Про крестоносцев. Хаттинская битва.

Султан повелел отомстить. Смерть сестры требовала расплаты. Не одно родство, но монаршая власть. Царедворцы должны были внять и убояться. Вскоре большим несчастьям предстояло совершиться в стране Галилейской.
Саладин двинулся к Тиверии во главе пятидесятитысячного войска. 2 июля 1187 он взял ее за исключением цитадели.
Вскоре в Иерусалим пришла весть, что мусульмане осаждают крепость, в которой нашла убежище жена графа Триполийского. Лучшего приглашения на битву для христианских рыцарей посылать и не потребовалось. На это, собственно, и рассчитывал Саладин.

Получив известие, король Иерусалимский Ги Лузиньян тотчас же созвал Совет. Первым слово взял Гуго Тивериадский, старший из пасынков графа и стал слезно умолять прийти на помощь матери. Вступили бароны. Говорили долго. Сеньор Заиорданский Рене де Шатильон – самый пылкий – призвал немедленно отправиться освобождать сестру королевы.
Когда все вожди высказались, поднялся сам Раймунд граф Триполийский. Предусмотрительный и мудрый.
– Моя семья не стоит королевства! – сказал он. – Тиверия принадлежит мне, так же как моя жена и мое состояние. И никто не потеряет столько, сколько я, если замок будет утрачен. Если они захватят мою жену, моих людей и мое добро и разрушат мой город, я возвращу это, когда смогу, и отстрою свой дом, когда смогу, ибо предпочитаю видеть разрушенным один мой дом, чем погибшей – всю Землю. – Граф возвысил голос. – Забудем о Тиверии в эту минуту и остановимся в Сефури. Здесь близка вода и нет недостатка в продовольствии. Гибельное неблагоразумие – завести войско в бесплодные пустоши Торанской равнины. Обречь на голод, жажду и солнечный зной… Смею предположить, – продолжил оратор. – Что после взятия Тиверии неприятель двинется навстречу нашему войску. Он потеряет много людей, проходя по пустыне. Мы встретим его здесь. Во всеоружии. И победим. Именем Господа нашего.
Бароны и король позволили себя растрогать такой самоотверженностью. Раздался гул одобрения. Но нет.
– Саладин сейчас просто уйдет, – выкрикнул Рене де Шатильон. – А когда он появится вновь и в большей силе, нам уже не удастся собрать войско, способное дать достойный отпор. Мы уже проиграли войну!
Встал Жерар де Ридефор – Великий Магистр Ордена Тамплиеров.
– Я вижу волчью шкуру, — усмехнулся он
Одернул мантию. Заговорил, уперев взгляд в графа Раймунда. Резко. Враждебно. Мстительно.
– Вы молвите как человек, который хочет удрать. Вы слишком любите свою благочестивую голову, которую Вы так хотели бы сохранить. – Магистр сделал паузу. Обвел Совет тяжелым взглядом. – В кой веки воинство христово пряталось от мусульман? С кем говорю я? Или не бесчестие — бросить в беде захваченный неприятелем город, находящийся совсем рядом? Животворящий Крест Господа нашего поведет войско! Мы нападем там, где Саладин меньше всего ожидает нас. У озера Генисаретского. – Еще одна эффектная пауза. – Тамплиеры готовы сбросить свои белые плащи, продать и заложить все, что у них есть, чтоб только отомстить за смерть своих братьев.
Жерар глянул в сторону короля.
– Сир, верите ли Вы этому предателю, который дал Вам подобный совет? Он дал его, чтобы Вас опозорить. Ибо великий стыд и великие упреки падут на Вас, если Вы позволите в шести лье от себя захватить город.
Ги Лузиньян согласился. После стычки у Крессонсого источника он позабыл прежние распри. Магистр умел убеждать.
Был отдан приказ выступать. Поход за смертью начался...

