Мармышкин

Предисловие.

Утро не задалось сразу…
Мармышкин проснулся в канаве. Страшно хотелось курить. В поисках окурка он стал ползать по мокрой траве и неожиданно наткнулся на странный предмет с кнопками, на обратной стороне которого было написано «Машина времени», а ниже, под надписью, в правильном квадратике, поблёскивали цифры от нуля до десяти, и буквы, сложенные в предложение: «Набери желаемый год вручную». В верхнем правом углу была ещё одна кнопка – красная: «отмена всех предыдущих действий». А в левом – большая треугольная «Пуск».
Мармышкин повертел прибор в руках, пробежался глазами по цифрам, потёр лоб, вспоминая какой сейчас год, прибавил к нему первую запавшую в остатки мозга цифру «три» и нажав на левую верхнюю кнопку, закрыл глаза.…
Когда он их открыл, то снова обнаружил себя в той же канаве, но в ней почему-то лежал снег…
Мармышкин нахмурился и нажал на кнопку возврата…Курить хотелось страшно… Он стёр со лба пот и надавил на клавишу «8». И снова очутился в канаве, но без снега и без всякой растительности. Мармышкин сплюнул и, нажал на кнопку отмена всех действий. И тут же услышал голос:
– Ну чего, бедолага? Не понравилось? А тебя в детстве не учили, что чужие вещи брать нехорошо?
Мармышкин открыл глаза и, увидев перед собой совсем ещё молодого мужчину, сказал:
– Не помню, – курить хочу…
– Не курю, ответил мужчина. Но могу дать деньгами, сам купишь. А игрушку отдай. Через неделю получишь другую… Давай знакомиться. Я – Женька, отчества не надо, не люблю… Ты – Лёва Мармышкин… я знаю… Ну пока, не скучай… и ушёл…
Через неделю, в аккурат в полдень, когда солнце только успело заползти на самую вершину неба, Женька появился снова. И не один. С собакой…
В руках у него был новый прибор, размером не больше прежнего, но всего лишь с одной кнопкой
– Привет! – поздоровался он и добавил, сделай, пожалуйста, вот что: не торопясь вздохни и вспомни годы своей юности. Мы – ровесники, так что они у нас одни и теже. Как только вспомнишь – дай мне знать…
– А ты, Боб, – Женька повернулся к собаке, – отнеси это письмо Кольке. Пусть прочтёт и даст прочесть Валентине и Лёхе…Всё понял?
Пёс кивнул. Женька закрепил на собачьем ошейнике треугольный конверт.
– Ну беги, с богом! … может ещё и увидимся… хотя вряд ли…
Пёс вильнул хвостом и только его и видели…
– Ну что, Лёва, поехали?!
Мармышкин ничего не понял, однако, кивнул…
Женька нажал на единственную кнопку прибора…

Глава 1. Николай

Ранним утром, пятнадцатого августа из парадного подъезда гостиницы «Армагеддон», на проспекте Атлантов, вышел представительный мужчина лет тридцати пяти. Его двухметровый рост, широченные плечи, и кулаки величиной с боксёрские перчатки – впечатляли, но чувства страха не вызывали. Зависти, удивления, этого – сколько угодно…
Соответствующей была и одежда, дорогая, но несколько старомодная: тёмно-серый костюм, купленный по случаю в Доме моды, светло-голубая рубашка и небрежно завязанный галстук. Впрочем, галстук, цена которого эквивалента двухмесячной зарплате среднестатистического работяги, имеет право завязываться, как ему вздумается. Завершали гардероб некогда чёрные, а теперь серые от пыли ботинки на высокой подошве.
Что до внешности, унаследованной от родителей, то пышная шевелюра, высокий лоб, породистый подбородок и уши, немного бледные, с большими мочками выдавали в нём человека не заурядного, но легкомысленного. Звали мужчину – Николай Игнатьевич Казимиров-Арчинский и направлялся он в редакцию популярного еженедельника «Оракул», где в приёмной главного редактора его ожидал древний, но всё ещё крепкий стул, принадлежащий в начале двадцатого века — царской династии. (Во всяком случае, так утверждали сотрудники). И, соответственно, сам редактор.

