У костра

В конце июля 2000-го года наша группа в составе десяти человек, успешно сплавившись на байдарках по Воньге, вошла в Белое море. Оно встретило нас неприветливо. Ветер и волны заставили нас сделать вынужденный привал на небольшом островке в заливе. Сутки мы выжидали. К концу следующего дня ветер, как нам показалось, стал потише, мы собрались и отплыли. Всем любителям острых ощущений, испытывающих недостаток адреналина в крови, я советую поплавать на байдарке по Белому морю. Едва мы отплыли от острова, как ветер стал дуть снова. Казалось, он только притаился, чтобы нас выманить из тихого и надежного убежища. Наши байдарки оказались во власти волн. Мы с равной периодичностью оказывались то вверху, на гребне, то внизу, между валами темной, холодной, неприятной воды. Нам предстояло преодолеть несколько километров до бухты Домашней. Около полуночи мы оказались в архипелаге небольших островков. Оставалось преодолеть залив Нечаева. Немного посовещавшись, мы решили плыть дальше. Едва мы отплыли от суши, как огромные валы завладели нашими суденышками. Байдарки быстро рассеялись по водному пространству, и сражаться с враждебной стихией приходилось каждому экипажу в отдельности. На пересечение этого залива ушло у нас около часа, но казалось, что время остановилось, берег, несмотря на все наши усилия, не приближался. Но вот, показался мыс с каменной грядой, о который в бессильной ярости разбивались волны. Мы, обогнув на некотором расстоянии этот мыс, вошли в бухту Домашнюю. По мере нашего продвижения вглубь бухты волны постепенно успокаивались. Мы пристали к небольшому острову, и стали выгружаться. Кто-то развел костер. Усталые, промокшие, озябшие, не веря еще в свое чудесное избавление, мы в итоге все оказались у костра, пытаясь согреться и просушиться. После ужина в руках одного из нас появилась гитара, и над пустынной окрестностью, сопровождаемые завываниями ветра, разнеслись звуки песен. Когда был исполнен весь репертуар, а расходиться по палаткам еще не хотелось, кто-то из нас обратился к Володе, самому старшему в нашей группе, с просьбой что-нибудь рассказать. Володя слыл интересным рассказчиком. В обычной жизни немногословный, он преображался во время таких посиделок. Все сразу же замирали в ожидании, что на этот раз выдаст его, казалось, неисчерпаемая память. Володю долго упрашивать не пришлось. Усевшись поудобнее на бревне, обхватив руками колени, он неторопливо начал свой рассказ.
- Я вам опишу историю одного плавания, тоже на байдарке. Как известно, два человека, оказавшись вместе, оторванные от остального мира, раскрываются друг перед другом, поворачиваются друг к другу такими гранями своей души, какие не открылись бы и за долгие годы встреч и знакомства. Это было шесть лет тому назад. Я тогда преподавал русский и литературу в школе. Как-то мне предложили поехать с классом в летний оздоровительный лагерь на Валдае, на берегу озера Велье. Я согласился, не понимая в полной мере, чем все это мне грозит. Но я тогда ничего не боялся, тем более детей. Мне казалось, что я детей знаю, видя, общаясь с ними в классе и на переменах. Но дети в классе - это одно, а на природе это другое. На природе они превращаются в грозную, неуправляемую силу, и справиться с этой силой могут немногие. Не буду вас утомлять описанием наших сборов, дороги. Но вот, наконец, мы прибыли на место. На следующий день Ольга Александровна, руководитель нашего лагеря, попросила, зная меня как опытного байдарочника, сплавать в село Большое Уклейно за молоком и хлебом. В проводники она дала мне Ирочку, которая ранее плавала в этих местах.
Была спущена на воду байдарка, ребята загрузили в нее флягу для молока, Ольга Александровна отдала последние инструкции. Вскоре прибежала запыхавшаяся Ирочка. Это была невысокая шустрая девочка лет тринадцати с двумя косичками, смешно торчавшими в разные стороны. Я, хотя вел этот класс недавно, но Ирочку запомнил. Когда я вел урок, объяснял новый материал, то все дети были для меня одинаковы. Внешне я абстрагировался от них. Но какая-то другая моя сущность все замечала, и среди нескольких десятков пар глаз, устремленных на меня, я видел глаза, спокойно воспринимающие мои слова, глаза лукавые, глаза шальные, готовые к любому подвоху, как только я отвернусь. Глаза же Ирочки я не понимал. Я почему-то не мог выносить на себе ее взгляда и как только встречался с ним, тотчас же принимался смотреть на какого-нибудь Ваню или Петю, которые наивно и преданно воспринимали все сказанное мной.
