проступила на востоке, над высокими горами, обдумывая создавшуюся ситуацию, и решая что делать дальше. Его совсем не пугали лесные звуки, потому что он знал, что чечи сейчас спят где-нибудь в своём очередном убежище и ещё потому, что перестал их бояться и готов был ещё и ещё воевать с ними, иногда их же методами.
Наконец, Сергей поднялся, прошёл к молодым, которые уже тоже не спали, а дремали, стараясь согреться. Сергей слегка улыбнулся, увидев, что они лежали, тесно прижавшись друг к другу и напоминали щенков, впервые оставшихся без матери и потому ищущих поддержи и тепла друг у друга.
Тронув за плечо Петрова, он негромко проговорил: - Подъём братва – и эти трое сразу зашевелились, протирая глаза, начали зевать во весь рот, озираясь и подрагивая от предутренней прохлады. Когда молодые поднялись на ноги, он приказал им пойти к ручью и умыться холодной водой, чтобы разогнать дремотное состояние, а сам разбросал подстилку из травы по сторонам, чтобы нельзя было заметить место ночёвки...
Когда молодые вернулись, Сергей приказал осмотреть оружие и прикрепить на поясе гранаты. Потом заставил их попрыгать, проверяя, чтобы ничто не бренчало, не звенело во время движения. Осмотрев каждого, Сергей шагнул вперёд, жестом показал Петрову, чтобы он вновь занял место замыкающего и, не спеша, стал спускаться к ручью. Начинался долгий, опасный путь, возвращения в свою часть, где, может быть, их уже числили убитыми...
Июль 2009 года. Лондон.


Остальные произведения автора можно прочитать на сайте http://www.russianalbion.narod.ru/
или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?" http://russianalbion.narod.ru/linksIstina.html