Шарик

В.К. посвящается.
Шарик
Они сразу, с первого взгляда невзлюбили друг друга. Так бывает. Порой одного взгляда достаточно, чтобы это понять. Никто не видел, как произошла первая встреча старпома мощнейшего ледокола и безродного черно-серого лохматого пса по имени Шарик, невесть каким образом оказавшегося на борту.
Моряки - народ ответственный и дисциплинированный, а потому обычно с трудом решаются принести на судно какую-нибудь живность, понимая всю ответственность и перед бессловесной тварью, и перед руководством. Животное и есть животное. Оно не понимает, что судно – это храм, средоточие чистоты и порядка, и потому живет так, как предписано ему самой Природой.
Ледокол – совершенно особое судно, боец. Свою нелегкую работу он делает там, куда многие другие суда даже носа не сунут. Льды, морозы, долгие полярные дни Арктики и такие же долгие ночи Магадана - это и есть среда обитания дальневосточных ледоколов. Если терминология вокруг жизни обычных судов звучит как «рейсы, заходы, стоянки, встречи, погрузки-выгрузки, переходы», то для ледоколов она совсем иная. Такие слова, как «разведка, тактика, караван, проводка, сжатие, преодоление, обход, прорыв, форсирование и т.д.», определяют суть их работы .
Под стать задачам и люд, населяющий ледоколы. Народ здесь подбирается особый. Каждый из них мог бы работать на судах, бегающих между жаркими странами, на белоснежных лайнерах, но, попав однажды на ледоколы, так к ним и прикипели, войдя в особую, очень почетную среди моряков касту «ледокольщиков» навсегда, отдав этому нелегкому делу свою жизнь и душу.
Именно таким и был Василий Викторович - большой, суровый и требовательный старпом на этом красавце-ледоколе. Все здесь сверкало. Черный, как воронье крыло корпус, ярко-зеленая палуба, нарядно - желтая надстройка. Любовно выкрашенный, с безукоризненно «отбитыми» неравнодушными руками матросов филенками и бордюрами, с надраенной до солнечного блеска латунью и умело залакированным деревом, ледокол являл собой воплощение профессиональной любви и гордости экипажа, да и всего пароходства. Все это строгое великолепие было предметом ежедневных и ежеминутных забот старпома, душу вынимавшего из боцмана и палубной команды ради этой красоты и порядка.
С появлением на борту Шарика, все это оказалось под угрозой. Не было его вины в том, что согласно всем собачьим уставам, он должен был… Нет, он просто обязан был пометить все углы и предметы на своей территории! Кто мог посягнуть на его права в море? Никто! Вокруг были одни белые медведи, моржи с тюленями да нахальные чайки, которых Шарик немножко побаивался. Однако же, с псом никто об этом не беседовал, никто ему не объяснил, что нет смысла обозначать свою территорию. Шарик с удовольствием облаивал суда в караване, был в курсе всех работ на палубе, втайне надеялся, что страшный вертолет улетит однажды и больше не вернется. Делая обходы по палубным закоулкам, пес метил все на своем пути, с веселым и даже несколько задорным видом поднимая лапу, ни на секунду не сомневаясь в правильности и благородности этого занятия.
Старпом с каждым днем мрачнел все больше и больше, невольно читая следы этой «инвентаризации» Шарика на свежевыкрашенных дверях, механизмах и углах.
Было и еще, от чего мрачнеть. Шарик должен был куда-то ходить, чтобы сделать то, что делают все живые существа на этом свете. Конечно же, он и ходил, и исправно делал все, что положено природой. Следы этой «деятельности», которые не успевали вовремя убрать матросы, время от времени попадались старпому на глаза…
Появившись на судне, пес немедленно стал любимцем команды. Каждый считал своим долгом приберечь с обеда или ужина что-нибудь вкусненькое. Истосковавшись по дому, по земле, по зеленой траве и лесу, люди в море становятся сентиментальными. Возможность прикоснуться к теплому, отзывчивому существу не могла не вызвать целую волну интереса к псу. Постепенно эти знаки внимания превратились в обязательный ритуал. Все бы ничего, да экипаж ледокола – это больше сотни человек, и Шарик стал заметно округляться, попутно наращивая свою «деятельность» на палубе.
Ходили старпом и Шарик разными бортами. При встречах старались быстрее свернуть куда-нибудь. Боцман, всегда считавшийся одним из лучших боцманов в пароходстве, теперь регулярно получал выволочки за очередные «гостинцы» и почернел от переживаний. Естественно, время от времени он «отсыпался» на матросах.
Напряжение в экипаже нарастало. Нервничая и понимая, что долго так продолжаться не может, люди молча переживали создавшуюся ситуацию. С одной стороны, все прекрасно понимали старпома и боцмана, а с другой - боялись и подумать, что может произойти дальше. Ситуация медленно, но верно приближалась к кризису, и напряжение достигло своего апогея. Говоря словами известного произведения, «Воронья слободка была обречена. Она не могла не загореться». И она загорелась. Случилось то, что случилось.