Я сам не заметил, как уселся в байдарку, последней запрыгнула Ирочка, нас оттолкнули, и крутой берег со столпившимися на нем провожающими стал быстро удаляться. Нам предстояло выплыть из озерка, на котом мы стояли, в соседнее, проплыть мимо турбазы, через едва заметную, как сказала Ольга Александровна, протоку войти в Большое Уклеинское озеро и причалить к селу. Байдарка, как какой-нибудь крейсер, гордо рассекала черные воды озера. Я с наслаждением греб, с интересом смотря по сторонам. Довольно быстро мы доплыли до поворота, и лагерь скрылся из вида. Как только это произошло, меня охватило какое-то радостное чувство. Если бы Ирочки в байдарке не было, то не было бы и этого чувства; было бы, возможно, другое чувство, но не это. Чувство это было чувством ответственности за человечка, которого ему так легкомысленно доверила Ольга Александровна. Кроме того, я почувствовал также освобождение от того груза условностей, которыми я был опутан в лагере. В голове у меня завертелись странные мысли. То я вдруг представил, что сейчас дерну Ирочку за косичку, которая маячила у меня перед глазами и действовала мне на нервы. То мне захотелось обрызгать ее веслом. Но, разумеется, я не сделал ни первого, ни второго, ни, возможно, и третьего, которое существовало, но о котором я не успел еще подумать. Меня что-то удерживало от всех этих импульсивных поступков, и это что-то было во мне самом, и от этого я уже не мог ни уплыть, ни спрятаться за поворотом.
- Нам сейчас налево, - произнесла вдруг Ирочка безразличным голоском. От неожиданности я вздрогнул.
- Тут будут две поваленные березы, смотрите, осторожнее.
Я послушно повернул налево. Я вдруг поймал себя на том, что исполняю это приказание не потому, что оно разумно, а потому, что приказание это отдала она. Повернув, я сбавил ход и стал всматриваться в воду. Вскоре там, где была кромешно-черная вода, стали проглядывать ветки и сучья поваленных деревьев, превратившиеся в опасные коряги.
- Что же, они сами упали? - спросил я, осторожно подгребая веслом и стараясь держаться на равном удалении как от одной березы, так и от другой.
- Да нет, это какие-то ребята решили схулиганить и закрыть нам выход.
Благополучно проплыв опасное место, я увидел на правом крутом берегу среди сосен палатки, людей, двигающихся в разных направлениях, что-то делающих и издали напоминающих муравьев.
- Это турбаза, - сказала Ирочка, как бы угадав мои мысли. Берега стали расширяться, и мы вплыли в новое озеро, по размерам даже несколько большее, чем то, на котором стоял наш лагерь. Сразу стало просторнее, светлее.
Владимир Иванович, - спросила вдруг Ирочка, обернувшись и лукаво посматривая на меня своими блестящими глазками. - Вам нравится учить нас?
- И да, и нет, - ответил я растерянно. Я мучительно не мог решить для себя, как вести себя с ней, как поставить отношения: как учитель с учеником, как взрослый человек с ребенком, или как два друга, которые только что познакомились, еще многое не знают, но знают главное, что они представляют большой интерес друг для друга, и что самое важное еще впереди
- Как это: и да, и нет, - так не бывает, - насмешливо пропела Ирочка.
- Почему же, в нашей жизни все возможно, - ответил я серьезно, не обращая внимания на игривые интонации в ее голосе. - Когда я вхожу в класс, мне кажется, что я попадаю в клетку для зверей: мне становится и страшно, и интересно. В клетке могут быть тигры, львы, которые способны растерзать, но могут быть и ежики, зайчики, птички и много других зверей, встреча с которыми интересна, поучительна и запоминается надолго.
- Ой, как интересно! - от радости Ирочка даже захлопала в ладоши. - А кто я, скажите, а кто я?
