Наше счастливое советское детство

Она: Я не понимаю, почему в пионерском лагере во времена моего детства не было горячей воды? Ну ладно, зубы почистить, можно и холодной, но ведь девочкам мыться надо ежедневно! А нас в баню водили раз в десять дней. Зато, устроили экскурсию на военный аэродром, показывали, откуда там десантники в самолете выпрыгивают. А мне все равно, откуда они там выпрыгивают, если у меня голова чешется, лучше бы лишний раз в баню сводили!
Я: Это Вас к армии готовили.
Она: По ночам нас не выпускали в туалет, потому что он находился далеко, и нам приходилось ходить по нужде в ведро.
Я: Это называется – параша. Вас готовили, похоже, еще и к тюрьме.
Она: А дежурные из числа детей, должны были каждое утро эти ведра выносить, просто ужас какой-то. А то еще мальчишки нарочно ведро на пол перевернут. Кошмар! Тумбочки проверяли, нельзя было, чтобы, чтобы в них лежала еда. А у меня там как раз были кукурузные хлопья, такими вкусными их тогда делали!
Я: Я помню. Еще лимонад был вкуснейший.
Она: Запрещали к чемоданам своим подходить, они хранились в отдельной комнате, просто пиздец какой-то!
Я: С чемоданами это и сейчас так в детских лагерях, а в тумбочках нельзя хранить еду, чтобы не было пищевого отравления, все правильно. Свобода – это осознанная необходимость, всего лишь, ничего личного. А несвобода – обходимость неосознанная, разницы почти никакой, а может и наоборот, кстати, то есть свобода – это обходимость, а несвобода – необходимость. Да, так гораздо больше похоже на истину! Минусу нужен плюс, а иню – янь, для того, дабы в одном месте воцарилась свобода, в другом должна властвовать тирания. Чтобы в Амстердаме стал возможен фестиваль гомосексуалистов, в детском лагере на Валдайском озере должны шманать тумбочки и пИсать в ведро по ночам. Так устроен этот мир, так это работает.
Она: А я была необщительным ребенком, и вся эта тема пионерской дружбы и прочего пионерского бреда мне, вообще была никак, и я с горя записалась в кружок выжигания по дереву. Мне очень нравился запах горелой древесины. Нам всем дали по куску фанеры и велели выжигать встающее солнце и надпись «Миру – мир!». А меня вообще не вставляла этот дурацкая картинка со свастикоподобным солнцем и я, вместо этого, изобразила собаку. Меня долго ругали потом за собаку, а я отвечала: нравится и все! Был там еще кружок радиолюбителей с настоящей радиостанцией, потому что лагерь был от завода делающего военные самолеты, и все в нем было такое слегка военное и радиотехническое.
Я: А в моей школе был целый цех токарных станков, наша школа была подшефной у одного известного тракторного (танкового) завода и мы на уроках труда вытачивали разные детали. Но, правда, я боялся станков, и если пробовал что-нибудь выточить, то у меня всегда ломался резец с громким скрежещущим звуком и казалось, что осколки летят прямо в глаза. А еще, там надо было использовать такой тяжелый т-образный ключ для закрепления детали, и я часто забывал его вынуть из барабана и потом при включении станка этот ключ летел как снаряд и очень странно, что я никого не убил или не покалечил этим ключом. Девочки обязаны были приходить на уроки труда в косынках, потому что длинные волосы могли намотаться на вал и сняться с головы вместе со скальпом. У одной девочки едва так не случилось, она пришла на урок без косынки и волосы попали на вал. Но ей повезло, рядом с ней оказался сообразительный одноклассник. Он моментально выключил станок, но это бы не помогло, потому что у вала была сильная инерция движения, поэтому он еще раз включил станок, чтобы вал закрутился, но уже в другую сторону и тогда уж выключил окончательно. От всех этих включений-выключений волосы сильно перепутались и намотались на вал, так что их невозможно стало освободить. А у девочки этой были очень красивые длинные волосы, и она категорически отказывалась их срезать.
