Кот

КОТ
(поучительная история)


На «Навигаторе» происходила смена экипажей. Старая команда, отработавшая полгода на промысле скумбрии в водах Северной Атлантики, готовилась к отправке домой. Их сменщики – основной экипаж, состоящий из вновь прибывших капитана, штурманского состава, машинной и палубной команд, частью уже присутствовал на борту, и сейчас был занят приемкой своих заведований у коллег. Остальных – траловые бригады и бригады рыбообработчиков должны были дослать на борт траулера транспортным рефрижератором «Остров Русский», следующим из Калининграда в Баренцево море – плановый район промысла «Навигатора», где ему предстояло работать на окуне весь следующий рейс.

В носовой части судна, как здесь говорят – на баке, стоял шаткий стол, на скорую руку сколоченный из не струганных досок и служивший игровым полем для свободных от вахты любителей «забить морского козла». Сейчас за этим столом собрались четверо, одним из которых был угрюмый и всегда немногословный боцман старого экипажа Корнеич. Этот кряжистый, неспешно и в раскоряку ступающий хозяин палубы походил на старого, съевшего не один пуд морской соли, пирата. По-цыгански смуглое лицо его со свирепо сверкающими черными глазами наискось от левого уха, в котором красовалась золотая серьга, означавшая, что мореход сей, когда-то подвергся риску прохождения пролива Дрейка, до каменного подбородка, заросшего седой бородой-шотландкой, было пересечено глубоким красным шрамом.

Другой, старший тралмастер Синягин - постоянный напарник дракона (так на флоте называют боцмана) по игре в козла внешне, да и по характеру был полной его противоположностью. Сухощавая фигура этого рыбака, суетливость в движениях, и живая мимика говорили о его постоянной тревожности. Он всегда был говорлив, безостановочно о чем-то спорил, непрестанно что-то кому-то доказывал. Внешне он походил на Дуремара из известной сказки А. Толстого «Золотой ключик», за что и получил эту кличку.

Двое других были мотористами из нового экипажа, который только что прибыл. Это были молодые ребята, которые еще не освоились на новом месте и не совсем опомнились от многочасового перелета из Москвы в Гуль. В их ушах еще звенел гул самолетных турбин, а в глазах отражалась суета аэропортов и автовокзалов.

- Ну, что робятки, -обратился к ним Синягин, указывая на доминошные кости, - может постучим по - быстрому, покуда суд да дело…
- Нельзя нам сейчас, - озираясь заговорил один из молодых, - вы-то отработали свое и теперь уже одной ногой дома… А нам трубить еще полгода с этим, - он кивком головы указал на мостик, имея ввиду капитана, - зверюгой…
- Неужели такие строгости? – как несмазанный гак проскрипел боцман. - Помню его еще третьим помощником. Тихоней вроде был… А сейчас зверюга, говоришь? Да, власть-то гноит людей…
- Ничего, ничего, дракон, - тут же прожужжал тралмастер, - пусть будет строгим, но справедливым. Порядок должен быть с самого начала, - это залог хорошей рыбалки и хорошего заработка. А рыбак, я слыхал - он неплохой, с чутьем. Так что ребята, придете домой с деньгами.
- Твоими бы устами, да мед пить, - скептически, под молчаливое переглядывание молодых морячков пробубнил боцман.

В этот момент по провисшему пеньковому швартовому концу, с трудом преодолев крысиный щиток, на палубу взобрался огромный холеный рыжий кот.
- Василий, страдалец ты наш, иди сюда, бедолага, - оживившись, заговорил Синягин, - почешу за ухом…
Кот, прихрамывая на обе задние лапы подполз к старшому и грузно рухнул у его обутых в старые яловые сапоги, ног.
- А почему, страдалец-то? - после недолгой паузы спросил один из молодых, пытаясь погладить, уклоняющегося от надоевших ласк, кота.
- Э… Долгая история… Корнеич, поведаешь? Не без твоего, ведь участия опустили нашего Ваську. Тебе и ответ держать…
Дракон нехотя потеребил серьгу за ухом и, отмахнувшись от товарища, как от надоедливой мухи - недосуг, дескать, сейчас - изрек:
- Будет еще, кому рассказать, Веревкин (так между собой рыбаки называют тралмастеров), рейс у них длинный предстоит. – Он обеими мосластыми ручищами схватился за край скрипучего стола и, тяжко кряхтя, приготовился вставать со своего насиженного места. - История-то действительно долгая, в пять минут не уложишься… И давно уже у всех на слуху.
- Даже стала своеобразной притчей во языцех, с поучительным к тому же смыслом, - нравоучительно подняв вверх кривой указательный палец, произнес Дуремар. - А сейчас, парни, если не хотите напороться на деда (дед – старший механик на морском сленге), вон он уже прет по причалу, переодевайтесь-ка и в машину… - Синягин, так и не постучав доминошными костями, поднялся из-за игрового стола, и резво распрямившись, с размаху хлопнул по плечу боцмана. – Пойдем-ка, старый развратитель неразумных зверушек, хлопнем по маленькой за окончание рейса, - и уже удаляясь, - нам теперь мо-о-жно…

