Изнанка Одиссеи

Изнанка Одиссеи.
Ты куда, Одиссей, от жены от детей?
Песенка, популярная в 70-80-ые гг.

– Когда я... когда мы не были вместе, ты бывал с другими женщинами?
– Нет.
– Ни разу?
– Ни разу.
– У тебя даже голос не дрогнул, не понимаю, почему я тебе не верю.
– Я всегда думал только о тебе, Йен.
– Теперь верю.
Анджей Сапковский.

О, Зевс Всемогущий! Это не сыночек, а сатир! Мало мне отца его, ещё теперь и Телемах туда же! В Пилос он, видишь ли, отплыл - об отце разузнать! Ну, отплыл и ладно, но что ему боги язык бы отсушили, если бы он предупредил меня об этом?! То, что эти церберовы женихи против него заговор строят – это, видимо, ерунда! То, что я волнуюсь – тем более! И ведь Ментор, наверняка, всё знал! У-у-у, помесь Ехидны с Тифоном!
Я подхожу к окну и смотрю на море. Море отняло у меня всё…
На глаза наворачиваются слёзы…Но плакать нельзя! Нельзя! Мне уже почти 20 лет нельзя плакать…
Шаги сзади. Евриклея.
– Евриклея, Телемах отправился в Пилос. Надо рассказать Лаэрту.
Опускает глаза. Что это с ней?
– Царица, я знала о Телемахе…
И почему это я не удивлена?!
– Но он просил тебе не говорить. А Лаэрту не спеши сообщать столь недобрую весть. К чему тревожить больное сердце старика? Помолись лучше Афине Лучезарной за здоровье сына.
Кому?! Афине?! Да я лучше Кроносу помолюсь!
Вслух я, конечно, произношу совсем другое.
– Может, ты и права: нечего растаивать старика, он и так плох в последнее время. Хорошо, иди.
Уходит.
Гелиос уходит с небосвода, уступая своё место Селене. Ложусь спать.
Во сне мне является Ифтима, моя умершая сестра. Не то, чтобы это был кошмар, но видеть жителей Аида «почему-то» не люблю, наверно из-за этого и просыпаюсь.
Темно…Эос ещё не заняла своего места.
Лежу.
Вот так вся моя жизнь наперекосяк! И ведь с чего всё началось

– Отец, я не хочу замуж!
– А кто тебя спрашивает? Тебе давно пора, не девочка – 16 лет уже!
– Я за него не хочу!
– Ты ж его даже не видела!
– Он вместе с остальными приехал к этой церберовой Елене свататься! Но женился то на ней Менелай, а я, значит, утешительный приз проигравшему?! Спасибочко!
– Сатирово отродье! Не пререкайся с отцом! Пойдёшь замуж как миленькая! Он, между прочим, правнук Гермеса и единственный сын царя острова.
– И где находится эта его Итака? На краю земли!
– Для нашего семейства большая честь, что сын Лаэрта к тебе посватался! Пойдёшь замуж, и всё! Иди, готовься.
Что ж ты, папочка, не добавил, что для нашего семейства это стало честью, после того, как твой «любимый» братец Тиндар изгнал нас из Спарты!
Но я всё-таки люблю отца, поэтому молчу. К тому же он уже ушёл!

Если кто подумал, что «женишок мой разлюбезный» за мной лично приедет, то фигушки вам – от сухой оливы плод! И в мыслях у него такого не было! Корабль за мной прислал, и за это уже должна быть благодарна! А то мог бы ведь предложить и своим ходом добираться, например, вплавь!
А уж, сколько всего приятного я понаслушалась от его верных слуг! Одиссей у нас и такой, и разэтакий – богоравный по всем статьям! Красив как Аполлон! Хитёр как Гермес! В бою – не хуже Ареса! Мало того, ходят слухи, что сама Афина Лучезарная, даром, что девственница, не просто так ему покровительствует. Так что парень даже в шашнях с богиней преуспел. Я же, видимо, должна кидаться на землю и благодарить мойр за то, что ниспослали такого расчудесного муженька!

