Милочка

Лидия Александровна спустила ноги с кровати и сунула их в весёлые тапочки с мордашками кроликов.
Эти тапочки подарила ей на Новый год Ксюша.
У дочки было чутьё на красивые и полезные подарки.
Жаль, что она так много работает: видятся редко.

Лидия Александровна нащупала стоящую в ногах палочку и бодро заковыляла на кухню.
Для своих лет она прекрасно видела и слышала, и соображала побыстрее многих ровесниц.
К сожалению, год назад случилась с ней «незадача»: попала в аварию.
Незадолго до происшествия Ксюша купила себе машину, о которой уже давно мечтала: красный блестящий «пежик» с серебристыми колёсами.
- Будем вместе кататься, мамочка! – радовалась Ксюша, а сердце матери радовалось за дочь.
Однажды поехали они вдвоём за покупками.
«Заниматься шопингом», - говорила Ксюша, но матери это слово почему-то не нравилось.
Их «пежик» поворачивал налево, когда в него влетела маршрутка-«Газель».
Пассажирскую дверь «пежика» вмяло вовнутрь, и Лидия Александровна потеряла сознание от боли.
Очнулась она в больнице и узнала, что с Ксюшей всё в порядке, а у неё на старости лет перелом шейки бедра.

А потом начались чудеса: вечно бесстрастное государство вдруг проявило заботу о скромной пенсионерке.
Как только она вернулась домой из «больнички», ей прислали в помощь «социальную работницу» - Милочку.
Но это – не диво, если бы так не повезло: работница была заботливая, безотказная и…ласковая. Да-да – ласковая: золото, а не работница.
Власти и на этом не остановились, - серьёзно подняли Лидии Александровне пенсию за инвалидность.
Разве можно было такое ожидать? Тем более – от наших-то дорогих властей…


Скоро вернётся Милочка из аптеки, поэтому нужно поставить чайник.
Белый чайник, в стиле, похожем на модерн, тоже был Ксюшиным подарком, но уже на День рождения.
Что за притча: и дочка – не нарадуешься, и Милочка – свет в окошке.
Лидия Александровна старалась как-то отплатить Милочке за доброту: дарила стариковские подарочки с новой пенсии и угощала, когда придётся.
Вот и сейчас попьют они вместе: Лидия Александровна – чаю, а Милочка – кофе.

Иногда, всё-таки, ворочался в душе противный червячок: отчего Милочка такая внимательная?
Но Лидия Александровна тут же гнала наглого червячка: «Милочка – одинокая, а я умею обращаться с молодыми. Вон какой у меня боевой опыт с непоседливой Ксюшей!»
Конечно, мужчины обращали внимание на Милочку: круглое открытое лицо, подчёркнутое тёмными бровями и ресницами; приятные женские формы (голенастых моделек Лидия Александровна не жаловала).
Но была в Милочке неиспитая, невыплаканная тоска по родному плечу – по маме, попросту.
И не хватало смелости спросить, как случилось, что Милочка оказалась без матери: мешал природный такт Лидии Александровны (была она немного старомодна в воспитании) и невозможность помочь, исправить неисправимое.
Быть может, в прошлом жили тяжкие воспоминания о детском доме (самой в войну довелось пережить) или жестокая потеря, а может (что хуже?) – плохая мать.

Вот и привязалась к пожилой женщине Милочка.
Цинично сказать: «производственный роман» получился.
Удивляла даже не явная любовь работницы к подопечной, но способность угадывать желания, иногда – маленькие капризы, с лёту запоминать привычки, быстро находить в чужой квартире нужные вещи…

В наше сложное время нельзя быть чересчур доверчивой.
Забегали в голову неприятные мысли: и внимание, и забота – прикрытие, чтобы завоевать доверие пожилой женщины и получить что-то в наследство в обход Ксюши.
В 90-е года таких историй было множество.
Точило беспокойство так, что решилась Лидия Александровна на откровенный разговор. Человек по природе деликатный, она страдала перед тем, как начать.
И признавалась себе, что традиции семьи для неё гораздо важнее опасений за имущество. Родные и близкие люди со своими недостатками и причудами, взлётами и падениями казались Лидии Александровне «всех милее, всех румяней и белее».
Покойный муж – Михаил Васильевич – свято чтил эту традицию с крестьянской обстоятельностью: ездил каждый год в Псков с чемоданом подарков для шуринов, своячениц и других «братьёв-племянниц».
После его смерти мать и дочь продолжали отправлять посылки для «пскопских», как они шутили.

