Счастливо, гражданин...

Содержание:

Испытание сном
(истории, которых не было, но кто знает...)

По следу ветра
(повесть)

17 вёсен? Мгновенно!
(пьеса-пародия)


ИСПЫТАНИЕ СНОМ

ПЬЕСА О ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ И ОДНОМ АКТЕ

Пивная. Тошибин катает кружку по столу. Входит Мицубишин и совершает первое действие: бьёт Тошибина в ухо. Тошибин падает и роняет хвост тарани. В углу марширует Шивакин под песню из граммофона: “Москва-Пекин! Москва-Пекин!” К нему подкрадывается Мицубишин и совершает второе действие: бьёт Шивакина в ухо, но другое относительно Тошибина. Шивакин падает и ломает трубу граммофона.
С трудом и без достоинства поднимается Тошибин, по-прежнему пьяный, и совершает акт: мочится в левый ботинок, не расстёгиваясь.
Поднимается Шивакин и кричит в обломок трубы граммофона: “Идеи чу-чхе живут и побеждают! А вот с кем живут и кого побеждают - не твоего, брат, ума дело”.
Мицубишин закрывается жилистыми рабочими руками и горько плачет.
Но это уже не действие и, тем более, не акт.

Декабрь-93.

БАС И ШАЙБА

Фёдор Иванович Шаляпин очень любил хоккей. Не поиграться да силушкой помериться, а чтобы поболеть безумно.
Началось всё с тех пор, когда впервой занесло его в Америку. И прикипело сердце вместе со всем здоровым разудалым организмом к “Нью-Йорк Рейнджерс”. Отчего же не к “Чикаго Буллс”, не к “Филадельфии Флайерс”? Молчит Фёдор Иванович, а сам за подкладочку пальто флягу с водочкой прячет. И уже к середине первого периода стучит себе пустой флягой по коленке: “Рейнджерс” - чемпион! Вашу мать, “Рейнджерс” - чемпион!”
Потом антрепренёр науськивал полисменов, и те утаскивали Фёдора Ивановича в театр. И он пел “Мефистофеля” особенно зловеще. Зато в антракте выскочит, бывало, на улицу, мол, папирос купить, хватает извозчика: “Любезный, на матч и обратно. Получишь на чай и к нему лимончик”. И ни одному концертмейстеру не известно: будет ли во втором отделении “о дайте, дайте мне свободу” или “блоха? ха-ха!”.
Однажды Шаляпин так наорался на трибуне - совсем плохи дела шли у “Рейнджерс”, - что голос посадил напрочь. Золотой голос-то.
Прислали ему на замену Ивана Семёновича Козловского. А тот возьми и брякни первому встречному грузчику: “Ни во что не поставлю любого против “Вашингтон Кэпиталс”!”. Прознал об этом Фёдор Иванович и немножечко рассердился.
“Ах ты, тенор-хренор!”- налетел он на Ивана Семёновича и погнал по Бруклинскому мосту пинками. С тем Козловского и видали.
А у Шаляпина в голосе новая глубина обнаружилась.

Декабрь-93, февраль-94.

ДЕБЮТНЫЙ ЭНДШПИЛЬ

Климент Ворошилов и Семён Будённый играли в шахматы. По-чапаевски, разумеется, и чёрными фигурами. Потому, что белые - для врагов.
Напрягся Ворошилов, выстрелил пешкой - а стрелять он уже наловчился - и сразу сбил коня противника. Друг его Семён побагровел на совесть. Это значило: хорошего ждать следует не всякому. И точно.
Схватил Будённый второго, живого коня и начал лупасить им по ворошиловским порядкам, а затем и по Клименту. Так бы и забил его до полусмерти. Или мог до смерти зарубить, как последнюю собаку.
Только Ворошилов не прост, чертяка. Укрылся шахматной доской да как загудит: “Я в танке, я в танке! Дыр-дыр-дыр...”
Остановился обескуражено Семён: пустить коня на танк или обождать до рассвета? А Клименту того и надо. Учуял он заминку и шмыг под стол, а потом юзом-юзом в густые, как семёновы усы, кусты боярышника. Поди, ищи его там, партизана. И сидит, гад, рожи корчит: “В плен не взял и не убил - знать, победу не добыл!”
Насупился Семён Будённый и обиделся одновременно.
С той поры и пролегла морщина на его плоском лобике.

Декабрь-93, февраль-94.

ПРИТЧА О ЯЗЫЦаХ

Свежеиспечённый и очень счастливый от этого немец Корней Бодибилдинг и американец с небольшим стажем, но тоже хороший парень Яков Армрестлинг поспорили на ящик вчерашнего “Жигулёвского”. Конечно, полагалось на два ящика свежего “Тверского”, но тот вариант заметно дешевле. Или далёкие исторические корни внезапно скрутили не так?
Суть пари такова: кто есть Владимир Ленин?
Варианты: а) щит бедуину от пустынного ветра самум; б) пуштун - ведь не таджик же; в) педаль “Камасутры” в цепи “Бхагават Гиты”; г) разное и прочее, включая “апартеид”, “феминизм” и “Хусейн”.
После опустошения всех бутылок пива собрав воедино все весомые факты типа: 1) пьяные крики соседей; 2) хронологии маразмирующих старушек; 3) личный жизненный опыт, - Корней опять не смог ничего доказать, а Яков - что-нибудь опровергнуть.
Потом они пили водку. И пели песни на языке, принятом на прежней родине, согласно прежним обычаям. И очень хорошо и правильно, что не подрались.

Январь, март-94.

НЕМНОГО ПО-НЕМЕЦКИ

Карета прыгала, как балаганный чёртик. Фридрих Ницше долбанулся о стенку. От боли и пользуясь случаем, он смачно выругался. По-немецки, что простительно пруссаку. Не таракану, ясное дело. Понесло же философа за новыми мыслями в самую глубинку. Старый трюк.
Показался трактир. Хорошо бы войти да разудало гаркнуть: “Шнапсу!” И прибавить эдакую сентенцию позаковыристей. Да мозги отшибло в дороге, как назло. У трактирщика морда сияла похлеще электролампы.
Фридрих Ницше, в два прыжка оказавшись у стойки, мяукнул: “Гутен морген”. И сразу проголодался.
Хозяин с испугу долил пива после отстоя пены и подал сосиски с пылу - с жару, какие обычно берегут для себя. Тень нежности скользнула по лицу профессора. Он ткнул испачканным в соусе пальцем в атласный малиновый кафтан трактирщика: “Я - здесь. Один на один с тобой. А там, - он кивнул головой в неизвестность, - меня нет. Мыслимо?”
“О! - зашептал собеседник. - О!” И, благоговея, уставился на Фридриха Ницше. За спиной которого солнце садилось в осеннюю хлюпь.

Апрель-94.

ПРОЛЕТАРИЙ РАЗЪЕДИНЁННЫЙ

Демьян Бедный не любил помидоры. Он просто ходил из угла в угол.
Вдруг задёргалась водопроводная труба, издавая скрежет и вой.
“Ай да рифма! Ай да рифма!” - подпрыгнул пролетарский поэт. Кое-кто ещё захлебнётся коньяком от зависти. И, насмеявшись до коликов, он закончил выкладывать слова “М. Горький”, чередуя икринки осетра и лосося на слое масла, наложенного поверх огромного ломтя пшеничного каравая. Потом Демьян громко и обстоятельно чавкал. Дойдя до “ий”, он почему-то насытился и подумал: оставить на завтра эту кроху целиком или хоть икринки слизать?
“Да нет, плохая примета!” - решил поэт и выбросил объедок в мусорный бак.
За окном пионеры дрались с беспризорниками. “Бойцы растут. Надо бы тотализатор наладить”, - шевельнулось в засыпающем мозгу.
Близился Первомай - третий по значимости праздник. После Дня рождения Вождя пролетариев и даты Революции.

Май-94.

ФАНТАСТЫ, ЗДРАСЬТЕ!

Он сидел в шезлонге в состоянии человека, которого переехал небольшой колёсный трактор. Вялые руки мелко дрожали, как бы отстукивая на голых коленках “Танец с саблями” Хачатуряна.
Герберт Уэллс сидел с видом человека, которому жить не хочется. Потому, что его друзья, тоже фантасты, вчера опять спасали землян от злого марсианского виски. А ныне бросили одного-одинёшенького, как на чужой планете без всяких средств борьбы. Их, гадов, проучить бы, чтоб знали, кого похерили, почитай, не за понюшку гаванского табаку.
И Герберт Уэллс, превозмогая головную боль, застучал по клавишам пишущей машинки. Повествуя о счастливом быте и замечательной судьбе строителей Беломоро-Балтийского канала.

Май-94.

ЗА ЛУКОМОРЬЕМ

ПУШКИН: Я - Пушкин! Чего-чего? Удивить меня?! Во дураки!
САРДЕЛЬКИН: Я - Сарделькин. Это такая старинная русская фамилия. Не то, что в профиль или анфас. А больше - по нутру.
1-ЫЙ ВАРЯЖСКИЙ ГОСТЬ, нюхая: Ох...ё...бл...блю...э...
2-ОЙ ВАРЯЖСКИЙ ГОСТЬ, нюхая, но не затягиваясь: Ба, да это - Пушкин!
ПУШКИН: Тогда выходит, что я - Сарделькин? Во дурак! А ведь я знал, честное поэтическое! Да разве кому докажешь?
Пушкин два раза сморкается, затем прыгает с лошади в Тихий океан. А варяжские гости, наоборот, в Северный Ледовитый. Позванивая пустой посудой и покачиваясь.
Сарделькин берёт чалую под уздцы и уводит её далеко-далеко. И продолжает пахать.

Сентябрь-94.

ЭПИЗОД ИЗ ЖИЗНИ ГОРОДА

По улице ехал на велосипеде почтальон, прыгая на булыжниках и гудя клаксоном.
Ага, разбежались мальчишки, игравшие в “казаки-разбойники”.
Один из них, особенно кудрявый, с пелёнок мечтал быть “разбойником”, но более сильные гимназисты-ровесники заставляли играть “купца”- то есть того, кого бьют и грабят. Кудрявый сжимал кулачки и грозился: “Погодите, вот выгасту...”
Из окна второго этажа высунулась некрасивая женщина и крикнула: “Всё тебе играть да играть, а когда учиться и учиться?”
“Ского”, - прокартавил кудрявый и посмотрел таким честным взглядом, какой встречается у начинающих ябед и законченных мошенников.
“Хоть бы “эр” научился выговаривать, бестолочь”, - тихо добавила мать, вытирая любимую голубую чашку. Но малыш услышал и мстительно сощурился.
“И пусть в своей комнате уберёт. А то там, ей-Богу, революция”, - пробурчал отец и усмехнулся: лезет же в голову всякая чушь.
В это время в доме напротив муха села на нос начальнику жандармерии. Он махнул головой, не просыпаясь, и щека с ямочкой мирно устроилась на шёлковой подушке с рюшками по краям.
Дул сухой степной ветер, и по городу Симбирску растекался полуденный зной.

Сентябрь-95.

РЕМБРАНДТ

Давным-давно жил на свете художник Рембрандт. И был у него сын Ван Гог. Причём настолько похожий на него, что рыбаки только руками разводили, роняя рыбу в море, когда сын с отцом на причале нюхали норд-вест. А чтобы их различать хоть как-нибудь, придумали прозвища: “Тулуз” и “Лотрек”. Которые Рембрандт с Ван Гогом носили по очереди. Однако “Тулуз” обоим нравилось больше, и юный проныра откликался на “Тулуза” чаще положенного. Конечно, Рембрандту следовало взять мольберт да отдубасить Ван Гога до состояния “мрачный фламандский пейзаж”, только не мог он. Потому, что ослеп хрен знает когда. И картины свои писал на ощупь, от левого края, естественно. Краски готовил ему отпрыск, и когда, по традиции, после ужина возле камина Ван Гог подносил ему палитру, Рембрандт, дрожа от нетерпения, спрашивал: “Там бирюзовая с изумрудной?” - самые любимые цвета его. “Йа, йа”, - отвечал иждивенец. А сам, хихикая в рукав, подсовывал коричневую с чёрной. Ничего тебе алого, ничего воздушного!
Пребывал бы старик в неведении дольше, чем долго, но есть на свете ещё добрые люди. И тогда горько заплакал Рембрандт и послал свои проклятия. Что ж, провидение сжалилось над ним.
Как-то пошёл Ван Гог воровать подсолнухи и навсегда потерялся. Однако водить Рембрандта на причал нюхать норд-вест оказалось некому. Перестал Рембрандт ощущать правду жизни и есть вяленую рыбу. А позже и картины писать забросил.