Наконец, мы добрались до Итаки. Не Спарта, конечно, но ничего.
Впрочем, если свою будущую Родину я увидела, то мужа – нет. Он, видите ли, на охоте. Да, действительно, какая тут невеста, когда охота? Это святое! А с Артемидой он, случайно, не знаком также близко, как с её сестрой-воительницей?
А ещё я познакомилась с его родителями… Мне повезло вдвойне: у меня две тёщи! Нет, Евриклея, конечно, няня Одиссея, но она недвусмысленно дала понять, что любит воспитанника и не даст его обидеть никому (особенно его жене). Антиклея мне вообще разве что прямым текстом не сказала, что невестка – главный враг матери.
Зато Лаэрт мне понравился. Очень Икария напомнил, то есть отца моего, такой же маленький, толстенький, лысенький. И главное: он единственный, от кого я не слышала, какой замечательный Одиссей, и что я ему в подмётки сандалий не гожусь.
Суженного своего я встретила непосредственно на брачной церемонии, где нас именем Гименея объявляли мужем и женой.
Красив, не спорю. И совсем молодой: года на два от силы меня старше.
Главное, что я поняла, увидев его: если я за него замуж идти не хотела, то он на мне жениться горел ещё меньшим желанием. Просто всё тот же Лаэрт намекнул сыночку, что богини – богинями, а жена нужна земная.
«Ну, ничего, Пенелопа, ничего,– успокаивала я себя,– ты, конечно, не богиня, но и навязывать себя никому не будешь!»
Свадьба прошла тихо, по-семейному. Было всё население острова, ну, и ещё друзья Одиссея.
Один из них, кажется, Агамемнон, видимо, желая сделать мне комплимент, заметил, что теперь Одиссею нужно будет в оба глядеть за молодой, красивой супругой. На что мой благоверный огрызнулся, мол, у Агамемнона своя супруга есть, вот пусть он за ней и приглядывает!
О, если бы Одиссей знал тогда, что почти прорицает!
Рано или поздно свадебный пир всё же завершился.
Что меня несколько удивило в нашей спальне, так это кровать, расположенная посередине комнаты.
– А нельзя ли её куда-нибудь передвинуть? – поинтересовалась я у супруга, вошедшего со мной.
Одиссей в ответ захохотал.
Нет, я давно знала, что являюсь остроумной, просто не догадывалась раньше, что до такой степени! Примерно это я муженьку и заявила.
Он начал мне объяснять, что весь новый дворец, в котором мы и находились, был построен вокруг маслины. Кровать же – это переделанное основание срубленного дерева, таким образом, корни у этой кровати под землёй. И всё это он, видите ли, сам придумал!
Скромность явно не входила в число пороков моего мужа…
Первая брачная ночь. Ну, что сказать? У меня же по всем статьям идеальный муж! Слава Эросу и Афродите по этой – тоже…А если серьёзно, то опыта-то у меня естественно никакого не было, но зато, сколько я всего понаслушалась от рабынь в доме отца! Так вот, если сравнивать их разговоры с моими ощущениями, то мне очень повезло с мужем.

Прошло где-то полгода. Жители Итаки начали смотреть на меня как на явление само собой разумеющееся.
Примерно в это время я начала чувствовать себя как-то странно. Всезнающая и всезамечающая Евриклея дала однозначный вердикт: беременность. Весть об ожидании будущего наследника мгновенно облетела весь остров – все были счастливы. Одиссей, конечно, тоже обрадовался, но как-то не больше остальных…
Никто не мог без улыбки взглянуть на мой живот. Не потому, что им было смешно, а потому, что они были рады.
Как-то Одиссей сказал что-то насчёт моей изменившейся фигуры, явно не лестное. Муж мой всегда был язвителен, поэтому особого внимания я этому не предала. Но его угораздило ляпнуть это при своей матери…
Антиклея взвилась как фурия:
– Вам мужчинам не угодишь! Ваша-то роль в рождении ребёнка небольшая! И то, вы явно не испытываете никакой боли при этом! А женщина должна ребенка выносить и родить в муках! И что ты смеешь говорить после этого?!
Одиссей ничего не смел говорить, он просто стоял с открытым ртом. Редкий случай, точнее единственный, когда я видела своего богоравного супруга в растерянности
Наступил день родов. Я мало что о нём помнила сквозь пелену боли.
Одиссей пререкался с Евриклеей. Она хотела его выгнать, но если мой муженек чего-то хотел, он этого добивался.
На протяжении родов он находился рядом со мной и держал за руку. Всё, что мне запомнилось, - это страшная боль. А когда я на следующий день увидела на его руке следы от впившихся ногтей, он с усмешкой ответил, что явно повстречал гарпию.
Телемах родился красавцем и был жутко похож на отца. Впрочем, одно другому не мешало.
Его обожали все, если Одиссея растили также, то нечего удивляться его самомнению.
Но за радостью боги всегда присылают нам горе…

