Счастье

Галя не получила профессионального образования и была мало, к чему способна. Поэтому, после школы она никак не могла устроиться на работу, а становиться санитаркой в больнице, куда её направила сердитая дама из центра занятости в МФЦ, ей категорически не хотелось. Родители Гали не сидели праздно, а обратились за помощью ко всем знакомым, что, в конце концов, возымело-таки успех. За девушку похлопотали добрые люди, с большим трудом уговорив директрису и хозяйку небольшой фирмы, скорее, артели, принять Галю на работу, прямо-таки, навязав совершенно ненужную им, работницу в рамках «услуга за услугу».
Эта строгая и очень умная женщина организовала фирму, которая, по сути, была большой, разноплановой мастерской, где чего только не производилось! На фирме этой проводились реставрационные, декоративные живописно-скульптурные работы, выполнялись заказы от театров и киностудий на декорации, бутафорию и прочий реквизит, велись малярные и отделочные работы, когда не было заказов на украшение зданий, делались глиняные изделия, например, плитка, всякие вазы и сувениры на продажу, а также, витражи, басма, оклады к иконам, сами иконы и прочие работы по оформлению церковных и современных светских интерьеров. Инна Сергеевна, как звали эту гениальную предпринимательницу, бригадир, руководительница и одновременно глава этой небольшой фирмы, будучи сама уникальным, разноплановым специалистом, собрала вокруг себя таких же умелых мастеров на все руки, которые, если раньше и не умели, так легко научились сразу нескольким навыкам, а таких косоруких и ленивых людей, как Галя, Инна Сергеевна презирала и брать на работу «эту сомнамбулу» категорически отказывалась, до тех пор, пока ей не напомнили об оказанном ей одолжении.
И только, после этого, Инне Сергеевна была вынуждена взять на работу эту, сразу же ей не понравившуюся, «какую-то вялую, бесцветную девицу, что ходит, как лунатик», хотя ей нужен был, физически крепкий, сильный, смышлёный да проворный парень, а девушка, которая ничего ещё не умела, была ей совсем не нужна. Когда Галю устраивали на работу, то клялись и божились в том, что та – очень сильная физически, так как «бывшая спортсменка, лет десять занимавшаяся толканием ядра», что, конечно же, было абсолютной неправдой. Таким образом, Галя, наконец-таки, устроилась на должность «подсобного рабочего».
Инна Сергеевна, женщина лет 36-ти, с довольно-таки симпатичным лицом в анфас, хоть и крупная, даже немного полноватая, имела непропорционально большие, широкие руки с кистями-лопатами. Такие же разлапистые были у неё ступни, а щиколотки - полные. Когда она, как всегда, не торопясь, степенно, немного в развалку, шла, как обычно, выставив вперёд подбородок-«нос военного корабля», то своей характерной пластикой движений напоминала… крокодила, вышедшего из реки, идущего по суше и собирающегося кого-нибудь сожрать. Потому что эта её неспешная походка, манера двигаться, крепкая фигура, хищный оскал большого рта, выставленный подбородок и эти мощные ручищи будили именно такую ассоциацию.
Осмотрев хилую Галю так, как смотрят на бракованных лошадей, она недоверчиво покачала головой, но делать было нечего, и, смирившись с обстоятельствами, она взяла-таки «толкательницу ядра» на работу, а потом при каждом удобном случае насмехалась над девушкой: «Ну что, толкательница ведра, донесёшь или пупок развяжется?» или «О, смотрите, как наша толкательница мешка с гипсом работает. Хороший темп! Улитка села на черепаху и… У-ух!..» Она была очень язвительным и не совсем добрым человеком. Точнее, не со всеми она была доброй. Она не любила таких инфантильных, каких-то отстранённых, так называемых, «созерцательных» людей, как Галина, не понимала их. Непонятно ей было то, что человек спокоен, счастлив и беззаботен, несмотря на то, что у него ничего нет. Эта энергичная женщина-терминатор, поскольку ей изначально требовался сильный парень, а не худая девушка, сразу же Галю невзлюбила и беспощадно гоняла её, заставляя двигать мебель, таскать вёдра, мыть полы и окна, переносить на себе очень тяжёлые большие иконы или православные скульптуры из дерева, запрещая мужчинам ей помогать. Впрочем, тамошние мужчины и не рвались помочь апатичной девице. Всё это Галя исполняла, хмуро, зло, и лицо её искажало жалкое, вопросительное выражение: «Неужели я не достойна лучшей жизни?! Вероятно, Бог наказывает меня за что-то…»
Между тем, Инна Сергеевна никак не могла понять того, что все люди разные, и не верила в то, что человек не обучаем, не умён, не предприимчив и неспособен к обучению. «Всё это - обыкновенная лень!» – провозглашала она своим сильным, как колокол, голосом, не слушая никаких возражений.
Когда Галя сказала, что ничего не умеет, Инна Сергеевна ответила:
- Так надо же научиться!
А потом добавила:
- Надо найти свою сферу деятельности. Если кривые руки, то иди преподавать! - подшучивая по своему обыкновению, говорила она, а когда Галя, которую иногда подводило чувство юмора, сказала: «Меня не возьмут без диплома о педагогическом образовании…», то та ей ответила:
- Ну так получи!
У Гали не было слов. «Как у неё всё просто!» - думала она.
А когда Галя что-то пропищала насчёт своей маленькой зарплаты, та вспылила и сначала, было, по своему обыкновению, раскричалась, развизжалась так, как будто резали свинью, но вскоре, увлёкшись, рассказала чуть ли не всю свою жизнь.