- Этого я не скажу, - произнес я мрачно. Я уже начинал жалеть, что разоткровенничался.
- Скажите, ну пожалуйста, прошу вас.
- Ты похожа на кошечку, которая мурлыкает, когда ее гладят, но которая и способна выпустить коготки, если ей что-либо не понравится.
- Хорошо, пусть я буду кошечкой, а ежиком не хочу. А давайте сравним со зверушками всех, кто в лагере.
- Сравнивай, если хочешь, я не буду, - Я насупился, давая этим понять, что разговор исчерпан.
Тем временем байдарка стала приближаться к берегу. - Куда дальше плыть? - спросил я сухо.
- Плывите прямо.
- Да ведь там растительность.
- Плывите на растения, мы их проскочим и выйдем в новое озеро, - сказала удовлетворенно Ирочка, внутренне испытывая гордость, что хоть что-то она знает больше, чем ее учитель.
Байдарка вошла в заросли травы, и ход ее заметно замедлился. - Гребите же, гребите, - заволновалась Ирочка.
- Я гребу, - ответил я, с напряжением проталкивая байдарку вперед.
Наконец, растительность стала редеть, и впереди показалась чистая вода. Прямо по курсу, немного правее, вдалеке на берегу виднелись дома. Слева возвышался остров, покрытый сосновым лесом. За ним, слева и справа синела обширная водная гладь Уклеинского озера.
- Ну вот, скоро мы приплывем, - произнесла Ирочка, указывая на деревню.
Оставшуюся часть пути проплыли молча. Дома все приближались, и уже надо было выбирать, куда пристать. Около каждого дома на берегу виднелись мостки, поэтому проблем с причаливанием не было.
- Давайте сюда, - сказала Ирочка с повелительными нотками в голосе. По-видимому, эта роль проводника ей нравилась. Ирочка первая легко, как кузнечик, выпрыгнула из байдарки, привязала ее веревкой к железному кольцу, висевшему на металлическом столбике, и повернулась ко мне.
- Что же вы, вылезайте, - засмеялась она.
Я наконец встал и на полусогнутых ногах стал пробираться к берегу. Байдарка угрожающе наклонялась то в одну, то в другую сторону.
- Осторожнее, - заливалась от смеха на берегу Ирочка.
- Помоги лучше мне бидон вынести, - сердито произнес я. На берегу яростно лаяла большая косматая собака.
- Гвидон, нельзя, ты что, не узнаешь нас, - успокаивала собаку Ирочка. - Пошли, с берега к байдарке никто из-за Гвидона не приблизится, а с воды это маловероятно. Вы идите за молоком, а я за хлебом, сказала она повелительно, и, указав мне, куда идти, бодро зашагала в другую сторону.
В солнечную погоду деревенька представляла собой приятное зрелище. Небольшие, опрятные домики утопали в зелени. По улице пробегали изредка мальчишки, возле домов кудахтали куры. Народу на улице было мало.
"Живут же здесь люди круглый год, вдали от театров, концертных залов, библиотек, и ничего, - подумал я. - Впрочем, библиотека, наверное, здесь есть, но вот книжного магазина, скорее всего, нет, это уж точно. Однако я сам к тому времени давно не был в театре или на концерте. А книги... Достаточно нескольких серьезных книг, и пища для ума будет обеспечена, по крайней мере, на несколько месяцев. Вот бы поселиться здесь хотя бы на годик. Посмотреть, попробовать, как будет зимой. Летом все же легче. Много отдыхающих, да и природа балует. А вот зимой... останешься со своими книгами, со своими мыслями один на один; или с ума сойдешь, или... напишешь гениальную вещь, как Пушкин", - подумал я. Ну, вот и фермер: впереди показался металлический забор и массивные металлические ворота, покрашенные суриком, за которыми послышался лай собаки. Я постучался.
- Сейчас, сейчас, - послышался строгий женский голос.
Дверь открылась, и на пороге показалась молодая еще женщина в клетчатом клеенчатом фартуке и в косынке в горошек.
- Мне бы молочка, я из лагеря, - почему-то жалобно произнес я, удивляясь себе и одновременно на себя сердясь.
