Бродячий Цирк

Глава 1

Замок наконец-то свалился на землю к моим ногам, велосипед оказался целиком во власти мальчишки, которому подобная роскошь являлась разве что во снах. Аккуратно, стараясь не звенеть, я снял проржавевшую цепь с рамы, и через минуту железный конь уже нёс седока прочь от сарая со всяким хламом, от приземистого двухэтажного дома-коробки, полной спящих детей (вернее, детей, которые должны уже в это время быть в постелях), и воспитателей, обитающих в правом крыле, где окна выходят на припорошенный ржавой листвой яблочный сад. Я до полуночи сидел на ветвистом дубе неподалёку, у самой кромки леса, ожидая, когда за фиолетовыми занавесками погаснет последний свет.
И вот она, награда, мерно дышит подо мной, поскрипывает рамой и изредка щёлкает цепью, словно клёст пани Моррис клювом. Велосипед принадлежит пану Йозефу, маленькому, слегка рассеянному почтальону, каким-то образом умудрившемуся поселится в каморке возле столовой на первом этаже приюта.
Мы с великом ломились сквозь лес и ночь, подпрыгивая на плохой дороге, разбитой дождями и машинами. Мы неслись навстречу мечте, от этой мысли сердце билось сильнее, а кровь бежала по жилам с быстротой скорого поезда.
Я уже брал велосипед без спросу две недели назад, когда пан Йозеф так же как сегодня оставил ключик в библиотеке, тогда дрожа от возбуждения, ёжась от поскрипываний рамы и опасливо косясь на окна – вдруг кто выглянет на звук? - проехал вокруг здания, и торопливо запихал коня обратно в сарай. Но никогда ещё я не забирался так глубоко в ночь. Конечно, я знал, что воровать плохо, а воровать велосипеды – вообще уму не постижимо, но я собирался вернуть его ближе к утру, и заодно вернуть себя под одеяло.
А повод к тому, чтобы провести эту ночь далеко от дома был, и довольно весомый. В наш маленький городок приехал цирк!
Я никому не сказал о готовящейся вылазке. Даже своему другу Каю, хотя этот, даже случись что, вряд ли выдал бы друга пани Банши, или ещё кому из воспитателей. Я считал, в нём есть капелька крови американских индейцев, та капелька, где содержалось умение переносить пытки и стоять насмерть под натиском врагов. Кай вряд ли составил бы мне компанию – помимо стойкости он обладал ещё и позорным для любого мальчишки послушанием и прилежанием, которого та же Банши, прозванная так за по любому поводу исторгаемый демонический крик, требовала от всех без исключения. Не знаю, что свело вместе меня, главного хулигана, и Кая, кого ставили в пример все без исключения педагоги и воспитатели но мы были самыми настоящими друзьями.
В поздних прогулках компанию мне обычно составлял Арон-карманы-наизнанку и Мышик. Первому я тоже ничего не сказал, просто потому, что не хотелось, а второй… вот, кстати, и второй. Мышик догнал нас и побежал рядом, весело взлаивая и бросаясь на хищно выглядящие кусты. Лапы так и мелькают, Я от души надеялся, что никто не слышал, как он выбрался из конуры и бросился за мной в погоню. Мышик – потомственный сторожевой пёс четырёх лет от роду, но обладающий душой младенца. На моей памяти его никогда не сажали на цепь. Возможно потому, что на привязи он бы завял, как кофейное дерево в горшке. Впрочем, наверное, будка внушала большие опасения, чем её обладатель, не слишком крупный и очень смешной из-за своей лохматости и коричневой в белый горошек масти. Таким странным именем пса назвал пан Август, наш повар и бывший русский солдат, потому что тот в годы своей молодости изничтожил всех мышей в окрестностях. Хищный «Мышьяк» под натиском времени и не слишком способных к русской речи языков превратился в безобидного Мышика.