Январь, сентябрь-95.

ПО СЛЕДУ ВЕТРА

Грузовик, словно сказочный колобок, убежал от пятиэтажек в центре посёлка, затем от местами выкрашенных домиков на окраине. И весело запрыгал, спускаясь по огибающей возвышенность дороге. Дорога из булыжников и ям называлась Грузинкой. То ли оттого, что была продолжением улицы Грузинской, то ли из-за сходства с настоящей горной дорогой в настоящей Грузии: с одной стороны крутая граница парка, с другой – многометровая пропасть. На «дне ущелья», как полагается, изгибался настоящий ручей. Только без прозрачной воды с резвой форелью, а пахнущий продуктами жизнедеятельности человека.
А вот грузин или похожих на них здесь, кажется, не водилось.
Ничего особенно весёлого в подёргиваниях грузовика не было, учитывая, как несимпатично приходится биться задним местом о деревянную скамейку. Но в грузовике ехали дети, а вожатой, скорее всего, полезно. Ехали они погожим летним утром в пионерский лагерь и при этом дружно пели задорную песню о жизненных перипетиях бабки, дедки, Любки и голубки. Пик радости приходился на куплет: «Чем же спекулировать, милый мой дедочек? Чем же спекулировать, сизый голубочек?». Полтора десятка ротиков и один весьма чувственный рот втягивали по максимуму воздух, чтобы от всей совместной души выплеснуть: «Самогоном, бабка! Самогоном, Любка! Самогоном, ты моя сизая голубка!».
Самогонщики безуспешно преследовались законной властью, посему запретная тема добавляла вкуса к невинной детской шалости.
Грузовик запылил по просёлочной дороге, основательно разбитой колхозными тракторами и военными тягачами из расположенной рядом, как рассказывали бывалые люди, части ПВО. Справа ласково шелестел лесной массив, слева тянулось бесконечное кукурузное поле, и уже за ним плавно рассекала родные просторы и манила прохладой ещё не полностью загаженная и обмелевшая река.
Удары по скамейкам стали реже, но с большей амплитудой. Новая песня пошла вразнобой, хотя получалось ещё забавнее.
Навстречу пастух гнал стадо коров. Своим видом и скоростью перемещения коровы походили на русских борзых.
До пионерского лагеря, укрытого в бору на холме, где ещё приютилась деревня, в которой кроме приезжих москвичей из активного во всех отношениях населения практически никого не осталось, было уже рукой подать. Хотя не очень короткой.

*****

- Практически одни щемяще-приятные воспоминания. Здесь хотелось остаться навсегда. Запах сосен, пшённая каша, а на белом хлебе масло и ломтик сыра. А котлеты с пюре? А манную кашу никогда не любил, эти мерзкие комочки. Сверстников полно, весело, суетно! Горнист только портил картину, дудел спозаранку. Мы не высыпались, всю ночь рассказывая про чёрную-чёрную комнату и летучих мышей, которые намертво вцепляются в волосы. Из плохого - пришлось пару раз пострадать. Как-то, играя в индейцев, попал в плен, успел снять повязку своего отряда и засунул в штаны. Стал «косить под своего», а повязка выпала. Слегка побили. В другой раз подглядывал через щели девчачьего душа. Тоже неудачно. Застукали. Убегая, поскользнулся. Поймали, презрительно смеялись.
Девушка с прекрасными чисто серыми, без всяких разводов, наподобие изъяна, как у беспородных, глазами и фантастическим именем Анжелика на секунду закрылась ладошками.
- Бывает. Я тоже посещала пионерлагерь. Там проводились конкурсы, а я не смогла выиграть ни одного и получить заветные красные звёздочки для различных привилегий. Во время одного из них захожу в комнату вожатых, а там здрасьте – они лежат себе на столе без присмотра. Ну и умыкнула. А вожатые были слегка навеселе и не всех участников помнили, так что попользовалась. Сгорала от стыда, но это уже в последствии. Ещё пару лет назад случай в электричке. Какая-то женщина обронила кошелёк на сиденье, когда вставала. Я боролась-боролась, чтобы не присвоить. Вдруг заметила, что меня засекла другая женщина, пришлось окликнуть ту, что обронила. Ситуация пренеприятная.
Они гуляли по набережной, держась за руки, и безудержно болтали. Выкладывая начистоту всё, что имели, хотя познакомились вчера в автобусе случайно. Не на привычном для каждого маршруте именно в конкретное время.
Следующее свидание требовало от Козьмы, студента московского вуза, исключительно культурно-значимого места. Например, возле Большого театра. Анжелика опаздывала. Зато вовсю дефилировал некто с сальными глазками. Тут пришла малая нужда. Козьма спустился в туалет неподалёку. Только начал облегчаться, а за спиной голос: «Давай дружить?». Быстро вернулся к театру и только тут заметил, что забыл впопыхах застегнуть ширинку. Опытные старшие студенты, вытирая слёзы от смеха, прояснили: возле Большого порой собираются нетрадиционные люди.
Козьма некогда стал обладателем магнитофона «Маяк». Родители подбрасывали деньжат к стипендии, да и сам подработал ночным сторожем автобазы. Ну как подработал – дожидался, пока начальник базы поздно вечером свалит, и сам дул домой. Один раз попался, уговорили остаться на ночь с помощью бутылки водки. Пел всю ночь песни, акустика была отличная среди железных шкафов. Но в постельке ночевать без всяких песен как-то лучше, на следующий день пошёл и рассчитался. А вот сейчас денег нет, а сводить любимую в приличное место, например, в известное кафе, надо. Так что, прощай, друг. Да и скоро распределение, хрен знает куда сошлют, переть его на себе… К тому же пора переходить к сердечным признаниям. Ещё свербила мысль, что Анжелика москвичка, хотя идея зацепиться за столицу была не главной.
- По какому поводу праздник? – кокетливо спросила девушка, удобно располагаясь.
- Друга продал, - по-актёрски дрожащим голосом поведал Козьма и чуть не получил по морде. – Да магнитофон, магнитофон, шучу я.
- Не смешно и даже очень глупо.
- Ну почему? Я мастер в юморе. Как-то на втором курсе слишком устал от приходящих с пустыми разговорами, придумал текст и повесил на двери своей, общей на троих, комнаты: «Прежде чем войти, подумай: нужен ли ты здесь». На следующий день гулял, пришёл и хорошо, что поздно. Сосед по этажу Казбек прочитал, осетинская кровь вскипела. Бегал по всей общаге, искал меня, наверное, не для того, чтобы обнять.
- Ну вот видишь, мастер!
- А через год в юмористической передаче по радио услышал свою шутку. Подтянулись, подумалось, недоумки к мастеру.
Они болтали о всякой ерунде, и вдруг Анжелика стала рассказывать, что ей никогда не везло с ухажёрами. В старшем классе, в один поганый день, один знакомый из одной приличной уважаемой семьи заманил к себе в квартиру, включил громкую музыку, чтоб не слышали криков, и изнасиловал. У Козьмы сжались кулаки, он готов был убить негодяя.
- Надо было сообщить в милицию!
- Ну, ты знаешь, там такие родители, через любую милицию переступят.
Тогда и в голову не пришло, что это обычные сказки для простофиль. Но юноша влюбился, значит, ослеп и местами оглох.
Скоро у Анжелики случился день рождения. Козьма ранним утром понёсся на рынок за роскошным букетом длинных-предлинных тёмно-красных роз. До вечера они лежали в холодной воде в ванной для сохранности.
Дверь открыла мать девушки.
- А она вчера уехала на экскурсию. Вместе с другом. И вообще ходить сюда нет смысла.
Как же так? Не предупредила ни о чём. Несчастный Ромео нетвёрдыми ногами вышел на улицу и вместе с чувствами выбросил букет в урну.
«Любила ль Беатриче Данте, когда завязывала банты?».




*****

Начало 80-х. По случаю майских праздников Козьма и его сосед по комнате Фрол купили много «Жигулёвского». «Московское» и «Столичное» - на тот момент самый писк – можно было свободно попить только в буфетах кинотеатров (и театров), заедая вкуснейшим в хрустящем стаканчике мороженым, сидя в уютном буфете, плюнув на дурацкий фильм.
- Пожалуй, любовь подобна настенным часам. С маятником. Суть качения - её законы, суть подзаводки - некая вечность. Всё здесь понятно. Как и наличие идиотов, уверенных, что твёрдо держат ключ от сложнейшего часового механизма. Как и наличие сравнений, ещё более нелепых. Некоторые считают любовь невозможной оттого, что жизнь напоминает задницу. Будто выбор один: или быть туалетной бумагой, или экскрементом. Пусть жизнь часто видится выгребной ямой, ничего. Радуйся, что пока являешься достаточно свежей нечистотой. Хотя никакой перспективы, - Козьма тоскливо посмотрел в окно на счастливо снующих птиц. – Надо бы встать, собрать лицо в максимальную умность, но что есть, то есть. Со временем становишься философом, тянет на перлы.
- Не грусти вхолостую. Девок – как собаков недорезатых. Пруд пруди, ещё рядом клади. У меня пока таких заворотов нет. Как записался себе в помощники милиции, так и хожу по вечерам, ловлю придурков. Весело. А вообще хочу срыгнуть из института. Как-то не чую гордости от надписи в дипломе: инженер-металлург. Отслужу, устроюсь егерем, чтоб не видеть дебилов. Охота, книжки возле печки. Кайф.
- Не дури. Важно получить корочки верхнего образования. А устроиться можно кем угодно.
- Нет, не могу больше. На кафедре уже пошли навстречу, лишь бы не уходил, не последний, чай, студент. Предлагали досрочную сдачу и академический отпуск. Не могу, тошно.
Постучали. Вошёл Касьян.
- Ага, здесь русский дух, здесь пивом пахнет!
Через час явилась хорошая идея съездить на ипподром – единственное место, где можно насытить свой азарт. Кроме преферанса, ясен пень. Фрол отказался, он и к преферансу-то был холоден.
В кассе Центрального московского ипподрома купили программки и стали изучать результаты предыдущего сезона и выбирать красивые имена лошадей. Демонстрация лошадей перед забегом ничего не дала. Ни хрена не понятно.
Зато попали на спектакль. Это Григорий, любимец второго этажа. Коричневый плащик короткий, портфельчик потёртый, кепочка набекрень., волосы чёрные с обильной проседью, спутанные, как у байкера. Глаза карие - не точно, но безумные - точно. Впрочем, таких полно, ничего необычного. Зато как он пел, как зарифмовки читал вдохновенно... Не хуже, ей-Богу, любого областного артиста. «Кто сказал, что нет привоза?» – воспрошал грозно. «Плачь, милый, плачь - степная кобылица с огромной ягодицей несётся вскачь!». И это когда вся публика орала: «банда! банда!» и хрипела: «наелся, да?!». Когда вся публика визжала от ненависти к продажным наездникам и стонала от любви к проигранным денежкам.
Козьма с Касьяном тем временем проголодались, спустились в буфет.
Подошёл мужчина кавказского типа.
- Сбросимся? У меня в конюшне знакомый жокей. Варианты беспроигрышные.
Сбросились. Желание сильно разбогатеть не поколебалось от предложения не светится и свалить на два часа. Пришлось кататься на трамвае туда-обратно с видом крайне занятых. Погружённые в мечты будущие богачи не успели оплатить проезд. Контролёрша посмотрела в их честные глаза, не поверила и оштрафовала. Но это мелочь.
Вхожий в конюшню друг жокеев денег не принёс. Зато активно показывал в программке, где они были очень близки к выигрышу, да вмешались разная непредвиденность.
Словно две побитые собаки, студенты вернулись домой зализывать душевно-карманные раны.
Зашёл Казбек.
- Представляете, вчера иду себе в центре, никого не трогаю. Вдруг подходит такой разодетый во всё импортное. «Я известный режиссёр. Провожу кастинг. Ты такой фактурный! Моя берлога здесь рядом. Пойдём, предварительно поговорим». Приходим. Он в ванную, оттуда уже в халате. И сразу шасть ко мне. Мгновенно засовывает руки подмышки, нюхает и визжит: «Мужчина!». Я его бью в табло и - дёру в лифт.
Это забавно было слушать, но не чувствовать. И окончательно прояснилось, что будущее у инженеров самое лучшее в смысле безопасности.