***
Преодолев половину пути, Николай Игнатьевич неожиданно почувствовал резкую боль под левой лопаткой.
– Ещё чего не хватало! — подумал он и остановился. И тотчас в голову к нему влезла нелепая мысль: – никогда не изменять жене. Мысль была настолько неожиданная, что Николай рассмеялся. Изменять ему ровным счётом было некому. Он был закоренелым холостяком и любил повторять: выберешь одну единственную – остальные обидятся. А их больше…
— Старею, наверное, — с невообразимой грустью подумал Николай, и одухотворённое лицо его, с классическим римским профилем покрылось неподдельной печалью.
А утро в тот день, надо отметить, было исключительно приветливым и ласковым. Заря только что вырвалась из объятий разрумянившегося, похорошевшего неба, оставив на его лице, ну не плутовка ли! — следы помады, изумительно-безумного цвета. Роса на траве – не майской конечно, но всё же, всё же… — порезвилась, порезвилась и… растаяла, растворилась, облачком сизым обернулось, да неважно, неважно это. А важно то, что, вскрикнув от боли, Николай Игнатьевич остановился и зачем-то достал из кармана перочинный ножик.
– Нет точно старею, к бабке не ходи – старею, — разозлился он, и не в чём неповинный нож хрустнул, застонал и полетел к ощетинившемуся кусту шиповника, а в руках у Николая Игнатьевича появилась пачка сигарет. Тут он вспомнил о принятом решении бросить курить и окончательно расстроился.
– Колян, сигареткой не угостишь? – Голос был до боли знакомый, можно сказать – родной. Николай улыбнулся. Встретить старого друга – вот что ему необходимо. Безусловно – помочь Жека не сможет – не Господь-Бог, но выслушает, несомненно. Да чего уж теперь – вот он — старый, добрый товарищ.
Николай Игнатьевич собрался произнести пространную речь, но передумал. И хорошо сделал. Потому как приветствовать было ровным счётом некого, если, конечно, не считать, худущего бездомного пса, непонятной породы и окраса. Пёс, разумеется, не был знаком Николаю Игнатьевичу, но выглядел вполне миролюбиво, как и полагается всякому, жаждущему угоститься дорогой сигареткой.
– Фу ты, чёрт! — выругался про себя Николай Игнатьевич на всякий случай перекрестился: — причём тут сигареты, нервы шалят – вот что главное. Завтра же, завтра же в поликлинику.
Пока Николай Игнатьевич вытирал платочком вспотевший лоб, пёс терпеливо ждал, бесцеремонно разглядывая расширенные до неприличия обычно голубые, а сейчас посеревшие до цвета легированной стали человеческие глаза, затем уселся посреди тротуара и нахально повторил:
– Угости сигареткой, Колян!
Николай Игнатьевич чуть не перекрестился вторично, но ему сделалось неловко, и он трижды сплюнул через левое плечо. Однако сигареткой не пожмотничал, угостил и зажигалку достал. Чем всё закончится – вот что любопытно. Если не лечебницей, то.… Но продумать дальше мысль он не успел, потому, как пёс протянул лапу и представился:
— Боб Кобелович, — и пояснил: — зовут меня так, а насчёт сигареты, не бери в голову – пошутил я, не курю, но всё равно – благодарствую.
— Почему Кобелович? – только и смог выдавить из себя Николай.
— Не знаю, Жеке так захотелось, хотя если копнуть глубже, то, наверное, в честь моего папашки. Ходок, слышал я, был знатный…
— А где он сам? – Николай Игнатьевич сумел взять себя в руки, отчего речь его потекла плавно, можно сказать – спокойно.
– Кто? Папашка мой!
– Да нет, Жека.
— В конторе одной – Меня презентует, — без капли смущения стал врать пёс, елозя по асфальту лапой и превращая в пыль халявную сигарету.
— ???