История с котом Васькой в роли главного героя действительно была забавной. И весьма поучительной для тех, кто, почивая на лаврах славы и почета, забывает порою, что они, почет и слава эти, как, впрочем, и все в жизни – преходящи. И нет ничего удивительного в том, что спокойное благополучие, обеспечиваемое ими, может однажды разрушиться. Что всегда необходимо помнить - за взлетом неизбежно следует падение, сопровождаемое зачастую довольно болезненным отрезвляющим ударом о бренную землю.

Итак, вот она - эта история.

Кот Васька с незапамятных времен был постоянным и бессменным членом экипажа «Навигатора». Для моряков, тяжело и подолгу работающих на рыбном промысле в различных районах мирового океана, он был не просто всеобщим любимцем, а даже скорее отдушиной.

Часто говорят о морском братстве и взаимовыручке, о готовности моряков придти на помощь друг другу, подставить плечо в тяжелый момент. Все это отчасти так, только больше здесь романтики, нежели правды. В реальности же масса вредных факторов, сопровождающих продолжительное автономное плавание: изнуряющая качка, замкнутость пространства, необходимость в течение длительного периода времени общаться с одними и теми же людьми, которых изучил, кажется уже настолько, что можешь предугадать их любое движение, способствует отнюдь не дружеской привязанности, а скорее – наоборот – взаимной неприязни и озлобленности. И только животное на борту судна способно иногда разрядить обстановку… Оно ведь, животное – безобидно и бессловесно, всегда преданно и благодарно за заботу и ласку. Кроме того, бытует расхожее мнение, что при контакте с животными, в частности, когда гладишь кошку, снимаются стрессы и накопившееся напряжение. Чего здесь больше правды или мистики – трудно сказать, однако, все члены экипажа «Навигатора», за редким исключением, ощущали душевное просветление после недолгих минут общения с Васькой.

Васька же, казалось, полностью отдавал себе отчет в том, что он, является судовым психотерапевтом, и с успехом справляясь с возложенной на него миссией, с лихвою вознаграждался разнообразными деликатесами, остающимися на камбузе (на судовой кухне) после корабельных трапез.

Кроме этих кулинарных изысков от старшего кока (повара), кот не отказывал себе в удовольствии полакомиться на промысле и свежевыловленной рыбой, прямо из трала. Едва заслышав натужный гул лебедок, выбирающих трал, Васька выходил на приемку улова. Он без лишней суеты, с достоинством дожидался, когда невод, поднявшись на борт, полностью окажется на палубе, и лишь после этого приступал к дегустации морепродуктов.

Да, да, именно к дегустации. По другому не назовешь Васькины выкрутасы… Прижав уши, он со всего размаху бил лапой по голове выбранной трепещущейся рыбы до тех пор, пока та не успокаивалась, затем с хрустом перегрызал ей хребет в затылочной области и отбрасывал в сторону. Отсортировав таким образом с полдесятка понравившихся экземпляров, Васька приступал к трапезе. Он, как заправский гурман выедал лишь мягкие филейные части тушек, остальное со снисходительным высокомерием оставлял глупым бакланам, во множестве кружащимся над палубой.

Примечательно, что бакланы, являясь пернатыми, должны были по логике служить потенциальным объектом Васькиной охоты, но тот игнорировал их, то ли из-за того, что ему и так хватало на кого охотиться, то ли потому, что однажды он бесцеремонно и болезненно был клюнут в нос долотообразным клювом подраненной птицы, запутавшейся в сетях трала, когда пытался показать ей кто на корабле хозяин.

Надо сказать, что помимо перечисленных качеств Василий обладал еще одним неоспоримым достоинством, за которое регулярно поощрялся даже самим капитаном. Он был отменным крысоловом, беспощадным и неутомимым борцом с многочисленными судовыми грызунами. Нет, крыс он не ел, пищи ему и так хватало в изобилии. Васька лишь удовлетворял инстинкт охотника. Он в совершенстве знал все злачные места, где обитали эти мерзкие твари, мог по – долгу неподвижно сидеть в засаде, выслеживая их и редко, какой крысе удавалось ускользнуть из его цепких лап. Пойманную добычу он, предварительно обезвредив путем перегрызания ей глотки, выставлял на всеобщее обозрение – обычно у входа в главную надстройку, где пролегает наиболее оживленный маршрут движения навигаторцев – сам же вальяжно располагался неподалеку в ожидании заслуженной похвалы. И, непривыкшие выставлять на показ свои чувства моряки, в этом случае не стеснялись изливать эмоции - хвалебные восклицания в изобилии сыпались на щурящегося от удовольствия Василия.

