ОДНИМ ДНЕМ

ОДНИМ ДНЕМ

1. ДНЕВНИК БЕЗУМНОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ.

***

Вставший поперек – размазан по дороге асфальтоукладчиком. Медленно и важно. Жужжание мух в моей голове теперь напоминает «слабак», но я стараюсь не верить моей голове. Не верить моим ушам.
Там, в глубине, за этой картиной – окна и дыры в стенах, склянные балконы. На одном из них курит невеселую сигарету один молодой конец. Имя этому концу – начало.
Он, конечно же, среднего пола, вышел на финальную битву с самим собой. на балконе… вяжется по шее и по камню. Вниз, вниз, вниз…
Ай, молодца! Ай, красавцо! Познакомьтесь – мрак моего поколения.
За моей спиной колышется непростительно зеленая вода. Паруса стрянут в ней и там, вдалеке, за спиной как за водой, нечто отливает металлом.

***

Женщина в моей голове. Кто такая? – пока серебряно-неясный символ памяти серебра или примета богини Лилит? Может быть признак души? Это для пафосных собак, для безверия, для бездушия.
Она ведет ритуальной походкой толпу за собой. Все это нерадостно похоже на безумие. Мозги выпрямляются даже.
Я помню: еще вчера ее в голове не было. Я помню: любил одну, называл любимой. Звал Юлией. Нянчил, лелеял, удовлетворял…
Потому что любил – не женился. Ушла в бесконечность, равное расплодилась; поселилась у того, в запретке… Курчатов с ней!
Чувствую, как после этого пауки связали мозги паутиной алкоголя так, что ни одна сука не порвет. Мозги просто не в состоянии распрямиться и следовать за…
Женщина в моей голове раздевается, думая, что видит меня насквозь. Ошибается – я не умею терять контроля.

***

По быстрому, автомобильно счастливая парочка прокатывает на красной BMW, считывая послание. Скорость, разумеется, не сбавляется.
«…играю… …верь… …смерть… …живущий тебя… …я боль… … по воде никуда… …стекла…»
Они озадаченно переглядываются и задумчиво пытаются что-то понять. Тормозят – это видно сразу и по лицам – и возвращаются к стене с посланием.
Прочитывают: «Свысока я играю в тебя. Не верь жизни, что дышит тобой потому что смерть. Потому что живущий тебя – человек-боль, идущий по воде никуда. Человек Калейдоскопные Стекла».
– Ну, сука, размахнулись! – как в шоке сказал он ей.
– Забей, – просто местная бесколоритная мистика. Просто им вся свалка культуры упала на голову, – жуя резинку, поцеловала она.
– Поехали!
Красный BMW третьей серии бесшумно быстро исчез из вида. А под посланием (тоже красным кстати) валялись то тут, то там осколки человеческого тела.
Такое ощущение, что кто-то уронил куклу, и та разлетелась. В щепки, бля, фальшивый человечек без начала, без конца.
Какие натуральные ошметки!..

***

Ночью в городе полный город зажженных окон. Интересно знать, что происходит за огнем. Не у кого спросить – в городе живет полтора миллиона лжецов.
Плюс еще полтора миллиона – воры. По половине миллиона – проститутки и убийцы. По двести пятьдесят тысяч неисправимых чиновников и сутенеров. Двадцать тысяч работников ударного труда, сорок – их руководства, восемьдесят руководства руководства. Остальные три с половиной миллиона жителей – зеваки.
Есть еще несколько человек особого ранга – наблюдатели. Но мы – чудные, мы – вне закона этого города. Поэтому официально в городе нас нет.

***

Сегодня один наблюдатель вышел в темноту, – разузнать городскую погоду, городские дела… страшно! Что делать, когда призвание давит на плечи погонами?
Я присматривал за ним, когда он повис на оконной решетке первого этажа. Когда бейсбольная бита навсегда провалила его память в мою память.
Его сухие, жилистые руки навсегда остались висеть на решетке, а я остался смотреть за него.
Убийцы – в данном случае это была группа молодежи из восьми человек, поволокли его тело за ноги за дом, во двор. Через короткое время я занял позицию моего предшественника.