— На арену цирка вытащить хочет. Господину одному, большому и важному, а главное и самое противное — рыжему умение моё вести диалоги понравилось. – Тут пёс оскалился и зарычал.
– Ты чего? — изумился сбитый с толку Николай Игнатьевич и ненасытная дрожь, противная и, бы-р-р – холодная, пронзила его от макушки до пяток.
— Терпеть ненавижу рыжих! — лязгнул зубами пёс и добавил:
— Одни неопрятности от них.… Знавал я одну, не знаю, как, по-вашему, а по-нашему, по собачьи, так – просто суку!. Из-за неё я своего первого хозяина потерял и бездомным стал. Четыре года с той поры минуло, но хорошо помню, что в Москве раньше жил. Ух! и житуха была, до сих пор лапы облизываю. Хозяина своего очень любил, да и было за что: меня одна сволочь утопить хотела, а Виталий Петрович, дай ему Бог здоровья! – к себе взял, приютил и воспитанием занялся. Честно признаюсь поначалу мне это воспитание было во где – пёс провёл лапой по горлу, — но подчинился. А потом – привык помаленьку... Так мы и жили. И вдруг хозяину в ваш город понадобилось. Купил он билет, на меня справку от ветеринара сделал, и поехали мы. Славное, доложу, было, путешествие: хозяин газетку читает, пивко попивает, а я ему мордой в коленки уткнусь и блаженствую, о будущем мечтаю. А тут эта рыжая…
Помню, приехали – утро ещё было. Ну, прямо – как сейчас. Виталий Петрович по своим делам отправился, а мне приказал дожидаться его. И дождался бы непременно, если бы не эта... И откуда только взялась?!! Но красивая шельма, ах – красивая! Поплёлся я за ней, ошалел словно. И закружилось всё, и завертелось, да так, что пришёл в себя только на третий день. Но было поздно! Хозяин мой потерялся, и больше я его никогда не видел. Вот такие дела – врагу не пожелаю. Сплю – где придётся, питаюсь — отходами, одна отрада – Жека!.. Как мы познакомились? – тут целая история, тебе не интересная. Скажу только, что Жека друг мне, а не хозяин. Приведёт, бывало, к себе, домой, накормит, и начнёт о жизни рассказывать, заслушаешься. Много я чего узнал. И о тебе, и о Лёхе, и о дружбе вашей. Жалко, что мама у него собак боится.… Да, что я говорю – ты, и сам знаешь. Уж, как только я не замасливал её: и скулил, и хвостом вилял – ничего не помогло.
— Что точно, то точно, — прервал пса Николай Ипполитович, — собак она действительно боится. – И, не выдержав, задал всё это время мучавшие его вопросы. И не просто задал, а выпалил очередью:
— А когда ты заговорил? В Москве, как я понял – ты был нем яко рыба. И почему Жекиным голосом?
Пёс, по всей видимости, ждал этого вопроса, потому как ответил быстро и без запинки.
— Говорить, как научился, спрашиваешь? — так я, это не со всеми подряд могу говорить, только с некоторыми. С Жекой, рыжим этим, да вот и с тобой оказалось… Потом подумал немного и добавил: «Может ещё с кем – не знаю! Но ты об этом Жеке не говори. Он - то думает: я со всеми разговариваю…
Тут из-за крыши двенадцатиэтажного здания выглянуло любопытное солнце. Его горячее дыхание заставило Николая Игнатьевича зажмуриться. А когда он открыл глаза – пса рядом не было. Исчез, растворился, сгинул.
— Вот так и сходят с ума, — подумал Николай Игнатьевич, — Сначала говорящие собаки, потом летающие медведи, потом…Нет, решено – завтра же к врачу. Интересно, что по этому поводу имеет сказать всезнающий господин Кожемяка, – не поверит, как пить дать – не поверит вопрос! С такой сумятицей в голове и дошёл он до редакции. Привычно отсчитав двадцать две ступеньки, поднялся на второй этаж, неторопливо открыл двери приёмной главного редактора и оказался в крепких объятиях её хозяина…