- Раз тебя что-то не устраивает, то ищи другую работу! Я тебя не держу. Ты же не умеешь ничего, обучаться не хочешь, а требуешь повышения зарплаты! Какого хера мне платить тебе больше за подай-принеси?! Если не можешь найти работу, возьми под залог квартиры кредит на стартовый капитал и развитие бизнеса! Почему не можешь? Нет слова «не могу», есть слово «не хочу!» Суетиться надо да мозгами шевелить! Под лежачий камень вода не потечёт! Оторви задницу-то от дивана! Вот я, например, рано осталась без отца. Он художником был по металлу. Умер. Осталась мама с нами – двумя дочерями. Высшего образования у меня не было, разве что, я отцу в мастерской помогала, а он меня рисовать учил, лепить из глины, резать по дереву, рубить по мрамору, иконы даже я писала. Папа был мастером на все руки! А когда он умер, то его знакомые помогли, и я устроилась в иконописную мастерскую при храме, и там работала, буквально, за похлёбку. В сложные 90-е это было уже кое-что. Там и поселилась, чтобы мать освободить, и она мою комнату сдала. Потом я тайком стала писать иконы налево, а краски, кисти, доски и левкас-то казённые! Кто-то это заметил, и меня тут же выперли. К тому времени мама умерла, а сестра вышла замуж за иранца и сдуру свинтила с мужем заграницу, где и пропала. Квартира освободилась. Машина отцовская в гараже. Я могла бы найти какую-нибудь работу, живя в этой квартире, но мы-то лёгких путей не ищем! И, послушав советы бывалых людей, я попыталась раскрутить бизнес, взяв кредит под залог всего имущества, также, как многие в этом деле новички, и, конечно же, прогорела. Квартиру, гараж и автомобиль просрала, когда обанкротилась, и осталась, буквально, на улице! И тогда я взяла, да и махнула работать в Штаты. Там, как оказалось, можно прекрасно заработать, если, конечно, есть голова на плечах. Вот, я и тебе советую проветриться! Съезди заграницу, попытай счастье. Заодно мир посмотришь. Что тебе терять-то?
Галя выдохнула, досчитала до десяти и сказала:
- Во-первых, я летать боюсь, и могу передвигаться только поездом. Так что, дальше Европы мне не уехать. На билет у меня денег не хватит. А на какие шиши обратно возвращаться, когда не получится ничего?!. И голова у меня, хоть и есть, но не очень хорошо работает, энергии у меня маловато. Для меня язык выучить – проблема, а без языка никто меня там на работу не возьмёт при такой серьёзной конкуренции? Безработица же! А кто меня на вокзале встретит? А поселюсь я где? Под мостом, в упаковочном картоне от холодильника?
- Всё это отговорки, лишь бы ничего не делать. У других-то получается! Зачем создавать себе лишние проблемы там, где их нет?! И не надо врать, что у тебя мозгов мало! Ты мне только что замечательно всё объяснила – за словом в карман не полезла. Хитрить-то ты хорошо умеешь. И про энергию не заливай. Всё лень-матушка! Все люди одинаковые! Отличаются только тем, что одни целеустремлённые - учатся, работают, себя не щадя, а другие валяются на диване перед телевизором в квартире родителей, и всё их устраивает. И ты такая же. Комната в квартире есть, тёплый туалет, душ, мать борща нальёт, да и хорошо. Деньги только на тряпьё своё спускаешь, а через год эти твои тряпки из моды выйдут, и ты их уже не продашь никому. А где развитие? Так и будешь мешки таскать, а? Мозгами нужно думать, а чем думаешь ты, неизвестно. И думаешь ли вообще... Я, что-то, сомневаюсь в этом. Тебе даже подумать лень! А у меня всё получилось потому, что я действовала, подумав, поэтому в правильном направлении и двигалась! Приехала я в Штаты, между прочим, тоже без языка, денег и связей, фактически, и моей целью было капусты срубить, и я там заделалась няней в русскую семью, так язык потихоньку и выучила. И теперь знаю его в совершенстве, между прочим, и тогда я стала уже с местными репетиторствовать! Вот так! Бабла стала получать ещё больше. Вложилась то туда, то сюда, капусты ещё больше стало. И тогда я сюда вернулась. Дом построила, обставила, машину хорошую купила, поиздержалась немного и снова за бугор свалила. Заработала там на собственное дело, вернулась сюда и бизнес открыла. На этот раз – удачно. И теперь я на коне. У меня дом с обстановкой, автомобиль вожу немецкий, и ребёнка относительно недавно родила, а мужа у меня никогда не было. Всё сама! И это потому, что я никогда не раскисала, и не просто шевелилась, а отчаянно барахталась, как та лягушка, что упала в молоко да масло взбила своими лапками, и так спаслась. Команду я собрала из, так называемых, «непризнанных гениев», неудачников или бюджетников, за копейки работавших до меня, и обучила всех этих людей. Тех, кто учиться не хотел, повыгоняла не хрен. Мне не нужны лодыри. Потому и текучка такая. Посмотри на наших работников. До меня они тоже мало, что умели, зато хотели развиваться. А ты? На спортсменку ты мало похожа, но тем, кто меня уговорил взять тебя, я верю. Тебе – не очень. Врёшь, скорее всего. Без обид. Ну, это дело твоей совести. Такая, как ты мне попросту не нужна, потому что ты ничего не умеешь и учиться не хочешь. Закон тебе не писан. Дисциплина не для тебя, регулярно опаздываешь или убегаешь с работы раньше, стоит мне отлучиться по делам, как тебя тут же на работе нет!
Галя сразу же поняла то, что её прогулы дошли до начальницы, и это работа Стукачки, что скорее всего, но и Белоруска, Сибирячка или Свинья тоже вполне могли настучать. «С них станется…» - сокрушённо думала Галя. В мыслях она, чтобы как-то отыграться за своё унижение, придумала наиболее активным сослуживцам прозвища: Свинья, Белоруска, Сибирячка, Стукачка, Мужик-лук (вредный скульптор, воняющий луком), Травоядные (муж и жена по прозвищам: Коза и Козёл), Таракан и Моль. О них будет написано ниже. А пока бедная Галя слушала отповедь начальницы и то краснела, то бледнела, живот её вспучило, а в глазах стояли слёзы.
- Ты же спишь на ходу! - говорила, между тем, Инна Сергеевна, - тебя постоянно не дозовёшься, всё время искать тебя приходится. Тебе не скажешь, ты и не сделаешь! Нет, Галина, ты не боец. В разведку с тобой я бы не пошла! - сказала она, как припечатала. Говорила, как кирпичи клала. Вспотевшая Галя пристыженно молчала, понимая то, что эта грубая тётка-крокодил права, и ей стало досадно и неприятно. «Да я вообще не пойду в разведку, у меня бы нервы не выдержали…» - думала она, и ей было стыдно из-за того, что её при всех отчитали, как мальчишку-двоечника.