Приют для мальчиков маленького чешского города Пинцзова затаил дыхание, когда мимо грохотали разрисованные фургоны и автобус, из окон которого смотрели Чудеса. Потом был самый счастливый день этой осени, воспитатели безуспешно пытались построить, или хотя бы собрать вместе нас орущих от восторга и похожих по отдельности на мартышек, а вместе – на растревоженный муравейник. А мы… мы с распахнутым ртом смотрели на клоунов и акробатов, с благоговением гладили настоящих цирковых лошадей, пялились на тигра-альбиноса в наморднике, которого тоже предлагалось погладить, но никто так и не решился.
Я обязан увидеть всё это ещё раз, перед тем, как чудо-в-фургончиках покинет эти края и отправится куда-то в далекие волшебные земли, которые обитателям приюта суждено увидеть лишь на картах, затёртых и блеклых от сотен жадных взглядов не одного поколения воспитанников.
Цирк расположился на припорошенном лесом холме над городком, приют же – у его подножия на городской окраине, так что чтобы попасть на вершину, надо было заехать по извилистой дорожке на самый верх. И я крутил педали, обливаясь потом и вглядываясь в слепую темноту.
Наконец среди деревьев замелькали огни, ноздри взбудоражил запах мятных леденцов, человеческого и животного пота, запах далёких дорог, что отслаиваются с покрышек фургонов пластами грязи. Я соскочил с велика, повёл его под уздцы к границе леса, где берёзы и дубы сходят на нет упрямой порослью. Мышик почуял серьёзность момента, прижал уши, прекратил лаять и вообще оробел, только хвост изредка взвиливет, разгоняя щекочущие зад ветки и темноту.
Мы укрылись под тощим разлапистым дубком и стали наблюдать. Цирк свернулся, почти растаял, как мираж в пустыне. Хитрые цирковые пожитки стояли в деревянных с коваными углами сундуках возле одного из фургонов, воображение рисовало мне целые горы сокровищ внутри – от остатков шоколада и сладкой ваты, которую вообще неведомо как транспортировали (наверняка в каком-нибудь большом мешке), до воздушных шаров, мячиков, при помощи которых жонглёры держали в напряжении детскую ораву, и тюбиков с гримом. Канаты канатоходцев лежали свёрнутые в кольца, как толстые сытые питоны. Тягловые лошади паслись на другом краю полянки, рядом гарцевала цирковая лошадка, всё ещё в ярком банте меж ушей, но попону и нарядное седло с помпонами уже сняли. Цирель – называла её симпатичная рыжеволосая акробатка, вспомнил я. Лошадка была похожа на коней-тяжеловесов, как лань на бегемотов.
В окнах автобуса царила сонная темнота, нутро одного из двух фургонов светилось мягким живым светом. Цирк на самом деле далеко не ахти – маленький, ни тебе фургонов со всякими загадочными тварями, ни комнаты страха или со смешными зеркалами, ни карусели… по телевизору можно увидеть и побольше. Но по правде говоря, мне было на это наплевать. Мальчишеское сердце стучало не от неповоротливого каравана из фырчащих и воняющих грузовиков, а от повозки, запряжённой настоящими лошадьми, от одного и того же человека с искренней, хоть и усталой улыбкой, который раз за разом выходил сначала в клоунском костюме, потом, щёлкая кнутом, заставлял тигра прыгать через обруч, побуждая зрителей то кататься со смеху, то восхищённо ахать.
Мышик, о котором я совершенно забыл, внезапно гавкнул. Не знаю, кого он углядел среди сундуков и фургонов, похожих на те же сундуки, только очень большие и на колёсах, однако через секунду мне оставалось только распахнув рот смотреть ему вслед и чихать от поднятой пыли.
В голову почему-то даже не пришла мысль, что пёс не догнав неведомую добычу, вернётся обратно, и что вряд ли от собачьего лая пробудится весь лагерь. Я вспомнил о гадюке, которая судя по надписи на вольере, питалась кроликами, но вполне могла съесть и собаку, и бросился следом.
Мышик, давясь лаем, растворился среди пожитков. Кого-то мы всё-таки побеспокоили, потому что секунду спустя мои ноги уже беспомощно молотили воздух, едва касаясь земли.