Записки Алексея Кожемяки

26.07.88г.

Ничего не понимаю. Зачем мы здесь? Какие курсы? Мы – Женька Жуковицкий, Колька и я, вот уже вторую неделю находимся в Питере. Живём в задрипанной общаге в каком-то трудно выковыриваемом переулке, пьём пиво, запиваем водочкой и ничего не делаем. Женька с Коляном спят – чисто младенцы. А я сижу и занимаюсь чистописанием.
А как хорошо всё начиналось. Красные дипломы, распределение, завод «Подзорная труба», директор с солидной фамилией – Андрианов Андриан Андрианович, серьёзный, но симпатичный. И очень даже хорошее предложение – поработать в государственной приёмке, которая вот-вот появится на заводе. Честь, между прочим – огромная. Оклады дали сумасшедшие и отправили на курсы повышения квалификации.
5.09.88г.
Первый рабочий день. Вчера поселились в общаге: комната – восемь квадратных метров, кухонька, средневековая раковина, плюс некоторые удобства – не шикарно, конечно, но жить можно.
На заводе нас торжественно представили непосредственному начальству, полному моему тёзке – Алексею Петровичу Облому.
Внешность начальства вполне соответствовала фамилии – такой обломит, так обломит – мало не покажется. Кулаки, нежные, но – внушительные. Однако, встретил нас очень даже хорошо. Самолично вытащил себя из кожаного кресла, руки пожал каждому, по имени отчеству назвал – надо же. И сразу перешёл к делу (мы, признаться, грешным делом, на кофеёк рассчитывали, но Облом дал облом – такой вот каламбур нарисовался).
– На вас, ребята вся страна смотрит и ждёт от вас честности, порядочности и принципиальности. – Такую вот речугу задвинул и чертежи на стол – шмяк, небрежно, но профессионально — начальник.
– Вот вам очень важное задание!.. Но предупреждаю: — если вы, по глупости или недомыслию, что – одно и тоже, брак, если таковой будет иметь место, не заметите и сертификаты качества подпишите – вас ожидают крупные неприятности, вплоть до тюремного заключения. Потому как детали эти предназначены в Китайскую Народную Республику, по специальному заказу. А это означает, что сумма рекламации не просто большая, а сумасшедшая, усекли, ребятки!.. Ну, тогда – за дело.
7.09.88г.
Сегодня нас пригласили к директору. Именно пригласили, а не вызвали. Андриан Андрианович — сама любезность. Коньячком французским угостил, икоркой осетровой, сигареты дорогущие предложил, будто мы не простые технологи, хотя и госприёмщики, а как минимум – иностранные дипломаты. Мы, разумеется, отказываться не стали, но подвоха ждали и не безосновательно.
Трапеза длилась часа два — не меньше. Директор угощал, подмасливал, анекдоты рассказывал – и надо отдать должное — собеседником был классным.
Но всё хорошее когда-нибудь да заканчивается…
Андриан Андрианович открыл сейф, достал микроскоп, фирменную коробку из толстого картона и кожаную папку.
— Вот, говорит, — вы ребята грамотные, сами разберётесь. В папке – документы: чертежи, договоры и тому подобное. Мерьте, изучайте, сличайте – и, если найдёте любое несоответствие – я от вас отстану. Мало того — премию выпишу и не шуточную. Потом, если захотите – можете проверить всю партию, а это, ни мало, ни много – несколько сотен тысяч микроскопов. Сами понимаете, заказ – серьёзнее – если и бывает, то крайне редко, а в наше время — так никогда.
Сказал и развалился в роскошном кресле. Курит и журнальчик пролистывает, на нас – ноль внимания, будто и нет нас в кабинете.
Женька не выдержал и спросил:
— Простите, Андриан Андрианович, но разве детали, с которыми мы работали не от этих микроскопов?