Галя замкнулась, уйдя в свою «раковину», и жила в своём, выдуманном мире, где ей было хорошо. Она фантазировала, мечтала о том, как станет красивой, счастливой, богатой и знаменитой, но не знала того, как же это осуществить. Для неё так и не отвеченными остались вопросы: «Как я куплю билет на поезд, если у меня нет денег, а занять я боюсь, так как чем я потом буду отдавать?», «Как выучу язык, если ничего не могу запомнить?», «Так кто же меня с багажом встретит-таки на вокзале?», «Где я буду эти первые дни и ночи спать да мыться?», «А как вообще делается карьера?», «С чего начинать-то?» и сама себе отвечала: «Глупость этой женщины состоит в том, что она людей не видит, не знает, не понимает их и не умеет с ними обращаться. Не все же такие, как она! Ей повезло в том, что у неё просто очень хорошая генетика! Отец у неё был многозадачным, и она в него пошла, а он ещё и многому её научил. Она и без диплома обошлась, сама раскрутилась! А мне такого не дано. Память плохая, энергии такой нет, башка плохо работает. И что теперь? Раз не дано, так не дано! И что могло бы случиться, если бы я её послушалась и улетела бы в Штаты! Страшно себе это представить. Да… с такими советчиками врагов не надо…»
Однако, Галина, всё ж-таки, решила взяться за ум. Она стала очень стараться для того, чтобы овладеть нужными навыками, чтобы не только таскать мешки. Мышцы её постепенно набирали силу, она стала шире в плечах, а конечности её стали мускулистыми и жилистыми. Она привыкла поднимать тяжести и быстро бегать.
Несмотря на почти полное отсутствие способностей, Галя обучилась-таки всему, что было нужно, и вскоре резала алмазом стекло для витражей, формовала при помощи гипсовой матрицы и пуансона бутафорскую посуду из оргстекла, делала папье-маше, помогала формовщикам и скульпторам делать формы из гипса и ревультекса, формовать рельефы и круглые скульптуры, подтаскивала то мешки с гипсом, то арматуру для каркасов, то ящик с глиной, то ещё что-нибудь, варила столярный или мездровый клей, просеивала мел, готовила реставраторские и прочие левкасы, грунты, а потом грунтовала ими холсты, покрывала левкасом иконописные доски, шлифовала их наждачной бумагой, тёрла краски, накладывала сусальное золото, мыла кисти, всегда будучи на подхвате, ездила на склады и предприятия закупать расходные материалы, и привозила их, частенько на собственном горбу. Бегала в магазин за сигаретами, чаем, печеньями, колбасой, сыром, хлебом и прочей снедью к «братской трапезе», как, в шутку, там назывались совместные перекусы. Галя ставила чайник, заваривала чай, резала лимон, колбасу, сыр, тортики… После каждого застолья Галина мыла посуду и наводила порядок.
Только на этих «братских трапезах» работавшие там, люди становились приветливее и общались дружелюбно, как будто бы никаких конфликтов с Галей у них и не было никогда. Но в процессе работы начинался для Гали настоящий кошмар, потому что коллектив был не то что не вполне здоровым, а, скорее, тяжёлым. Явная дедовщина проглядывала. Большинство из этих людей не умело вести себя цивилизованно, не имело никакого понятия о культуре и воспитании. Им нужно было обязательно кого-нибудь третировать. И человеком этим была Галя.
В этом серпентарии почти каждому из сотрудников Галя однажды, а то и не раз в чём-нибудь помогла. Не делай добра - не получишь зла. Например, Анжеле (той самой Белоруске) она регулярно что-нибудь по её просьбе покупала, так как та, будучи приезжей, жила на работе, и ей было лень тащиться в город. Но всё это воспринималось, как должное. Анжела, в ответ на то, что Галя покупала ей продукты и тёплые носки по её просьбе (сама тащила тяжёлую сумку, никто даже и не подумал помочь), помогала всячески ей и была с ней предельно корректна, восстановила против неё всех. Рабочие, с которыми Белоруска заигрывала и кокетничала, по её наущению, однажды нарочно курили вокруг Гали, потому что она один раз попросила их при ней не курить.
Скульптору по прозвищу Лук Галина подарила набор старинных костяных стеков, доставшихся ей от деда. Тот хищно цапнул подарок, быстро его куда-то заныкал, но дарительницу столь ценного презента даже не поблагодарил и продолжал вести себя, как обычно. Оставался таким же хмурым брюзгой и едва здоровался с Галей. «Лучше б я продала кому-нибудь этот набор!» - обиженно подумала Галя.
Лук был хмурым пожилым мужиком в кузнечном фартуке, с нечёсаной шевелюрой и клокастой бородой. У него были огромные, как клешни, ручищи, всегда нахмуренные косматые брови и постоянно надутая физиономия. Он, обычно, хмуро молчал, но, если приходилось разговаривать, он отвечал односложно и неприветливо. От него всегда воняло. Часто он ел чёрный хлеб, как правило, бородинский или рижский, сало (обычно, шпик) и лук, который обмакивал в соль и с громким хрустом всё это пережёвывал, хмуро посматривая по сторонам из своего угла.