*****

Фрол выглядел как-то озабоченным.
- В наши славные времена театрального бума достать билеты на «фирменные» спектакли популярных театров не просто. Либо как следует переплатив, что опять не наша тема, либо как следует отстояв в очереди, и это опять мало симпатично. А в каждом институте, знаешь ли, процветает студенческая театральная мафия. Пасут свой театр. Если хочешь по госцене заполучить билеты, надо поработать «утренней девочкой». То есть прийти за пару часов до открытия касс, назло огромной очереди втиснуться к своим товарищам, дежурившим с ночи и не раз попившим портвейн в ближайших подъездах с ментами, получить талон у администратора на две пары билетов, купить две пары и отдать одну. За неё мафиози дадут пару билетов на стоящий спектакль другого театра, хотя выбор невелик. Я завтра пойти не могу, а тебе предлагаю. Скажешь – от меня.
- Зер гут, - выдал Козьма со своим баварским, как говорила нынешняя институтская училка по немецкому, произношением.
Накладки не предвиделись. Утро. У театра «Сатиры» дежурит сержант. Тупая красная морда. Но не в этом дело. Незнакомый, говорят, не наш, не с которым пили. После заработанного талона у довольного Козьмы, вдруг возникает порыв совершить что-нибудь и для Родины. Тут как тут седой иностранец фотографирует исподтишка очередь у театра. А ведь он разместит в своей поганой газете снимок очереди, якобы, за хлебом! Козьма мгновенно сержанту донёс, страж порядка медленно подошёл к улыбающемуся иностранцу, отобрал аппарат и засветил плёнку. У шпиона чуть сопли не потекли от обиды. А Козьма небрежно бросает по вседозволенности на правах героя окурок в лужу. Красномордый строго посмотрел: «Эй ты, поднял и отнёс в урну!». И под злорадные смешки проигравших Козьме в почти честной борьбе за талон пришлось войти в лужу, вытащить, следуя приказу, грязный окурок, и отнести в урну. День начинал портиться. И не только день.

*****

Он стоял на коленях посреди комнаты.
На карте Родины стоял на коленях Козьма, водил по ней пальцем и плакал.
Завтра ему предстояло исполнить волю институтского распределения.
«Приди, о приди же!..» - гудел ему далёкий завод. Дипломированный специалист чувствовал это, дёргался и опрокидывал остатки рисовой водки на карту.
В окно заглядывала ночь, выписывая звёздами похожее на «ага, попался!». Козьма выудил из стакана значок инженера и, твёрдо сжав его в руке, завалился возле кровати.
Всем иногородним на его курсе выпали нездешние и далеко не лучшие в мире места, но особо свирепо судьба обошлась почему-то именно с ним.

*****

- Стоянка поезда одна минута, - прогундосила рябая проводница. Козьма выпрыгнул и не успел заметить, что платформа давно и успешно ремонтируется. Он запнулся, чемодан ударился, выплюнул содержимое, проводница радостно хрюкнула, и поезд пропал. Запихнулось в чемодан всё, кроме носового платка, угодившего в самую грязь. И тут возник позыв помочиться. “Девушка, где здесь...?” - обратился, приплясывая, он к огромной женщине в жёлтой фуфайке, которая таскала шпалу туда-сюда. И побежал вприпрыжку в направлении взмаха шпалой. В тусклом полуподвале прошмыгнул в проём под буквой «М», рядом с заколоченной дверью под «Ж», пристроился к некогда белоснежному писсуару, едва успев поставить чемодан между ног, и облегчённо вздохнул. Вздох повторился. Что это? Эхо? Медленно обернулся. В кабинке с отсутствующей дверкой над отхожим местом нависала женщина с мутным взглядом и спущенными штанами.
Уже на привокзальной площади он встал у доски объявлений как бы внимательно читая про всюду требующихся грузчиков, а на самом деле испытывая надобность просушить пролитое в штаны.
Рядом висела покосившаяся табличка автобусной остановки. Автобусы ходили по двум маршрутам: один с конечной остановкой возле карьера и с промежуточной у проходной завода, другой – с конечной у кладбища. Козьма выбрал тот, который до проходной.

*****

В дверь металлографической лаборатории заглянула секретарша начальника отдела.
- Козьма, тебя к начальнику. Кстати, меня зовут Василиса.
- Да я и так вижу. Василиса, причём Прекрасная.
Девушка практически расцвела.
- А вдруг Премудрая?
- Не дай Бог! У женщины и так много замечательного, если ещё умища досыпать – получится бомба. Природа вообще любит равновесие: женщины должны быть красивы, но не шибко башковиты, мужчины - всё наоборот. Хотя такое не всегда срабатывает. А вообще, чтобы стать умным, надо уметь строить логические связи. У женщин с этим швахен-швах. Потому, что дальше носа – тьма.
- Ты какую нёс комсомольскую нагрузку в институте? - строго посмотрел начальник отдела. -Чем занимался на общественном фронте?
- В стенгазете «Прожектор». Недостатки, стало быть, высвечивал.
- Вот и здесь организуй газету, прежний предводитель уже на другом месте трудится. Позор нам светить не надо, на это имеются другие рычаги, а что полезное почитать - вперёд. И, кстати, по гражданской обороне будешь заодно. Чтоб знали, куда бежать в случае чего. И чтоб у каждого был противогаз!
После обеда Козьма пошёл в кабинет гражданской обороны.
- Выдайте мне, пожалуйста, противогазов согласно списку имеющихся в наличии сотрудников.
- Э, ты сначала узнай, какой номер противогаза положен отдельно взятому лицу. К тому же у кого-то противогаз уже есть, и даже срок годности не вышел. А если вышел, или сотрудник свеженький, тогда - милости просим.
Противогазы наблюдались у каждого и, практически, новые. А что, собственно, им сделается? Лежат себе и лежат, износу не имеют. На голову налезают. Таким образом, вопрос о сроке годности успешно отвалился. И ладненько, махнул рукой инженер-металловед.
Тут подвернулась Василиса: «Можешь проводить меня домой, товарищ рыцарь? Одной скучно». Козьма вдруг заметил, что трудовой день закончился, а делать всё равно нечего.
Первые два автобуса пришлось пропустить - они, перекошенные от человеко-массы, проскочили их остановку. В третий войти не удалось, зато четвёртый автобус оказался гостеприимным, если не обращать внимание на измятый и без одной пуговицы пиджака Козьмы. Так случается, когда очень тесно, даже интимно.
От нахлынувшей близости или ещё почему на улице Василиса взяла кавалера за руку. Жила она возле угольного карьера, на окраине города, где фонари стояли только для красоты.
- Расскажи-ка, пожалуйста, о себе. Вкратце, но поглубже, - попросила девушка.
- Нет, не могу. Не оттого, что стесняюсь. Просто есть ли я - который раньше. Или уже который потом? Именно в нынешнем месте не знаю.
В сумерках захотелось быть милым и загадочным.
- Именно в этом нынешнем месте моя подруга Анфиса мечтала, что приедет на дрезине прекрасный начальник смены, чумазый такой, с лампой на каске, и увезёт её далеко-далеко, дальше террикона. Но она ленилась мыть ноги перед сном, и мама её всегда говорила, что таких не любят и далеко не увозят.
Козьма нагнулся, чтобы поцеловать новую подругу, но передумал, просто стряхнул с дамы прилетевший невесть откуда листик и вежливо попрощался.
А Василисе этой ночью явился необычный, цельный, с последовательными событиями сон. Будто в её постели скончался мужчина, без запоминающегося лица, зато верный товарищ, тихий, даже застенчивый. Она, справив нужду без особого удовольствия и теряя тапки, без всяких там мыслей и подозрений поутру выходит из ванной, не с первого раза попадает в рукава выцветшего халата, жарит яичницу с помидорами (но без репчатого лука). Не сделав салат с кружочками пупырчатых огурцов и редиса, посыпанный укропом, заправленный 32-х процентожирной сметаной. На плетёной тарелке тупым ножом раскромсанная, должно быть ароматная, булка с кунжутом. Где-то что-то булькает. Это кофе в турках. Она громко зовёт кого-то, наверное, своего сожителя-лежебоку, потом срывается на крик. Не зная, что мудрено ответить тому, кого прикончил инфаркт. Потом она уже на работе, сильно опоздала и схлопотала выговор. Не строгий, а так, для порядку.
А Козьма вернулся в общагу, и его затянуло в эпистолярщину, которая потом умирает в ящике прикроватной тумбочки.
«О прекрасная из прекрасных!
Какие встречаются только в стихосложениях.
Если Вы стоите, сядьте. Даже в автобусе. Просите уступить место, Вам пригодится. Скажите водителю, чтоб резко не тормозил - это важно. Я Вам пишу. Пусть будет одно голое удивление, без тяжёлых травм и лёгких ушибов. Да я бы и сам удивился, а спросонья мог бы и в лоб засветить почтальону, увидев конверт с не знакомым, причём никому, даже тёте Мане из соседнего дома, почерком. Не злая ли шутка за этим кроется? Подумал бы я, бегая из угла в угол. Вскрывать ли? А вдруг?...
Но желание писать Вам выскочило из меня, как нечто из-за угла. Помните случай любви Мастера к Маргарите и обратно? Помните, помните. Лавине подобное такое желание. Я! хочу! удовлетворить! его! И Вы обязаны сие заметить, если читаете. А если нет? Сделали из моих листков самолётик, и он уже пикирует с балкона, разрываемый злым северным ветром.
Тогда я буду тереть под глазами, надеясь, что не мне предназначены сонмы горестных морщин.
И мечтать поведать о своих крылатостях другой женщине. Потому, что женщина весьма способствует творчеству мужчины. Мужчина - это топка, а женщина - это кочегар. Да.
Мечтать поведать о неизмеримой - а Вам-то познать-то не довелось-то - глубине души. Где успешно гаснет самое громкое эхо. Поведать о том, что, когда убивают любовь, сердце падает в похолодевшее нутро».
Или ещё так.
«Прекрасная и оттого далёкая незнакомка! Или наоборот?
Второй вариант: «Здорово! А вот и я!».
Как выдыхает вместе с перегаром вскочивший в последний вагон.
Как визжит распоясано клоун, заполняя паузу.
То - не я.
А можно выть или сипеть под балконом, закатывая глаза: «... О Боже, сколько одиноких грустит в заброшенном саду...»
А можно растопыриться на пеньке у калитки, в шапке-ушанке и валенках. И, сощурив слабые после долгой зимней спячки глаза, наслаждаться чавканьем просёлочной дороги. По которой топочут граждане и гражданки. Да, да, именно туда, где заходит весеннее солнышко. На запад.
Опосля докряхтеть до избы и, склонившись у лучины, строчить, скрипя пером. Посвящения Вам. Пока волк за околицей не допоёт последнюю голодную песню.
И то - не я.
А вот взять и сказать «гуд бай» - это я понимаю. Это дело.
Иногда просто изводит зуд: насочинять бы такого, чтобы человечество стошнило. Вывернуло бы наизнанку. И тогда, и уж тогда-то я о-очень пронзительно гляну в разбухшее от слёз лицо, на издёрганное в муках тело этого человечества, на это, едва не треснувшее, и душевно спрошу: ну как, прониклось, очистилось? А то, ишь, миазмы свои гонять! Из-за кого просвистело мимо изумительное сегодня?! Больше строгости в голосе. Моё сегодня!!! С прозрачной дымкой и терпкой сладостью. Осени.
... И словно вино, бродит вальс в голове...
... И осыпанный золотом щедрых дерев...
... О нет, не шуршание листьев, а ток ностальгии...
То самое сегодня, которое освежает, а не освежёвывает душу».