- Ага, попался! Да тише ты, всё равно не отпущу. Ворюга, - сказали над ухом тонким визгливым голоском.
Извернувшись, я увидел свою мучительницу – девчонке было лет пятнадцать, и держала она меня одной рукой и без всякого напряжения. Точнее, не просто держала, а уже тащила к светящемуся фургону.
- Смотри, кого я поймала! – закричала она с порога, втаскивая меня по лесенке следом.
Я скукожился, прекратил вырываться и запихал руки в карманы. Мало почету в том, чтобы тебя таскала за шиворот, как кошка котёнка, девчонка едва старше тебя.
Изнутри фургон был уставлен ящиками и коробками, местами до самого потолка; в одном месте пирамиду венчала клетка с попугаем, тем самым, что так забавно повторял любое слово, которое бы ему не говорили. Попугай при нашем появлении наклонил голову, оценивающе глядя на меня, и стал при этом похож на сову откуда-то с берегов Ямайки. А где ещё, как вы думаете, могут водится изумрудные совы?
У дальней стенки фургона на очередном ящике с надписью «Good Bananas» горела свеча в медном подсвечнике; сам ящик и всё вокруг искапано воском, даже воздух пропитался запахом – густым и парафиновым, похожим на мёд. Прямо на полу сидел человек, что очаровавший меня ещё днём.
Он словно бы и не переодевался после выступления – облачён в красный жилет, потёртый и кое-где тщательно заштопанный, и брюки. На щеке темнели остатки грима, а по песочного цвета волосам плакал горючими слезами гребешок.
При нашим появлении он отложил книгу и воззрился на меня поверх очков.
- Где ты его нашла? И почему бы тебе не выкинуть его обратно?
Сказал он это беззлобно, скорее с благосклонным интересом.
- Пытался что-то украсть, - сморщила носик девочка. - Наверняка гирю, они как раз там валялись.
Я храбро фыркнул, но тут же устыдился – как-то неуместно фыркать, когда твои ноги едва касаются пола.
- Да опусти ты его наконец, - сказал мужчина, и я тут же проникся к нему безграничной благодарностью.
Я не собирался оправдываться, я ведь всего лишь бросился за своим псом. Кстати, вот и он, опёрся передними лапами на ступеньку и беспечно лает на хранительницу гирь. Про себя я её окрестил именно так, вспомнив почему-то Хоббита.
- Я не собирался воровать ваши гири…
Мужчина расхохотался.
- Ещё бы ты собирался! Я бы тебе даже подарил парочку ради такого случая. Я не думаю, что ты, дружок, хотел что-то стырить у бедных артистов, но всё же не стоит думать, что ночью мы такие же хорошие, как днём. Ночью мы чаще всего сонные.
- Он притащил сюда какую-то шавку, - продолжала возмущаться девчонка, - она своим лаем наверняк перебудила весь лагерь!
В ворохе порывистых движений и мечущих молнии глаз я наконец разглядел их хозяйку. Тонкая и тонкошеяя, какая-то нескладная, она обладала на редкость уверенными движениями и казалось, при желании могла разнести фургон в щепки за какие-то мгновения. Пепельные волосы неровно подрезаны у шеи, белая майка и джинсы явно не по размеру.
- Шавку? – заинтересовался мужчина и вытянул шею, однако сумел разглядеть только кончик непрерывно виляющего хвоста. – Это интересно, у нас никогда не было циркового пса. Ну-ка, фьють-фьють!
- Аксель! – взвыла девочка.
Мышик к моему удивлению вскочил в фургон, проскочил между нашими ногами и в два прыжка оказался возле Акселя. Тот потрепал пса по холке, Мышик сразу же начал стелиться возле его ног. Я сморщил нос от смеха - а ещё сторожевой пёс! Подозрительный ко всему и не любящий чужаков, ага, щас!
Девчонка сжимала и разжимала кулаки.
- А вдруг у него блохи!
- Ничего страшного, мои их выселят. В своих я уверен, сам тренировал и подковывал. А тебе вообще пора в постельку, время-то уже – пол свечи отгорело…
Эти двое будто забыли про меня – самозабвенно препирались, Аксель с добродушным задиром, девочка с угрюмостью волчонка. Словно Том и Джерри из мультика.