Работник по прозвищу Свинья был крайне неприятный, похожий на Лука, неряшливый бородатый мужик, похотливо поглядывавший на Галю и вызывавший в ней омерзение. Две противные бабы, Сибирячка и Белоруска, были названы по месту их проживания до переезда сюда. Стукачка была названа так из-за её поведения, впрочем, под эту категорию подходили и те, трое, о ком написано выше. Таракан был иконописцем и художником. Впрочем, он и светские картины выполнял на заказ, делал, так называемые, «интерьерные картины» - грязно-серых цветов рельефы из всяких формовочных паст, сутажа и прочего мусора, а также выезжал на объекты расписывать стены и потолки. Он был тихим, интеллигентным человеком лет пятидесяти с бородёнкой да длинноватыми жидкими усами, молча, сидящим в своём уголке над очередной иконой, картиной или шкатулкой, расписываемой под палех. И Гале казалось, будто бы он пошевеливает своими тараканьими усищами. Он был очень похож на таракана, от чего заслужил такое прозвище, хотя ничего плохого Гале не сделал, и женщина по прозвищу Моль тоже оказалась вполне хорошим человеком. Но не сразу Галя это поняла. У этой Моли было такое лицо, про какие говорят: «постное». Ноль косметики, гладкие волосы уложены в небольшой пучок на затылке. Ей было лет сорок пять, она была одинока, сумрачна, одевалась во всё серенькое. Во время работы она часто надевала на голову косынку и пристёгивала её заколками, так называемыми, «невидимками», чтоб не съезжала. «Моль» была ценным сотрудником – почти единственным в коллективе, не считая гениального Таракана, опытный реставратор, сильный профессионал, без которого было не обойтись, поэтому Инна Сергеевна ею и Тараканом (единственным стоящим художником в команде) дорожила, никогда не позволяла себе их терроризировать, как Свинью, Лука и Галю. Так же она ценила и свою наушницу, Стукачку, не зря Галя звала её за глаза «особой, приближенной к императору». Стукачку эту Галя не любила как в самом начале, так и потом. С Тараканом же, Травоядными и Молью она поладила, и они даже подружились, несмотря на то, что были очень разными людьми.
Супружеская пара бывших хиппи, которых Галя «окрестила» «Травоядными» и дала каждому прозвища: «Козёл» и «Коза», были художниками без образования, зато с профессией, и, одновременно, реставраторами, но тоже недоучками. Эти супруги были, как и Моль с Тараканом, вполне симпатичными, спокойными, добродушными людьми, у которых было двое взрослых детей. Этих милых ребят (на самом деле, людей, которым было далеко за сорок) Галя полюбила. Они были весёлыми людьми, часто шутили, и, как только «леди-босс» (как они за глаза называли Инну Сергеевну) выходила из помещения, выпустив пар, и вконец прооравшись, те начинали изощряться по её поводу в остроумии так, что даже мрачная, как туча, Галя, серьёзная Моль, хмурый Лук и бдительная Стукачка не могли удержаться от смеха. Впрочем, Травоядные осмеивали не только начальство, но и всех тех, кто там работал, иногда, ради красного словца, немножко доставалось даже Моли и Таракану, коих они уважали. Кроме того, во время работы, эти забавные супруги переговаривались, ваяя и расписывая очередную скульптуру, так, что те, кто это слышал, сгибался пополам от хохота. «Ты смотри, в ноздрю-то накапал!», «У тебя уши разной длины! Нет, ширины… тьфу! Высоты! Ну, в общем, ты меня понимаешь…», «Ой, какие ручонки у неё! Как ножки у мартышки! А ты знаешь, как Павел Иванович ногу рисует?» Слово «ногу» Козёл произносил растянуто и нараспев, что было очень смешно, а Павлом Ивановичем величали Таракана. Галю тянуло к этим приятным, весёлым людям. Рядом с ними она, словно бы, отогревалась.
Отогреваться было от чего. Большинство сослуживцев были токсичными людьми, и здорово обижали Галю. Однако, поистине стихийным бедствием была Инна Сергеевна, «госпожа», как Галя иронично её называла. Она оказалась довольно жестокой, грубой, властной, категоричной, упрямой, любящей всех «строить», и, конечно же, имеющей абсолютное сознание своей правоты. Эта «акула бизнеса» её измучила и являлась ночами в кошмарах. При звуке её «колокольного» голоса Галя вздрагивала. Она боялась её до жути, до мурашек на голове, до онемения кончиков пальцев на руках и ногах, до сосущей боли под ложечкой.
Инна Сергеевна действительно была крайне тяжёлым человеком, и ей доставляло прямо-таки садистское удовольствие прессовать человека. И для издевательств она выбрала, конечно же, бедную Галю. Она сразу же просекла её мягкий, безвольный характер, её беззащитность, покладистость, готовность слушаться, и Галина оказалась моментально впряжена во все её дела. Если Галя не находилась на работе, где, фактически, дневала и ночевала, как в рабстве, то звонки по телефону могли раздаться в любое время суток – и глубокой ночью, и в пять часов утра. Инна Сергеевна работала круглосуточно, и было совершенно непонятно то, когда она спит, и спит ли вообще. «Она работает на батарейках, наверно…» - шутили Травоядные.
- Некоторым достаточно краткого времени для сна! - говорила Моль, – Инне повезло в этом, вот и порадуйся за неё!
- Я бы порадовалась, конечно, если бы она меня с постели не сдёргивала в четыре часа утра! – раздражённо отвечала ей Галя.
На работе Галина, молча, выполняла все требования «госпожи», стараясь не реагировать на постоянное хамство в свой адрес. Гале хотелось, чтобы от неё отскакивали злые слова, но у неё это не получалось, и она часто украдкой плакала.
Вставать утром по будильнику и с силой отрывать голову от подушки было для Галочки настоящей пыткой. Она еле двигалась, часто зевала и, порой, во время обеда клевала носом прямо за столом. Однажды она задремала в, единственной на работе, туалетной кабинке прямо на унитазе и проснулась от того, что сразу несколько человек громко барабанили в дверь. Все смеялись, и особенно издевалась над Галей Инна Сергеевна. Она потом долго, к месту и не к месту по этому поводу острила, а Стукачка, Свинья, Белоруска и Сибирячка угодливо хихикали.
Кроме слова «госпожа», Галя про себя или за глаза называла Инну Сергеевну разными эпитетами: «зубная боль», «беспредел», «атомная бомба», «Гитлер» и прочее. Женщины этой всегда было очень много, она заполоняла собой всё пространство, и прозвищ у неё поэтому тоже было много.
Время от времени, на Инну Сергеевну снисходило желание пофилософствовать, поучить людей жизни, навязать свою точку зрения на медицину, музыку, литературу, изобразительное искусство (например, художника Александра Иванова она называла «товарищ Иванов» и охаивала его великое полотно «Явление Христа народу»). «А сама-то ты умеешь рисовать, хоть немного, как он, чтоб критиковать-то?» - зло думала Галина.