Настал-таки день объяснения: солнечный, радостный, зелёный.
Помог он собраться с силами и заговорить на скользкую тему.
- Давайте присядем на диван, Милочка, - сказала Лидия Александровна, - побеседуем. Я уже привыкла к особой заботе о своей милости, избаловалась совсем. (Диван был удобный и немножко успокаивал.) Я вам многим обязана: вниманием, добрым отношением, готовностью помочь. Вижу, как вы меня жалеете.
Помолчала, чтобы собраться с духом, и – нырнула в неизбежное:
- Но хочу предупредить, что ничего особо ценного, для того, чтобы отблагодарить вас за участие и заботу, у меня нет. Квартира моя, извините, достанется дочке. Ксюше.
Промелькнуло что-то в глазах у Милочки: всё она поняла. Покраснела и встала с дивана:
- Мне ничего не нужно. Я пойду, ладно?
Быстро ушла на кухню и что-то принялась делать по хозяйству.

Плохо было тогда Лидии Александровне, будто обидела она Милочку зазря.
Но – и легче стало: значит, от души о ней заботятся, а не из-за квартиры или немудрёного наследства.
А Милочка и вправду относилась к опекаемой, как к близкому человеку.
Раз-другой даже попыталась назвать мамой.
Но Лидия Александровна и тут удержала рубежи. Сказала:
- Я буду относиться к вам, как к дочери, но лучше, чтобы Ксюша этих слов не слышала.
На это Милочка сглотнула ком в горле, промолчала.

Про себя Лидия Александровна думала так: будь она помоложе, взяла бы Милочку к себе приёмной дочерью (хоть бы и в сестрёнки дочке).
Но сейчас, при Ксюше, это было невозможно.

Был ещё небольшой грех: не помнила Лидия Александровна твёрдо, как зовут Милочку. Действительно ли – Людмила, или так уж повелось в общении с тех пор, как лежала Лидия Александровна дома – беспомощная и недвижимая?
Но этот грех как-то сам собой прощался: разговоры на эту тему не возникали – и ладно (не требовать же для сверки личности паспорт!).

Последним, не сдающимся Милочке форпостом, было обращение «на Вы».
Лидия Александровна чувствовала, что, скажи она «ты» - и всё…
Она будет считать Милочку дочерью.


Лидия Александровна включила красивый чайник, поправила кремовые занавески с порхающими колибри и включила радио.
Ещё одна кухонная достопримечательность – микроволновка с функцией радио – досталась ей в подарок сами-знаете-от-кого.
В микроволновой печке Лидия Александровна разогревала суп в пиалах, а слушать радио привыкла, наверное, с советских времён.

Щёлкнул тумблер, и волшебная печь запела хриплым голосом Юрия Шевчука:
«Что такое «осень»? Это – камни!
Верность над чернеющей Невою…»
Мысли от Ксюши плавно перетекали к Милочке и не ссорились между собой.
Подкупало и то, что с Милочкой всегда можно было обсудить телесериалы.
Не какие-нибудь «Счастливы вместе», или "Все мужики – сво…», а оригинальные: «Остаться в живых» или «Доктор Хаус».
Раньше были времена, когда Лидия Александровна вместе с Ксюшей сидели и разговаривали о своих женских делах или о прочитанных недавно книгах - Рубиной, Улицкой, Акунина.
Но сейчас Ксюша работает и в выходные, и в праздники, а Лидия Александровна коротает дни с Милочкой.


Ксюша топала на пятый этаж в мамину квартирку, по дороге стряхивая с сапог снег.
Сейчас дворниками везде работали таджики или узбеки, а их жёны и сёстры мыли лестницы в домах, но возле Ксюшиного дома снег на дорогах убирали полностью, а у маминого –расчищали дорожки в четыре ступни шириной.
Наднациональный парадокс.