Так она просидела несколько часов у станка прижатая щекой к валу, пока ни приехали ее родители и не уговорили обрезать волосы.
Она: А нас водили на экскурсию на лесопилку и там сразу сказали, чтобы мы не совали свои пальцы куда не следует. Мы встали на том конце конвейера, где выходили готовые деревянные детали и, вдруг, среди деталей появился отрезанный человеческий палец. Это был палец одного из учителей.
Я: Хорошо, что не детский, за детский с учителей спрос больше.
Она: А в другой раз нас водили на другое предприятие, и там был пресс. И тоже, предупредили, чтобы никто никуда пальцы не совал. А у нас в классе был один татарин – Марат и он, конечно, сразу сунул. Это потому что запретили совать, если бы не запрещали, то он и не стал бы так делать.
Я: Надо было, наоборот сказать: суйте везде пальцы, тогда бы они не стали их никуда совать. Это называется психология детского поведения.
Она: А он как раз на гитаре учился играть.
Я: А на какой руке был палец?
Она: Кажется на правой.
Я: Ну это фигня, без одного пальца на правой руке можно легко на гитаре играть, вот если бы на левой - другое дело! Хотя есть люди, вообще без рук на гитаре играют, как тот чувак из Никарагуа, которого родители в США увезли, забыл его имя. А пальцы – это дело такое, редко кто из людей доживает до конца со всеми десятью целыми пальцами. Пальцы – расходный материал и нечего их жалеть, да, к тому же на ногах имеется десять запасных – сейчас нейрохирургм приспособились пришивать пальцы с ног на руки, если нужно. Признанный виртуоз электрогитары Джимми Хендрикс, вообще, играл, в основном, пальцами одной рукой, а другой совершал загадочные круговые движения над головой. Он как бы давал понять своим слушателям: музыка должна идти из души, а не из электрического провода. Ему хотелось избавиться от любых посредников между душой и звуком, будь то пальцы, руки или другие сложно устроенные части тела. На концертах он пытался играть зубами, языком и носом, а в конце часто сжигал свою гитару, что должно было доказать - с помощью легких (и не очень легких) наркотиков, гитарист способен обойтись на концерте вовсе без инструмента. Его похоронили на территории зоопарка, другой земли для музыканта с такой скверной репутацией в штате Вашингтон не нашлось. А наш лучший в городе джазовый скрипач, имеет на левой руке всего лишь три неповрежденных пальца, причем один из них большой. Фаланги двух других пальцев ему отрезало на лесопилке, как и вашему учителю, а еще один палец ему отгрызла бродячая собака на улице, он ее вздумал дразнить спьяну.
Она: Похоже у вашего скрипача на левой руке было шесть пальцев.
Я: С чего это ты так решила? Впрочем, с шестью пальцами на руке, гораздо удобнее было бы управляться с любыми предметами, а не только со скрипкой.
Она: В нашем доме жила очень странная парочка – мама с сыном. Сына звали Лешка-дурачок, а маму Дуся. Они оба были шизанутые психи. Все дети нашего двора подглядывали за их жизнью, потому что они жили на первом этаже без занавесок. Потолок в их квартире был голубого цвета, а стены зеленого. Еще, они увлекались какой-то мрачной сектантской религией, за что их все ненавидели еще сильнее. Мы забрасывали им в окно дохлых голубей, а наш сосед Сашка, который потом умер от героина в 90-х годах, нашел где-то дохлую кошку, вырезал у нее ножом глаз и тоже бросил им в окно в спичечном коробке. В конце концов, Лешка-дурачок повесился в ванной, а мать не стала его вынимать из петли, и никому ничего не сказала. Моя подруга Люська жила в соседней с ними квартире и стала замечать, что из розетки пованивает тухлятиной. Она сказала об этом родителям, но те только отмахнулись. Позже это дело все же открылось, приехала милиция, и вызвали труповозку. Конечно, мы дети, не могли пропустить такого события, и целый день ждали машину. Наконец она приехала, мрачного вида мужики вытащили Лешку на носилках покрытых брезентом и понесли через двор. Наше терпение было вознаграждено, когда из под покрывала вывалилась безжизненная синяя рука. Потом, в пионерском лагере я блистала этой историей, ведь она была не выдуманной, а всамделишной.