Я тем временем набирался смелости. Набрав полную пригоршню, смело выплеснул её прямо им в лицо.
- А можно мне посмотреть тигра?
- Нет!
- Да пожалуйста.
Девочка и мужчина посмотрели друг на друга с упрямством встретившихся на мостике баранов, потом Аксель благожелательно прибавил:
- Покажи ему тигра, Марина, будь добра. Раз уж всё равно не спишь.
Девочка пробурчала в сторону:
- Если уж кому надо спать, то это тебе. Устаёшь же после каждого выступления, а на ком тут всё держится, как ты думаешь?
Тем не менее она брезгливо взяла меня за рукав рубашки и потащила за собой.
Из второго фургона ударила такая смесь запахов и животного тепла, что заслезились глаза.
- Здесь у нас живут почти все животные, - шёпотом сказала девочка, чем немного меня удивила - минуту назад казалось, что она не знает даже такого слова – «шёпот». Щелчок, неяркий луч выхватил из темноты клетки и вольеры. У фонарика садились батарейки.
Вокруг коряги в вольере справа свернулся питон, в клетке слева обезьянки наслаждались поздним фруктовым ужином, дверь в их клетку была приоткрыта. Последняя клетка, между тигром и обезьянами, пустовала. А напротив входа, в клетке, занимающей треть фургона, спал настоящий дикий зверь.
- Его зовут Борис. Мы его не всегда так держим.
Я удивлённо покосился на девочку: она словно извинялась за то, что тигр у них в клетке, а не гуляет вокруг полянки на длинном поводке и не щиплет травку.
Марина будто прочитала мои мысли.
- Когда рядом нет людей, ну я имею ввиду чужих, мы выпускаем его погулять.
Тигр заворожил меня не хуже первого увиденного мультфильма. Днём я постоянно отвлекался на галдящих приятелей и разглядеть удалось совсем немного – перекатывающиеся под кожей мышцы, грациозные прыжки через обруч, щелчок хлыста Акселя рядом… Теперь же можно разглядеть, как хищно сменяют друг друга чёрные и белые полоски, как двигается ухо, отгоняя муху, как сверкают в свете фонарика красноватые глаза под наполовину прикрытыми веками…
- Он таким уже родился? Ну, чёрно-белым?
- Мы купили его котёнком на рынке в Вильнюсе. Какой-то охотник продавал его, как большого кота-альбиноса, но Волли, наша акробатка, сразу поняла, что к чему. И притащила сюда. Ну и выросло вот… - Марина любовно коснулась прутьев клетки. - Он ещё очень молодой на самом деле, Боря.
- Красивый, - сказал я, протискиваясь мимо девочки поближе к клетке.
- Ещё бы. - Кажется, Марине льстило внимание к тигру, из голоса исчезли ворчливые нотки.
Между клетками вдруг зашевелилась куча какого-то тряпья, приподнялась лохматая фигура. Сначала я подумал, что в тупичке обитает ещё кто-то из загадочного местного зверинца, но потом распознал человеческую фигуру. Из-под нечесаных светлых косм, к которым к тому же пристали опилки, на нас сонно моргали ярко-голубые глаза.
- Мара? Это ты? Я кормил зверей, не беспокойся.
- Я думала, ты дрыхнешь в автобусе, или в шатре с остальными, - смущённо сказала Марина. - Извини что разбудила.
- Пустяки, на кладбище отосплюсь, - отмахнулся незнакомец. – Здесь мне снятся интересные сны, вот и ошиваюсь…
Глаза цвета весеннего неба с интересом меня рассматривали.
- Твой новый приятель? Надо же, кто-то умудрился меня опередить. Познакомь нас что ли.
Марина покраснела.
- Никакой он мне не приятель! Это местный. Захотел тигра посмотреть, а Акс почему-то разрешил.
- Он понравился Аксу? – лениво удивился мужчина. – Чем ты так угодил нашему капитану Шевелитесь-Дети-Сухопутной-Собаки, парень?