*****

Общежитие было примечательно тем, что через него прошло много народу, впоследствии переженившегося и переехавшего в разные стороны. Никто, разумеется, не выписывался, отстаивая очередь на квартиры, выделяемые время от времени родным заводом. И если бы обвально случились семейные скандалы, и жильцы вернулись на место прописки, спать на каждой кровати пришлось бы попеременно. Или друг с дружкой, что тоже не очень удобно. И совсем не очень удобно – это отсутствие не только ванной, но и простейшего душа. Приходилось отслеживать мужские дни в бане или унизительно напрашиваться к старушке-вахтёрше, живущей рядом в пятиэтажке.
Утро выходного дня опять испортили. Соседи Козьмы за стенкой, будучи отродясь азербайджанцами, завели свою национальную музыку, предназначенную, вероятно, для воспитания мизантропов.
Тихон, сосед по комнате, свесил волосатые ноги с кровати и мрачно уставился в плакат с полуобнажённой женщиной, старательно и навсегда приклеенный на заднюю поверхность шкафа, разделявшего вход в комнату на коридорчик и закуток с двумя кроватями. Ему снился странный сон, что он не токарь пятого разряда, а экстрасенс. Который знает волшебные слова, способные подчинять его желанию любое количество людей, в смысле, женщин. И совершать с ними разного рода - в основном, сексуальные - действия. А что странного? Если всё живое на Земле есть продукт экспериментов инопланетного разума - вариации кодов, то бишь ДНК и прочего, почему бы не предположить существование словесного ключа, акустического входа в мозг?
- Полная ерунда, - после тихоновской тирады Козьма перевернулся на другой бок, но головная боль всё-таки осталась, - как придумали канал, так не поленились бы его забить каким-нибудь дерьмом. Заблокировать, значит. Это, как раз, по-нашенски.
Козьме только что приснилось, что он сошёл с ума. Вот к нему, маленькому мальчику, протягивают руки его родные, говорят что-то ласковое, и он всё понимает, а сам в прострации какой-то. Окружающее кажется нереальным, неважным, скорее. Да и насколько оно, окружающее, зачастую чего-то стоит? Опять же в глазах Некого, из космоса. Ссоры, обиды, дележи, «подсиживания»... Если Вселенная построена на переходах «пространство - в точку, точка - в пространство», то преобразование «Космос – человек» подразумевает наличие в человеке кое-чего, не склонного к мелочам. Стало быть, следует растить своё предназначение, заниматься, в первую голову, совершенствованием себя, или очищением души, как угодно.
- Эко, млин, глобально! - в последний раз потянулся Тихон и, вскочив, по-юношески, в штаны, полетел за молдавским вермутом. Ничем более вкусным не торговали в ближайшем магазине.
Как незнание закона не освобождает от наказания, так и незнание праздника не освобождает от желания выпить.
Зарплата составляла 140 рублей. Минус подоходный налог, пенсионные, профсоюзные, комсомольские взносы, оплата за общагу (небольшая). Если пить каждые выходные, то на ужин во второй половине месяца – картошка и макароны. Спасало домашнее украинское сало, которое привозили другому соседу родители. С чесночком и мясными прослойками. Жить можно.

*****

Понедельник на производстве - тема особая, и касаться её не всегда оправданно.
Стенная газета отличается от стенной живописи тем, что над редактором стоит начальник отдела, он и есть настоящий редактор. Вольнодумство пусть предполагается, но творчество всё равно угодит в определённые рамки.
Козьма развернул чистый лист ватмана руками, способными в эту минуту лишь принять с благодарностью кружку пива. Например, от Тихона. А ведь он, подлец, на работу не вышел.
В редколлегию ещё вогнали Анфису, лаборантку со среднетехническим образованием, и пару новеньких бедолаг без общественных нагрузок. Василиса напросилась сама. Козьму назначили старшим, и карандаш из его руки покатился, согласно субординации, в сторону подчинённых.
Неотвратимо приближался Первомай. Нужно было написать о чём-то таком, не о том, что все пройдут в колонне, а потом напьются. Но совсем наоборот: пройдут и не напьются. Может, Эзопов язык сгодится?
- Я умею рисовать шарики, - сказала Анфиса. Или показалось? Однако она стала рисовать шарики, транспаранты, большое солнце и крохотные облака. Людей рисовать никто не умел, да и так получалось неплохо.
- А вот слова, - жарко задышала Василиса, - «Мы, всем нашим отделом, как один, как одна, как мы, приветствуем, благодарим и выражаем...» Что-то не так?
- Лучше «приветствуемся, благодаримся и выражаемся», - посмотрел на шарики Козьма. - Шутка. «Выходит, Первомая праздник? А ты маршировал, проказник?». Извините, не смешно. Тихон сочинил.
Вот подлец, на работу не явился, пиво сейчас дует, небось. Первую кружечку взахлёб, почти залпом. А вторую медленно, чтобы каждый глоточек мягко, нектару подобно падал в счастливое нутро…
День обещал быть невероятно длинным.
Зато вчерашний вечер стал коротким. Козьма только и запомнил, как они двух женщин, с которыми познакомились в ресторане, протаскивали в общежитие через окно. Надо же столько лет прожить, чтобы иметь право пригласить женщину только до одиннадцати вечера и то с разрешения вахтёрши... «Я чистая, чистая, - шептала не вахтёрша, конечно, а приглашённая женщина, - много лет замужем». Утром чувствует Козьма: чешется лобок-то. Полез смотреть и поймал неизвестное доселе насекомое. Ох, жизнь!...
Тихон действительно пил пиво. И с лобком у него оказалось всё в порядке. Козьма тщательно выбрил нужное место и на всякий случай намазал его керосином. Говорят, Всевышний наказывает тех, кого любит. Применительно к Козьме чувство имело крупные, точнее крепкие формы.
Мутность в голове усиленно науськивала на монументальность. Козьма подумал и написал в секретном блокноте.
«Постулат №1: не допекай других упрёками.
Если упрекаешь себя, то очень способствуешь творчеству. В другом случае - отвлекаешься только.
2-ой: отсчёт виноватых начинай с себя.
Разве не ты главный в том, что происходит с тобой? Не ты собирал окружение, которое тебя объегорило? Эх, ты...
3-ий: женщина и искусство (шедевральное, художника, а не ремесленника) несовместимы.
Потому, что искусство (и наука), как верхний экстремум, предполагает ненормальность. Так электрон излучает, выходя из ненормального состояния. А женщина по природе (функции) своей весьма нормальна (практична, точнее, приземлена). Искусство требует высокой планки, за которой начинается обычное сумасшествие. И порой не ясно, где ты: возможно, уже по другую сторону. А к женщине основательно пристёгнут груз земных забот, и свихнуться она себе позволить не может. Она, прежде всего, хранительница очага - основа семьи (типа цемента в строительстве). Да и живёт она дольше из-за гена устойчивости к невзгодам. Это неиссякаемый источник любви, в том числе, для потворства разным мужским созидательным процессам. Хотя к каждому грандиозному правилу пристёгнуто не менее мощное исключение.
4-ый: совершай дела своими руками.
Хотя бы оттого, что свои руки легче либо отмыть, либо облизать.
5-ый: мудрость начинается с отрицания крайностей и обобщений.
Потому, что это правда».

*****

Добрые, милые водители
заботливо подгоняли автобусы к остановке
и аккуратно выгружали пассажиров
в грязь.

- Что б у тебя член на лбу вырос! И переполненный триппером! - орал Тихон, по щиколотку померивший лужу. Когда он устал и почти полностью охрип, к нему подошла Анфиса в перемазанных и порванных ажурных колготках.
- Не надо так. Ведь ты живой?
Тихон посмотрел на её счастливое лицо, на колготки и вдруг сказал:
- Если я не хочу курить - я болен. Если не хочу выпить - я очень болен. Но если я не хочу женщину - я умер. Что ты делаешь сегодня вечером?
- Буду сушиться. Когда выйду из лужи, разумеется.
Она жила одна. Отец давным-давно ушёл из семьи, мать нашла вдовца с приличной квартирой и зарплатой. Анфисе досталась квартирка с маленькой комнаткой, крошечной кухней, где, стоя по центру, почти достанешь до любой стены, а коридор тут же заканчивался перед входной дверью. Ещё напрягала сидячая ванна. Зато всё своё.
Анфиса сразу приступила к делу.
- Мало того, что мы одни, так нас уйма времени. Давай дорисуем стенгазету.
- Стенгазету?! – показушно взревел Тихон. И в сердцах отымел Анфису.
Смеркалось и основательно.
- Знаю, знаю: «Автобусы редки, очереди бесконечны, злоба неутихаема. Ну как тут не вспомнить Белинского! (или Герцена, или Гоголя, или моголя)».
Этот, блин, Козьма... Тихон скользнул отсутствующе по его довольной физиономии и стал, поглаживая возле пояса, стаскивать снизу грязные, но сухие штаны. Козьма понял: Тихон потянулся жениться.
- Козьмуша, дай денег взаймы.
- У меня как раз нету, Тихонунчик.
- Не жмотничай, дай.
- Я же ясно сказал: не хочу. Ты скорострельничаешь. И я влюблён был так, что не признаться. Прогулки ночами. Всякое там «Звездей на небе, что сельдёв в бочке» и «Шурши, ля фам!». Я шутил. Хотя сам не знаю порой, где кончается шутка. И начинается новая. «Открыв кошелёк, улыбнуться от души». Эту как раз не надо было трогать. Я перестал просыпаться, выдыхая: чу, да это прибавился день! Я стал метаться. И это ещё что: я решил стать добытчиком. Может, не закоренелым. Хотя иногда прорывало: «В моих глазах зелень, в твоих глазах грусть...» «Жизнь проста и глупа и печальна и сложна и умна и смешна...» Тогда любимая поощрительно улыбалась. Но уходила всё дальше.
Однажды задержать её было нечем. И сейчас я смотрю на дождь, и хочу выйти и встретить Маргариту, как Мастер в своё время. Но как подумаю: ведь не дура же она шляться в такую непогодь... А посему надо часто, безусловно, слушать сердце, но не следует забывать, что мозги находятся повыше. Не случайно. Конечно, жаль, что путь к морю порой лежит через разбитое корыто.
Козьма приподнял голову с подушки. Тихон сладко спал.
«Да, всё обломилось в семье Смешанских».
На следующий день Козьма снял в сберкассе все свои скудные сбережения. Друзья на дороге не валяются. Если в этом нет потаённого смысла.


