Отрок(мелодия)

ОТРОК

«Я на берегу моря. Стою у воды, вглядываясь вдаль.
Вижу, что к берегу мчатся дельфины, один взрослый, другой—дитё.
Дельфины уже совсем близко. Они, как в дельфинарии, во весь рост. А взрослый дельфин, при этом протягивает к берегу ласты, как человек руки. Я понимаю, что это ко мне он протягивает их и вижу, что у взрослого дельфина там, где у человека сердце, глубокий шрам.
Я чувствую, что в этом моя вина и нужна моя помощь, я должна как-то помочь. Но чем и как?  Что я должна сделать?

Мне тоже хочется прижаться .к нему; может быть тоже протянуть руки навстречу, или броситься навстречу, но какой я пловец, по сравнению с дельфинами!
Вернее всего, спасая, я сама утону, но не это пугает меня, я боюсь сделать шаг к воде, потому что берег завершается обрывом. Обрыв невысок, но я трушу, то ли опасаясь, что мой шаг обрушит обрыв, то ли того, что больше не смогу выбраться на берег...»
…………………………………………………………………………………



Почему нельзя быть уверенной, если любишь, что любят и тебя?  Или хотя бы, точно знать, что не любят.
Столько сказано о любви, можно ли сказать что-нибудь ещё о ней?
Если спросить человека, любит ли он, то влюблённый, возможно, не сможет ответить утвердительно, а тот, который ответил так, со временем может посчитать своё утверждение ошибочным.
Но я, всё равно хочу рассказать о том, что волнует меня. Верно, и я подошла к тому возрасту, когда хочется поделиться пережитым.
Впервые войдя в наш храм, я сказала шёпотом матери: «Горница большая, устланная»**. Полы были ещё не доделаны и поэтому покрыты разного размера и цвета коврами. Храм наш не очень большой по площади, но очень высокий. Узкие окна похожи на бойницы, солнечные лучи из этих окон пронзают пространство храма и скользят по иконостасу, поочерёдно освещая образа на нём, отчего те, один за другим, загораются золотом.
В общем, во всей обстановке храма, его убранстве, даже в воздухе, и в людях, служащих и присутствующих на службе, было что-то отличное от мира за его стенами. В нём было хорошо!
И я стала ходить туда сначала изредка, между службами, просто поставить свечки, потом всё чаще. И скоро заметила, что мне уже хочется туда пойти, и я уже могла выстоять длинную службу, несмотря на свою немощь. А после службы мне легче, чем до неё.
Шёл Великий Пост, который мы с мамой впервые в жизни решили соблюдать. И каждое воскресенье ходить в храм. Почти каждое воскресенье на службе был молодой мужчина с мальчиком… Я стала во время службы украдкой любоваться этим человеком. Он был красивый, и смотреть на него было просто приятно. Ещё меня удивляло и восхищало его отношение к мальчику. Необыкновенная гармония была в их фигурах, как бы составлявших одно целое, редко увидишь такую близость между отцом и сыном.
Это проявлялось во всём, и во взглядах, и в прикосновениях, и даже в заметных противоположностях отца и сына.
Юноша хрупок и даже неустойчив порой, отец, несомненно, фундаментален.
Было видно, что он является не только моральной поддержкой для ребёнка, но и физической.
Когда они подходили к Причастию, отец помогал ребёнку правильно расположить руки , слегка поддерживая за плечи.
И во время службы можно было заметить, что сын, прижимаясь к отцу спиной, делал это не только потому, чтобы просто быть ближе.
И эта видимая беззащитность ребёнка, несомненно, поначалу заставляла людей, наблюдавших за ними, испытывать чувство дополнительного волнения.
Это было и со мной, и с моей мамой.
Но это чувство было недолгим, а потом приходило успокоение и надежда на то, что молитвы отца и мальчика, а может быть, и многих присутствующих будут обязательно услышаны.
И наши молитвы, мои и моей мамы.
За время Поста видеть их по воскресеньям стало привычным и желанным, как что-то дорогое и близкое. Что-то похожее на родственные чувства, которые становятся необходимостью. Часто я стала думать о них и среди недели, но не могу сказать, что это уже можно было бы именовать любовью.
Всё чаще и чаще, во время Службы взгляд стал останавливаться на мальчике и папе. Потом наступил момент, когда я стала стараться увидеть отца, скользнув взглядом по щеке или по волне падающих на лоб волос.
И к концу Поста я поняла, что превратилась волшебным образом, в совсем другую Таню.
Любовь, конечно, у каждого своя – необыкновенная и своя: будто какая-то неведомая птица подхватила тебя и понесла мыслями твоими в волшебные отроги, таинственные и прекрасные, нарисованные воображением или, может быть существующие на самом деле; и не на мгновение, а надолго туда, откуда тебе совсем не хочется перемещаться.
И где бы ты ни находился на самом деле, и что бы ты ни делал, ты всё равно находишься там, в этом волшебном состоянии.
И грустно думать, что это состояние может прекратиться, исчезнуть, как будто волшебная птица подхватила и понесла уже кого-то другого, забыв про тебя.
Теперь уже и среди недели она всё чаще и дольше стала думать о них, и всё чаще они вставали перед её взглядом, вроде бы без всякой причины, когда она где-то в очереди или на остановке троллейбуса. И также, всё чаще, стоило ей закрыть глаза, она могла рассмотреть умные глаза и мужественное лицо, возникающее совершенно отчётливо, гораздо ясней, чем на Службе. Там смотреть приходилось только тайно, стараясь незаметно скользнуть взглядом по той части Храма, где было их постоянное место.
Только однажды она посмела долго, не отрываясь смотреть на него. Солнечный луч, проникающий через узкое окно церкви, ослепил её, и ей показалось, что и она стала невидимой для других.
И она долго и непрерывно смотрела, почти не видя глазами, но всё равно, казалось ей, они совершенно одни в этом солнечном луче.
Но многое, очень многое можно увидеть и со спины, потому что на лицо всегда можно успеть надеть забрало, а про спину человек забывает ,и она остаётся беззащитной. Конечно, и такие наблюдения могут привести к ошибочным выводам, но всё же…До слёз было жаль эту широкую беззащитную спину, когда они с сыном уходили по дорожке, а она смотрела вслед.