***

Помню, как заглянул в это чертово окно. Там, за шикарно накрытой поляной – вокруг свежего трупа – сидят эти восемь каннибалов. Употребляют свои кроваво-красные пойла, похожие на коктейль «Мэри». Закусывают теплой еще человечиной. Мрррааа…
К слову о поляне, – реальная поляна с просиженной тысячей задниц травой. К слову о каннибалах – не все они станут полнокровными убийцами. Одни – потому что не доживут. Вторые потому что кишка делать дело в одиночку тонка. Третьи будут съедены своими же подельниками. В понедельники.
Понедельник – праздник съестный / и никуда, никуда, никуда от него не деться…
Они были уже в доску своими и сытыми, а также довольными всем-всем-всем, когда раздался острый стук в дверь.

***

В небе синих блядских облаков, блядующих здесь по щучьему велению, в небе над кукурузным полем, отражалось шоссе и уже знакомая нам BMW третьей серии. Вверх колесами. Красная.
А на земле – вдоль шоссе – на гектары раскинулось кукурузное поле, окаймленное зеваками и проститутками. Где проститутка – тут как тут – зевака.
Тормозили и те и другие, но каждая раса по-своему. И, собственно говоря, в своих интересах.
Кукурузное поле! Центральная часть нашего города. Исторический памятник евнухам, которые изначально назывались сексуальными маньяками.
Парочка в автомобиле – они, похоже, не были местными – после прочтения послания на стене, уже не выдавала веселых плакатов на головах. Они ушли каждый в себя.
Слаботочный чайник на торпеде закипал, и они решили сделать остановку. Прямо на шоссе – обочины ведь кишели людьми.
Пока он заботливо готовил черных чайных червячков в кружках, он не заметил, как на задней линии кукурузного горизонта появился необъяснимый грузовик чудовищной марки. Скороходный грузовик!
При ударе в BMW – водитель грузовика, сладко целуя стекло и, смачно ругаясь, перелетел через легковую крошку.
Чай обжег колени нашей несчастной (уже) парочки и окончательно вывел парня из себя. Он, словно зевака, осмотрел в хлам убитый зад своего авто и, словно убийца стал пинать мертвого водителя грузовика, упертого мордой в асфальт.
Зеваки щелкали: кто – клювом, кто – фотоаппаратом, кто – жвачкой. Путаны щелкать вообще не привыкли, и дружно и добровольно снялись для парня. Покойся с миром, мокрое тело!
Зеваки продолжали щелкать, когда, прикрыв симпотное лицо темно-русыми струями волос, худышка продолжила путь вдоль этих черных грядок людей по обочинам.
Центр города обширный: шлепать, сука, далеко…

***

Каннибалы прыщами подскочили на ноги, но их взгляды как прежде были прикованы к недоеденному телу на полу. Гвоздодерами выдергивая гвозди взглядов, они мало-помалу оторвались все. Тупо переглянулись.
Собаки, они мысленно решали, кто пойдет открывать: самый голодный или новый, кожа которого еще не до конца испорчена тьмой. Самый сильный (смелый, наглый?) убийца толкнул того, что поменьше к двери, и, рыкнув, ткнул в воздух пальцем, показывая куда двигать. Садясь на свое место, он дал газа и все в комнате по-свински просмеялись. Кхркхэрыкхры…
Тот прислонил яблоко к дверному глазку, и… остался дергаться на полу с полной головой стекла и железа. Что-то, ни на что не похожее сняло дверь с петель и забросило глубоко внутрь квартиры.
Темно-русые волосы, падающие с головы на лицо на плечи, чуть наклоненная голова, киношно странный плащ, свисающий почти до пят, обтягивающий костюм с немецкой «Фау» на груди…
Обрисовывать сцену расправы над каннибалами я не стану, хотя и помню досконально. Да и как ты нарисуешь то, что уже буквально через одну минуту все в комнате превратились в объемные клочки красной бумаги, чертового лохматого картона, папье-маше, а она что-то воткнула в поляну, исчезла и тут же окно с решеткой, на которой я висел, наблюдая, полетело и понесло меня назад.