*****

Не всякую правду требуется выпускать наружу. Кое-что неплохо держать при себе.
Конечно, хорошо быть умным вдали от событий. Только со стороны поплёвывать. Но время не спрашивает: «остановиться, переждать?» - оно тащит тебя за собой и не церемонится. Устойчив ты или спотыкаешься, или уже завалился и волочишься, издираясь в кровь - нету ему никакого дела.
На первом же проведённым в кафе - кажется, по случаю наступающего Нового года - вместе со всем отделом празднике Козьма, достигнув состояния раскрепощённости, заявил за столом, что из начальства никого не уважает. Мы знаем, ответило начальство. Как потом выяснилось, в каждой комнате работали осведомители, обычно махровые коммунистки, докладывали обстановку.
Так благополучно усохло его продвижение по службе. А если прибавить, что и рвения, именно рвения, а не обычной демонстрации рвения, не было - откуда же: нелюбимая профессия получилась ради любимого диплома, а не наоборот, - то метаморфозы в должности не предвиделось. Хотя существовала денежная «вилка» в его графе «инженер», но это, скорее для самолюбия, нежели для роста габаритов потребительской корзины. Правда, Козьма считал, что не про него: «Поросята рождаются от свиней. К вопросу о воспитании» и «Свинья - не всегда птица. К вопросу о карьеризме».
Позднее всё-таки Козьма умудрился за один квартал наделать массу разных умственно-полезных работ. «Да мне просто сам процесс мыслительный по нраву!» Начислили по непонятному тарифу баллы, и он сначала выиграл нервные подёргивания себе подобных в своём подразделении, затем и другие обошёл.
- Поздравляю с победой в соревновании «Лучший молодой специалист предприятия», - начальник отдела поделился свежей информацией, но то ли скривился, то ли что на зуб попало.
- Я тебе прибавил, - бросил хозяин напоследок.
С нетерпением ждал Козьма ближайшей получки, строя планы на новую большую - не на десять же рублей! - сумму.
Жалование прибавили на десять рублей. Меньше нельзя по инструкции.
И сразу пришло решение: на следующий день случайно заболеть.
Осень напала внезапно. Мерзкий ветер дул, и моросил холодный дождь. По мнению ЖЭКа, продолжалось лето, и отопление в общежитии не включали. Таким образом, сложились предпосылки для легко объяснимого добротного ОРЗ. Подтверждённым настоящим больничным листом.
Тихон, верный товарищ, вдруг вспомнил, как пару месяцев назад всю ночь пробегал в туалет после посещения привокзальной пельменной.
- Зачем ОРЗ? В поликлинике есть врач по кишечнику, новенькая совсем. Своя в доску - это точно - и не рюхает ни хрена.
Врач молча выслушала историю про пельменную, коварно подвернувшуюся не далее, как вчера, двум страдальцам, и дала им по ночному горшку: докажите-ка недомогание. Они сильно потужились в больничном туалете. Да что толку: они даже не позавтракали, так торопились поскорее отметить первый день заслуженного отдыха. То есть ничего путного в желудках не находилось. Не появилось и в горшках.
- Мы только что дома как следует сходили, честное слово! Теперь - нечем.
- Тогда давайте к раковине.
И она заставила их пить тёплую воду - обильно хлорированную, тьфу! - разведённую с содой. Тихон сломался на третьем стакане, Козьма опрокинул все пять и полуобморочном состоянии рухнул на кушетку.
- Кстати, тут ко мне пришли двое, - доложила кому-то по зазвонившему телефону врачиха. - Один, вроде, ничего, - взгляд на Тихона, который отрешённо уставился в потолок, - а у другого явные признаки дизентерии.
«Вот и приходи здоровым!» - сильно стукнуло в мозгу Козьмы. Но он отчаянно продолжал бороться, вспоминая, где же должно болеть, когда милая с виду женщина энергично давила ему живот.
- Что ж, придётся класть в больницу.
- Я стационарно вылечусь и больше не буду таким, - искренне поклялся псевдобольной.
Шприц с какой-то жидкостью - видимо, так было надо - она вонзила ему в левую руку. Козьма тут же отключился. Он пришёл в сознание оттого, что били ладонями по щекам и обзывали «кисейной барышней». Конечно, следовало что-нибудь поесть, дабы не случилось слабости перед ответственным испытанием. Да что теперь говорить.
Больничные листы им всё-таки выписали.
- Я же говорил, что лучше к терапевту, с гриппом!
Козьма хотел накинуться на Тихона с кулаками, но левая рука висела, как плеть, а одной правой с крепышом-токарем никак не совладать.
- Там индифферентная старушка медсестра читает себе газетку, пока ты о коленку натираешь градусник до нужной температуры. Что же лучшего пожелать?
Тихон тем временем корчился от смеха.
- А ты был хорош на кушетке, особенно, когда стеклянную палочку в зад пихали. Я слышал, это называется «полёт на Луну». Ощущения не такие ли? Но как ты правдоподобно отключился после укола! Вот это класс, вот это мастерство. Я уж посчитал, что нам ничего не светит, и смирился с несчастной судьбой.
Козьма не стал разубеждать приятеля на счёт мастерства. Хотя стеклянная палочка - совсем не смешно. Странно, как же гомосексуалисты промежду собой...? Ведь там потолще будет...
Однако всем прощай, и тебе простится. Будь терпелив и милосерден, ибо не все и не всегда на тебя похожи. Козьма успокоился.
Их путь уверенно петлял к продовольственному магазину. Но есть ли там необходимое? Навстречу шёл какой-то тип. «Мужик, ты мимо магазина не проходил?». «Мимо, - мужик распахнул пальто, где в каждом внутреннем кармане имелось по пузырю, - не проходил». Тихон достал прочный целлофановый пакет. Нести бутылки предстояло ему на правах менее пострадавшего в сражении.
А злополучная пельменная уже месяц находилась в ремонте. Так-то.

*****

- А я люблю механические часы. Стрелки весело бегают, попискивая: «Всё ещё впереди!». А вот электронные холодно отшлёпывают: «Уже поменьше тебе осталось...».
- А по мне, - ответила Василиса, - лишь бы ходили хорошо. Не в смысле, вместе со мной. Чтобы стоишь в толпе, и вдруг вопрос: который час? А ты: ну-ка, выбросьте все свои часы, я скажу!... Козьма, а ведь мы едем без билета.
- А, где наша не пропадала... Там и ваша не пропадёт. А табличку в автобусе я бы переиначил: «Совесть контролёра - лучший пассажир». А не наоборот. И вообще припух платить.
Нервная женщина с красной повязкой на руке покачала головой и взяла с Козьмы штраф за двоих.
- Ну вот, передача подошла к концу. То есть, они встретились.
- Ты ещё шутишь. Столько денег потрачено... Чем я могу отблагодарить? - барышня игриво ущипнула кавалера. Они шли, весело прыгая через лужи на тротуаре.
- В смысле: каким местом?
Остроумие порой имеет призрачные границы с пошлостью, и мгновением позже Козьма уже раскаивался, но ещё раньше Василиса оттолкнулась от него и перешла на другую сторону дороги. И пошла в обратном направлении от кинотеатра.
В комнате сидел Тихон и читал Шопенгауэра.
- А не кажется ли тебе, умнеющий гражданин, что в мужских туалетах по всему предприятию безжалостно нассано? Я тут от нехрен делать набросал листовки. Давай наклеим везде. В стенгазете такое не представишь, а народ повеселится и перестанет грязнить.
Тихон отложил книгу и стал перебирать бумажки, периодически похмыкивая.
«Если бы мы умели пользоваться унитазами, то не просрали бы всю войну…» (Наполеон I, Бонапарт)
«Если не будет свиней, то есть тех, кто не убирает за собой, то не будет и охотников на свиней…» (И. С. Тургенев: «Записки охотника»)
«Когда я нёс свой ночной горшок, повстречался мне Фридька и сказал: «Kapital !!!», в смысле: «Ну ты навалил, дружище !!!». Так и появилось название одной книжки. А были бы унитазы, может, всё и обошлось…» (К. Маркс, из воспоминаний)
«Делать море возле отхожего места? Нет, не с этого я начинал…» (Адмирал Нельсон, дневник моряка)
«Не надо быть Робином Гудом, чтобы попасть струёй мочи, причём своей, в универсальный тазик. Не в лесу, чай, живём. Шервудском…» (Р. Гуд, на пиру в замке)
«Все Авгиевы конюшни начинаются с одного, отдельно взятого, загаженного сортира…» (Геракл, очень уставший)
«Сначала была рыба. Она родила ящера. Ящер родил не помню кого. Не помню кто родил обезьяну. Обезьяна родила человека. Не сразу, а научившись ходить по нужде в специальное отхожее место…» (Ч. Дарвин: «Происхождение видов»)
- Что-то в этом есть. Где-то и сколько-то. Давай наклеим. Мне-то что.
Потом они каждую неделю проверяли. Бумажки были, а мокроты не поубавилось. Вывод: конкретная материя сильнее конкретного бытия. Как по учебнику марксизма-ленинизма.

*****

Анфиса готовилась к свадьбе третий день. Она крутилась перед сервантом, пофыркивая.
- Да, - решительно поднялась со стула Василиса, - сэкономили на материале нижней юбки, «неделька» сюда не лезет. Так и выпирает своим «монтагом». Сыграют тебе Мендельсона мимо нот. Или нет, просто сыграют гимн понедельнику. Или рапсодию про рабочего и колхозницу.
- У меня других трусов нету, чтобы прямо тон в тон. Есть одни чисто белые, но я их так заносила, что лучше нагишом под платье. А в городе дефицитно с нижним бельём, сама знаешь, как и со всем остальным.
- Ладно, возьмёшь мои. Прокипячу только. Пожмут тебе деньком, зато ночкой расслабишься и рассчитаешься вовсю...
И обе покатились со смеху в разные стороны.
В это время, минута в минуту, Тихон и Козьма несли ящик пива из последних сил. По случаю Дня здоровья на предприятии отгрузили выходной. В ближайшей округе весь алкоголь выжрали, а до вычисленного разведкой магазина был не «ближнего свет». Как назло, присесть было негде, а рубахи противно присосались к спинам. Четвёртые сутки синоптики обещали дождь, и потому солнце пекло особенно нещадно.
Вдруг обоих чуть не сшиб бетонный забор кладбища.
- Во! - прохрипел Козьма. Слюна закончилась квартала за два. Тихон не растерялся и очумело, но однозначно мотнул головой в сторону одной из ближайших безымянных могил, где стояла вполне приличная лавочка.
Козьма шумно перевёл дыхание, допив вторую бутылку, и огляделся. Рядом булькал с закрытыми глазами Тихон, позади гуляли разного возраста ротозеи, разглядывая счастливо улыбающиеся лица на памятниках. Мир-покой стелился над землёю. Даже сумасшедшие птицы не портили его.
- Зело! Очень шибко зело! А то всё время состояние «был», а не «есть». Вот и жизнь пройдёт, и будешь идиотски улыбаться с пожелтевшей карточки на надгробии. Кто-то попялится и через две микросекунды забудет. Как и вовсе ничего не видел. И, заметь, большинство, то самое, что очень гордится принадлежностью к большинству, закончит совсем одинаково: как бабочки-однодневки, безымянно. А с чего они вообще решили, что пока живы? Просто ходят, жрут и какают по инерции. Зато раздувают ноздри, воображая свою непомерную значимость. Им бы хоть на финальной вывеске отличиться, выкинуть эдакий фортель. Чтобы вот подошёл к могиле, а там - бац! «Легко привязывался к людям. Но отвязывался ещё легче». Или: «А ты читал Шекспира по складам?».
Тихон оторвался от бутылки, но посчитал, что этого недостаточно.
- Или: «Не долго мучился дилеммой. В высоковольтных проводах».
- Или: «По смерти твоей да не вздрогнет Россия. И даже осьмушка её».
- Или: «Так как большинство - бараны, человек всегда прав в своих заблуждениях».
- Или: «Я знаю, никому не жаль, что опрокинули Грааль».
- Или: «Всякая тварь - Божья. Даже самая распоследняя».
- Какой же ты всё-таки… Не Тихон, а Громогон!
Тихон хотел изобразить недоумение или обиду, не свою, а настоящую, и оскорбление, с тем же адресом, но не стал. Возможно потому, что обижаться - это удел убогих, абсолютно себя не уважающих. Но скорее всего, потому, что ему было лень. Он вытянул длинные ноги, с которых стекала усталость прямо в землю, и разглядывал могильную плиту, перед которой они замечательно устроились.
- Заметь, на ней одни цифры. Понятно, гулял покойник без паспорта. Теперь лежит себе безвестный. Но как символично! Не оставил следа в жизни - нету тебе награды, окромя наших пустых бутылок. Да и то - не тебе. Хотя цифры - это, вероятно, номер заказа. Твоё последнее клеймо.
- О не трави меня, как серной кислотой. Так хочется в величии своём затрепыхаться! И остаться навсегда в сердечках и черепушках. Кстати, не принимаешь ли ты жизнь на Земле как промежуточное звено между Вечностью и Вечностью? Например, Вечностью-Минус и Вечностью-Плюс? И кладбище - дверь в Неизведанное, не могущее быть изведанным. Чувствуешь: мирно и тревожно сразу? Здесь, как школьник перед академиком. Да нет, нет! Как младенец перед океаном. Нет, не то. Гораздо больше и страшнее, и описать сие не готов я сейчас.
- Эка тебя вынесло! Что же ты, брат? Нанюхался буддизма и опупел?
- Причём тут...
И Козьма подставил лицо мелкому грибному дождю, прогоняя ненавистную мысль о закончившемся пиве.