Ледокол с натугой, содрогаясь и скрипя бортами по тяжелому арктическому льду, шел в сплошных ледяных полях, пробивая канал каравану из трех сухогрузов. Лето, солнце и мороз. Обычная работа в Арктике. Большие и малые льдины, недоперемолотые мощными винтами, выворачивались из-под кормы с пенными бурунами всклокоченной ледяной воды. Суда, идущие за ледоколом, старались держаться ближе, чтобы не зажало затягивающимся каналом. На их ходовых мостиках напряженная тишина. Только гудение приборов. Рулевым не нужно команд, они знают, что и как делать в плавании за ледоколом в караване. Лишь изредка в эфире раздаются короткие фразы с ледокола. Чуть с хрипотцой, голос Василия Викторовича звучит спокойно и уверенно.
- Дистанцию держите, не отставайте… Будет очень трудно – скажите, сбавим немного…
Все как всегда. Внезапно в динамике внутренней связи ледокола, словно выстрел, звучит:
- Шарик за бортом!
Все решили секунды. Капитан, тоже в этот момент находившийся на мостике, молча кивнул старпому в ответ на его вопросительный взгляд.
- Стоп машины. Вахтенный помощник, движение по инерции. Боцмана и матросов срочно на корму. Каравану – стоп машины.
Пока вахтенный помощник приказывал каравану застопорить двигатели, старпом был уже на кормовой палубе. К счастью, боцман и матросы были уже там, поскольку занимались поблизости какими-то своими, палубными делами.
- Боцман, на кран! Ледянку – за борт.
Ледянка – это небольшая металлическая шлюпка на корме, которой в случае аварийной необходимости пользуются во льдах. Старпом и матрос с ходу прыгнули в нее и подцепили стропа к поданному уже крюку крана. Ледянка взмыла над палубой и быстро опустилась в канал, заполненный битым льдом и ледяной кашей.
Шарик из последних сил держался передними лапами за небольшую мокрую льдину, только что всплывшую из-под ледокола. Ни скулить, ни выпрыгнуть на нее сил у него не было. Зажимаемый кромками канала, сухогруз очень медленно, но неотвратимо приближался. Остановиться в ледяном канале караван не должен. Чтобы вновь стронуть его, понадобилась бы серьезная работа по обкалыванию зажатых судов.
Пара мощных взмахов веслами и старпом, свесившись с носа шлюпки, практически под носом движущегося по инерции сухогруза, выхватывает несчастного пса и мокрого сует себе за пазуху.
Мало кто видел все происходящее на корме – уж больно быстро все произошло. Караван не успел полностью остановиться и ледянка была еще в воздухе, когда телеграфы снова легли на «полный вперед». Ледокол резко рванул вперед, уходя от надвигающегося форштевня сухогруза. Новость распространилась по судну мгновенно. Весь экипаж вздохнул, в восторге от происшедшего, но в горестном ожидании предсказуемой развязки.
Шарик был обречен. Мало кто из них, опытных полярников, верил в то, что после такой купели можно выжить. Арктика – место суровое. Даже люди, падавшие в зимней одежде в ледяную арктическую воду и пробывшие в ней пять минут, далеко не все выживали, не перенеся холодовой шок.
- Ничего, - сказал доктор, принимая у старпома собаку, - я постараюсь его вытащить. Я знаю, как их нужно лечить – как грудных детей. Я попытаюсь.
Несколько суток, днем и ночью, каждые три часа доктор делал уколы, да какие-то, только ему известные процедуры. Экипаж замер. Болен, очень болен был общий друг и любимец. Не было смеха, не было обычных, с азартом и громким стуком, «козла» и нардов по вечерам. Все с надеждой посматривали на небритого, почерневшего доктора, не решаясь задать один единственный вопрос.
То ли эта объединенная энергия экипажа, то ли опыт и старание доктора сработали, но Шарик, парализованный и почти неживой, ожил. Поговорка «зажило как на собаке» оказалась вполне справедливой, и вскоре он снова весело бегал по палубам и принимал любовь, которая в избытке предлагалась ему всеми.
Многое на ледоколе изменилось с тех пор. Совсем по-иному взглянули люди друг на друга. Кто-то что-то переоценил, кто-то в чем-то убедился в очередной раз, но никто не остался равнодушным к случившемуся.
Изменились и наши герои. Нужно было видеть, с каким радостным лаем и отчаянным вилянием куцего хвоста Шарик летел навстречу улыбающемуся старпому, когда они случайно, а может быть и не совсем случайно встречались на палубе!
Только вот, доктора с тех пор Шарик невзлюбил, но некоторые вещи нельзя объяснить и людям, а не то, что собакам.