Я: Голубой цвет потолка в их комнате символизировал небо, а зеленый – листву деревьев. Похоже на то, что их квартира была Храмом Жизни. А в ваших проделках я замечаю оккультный символизм – все эти кошачьи глаза и библейские мертвые птицы.
Она: Сашка очень долго умирал от наркотиков, должно быть у него было чрезвычайно крепкое здоровье. Уже все члены его банды умерли (все до одного мои одноклассники), уже он потратил последние деньги, продал машину и все что можно было продать, но он еще жил. Целыми днями он сидел на скамейке в нашем дворе грелся на тусклом весеннем солнышке и с кривой улыбкой разглядывал проходивших соседей. Раньше они боялись его, но теперь лишь испытывали стеснение и раздражение от его просьб дать взаймы денег, и поэтому старались проскочить мимо него побыстрее или обойти стороной. Даже сашкина мать с нетерпением ожидала его смерти, как избавления от того ада в который он превратил их жизни. Он умер от передозировки и те двое с которыми он вместе кололся с перепугу бросили его на пол своей «девятки», вывезли за город и бросили на обочине дороги как дохлую собаку.
--------
А еще мы любили купаться. В нашей речке, вообще-то, купаться было нельзя, но мы ходили туда всем классом. Это, место, само по себе было нехорошим, туда и добраться было трудно. Сначала нужно было перейти дорогу со смертельно опасным движением, а потом еще идти по железнодорожным рельсам и через железнодорожный мост (некоторые мальчишки из озорства переходили его по перилам). Затем, вдоль реки заросшей тростником, где всегда отдыхали разные бывшие зэки, нормальные-то люди в это время работали. Там недалеко был магазин, в котором продавали бормотуху и пиво, и вот все это зэчьё туда ходило пить и трахаться с местными поблядушками, так что нам иногда приходилось обходить валяющиеся прямо на земле парочки. Наконец, мы добирались до своего заветного места и забирались в воду по самую шею, прямо под табличкой «Купаться запрещено». И чем дольше мы сидели в воде, тем сильнее в кожу въедался коричнево-красный мазут, который можно было отмыть только дома - мочалкой и хозяйственным мылом. И вот, однажды, мы накупались вдоволь и собрались уже домой, как вдруг обнаружили, что одного мальчика не хватает. Его звали Димка, он был такой худенький, невысокого роста, с больным сердцем. Мы сразу догадались, что он утонул, стали нырять и искать под водой, но его уже унесло течением, а там ведь еще и водовороты имелись, забыла сказать. Тогда мы побежали к спасателям за два километра, а спасатели все были пьяные, конечно. В общем, нашли его только через два дня. Мы всем классом пришли на похороны. Димка лежал в гробу в школьной форме, может даже в пионерском галстуке. А мы были тогда глупые и как-то очень легко отнеслись к его смерти, много смеялись на похоронах, затеяли кидаться виноградом на поминках. Один только был у нас парень постарше и поумнее, он глубоко вздохнул и сказал: «Жалко Димку, вот он умер и так никого и не трахнул!». И в тот же вечер Марат, которому отрезало палец, соблазнил Димкину девушку, (как бы вдову), и потом еще несколько лет с ней встречался, но так и не женился, потому что она не была татаркой, а через несколько лет его убили в Афганистане, ах нет, кажется не в Афганистане, а в Чечне».
Я: Безусловно, это очень любопытная притча, но я пока не готов к ее толкованию. С одной стороны, история эта укладывается в привычную схему религиозного представления о невинном агнце жертвенного искупления и о воздаянии, в форме божественной мести. Но с другой стороны, Марата ведь убили на войне, а такая смерть угодна Богу в качестве акта патриотизма и любви к Родине. Вот если бы было наоборот: Димка погиб в Чечне, а потом Марат, соблазнивший его девушку, утонул в реке, тогда бы все сходилось, а так – нет.