*****

Тёплый вечер окутывал город, а площадку возле кафе - тем более. Злая оттого, что внутрь не пускали по причине переполненности, и уже пьяная молодёжь осаждала дверь. С великим трудом Козьма с Василисой просочились и предъявили приглашения на свадьбу. Кто-то сзади крикнул: «Я с ними!», но бдительный швейцар даже не моргнул.
А днём случилось следующее. Шампанское сразу после бракосочетания Анфисы и Тихона улетучилось, а когда пили красное вино возле памятника воинам-освободителям поднялся ветер и с ним - край платья Василисы. В порыве невесть откуда нагрянувшей скромности она схватила его руками, забыв, что в одной из них - полный бокал. А Козьма воспитывался на заповеди: «Уж если и бросать девушку, то исключительно, на кровать», - поэтому он, к тому же, как и Василиса, свидетель на свадьбе, даму с интересным пятном вызвался проводить до дома для переодевания. Тем более на новеньких «Жигулях» водителя, а заодно и мужа матери невесты. Туда и сразу обратно. Ещё нужно было всей толпой прошвырнуться по набережной и помочить пальчики в реке. Обычай такой, типа река жизни. Однако вместо пикантных сцен со сменой всего верхнего пришлось отбиваться от предложения матери девушки отобедать и окосевшего по случаю выходного дня отца поиграть в шахматы, параллельно выслушивая последние новости прикарьерного района, и почти окончательно охренеть. Наконец, появилась Василиса в коротком платье, заманчиво обтянувшее попу. За которую позднее прихватил девушку какой-то ухарь в толчее у кафе. Настроение на какое-то время у Василисы подпортилось.
Свадьба занимала четыре стола, три из них оккупировали не пойми какие родственники. Остальная часть зала жила своей жизнью. Гремел и фальшивил местный ансамбль, усердно поглощая деньги на заказанные песни. Несли тонко порезанные сервелат и ветчину, умело растянутые по поверхности каждого блюда. Несли оливье, овощи с фруктами - позвольте, а где шампиньоны, зажаренные в сметане? Несли водку и вино - не забыть сосчитать и свериться с заказом... Несло и Козьму в промежутках между стандартными речами родственников - пожалуйста, эксклюзивные тосты, домашние заготовки и экспромты! Даже децибелы ансамбля пасовали. А как же! Ведь не каждый день отрывают от тебя верного, закаленного в передрягах товарища. Сочинённое накануне стихотворение привело всех в восторг.
«Сердцу и разуму внемля,
соединились сейчас вы.
Пусть это славное время
станет предтечею счастья.
Будет незыблемо стойкой
вашей любви глубина.
Пусть произносится «горько»
редко и в адрес вина!».
Ура! Горько! А потом дурацкий отсчёт длительности поцелуя. Всё, как у людей.
Стало совсем душно. Свидетели вышли на воздух.
- А ты когда надумаешь жениться?
- Не знаю. В поиске. Требуется симпатичная, со стоячей грудью, упругими ягодицами и без выпирающего живота вместе с пузырём. И непременно девственница.
- А сам-то девственник?
- Не-а.
- Как же можно требовать от других того, чего нет у тебя?
- Не от других, а от девушек. Между мужчиной и женщиной не существует строгого, как говорят математики, равенства. Только примерное. Мужчина, например, не рожает. А для этого процесса должно быть чистое, укромное место сама знаешь где, а не проходной двор. К тому же после родов жене не рекомендуется расползтись, одрябнуть, зарасти сальными оковалками.
- Ты, наверное, не знаешь, но роды – тяжёлое испытание, приводящее к гормональному сбою.
- Может, у кого-то так и есть. Но в основном, я уверен, сбой в мозгу. Организм женщины настроен уже на воспроизводство. Какие неполадки? Завлекательная до свадьбы просто распускает верёвочку. Муж есть, ребёнок есть, можно и до седьмой отрыжки поесть. Не понимая, что любовь состоит из трёх частей: платоническая, гастрономическая и физиологическая. А товарный вид-то портится без правильного питания и физических упражнений. А свинюшка не возбуждает. Женщине достаточно раздвинуть ноги. А у мужчины если влечения нет, то и эрекции нет, интима нет, семьи нет. Потом целлюлитные создания поднимают хай: подлецы, изменщики! Когда их меняют на других. Только такая связь не только не эстетична и не этична. На то статья в уголовном кодексе про совокупление с животными.
- А ты злой привереда. Представь себе, я тоже не девственница, хорошо хоть не склонная к полноте. Если уж откровенничать. Некогда у меня был мальчик. Любили друг друга с третьего класса, сидели за одной партой. В восемнадцать планировали пожениться. Он уехал поступать в Ленинград. Встречались на каникулах. И вдруг не приехал. Оказывается, нашёл другую. А я сделала аборт. Ещё врачи сказали, что детей больше иметь не смогу.
- Очень печально, очень. Прости, что задел за живое. Но слезами здесь не поможешь. На-ка платок. И пойдём внутрь. Сделаем вид, что и нам весело.
- А про предтечу счастья сам написал?
- Да, вот этими руками, послушными иногда. Это тот случай, когда не все стихи ведут к «хи-хи».
- Правильный случай.
Время ковыляло к ночи, и у соседних столиков завязались драки. Приехала милиция. Пора и молодожёнам на бок. Полные удовольствия и бессвязного бормотания, родственники отправились в гостиницу при заводе, а Козьма - провожать всё ту же Василису. Там на раскладушке в коридоре его и сморило после фразы: «Я видел, над трупом склонилась луна, и мёртвые губы шепнули: вина!».

*****

«Дружба - весьма обязывающая вещь и относиться к ней следует с осторожностью. Она предполагает жертву во имя себя, причём не всегда оправданную.
Был у тебя друг. И между вами встали деньги.
Был у тебя друг. И между вами встала женщина.
Был у тебя друг. И между вами встало расстояние. Переписываетесь, и это всё, что вас связывает. А что будет потом, когда оно исчезнет - неизвестно, ведь все меняются в идеях, делах и потребностях. Да и не нуждается сильный в дружбе, он и сам может дойти куда угодно. Вообще незачем называться другом, чтобы вовремя и бескорыстно подставить плечо. Будь человеком, и у тебя всё получится», - Козьма достал из тумбочки письма Фрола.



…….

Привет тебе из «Солнечного Забайкалья»!
Я в армии, строю крупнопанельный дом с шести вечера до шести утра.
Бригада наша из 8 человек: 3 дембеля, 2 полугодичника и 3 молодых. Гражданских во вторую смену нет. Работаем без страховочных поясов и касок, хотя их с избытком - в подсобке лежат. Тут не до техники безопасности. Точнее, техника безопасности - это твои глаза, твоё проворство. В общем, работа, как работа. Только, если что не так сделал, не словом единым будешь наказан. Воспитание здесь дореволюционное, как подмастерьев - оплеухой.
А в роте (мы это слово особенно не любим) как же? Всё тяжёлое, грязное - на нас, «молодых». Уборка, стирка, подшивание, точение, чистка сапогов. Полугодичники за нами присматривают, остальные - годичники и дембеля - отдыхают. Как про тюрьму или концлагерь, читал? Протестовать - это риск для здоровья, для жизни. Сломанные рёбра, челюсти, отбитые почки - обычное дело, и не узнает никто. Да и провинности никакой не надо, бьют и «за просто так». Бывает, бежишь, «летишь мухой» по роте, а тебе «стой!», бац-бац, и ты отползаешь. У всех «молодых» левосторонний флюс - потому, что «старики» - правши. Хотя физическая грубость не обязательна, могут и морально затравить.
Что меня поразило? Кроме того, что пьют одеколон, курят коноплю, потребляют ещё «колёса» - какие-то таблетки, с которых кайф. И нюхают лак. А то, что собачину едят - это не в счёт.
А так ребята хорошие, любят гитару. И время бежит быстро.
Кстати, бьют всё-таки слабо, сознание ни разу не терял.
Вообще жизнь глубоко оригинальная. У меня с собой всегда запас иголок, спичек и сигарет, хотя не курю. Крикнут: «молодой, сигарету! (спичку, иголку)», - и летишь. Попробуй иначе.
Столовая - тоже вещь интересная. «Деды» на строительном объекте мало того, что отдыхают, но и со всеми вместе обедать им западло. Нужно - хавку «с доставкой на дом», в самодельных термосах. Дуешь в столовую, где только успевай крутиться: удары со всех сторон. Воруешь с чужих столов, чтоб побольше и повкусней. Один не справился, и - 10 суток в санчасти. Что-то с животом (били в живот).
Сейчас я в увольнении - приехала мама. Могу спокойно писать письма. Отъедаюсь, отсыпаюсь в гостинице. Целых четверо с половиной суток совершенно другой жизни. Возвращаться обратно тоскливо. Магарыч за вольную ставить устал и курево покупать, и трое требуют по «чирику». Да Бог с ними, ещё заработаю. Всё это называется «обсосом», сливки снимают. Посылки приходят - такая же история. Порою самому ничего не достаётся, угоститься чуток разве что.
Несколько солдат нашего призыва, по одиночке, недавно ударилось в бега. Двоих уже поймали. Наверное, будут судить. А это дисбат, и потом - дослуживать.
Но я держусь - сам выбрал своё - и упражняюсь в скалолазании. Горы-то рядом.
Страх высоты пропал.

…….

Привет тебе!
Моя жизнь значительно облегчилась, теперь я ротный нормировщик. Днями бездельничаю: пишу, перебираю бумажки. Уборка для меня - максимум полчаса до завтрака, «деды» больше ничего не заставляют делать. Правда, сел на шею замполит. Ему - и газету рисую, и боевые листки с протоколами комсомольских собраний строчу. Но ладно, это даже хорошо. По сравнению с остальными «молодыми». Одно плохо - не досыпаю. 5-7 часов маловато, хотя удаётся днём смыться и прикорнуть где-нибудь в котельной, завернувшись в бушлат. Получаю 120 рублей в месяц - как инженер. Лафа!
Недолго осталось до новых «духов» («молодых»). Тогда можно будет и жрать в столовой от пуза и жить более-менее по-человечески, по утрам умываясь и чистя зубы - сейчас не всегда есть такая возможность. Спишь до последнего вздоха.
Кстати, до полугода едят так:
завтрак: едят - кашу (без масла, на воде, часто скверно приготовленную), хлеб; не едят - чай, масло (20 граммов), сахар (4 кусочка);
обед: едят - суп без мяса, кашу, хлеб; не едят - мясо, компот;
ужин: едят - кашу, хлеб; не едят - чай, сахар, рыбу.
То есть едят, но не «молодые».
Недавно рассказали, как здесь было раньше и как нам сейчас хорошо. Раньше здесь была настоящая зона. Били табуретками и делали педерастами. Сейчас этого нет. Остались онаша, лак, «колёса», одеколон, эликсиры, собачатина. Вымирают «люди»!
Бегут уже меньше. У нас в роте 1-2 постоянно в бегах. Их ловят, они поживут-поживут в роте и снова дёру. Судят, сажают.
Дембеля боятся - боятся бить, боятся стукачей. Посадят, а домой ой как очень хочется.
А вообще смешно и грустно. Никто из вас, бывших моих сокурсников, не видел того, что я испытал.

…….

Наше вам здрасьте и в двойном размере!
Писать особо нечего потому, что скоро свидимся.
Теперь я в столовой сажусь у раздачи. По праву сильного - не шутка: «дед», но не борзеющий, плюс нормировщик - и потому, что у меня есть ложка, накладываю себе то, что нравится. Подлетает приятель, ложки у него нет. После еды их собирают «молодые» и кладут в тумбочку дневального. Я успел схватить, а он нет. Выпаливает мне на ходу: «На двоих». Я: «Угу», - и накладываю на двоих. С другого конца стола передают чай и хлеб. Едим одной ложкой по очереди. Это ничуть не стесняет, появляется даже чувство товарищества. Гигиена здесь не отдельного человека, а коллектива. Кружки в столовой вообще не моются, как и чайники. Попили из кружек, и в конце трапезы они ставятся на край стола - на исходную позицию для следующей партии едоков.
Проходит дежурный, раздаёт тарелки с маслом и сахаром. Тоже с нашего края, что определённо славно. Берём первые, последним, как правило, не достаётся.
Что ещё? После посещения стоматолога - 9 сеансов - строго два раза в день чищу зубы.
После завтрака иду в канцелярию делать расстановку личного состава. Полусонному бойцу - это отличная гимнастика для внимания.
Входит замполит с детским лицом. Похож на восьмиклассника-переростка. «Как дела?». «Нормально». Делаю вид, что усердно занят расстановкой. Замполит уходит строить роту. А я занимаюсь английским. Потом, как бы опаздывая из-за сложного задания, топаю не с ротой, а прямиком в штаб. Отдаю бумажку, слушаю, как за стенкой с чувством и выражением ругается комбат, и смотрю в окно. Все повылазили, все роты на плацу. Пора на развод, после комбата - нельзя.
А на «большую землю» я не вернусь. Помнишь, как мне была противна мирская суета? Хотелось даже в одиночную камеру засесть на полгодика, чтобы одни книги и съедобная пища, разумеется.
Недалеко от нас освободилось место на лавинной станции. На хребте, на высоте 1500 метров. Внизу титан и медь разведали, склон долбят, оконтуривают месторождение. Сверху надо всех остерегать от лавин. На станции всего три семьи. И я, холостой, буду.
Пиши на тот же адрес сердобольной старушки из ближайшего к нам города. Которая, дай Бог ей здоровья, всегда разрешала мне пользоваться её почтовым ящиком. Назло полковой цензуре. До возможной мимолётной встречи.