Инна Сергеевна любила в обеденный перерыв сыграть «партеечку» в шахматы либо с Сибирячкой, либо со Стукачкой, так как они были единственными в коллективе, которые это умели. Башковитая Инна Сергеевна иногда играла с обеими, будучи гроссмейстером на двух досках. Галя же в шахматы играть совершенно не умела, и не смогла научиться этому в детстве, поэтому относилась к этой игре враждебно. Её бесили эти «хреновы шахматисты», их спокойные, сосредоточенные лица, и она бросала на них взгляды, полные раздражения и даже злобы. Она ненавидела всё, что ей не давалось – языки, портняжное дело, вязание, изготовление пирогов и тортов, вообще сложную готовку, рубку дров, работу на огороде и в поле, вождение автомобиля, а также, математику, физику, химию, программирование, информатику… Её бесило то, что люди во всём этом плавают, как рыбы в воде, и для них это - пара пустяков, а она – совершенно «ни в зуб ногой!».
Годы шли, и Галя, так и не нашедшая другую вакансию, постоянно находилась то в мрачном ступоре, то была смертельно обижена. Она совсем перестала радоваться жизни, и на неё было страшно смотреть. Галя почти всё своё время проводила на работе, ей постоянно хотелось спать, и у неё физически не было возможности познакомиться с кем-нибудь, а ей очень хотелось иметь семью, ребёнка, да и все её подруги, приятельницы, знакомые, соседки да одноклассницы, одна за другой, выходили замуж и рожали одного, затем второго ребёнка, а Галя всё ещё была одна.
До этого Галя влюблялась в людей для неё недосягаемых – старшеклассников, преподавателей, например, а также, в литературных персонажей или артистов. Она в юности переживала одну несчастную любовь за другой, а реальные юноши, её ровесники, стазу же её отпугивали своим к ней пренебрежительным отношением. И вот, прошли годы, Галя перестала быть очень юной, но оставалась просто молодой и всё так же одинокой, и это ей всё больше не нравилось.
Ей было неприятно и то, что её обсуждают кумушки на лавочках, да и прочие знакомые тоже косо на неё смотрят. И Галя думала: «если у меня всё не так, как у других, то это значит то, что со мной что-то не так. Почему в меня не влюбляются?!», и ей очень хотелось поскорее перестать отличаться от людей, а стать такой же, как и они. Но проходил месяц за месяцем, год за годом, а Галя всё ещё жила: «работа-дом, работа-дом, работа… - могила» или «смотри, всю красоту в этой артели просидишь!» - как шутили знакомые остряки, не понимая того, как расковыривают они бедной девушке кровоточащие раны.
И тогда родители, понимая то, что дочь грустит из-за отсутствия личной жизни, решили принять деятельное участие в судьбе Галины, у которой не получается познакомиться с кем-нибудь и «развести на ЗАГС», как стали говорить в 2020-х, подсуетились, через знакомых подобрали Гале жениха и устроили молодым людям якобы нечаянную встречу, перед которой мать уговорила Галю хорошо помыться и причесала дочь так, чтоб не видно было некрасиво обрезанной чёлки, подкрасила той лицо и принарядила под предлогом: «Смотри, какое платье я купила! А туфли! А пальто! Надень, сделай мне приятное! И людей уважь, нужно будет кое-что в хоспис отнести…». А потом под видом того, что ей нужно будет принести коробку, умиравшей от рака, матери предполагаемого жениха, Галю послали на смотрины к её, убитому горем, сыну, терявшему самого последнего из близких людей. До этого от него ушла жена с двумя детьми, а ещё раньше – умер отец, профессор. Так что, ему было, от чего приуныть.
Казалось бы, неподходящий случай для знакомства, однако, как ни странно, а всё получилось, и знакомство состоялось. Пётр, с виду скромный, интеллигентный мужчина 35-ти лет и симпатичная девушка 26-ти лет друг другу понравились. Петя вдруг с первого взгляда влюбился в неё. Ему понравилось в ней всё… элегантное пальто, изящно сидящее на тонкой фигуре, стильное платье, искусно сделанная причёска, красивые туфли, удачно выполненный макияж. И, конечно же… серьги, а также, бусы, браслеты, кольца, и, наконец… маникюр! Её перламутровые ноготки!..
Посмотрев на Галю, умирающая женщина встревожилась, и когда, вскоре после знакомства с Галей, к ней пришёл сын, собралась предостеречь его от необдуманной женитьбы. Она, было, произнесла: «Петя, эта девушка…», но договорить не смогла. Она внезапно впала в забытьё, а через некоторое время умерла. Не успела эта бедная мать отговорить любимого сына от второго брака. Что она собиралась сказать Пете, теперь уже не узнать, так что, Гале крупно повезло. На сей раз Фортуна повернулась к ней своим прекрасным лицом, а не задницей, как обычно.
Через два месяца со смерти Петиной мамы, молодые расписались в загсе, так и не успев толком друг друга узнать. Купили каждый по коту в мешке – получите и распишитесь! Это был последний шанс выйти замуж и родить, как считала Галя, наслушавшись подружек да кумушек. Она и не любила-то этого бедного Петю, которого после смерти матери так не любил уже никто. Гале просто хотелось замуж, чтобы быть такой же, как и все. И ребёнок был тоже ей нужен. Она страдала без ребёнка. А Петя был симпатичным, и ей не противно были его прикосновения, ласки и поцелуи. «Так что, вполне себе сойдёт…» - рассуждала Галина.