Совсем по-другому потекла жизнь, хотя, со стороны, любой наблюдатель не отметил бы ничего нового.
Но она стала ощущать себя девушкой из сказки, Русалочкой, встретившей прекрасного принца. Но у принца есть сын, уже подросток, значит, это принц, ставший королём, и она стала называть его Королём. И это было похоже на правду. Он возвышался над всеми стоящими рядом, и можно было подумать, что это Король просто не надел корону и мантию, встав среди придворных..
А сына его она стала именовать Отроком.
Вскоре, зайдя в храм, она в лавке увидела какой-то новый журнал, и, к удивлению своему прочитала его название - «Отрок». «Как будто кто-то даёт согласие так называть мальчика», - подумала она тогда.
Когда Таня рассказала об этом журнале матери, та спросила:
- А почему ты не купила его?
- Даже не знаю, мне это и в голову не пришло.
-Купи обязательно несколько штук, я читала где-то об этом журнале, очень хвалебный отзыв.
Она купила два экземпляра, больше не было. Служительница Нина сказала: «Да этот журнал мы не получаем, его, по всей вероятности, больше и не будет. Это один прихожанин ездил в Киев и привез.»
- Как странно, - подумала Таня, - Сразу не купила, захотела купить несколько экземпляров, и узнаю, что это вообще случайно попавший в лавку журнал. Какой-то прихожанин. Попробуй, усомнись, что это Провидение!
Сколько чудесного можно вспомнить, помогающего рисовать сказку, которую желаешь превратить в быль!
Однажды в воскресенье Татьяна пошла в магазин. Выйдя из дому, она услышала колокольный звон, он как бы делал воздух вокруг чище и звонче, может быть не чище, а свежее, каким он бывает утром, на заре, когда солнце, озаряя своим светом улицы и проулки, ещё осторожничает, не спеша стать полным владыкой. Звон стелился ненавязчиво, но отчётливо, особенно для слушающих его. Завершалась Пасхальная Неделя, когда в колокола, как известно, могут звонить все желающие. Выйдя из магазина, Таня опять услышала распевное звучание колоколов.
- На Службе сегодня не была, так хоть пойду мимо церкви, - решила она.
Приблизившись она увидела, что звонарей было двое, дьячок и отец мальчика. Таня остановилась и стала издали внимательно смотреть на непрофессионального звонаря, он сам был похож на этот колокольный звон. Был повод воспринимать увиденное таинственным и неповторимым. Она простояла так довольно долго, но потом всё же ушла, не желая привлекать внимание.
Таня шла медленно, долго возилась с ключом, открывая дверь, а колокол всё пел, и пение его можно было воспринимать и как хвалебную оду, и как восторг, и как призыв к чему-то новому и прекрасному.
А сколько иного  :неожиданного, спонтанного, совершенного как будто по воле кого-то другого, иногда твоего союзника, а иногда – насмешника.
Например, как-то она прикладываясь к иконе , и зная , что Король поблизости, нашла его взглядом среди отражений в иконном стекле , и показалось, что он догадывается об этом, потому, что в отражении своём он улыбался понимающей улыбкой, слегка склонив голову.
Стыдно тогда было Тане и перед святым, изображённым на иконе, и перед самой собой.
– Но любовь ведь не может быть грехом.- успокаивала она себя.- Её проявления, поступки, но не сама любовь.
А желание написать ему письмо и постараться положить в карман?
- Но я же этого не сделала! – говорил один голос.
- Но могла, - возражал другой.
А когда после Службы она вдруг пошла за ним на расстоянии, не зная, зачем, борясь с этим желанием, но продолжая идти , не понимая, она сама идёт, или какая-то неведомая сила переставляет её ноги.