Парис похитил Елену у Менелая. И теперь все, кто в своё время принимал участие в сватовстве, должны отправиться в Трою. Одиссей, конечно, тоже…
Елена! Опять эта Елена, Тифон её побери! Из-за неё я когда-то получила мужа, из-за неё же и потеряла…
Одиссей явно не желал никуда плыть. Поэтому, когда за ним приплыли, он решил… притвориться сумасшедшим.
Менелай, Агамнон, Нестор и Паламед с открытыми ртами смотрели на то, как «помешанный» Одиссей запрягал в плуг вола и осла, засеивал солью поля, никого не узнавая при этом.
Из слуг не удивлялся никто, словно царь всегда был «немного странным».
Казалось, всё пройдёт хорошо…Но Паламед (подери Цербер его грешную душу!), догадавшись обо всём, положил Телемаха перед плугом. Конечно, Одиссей не мог больше притворяться.
С какой ненавистью я смотрела тогда на Паламеда. Заметив это, он обратился к Одиссею:
– Утихомирь жену. Она смотрит на меня как Немезида.
Муж пожал плечами.
– Не я её злил, не мне успокаивать, – с грустью усмехнулся он.
Уехал…

Первые годы казалось, что вот-вот закончится Троянская война, и он вернётся!.. вернётся…
Но она закончилась. Вернулись Менелай с Еленой (какого сатира она ему всё-таки была нужна?). Вернулся Агамемнон и был убит женой с любовником. Не вернулся Ахилл, поражённый в единственное уязвимое место. Не вернулся Аякс, убивший себя в припадке безумия. Не вернулся и Одиссей. Но он был жив! Жив…
За десять лет Троянской войны Телемах вырос, возмужал и стал ещё больше походить на отца. Он не помнил Одиссея, но любил его больше, чем нас всех, находящихся рядом и баловавших его.
Мы с Антиклеей больше не ссорились, нас объединило общее горе. Она любила сына, Даже слишком любила…
Оглядываясь на то время, я чувствую вину. Могла бы спасти её, могла бы отговорить, могла бы помешать спрыгнуть с обрыва…
Лаэрт после смерти жены удалился в свой домик и не появлялся во дворце.
Нахлынула и ещё одна неприятность: женихи, сватавшиеся ко мне. Первые люди Итаки, Дулихия, Зама, Закинфа желали взять меня в жёны. Это было бы очень лестным для меня…лет в 15! Сейчас же я видела в них только проблему: выгнать их мне мешал закон гостеприимства, но своими бесконечными пирами они разоряли Итаку.
До нас доходили слухи об Одиссее… И на Лезбосе он побывал, и у волшебницы Церцеи, и у нимфы Калипсо… Это может показаться просто ревностью. Конечно, я слышала и о том, что он был у Полифема, и том, что спускался в Аид. Я радушно принимала во дворце любого, кто мог сообщить мне хоть что-то о судьбе мужа. И я волновалась за него, волновалась всегда. А он… вряд ли, находясь в объятьях той же Калипсо, он вспоминал об Итаке и обо мне…
Женихи же, тифоново отродье, всё больше наглели. Боясь, что подрастающий Телемах сможет стать царём, они почти заставляли меня выбрать одного из них.
Даже Ментор, лучший друг Одиссея, воспитавший Телемаха, начал намекать, что царь уже вряд ли вернётся…
Мне пришла в голову гениальная идея: я сказала женихам, что мне необходимо сплести саван Лаэрту на смерть, и только после этого я повторно выйду замуж. Днём я плела саван, вечером распускала.
До сих пор удивляюсь: как додумалась до этого? Не иначе долгое знакомство с Одиссеем помогло.
И вот я дурила им головы неполные четыре года. Но Еврилох, самый сообразительный из женихов, додумался, что за это время саванов можно было сплести на всю Элладу. Он переспал с одной из рабынь (может, конечно, и не с одной), она и выложила ему тайну нескончаемого савана. После этого они ещё больше разозлились. Появились мысли об убийстве Телемаха.

