Записки умственно отсталого

Дорогой читатель. Ты держишь в руках записки умственно отсталого. Ты спросишь, откуда я это взял? Это мне сказал мой лечащий врач, Петр Петрович или Пепетр, как я его называю. Мне трудно выговаривать имя и отчество. Это меня бесит. Я всем даю сокращенные прозвища. Итак, Пепетр - очень хороший человек. Когда я начинаю волноваться, он сажает меня в кресло напротив и начинает что-то мне говорить, негромко и занудливо, смотря мне в глаза через круглые очки. В первые минуты мне всегда хочется плюнуть в его круглую рожу, но я не успеваю этого сделать, так как быстро успокаиваюсь. Возможно, он меня дурит и я вовсе не "УО", может быть я гений, но они все это от меня скрывают. Я знаю, они боятся, что я открою perpetuum mobile. Они считают, что вечного двигателя быть не может, а если я открою его, то окажется, что все они глупцы и зря получают зарплату. Еще я знаю, что жизнь есть не только на Марсе (о чем догадываются некоторые ученые), не только на Луне (о чем они не догадываются, но скоро догадаются), но и на Солнце. И вообще, жизнь есть везде, даже в камне, даже в вакууме. А вот на Земле жизни нет. То, что мы видим вокруг - это не жизнь, а так... Я это жизнью не считаю. Жизнь - это когда ночью встанешь с кровати, подойдешь к окну и смотришь на звезды. Жаль, что высунуться не дает решетка. Звезды - вот это жизнь. И не то что на звездах есть жизнь, а сами звезды - живые. Иначе, зачем они мигают? Я знаю, это они мне подмигивают. И я им начинаю подмигивать. Так мы полночи и подмигиваем друг другу. Хорошо в больнице, но дома лучше. Дома я оказываюсь, когда я здоров, вернее, когда я притворяюсь, что я здоров. Я могу притвориться и больным. Я люблю притворяться. В такие минуты я чувствую себя свободным, свободным от людей. Я не люблю людей. Они мешают мне смотреть на звезды.
Днем тоже можно смотреть на звезды. Все их не видят, а я их вижу.
Однако я отвлекся. Перво-наперво я должен объяснить, с чего все началось. Говорят, в детстве меня мама уронила, правда, я этого не помню. Отсюда все и пошло. Вначале мое поведение, мои мысли не отличались от таковых моих сверстников. Но шли годы, и я начал отставать от них. Бывало, зададут по математике пять задачек. Все их решат или спишут друг у друга. А я застопорюсь на первой, не пойму, что к чему и не могу двинуться дальше. Помню, сижу я над одной задачкой, сижу весь вечер, вспотею весь, покраснею, мысли уже о другом... Вот, увидел я перед собой пылинку, смотрю, как она летает по комнате. Вдруг она подлетела к окну и вылетела из него на улицу. Я тогда ощутил непреодолимое желание вылететь вслед за ней. Не знаю, что меня удержало. Ах, да, вошла мама, и я снова уткнулся в тетрадку. Или, например, проходим мы по истории Ивана Грозного. А они ведь не знают, что я то Иван Грозный и есть. Я, разумеется, не кричу об этом на каждом перекрестке, но в то же время и не могу молчать. Вот из-за таких то пустяков я и оставался на второй год почти что в каждом классе. Из-за этого то меня и упрятывали в больницу. Но что я могу поделать? Если я настоящий Иван Грозный, то, разумеется, я буду им и в больнице. Я своих принципов, взглядов не меняю. Только если мне уж очень там надоест, я делаю вид, что я уже не Иван Грозный, и меня выписывают. Таким образом, с трудом я дотянул до девятого класса и распрощался со школой. Надоело решать задачки, которые никогда не пригодятся и зубрить "образа" на уроках литературы. Сидеть на шее матери я не собирался (а мы жили одни, без отца) и поступил в озеленительный трест. Мне всегда нравилось ковыряться в земле, и чем чернее земля была - тем лучше, и непременно руками, руками... Меня даже не интересовала посадка растений, да и их самих я не любил. Я считал, что они себе на уме, а таких я не люблю. Ни слова не вымолвят.
Вот тут то и начались мои чудачества. Я вбил себе в голову, что я гений, и стал искать, в какой бы области себя проявить. Вначале мне показалось, что не плохо бы было заняться сочинительством музыки. И вот, однажды я сочинил чудесную мелодию. Я ее записал и несколько дней был доволен собой. Но вдруг я услышал мою мелодию по радио. Оказывается ее уже сочинил Шопен лет на сто пятьдесят раньше. До сих пор не могу понять, как он умудрился это сделать. Горе мое было безутешным. Несколько дней я ходил как в воду опущенный. Даже в земле ковырялся без удовольствия. Но гением себя ощущать не перестал и решил поискать себе новую область деятельности. Надумал я заняться живописью. Решил на этот раз подойти к делу поосновательней. Начал изучать разные книжки, ходить на выставки, смотреть альбомы. В голове моей уже возникали разные картины. Оставалось их только перенести на холст. Облюбовал я и технику: лепить изображения прямо красками на холсте. Но дальше дело не пошло, я испугался... Испугался, что и здесь у меня ничего не выйдет, испугался, что кто-то уже написал ту картину, которую я только еще собирался создать. Ведь лучше же иметь в голове мечту, чем пытаться ее воплощать, когда может выясниться, что она была несбыточной, не правда ли? А может все дело в том, что в это же время мной овладела страсть к бумагомаранию? Я все делаю со страстью. Даже когда землю копаю, иногда так увлекаюсь, что не замечаю, как день пролетел.