И Король почему-то часто оказывался рядом, как будто ненароком,и в эти краткие моменты Татьяна чувствует пустующее место в своей душе и жизни занятым. Как ей хотелось постоять рядом подольше! Но эти сближения были точно не по её инициативе, она не знала, имеет ли на это право, да и боялась показаться назойливой.И Татьяна жила надеждой, что это была его воля, а не просто случайность, но, пересиливая себя, всегда в таких случаях переходила подальше от него,будто по вдруг возникшему какому-нибудь делу.
А как-то они с мамой после службы стояли во дворе храма, слушая колокола.Случайно оглянувшись, мама увидела, что отец и мальчик стоят прямо за их спинами, почти прикасаясь.От неожиданности, вместо того, чтобы просто кивнуть им или улыбнуться,мама заметалась, демонстрируя комичное проворство пожилого человека.
Как всё это может быть истолковано?  Как может быть прочитано в книге, которая написана только для двоих?
Кто любил, тот знает, как тяжело даже намёком открывать свои чувства. Страшит и то, что посторонние узнают о них, и реакция того, кто должен знать. А должен ли?  Может быть, поэтому и тяжело. Но для Тани всё ещё сложней.
Кажется ей, что такое её поведение могло показаться ему проявлением совсем не тех чувств, которые сопутствуют любви.
И это порождает чувство вины, в которой не надо каяться, потому что на самом деле всё было не так,не так! Именно чувство вины - это главное,что заставляет теперь Таню говорить, но хочется высказать всё так, чтобы те, кто знает или видел Таню, даже не предположили бы, кто пишет эти строки. И только он смог бы понять, что просто не так что-то истолковал.
Если Тане не казалось, и он примечал её, то должен это понять, когда весточка долетит до него.
И пусть это будет ещё не скоро, но она должна быть услышана.
Нельзя же остаться без вины виноватой.
А тогда всё сразу изменилось. У Короля появился совершенно отчуждённый взгляд, невидящий и не тёплый. «Если раньше что-то и теплилось в его душе, представляясь надеждой, это тёплое, несомненно, погасло, и зажёгся огонь холода. Это я зажгла его», - сокрушается Таня. И это не выдумки, потому что, как раньше Таня ощущала в себе необъяснимое тепло, так теперь всё чаще что-то сковывает её грудь, особенно, если долго не было видно Короля.
«Как он может так долго не приходить!» Это было не её восклицание, это был крик души. Это была реакция на его бытие, вблизи и в отдалении. Когда перед её взглядом не предстаёт его образ, или предстаёт так, как может предстать образ чужого неинтересного ей человека, никогда не думавшего о ней, без прекрасной пряди, падающей на лоб.
А потом появилась женщина, конечно, жена, это было видно и не вызывало сомнений. И Татьяна сразу поняла, что вот и пришло время прощаться с возникшими чувствами,но она ещё не знала, что любовь, хоть и кажется хрупкой, может за себя постоять. И сколько раз она ещё воскреснет, так же неожиданно , как в первый раз. И помнится, что тогда она испытала с одной стороны радость за Отрока, а с другой что-то вроде упрека этой женщине, что так долго не появляясь, она позволяла ей мечтать о короле.
"Но кто об этом узнает теперь, я даже не знаю, как их зовут. Нужно просто какое-то время не видеть их и все будет как прежде,"- от этого не стало легче, наоборот, но возникшая определённость всё же вселила надежду, что она справится со своим чувством и вернётся в прежнее состояние. Это ведь тоже жизнь. 
"А если весточка всё-таки дойдёт, может быть на лице моего Короля опять появится его прекрасная улыбка, и на сердце у него станет хоть чуть-чуть легче."
И Таня верит, что весточка дойдёт: ведь стоило ей всё-таки решиться как-то, окольными путями узнать имена Отрока и его отца, и вскоре она услышала,как одна из прихожанок, в разговоре с Королём, сказала:
- Я молюсь за Вас, - и назвала его имя, - и за вашего сына, - и тоже назвала имя, так что Татьяне опять не пришлось нарушить молчание.