*****

Это была трудовая повинность, а не повод для творчества. Ноги идти не желали, однако де Козьма старался. В восемь ноль-ноль табельщица отметит неперевернутый номерок, и начнутся административные взыскания. Есть такой сорт людей - прирождённые табельщицы. Они борются за своё место, дающее право отслеживать других, держать их в страхе, принуждать к дружбе, чтобы те не запятнались перед хозяином. Это больше собаки, чем люди.
Зима уже внесла поправки в короткий маршрут, наплодив сугробы, обойти которые и быстро дано только избранным горнолыжникам. Потом 8-00 нависли над проходной, она так запрудилась доблестными работниками, что никакой горнолыжник не помог бы, да и борцу пришлось бы не сладко. И Козьма опоздал на две минуты.
- Пиши объяснительную, - пнул начальник отдела.
Бывает, когда нехватка интеллекта восполнятся грубой физической или административной силой. Бывает, что человек так неприятен, что даже любимую пятку ему почесать не дашь. Это жизнь.
В подразделении, так называемом секторе, значились одни женщины, и сейчас они обсуждали очередную серию мексиканского сериала. Козьма подозревал, что телесериалы предназначены для выживших из ума. Или не вжившихся в него. Однако тревожило его абсолютно другое: как бы помягче, с намёком на жалость изложить провинность? Не про сугробы же писать. Часы отстали? Всего на две минуты. Начальник вычеркнул «две минуты» и отправил Козьму сочинять приказ о лишении нарушителя дисциплины 50-ти процентов квартальной премии. Сам на себя, так чувствительней.
Лучшей отдушины, чем Тихон, не предвиделось, и Козьма пошёл в цех. Тихон на гитаре играл кое-как, а за станком – сама мощь. Ожидая пополнения своего семейства в ближайшее время.
- Уродство какое-то, честное слово. Оценивать тебя не по результату, а придёшь ли ты вовремя или уйдёшь не хуже. Хочу свободы. В газете устроиться, к примеру. И задатки есть. В «Городской хронике» могу. Пролетела килограммовая сосулька мимо - я тут как тут. «Гражданин отделался лёгким испугом. От которого и скончался». В «Экономических вестях»? Пожалуйста: «Капитал, Капитал, улыбнитесь! Ведь улыбка - это флаг Корабля». В «Литературном обзоре» не потеряюсь: «Ой, это разбуженный Герцен трезвонит. О чём-то сугубо своём». Обильно юмором что сдобрить - запросто!
- Так и я могу. «Коль не был я в прежние годы отцом, повсюду хрустящим скакал огурцом».
- А ещё «Доску объявлений» открою. «Меняю камень преткновения на яблоко раздора».
- «Меняю палку о двух концах на конец о двух палках», - Тихон от смеха уронил стальную болванку себе на ногу.
- Так тебе и надо. В смысле - на здоровье. А ведь ты нонче на голодном пайке, с женой-то не балуешься?
- Не ехидничай. Потом злее буду. Или нет?
- Ну да. Губа - не дура. Дура – не губа.
На том и расстались.

*****

«Жил-был мальчик. И он рос, что не удивительно.
Однажды он купил билет на самолёт и поднялся по трапу. Конечно, не Бог весть какой подвиг, если забыть о его паническом страхе высоты. Даже в гости взрослый мальчик ходил только к тем, кто жил исключительно на первом этаже или - что значительно симпатичней! - в цокольных помещениях. Однако в таких местах да ещё вдали от метро дворянское сословие не селилось, потому не водилось у юноши друзей. И подруг тоже, не считая дворничихи, поющей громко и со вкусом о Родине в пять часов утра. И к семи утра он уже не сомневался, что Родина широка и могуча, правда, начинается она не с картинки в букваре, а с самой дворничихи, а лучше бы с кирпича, который как следует упал бы ей на голову.
И тогда побежал, побежал почти мужчина, и взял билет на самолёт, и поднялся по трапу.
А через полчаса ворвались билетёрша с дружинником и с криком: «Чего расселся! Не положено находиться столько!» - как бы деликатно попросила выйти его из выставочного экспоната. И он действительно вышел, загруженный мыслью, что как ни стремись в небо, а любить надо землю - гнездо своё.
И с тех пор будущего избирателя напрочь сковала умиротворённость.
Таким и запомнил его вахтёр на выходе с выставки достижений народного хозяйства... Ну, ты меня понимаешь...»
Тихон-младший, точная копия старшего, за исключением большой головы, шевельнулся в кроватке и издал некий звук, который при случае можно было трактовать и как одобрение.
- Кончай гвоздать фигню в ребёнка, - сказал Тихон, убирая пустую бутылку из-под водки со стола и доставая новую.
- А у него недержание, словесный понос, - добавила Анфиса. – Кстати, Василиса скоро замуж выходит.
А это-то к чему? Козьма старательно изобразил безразличие. Но потом подумал, что так не интересно.
- Ах, нет, ничего не случилось. Ты просто убила меня! - Он вцепился в свои лохмы, свалился со стула и стал кататься по полу. Недолго: один раз туда и ровно столько же обратно. Бодро встал, отряхнулся и раскланялся, медленно пятясь к двери.
- Всё паясничаешь? Считаешь, небось, что лучше казаться глупее и тем как бы обмануть, принизить планку, чтобы потом эффект от замечательных качеств выглядел ошеломляющим? Слыхали. Только терпение-то человека не беспредельно, в отличие от доверчивости. Человеческие отношения просты. Это как не столько вкусная, сколько здоровая пища. Не надо острого, острое - на любителя. А не на женителя. А то получится «положительным образом на отрицательный результат».
Козьма с уважением посмотрел на друга, повесил только что снятое пальто обратно на гвоздь и снова подсел к столу.
- Но кой-кому настало время брызнуть прочь... Второй вариант: «Ничего не ответила рыбка, только на ... немножко послала».
- Такая реклама посыльного агентства «А пошёл ты...»: «Позвоните нам сейчас, и вы уже в пути!».
- Что-то у меня в одно ухо влетает, а в другое – никак. У вас с Василисой отношениям капут? - присоединилась к «по чуть-чуть» заражённая угрюмым юмором Анфиса. У неё молока не было, а молочной смеси, которую с ближайшей детской кухни муж исправно таскал спозаранку, было всё равно, квасит мама или нет. Козьма решил сдвинуть тему.
- Вообще, девушка, наказала меня примета: мол, как встретишь Новый год... Я прошлый раз выпить - выпил, а встречать не стал. И пошло, поскакало... Не шатко, но валко, не худо, но бедно. Ничего нового, в смысле, хорошего, в смысле, интересного. Кроме этикеток на бутылках. И ведь не чуешь, где напорешься! Вот дон Кихот, на что уж был доном, тоже, бывало, ретировался с потерями. О эти всепобеждающие ветряные мельницы...
Они молча, не чокаясь, опустошили последнюю бутылку.
А Козьма-то впервые крепко позавидовал Тихону. Вне сомнений, зависть - хорошее чувство, если обращается в обиду на себя и стимулирует преодоление всевозможных преград. Но это был не тот ракурс. Позавидовал потому, что втихаря мечтал о наследнике, продолжателе и укрепителе нажитого интеллекта. О, Козьма-следующий наверняка не затерялся бы среди самых ценных! На всей земле, разумеется.
Не от Василисы. Она и дети оказались несовместимы.

*****

Повсюду царила жгучая весна. Чувства распирали горожан, как гелий воздушные шарики.
- Можно поехать к тебе, и поучишь меня. Заодно посмотрю на твою квартиру.
Директор завода кроме матерщины любил строить дома. Несколько лет, и ты обладатель довольно приличного современного жилища.
Козьма с радостью ухватился за концовку разговора с Василисой о преферансе, когда похвастался выигрышем на вопрос «как дела?», пообещал научить. Начальники разного калибра поразъехались кто куда, и был грех не смыться со службы. «Я нынче тоже не в себе. Но тогда в ком же? А работа не любит раздвоенности».
Штопор давным-давно где-то спрятался, и Козьма протолкнул пробку пальцем и почувствовал, что желание совокупиться не рассосалось. Первый бокал сухого вина они выпили за святую дружбу. Василиса после замужества носила новую фамилию и явилась как бы в другом исполнении. К тому же работала в другом месте, и цыганское правило «не воруй, где живёшь», тщательно хранимое Козьмой, уже не действовало.
Да и не виделись давно, столкнулись лоб в лоб на рынке полчаса назад. Тоже повод для продолжения разговора.
На втором бокале дама вспомнила о картах. Вместо этого Козьма бросился распространяться, какая непонятная штука любовь: то ли она улыбается, то ли скалится? А потом и на колени рухнул. Глаза его горели, язык отбивал признания, а руки уже забрались выше коленных чашечек, прямо под юбку.
- У тебя с какой стороны совесть? - спросила, легонько отбиваясь Василиса.
- С оборотной...
«Оборотной» чего? Не успел додумать Козьма, уже целуя то, что гладил.
- Мне нельзя, - миролюбиво добавила женщина.
«Потому, что замужем?» - испугался обольститель.
- У меня месячные. Правда, уже заканчиваются.
- Ох... Это - в смысле, любовь - как раз не криминал для нынешнего твоего организма. Проверено. А простыня отстирывается, как и всё остальное на свете. – А сам подумал: «Вот и хорошо. Можно избежать вечное «только не в меня». А гигиена? Хрен с ней».
Василиса улыбнулась и расстегнула юбку.
«И ты не из Святых Елен, на коих мрут Наполеоны». Написал бы когда-то Козьма в том же секретном блокноте, да уж очень проголодался.