Неясно, также, какова роль этой безымянной девушки, у которой первый жених утонул, а второй погиб в горячей точке. Невольно возникает соблазн продолжить этот грустный ряд классических русских смертей, например, так: третий жених разбился на мопеде, четвертый – подавился салатом оливье на Новый Год, пятый заснул пьяным в сугробе и замерз, шестой вышел из дома за хлебом, но по дороге в магазин его пристрелили милиционеры, а седьмого прокурор несправедливо засудил и отправил в тюрьму на десять лет, хотя может и справедливо, но это без разницы, потому что справедливость – понятие не юридическое, а нравственное и религиозное. А чем же девушка виновата, что у нее нет, и никогда не будет мужа?
Она: Вот ты тут сказал про салат оливье, а я вспомнила, что в его рецепт обязательно входила вареная колбаса. И вот, что мне подумалось: в системе ценностей советского человека колбаса играла очень важную роль. В своем первоначальном виде она представляла собой кишку наполненную мясной требухой, но затем произошла перверсия, смысл колбасы растворился в тумане смысловых подмен и стал, скорее, сакральным символом означающим благополучие дома и богатство обеденного стола, а, следовательно – общую успешность жизни. Не случайно колбаса употреблялась в известных речевых оборотах: «Ездить в Москву за колбасой» (т.е. на самом деле за любыми продуктами) или «Уехали ради колбасы» (об эмигрантах).
Я: Платон, что-то на эту тему писал – про мир идей и про мир вещей. Нам в голову внедрили идею «колбасы» и подменили ею настоящую колбасу. За свои деньги мы покупаем идею, фетиш, бренд, а не мясной продукт. В самом деле: в современной колбасе вместо мяса - соевый белок, а вместо кишки - пластиковая упаковка. На животноводческой ферме быку-осеменителю предлагают под видом настоящей коровы ее чучело и бык трахает чучело, так же и мы, не замечаем разницы между колбасой и чучелом колбасы, только трахают уже нас, вернее – наш мозг. Кроме того, колбаса является явным фаллическим символом, а это отсылает нас к дохристианским языческим верованиям, либо к трудам дедушки Фрейда. Наша любовь к колбасе становится непреодолимой, ибо что мы против фаллоса?
Она: А помнишь, каждый год показывали сериал про Штирлица? И все смотрели снова и снова, все эти девять, кажется, серий, и улицы становились пусты как будто в город пришла чума. Я тогда была маленькой девочкой и совершенно ничего не понимала в интриге фильма, но все равно таращила в телевизор свои глазенки, потому что я в то время любила изображать из себя умную, развитую не по годам девочку.
Я: Актер Тихонов, игравший Штирлица, после выхода фильма стал кумиром всех женщин СССР, возможно, даже переплюнув в этом отношении Муслима Магомаева. В фильме он изображал человека эмоционально холодного, сдержанного, если не сказать – тормозного, и благородного как Д’Артаньян. Всем тогда показалось, что Тихонов – великолепный актер и от него стоит ожидать множества новых интересных ролей в кино, но он снялся еще в нескольких фильмах отнюдь не ставших такими популярными, и везде он играл такого же сдержанного и эмоционально холодного болвана. Выяснилось, что другой характер актер сыграть не в состоянии. Конечно, ему бы идеально подошла роль в фильме повествующем о земном пути Сиддхартха Гаутама, но смешно было бы рассчитывать на то что в СССР станут снимать картину на такую тему.
Она: Почему многие люди так тоскуют по тому времени и желают его возвращения, ведь от одного телевидения можно было с ума сойти?