Директор небрежно махнул рукой, дескать, не отвлекайте по пустякам, однако смилостивился, ответил:
– Вы, честные мои и неподкупные, проверяли бирки, самые обыкновенные, которые обязаны сопровождать каждый микроскоп. А то, что они медные и внешне напоминают копеечные монеты, образца 1961 г., я думаю, вы и сами догадались и, безусловно, сообразили, что у каждой две стороны. На одной – китайский иероглиф – знак уважения, на другой – эмблема завода в виде подзорной трубы, смысл которой, думаю, понятен. Кстати, вы только не обижайтесь, микроскопы проверялись людьми – не чета вам… Теперь перейдём к отверстиям на бирках. Честно признаюсь, на кой хрен они нужны – не знаю! И никто не знает! Может, конструктор посмеяться изволил, шутка гения, а что – в истории таких примеров хватает.… Отсюда вывод: браковать микроскопы за плавающие размеры диаметров отверстий на бирках, которые неизвестно кем придуманы и неизвестно чему не соответствуют – глупо, мало того – преступно!
Нам, признаюсь, стало неловко. Логика в словах директора была и очень даже убедительная, но что мы могли поделать, если наше непосредственное начальство, в лице Алексея Петровича Облома, если мы на отверстия эти внимания не обратим, глаза закроем как на несущественное и микроскопам дадим красный свет в Китайскую республику, тюрьмой грозить изволило.
9.09.88 г.
День – хуже не бывает. Настроения никакого, точнее – хреновое настроение. Вчера нас чуть не убили прямо у проходной какие-то сумасшедшие. Их, конечно, понять можно – четвёртый месяц зарплату не получают, а китайский заказ, который мы «зарубили» был для них, как маяк для мореплавателей… Хорошо Колька вспомнил, что кое-что умеет делать руками и ногами, в смысле рукопашной, положил пятерых культурненько возле забора, да так стрельнул глазами, что остальные разбежались.
А сегодня стало известно, что директора завода, добрейшего и честнейшего Андриана Андриановича с должности снимают и переводят куда-то, в Тьму-Таракань. Это ж, сколько водки надо выпить, чтоб от чувства вины избавиться, думаю, такого количества в природе не существует, шучу, конечно.
Да чуть не забыл – мы вошли в комиссию по списанию микроскопов. Вот такие дела…
15.01.92 г.
Ну, Облом. Ну, Алексей Петрович! – приватизировал завод, на какие шиши, интересно?
***
С сумятицей в голове дошёл Николай Игнатьевич до здания редакции. Привычно, отсчитав двадцать две ступеньки, поднялся на второй этаж, неторопливо открыл двери приёмной главного редактора и оказался в крепких объятиях её хозяина.
– Колян, ты не представляешь, как я рад тебе! И секретарше:
–Леночка, меня ни для кого нет, и свари кофейку, пожалуйста.
В кабинете Николая Игнатьевича ожидал небольшой, но приятный сюрприз: запотевшая бутылка коньяка и хрустальная салатница, на которой красовались очень даже аппетитные бутерброды.
Ну, давай, Колян, ничего, что я тебя так тебя называю?
Николай Игнатьевич пожал плечами:
— Это ты у нас, уважаемый главный редактор, он же господин Кожемяка он же Алексей Петрович, а я так – мимо проходил…
– Да ладно тебе, — сделал обиженное лицо Алексей Петрович. — Погулять, мимо проходил он, видите ли, а кто в пятом классе тренера по боксу уделал?!
Они засмеялись, история и правда была презабавная.