*****

Поездка на юг прямиком привела в кожно-венерологический диспансер. А начиналось совсем по-другому...
Истекая потом, как кровью на поле боя израненный по всему телу солдат, Козьма тащил громадный чемодан в сторону адреса, данного ему - не бесплатно - в бюро жилищного устройства туристов. Бессмысленно проклиная «горящую» курсовку, которую всучили позавчера - всего за треть цены! - в профкоме завода. Курсовка гарантировала трёхразовую кормёжку в столовой, остальное добываешь сам. Наконец-то, раскалённый асфальт, сопровождаемый пожухлыми от зноя деревьями, упёрся в калитку, за которой дремали одноэтажные невзрачные домики вперемежку с полукладовками-полусараями, жаждущими не менее тех же домиков заглотить отпускников.
- У неё в душной проходной комнате шестая кровать свободна. А я дам отдельную застеклённую веранду со шторками.
Женщина спортивного вида лет тридцати пяти - тридцати шести, оказалась соседкой той, куда направлялся Козьма согласно указанному маршруту, широко улыбнулась.
Перехват клиента состоялся, и новая хозяйка бодро стала мыть полы на веранде, виляя ещё вполне интересным задом. Тут же шевельнулась крамольная относительно этики мыслишка, постоялец её как бы прогнал. И пошёл знакомиться с расположенной во дворике уборной - немаловажным атрибутом отдыха и жизни вообще.
Козьма вернулся немного погрустневший - а ты хотел унитазы да голубые в придачу? попробуй-ка на весу, не промахнись!
На веранде хозяйка поставила на тумбочку цветы в бутылке из-под лимонада и сразу взяла плату за две недели вперёд. «Хотя мы считаемся первой зоной близости к морю, возьму с Вас поменьше, но уж, пожалуйста, если нагрянет инспектор, скажите, что Вы - мой родственник, живёте бесплатно», - и удалилась. «Родственник» разделся и рухнул на кровать. А если ещё и столовая будет похожа на их заводскую, и до моря окажется не так, как принято в первой зоне близости – полная труба.
Столовая оказалась чистой, с официантками, а за его столиком - молодая симпатичная женщина с пятилетним мальчиком и своей мамой. И недалеко шумело море.
На третий день Козьма столкнулся с сотрудницей из его же сектора и расстроился.
На четвёртый день приехал двоюродный брат или племянник хозяйки, с которым она долго осматривала комнатку в пристройке. И выскочила чем-то весьма довольная. Утром брат уехал, должно быть, спешил по важному делу. На пятый вечер отпускник пригласил хозяйку в открытый, то бишь без крыши, театр на поп-оперу «Орфей и Эвридика». А она - его, но уже ночью, в спальню.
Разведённая - эх, тогда бы сегодняшний ум! - с милой грустью поведала о бывшем муже-моряке, на полгода уходившем в море, оставляя её один на один с женской тоской в постели, оттого-де и родить она не могла, сильно была сексуально расстроена. Зато с удовольствием и кокетством делилась с ним рассказами о мужчинах и юношах, повсюду охотно проявляющих внимание. К мраморной скале! Да-да. Потому, что отношения должны быть только самые-самые серьёзные.
Смеркалось рано, это вам не стерильно-белые ночи севера. Козьма довольно кивал, поддерживая беседу и поглощая молодую картошку с укропом, с мясом, с помидорами в сметане. Ужин в столовой каждый раз автоматически отменялся.
Пришло время откланяться. Дама проводила Козьму на поезд, не забыв страстно поцеловать. И уже дома тот понял, что уехал-то не один.
Ненавязчиво светило солнце. На крыльце кожно-венерологического диспансера стоял весёлый парень и курил дешёвые сигареты.
- Да брось ты! Гонорея - это насморк, только из другого места. Меня уж столько раз по этому поводу милиция искала. Кого только и где я не ...
Упущение в истории: носительница заразы работала медсестрой в санатории. Когда из диспансера сделали запрос по адресу в южном городе, всё оказалось чисто.

*****

А. Вера - не для ощущения своей ничтожности. Надо верой выводить из рабства, а не вводить в него!
Б. Ученик может и недопонять Учителя. Бог - апостол - священник... Что же доходит до прихожанина? Апостол и священник - люди, восприятие их - субъективно, в силу своего разумения.
В. Апокалипсис похож на страшную сказку полуграмотной бабки (а может, уровень понимания просто недотягивал до оригинала).
Г. Если Иисус ссылается на чужое - пророков - слово, значит, недостаточно сильное своё?
Д. Учение - догма. Но разве не сомнения ведут к истине?
Е. И всё-таки, Он был Христом и в тридцать два.
Ё. И всё-таки, с верой возвращается к людям больше, нежели берётся от них. Когда лодка плывёт по чистой и тихой воде, рыба сама запрыгивает в руки. Наверное.
Ж. И всё-таки... Хотя, может, Он слышит только во время службы в храме. Хотя, может, не прогнать молитвами горе и несправедливость.
З. И всё-таки...
- Как-то так, - Козьма посмотрел на облака. - А вообще, здоровье, как поезд, пошло под откос. Правда, не всё потеряно. Есть такое правило в бридже: «Если не ясен расклад твоих партнёров, пусть мечты будут проводниками в партии».
- Не в той партии, - мудро заметил Тихон, с которым Козьма отмечал праздник освобождения от гадкой болезни, главный недостаток которой, помимо сексуальной близости, заключался в отречении от спиртного. - Нет, не в той, куда меня призывали, согласно плану приёма от рабоче-крестьян.
- Знаю её, партию «любителей игры в беспортошность». Меня тоже Бог миловал. Точнее, еле отбился.
В заброшенном яблоневом саду при заброшенной школе солнце ласково сочилось сквозь листву. Стояло «бабье лето», любимая пора поэтов, а также стоял столик, исполосованный глупостями, креплёное вино и сыр «Российский». Хотя сыр лежал, как и нож.
- Я ведь думаю так же, как ты, только всегда в свою пользу, - соврал Козьма, выпуская остатки остроумия. Думать ему не хотелось. Ни о том, что Василиса всё-таки родила, к тому же мальчика – «что-то у всех мальчики, к войне, что ли?». Ни о том, что ему говорят: «помогу», добавляя «разумеется», а в конце – «может быть». Ни о том, что не даёт покоя тест на «оживлённость предмета»: так как живому организму свойственно развиваться, то заявление об отрицании изменений в силу возраста, свидетельствует об уже умершем, только не воняющем в силу разложения и двигающемся в силу привычки.
Ни о том, что иногда тянет кинуться в карьер. Мысленно он уже стоял на самом краю, закрыв глаза, не было ветра, чтобы подтолкнуть, да и не сложилась ещё лебединая песня.
Приехал Фрол с рассказами о суровой жизни на лавинной станции и чтобы забрать оставленный на хранение бинокль и очень удивился, что его пудовой гири не оказалось. Сам бы тащил её за тридевять земель! Гиря была честно проиграна в преферанс и оставлена в студенческой общаге.
- А знаешь, мы в каком-то смысле тоже герои, только маленькие на фоне мощной страны.
- Да. Страна – не страна без героя. Герой – не герой без страны.
- И так они сосуществуют, не зная друг друга в лицо.
Они звонко чокнулись. И жизнь продолжила течь в своём русле. До самого что ни на есть грядущего праздника.

Праздника всем, кто не путался с датами,
как ни петляла судьбы борозда.
Пусть удаётся мешать, но не взбалтывать
порции мира, любви и труда!

Рыцарь пирует с друзьями-знакомыми,
или покой проворонит лакей,
право, не стоит мечту ли, истому ли,
словно синицу, неволить в руке.

Праздника Вам по делам и достоинствам,
нежности, неизмеримой в часах.
Пусть не обходит своей благосклонностью
милость, рождённая на небесах!

1996 г. или чуть ближе.


17 ВЁСЕН? МГНОВЕННО!

Действующие лица:

1. Штирлиц, разведчик с красным дипломом.
2. Мюллер, группенфюрер с секретным стажем.
3. Кэтрин Кин, то ли пианистка, то ли хрен знает кто.
4. Борман, обычный партайгеноссе.
5. Шлаг, пастор без вредных здоровью паствы привычек.
6. Голова Холтоффа, аксессуар без особых претензий.
7. Голос за кадром, как правило, трезвый второй план.
8. Телефонистка без имени, носит розовые трусики в жёлтый горошек.
9. Уборщица Клара, трусы не носит из принципа.

Действие первое.

(Берлин. Телефонный узел на углу невыговариваемых штрассе. Полдень. По Москве.)

Штирлиц (заискивающе): Либере фройляйн! Как бы мне разговорчик с Москвой? Всё-таки, знаете, товарищ по школе... За одной партой морзяну стучали... Хороший парень... Водки обещал прислать...
(Игриво) Могу познакомить за просто так-с.
Телефонистка (медленнее 17-ти мгновений и большой амплитудой закидывая левую ногу на правую): Ка-а-нешно, вас тут много, а я одна! Ладно, красавчик, уболтал девчонку, дуй во вторую кабину.
Штирлиц (громко кричит): Алё, Алекс! Это Штирлиц! Тьфу, блин - Юстас! Ну, Максимка, Максимка... Сань, приём, твою бабушку! Слышь, вышли новый шифр телеграфом... Я старый в какую-то книжку засунул, не могу найти. Они ж все по-немецки. А ты думал по-каковски? Ну, ты дурак, а ещё военный!
Телефонистка (не одёргивая юбку): Хер-р! У меня чего-то здесь не туда воткнулось.
Штирлиц (с умным видом): Понятно, а как же.
(Вполголоса): Сама ты - хер-р.

Действие второе.

(Берлин. Бункер. Круглое помещение с ядовито-зелёными стенами. Все места - стоячие. Полдень. По Гринвичу.)

Мюллер (грустно): Все свободны. А Вас, Штирлиц - в тюрьму! Шутка. Штирлиц, - и где я слышал эту фамилию? - Вас я попрошу остаться. Треснем по стакану халявного спирта. Намедни подфартило: выписал по блату на протирку пытошного струмента. Поболтаем за жисть, как старые корефаны.
Штирлиц (счастливо): Очень гут! Всем гутам гут, если я что в этом понимаю. Кстати, начальник, я рассказывал, как тащил однажды - ха-ха-ха! - чемоданчик с рацией, а пальцы-то - жирные-прежирные после обильного ланча ...?
Мюллер (озабоченно): Ёханый бабай, штопор спёр какой-то партизан.
Штирлиц (подмигивая): Так ведь у меня всё с собой!
Штирлиц пляшет цыганочку и машет головой Холтоффа. Голова норовит в него плюнуть.

Действие третье.

(Те же, там же. Разве что входит Кэтрин Кин.)

Кэтрин Кин (развязно): Мальчики, кто поменяет рейхсмарки на рубли по щадящему курсу? А то в этой долбанной Германии совершенный голяк надыбать пласт “Героической симфонии” Шостаковича.
Штирлиц (думает): Милая девочка! Тебе рожать да рожать.
Мюллер (думает): А Штирлиц умеет работать!

Действие четвёртое.

(Берлин. Рейхсканцелярия. Рядом с Комнатой № 1. В коридоре впритык к луже блевотины лежит Штирлиц. Из двери, вихляя, появляется и неотвратимо надвигается зад уборщицы Клары, которая моет пол.)

Штирлиц (делает вид, что бредит): Вот послать бы тебя... к англичанам... под кличкой “Мюллер”... с миссией миротворца... да опосля разоблачить...
Уборщица Клара (зло): Ишь, развалилси! Ноги вытирать надо!
Штирлиц (из последних сил): Нет, не Мюллер, а Плейшнер! А в графе “национальность” - турецкий еврей!
Уборщица Клара (хватает трубку красного телефона в Комнате № 1): Диспетчерская!..
Борман (приглушённо): Партайгеноссе слушает.
Уборщица Клара (оглядываясь на Штирлица): Слышь, геноссе, сделай такси к подъезду, плиз. Клиенту плохо.
Голос за кадром (душевно): Штирлиц получил посылку из Центра. С кем не бывает.

Действие пятое, второе от конца.

(Граница Швейцарии и Германии, или наоборот. Светит солнце.)

Штирлиц (ковыряет мозоль на пятке): Так и надо, так тебе и надо... Как там по Пушкину - сукин сын? А кто-то спокойненько, сидя на одном, вполне определённом месте, ордена со звёздами пристёгивает. И прибавочку, между проотчим, к жалованию. Обидно, честное ВКП (б) - шное.
Мюллер (битый час пытается завести свой “Мерседес-Бенц”): Нет, ты погляди: прям “Нюрнберг” какой-то, а не процесс!
Пастор Шлаг (в затяжку курит махорку): Крепка, зараза! А что делать? Конспирация!
Кэтрин Кин (смахивая радостную сорок пятую слезу): А в тамошних родильных домах стафилококку-то стока... Да ведь не каждый день и не каждого Родина-мать зовёт.
Уборщица Клара и Телефонистка без имени (бегая между рюкзаками и сталкиваясь лбами): Лыжи-то смазать забыли! Антенну у приёмника Жуков, что ли, складывать будет?!
Голова Холтоффа (торжественно грассируя): Бгошу пить, ей-Богу! В смысле, в компании.
Борман (смотрит на стыренные у Штирлица часы): А время-то нынче хорошее, местное!

Действие шестое.

(Пригород Берлина. Гринвич, на западе - умеренный.)

Голос за кадром (безразлично, плавно затухая):
Штирлиц захрапел ровно в полночь. Штирлиц знал, и весь спальный район Берлина знал, что через двадцать минут он повернётся на спину и станет присвистывать... А ещё через час он проснётся, проковыляет на кухню и нажрётся колбасы.
И тогда на всей земле станет тихо.

Конец.

Август-97.