На сей раз торжество было скромненькое, а нелепое, вычурное платье Гали было похоже на торт. Причёска у неё была более, чем скромная, макияж не яркий, глаза заплаканные. Застолье было в квартире Гали и её родителей, так как из гостей пришло человек пять-шесть. Со стороны мужа был только один друг, он же был и свидетелем. Галя поставила в вазу большой букет любимых белых лилий и уселась рядом с мужем, снявшим пиджак и галстук, во главе стола. Посидели спокойно, тихо пообщались. Петя, правда, хорошенько наклюкался, и Гале пришлось его, буквально, нести до дома на пару с его другом-свидетелем. «Первой брачной ночи» не получилось, так как супруг валялся в бесчувствии и громко храпел. Но для Гали это не было ни шоком, ни обидой. Ей было абсолютно всё равно. Чтобы не испортить слишком пышное для этого интерьера, свадебное платье, Галя упаковала его в полиэтиленовый чехол и повесила в шкаф, а сама переоделась в домашнюю одежду, надела тапочки, легла в комнате его матери и там заснула. А утром, пока муж спал, поела и побежала на работу, оставив ему на столе записку, так как её вызвала Инна Сергеевна из-за очередного аврала, несмотря на то, что знала о её замужестве. «Хорошо, что во время росписи в загсе она мне не позвонила!» - по-филосовски рассудила Галя. Всё воскресение муженёк провалялся в постели, приходя в себя после свадьбы, а, придя с работы, вымотанная, Галя по его просьбам приносила ему в постель всё, что он просил, а в понедельник они поехали на работу в автомобиле, что сильно облегчило Галине жизнь.
Новоявленный муж был не раз травмирован, сначала из-за армии, а потом от него ушла жена с двумя дочками к другому мужчине. И вскоре оказалось, что этот интеллигентный человек, инженер, сын профессора, патологически ревнив и обидчив, а главное – попивал. Из-за этого грешка и бросила его первая супруга. Хороших-то мужей жёны не бросают. Вот об этом-то Гале и стоило бы подумать. Впрочем, выбора не было. Другие-то, что-то не толпились вокруг неё, да замуж не звали. А было «давно уже пора, не то поздно будет…», как говаривали не раз Гале, так называемые, «тётки».
Петя, конечно же, был человек не злой и не был опустившимся алкоголиком с покрасневшим, опухшим лицом, кожа у него была чистая и гладкая. Он, естественно, не хотел спиваться и боролся с пагубной привычкой, для чего и купил с рук старенький подержанный фольксваген, перебрал его полностью, чем реанимировал «конька», на котором он потом возил Галю на работу, и её оттуда забирал, что Галю радовало, так как дорога очень выматывает, и ей стало гораздо легче с машиной, чем без неё. В дороге, которая, благодаря машине, была по времени сокращена втрое она могла немного отдохнуть, подремать.
Так начался следующий этап жизни Гали. Семейная жизнь и одновременно трудовая. Поработать-то Галя уже успела и знала, что это такое, девять лет она вкалывала, как проклятая, света белого не видя, а, вот, супружеская жизнь – это для неё было вновь. Дело в том, что зарегистрированный брак так же отличается от сожительства, как тюрьма от армии. Похоже, но не одно и то же. Парни говорят: «Отслужил – это, всё равно, что отсидел два года!», но тот, кто действительно посидел в тюрьме, колонии или лагере (как это там называется…), разницу-то понимает.
Галя, долго оставаясь ребёнком, мечтала о «взрослой жизни». И вот она, наступила эта самая «взрослая жизнь». Галя не учла того, что кроме «любви, цветов, стихов да встреч при луне» (чего, во всём этом, единственного, она так и не получила) придётся здорово потрудиться как дома, так и на работе, а если ещё и дети пойдут!.. Такая она, взрослая-то жизнь. Сразу обратно в детство захочется…
Сначала муж терпел Галю с её странностями и неумением готовить, завязывать галстуки, гладить и складывать рубашки, но вскоре она стала его безумно раздражать, и стал он её шпынять так же, как её шпыняли на работе. Вот этого-то она и не ожидала. Появившись после работы дома, она каждый раз попадала из огня да в полымя. Уставшую после работы, Галю ждал чуть ли не каждый вечер дискомфорт. Супруг, раздражённый из-за того, что ему нельзя выпить, на неё бросался с лаем, как злющий цепной пёс на кошку, из-за малейшей провинности, и она боялась слово сказать, а, тем более, выразить недовольство. Поздними вечерами, после работы, бедная Галочка по требованию мужа, боявшегося соблазнов в виде спиртного, усталая, бегала в магазины и возвращалась, сгибаясь под тяжестью рюкзака с картошкой, кочаном, морковью, бутылкой молока и прочего, а потом, с раздиравшей рот, судорожной зевотой, но молча, готовила обед на неделю и очередной ужин, мыла сантехнику, запускала стиральную машину, и лишь после того, как были закончены все домашние дела, ложилась спать уже ночью, мгновенно проваливаясь в сон. А рано утром была кошмарная побудка-пытка и торопливые сборы на работу, чтобы не получить по жопе за опоздание на одну минуту. Хорошо, что теперь автомобиль выручал.
В выходные скандальный муж был дома, поэтому будил её с требованием завтрака, плавно переходящего в обед, затем – в ужин. А когда она наводила порядок, мыла полы, вытирала мебель от пыли, муж, нервный из-за вынужденного воздержания от алкоголя, на неё орал: «Воды много не лей! Она денег стоит! Аккуратнее! Только попробуй чего-нибудь сдвинуть!» Петя хотел, чтобы дома всё оставалось так, как было при его матери. Выбрасывать ничего Гале не разрешалось, переставить мебель – тоже. И приходилось мириться с пыльным, некрасивым, неудобным и тесным интерьером, перегруженным крупной старинной мебелью, книжными полками, картинами в массивных рамах, фолиантами, одеждой, которую давно никто не носит и прочим интеллигентским хламом. На работе, как уже было сказано, тоже, мягко говоря, было не весело - постоянный прессинг, ругань и смертельные оскорбления, самым приличным вежливым из которых было слово «тупица».