Они: Женька, Лёха и он – Николай пошли записываться в секцию бокса. Тренер – Василий Иванович Щипцов (за глаза – Чапаев) смерил их оценивающим взглядом, заставил раздеться, потом погнал на турник и только после этого стал спрашивать фамилии. Вот тут-то и произошёл конфуз. Когда Колька назвал себя, а делал он это всегда – с высоко поднятой головой, чётко и с выражением: — Николай Игнатьевич Казимиров-Арчинский, — тренер расхохотался и сквозь смех выдавил:
Тебе, мусьё Арчинский, с такой фамилией не боксом заниматься, а платочки вышивать и сопельки ими маленьким девочкам вытирать.
Кольке до сих пор невдомёк, как это тогда у него неожиданно и. главное, ловко получилось. Правая рука превратила ладошку в кулак, и когда Василий Иванович подошёл ближе, всё ещё захлёбываясь от смеха, кулак взлетел и угодил точно в мясистый подбородок. И восемьдесят пять килограммов живого веса упали к ногам побледневшего от собственной дерзости Кольки. Группа затаила дыхание. Что будет? Что будет?..
Но ничего ужасного не произошло. Василий Иванович поднялся, отряхнул со штанов пыль и, потирая рукой подбородок, сказал:
– Ладно, убедил – фамилия у тебя и в самом деле – потрясающая. Поздравляю, ты – принят, становись в строй и вместе со всеми бегом, пятнадцать кругов – марш!
— А меня и Женьку не приняли, — с грустинкой в голосе вспомнил Алексей Петрович, наполняя живительной влагой хрустальные рюмки.
— И вы меня за это хотели поколотить. – уточнил Николай Ипполитович.
– Хотели, — признался Алексей Петрович.
— Что же тогда не поколотили?
— Нашёл дураков: голыми руками на танк бросаться.
— А помнишь, как мы в женскую баню кайф ловить ходили?
— Ну, как же, в седьмом классе.
— Точно.
— А Женьку бабы в моечное отделение затащили – вот умора была.
— Кому умора, а Женьке, по-моему, тогда не до смеха было.
— Какой там смех, когда у него пуговицы на брюках отлетели, все до единой, не выдержали, так сказать, женской изящности вблизи и в достатке.
— Точно. А помнишь, как одна, изящная такая – килограммов на сто пятьдесят, его грудями по морде, по морде… Женька чуть не задохнулся от избытка чувств.
— А ты откуда знаешь?
— Он сам рассказывал, забыл?..
— Да, да — сейчас вспомнил – улыбнулся Алексей Петрович, блаженно потягиваясь.
Ты чего лыбишься?
— Да вот подумал – пятым размером, да по морде – хорошо!!!
Давай выпьем за это.
— Давай, только что? – Николай постучал пальцем по пустой бутылке.
— Неужели – пустая?! А я и не заметил.
— Я тоже. Но, как говорится – печально, но факт. Что будем делать?
— Да ничего. Сейчас схожу до холодильника – всего- то.
И тут вошла секретарша….
— Леночка, — удивился Кожемяка, — я же просил нам не мешать…
— Простите, Алексей Петрович!
— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Алексей Петрович, что случилось?
— Записка … вот… пёс принёс…
– Кто?
– Пёс такой лохматый… в зубах притащил…
Алексей прочёл записку и сказал:
— Колян, прости, я отлучусь на полчаса, потом договорим. С Женькой какие-то непонятки… А мигом обернусь…а ты… на вот почитай, чтобы не скучно было…
Алексей Петрович достал из ящика стола стопку исписанной бумаги.
— Что это, — удивился Николай Ипполитович,
— Так, записки, нечто вроде мемуаров, но тебе, я думаю, будет интересно.
Кожемяка ушёл. Николай Игнатьевич обхватил голову руками и задумался:
— Да что это со мной творится, откуда это волнение?.. Так он сидел минут пятнадцать, затем встал, подошёл к холодильнику и достал бутылку «Абсолюта».
— Красиво жить не запретишь – усмехнулся он и разозлился на себя ещё больше.
— Да что это я? — совсем раскис как кисейная барышня. К чёрту бутылку! На место её, мерзавку, чтобы не отвлекала. — И взяв со стола рукопись, развалился в редакторском кресле.