Отряды христиан стекались к лагерю в Сефурийской равнине. В поход собрались все могущие владеть оружием. Гарнизоны были выведены из крепостей королевства, и в городах остались только женщины и дети.
Тем не менее, численность войска латинян уступала мусульманам почти в два раза. К шести тысячам конных воинов присоединилось до двадцати тысяч пехотинцев – пестрая мешанина из ветеранов прежних кампаний и вновь прибывших на Восток пилигримов.
После того, как христиане выступили из лагеря, несколько рыцарей, имеющих опыт службы в исламских гарнизонах, предложили королю Ги предпринять внезапную атаку позиций Саладина. Но их предложение было отвергнуто, и армия начала свой марш под палящим солнцем.
Латиняне двинулись тремя колоннами. Граф Триполийский со своим отрядом составлял авангард. Король Иерусалимский возглавлял центр, в котором находилась Рака из золота и хрусталя с Древом Креста Господня под охраной самых доблестных рыцарей. И все же…
Опасливый патриарх Ираклий, чьим долгом было не¬сти реликвию перед войском, сказался больным. Передоверил священную миссию епископам Птолемеи и Акры. И оттого множество мрачных предчувствий повисло над воинами Ги Лузиньяна.
Следом двигался Балеан Ибелинский с отрядами рыцарей монашеских орденов и конных сержантов. Рекруты-туркополы должны были прикрывать арьергард от атак вражеской кавалерии.
Сохранить поход в тайне не удалось.
Напасти обрушились на латинян с самого утра из луков мусульманской конницы. Сарацинские всадники бросались на крестоносцев как рой пчел на неповоротливого медведя. Летучие отряды наскакивали и отступали. Вполне разумная тактика: нападай то на голову, то на хвост колонны, и ты либо расколешь строй, либо замедлишь продвижение всего войска.
Пройдя с утра и до трех часов пополудни не более пяти лье, пехота вымоталась совершенно. Отряды туркополов были рассеяны. Вынужденные отбивать постоянные наскоки вражеской кавалерии рыцари военных орденов послали к королю сказать, что «их кони более не могут идти дальше», что означало требование остановиться.
Был канун св. Мартина Кипящего, и край изнывал под знойным небом. Солнце стояло высоко, и фляги были почти пусты.
Христиане подошли к селению Марескальция, в двух лье от Тиверии. Два утеса поднимались над низким плато, где был некогда откопан Хаттинский колодец. Франки, пришедшие в войско из ближних крепостей, говорили, что не знают ничего о другой воде в здешних местах. До Генисаретского озера оставалось еще полдня пути. Чтобы добраться до его берега, нужно было пройти через тесные проходы, скалистые местности и армию Саладина.
Крестоносцы двигались вперед гонимые главным желанием – пить.
Но воды не было.
Колодец у Хаттинских столбов оказался разрушен.
Прежде здесь был источник, стекавший в округлый пруд, обнесенный стеной из тесанного камня. Теперь в стене были выбиты бреши и прорыты канавы для стока воды.
Тонкая струйка, сочившаяся из скалы, бежала по илистой жиже, растекаясь в грязную лужу перед раздувшейся тушей убитой овцы. Невыносимый смрад наполнял все окрестности.
Великий Магистр Ордена Тамплиеров оглядел развалины. Ил в канавах был еще влажен. Это говорило о том, что стену разрушили накануне. С другой стороны, овца сдохла не менее трех дней назад. То есть кто-то специально притащил сюда эту тушу, чтобы поиздеваться над христианами.
Пока Великий Магистр оценивал ситуацию, вернулись разведчики с севера, запада и востока.
Крестоносцы услышали новость, которую уже знали: Сарацины. Везде. Они ждут.
Король Ги Лузиньян поднял голову. Переспросил:
– Кто ждет?
– Сарацины!
Услышав это граф Трипольский соскочил с лошади.
– Господи Боже! Засада! Мы все покойники!
Великий Магистр подъехал к графу, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить его. Вместо этого он сильно толкнул того в спину. Граф взмахнул руками и упал в вонючую грязь.
– Замолчи, предатель, – прорычал Жерар, убедившись, что тот нахлебался илистой жижи. И обернулся к королю:
– Мой государь, Ваши приказания?
– Приказания? – Ги непонимающе посмотрел на храмовника. – Да, приказания. Пусть кто-нибудь разобьет мой шатер…

