Спорим?

— Кажется, я поняла правила игры, — раздается хриплый голос в полумраке комнатушки на чердаке.

Я перестаю перебирать пальцами струны гитары и поднимаю взгляд на лучшую подругу. Настя лежит на спине, золотистые волосы волнами рассыпались по полу. Задумчивый взгляд блуждает по потолку, словно ищет там ответы на вопросы, давно терзающие разум. Тонкие пальцы скользят по причудливым узорам на ковре. Худая, как скелет, и бледная, как смерть. "Прозрачная, скоро растаешь совсем", говорю я ей время от времени. "Скорее бы уже", каждый раз отвечает она со смехом.

— Ты это о чем? — спрашиваю я, начав наигрывать мелодию «Батарейки», без которой не обходится ни одна наша посиделка.

Настя тяжко вздыхает и морщится, как всегда делает, когда чем-то недовольна. На дворе канун Нового года. За коном, в густой непроглядной темноте, сыпятся снежные хлопья, накрывая город белоснежным покрывалом. Но нам не до сна. Мы сидим на чердаке и играем на гитаре. Или, скорее, переживаем очередную бессонную ночь.

На окне мигают огоньки гирлянды и тени танцуют на стене. Стол усыпан опавшими иголочками от еловой ветки, источающей терпкий аромат хвои и мороза. Увы, на настоящую ель денег просто на просто не хватило, но и без этого ощущение чего-то по-новогоднему волшебного витает в воздухе, настолько осязаемое, что хоть рукой хватай. На полу валяются книги и пластинки, создавая творческий беспорядок. Но мы привыкли так жить: вечный бардак в комнате, голове и жизни.

— Ну помнишь, — медленно говорит Настя, подбирая слова, как я подбираю аккорды, — когда мы были мелкими, то поспорили. Тогда, на нашем месте. Так вот, я наконец поняла правила игры.

Поток воспоминаний закручивает меня в свой бесконечный водоворот, и вот мысленно я не здесь и не сейчас. Тот самый день. Знойный, душный июльский полдень. Воздух, словно раскаленный металл, обжигает кожу. Лицо покрывается испариной, а футболка прилипает к телу. Мы сидим на краю железнодорожного моста, что проходит рекой, и наши ноги свисают вниз.

Позади с оглушительным лязгом проносится товарный поезд, истошно гудя нам, двум босоногим девчонкам. Сердце колотится в такт грохоту колес, смешивая страх с восторгом. Настя прижимается ко мне, крепко хватает за руку и громко смеется, зажмурив глаза. Я тоже смеюсь, а сама смотрю вниз, на темную водную гладь. Дна не видать, лишь холодный и бесконечный мрак. Мост сильно трясется, и я представляю, как он разваливается на части, не выдержав натиска железного монстра, и мы падаем вниз, в ледяную безду. И она поглощает нас без остатка.

Поезд исчез вдали, оставив после себя клубы пыли. Мы все еще держимся за руки, беззаботно болтая ногами. Нам лет десять или около того. Впереди целая жизнь. Что там, за поворотом? Никто из нас не знает, но в этот беззаботный миг это все не важно. И все же странное предчувствие тяготит душу и никак не хочет выпускать из объятий.

— Спорим, я умру раньше, чем ты? — вдруг говорю я.

Настя перестает трясти ногами и с не понимаем смотрит мне в глаза. Она всегда была такой - по детски наивной. Интересно, знала ли она вообще тогда, что людям свойственно умирать? А если и знала, то как часто думала об этом?

— Чего? — она растеряно хлопает глазами.
— Давай так, — подвигаюсь ближе и заговорщически улыбаюсь, — если я умру первая, я выиграла. И наоборот. Что скажешь?
¬— Может, кто первый умер, тот и проиграл?
— Не, это же соревнование. Кто первый, тот и выиграл!
— Мама говорит, над смертью нельзя шутить... — Настя опускает глаза и смотрит на воду, в которой отражается синее небо и облака.
— Тебе что, пять? — с усмешкой подкалываю я подругу, отчего та заливается краской. — Или боишься?
— Ничего я не боюсь!
— Тогда спорим!

Я решительно протягиваю ей ладонь. Она же долго смотрит на нее, но не протягивает свою в ответ.

— А проигравший что? — спрашивает Настя.
— Ну не знаю. Будет должен… шоколадку.
— А зачем мертвому шоколадка? Ему уже ничего не нужно будет.
— Не знаю. На том свете слопает, — я начинаю раздражаться, — Ты задаешь слишком много вопросов. Ну так что, спорим или нет?

Немного подумав, она коротко кивает и наконец сжимает мою ладонь свой маленькой ручкой. Я с силой сжимаю в ответ и беззаботно улыбаюсь.

— Только чур чтоб смерть была естественной — говорю я.
— От старости только что ли?
— Да не. Имею ввиду, чтоб не сам себя... ну ты поняла. А так, можно и на машине разбиться, и утонуть. Если только случайно, конечно.