Я: Эти люди помнят, что в СССР ты был застрахован от голодной смерти и от сомнений. Для них это самые важные жизненные приоритеты. А телевидение, ну что же, они соглашались любить такое телевидение в нагрузку к вышеназванному. Они бы и не на то еще согласились, но и на что-нибудь похуже. Понимаешь, материя первична, сначала хлеб, потом телевидение. Главное – стабильность, такой же взгляд на вещи остался у людей и сейчас. А кроме того, эта власть давала людям квартиры! Такому государству которое раздает недвижимость, граждане готовы простить все: и хуевое телевидение, и старого маразматика генсека, и шестую статью конституции и все что угодно. Надо было бы, они бы даже согласились на лбу сделать татуировку "раб СССР". Но надо заметить, что на самом деле квартиры оставались в собственности государства. Они всего лишь выдавались гражданам в бессрочную аренду на условии прописки. Прописка - это было такое хитрое советское изобретение, с одной стороны - суррогат права на собственность, с другой - средство учета и контроля за гражданином. Лишение прописки превращало человека в "нелицо" пользуясь терминологией Оруэлла, а по-нашему - в "бомжа". Вообще, странно, как власть не додумалась до того, чтобы проводить регулярную перерегистрацию граждан по месту прописки (например, каждые два года), автоматически отсеивая всякий несознательный элемент и превращая его в бомж-команду.
Она: Представляю, какие очереди были бы в паспортный стол за такой перерегистрацией!
Я: Очереди были привычны советскому человеку и в чем-то даже приятны. Там можно было восполнить дефицит общения, почувствовать локоть соседа, назначить свидание симпатичной соочеридице, да много чего. В очереди проявлялась общинность и соборность русского народа, поэтому, на самом деле он любил очередь и сейчас тоскует по советской власти именно из этой латентной привязанности к общинности и коллективизму. А духовность проявлялась в распитии водки на кухне и беседах о высоком. Это в дореволюционные времена духовность несли в себе разные отдельные личности, вроде Толстого, Достоевского и Чехова. Но такие писатели стали невозможны при советской власти, ибо являлись закоренелыми и заскорузлыми индивидуалистами, а таких советская власть не любила и убивала либо свинцом, либо забвением. Последним крупным писателем подобного рода был Довлатов, после него духовность окончательно ушла из литературы в пьяные кухонные беседы. А писательское ремесло превратилась в разновидность шоу-бизнеса.
Она: Помню, когда я работала в сбербанке, то там разделили очередь пенсионеров по буквам алфавита, сначала получали пенсию фамилии на букву «А», потом на букву «Б» и так далее. Обычно очередь в любое место делилась по какому-нибудь значительному признаку, вроде гендерного или полового. Но тут деление на кланы и касты произошло совершенно нелепым и бессмысленным образом. Смешно было наблюдать как из очереди на букву «Д» выпихивали «Е-шника», и с каким высокомерным сочувствием наблюдали все присутствующие за носителем редкой фамилии на «Я».
Но я не об этом хотела рассказать. В нашем сбербанке всех в обязательном порядке лишали премии если в жалобной книге появлялась хоть какая-нибудь запись. Поэтому мы под любым предлогом пытались не давать книгу, если ее требовал клиент. С обычными клиентами часто удавалось договориться и без записи в книгу, но была у нас одна неадекватная посетительница и с ней никак было невозможно договорится. Из-за своих расстроенных нервов, она постоянно считала себя обиженной и обманутой и каждый раз требовала жалобную книгу. И мы в очередной раз оставались без премии. Эта женщина раньше работала в УВД и там ее изнасиловали пьяные менты, отчего она и спятила. У нее еще от этого изнасилования родился ребенок анацефал. Как бывшему работнику органов ей присвоили звание «Ветеран Труда» и большую пенсию. В конце концов, мы придумали давать ей фальшивую книгу жалоб, она все равно ничего уже не соображала и не заметила подмены, а мы снова стали получать премию.
--------
Еще я любила смотреть передачу «Утренняя почта». Ее вел Игорь Николаев, или нет, не Игорь, а Юрий.