Я пожал плечами.
Незнакомец поднялся во весь рост. На нём были только джинсы, закатанные по щиколотки; между пальцами ног забились опилки. Набросил на голое тело старую джинсовую куртку, которой до этого укрывался. Сладко зевнул, я подумал, что пасть у него не уступает тигриной.
- К утру отправляемся, не забыла? Завтра вечером мы должны быть в Кракове. Пойду будить остальных.
- Вы едете на фестиваль старинной музыки? – спросил я Марину. Незнакомец уже шуршал травой снаружи.
Она с раздражением уставилась на меня.
- Посмотрел на тигра? Теперь вали.
Я свалил – за своим псом. Он играл с Акселем возле фургона, и не собирался расставаться с новым другом. Мужчина бросил ему палку, просил ходить на задних лапах и подкармливал куриными косточками, судя по всему оставшимися с ужина.
Рядом отчаянно зевала акробатка, которая вчера так здорово выступала в паре с белой Цирелью. Одета она в джинсы и грязноватую рубашку с длинными рукавами, длинные, до пояса, волосы заплетены в небрежную толстую косу. Они с лошадью чем-то неуловимо напоминали друг друга – грацией ли, густотой гривы, или задорной молнией глаз – а то и всем сразу.
- Мышик мог бы стать отличным цирковым псом, - сказал я. – Как вы думаете?
- Думаю, что мог бы. Забавное имя для пса, кстати.
- Это от какого-то русского слова. А можно нам поехать с вами?
Я особо ни на что не рассчитывал. К каждому мальчишке, выросшему в стенах с горгульями на фасадах и вишнёвым садом, рано или поздно приходит понимание, что все надежды увидеть на пороге родителей напрасны. Что нам придётся сжиться со скрипучими койками, с кашей в столовой и кексами по выходным, с кривыми дорожками старого сада, чтобы по достижении шестнадцати выйти в непонятную взрослую жизнь.
«Нужно бежать» - билось в голове каждого, «бежать пока тебя не выплюнули, как потерявшую вкус жвачку», но не каждый был способен осознать эту мысль, и решится. И уж нем более не каждому подворачивался такой шанс.
Но каждый, конечно же, надеялся.
Аксель поднял брови, я ощутил на себе внимательный взгляд слегка увеличенных линзами глаз. Девушка хихикнула и показала мне большой палец.
- Только если вы с Мышиком обещаете научиться чем-нибудь жонглировать - серьёзно сказал Аксель.
- Не смеши, Акс, его мама с папой не отпустят, - злорадно сказала из-за моей спины Марина.
- Вряд ли у него есть родители, - покачал головой Аксель. – Помнишь, сколько вчера здесь было приютских?
- Я могу ухаживать за животными. За Борисом например, - вставил я. – Или собирать деньги во время выступлений.
- Деньги собирать – ответственное занятие. Нужно установить с каждым зрителем контакт, состроить такую рожу, чтобы он понял, что должен тебе никак не меньше доллара… - Аксель рассмеялся.
Я не заметил, как его рука скользнула к ящику с булавами и шарами, настолько естественным было движение. Секунда, нет, доля секунды – и шарик, бешено вращаясь и закручивая в спираль воздух, несётся навстречу. Я не успел поднять руку, не успел даже об этом подумать, мячик с сочным «чпок» влетел в открытый рот. «Ам», сказал я от неожиданности.
- Сойдёшь, - кивнул Аксель, и отвернулся – грузить коробки в фургон. На другом конце лагеря тоже закипела работа, там сворачивали палатки. Девушка засмеялась и захлопала в ладоши.
- Здорово! Как тебя зовут? Меня Валли. И никаких пани или панн – я ещё не настолько старая!
Я немного смутился и прошамкал:
- Шелештин меня жовут.
- Шелештин?
Я выплюнул мячик. Во рту остался отвратительный привкус резины.
- Целестин.
- Ах, вот как! – рассмеялась Валли. – Больно длинно, и знаешь… язык карябает. Шелештин и то приятнее… Вот что, будешь у нас Шелестом, лады?