- Проходите, - сказала миролюбиво женщина, взяла флягу и скрылась в какой-то пристройке. Я, ожидая, стал прогуливаться по двору, стараясь не приближаться к собаке, которая лаяла не переставая, натянув цепь и блестя злобными глазами. Интересно, что по двору гулял маленький мальчик, очевидно, хозяйский сын, абсолютно не пугаясь собаки, которая не обращала на него никакого внимания, весь свой злобный нрав обрушив на подозрительного пришельца. Двор был большой, но весь захламленный какими-то механизмами, по-видимому, неисправными, ящиками, ведрами и бог еще знает чем. По-видимому, для ребенка тут было раздолье, и скучать ему не приходилось.
Через несколько минут из пристройки вышли два подростка, неся флягу с молоком. Вышла и хозяйка. Я расплатился, поблагодарил.
- Приходите еще, - сказала хозяйка. - Ребята, помогите.
- Спасибо большое, - обрадовался я, не представляя, как бы донес эту флягу один.
- Как же вы тут живете? - спросил я своих помощников.
- А что же тут такого? - Удивился один из них, высокий худощавый парень с угреватым лицом. - Впрочем, мы из Москвы: приехали, пожили и опять уедем. Поэтому, спрашивайте лучше у местных. А то мы не ощущаем всего "трагизма" здешнего существования, если он, конечно, есть. Правда, Дим? - первый парень обратился ко второму.
Дима, невысокий полный парень с толстыми круглыми, красными щеками оказался неразговорчивым. Он что-то промычал в ответ и этим ограничился.
"Почему так бывает: один - общительный, другой - нет, один - Дон Кихот, другой - Санчо Панса (правда, только внешне)", - подумал я, шагая вслед за ребятами и смотря, как из-за разницы в их росте фляга накренилась и из нее по каплям вытекает молоко и падает на пыльную дорогу. Впрочем, я вспомнил, что знал двоих ребят, которые, живя вместе в одной комнате в общежитии, год не разговаривали друг с другом из-за своей малой общительности.
Наконец показалось озеро, и одновременно я увидел Ирочку, шедшую из магазина. Тяжелую сумку с хлебом нес какой-то коренастый паренек.
"Ну, вот еще, выдумала, " - подумал я о нем почему-то неприязненно.
Распрощавшись с помощниками, я с Ирочкой стал укладывать покупки и готовиться к отплытию.
- Зачем ты просила кого-то? Что, не могла одна дотащить? - вдруг вырвалось у меня.
- Во-первых, я не просила, он сам вызвался, ему было жалко меня, а вам меня не жалко, вот, - сказала обиженно Ирочка и надула губки. - А во-вторых, сами-то!
Я ничего не ответил.
Между тем, пока мы ходили за продуктами, усилился ветер. Он гнал со стороны озера мелкие, но крутые волны, которые были уже кое-где с барашками. Гнулись от ветра березы, тревожно шумя листвой. По небу неслись низкие серые рваные облака. Погода явно портилась. Невдалеке от берега из-за сильного встречного ветра не мог отчалить на лодке какой-то дед, укрытый плащ-палаткой.
- Ребята, помогите, - взмолился он.
Я подошел к нему.
- Вы куда?
- Рыбу ловить, - жалобно ответил дед, все пытаясь отчалить.
- Как же рыбу ловить в такой ветер? - удивился я.
- А я спрячусь за тем островком, там тихо. Помогите же!
Я его оттолкнул. Лодка с трудом отошла от берега и стала удаляться.
- Ну что же, пора и нам, - сказал я, влез в байдарку, где уже сидела, уютно устроившись, Ирочка, и оттолкнулся.
Удалось отгрести на несколько метров, но дальше байдарка из-за сильного ветра не шла, лишь боком продвигаясь вдоль берега. Я догадался направить байдарку под углом к берегу так, чтобы она двигалась вдоль берега быстрее, и вскоре мы достигли того места, где ветру мешал остров. Ветер несколько утих. Байдарка отошла от берега и приблизилась к острову. Я увидел старика, который невдалеке безмятежно качался на своей лодочке, разматывая снасти.
- Как рыбалка?
Рыбак оглянулся, махнул рукой и опять принялся за свое дело. Остров заканчивался. Ветер стал крепчать и, наконец, словно обезумел. Волны, которым я вначале не придавал значения, приняли угрожающие размеры и били байдарке вбок. Я тревожно посмотрел на Ирину, но та была спокойна. Очевидно, она полностью мне доверяла, надеясь на мой опыт. Решение пришло мгновенно. Я развернул байдарку носом к волнам и направился туда, куда нам было вовсе не нужно.