Записки Алексея Кожемяки.

5.03.92г.

Сегодня ровно неделя, как мы пополнили армию безработных, хорошо ещё, с общаги не выгнали. На полгода вперёд за проживание оплачено было, но предупредили… Сидим, в полном смысле – на ящиках с зарплатой, на тех самых злополучных бирках, с которых начиналась наша деятельность на заводе. Три года, бедные, на складе провалялись, нас дожидаясь. Да Женька ещё в виде премиальных – нами же до сих пор не подписанные, но с большой круглой печатью, бланки сертификатов выпросил. Облом спросил:
— Куда они тебе?
— Стены обклеивать буду, вместо обоев, — нашёлся Женька. — Бумага больно хорошая…
— Бери, коли так…
Вообще-то грех на него обижаться. Мужик он, не плохой, здоровый, как говорится, в меру упитанный, ему бы подучиться... Нет – обижаться на него никак нельзя. Зарплату вот выдал, пусть не деньгами, да где он их возьмёт деньги, кто ему даст? Чтобы их иметь нужно уметь долго и много работать. Много и долго – Облом научился, а вот – уметь, увы, увы… но завод приватизировал… не дурак, значит…
— Лёха, сколько стоит сто килограммов меди? – спросил Колька. Вопрос, что не говори, был самый, животрепещущий. Меня он интересовал не меньше, потому как есть, в смысле – жрать хотелось по-чёрному, а ящики с бирками, хотя де-юре и являлись зарплатой, де-факто на них купить было нельзя ровным счётом ничего. Хорошо Женьке. –Висит сутками вместе с компьютером в своём Интернете, и то — первый компьютерщик в городе, хакером себя называет, ну и словечко! – зачем ему еда! Так баловство одно, гимнастика для зубов. А я мясо хочу, или рыбу, лучше форель, чем мы хуже царей – не справедливо.
— Ты чего, оглох?! – Лёха ударил меня по спине.
— Не знаю, — ответил я, и уточнил: — в смысле меди — не знаю.
— А кто знает?..
— Я!!! – Это Женька наконец-то оторвался от своего компьютера.
— Ого, явление Христа народу, — зааплодировал Колька. – мы спасены, гип-гип-ура!!!
— Не паясничай, я говорю серьёзно, — возмутился Женька.
— Ну, и?..
— Сто килограмм меди стоит четыре бутылки водки минус работа — дотащить ящики до приёмного пункта. Мне, признаться делать этого страшно не хочется.
— И, конечно, у тебя есть другое предложение?
— Безусловно.
И тут вошла Она…
И окна растворились настежь, и солнце заполонило комнату, и влетел Амур, и сердце моё затрепетало, заискрилось, и голова закружилась, и весь мир превратился в праздник…
А Она?! – Славная, красивая, несказанная застыла посреди комнаты и смотрела, смотрела, смотрела, но, увы, не на меня, не на меня – на Кольку. На Николая Игнатьевича Казимирова - Арчинского. И музыка оборвалась, и сердце кольнула обида…
— Господа, знакомьтесь, – это Валя. Она будет нам помогать, нет, уже помогает. – Женькин голос вернул меня на землю. Я хотел представиться, но Колька опередил меня:
— Мадмуазель, прошу любить и жаловать – мой лучший друг – Алексей, — и ткнул в меня пальцем, скотина!..
— А я! — Николай, как всегда в своём амплуа: быстро вошёл в роль, — ваш покорный слуга – для Вас – Коля, бесконечно рад. – И так далее, и тому подобное.
Я не слышал его. Чувствовал, что погибаю, но изменить ничего не мог. И если бы не Женька, нет, не хочу даже думать об этом…
— Прошу внимания, господа! – Женька сразу перешёл к делу — Ну, что, Валюша?
Валя подошла к столу, изящным движением открыла… нет не сумочку (сумочку она чуть раньше бросила на стол), а небольшой рюкзачок и перевернула его. На стол посыпались деньги и все пятитысячные…
— Молодец! – сказал Женька. Мы ничего не понимали и чувствовали себя идиотами.
— Помните, друзья мои, вы спрашивали, сколько стоит сто килограммов меди? Я ответил – четыре бутылки водки.
— И минус работа, — напомнил Николай.
— Да. Да, конечно, но это – сто килограммов, а один грамм весит, то есть я хочу сказать – равняется пять с половиной кило денег. Не правда ли, Валюша?! Закон диалектики суров, но справедлив, не слышу аплодисментов, господа!