***

Женщина в моей голове. Была ли она вообще когда-нибудь там? Если и была, то, скорее всего, только в те моменты, когда я выпадал из памяти.
Сейчас же, когда мое сознание немедленно обращалось во тьму, я думал о странной немецкой «Фау» на груди у девушки, вышедшей из моей головы…


2. ОПИСАНИЕ ЖИЗНИ FRAULEIN «V»
(написанное её рукой)

***

В первый день конца этого города, я тупо сидела на подоконнике, смотрела сквозь волосы в серое небо. Хотелось реветь бурым, таежным, косолапым, которого подняли среди зимы. Еще хотелось взять пистолет или еще чего-нибудь покруче (тогда я в этом не сильно понимала), выйти в город и отомстить за то, что меня разбудили.
Не получалось, – не таежная, и далеко не косолапая. И мои прямые, темно-русые водопадные волосы, совсем не похожи на шерсть. Они закрывали слезы, без спроса стекающие по щекам, норовя утянуть меня в открытое окно.
В те дни подобные прыжки были единичны, потому что новая синтетика, завезенная к нам из штатов, еще не успела стать такой модной, как сейчас, когда я делаю эти рваные, спирально нисходящие заметки.

***

Я называю первым днем конца города день, когда рассталась с моим ненаглядным, моим любимым Сашенькой. Глупо, конечно, расстались – просто не поняли друг друга. Хотя и так думать и писать тоже очень глупо с моей стороны.
Он занимался тогда стихами, да что там занимался – просто бредил, уходя от реальности. А мне – всегда нужно сознание.
Именно сознание, без сомнений. В том плане, что человек, который рядом со мной, всегда должен сознавать с кем и где он; чтобы сознавал, что в любой момент всё это может кончиться. Кончиться: просто потому что обстоятельства…
На тот момент мы встречались уже около трех лет. Оба жили в родительских квартирах. Что тут говорить? – мы прошли все улицы этого грязного города, мы пролежали все гостиницы, мы оцеловали все темные переулки…
Мы, мы, мы: так глупо, так нелепо-легко…
Только вот сердце такое тяжелое теперь…

***

Сегодня с самого утра небо было какое-то особенно марганцевое, тяжелое, удушающее. Мне кажется, что я и проснулась-то, из-за этого проклятого удушья. Хотя, мне, кажется, что-то снилось…
Именно! Мне снилось, что мы, Саша и я, идем вдоль береговой линии озера, держась за руки. Самой линии не видно – потому что снег, замерзшие сугробы, а небо черное-черное такое, как… не знаю…
И: звезда падает. Медленная такая, застенчивая падает. Я загадываю желание, чтобы никогда-никогда не расставаться с моим любимым Сашей. Чтобы он постоянно был со мной и никогда не отвлекался от меня…
Среди ночи я просыпалась и была растерянно удивлена, что его нет в постели. Я еще подумала, что он просто вышел на кухню – покурить, скользнула на кухню и дальше. Но его нигде не было….
Уткнулась в подушку, и сон продолжился. Идем мы под руку, я забегаю вперед, встаю перед ним, маленькая, глупенькая девчонка…
«Саша, давай поженимся»…
Ну почему он такой? Почему такая куча причин, чтобы не быть со мной всегда? Почему ТАКОЕ лицо?
Слов его холодный душ разбудил меня сегодня утром.