Завтра с мамой нужно сходить к врачу.
Самый тяжёлый разговор с ним состоялся почти год назад.
- Ваша мать не только сломала ногу, но и получила сильный ушиб головы. Хорошо ещё, что она была пристёгнута ремнями…
Чтобы не морочить вам голову терминами, скажу по-простому: в сочетании с болевым шоком и сотрясением мозга у неё возникла необычная психическая реакция. Видимо, ваша мать не допускала мысли, что самый близкий для неё человек, то есть – вы, может причинить ей вред или боль. Её психика «забыла», что она видит перед собой дочь, чтобы не связывать вас с пережитым страхом и физической болью. Не стоит на неё давить: вполне возможно, что её мозг, успокоившись, сам «вспомнит» как выглядит дочь.
- Так вы думаете, что это излечимо? – почти просяще выговорила Ксюша.
- Точно утверждать не могу, - ответил психиатр, внешне очень похожий на Вячеслава Тихонова, - но надежда всегда остаётся.
С этой надеждой и уехали они с мамой от врача.


Были дни, когда казалось, что просветление близко – рукой ухвати.
Попробовала Ксюша прибавлять к своим словам «мама», но мама напрягалась и учила Милочку, что нельзя обижать Ксюшу.
Однажды не выдержала: принесла фотоальбом и принялась убеждать, что она – Ксюша, а не Милочка.
А мама замкнулась, вежливо улыбаясь.
И, после минуты молчания, уронила:
- Удивительные дела случаются в природе: вы с Ксюшей даже внешне похожи. Что-то у меня голова пошаливает: пойду-прилягу.

«Сколько, сколько, сколько ещё ждать?!» - терзалась Ксюша.
Мама всегда давала ей деньги для домашних покупок.
Сперва дочь потихоньку подкладывала их в заветную баночку с надписью «Греча».
Но мама всё поняла и даже немножко рассердилась за то, что Милочка на неё тратится. Тогда Ксюша придумала комбинацию с повышением пенсии, благо мама никогда в собес и на почту не ходила.
Бывало, что Ксюша хитрила, сочиняя, что купила магазинные продукты на рынке, чем вызывала мамино удивление качеством и низкими рыночными ценами.
Вот так и играли в «Обмани меня».


Ксюша тихо повернула ключ и вошла в квартиру.
Мама слушала радио на кухне.
«Осень. В небе жгут корабли.
Осень. Мне бы – прочь от земли!» - пел Шевчук.
Ксюша скинула верхнюю одежду, вошла в комнату и принялась выгружать из сумки таблетки и баночки, разделяя их на столе на успокоительные лекарства и душистые склянки для ароматерапии.

«Прочь от земли!» - чудесная мечта: подальше от проблем и сложностей земного притяжения. Прежде Ксюша редко ходила в церковь, а после того, что случилось, стала навещать регулярно.
Батюшка попался внимательный, - он был немножко похож на Дмитрия Дюжева из фильма «Остров": весь в чёрном, бородатый, высокий.
- Что же делать, отец Алексий? Как маме помочь?
- Верить надо, Ксения. Душевные болезни добротой лечатся.
И нашёл отец Алексий самые важные слова для горькой дочери; он повторил, сказанное доктором:
- Всегда остаётся надежда.


- А вы уже здесь, Милочка? – раздался за спиной голос. – Вы так вошли тихонько…
Ксюша обернулась и сказала:
- Я сейчас включу лампу.
Мама, как послушная девочка, подошла и села на кровать.
Ксюша ловко дотянулась до розетки, накапала в воду масла и придвинула аромалампу поближе к маме. Лампа всем нравилась: её украшала словно выкованная фигурка обезьянки-шимпанзе в позе мыслителя. Ксюшин подарок, между прочим.
Запахи ванили, мяты и какой-то экзотики растеклись по комнате.
Во время сеанса молчали, чтобы не отвлекаться от таинства успокоения и примирения с собой.
Ксюша села в кресло, - психиатр, похожий на Тихонова, сказал, что и ей ароматерапия не повредит.