В комнате уже светло, входят рабыни. Надо вставать, начался ещё один день мучений.
Почти сразу же я иду к женихам. Не самое приятное мероприятие, но надо. Надо!
Первым на глаза мне попадается Антиной, помесь Цербера с Циклопом! Но я не успеваю высказать ему этого и много чего другого – меня прерывает Еврилох:
– Что ты, многоумная царица! У нас и в мыслях не было покушаться на жизнь Телемаха! Но согласись, ты долго мучаешь нас, царица. Не пора ли…
–Пора. Сегодня же вечером вы узнаете окончательное решение.
Еврилох в растерянности. Пока он будет проникать в смысл сказанного, предпочитаю уйти.
Около покоев меня чуть не сбивает свинопас Евмей. Но ему прощается, у него радостная весть: прибыл Телемах.
Позже заявляется и сам сыночек, не один – с каким-то нищим. Последнего он успевает посадить за праздничный стол, заявляя, что это его гость. Тут же ругается с кем-то из женихов.
Вспоминает и о моём существовании. Я, естественно, кидаюсь ему на шею, хотя он заслуживает подзатыльника. Но ведь единственный сын!
– Ну, что ты, мама, ведь со мной всё в порядке, – смущается он.– Уже прибыв на Итаку, я повстречал старца…
– Это так важно? – не выдерживаю я.
– Но он знаком с отцом, – обиженно заявляет сын.
Это звучит как заклинание. Тут же нахожу рабыню и говорю ей передать нищему о встрече со мной вечером.
Не долго сыночек уделяет мне внимание, уносится куда-то словно Гермес.

Как и любая нормальная женщина, я стараюсь следить за своей внешностью. Знаю, конечно, что не Афродита, и не Елена, но и не Кера какая-нибудь из царства Аида. Сегодня же мне нужно выглядеть как можно лучше, так что служанки трудятся надо мной часа три.
Видимо не зря. Когда я вхожу к женихам, судя по их лицам, каждый вспоминает, что я не только царица, но и женщина.
– Послушайте, достойные, – начинаю я, причём с вранья, – вы правы: достаточно ожидания. Завтра вас ждёт соревнование: тот, кто сможет натянуть тетиву на лук моего супруга Одиссея, и выстрелить из него в 12 колец, не задев ни одного, тот и станет моим новым супругом.
Одобрительное гудение со стороны женихов, давно бы мол уже так.
Наконец, кто-то из них догадывается:
– О, многоумная царица, кто бы ни выиграл завтра, позволь преподнести тебе в дар…
Тут же все начинают приносить подарки. Пусть, пусть. Они ведь не знаю, что я задумала.
Вдруг я встречаюсь взглядом с нищим старцем, и он так понимающе мне ухмыляется. Точно надо с ним поговорить!

Селена уже во всю блистает на небосклоне. Когда я спускаюсь к очагу, там нет никого кроме старца.
– Здравствуй.
– Здравствуй, царица.
– Не вставай, старец, – сажусь рядом, – Телемах сказал, что ты знал моего мужа.
–Да, знал. Мы сражались у Трои.
Он начинает вполне правдоподобно рассказывать.
– Ты не помнишь одежды Одиссея? – решаю проверить его.
– Это было давно, царица. Но мне запомнилась пурпурная мантия с брошью, на которой пёс терзал лань, и хитон из чудной ткани.
– Точно, – киваю я, хорошо сочиняет – я сама не помню во что Одиссей был одет.
Мы ещё говорим, я спрашиваю как ему моя идея с луком. Он отвечает, что это мудрое решение.
Прощаюсь, ухожу.