Мы еще долго сидим так, на самом краю бездны, и смотрим вниз. Темная вода манит, зовет с собой, завораживает. Солнечные лучи пробиваются сквозь ветви деревьев и ложатся на воду, рисуя на ее поверхности причудливые узоры. Мы, затаив дыхание, наблюдаем, как они танцуют вместе с легкой рябью. Ветер треплет волосы, доносит до нас аромат хвои и сырой земли, а где-то в глубине леса слышится непонятное шуршание. Кажется, что сама природа затаила дыхание вместе с нами. Я чувствую себя маленькими и незначительными перед лицом вечности, перед этой бездонной глубиной, скрывающей в себе столько неизвестного.

— Прыгнем? — с вызовом спрашиваю я.
— Дура что ли?! – пугается Настя.

Я смеюсь так громко, что смех разносится по округе и пугает птиц на деревьях. Слышится хлопанье крыльев, затем карканье ворон.

— Да шучу я, — по-дружески хлопаю обеспокоенную подругу по плечу. — Не, мне помирать еще рано. Вот лет через тридцать можно…

Сознание медленно возвращается обратно в реальность. Стертые от струн пальцы сами собой наигрывают знакомую мелодию. На этот раз это «Вороны» группы Нервы, любимая песня Насти. Закрыв глаза, я представляю, как черные как смоль птицы гуляют по нашей комнате. Прямо как в песне.

— А, ты про это? — равнодушно пожимаю плечами, – Вот это ты вспомнила! Ну, я все еще уверена, что сделаю тебя. С моим то наследством: бабуля умерла от инфаркта, дедуля от инсульта. Да и давление ни к черту, вот увидишь, мое сердце...
— У меня рак.

Мелодия резко обрывается, воображаемые вороны разлетаются в разные стороны, оставив после себя лишь перья. Признание, как молния в ночи – внезапное и ослепительное. Повисла напряженная тишина. Настя улыбается, но взгляд серьезен. Мир вокруг в одночасье рассыпался на острые осколки. Счастье оказалось таким хрупким.

— Чего? — ошарашено переспрашиваю я, не веря своим ушам.

Настя вдруг начинает хрипло смеяться.

— У меня рак, — повторяет она, словно маленькому ребенку объясняют очевидные вещи, — Врачи говорят, это мой последний Новый год.

Шок, парализовавший мою волю, потихоньку отпускает из ледяной хватки, уступая место чему-то другому: гневу и бессилию. Комната сужается и давит, воздух вдруг становится невыносимо тяжелым, а сердце колотится в бешеном ритме, отдаваясь звоном в ушах. Я вскакиваю, опрокинув стул, и с яростью бросаю в сторону гитару.

— Но это нечестно! — выкрикиваю я, — Рак - это жульничество. Конечно ты выиграешь! А мне что делать теперь? Пустить пулю в лоб?!
— Вот это нечестно. Смерть должна быть естественной, помнишь?
— Я не собираюсь хоронить тебя!
— Ань, у твоего кактуса шансов выжить больше, чем у меня, - Настя горько усмехается.

Я чувствую себя обманутой, словно кто-то вырвал у меня почву из-под ног. Мне переломали ноги и сказали стоять, но опереться не на кого и не на что. Я падаю в самую темную бездну. Слезы жгут глаза, но я сдерживаю их, стиснув зубы и сжав кулаки. Настя поднимается с пола и медленно подходит ко мне, теплая и настоящая, в отличие от всего этого кошмара. Подруга мягко обнимает меня, и это становится последней каплей. Я вцепляюсь в нее, словно в спасательный круг, и реву так, как никогда в жизни. Она гладит меня по волосам, как мать утешает расстроенного ребенка.

— Я не верю… Этого не может быть, — наконец нахожу силы произнести хоть что-то вразумительное. — Ты уверена?
— К сожалению, это так, — она грустно улыбается, — но я все еще здесь. И я буду здесь столько, сколько у меня есть времени.
— Это не честно… — шепчу я. — Ты же обещала, что мы будем вместе всегда.
— Жизнь вообще игра нечестная, — она отстраняется и грустно смотрит мне в глаза.

Поздняя осень. Ковер пожелтевших листьев украл промерзлую землю. Я выдыхаю и пар срывается с губ. Ее голос, слабый и бесцветный, до сих пор доносится до меня словно из другой жизни. «Ты свободна на этой неделе? Кажется, я умру во вторник».

По кладбищу, окутанному серой дымкой, раздается оглушительное карканье воронов, которые парят над покосившимися крестами. Их крик – словно плачь скорби. Мой пустой взгляд устремлен на свежевскопанную могилу. Кажется, что земля еще хранит тепло ее тела. Подруга смотрит на меня с фотографии и лучезарно улыбается. Она всегда улыбалась, до последней секунды. На земле – венок из белых хризантем. Ее любимые. В моих руках – шоколадка, как и договаривались.

Зажимаю рот рукой. Над могилами раздается пронзительный крик. Я проиграла.