Конечно, сразу же поползли мысли.
Сегодня она с треском разругалась со своей уже бывшей подругой Янкой.
А, ведь, Ксюша доверяла ей все свои самые сокровенные уголки души.
Обсуждали ситуацию с мамой, Янка долго слушала Ксюшины жалобы и вдруг сказала:
- Слушай, если всё так плохо, если не двигается с мёртвой точки, - найди хорошую клинику и положи туда маму: целый день будут за ней ухаживать. Ты, хоть, белый свет увидишь.
- Ты что?!.. – возмутилась Ксюша. – Если мама потеряет свою Милочку, не знаю, что тогда будет.
- Не потеряет, - откликнулась Янка. – Ты же будешь приходить.
- Нет, это – как предать. Она не вспомнит меня после этого.
- Но у тебя должна быть личная жизнь! – возмутилась Янка. – Тем более, что мама у тебя приёмная…
- Что ты сказала?! – задохнулась Ксюша.
Когда-то давно в приступе откровенности рассказала Янке, что открыла ей мама после смерти папы: при нём – не могла.
Не было у них с папой в молодости детей, и они усыновили девочку из детского дома.
Ксюша пытала, есть ли у неё биологическая мать, но здесь уже мама молчала, как партизанка: со своим материнством она ни с кем не делилась.
И теперь Янка напомнила…
- Приёмная, значит, что?!.. – зло прошипела Ксюша.
Они с детства шутили с мамой: «Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?».
Одна отвечала: «Доча». А другая кричала: «Мама!»
Это было здорово и смешно, потому что как может быть человек сразу и румяней, и белее?
- Но, ведь, это - правда, - искренне удивилась Янка.
И – всё… Как ножом отрезало давнюю дружбу.
Потеряла Ксюша подругу, как казалось, навсегда.

Мама вдруг завозилась на кровати и сказала извиняющимся тоном:
- Я уже вскипятила чайник, и тут вспомнила, что закончились плюшки. Сходите, пожалуйста, в булочную. Купите ленинградский батон, - с изюмом-орехами, вы знаете, - а себе – ромовую бабу. Ксюша очень её любит, - прибавила она простодушно.
- Я схожу, - тряхнула головой Ксюша, соглашаясь и прогоняя мутные мысли о ссоре. Автоматически взяла сторублёвку, протянутую мамой (вот, зачем она возилась).
Идти было недалеко: несколько метров по таджикским народным снеговым дорожкам, и за кварталом – универсам.
Ксюша убрала аромалампу с обезьянкой и вышла в коридор.


Из кухни доносились звуки невыключенного радио.
Джо Дассен задумчиво напевал «Et si Tu n'existais pas», что в популярном современном переводе звучало «Если б не было тебя...»
Ксюша жикнула молниями сапог, застегнула лохматый полушубок цвета молодого тушканчика и небрежно повесила шарф на шею.
- Подождите, подождите! – в коридор почти выбежала мама, постукивая палочкой.
Смотреть было больно: хирурги сказали, что она на всю жизнь останется хромой.
Она слегка прислонилась к стенке, чтобы отставить палочку, и положила руки на Ксюшины плечи.
- Шарфик… Надо же шарф завязать.
Ксюша стояла перед мамой, как в детстве, а та поднимала воротник полушубка, щекоча лицо мехом.
Мама тянула концы шарфа, пробовала пальцами, крепкий ли узел у шеи, и Ксюша видела совсем близко мамины заботливые руки в морщинках.
Сразу же потеплели веки, и стало слышно, как бьётся где-то под полушубком сердце.
А мама с улыбкой полюбовалась на свою работу и вдруг сказала:
- Кто на свете всех милее, всех румяней и белее? Теперь можно идти, да?
Слёзы встали в глазах, грозя прорвать плотину.
- Да, мама, - тихо отозвалась Ксюша.
- Что?.. – напряжённо-звенящее повисло в воздухе.
Ксюша глубоко-глубоко вдохнула, и проглотила такой огромный ком, что заныло горло.
Мама смотрела на неё с болью, непонимающе подняв брови.
Её правая рука продолжала поглаживать кончик шарфа.
- Да-да, - деревянно повторила Ксюша, отступая, и захлопнула за собой дверь.


А Лидия Александровна добрела до кровати, достала из-под подушки небольшой фотоальбом и медленно начала перелистывать страницы, всматриваясь в фотографии с Ксюшей.