Утром я снова обговариваю всё с женихами, собравшимися в комнате с луком. Там же находятся Телемах и, неизвестно зачем, нищий.
Когда я ухожу, за мной запирают двери. Зачем?
Но всё это меня уже почти не волнует. Каждый из женихов уверен, что победит. Глупцы! Даже при Одиссее он был единственным, кто мог натянуть тетиву. Даже если найдётся ещё один такой умелец, что толку? На ком он будет жениться?
Поднимаюсь к себе. Не так уж это и просто! О, Артемида, дай мне сил совершить то, что сумела Антиклея! Помоги мне решиться! Пока Телемах был мал, я была нужна ему. Он вырос – я свободна. Даже эти чёртовы дары достанутся моему сыну! Глупцы. Как они не могут понять, что я не выйду ни за одного из них?! Не потому, что люблю Одиссея и верна ему, а потому, что жить хотя бы без мыслей о нём, без его ожидания, без надежды я не смогу…
Очень долго стою у окна. Внизу – шум, какое-то слишком бурное у них соревнование.
Вдруг прибегает Евриклея:
– Радуйся, царица, Одиссей вернулся!
Так, здорово: старушка помешалась!
– Я не смеюсь над тобой, Пенелопа. Он уже давно на Итаке, но боги дали ему внешность нищего старика, чтобы узнать его мог только Телемах. Вчера я говорила с ним и увидела шрам на ноге, он был у Одиссея с детства. Но царь запретил кому-нибудь рассказывать это, даже тебе…
А вот эта выходка вполне в стиле моего благоверного!!!
Сама не замечаю того, что уже почти бегу по лестнице.
– А что с женихами? – поворачиваюсь к Евриклее.
– Ну, – замялась она.
Ясно. У Таната сегодня было много работы – столько душ к Харону в Аид перетаскать.
Спускаюсь. Да, это он. В одежде того же нищего передо мной Одиссей, царь Итаки.
Первый порыв – кинуться ему на шею. Но потом… Не зря отец про меня всегда говорил: «В тебе вредности как в Гере!»
Стоим против друг друга. Молчим.
Первым не выдерживает находящийся здесь же Телемах:
– Мать, да что с тобой? Ты что ж отцу и слова не можешь сказать?!
– Твоя мать, наверно, просто не узнаёт меня в рубище. Ей позволительно, мы же не виделись 20 лет, – усмехается Одиссей.– У нас без этого проблем достаточно – скоро нагрянут родственники убитых. Скажи рабам и домашним, чтоб празднично оделись, пусть все решат, что Пенелопа избрала нового мужа.
Телемах, засиявший от сообразительности отца, уходит. Вслед за ним идёт и Одиссей.
Но вскоре возвращается. Вымытый, натёртый благовониями, в роскошной хламиде и хитоне. Выглядит так, словно и не было 20 лет.
Он думает я первая заговорю? Одиссей, видно, ты забыл характер своей жены.
– Знаешь, за 20 лет разлуки можно было придумать, что сказать, – едко замечает он.
– Евриклея, раз уж моя супруга до сих пор не отошла от удивления, постели мне лучше одному.
Она кивает.
– Да, – говорю, – только не в хозяйской спальне, там ведь нет кровати.
– Как это нет?! – у него совершенно круглые глаза. – С ней же ничего нельзя сделать?!
На моём лице появляется ухмылка. Что ж, он хотя бы не забыл об особенностях своей спальни.
Одиссей, поняв, что над ним пошутили, морщится.
Евриклея уходит со своей всепонимающей улыбкой, явно придя к выводу, что теперь уж мы сами разберемся.
– Остроумно!
– Не тебе же одному шутить!
Мы не виделись 20 лет, а при встречи ругаемся… Значит, оба ни капли не изменились!
–А если бы мы с Телемахом не устроили этой бойни. Ты бы хотела, чтобы кто выиграл: Антилох, Евримах, может Фемий?
– Нет, Одиссей, меня бы это мало волновало.
– Да?
– Да. Потому что сегодня, после их соревнования, вне зависимости от того, кто победит, я собиралась последовать за твоей матерью…
Сначала он непонимающе моргает, потом глаза округляются от понимания сказанного мною, и, наконец, виновато опускает глаза в пол.
Одиссей - виновато?!
Не поднимаю глаз, он маленькими шагами он подходит ко мне.
И находясь в непосредственной близости от меня произносит:
– Ты уж прости меня… как-нибудь…
Я ведь должна торжествовать, правда? Так почему же я кидаюсь ему на шею с рыданиями. И рыдаю так, словно хочу выплакать все эти слезы за 20 лет.
Мужу ничего не остаются как обнять меня, гладить по волосам и шептать какие-то утешительные несвязные глупости о том, что он вернулся и все теперь будет хорошо.
Куда же делось твое удивительное красноречие, богоравный?
Кажется, мне удалось то, что было не под силу Сцилле с Харибдой: Одиссей явно не знает, что делать с таким явлением как я…