Когда судно заходило в какой-нибудь из портов, Васька, сидя где-то неподалеку на фальшборте, всегда с интересом наблюдал за швартовыми операциями палубной команды. Но как только швартовые концы замирали в трескучем напряжении, удерживающим корабль у стенки, он первым сбегал по ним на берег.

Наверняка, облезлые портовые коты многих стран мира с почтением относились к Василию и, несмотря на безраздельное владение своей территорией, не чинили ему препятствий в амурных похождениях. Не потому, конечно, что они так уж уважали своего российского собрата, а только лишь из-за явного его преимущества в откормленности, представительности и умении вести кошачьи бои. Так что и здесь Ваське повезло: он, кроме того, что многое повидал за свою жизнь, еще и перепробовал уйму разных кошечек.

На протяжении всего времени стоянки в порту Васька обычно отсутствовал на борту, но не было еще случая, чтобы он опоздал к отходу судна. Каким образом он чувствовал час отхода – никто не мог понять. Но всегда, в самый последний момент, когда, дымя через трубы выхлопными газами, уже гудел главный двигатель, и отдавались швартовы, осунувшийся и ободранный, он под радостные выкрики судовой команды, собравшейся в ожидании своего четвероногого любимца у борта, резво взбегал по трапу, предусмотрительно, по распоряжению самого капитана, приспущенному до самого причала.

Так вот и жил кот Васька, упиваясь своей исключительностью и незаменимостью, пребывая на гребне славы и почета, пока не случилась беда, низвергшая его с вершин благополучия на самый низкий уровень кошачьего существования.

Однажды, в одном из африканских портов боцман Корнеич привел на поводке мохнатого вертлявого шимпанзе, которого обменял у предприимчивых докеров на три пака замороженного кальмара и которого надеялся затем выгодно перепродать в Шотландии, куда планировался переход «Навигатора» для смены экипажа.

Бизнес Корнеича принес ему неплохие барыши, но кто же мог предвидеть последствия этого предприятия для ничего еще не подозревающего, и из последних сил охаживающего африканских кошек, Василия? А последствия были весьма для него плачевными.

Как только Васька оказался на борту, он сразу почуял неладное. Судно не успело еще покинуть внутренний рейд, как непонятный наглый, чем-то отдаленно напоминающий человека, зверь, начал преследовать его и, судя по всему - отнюдь не для того, чтобы восхититься его кошачьими достоинствами… Цели явно были намного более низкими. Этот монстр, вопреки природной логике, узрел в Василии сексуального партнера. Активная педерастия в сочетании с изощренной зоофилией – такой неутешительный диагноз можно было бы поставить мерзкой обезьяне, будь она человеком, но обезьяна не была человеком, что удручало еще более.

Однако, все по - порядку. Не догадывающийся еще о том, насколько драматическими могут оказаться для него результаты общения с этим экзотическим представителем фауны, Васька, комфортно расположившись у люка аварийного выхода из машинного отделения, с аппетитом изголодавшегося портового гуляки уплетал деликатесы от корабельного камбуза. В тот самый момент, когда жертва, забыв об осторожности, наслаждалась вкушением яств, пакостный шимпанзе, подкравшись сзади, схватил опешившего кота цепкой правой лапой за туловище, а левой резко задрал его поджатый в испуге хвост. Красный обезьяний фаллос по длине превосходящий половину Васькиного корпуса, на мгновение сверкнув меж задних его лап, исчез в недрах мохнатого кошачьего тела. В первое мгновение Васька, не успевший еще ничего понять, замер, вытянувшись в струну и сложив вместе чуть согнутые передние лапы, как зайчик, скачущий вокруг новогодней елки. Из пасти его свисала колбасная шкурка, в выпученных глазах застыло недоумение, но через секунду он, ощутив нестерпимую боль, прижал уши и издал несвойственный ему вопль прострелянной навылет волчицы.