Граф Раймунд предпочел не заметить выходку бывшего вассала. Его авангард двинулся к холмам, которые сарацины уже считали своими. Христианская пехота, выстроившись клином, отбросила противника и поспешила занять возвышенности.
Присланный графом гонец передал королю, чтобы тот двинулся через селение, не останавливаясь, вплоть до Генисаретского озера. Ги Лузиньян, казалось, вернул себе присутствие духа. Он отвечал, что будет следовать за авангардом.
Все спутала новая атака сарацин. Саладин послал свой левый фланг, под командой Гёкбёри в центр христианского войска. Магометанской кавалерией командовал сам Афдал, сын Саладина.
Арьергард пришел в смятение. Храмовники и иоанниты едва сдержали натиск нападавших. Тамплиеры контратаковали одновременно с авангардом графа Раймунда, направившим свой отряд против Таки ал Дина и правового фланга мусульман, заблокировавшего продвижение вперед.
Король, не зная, что делать, остановил ратников.
– Увы! Увы! – повторил он слова графа. – Все кончено, мы все погибли, и королевство потеряно!

Войско латинян встало, закрепившись на рогах Хиттина. Сарацины откатились к своим палаткам. Вражеские атаки на время оставили христиан. Атаки, но не жажда.
К вечеру даже самые гордые из тамплиеров выстраивались в очередь, чтобы, упав на колени, погрузить лицо в затхлую жижу. Туда, где еще недавно лежала дохлая овца.
Лошадей не поили вовсе.
Жерар де Ридефор знал, что это ошибка: лошади были их спасением. Для христианского рыцаря сражаться означало биться в седле; орудовать пикой; превзойти врага умением править конем. Бросить умирать лошадей означало признать поражение. Пешему в пустыне спасения нет.
Поддерживать боевой дух ратников становилось задачей почти невозможной.
В первую же ночь сон армии у Хиттинского колодца был прерван доносившимся отовсюду бормотанием. Войско мусульман творило молитву. В сумерках выкрики муэдзина придавали ритм монотонному рокоту лагеря.
Некоторые воины христиан, завороженные этими звуками и обезумев от жажды, оседлали коней и поскакали через пересохшее плато к невысоким овражистым холмам, окружавшим Генисаретское озеро.
По лагерю пронеслась молва, что они собираются пробраться оврагами, привязать лошадей на виду у сарацин, добраться до воды, вдоволь напиться, наполнить фляги и вернуться тем же путем.
Больше их никто не видел.
Жерар мог только предположить, что их схватили и обезглавили на месте. Таков был приказ Саладина – во всяком случае, относительно рыцарей орденских братств.

Ночь не принесла ни отдыха, ни облегчения. Главной бедой стало отсутствие воды. Тогда как мусульмане не нуждались ни в чем – воду им доставляли из озера на верблюдах, а те, кто побогаче, могли позволить себе отведать даже шербета, охлажденного снегом с горы Гермон.
В лагере христиан все меньше оставалось тех, кто выступал за активное сопротивление. Граф Триполийский собрал своих рыцарей и довольно сплоченный отряд тамплиеров, одобряющих его намерение. На рассвете тамплиеры пришли к Великому Магистру и попросили отпустить их с графом.
Жерар отказал им.
Тогда они попросили освободить их от обета послушания.
И вновь Жерар отказал им.
Тогда тамплиеры заявили, что отрекаются от своих обетов, что его власть над ними прекращается, и что они поедут с графом независимо от того, разрешит им Магистр или нет.
Он склонился перед их волей.
Граф Раймунд отыскал трубача, изъявившего желание ехать с ним. Его люди собрали всех коней, которых еще не шатало от жажды. Выбрав самых лучших, они выкупили их у владельцев, отдав последние золотые слитки.
Когда солнце поднялось над Галилеей, рыцари оседлали коней. Трубач протрубил атаку. Они ринулись на запад, появившись внезапно из тени Хиттинских рогов перед ослепленными солнцем пехотинцами противника.
Граф и его сподвижники на полном скаку врезались в строй мусульманского войска. И стена его подалась перед всадниками. Отряд пролетел в образовавшийся проем, набрав скорость на склоне. Хор воплей достиг вершины плато, но трудно было сказать, из чьих глоток они вырывались – франкских или сарацинских. Великий магистр полагал, что знает ответ.
Он ошибался. Рыцарский натиск разорвал заслоны мусульманской пехоты. Их ряды расступились и пропустили Раймунда, щедро осыпав на пути стрелами. Сам граф, трижды раненый в ходе прорыва, давно понимал, что битва проиграна. Он вместе со спутниками поскакал между отвесными склонами по сторонам горловины Вади-Хамман, преследуемый легкой кавалерией Саладина. Воды не было и там.
Зная, что ничего уже не сможет сделать, Раймунд повернул назад – к побережью, оставив в плену у врага по меньшей мере одного из четверых пасынков.