Выходные Галя и её супруг, обычно, если отпускала Инна Сергеевна, ехали на дачу. Выехав позже, чем хотелось Петру, так как в пятницу вечером садистка-начальница Галю раньше не отпускала, супруги толкались в пробках. И бедная Галя, едва сдерживая слёзы обиды, слушала, как муж, её чихвостит. А стоит возразить или начать оправдываться, то будет ещё хуже. Однажды он остановился посреди дороги и потребовал, чтобы Галя вышла из автомобиля, и та вышла. Она стояла на шоссе и горько рыдала, так как не знала, что делать, а идти по шумному и пыльному шоссе ей было страшно. Галю подхватили какие-то весёлые парни, пригласив на пикник. Было весело, ели шашлыки, пили пиво, а когда Галя присела в кустики справить малую нужду, то отчётливо услышала: «Девушку-то кто первый будет иметь?» - «Давайте бросим жребий…» и поняла то, что ей не надо возвращаться к костру. Пригибаясь и на ходу одеваясь и застёгиваясь, она побежала по кустам, и так бежала долго, пока не вышла к шоссе. Она дошла до автобусной остановки и приехала в город. В другой раз, муж уехал с дачи без Гали, только потому, что та на одну минуту позже собралась, было, садиться в машину (бегала в туалет перед дорогой, а в калитке, как назло, заел замок). Петя разорался, грубо выволок жену из автомобиля и… уехал. Галя пошла пешком на последнюю электричку и плакала не сколько от обиды, сколько от горьких дум. Зато она сама почувствовала то, что хорошо прогулялась налегке, и у неё было достаточно времени для того, чтобы побыть наедине с собой. Да она и рада была тому, что в машине с этим скандалистом не поехала, а получила в подарок целых 5 часов уединения, размышлений и возможности спокойно почитать или сделать очередную запись в личном дневнике.
Рассказать кому-нибудь обо всём этом Галя не могла. Тем более родителям, которых не хотелось волновать и расстраивать. Поэтому, купив какой-нибудь недорогой шарфик где-нибудь в секонд-хенде или на распродаже, бусы или блузку (якобы, подарок мужа) и навещая родителей в выходные с тортиком, она врала им о том, как хорошо ей живётся в браке, какой муж у неё хороший да замечательный, как балует её, подарки дарит. Однажды она не удержалась и купила очень симпатичный полушубок из искусственного меха, а родителям с деланной весёлостью врала: «Петенька приходит и говорит: «Смотри, какую дешёвую шубку из норки я тебе купил! Всего пятнадцать тысяч! Ты не поверишь!» Ну, я конечно, не стала ему говорить, что продавец его, по сути, надул, не уточнив того, что мех искусственный. Мужчины же в этом не разбираются!» Она рассказывала им и о том, как на работе у них интересно и весело. Дескать, там люди такие хорошие, добрые, интеллигентные, приобретённые друзья, начальница – мать родная, и все они так хорошо ладят, что, в конце концов, подружились. «А работа-то какая интересная! Я стольким вещам уже научилась!» И в этот момент Галя сама себе верила. Мать, с тревогой всматривалась в худое, бледное лицо дочери с синевой под глазами и спрашивала: «У тебя точно всё в порядке, доченька? Что-то ты худенькая, да личико у тебя бледненькое. Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит у тебя?» Галя не хотела огорчать родителей и отвечала, что у неё «на этой недели было очень много работы», вот она и устала. Пусть думают, что их дочь, наконец-таки, устроилась и счастлива.
Однажды Галя попыталась поплакаться мужу, но тот очередной раз наорал на неё. Она уже знала о том, что, по его же словам, он орёт не на неё, а «на себя и на весь мир, потому, что его жену эти сволочи обижают и она плачет, никак не может забеременеть, а я не могу ей помочь, потому что пьяница и дрянь!». Но Гале было от этого не легче. Она не выносила крика и матерщины, тем более, в свой адрес. Галина замкнулась и больше мужу о своих неприятностях на работе не рассказывала. Она скрывала истинный порядок вещей даже от подруг. Ей не хотелось потерять их из-за того, что они окажутся невоздержанными на язык и проболтаются её родителям.
На людях Галя предпочитала бодриться, надевать на лицо маску милого, улыбчивого человечка, но её натянутая улыбка на самом деле выглядела мучительным оскалом. Она ещё больше замкнулась, ушла в себя и плакала в туалете как дома, так и на работе. Включала музыку на телефоне, заталкивала в рот полотенце, и, сидя на унитазе, основательно вырёвывалась. Отведя душу, она плескала на лицо холодную воду и снова принималась за дела.
Однако, Галя стала понемногу привыкать к ритму жизни. Фирма находилась за чертой города, и туда почти не проникал городской шум. Особенно покойно бывало зимой. Тишина, ёлки в снегу… Снег там лежал белый, не то, что в городе. Дорожки были узенькие, а сугробы высоченные! И тихо там, если, конечно, не работала какая-нибудь техника типа циркулярной пилы, и не орала Инна Сергеевна.
Звон колоколов соседней церкви пробирал аж до самых внутренностей, до костей. Он походил на молодое вино в мехах ветхих. Такое было ощущение у Гали от «вишнёвого» (именно вишнёвого, а не малинового), даже «винного» звона, проникавшего в её слабое, тщедушное тело, наполняя его здоровьем и силой. Она это чувствовала… и со священным трепетом становилась под колокольней, пока маленький человечек с козлиной бородкой, в чёрном подряснике, безрукавке-душегрейке, обрезанных валенках и скуфейке бил в колокола. У неё была в этом потребность, как в лечении. И действительно, из-за колокольного звона ей становилось лучше, и откуда-то вдруг появлялись силы, а настроение заметно улучшалось. А силы были нужны, т.к. у Гали была застарелая хроническая депрессия, и она мешала ей абстрагироваться от негатива. Но надо было изо всех сил крепиться и вкалывать не по-детски под постоянным прессингом. Она еле терпела издевательства дома и на работе, и не могла успокоиться, вся сжималась в комок нервов, и, как обычно, убегала рыдать в туалет. Отдушиной было побывать где-нибудь в выходные. У друзей, если, конечно, пригласят, у родителей, но, только бы не разреветься, в кино, в театре, на концерте. Бывало, она ходила с мужем в Аквапарк, что ей тоже нравилось, и на стадион смотреть очередной матч, особенно, когда играла команда Московский Спартак. До свадьбы они ещё выходили куда-нибудь, а после – совсем редко.
Гале хотелось в отпуск, на волю, на дачу, полежать в шезлонге, искупаться в реке, поесть клубники, малины… Но в отпуск её так ни разу и не отпустили. Инна Сергеевна заявила, что Галя на отпуск не заработала. Дала, разве что, неделю за свой счёт, когда Галя заболела гриппом с высокой температурой. Понимая то, что муж не даст ей лежать, а погонит то в магазин, то на кухню под девизом: «Ну и что?! Я всегда больной на работу хожу! Подумаешь, сопли!», она из последних сил собрала лекарства и всё необходимое да уехала на дачу, где и отлежалась.
