Потерянный друг

Я лежал в больнице с заболеванием желудочного характера. Едва я только там оказался, как все мои боли и недомогания прошли, и я чувствовал себя в некоторой степени симулянтом, считая, что неправомерно занимаю чужую койку. Моя жизнь в больничных "застенках" протекала на редкость однообразно. Еда, сон, чтение, - вот мои основные занятия, которым я предавался, находясь в больничной палате. Со мной лежал еще один больной пенсионного возраста. Он оказался, так же как и я, химиком. Мы с ним иногда беседовали об общих знакомых. Он любил совершать прогулки, чтобы окончательно не озвереть от унылых больничных распорядков. Я ему составлял компанию. Но эти прогулки не могли собой заполнить всего времени. Дни тянулись уныло и однообразно.
Мы с соседом со страхом и надеждой ждали, когда к нам подселят новых больных (две кровати оставались свободными). В коридоре лежали тяжелые, стонавшие по ночам. Но их почему-то к нам не клали.
Наконец в нашей палате появился третий. Это был щуплый худой мужчина средних лет. Он был какой-то тихий, неуверенный, робко присел на свою кровать, робко осведомился о больничных распорядках. Его определила в больницу та же участковая, что и меня. Но если меня она пробовала лечить в течение десяти дней, правда безуспешно, то в случае Аркадия Борисовича (так звали нового больного) интуиция ей подсказала сразу направить его в больницу, и, как впоследствии выяснилось, она оказалась права.
После первой же еды Аркадию Борисовичу стало плохо, и он лежал бледный на своей кровати, безучастно смотря в потолок. На следующий день его осмотрела заведующая отделением и вызвала хирурга. Хирург подтвердил ее опасения: у Аркадия Борисовича оказалась непроходимость кишечника, и его направили в хирургический корпус. Я вызвался его сопровождать, чтобы узнать номер палаты. Этим вечером к нему должна была приехать жена, и я хотел ей сообщить эту информацию.
Вечером прибежала жена: маленькая женщина, вся растрепанная, как воробушек. Она, едва поняв основное, что я ей хотел сказать, сразу же побежала к мужу.
Была пятница. Через некоторое время я собрался и пошел домой, не испытывая большого желания провести выходные в "застенках". В субботу, собравшись на рынок, я решил навестить своего нового знакомого (благо больница была рядом с рынком). Я вошел в палату. Аркадий Борисович лежал в самом углу палаты. Рядом стояла его жена. Едва она меня увидела, затараторила без остановки. Это были и слова признательности, и опасения за судьбу мужа, и рассказ о происшедшем. Оказывается, в этот же вечер Аркадию Борисовичу была сделана операция, продолжавшаяся 4 часа - с 20 до 24 часов. Конечно, хирурги уже собирались домой, операцию же провели по жизненным показаниям. Бедная Ирина (жена Аркадия Борисовича) до конца операции стояла на лестнице, не помня себя (она мне потом показала этот лестничный пролет).
Аркадий Борисович во все время ее рассказа лежал с закрытыми глазами и слушал. Черты лица его заострились, на щеках выросла черная щетина.
Ирина оказалась на редкость экспансивной женщиной. Когда мы простились с Аркадием Борисовичем и вместе пошли к выходу, она возбужденно все говорила, говорила. Она меня попросила в понедельник навестить Аркадия Борисовича, так как она в этот день придти не могла. Я, разумеется, согласился.
Итак, в воскресенье вечером я опять очутился на своем больничном койко-месте. На этот раз в палате я был один. Моего соседа-химика выписали, а новые больные еще не появились.
В понедельник одного за другим стали подселять соседей, пенсионеров-сердечников. День прошел в хлопотах, в знакомствах, в разговорах. Ближе к вечеру я, как и обещал, собрался к Аркадию Борисовичу.
Едва он меня увидел, как расплылся в улыбке. Он уже мог говорить и слабым голосом стал мне рассказывать, какое впечатление я произвел на него, появившись на следующий день после операции. Побыв у его кровати полчаса, обсудив все, что только можно было, я простился с ним и пошел в свой корпус. Идя обратно, я размышлял о том, как странно знакомятся и сближаются люди. Но хватило ли этого знакомства и сближения в нашем случае, чтобы завязались более тесные отношения, я не знал. Я решил к Аркадию Борисовичу больше не ходить. Я выполнил свой долг, дело пошло на поправку, и я был за него спокоен.
Через неделю меня выписали из больницы. Прошло еще несколько недель. Время от времени я вспоминал об Аркадии Борисовиче, думал, как он там, выписали ли его?
Неожиданно перед Новым годом раздался звонок. В трубке звучал взволнованный знакомый женский голос. Это была Ирина. Она узнала мой телефон через больничный архив и решила поздравить с наступающим Новым годом. Она попросила разрешения придти Аркадию Борисовичу к нам домой, чтобы поздравить лично.
И вот, Аркадий Борисович у меня. Он пополнел, повеселел. Все его недуги сняло как рукой. Осталась еще некоторая осторожность в движениях, в еде, но по сравнению с тем, что было, это уже мелочи.
Я усадил его за стол, предложил чаю. Мы тепло поговорили с ним, вспоминая наши недавние больничные страдания. Через час я его проводил, так и не взяв телефона.
В молодости я при каждом знакомстве брал телефон, про который чаще всего потом не вспоминал. Став взрослее, я поумнел. Зачем брать телефон, если ты им не воспользуешься. Но вот я проводил Аркадия Борисовича. Потекли дни, недели, месяцы. Они мне больше не звонили. Я им не мог позвонить. У меня осталась лишь возможность размышлять: а не потерял ли я человека, который мог бы стать моим другом, но не стал по причине моего малодушия, моей инерции.