В среду двадцать первого дня ша'бана 585 года от хиджры, 4 июля 1189 года состоялась одна из са¬мых великих битв, которая когда-либо происходила на Востоке.

Саладин предпринял новую атаку. Зловещее пение мусульманских воинов не прекращалось ни на минуту. Трубили рожки. Били гонги. Человеческое море смыкалось вокруг лагеря крестоносцев подобно удавке на шее висельника.
Дурные вести шли одна за другой. На рассвете шесть рыцарей и несколько сержантов перебежали на сторону Саладина, сообщив ему, что настал наиболее благоприятный момент, чтобы разбить христиан.
Великий Магистр лично знал некоторых из них. Там были Балдуин де Фотина, Ральфус Бруктус и Людовик де Табариа.
У франков не было шансов применить кавалерию. Они не находили слабого места в рядах противника, чтобы направить туда основной удар. На каждого христианского воина приходилось три сарацина.
Рыцари встали плечом к плечу и ощетинились пиками. Легкие каплеобразные щиты, такие удобные на случай конного поединка, оказались бесполезными в позиционном бою.
Пехота Саладина спокойно шла в атаку, монотонно повторяя свои молитвы. Приблизившись к ощетинившемуся кавалерийскими пиками строю христиан, они ныряли под железные наконечники и перерубали древки своими саблями. По двое, по трое они бросались на воина, державшего пику, не давая ему перехватить свое оружие для удара.
В войске короля Ги – мобильном войске конных рыцарей почти не было лучников. Кроме пик и мечей христианам нечего было противопоставить рядам мусульманской пехоты.
И все же целый час в то утро он выстояли. Атакующие падали один за другим, истекая кровью. Но их все еще оставалось слишком много.
На исходе этого адского часа рожок у шатра Саладина пропел новый сигнал – две восходящие ноты. Остальные рожки подхватили его. Сарацины разом опустили мечи и отступили. Они неспешно удалялись, сохраняя боевой порядок. А рыцари короля Ги были слишком измучены, чтобы преследовать противника.
К полудню мусульмане подожгли колючий кустарник в ближайших оврагах. Густой дым поплыл над христианским лагерем, заползая в пересохшие глотки и разъедая глаза. И нечем было смочить тряпки, чтобы закутать лицо.
Мусульманское ополчение – муттавия, выполнив эту задачу, теперь действовали самостоятельно в лесистых холмах между Джабал Тур'аном и Нимрином.
Удавка мусульманского войска снова стянулась вокруг холмов. Сарацинам не было нужды бросаться на копья крестоносцев. Жара, жажда и ожидание смерти сделали за них всю работу. Пехотинцы обложили строй французских ратников, распевая монотонные молитвы. Подобно пчелиному рою они наплывали на склон холма. И воины – и рыцари и наемники – один за другим начали падать в обморок. Распухший язык закупоривал горло, и ратник опрокидывался навзничь. Сильный мужчина словно старик. Оруженосцы оттаскивали павших и укладывали возле разваленного колодца.
Измотанная, дезорганизованная и – что самое ужасное – изнемогающая от жажды крестоносная пехота не могла думать ни о чем другом, кроме голубеющей вдалеке воды Генисаредского озера. Забыв о долге, пешие воины бросились к его берегам, однако враг преградил путь людскому стаду, сгрудившемуся к востоку от ближайшего к озеру холма – одного из Рогов Хаттина. Пехота франков перестала существовать как военная сила, бездарно погибая под стрелами, копьями, мечами и ножами мусульман, так никогда и не достигнув цели марша. Даже посланные к ним от короля эмиссары не могли убедить пеших вернуться, чтобы биться вместе в сражении. Тому, кто не погиб от оружия сарацин, предстояло навеки сгинуть в неволе.