Но теперь Таня решила, что нужно попытаться проверить себя, сможет ли она не смотреть на них вообще. Но проверить не удалось, потому что ни Короля, ни его сына не было на Службе.
Их не было и в следующий раз, и потом, и потом.
Теперь Таня уже не может смотреть вслед, когда они удаляются по дорожке, и в Храме, даже не глядя, видеть в подробностях его прекрасное строгое лицо. Но она продолжала молиться за них,теперь уже  зная  их имёна, и как раньше - за Отрока и его родителей.
Ведь родителей его можно и нужно уважать, и даже любить, как людей делающих то, что они и должны делать, отдавая Отроку всю любовь, все силы, всю жизнь…
Любить родителей? Это правильно, но это другая любовь. Она тоже есть, но она совсем редко напоминает о себе, а когда напоминает, не превращается в мечты . А хочется, хочется чего-то чудесного, не злого, не коварного, не подлого, но такого, чтобы это было чудо желанное. Хочется ещё и потому, что как не борешься со своими грёзами, а они никак не сдаются…
Всё напоминает тебе о твоей любви. То, что сам не можешь забыть - это понятно, но почему же тогда снова и снова слышишь музыку, звучавшую в тот самый момент, когда вы были рядом. И не только музыка, но и всё-всё вокруг напоминает о нём.
Недавно соседка угостила Таню конфетой, на обёртке которой был нарисован Маугли.
Ещё когда Татьяна была маленькой девочкой, которую все называли Татой, она влюбилась в мультипликационного Маугли. Влюбилась, или вернее, полюбила его. Тата тщательно скрывала это, но взрослые всё равно заметили и мама попыталась вразумить дочь:
- Как ты не понимаешь? Он же нарисованный, не «всамделишный», не настоящий, картинка.
- Ну и что, что нарисованный, он есть и взаправдашний - ненарисованный.
- Да нет, - сказала мама, - это воображение художника.
- Никакое это не воображение, он и на самом деле есть, я знаю! – уже со слезами в голосе настаивает Тата.
Таня съела конфету, и стала рассматривать фантик.
- Мама, ты только посмотри, никого не напоминает? – сказала Таня, протягивая матери обёртку.
Мама взглянула, и тут же восторженно сказала: «Это же наш Отрок! Может быть, он и правда существовал, твой Маугли».
- Сколько совпадений, - сказала Таня, - неужели все они случайные?
И снова, и снова возникает вопрос:
- Неужели всё это только нарисовано моим воображением? А, может быть? …
А сколько вопросов остаётся без ответа.
- Думал ли он когда-нибудь обо мне?
- Понял ли он мою доброту к ним?
- Был ли это мой Маугли?
И самый главный вопрос:
- Узнаю ли я когда-нибудь ответы на эти вопросы?
Ведь вопросы не должны оставаться без ответов.
Но я знаю, что сама не смогу об этом спросить.
Неужели всё, что представляется мне - только воображение, что-то нарисованное, «не всамделишное» как в написанном когда-то:

«Простым карандашом
На листике бумажном
Рисую твой портрет
Рисунок карандашный».

Ведь никакие ответы не могут быть обидны для меня, и даже разочаровать, ведь благодаря этой встрече, я летала на волшебной птице, и мне бывает очень хорошо и сейчас. Заболеть любовью было для меня нелегко, а лечение оказалось чем-то невозможным.
Да я и не хочу этого излечения, но Дай мне силы любить тихо и чтоб не возникали небогоугодные претензии к хорошим людям, и чтобы молитвы об Отроке были услышаны.
Ещё в самом начале этой истории на Исповеди сказала я батюшке, что не смогу, верно, ходить в этот храм из-за одного человека. Жалею уже, хотя нет, не жалею. Но это потому, что тогда было мне очень тяжело. Потому что, боялась я не справиться силами своими без поддержки в Храме Твоём, с чувствами своими: с любовью и сомнениями.
Может быть, любовь – это и есть вера и тревожная надежда, и, конечно, чаще тайная, а: « Рассказанная любовь, уже не любовь!»,- сказал кто-то.
И поэтому, если быть убеждённым, что ты любим, то надежда превращается во что-то другое. Нет, нет, никто и никогда не может быть уверенным в том, что любовь была, есть, и будет всегда.
Любовь и тревога - неразлучные попутчики.
Как-то наш батюшка сказал в Проповеди:
- Не думайте, что Святые это где-то давно и далеко, ведь все Святые были людьми и жили среди людей. Может, и среди стоящих здесь есть будущие Святые.
И мне показалось тогда, что это он о моём Короле. И не надо меня в этом никому переубеждать.
А мальчик заметно возмужал, всё меньше оставляя поводов для возникновения у смотрящего на него чувства дополнительного волнения. И даже, кажется иногда, что не только Отрок абсолютно счастлив, но и у его родителей всё больше и больше появляется уверенность, что их любовь и молитвы помогут их сыну не только любить, но и быть любимым.
А это,Таня теперь знает это точно, самое главное, чтобы быть счастливым.
Пока она не знает, точка стоит в этой истории или какой-то другой знак препинания.
Можно писать ещё и ещё, но кончаются листочки в тетрадке, и надо закругляться.
...............................................................................................

"...Но почему так тяжело просто потянуться навстречу, может быть тяжелей, чем превратиться в дельфина, и невидимая преграда и во сне , и наяву остаётся непреодолимой."