Я: Да, Игорь Николаев это такой певец с бисмарковскими усами, любитель заимствования креативных музыкальных решений и молоденьких украинских дивчин, а «Утреннюю почту» вел Юрий Николаев, прославившийся тем, что вышел однажды в эфир пьяный в говно. Он стал читать программу передач на следующий день (чего никогда до тех пор не делал) и язык к него совсем не ворочался. Я думаю, ситуация там была такая: Юрий начал бухать на рабочем месте еще с утра, и к вечеру был как зюзя. А тут, на беду, пришло начальство и его «спалило». А он вместо того, чтобы смиренно признать свою вину, начал спорить, что вовсе он и не пьяный, и вполне готов к работе. Ну, начальство и предложило ему прочитать текст на камеру. Это была провокация, после такого чтения, ничего не оставалось, как уволить Николава, несмотря на всеобщую к нему любовь зрителей. Снова появился на телевидение он уже спустя несколько лет и был уже совсем не тот плэйбой, что раньше. Видно было, что жизнь его слегка помяла.
Она: По выходным шли прикольные передачи «Музыкальный киоск» и «Здоровье». Одну из них вела, вроде, Элеонора Белянчикова, не помню только которую. А еще были дикторы Игорь Кирилов и Анна Шилова.
Я: Игорь Кирилов прославился тем, что в дни путча ГКЧП, с таинственным и значительным видом произнес в эфире: «Оттепель закончилась, наступили крещенские морозы!». Это была, вроде как, акция гражданского неповиновения, звездный час его жизни. У всякого человека в жизни бывает вершина, один изобретает периодическую таблицу химических элементов во сне, другой чертеж ракеты, необходимой для отправки миллионов воскрешенных от смерти людей на Марс, а у Кирилова вершина была такой. Сказав эту фразу, он сделал паузу, будто бы прислушиваясь – не бежит ли в студию штатный телевизионный кэгэбэшник, чтобы пристрелить его тут же на месте? Но никто не прибежал и, вообще, кажется, ему эта выходка сошла с рук. Представляю, как сразу по окончании передачи его окружили сердобольные коллеги, отпаивали водкой и упрекали в легкомыслии, а он клацал зубами о край стакана, бодрился и заявлял, что всего лишь выполнил свой гражданский долг.
Она: А помнишь тетю Валю из «В гостях у сказки»?
Я: Да, с ней тоже была связана удивительная история. В СССР люди придавали большое внимание сплетням, ибо, иногда только из них можно было получить правдивую информацию. И поэтому, все сразу поверили в слух о том, что тетя Валя – шпион ЦРУ. Никому не пришла в голову простая мысль, что вербовать в агенты диктора телевидения - очень странный выбор, она же не секретарь партийного босса, не сотрудник секретного отдела и даже не крупный ученый. Тетя Валя очень близко к сердцу приняла это происшествие. Ну конечно, от нее сразу отвернулись все друзья, с работы тоже, вроде, выперли, и она хотела уже идти к Брежневу, чтобы оправдаться, другого выхода не было, как вдруг все решилось само собой, приехала партийная комиссия, взвесила все факты и объективные обстоятельства и реабилитировала тетю Валю по всем пунктам.
А еще была передача, в которой тетя Валя, рассказывала про тяжелую жизнь какой-нибудь колхозницы, и про ее запутанные личные обстоятельства и нелегкую судьбу с такими трагическими интонациями в голосе, что весь зал и даже вся телевизионная аудитория сидела уткнувши морды в ладони и ревела белугой. В конце передачи у этой колхозницы чудом отыскивался брат, которого уже все давно похоронили еще до войны, а он - жив-здоров, слегка побитый молью механизатор такого же колхоза, но с другого конца страны. Колхозница осторожно лобызалась с вновь обретенным братом, а публика снова рыдала, на этот раз – слезами катарсиса. Так прошла первая передача, вторая, третья, и каждый раз ведущая доводила зрителей до экстаза своим звенящим, трагическим голосом. Но с каждым разом, количество рыдающих постепенно снижалось, пока их не осталось вовсе, и передача сама-собой сошла на нет, а много позже, ее возродили под именем «Ищи меня», или как-то похоже.
Она: Это замечательная добрая передача и она выполняет важную воспитательную и социальную роль, но почему-то когда я ее смотрю, на меня часто нападает дикий смех, который невозможно остановить ничем кроме переключения телевизора на другой канал.