Оставшихся атакующие потеснили ко второму холму Рогов Хаттина, где рыцари приготовились дать последний бой.
Мусульмане обложили холм со всех сторон, совершенно отрезав крестоносцам пути к бегству. Христианам не осталось ничего иного, как только продать жизнь подороже. Несколько раз сарацины атаковали и несколько раз откатывались прямо к ногам коня Саладина, но повелитель вновь и вновь гнал их в бой. Именем Аллаха. Под мечи рыцарей, которые дрались с решимостью обреченных.
Дважды сарацинская кавалерия атаковала склоны, прежде чем сумела захватить седловину между Рогами. Во время этой схватки Саладин потерял одного из своих самых близких эмиров – молодого Мангураса. Тот сражался на правом фланге мусульман. Углубившись в ряды противника, он вызвал на поединок христианского рыцаря, но был побежден. Сброшен с лошади и обезглавлен.
Христиане теряли сознание от удушающего зноя. Капли пота стекали на брови и застилали глаза. Едкий дым не давал дышать.
Молитвенное пение сарацин внезапно прекратилось. Наступившая тишина наполнилась стонами раненых и умирающих воинов. Христиане попытались выровнять свои ряды, но не успели.
Пронзительный вопль мусульман означал решающий штурм. В предельном исступлении ратники Саладина ринулись на острия пик, пригнув их к земле тяжестью собственных тел.
Вперед рванулись отряды второй волны. Подхватив вопль, они карабкались по агонизирующим телам своих товарищей и яростно орудовали мечами. Тысячи людей двигались как один, давя врага собственным безумием. Кровь била фонтаном. Первая шеренга рыцарей пала прежде, чем вторая успела заслонить брешь.
Волна сарацин захлестнула лагерь христиан. Они были одержимы. Они рвались к вершине холма. Туда где стоял шатер.
В результате этой атаки епископ Акрский был убит, а Святой Крест попал в руки Таки ал Дина.
Когда реликвия была потеряна, дух христианского войска пал окончательно.
Магистр молча смотрел на эту бойню, пока наконец ему стало невмоготу. Развернувшись на каблуках, он двинулся к вершине холма к красному шатру короля.
Внутри царил кровавый полумрак
Рейнальд де Шатийон, самозваный князь Антиохийский, тот самый, что утопил мусульманских паломников в Медине, сжег христианские церкви на Кипре, осквернил кости Пророка и недавно, обесчестив, убил родную сестру Саладина, выступил навстречу Великому Магистру, преградив ему путь.
– Его Величеству нездоровится.
Жерар попытался оттеснить князя. Но тот стоял твердо.
– Нам всем тяжело, – прохрипел Жерар, – и скоро мы все погибнем. Король должен возглавить войско, врезаться клином. Пробиться.
– Последовать за графом Триполийским?
– Еще не поздно.
– Безумие, – проговорил король со своего ложа. – Мы ведь еще удерживаем холм?
– Не надолго. – Великий Магистр начинал терять терпение.
– Саладин – разумный человек, – продолжал рассуждать Гвидо. – Мы сумеем с ним договориться.
– Что я слышу! – прорычал Жерар. – А куда деваться нам? Сарацины не берут выкуп за рыцарей храма.
– Весьма сожалею … В таком случае, Жерар, Вам лучше увести своих людей в безопасное место.
– И где же оно, мой государь? – спросил тот с издевательской вежливостью и пожалел, что не увел своих рыцарей вместе с графом.