Поскольку мне трудно долго думать об одном и том же, то и писал я о том, что придет в голову. После каждого прошедшего дня на столе у меня оставались несколько исписанных листков бумаги. Я не перечитывал эту белиберду. Зачем? Пусть читают ее последующие поколения. Будут читать и восхищаться: да, не перевелись еще гении на земле русской. Возможно, мои записки будут изучать ученые, защищать диссертации... Должны же люди чем-то заниматься! Уж лучше этим, чем убивать друг друга.
Я записывал, что я делал, что я видел, что я чувствовал. Например, почищу зубы - запишу во сколько, какой пастой. Увижу - в окне ворона пролетела, тоже запишу: опять же во сколько, куда летела. Последующим поколениям будет очень это важно знать: как там они жили, люди, вороны, чем чистили зубы, куда летали и самое главное, во сколько. Время я считаю самым главным фактором, свидетельством об ушедшей эпохе. Не будь пометки времени, и в будущем ученые уже не смогут защитить свои диссертации. А зачем осложнять им жизнь? Я, вообще то, незлобивый. Закололо в правом боку - опять запишу. Надо, чтобы будущие поколения знали, как я жил, чем болел, от чего умер. Впрочем, я пошутил, я не умру. Такие люди как я не умирают, вы ведь понимаете.
Постепенно я стал меньше спать, меньше есть, меньше работать, гулять, но больше писать, писать, писать... Дело кончилось тем, что меня положили опять в больницу. Там меня кололи, пичкали таблетками. Про Пепетра я уже упомянул. Я познакомился там и с другими интересными людьми, и все эти люди были разные: один не спал ночью, другой спал днем; один орал на все отделение, другой был нем как рыба. При выходе из больницы все эти люди становились похожими друг на друга. Даже лица у всех становились одинаковые: какие-то серо-желтые. Вероятно, процесс излечения в том и заключается, чтобы всех сделать одинаковыми. Излечение начинается уже при поступлении, когда всем выдают грязно-серые куртку и штаны. Надел такие штаны и куртку - и наполовину уже выздоровел. Остается самая малость: научить всех говорить и думать одинаково. Но я не буду вторгаться в святую святых, это дело врачей, пусть они там думают, ломают головы, чтобы нас вылечить. Им за это деньги платят. Одни болеют, другие лечат, а завтра все поменяется, вторые будут болеть, а первые лечить.
В больнице я научился курить. Там все курят. А что еще делать? У меня там всегда отнимали сигареты, но я не расстраивался, мама мне еще приносила. Но сам я ни у кого не отнимал, так как понимал, что это не хорошо. Еще меня мазали г...м. Но это еще не все. Главное же - у меня отняли ручку и бумагу. "Ну и что?" - подумал я. Меня так легко не проведешь. Нет бумаги и ручки - буду сочинять в уме. О, я много сочинил в уме. А сейчас я сижу дома и все записываю. В больницу лучше не попадать. Поэтому я сейчас и сплю, и ем, и гуляю, и работаю, словом, притворяюсь.
Теперь о главном, о том, что мне пришло в больнице, и что я запомнил, но не записал. Мне многое непонятно. И я хочу разобраться в этом, и пока не разберусь, не умру. А так как я не разберусь никогда, то и не умру никогда. Даже если я разберусь, то сделаю вид, что не разобрался, и буду жить вечно! Мне непонятно, почему люди не летают как птицы? Если бы они летали, то было бы здорово. Следовательно, они должны летать. Я хочу этого, и они будут летать! Самолеты, дельтапланы - это все мура, это все не то. Человек должен летать как птичка: хочет - летит, а хочет - сидит на земле или на дереве, а хочет - прыгает: прыг, прыг.
Мне непонятно, почему так много нищих. Надо или их всех обеспечить деньгами или прогнать. Пусть идут и работают, как я, например. Мне непонятно, зачем люди убивают друг друга. Во-первых, это больно. Во-вторых, непоправимо. Нельзя делать то, что уже никогда не исправишь. Непонятно, почему люди умирают. Я считаю, это оттого, что они думают, что уже все сделали и больше ничего не сделают. Но это неправильно! Нельзя сделать все, поэтому люди должны жить вечно. То, что есть богатые и бедные - это пусть. Это оттого, что богатые хотят быть богатыми, а бедные - бедными. Это ничего, но это непонятно. Почему богатые хотят быть еще богаче? Мне кажется, наиболее богатых и наиболее бедных надо в больницу. Пусть врачи над ними поработают. Это явная патология (видите, какие умные слова я знаю, больница мне пошла явно на пользу).
Мне непонятно, почему люди ругаются. Может, потому же что собаки гавкают: надо ведь размять голосовые связки. В таком случае следует открыть побольше театров, студий, кружков, чтобы люди, если им захочется поругаться, шли туда. Одни ругаются, а другие смотрят на них, отдыхают. В следующий раз - наоборот. Мне непонятно, зачем люди пьянствуют. Ведь если они это делают, значит им жизнь не нравится, что-то их в ней не устраивает: значит, жизнь надо изменить. Если они не могут сделать это сами - надо им помочь. То же - курение, наркотики. Правда, и я курил в больнице, но тогда я был болен. Здоровому курить вовсе не обязательно.
То, что люди любят друг друга - это хорошо. Любить надо больше, и всех. А то любят только родных и близких.
Что это? Стук какой-то. А, это мама пришла. Нужно срочно прятать записки. Пойду, скажу, что хочу есть. Надо притворяться здоровым: в больницу ой как не хочется. Жаль, что пришлось прерваться. Мне было, что еще сказать. Но ничего, в следующий раз...