Обезьяна, не ожидавшая видимо такого разворота событий, ослабила на мгновение хватку и несчастный кот, воспользовавшись этим послаблением буквально сорвался с... Он, оставляя за собою след из экскрементов, смешанных с кровью, стремглав взлетел по отвесному железному порталу прямо на фонарь кормового топового огня (габаритный огонь судна), где лихорадочно принялся зализывать развороченное проктальное отверстие… Не трудно было понять что переживал Васька в этот момент. «Предатели! - наверняка думал он, - предпочли меня этому омерзительному животному… Мало того, еще и позволили ему надругаться надо мной… И это все это за мои услуги, за мою преданность! Лучше бы я остался в порту!..».

Немногочисленные свидетели этой гадкой сцены насилия отнеслись по-разному к увиденному. Некоторые хохотали до упаду, восклицая сквозь смех: «…Прямо в пукальную вену, гад!…Со-орвали нашему Ваське цел… Потерял девственность, бедолага!..» некоторые, в основном женщины, возмущались: «Он же убьет его!..». Но никто не ожидал продолжения событий.

Между тем, шимпанзе-маньяк, раздосадованный провалом своего гнусного плана и не думал успокаиваться. Он, визуально оценив расстояние от основания портала до топового огня, решил пока не форсировать события, придя к заключению, что жертва никуда не денется и рано или поздно попадет-таки в «лапы правосудия». Присев в выжидательной позе у того места, где по его прикидкам могла пролегать единственная Васькина обратная дорога – не будет же он весь рейс сидеть на мачте – извращенец, казалось, задремал. Но это была всего лишь видимость дремы, рассчитанная на притупление бдительности ускользнувшей жертвы. Охотник за плотскими усладами был начеку.

И Васька, привыкший за долгую корабельную жизнь к тому, что здесь на «Навигаторе» ему ничто не угрожает, купился - таки через пару часов сиденья на мачте на эту коварную уловку. Он осторожно, как бы прощупывая передними лапами свой путь, спустился до уровня обезьяньей головы… Тут бы ему и рвать когти, но любопытство, смешанное с омерзеньем, заставило его посмотреть в глаза своему палачу.

Палач же, улучив подходящий момент, резким движением выбросил длинную лапу в сторону и схватил жертву за холку. «Кинг-Конг жив», - оцепенев от фатального ужаса, успел констатировать Васька.

Далее трагические события повторились по тому же сценарию, что и два часа назад у люка аварийного выхода. И если бы дело было доведено до логического завершения, Васька в лучшем случае остался бы инвалидом, а в худшем – умер.

Но бдительный Корнеич, в нужный момент оказавшись на палубе, вовремя успел вмешаться в процесс. С криком «Ах ты паскудная богомерзкая тварь!» он огрел обезьяну поперек спины попавшимся под руку куском стального троса с такой силой, что той уже было не до плотских утех. Очумевшие звери бросились в разные стороны и долго потом, не появлялись в поле зрения навигаторцев.

Слух об этом происшествии дошел до капитана. Боцман был вызван к нему на ковер и Кинг-Конг, гроза котов до самого окончания рейса был заключен в клетку, на скорую руку, сколоченную из подручного материала, но довольно прочную.

Василий был восстановлен в правах, но, конечно, кардинально изменился от перенесенных моральных и физических унижений. Он стал волочить задние лапы, перестал ловить крыс, начал было избегать общения с людьми – не мог он простить таких издевательств над собою, но, поразмыслив, решил не эмигрировать в ближайшем порту, и уж тем более не бросаться за борт с целью утопления.

После этого скандального происшествия в экипаже «Навигатора» родился афоризм: «На каждого кота всегда найдется своя обезьяна». Этой крылатой фразой моряки часто пользовались, когда подвергались несправедливому наказанию капитана.

Любая, даже самая кровоточащая душевная рана когда-нибудь заживает, зажила постепенно она и у Васьки. Навигаторцы постепенно восстановили доверие своего любимца, но теперь, наученный горьким опытом, он уже не задерживался в портах до самого отхода судна, а слонялся где-нибудь неподалеку, чтобы не дай Бог не прозевать возможного прихода на борт какого-либо нового зверя. Вот и сейчас он, недолго прогулявшись по причалу, возвратился на бак и, с опаской озираясь, подобрался поближе к морякам…

- Ну что, морячок, вот и начался наш первый рейс, - обратился молодой мотрист к своему коллеге, - не так уж тут все и страшно, как рисовалось в воображении…
- Время покажет, - отозвался тот, - но думаю, если кот у них такой откормленный и ленивый, то и нам боятся нечего, - ему все же удалось потрепать кота за ухом.
- Пойдем-ка в машину, хотя бы отыщем свое рабочее место для начала, да и дед, наверное, уже там…

Бак опустел, а Васька грузно запрыгнул на игровой стол и, развалившись прямо на беспорядочно разбросанных доминошных костях, подставил мохнатый рыжий бок неожиданно выглянувшему скупому солнышку…