- Куда мы? - обернулась Ирочка. - Так надо, - отрезал я, налегая на весло. Через несколько минут байдарка подплыла к берегу, стало потише. Я развернулся и поплыл вдоль берега искать заросший травой пролив. Доплыв до него, я повернул, и байдарка послушно стала взрезать густую зеленую массу.
- А я думала, что вы забыли, куда надо плыть, - отозвалась Ирочка, озорно подрагивая косичками.
Постепенно распогоживалось. Ветер стих так же внезапно, как и начался. По небу быстро пролетали остатки серых рваных облаков, уносясь неизвестно куда. Скоро выглянуло солнце.
- Ой, давайте пристанем. Смотрите как красиво.
Я послушно и с радостью направил байдарку к берегу. Лес на берегу как бы расступился полукругом, приняв их в свои объятия. На воде сверкали то тут, то там белые лилии, неотвязчиво приковывая к себе взгляд. Ближе к берегу цветовая палитра оживлялась желтыми кубышками. Вокруг радостно сновали блестящие стрекозы, с берега доносилось стрекотанье кузнечиков.
Байдарка мягко ткнулась в берег и застыла, слегка покачиваясь. Ирочка тотчас же выпрыгнула на берег и стала бегать по поляне взад и вперед.
- Как хорошо! - закричала она вдруг. - Вылезайте же, ну что же вы!
Я выкарабкался кое-как из байдарки и внушительно зашагал по берегу длинными шагами, радуясь, смотря на Ирочку.
- Тебе весело, потому что двадцать минут назад тебе было грустно, - назидательно произнес я.
- Фу, как правильно. А я хочу, чтобы было неправильно, чтобы все было неправильно, - пропела она. - Я хочу, чтобы вы меня поцеловали, - вдруг воскликнула она и в то же время, сконфузившись, отвернулась.
Я ничего не ответил, повернулся к воде и стал смотреть на противоположный берег, как будто там происходило что-то такое, от чего зависела вся его жизнь.
- Давайте перекусим! - произнесла опять Ирочка, как ни в чем не бывало.
- У тебя желания меняются быстрее, чем погода, - сказал я, не поворачиваясь.
- Они у меня не меняются. Они у меня наслаиваются.
- Ты бы лучше училась, чем..., - произнес я, словно вспомнив, что я учитель.
- Чем что? - спросила Ирочка, залезая в байдарку.
- Ты, кажется, есть хотела? Вот и ешь, - заключил я и направился тоже к байдарке.
Ирочка тем временем открыла флягу, зачерпнула кружкой молоко, отломила от буханки ломоть вкусно пахнущего хлеба и стала с аппетитом "наворачивать".
- Присоединяйтесь, Владимир Иванович, - сказала она, еле выговорив из-за набитого рта. Меня долго упрашивать не пришлось. Я влез в байдарку, неосторожно при этом накренив ее так, что Ирочка вскрикнула, и принялся за хлеб и молоко, как будто не ел несколько дней. Интересно, что несколько минут назад мне есть не хотелось.
- Ну-с, что вы теперь мне расскажите? Учить будете меня как жить? Вы же все-таки учитель! - сказала Ирочка, поев и растянувшись в байдарке. При этом она вытянула свои покрытые золотистыми волосками ножки, которые, будучи освещены солнцем, казалось, сами излучали свет. В ее обращении ко мне явно слышалась насмешливая нотка, но вместе с тем голос ее звучал подобострастно и, если не с уважением, то с попыткой изобразить его.
Меня покоробило слово "все-таки". Мне показалось, что этим она давала мне понять, что, не смотря ни на что, я все-таки учитель. Но что, не смотря ни на что, что я такого сделал, чем заслужил это "все-таки"? Я решил быть построже и держать ухо востро. От этой девочки можно было всего ожидать. В школе я не успел понять и узнать ее поближе, впрочем, как и многих.
- Владимир Иванович! - Вдруг воскликнула Ирочка. Я с удивлением посмотрел на нее; мне показалось, что с ней что-то произошло, глаза заблестели, весь ее облик выражал теперь взволнованное ожидание.