22.05.92 г.

Боже мой! Я подозревал, что на свете есть дураки, но никогда не думал, что их так столько... За два не полных месяца Валя заработала нам, но это коммерческая тайна, потому в подробности вдаваться не буду… И сама – думаю, в накладе не осталась. Правильно говорят: «Не суди о человеке по его красивой внешности».
Бог ли, природа наградили Валю ангельским личиком и деловой хваткой. В двадцать лет стать председателем кооператива «Бессмертная энергетика» – не слабо, ей-богу! Короче, Женькину идею она поймала слёту. А Женька – голова!!! Надо же додуматься, ссылаясь на изречения древнегреческих мудрецов, (а ведь их надо было найти изречения эти) продавать медные бирки как амулеты и стимуляторы тонкой энергии и сопровождать всю эту галиматью сертификатами качества.
Вот так и произошло то, что в нормальное время по всем законам диалектики никогда не могло и не должно было произойти.… Всё, как в волшебной сказке — гадкие утята превратились в белоснежных лебедей.

***

— Да что это я? — раскис как кисейная барышня. — Разозлился на себя Николай Игнатьевич — К чёрту бутылку! На место её, мерзавку, чтобы не отвлекала. — И взяв со стола рукопись, развалился в редакторском кресле.
— Николай Ипполитович, Николай Ипполитович! Женщина к Вам рвётся, — звонкий Леночкин голос оторвал его от чтения.
В кабинет ворвалась Валя. Волосы её были взъерошены, зрачки расширены, губы дрожали…
– Прочти, Коля!
Валя бросила на стол письмо и, упав в кресло, разревелась…
– А где Лёха?
– Не знаю… отдал мне это письмо и …
Но ты читай, читай…

Женькино письмо.

Друзья мои! Во-первых, приветствую вас всех: тебя, Колян, тебя, Лёха и тебя милая моя Валечка!
Я так и не осмелился сказать, что люблю тебя и люблю давно, с первой минуты нашего знакомства. А то, что не говорил – прости. Я видел: тебе нравится Колька, а ему –только он сам. Лёха любит тебя. Ты делаешь вид, что не замечаешь этого… И все несчастны…
Так бесконечно продолжаться не могло…
И вот однажды я придумал Машину времени. Это оказывается так просто. Впрочем, как и всё гениальное…
Короче, я возвращаюсь в прошлое. Хочу встретить там, тебя, моя милая Валя. Моя единственная! Моя любимая! И, чем чёрт не шутит, может в той, другой жизни, ты полюбишь меня…. По этой причине ни Лёху, ни Коляна с собой не беру…
Простите меня, друзья!
Время от времени буду писать.
Письма вам будет приносить моё славное существо, моё изобретение, представитель Искусственного интеллекта – Боб. Он не совсем пёс. А если быть более точным – совсем не пёс. И всё, что он давеча наговорил тебе, Николай – чисто моя фантазия…


Не поминайте лихом! Женька…