С коня Саладину открывался обзор не больше, чем на милю, но он отлично видел свое войско. Тонкая линия белых щитов с алыми крестами, отступала и, казалось, вот-вот должна была рухнуть под натиском сарацин.
– Мы разгромили их! – завопил Аль-Афдал – его младший сын. От возбуждения он чуть не упал с коня, который взбрыкнул, разделяя его энтузиазм.
– Замолчи! – приказал Саладин. – Видишь красный шатер на вершине холма?
– Да. Я вижу это.
– Так знай, мы не разгромим их, пока не падет красный шатер.
– Он зашатался, отец. Я вижу, как он шатается!
– Это дрожит горячий воздух. Ты не увидишь, как падает этот шатер, пока хоть один христианин останется на ногах.
Словно в подтверждение его слов строй сарацин распался и отряд рыцарей, из арьергарда Балеана Ибелинского ведомых Реджинальдом Сидонским вырвался из кольца и двинулся на восток. В сторону Акры. Саладин не обратил внимания на эту оплошность своих военноначальников, чтобы не омрачать ничем Великую победу.
– Ты сделаешь мне подарок, отец? – услышал он голос сына.
– Какой подарок?
– Череп христианского короля в золотой оправе.
– Посмотрим…
В этот момент часть латинских рыцарей, у которых еще оставались лошади, перегруппировалась и предприняла еще две дерзкие контратаки. Одна из этих атак подобралась настолько близко к Саладину, что было слышно, как один из рыцарей выкрикивал:
– Изыди с дьявольским обманом!!!
Крестоносцы все еще надеялись вырвать победу, обезглавив султана. Не удалось.
Великий Магистр ордена Тамплиеров успел увидеть, как тяжелые полотнища павильона начали рушиться под ударами сарацинских мечей. После чего тяжелый тычек сзади сбил его с ног.
В этот момент мусульманская конница пробила себе путь к южному холму, и кто-то подрезал веревки королевского шатра. Это, как и предсказывал Саладин, обозначило конец битвы. Измученные крестоносцы падали на землю и сдавались без дальнейшего сопротивления.
Проворные руки сняли с Жерара де Ридерфора полотно шатра. Сарацины подняли его на ноги. Они гладили пальцами медальон на массивной золотой цепи – знак высшей власти Ордена. Великий магистр пытался защитить реликвию, но ему быстро скрутили руки. Победители стащили медальон с его шеи, и двое тут же бросились в сторону, сцепившись за право обладания сокровищем.
Сарацины сорвали с пояса драгоценный кинжал и тут же накинули на шею грубую веревочную петлю. Повели его вниз. По склону холма. Со всех сторон тащили тысячи таких же пленников, ошарашенных и полумертвых от жажды и усталости. Они плелись как бараны на веревках.
У подножия холма сарацинские военноначальники отделяли сыцарей храма с красными восьмиконечными крестами на плащах от других христианских рыцарей короля Ги.
Местных рекрутов – туркополов – резали тут же. Как свиней. И вся округа наполнилась хрипами умирающих и хлюпаньем крови из вскрытых гортаней.

Один араб – очевидец события, рассказывал после о чудном благоухании, который он чувствовал среди смертных останков, рассеянных по этим холмам и долинам. Запах победы.

Веревок со всех мусульманских палаток было недостаточно, чтобы связать забранных в плен христиан. Число пленников было так велико, что победоносные сарацины не находили для них покупателей, и один христианский рыцарь был обменен за пару обуви.