***

Сегодня с самого утра небо было какое-то особенно марганцевое, тяжелое, удушающее. Я сделала кружку черного кофе и, казалось, взбодрилась парой глотков. Засмотрелась в окно на небо.
Пачка сигарет Diablo Nero на подоконнике, утекающий в открытое окно дым. Комната. Моя комната. Я. «Когда это я начала курить?»
Что-то не в порядке, кто-то другой, а не я, курит, облокотившись на оконный откос.
Не чувствуя под собой ничего, я вбежала в комнату. Что же? – я сама сидела на подоконнике и курила эти скверные черные палочки. Кажется, мне это очень даже нравилось.
Нет! Никуда не годится такое поведение – я подошла к себе, ничем не отображая ни неприязни, ни страха к себе, сидящей на подоконнике. Разговаривать? С кем? С собой? Ну, нет!
И со всего размаха я залепила пощечину себе. Нет, это не я! Это какой-то курящий монстр, доппельгангер, ничего общего со мной не имеющий…

***

Нет, сегодня утром, когда это чертово небо было особенно марганцевым – это не я курила, сидя на подоконнике, это не я получила пощечину от самой себя, это не я выпала из окна беззвучно.
Но как будто все, что я сделала – все абсолютно непоправимо и тянет меня под землю. И только Саша, мой ненаглядный, любимый, единственный, навсегдашний…
Где?
Я оделась и ушла из дома.
Кто знает, сколько именно длится «долго» и что происходит в это отсутствие времени? Я тоже ничего подобного…
И вот, сегодня утром, когда я очнулась дома, с больной головой, когда руки мои были непослушными и кровавыми, по небу плыли никому неверные облака…
На подоконнике лежала недобитая пачка Diablo Nero. Рядом с ней – та самая, новая синтетика, а на полу раскидана кожаная одежда. Какая-то накидка типа плаща…
Я развернула комки одежды – прямо на груди большая синяя немецкая «Фау»…

***

Сегодня с самого утра, когда небо какое-то особенно марганцевое, тяжелое, удушающее – кто я такая? Победа или поражение?
Потеря сознания.

3. FUCK «ТЫ».


Красная BMW третьей серии отчалила от многоэтажного дома по улице Без Названия. За рулем сидел видный брюнет спортивного телосложения. Медленно, важно автомобиль исчез в арке соседнего дома и появился в поле зрения через три минуты.
В машине было уже двое. Брюнет лет тридцати и шатенка. Примерно двадцати пяти лет. Они что-то бурно обсуждали, направляясь в сторону Сливного озера.
Ни слова об улыбке, ни слова о светлом будущем – за окнами мелькали стекляшки высоток, яркие огни, облепленные ночными бабочками, словно мухами – мед. Люди в домах зевали, готовясь ко сну, люди на улицах зевали, ожидая чего-то такого, что расширит их зев.
Автомобиль остановился на берегу. Они курили, не выходя. Единственное что я смог разобрать:
– Ты решила свои проблемы с этим недоноском?
– Зря ты так. Он не так плох, как тебе кажется, он просто…
– Мы договаривались сегодня расставить все точки над «ё». Что скажешь? – он достал из бардачка пакетик с шариками и показал ей.
Синтетика, черт ее подери.
– Да, там все кончено. Я только твоя….
Отговорили они, и, словно решив задачу, отчалили с берега по направлению к ее дому, на улице Мертвых Теней.

Когда они входили в подъезд темнота, вскрывала глаза смотрящего, словно шилом. Но сквозь темноту четко виднелся лежащий под балконом первого этажа молодой человек. Его шея посредством веревки была соединена с камнем, а его лицо – неузнаваемо разбито.

Квартира приняла их теплыми объятиями темноты, телесной любви и нежности. Брюнет достал курительную трубку из спортивной сумки и протянул девушке. Чиркнула зажигалка.

Нежить вышла из квартиры на улицу…