- Владимир Иванович, а как пишутся стихи?
Я опешил. Я ожидал от Ирочки всего, но только не такого вопроса.
- Зачем тебе это? - с удивлением спросил я.
- Вы ответьте мне на мой вопрос. Не к Ольге Александровне же мне обращаться, - резонно заметила Ирочка и наивно, круглыми глазами уставилась на меня, всем своим видом давая мне понять, что я ответить должен, не смотря ни на что, что это моя обязанность.
- Видишь ли, - медленно начал я, - у одаренного поэта рождающаяся рифма точно соответствует его мысли, настроению, которое он хотел выразить. Идеал для поэта - мыслить готовыми фрагментами будущего стихотворения. У менее одаренного поэта рифма (и вообще, форма) не точно соответствует мысли, а более или менее к ней близка (в зависимости от степени одаренности). Часто бывает, что рифма останавливается где-то на полпути к мысли, и мысль тогда делает шаг навстречу рифме, сама при этом изменяясь. Как происходит этот процесс - в точности установить трудно. В идеале форма не должна оказывать влияние на содержание. Прав был Пушкин, когда писал: "И мысли в голове волнуются в отваге, и рифмы легкие навстречу им бегут". Если рифмы бегут навстречу, то значит, что мысли сами идут, развиваются. Но они развиваются своим путем, по своим законам, и рифмы не оказывают на них никакого влияния (по крайней мере, не должны оказывать). В действительности же оказывают, чему пример сам Пушкин.
Я замолк и вопросительно посмотрел на Ирочку, которая все это время внимательно слушала, наклонив головку.
- Владимир Иванович, - неуверенно начала Ирочка. - Я недавно стихотворение написала. Я никому его не показывала, ни родителям, ни подругам. Но сегодня мне почему-то захотелось прочесть его вам.
У меня от волнения пересохло в горле. Я ничего не сказал в ответ, а только уставился на Ирочку, давая всем своим видом понять, что я весь внимание.
Ирочка начала, медленно и тихо:
- Как весело вокруг. Ведь завтра Новый год!
Вокруг меня смеющиеся лица.
Мне вовсе не смешно. Мне виден только Бог.
Мне хочется вина напиться...
Напиться и уснуть: как будто выпил яд.
К чему земные треволненья?
На ветках дерева воробышки сидят,
Не ведая ни страха, ни сомненья...
Как весело вокруг. Ведь Новый год настал!
Вокруг тебя смеющиеся лица.
Но нет меня. Я умерла вчера,
И некому вина напиться.

Я ответил не сразу.
- Откуда это у тебя? - наконец спросил я с удивлением. - В твои годы следовало бы играть и веселиться, а не такие стихи писать.
Я внезапно понял, как плохо знал своих учеников. И вообще, как плохо я знаю тех людей, которые рядом со мной.
- Да, вы думаете, что мы еще дети, - с грустью сказала Ирочка, - что мы на что-то другое, кроме игр, не способны? Но и мы способны уже не любить жизнь, и думать о смерти, и... любить...
Я вдруг почувствовал необходимость прекратить этот разговор. Я не был готов к нему, к тому, чтобы с девочкой, своей ученицей, говорить на равных. К тому же день заканчивался, стало холодать. Туман стал опускаться над водной гладью озера, что предвещало, если мы не поторопимся, поиски пути и новые приключения, которыми я был уже сыт. Я почувствовал с необычайной силой всю ответственность свою за это сокровище, которое беззаботно сидело в байдарке и шлепало рукой по воде, и мне захотелось во что бы то ни стало доставить его в лагерь в целости и сохранности. Мы стали собираться и через несколько минут отплыли от гостеприимной лужайки, которая за каких-нибудь полчаса стала вдруг от росы сырой и неприветливой. Володя замолчал. Мы слушали его, как завороженные, не замечая, что костер уже почти потух, что уже почти рассвело. Надо было идти спать. Вытянувшись в палатке и засыпая, я вспомнил Володины слова, о том, как мы плохо знаем друг друга, и как мы бываем благодарны обстоятельствам, позволяющим лучше узнать того, кто рядом. Если бы не этот ночной переход по бушующему морю, возможно, и не было бы этого рассказа.