Ги, латинский король Иерусалима, его брат коннетабль Амори, и другие сподвижники вступили в шатер Саладина. Они шли прямо, но их головы были опущены.
Визирь сам поднес чашу прохладной воды, которая охлаждалась снегом, доставленного с горных пиков. Король впился в чашу и сделал несколько жадных глотков.
Утолив жажду, он оглянулся к своим дворянам и протянул им чашу. Первым сосуд получил Рене де Шатийон – он принимал напиток в шатре Саладина как гость!
– Стой! – Саладин почувствовал, как лицо его искажается от бешенства, с которым не в силах совладать разум.
Король Ги взглянул на него с изумлением. Рене, с бороды которого стекали капли воды, ответил Саладину улыбкой более походившей на глумливую усмешку.
Ослепленный гневом, султан повернулся к своему визирю.
– Объясни королю Ги, что это он – не я – оказал такое гостеприимство нашему врагу.
Тот бросился вперед, упал на колени перед королем и открыл, было, рот. Но простого объяснения было мало. С точностью, выработанной годами упражнений в воинском мастерстве, он выбил чашу из рук вероломного рыцаря, сломав ему палец. Вода забрызгала стоящих дворян. Одному из них край летящей чаши раскроил бровь.
Рене де Шатийон теперь уже с нескрываемой издевкой – протянул Саладину поврежденную руку.
– Так велел тебе твой драгоценный Магамет?
Не раздумывая, Саладин выхватил меч из гибкой дамасской стали и описал в воздухе сверкнувшую петлю.
Рука строптивца, отрубленная по плечо, судорожно дергаясь, откатилась к ногам отпрыска Саладина. Тот взвизгнул и отпрянул в сторону.
Рене в недоумении посмотрел на свою руку и повернулся к султану. Рот его открылся, но прежде чем вой успел вырваться из горла рыцаря, телохранитель султана ринулся вперед, на ходу выхватив саблю, и одним ударом срубил с плеч его голову. И она – эта голова медленно, словно нехотя подкатилась к ногам султана. Тело изрыгнуло фонтан крови, упало на колени и рухнуло вперед, став плотью мученика во Христе.
Король Ги вытер кроем плаща забрызганное лицо и уставился на победителя. Султан, дав выход своему бешенству, мгновенно остыл. И глянул на Ги с состраданием.
– Не бойся. Не подобает султану убивать султана. Тебя и тех придворных, которые смогут доказать благородство своей крови, оставят для выкупа как гостей. Остальные воины будут проданы в почетное рабство. Таково решение.
Король Ги, комкая ткань плаща, склонил голову:
– Благодарю тебя, государь.

Каждому сарацину, захватившему в плен рыцаря-монаха, полагалась награда в пятьдесят динаров, после чего ему приказывали убить пленника. Всю ночь под дикие вопли их палачей рыцари готовились к смерти.
Напиться им так и не дали.
Шеренга сарацинских лучников с забавными короткими луками встала над ними на склонах холмов.
– Христиане! – раздался чистый звонкий голос. – Вы, кто принадлежит к рыцарям Храма и ионитам
Пленники подняли головы, но солнце било в глаза, и они не могли разглядеть говорящего.
– Его Величество Саладин дарует вам жизнь, если вы приобщитесь к истинной вере. – Последовала пауза, во время которой несколько человек вышло из толпы пленников. Они понуро смотрели в землю. Всех их преследовала ненависть прежних друзей.
– Остальным следует сейчас, – голос звучал убедительно, почти дружелюбно, – встать на колени и помолиться вашему Богу.
Как паства в соборе, несколько сотен безоружных рыцарей опустилось на колени. Их кольчуги зазвенели разом, словно якорные цепи флотилии.
Жерар де Ридефор начал молиться, но его отвлекли стоны, доносившиеся с обоих концов замковой площади. Он поднял голову и посмотрел поверх согбенных спин своих братьев. Там, в отдалении, сарацины методично размахивали своими мечами.
– Они отрубают нам головы! – пронесся по рядам испуганный шепот. – Вставайте! Надо защищаться!
– Не сметь! – сквозь зубы приказал Великий Магистр. – Лучше один удар меча, чем дюжина стрел в животе.
Те, кто слышал его, присмирели. Ропот затих.
Через некоторое время кто-то рядом заговорил:
– Сегодня вечером, друзья, мы разобьем шатры на небесах.
– На берегу реки… – отозвался его товарищ.
– Лучше бы не поминали про воду, – процедил кто-то поодаль.
– Хотя бы каплю! – простонал другой голос и оборвался.
В следующий миг голова гулко стукнулась о красный песок.
Умерли все. Жерар де Ридефор знал это. Потому что – единственный – остался в живых.

Мусульманская армия еще до захода солнца снялась с лагеря и отправилась восвояси, нанизав на копья головы убитых христиан

Вскоре Саладин подчинил своей власти один за другим города Птолемаиду, Наплусу, Иерихон, Рамлу, Кесарию, Арсур, Яффу, Бейрут.
До падения Иерусалима оставалось 4 месяца.