ГОД ОГНЕННОЙ СОБАКИ

Николай Немытов
ГОД ОГНЕННОЙ СОБАКИ
(городские зарисовки)

Старый пёс всю свою сознательную жизнь провёл на этой улице. Впрочем, полностью улицу он не знал, зато двести-триста метров от логова влево вправо смело считал своей территорией. Мать сука родила его и ещё пятерых братьев и сестёр в небольшом лазе на изолированных трубах отопления. Тепло, сухо кроме кошек да других собак опасаться не кого. Бомж или беспризорник сюда не лезет, если, конечно, ему не три года.
Однако сучье счастье длилось не долго: кому-то помешал скулёж щенков или дворники для порядка сами решили убрать семейство. Мать долго кидалась на растрёпанную метлу, пока вовсе не разозлившись, в приступе ярости не заметила, как второй благодетель зашёл со спины и сподобил лопатой по лохматой голове. Сучат выгребли в мешок, но наш герой остался.
Чудо? Вовсе нет! От рождения он был самым толстым и ленивым, потому проспал всю баталию, а так как дворники собирал щенят, засунув в дыру руку, на ощупь и на звук, рыжего лохматого не нашли. А, может, потому повезло, что рыжий.
В наших сказках так заведено: спит порой герой на печи, а потом как выскочит – всем тошно становится. Мораль: не буди лихо, пока спит тихо, - тоже между прочим народная.
Проснулся рыжий от голода. Весна, на трубах ещё пока тепло да кишки взялись до гармошки. Мамки нет и тут-то самое время забиться в тёмный уголок, поскулить, глядишь, голодная смерть сама приберёт тебя несчастного, всеми забытого, брошенного сироту. Однако рыжий сделал всё шиворот на выворот на то он герой.
Негодующе ворча, он принялся выбираться туда, где горел яркий свет, где десятки странных квадратных, треугольных, овальных лап без пальцев и когтей сновали туда-сюда, раздражая своей суетливостью. Яркое откуда-то с высоты ослепило, беспощадно резануло по глазам. Щенок было заскулил.
-Ой, какой маленький, - запричитали лапы с острыми носками и пятками на тоненьких палочках, - смотри, Алёша.
Что-то большое притопало на лапах поменьше, присело рядом. К этому времени рыжий пришёл в негодование: яркий свет, шум раздразнили его. Щенок грозно тявкнул, заурчал, тявкнул вновь.
-Ой, голодная собачка, - вновь запричитали лапы на палочках. Тут-то произошло первое чудо в жизни пса: откуда-то сверху свалился кусок пирожка с мясом.
Вскоре рыжий сообразил, что если задорно тявкать, вилять хвостом, странные лапы бросают сверху всякую съестную всячину. И даже можно не бояться взрослых собак! Когда он ел, лапы отгоняли остальных прочь.
Так побираясь и шляясь туда-сюда за прохожими, рыжий научился переходить улицу на красный свет. Уже довольно повзрослев, он сам переходил улицу, удивляя людей своей сообразительностью.
Если бы вас водили по перекрёстку взад-вперёд, махая перед носом лакомым кусочком, вы бы сами легко научились правилам дорожного движения. А у пса, тем более, была знаменитая на весь мир родственница в научных кругах – Собака Павлова, жизнь которой протекала приблизительно в том же русле.
Рыжий давно вырос, достиг своей пёсьей зрелости. От матери он унаследовал кривые короткие лапки, от отца – повышенную лохматость, а от какого-то пра-пра-деда медный цвет шерсти. И когда я вижу его на краю тротуара, сколько достоинства в его осанке!
Пёс сидит на своей лохматой заднице, передние лапы пятка к пятке, как в классическом балете, невозмутимая морда устремлена вперёд. Шерсть линяет, лезет светлыми клочьями, выгоревшими на солнце, но это не беда. Новая вычищена и блестит, на ней нет «сосулек» как у обычных дворняжек. Да-а, ему бы ещё вересковую трубку! Он-то вам порассказал бы, как гонял помойных котов – деловых тварей, надменно взирающих на него с высоты мусорного бака, как отбирал у ворон объедки, как однажды спёр у дворников закусь – грамм триста колбасы с чёрным хлебом.
А дворники-то были те же самые, радетели порядка! Вы думаете, он мстил? Куда там! Он же спал и не понял, куда все делись. Просто судьба она тоже не дура, иногда наводит справедливость, особенно если ты не ныл, терпел и жил на полную катушку.
И вот он сидит весь такой талантливый. Наверняка знает, что я за ним наблюдаю – ухо чуть подрагивает в мою сторону. Рыжий не боится, он просто волнуется, как артист перед выходом на сцену. Пёс знает, как восхищаются прохожие, когда он идёт по «зебре» мимо ревущих машин, сдерживаемых красным светом.
Наконец, мы переходим улица. Пёс идёт не спеша – есть время, чего у нас у людей нет и в помине. Идёт балетным шагом, чувствуя затылком моё внимание, и на той стороне не останавливается. Уходит, оставляя меня созерцать его драное линялое галифе. Полная реализация своего таланта, самодостаточная личность, прекрасная интуиция.
Меня толкнули в бок. Опять иномарка раздражённо верещит на вереницу маршруток, швартующихся к остановке. Выбрось любого из нас из этой круговерти – одичаем, озвереем, а если нас будет несколько – загрызём друг друга. И все реалити-шоу на островах просто телезабава.
«Живём, как собаки», - говорит кто-то в толпящейся суматохе. Но все ли собаки звери?