Жизнь сделала своё черное дело. Галина стала хуже выглядеть (ухудшилась осанка, пожухли и стали выпадать волосы, на лице появились мелкие морщинки), и постоянно плохо себя чувствовала. Ноги стали болеть, спина, начались головные боли, то живот вспучивало от газов, то начинались диареи. Много денег Галя потратила ещё и на лечение зубов.
И вот, Гале исполнилось 29-ть лет, что веселья не прибавило, а она всё никак не беременела, хотя и откладывала деньги на ребёнка (может быть, понадобится ЭКО, а потом - няня), но Петя упросил её отдать эти деньги ему и купил новую машину вместо старой, насквозь проржавевшей. Галя не стала возражать, потому что предыдущую машину приходилось часто отдавать на сервис, а муж из-за постоянного присутствия у него машины не выпивал и возил Галю на работу каждый день, а потом забирал её оттуда на тихо работающем автомобиле с кондиционером и приятным запахом в салоне, что изрядно скрашивало жизнь.
Галя боялась уйти с работы в никуда, так как другая работа всё никак не находилась. Боялась она и уйти от мужа, чтобы не остаться одной, и надеялась на то, что всё как-нибудь утрясётся. Она очень хотела родить, наконец-таки, ребёнка, но беременность всё никак не наступала. Супруги не знали, что в связи с этим предпринять, Петя сделал укол от алкоголизма, чтобы не пить совсем, даже без «фронтовых сто грамм», что после работы выпивал в машине, припарковавшись, по-братски деля с женой на пополам глазурованный сырок. Он ещё и кровь себе чистил, и здоровьем занялся, чтобы сделать ребёнка, но ничего не выходило. И тогда Галя стала хвататься за всё. Привлекла к своей проблеме мистику, в одно из воскресений она съездила к Синь-камню в Переславле-Залесском, потом сходила к Софийской башне Новодевичьего монастыря в Москве, обращалась к каким-то подозрительным знахарям. Одна из старух посоветовала Гале «окреститься, ходить в церковь и усердно молиться Богу». То же самое ей говорила и Коза, с недавнего времени по секрету посвящённая в её проблему с зачатием. Моль говорила тоже самое, но в другом контексте, так как у Гали хватило ума и такта одинокую пятидесятилетнюю женщину в разговоры о ребёнке не вмешивать. Галя приняла крещение в ближайшей церкви, исповедовалась во всех своих грехах, причастилась, соборовалась и стала почти еженедельно посещать церковь, молилась и ходила на работу, где её всё время травили и ей хотелось плакать на груди у Козы, но она, естественно, сдерживалась.
Новоявленный духовник был парень тёртый и принимал только покаяние, а никаких жалоб слушать не желал. Он указывал на старую женщину, «торчащую из пола», так как у неё не было обеих ног под самый корень и говорил: «У тебя всё хорошо, и ты просто счастлива. Бьёт тебя муж? Нет? Всё. Свободна. Ступай с Богом!» и, благословив, выпроваживал её.
Коза жалела Галю, но, поскольку была верующей, то говорила одно: «Не отчаивайся, это – грех. Молись Богу почаще и ни о чём не думай. Господь всё управит. Только Он знает то, что тебе действительно нужно!» Однажды, когда Галя припозднилась на работе, они с Козой пили чай, и та, выслушав чаяния Галины, сказала: «Попробуй находить в жизни позитивные моменты - принимай свою жизнь такой, какая она есть. Радуйся и благодари Бога за то, что имеешь. Муж и работа – это уже кое-что! Ведь этой работы могло у тебя и не быть. Ты могла бы сейчас мыть лестницы или убирать улицы. Показав тебе калеку, батюшка хотел, чтоб ты поняла то, что вполне счастлива. У тебя есть ноги, руки, глаза, здоровье, родители, муж, дом, работа, зарплата… Всё же познаётся в сравнении. Да, по сравнению с некоторыми мы живём бедновато, и нам, может быть, и не так комфортно, как им, хотя лично меня всё устраивает. Но успешных, богатых, здоровых и счастливых в семейной жизни, людей же очень мало. Чего-нибудь, да не хватает обязательно. Либо здоровья, либо хорошей семьи. И так живёт большинство!»
И как только Коза, которую, на самом деле, звали Любовью, ей это сказала, Галя тут же поняла то, что у неё все дела обстоят намного лучше, чем у большинства, и она вполне счастлива. «Как я и раньше-то этого не заметила!» - удивлённо думала она.
Через год у Гали родился долгожданный ребёнок. Инна Сергеевна к этому времени её уже уволила со словами: «Обойдётся! У неё муж есть, пусть он её и содержит!» Из декрета Галя так на работу и не вышла, так как ей понравилось сидеть дома под видом ухода за малышом, с которым, в основном, сидела её мать, вышедшая на пенсию. Но этого восхитительного младенца Галя полюбила фанатически и без памяти. Она ещё ни разу в жизни и никого так не любила. Разве что, себя.
Петя всей душой полюбил малышку и стал гораздо мягче по отношению к Гале. Впрочем, та, в основном, жила у родителей, а он их навещал, принося продукты, подгузники, давал деньги и прочее необходимое. Гале нравилась именно такая жизнь, без этого «противного, скандального пьяницы-Пети», который давно ей надоел хуже горькой редьки. После того, как они разъехались, их отношения не просто наладились, а и стали просто прекрасными. Оба супруга хранили верность друг другу, несмотря на то, что жили вместе только на даче, а в городе виделись не очень часто. Гостевой брак вполне устраивал обоих. Каждая семья, даже счастливая, уникальна, и как люди могут, так и живут. И Галя, наконец-таки, это поняла. Не надо смотреть на то, как живут другие, но жить надо так, как удобно тебе, а не так, чтобы кумушки не судачили. Каждый вечер Галя ныряла под одеяло, прижималась к тёпленькому тельцу малышки и, перед тем, как заснуть, успевала подумать: «Остановись, мгновенье…»