Я не возражал.
Марина забралась в фургон следом за Акселем, оттуда послышались голоса:
- Мы не можем его так просто забрать из приюта. Его же начнут разыскивать!
- Мало ли детей бегут из приюта? - я почти увидел, как Аксель пожал плечами. - Если мальчик действительно хотел оттуда сбежать – он убежит и без нас, рано или поздно. Так что пускай лучше остаётся, мне не помешает помощник.
- Не беспокойся, если уж ты действительно понравился патрону – а ты понравился, такое ещё ни с кем на моей памяти не случалось! – то сможешь вить из него верёвки, - успокоила меня Валли. - Ты и правда хочешь уехать с нами?
Я кивнул. Путешествовать с настоящими бродячими артистами, что может быть замечательнее?

На холм осторожно вползали первые солнечные лучи. Лагерь растаял за каких-то десять минут, тюки и сундуки разместились в фургонах и автобусе. Я, совершенно ошалевший от всего, что свалилось на меня за эту ночь, бросился помогать, путаясь под ногами и норовя схватить то один, то другой ящик. Валли привела лошадей, они с Марой запрягли их двойками в повозки. Кобылку привязали на короткой узде к одному из фургонов.
Автобус представлял собой старенький фольксваген, настолько перелопаченный и перекроенный, что родной автозавод вряд ли признал бы дитя. Большая часть сидений отсутствовала, оставили всего лишь несколько спереди, на ту же свалку очевидно отправилась и половина стёкол, и задняя дверь. Сзади стёкла когда-то были большими и выпуклыми, как иллюминаторы на ракете, теперь же между крышей и полом остался только низенький бортик, так что дорожная пыль едва не перехлёстывала в салон. Так что получился смешной тихоходный катер на колёсах, а задницу иначе как кормой называть не поворачивался язык.
Аксель запрыгнул на корму, лихо свистнул, словно заправский капитан. На губах играла мечтательная улыбка, жажда потянуться к облакам следом за косяком птиц, и обнаружить в придорожной луже бутылку с картой сокровищ.
Остальные смотрели на него с умилением, как на любимого и непоседливого ребёнка. «Вот это наш капитан», шепнула с гордостью Валли.
- Свистать всех наверх! У меня для вас хорошая новость, головорезы. У нас новый юнга. Его зовут Шелест, и каждый, кто его обидит, будет иметь дело вот с этим псом по кличке Мышик.
Валли хлопнула меня по плечу, мужчина, что спал в фургоне с тигром, весело подмигнул. Марина хмыкнула и принялась что-то рисовать на грязном стекле.
Аксель тем временем представлял труппу. Уже знакомого мне мужчину звали Костей. Обладателя вытянутого и похожего по форме на яйцо лица с застывшим на нём выражением угрюмости гор и отрешённости подземных озёр, единственного, с кем я не успел познакомится лично, звали Джагит. Полноватый и бледный, из-под тюрбана выбиваются жидкие седые волосы, подбородок венчает аккуратная козлиная бородка. На вчерашнем выступлении он (с абсолютно таким же выражением лица!) заклинал при помощи дудочки настоящую кобру и давал зрителям подержать за хвост удава. Мне он не очень понравился.
В автобусе обнаружились ещё и цирковые кошки – одна белая с голубоватыми кляксами, другая чернее ночи. Мышика они высокомерно проигнорировали, впрочем, наш пёс никогда не был охоч до кошек. Особенно до тех, которые не стремятся дать от него стрекоча.
Аксель два раза хлопнул в ладоши.
- Всё, отдать швартовы! Отчаливаем!
Я остался предоставлен самому себе. Мышик крутился под ногами, радостно взвизгивая. Меня совершенно не удивляло то, что он так легко оставил родную конуру и каждодневную кость из столовой. Засиделся, бедняга, на одном месте, хочется размять лапы, посмотреть, как живут собаки воон за тем лесом и на каком языке они лают… А вот в моей голове роились тяжёлые мысли.
Я подёргал за рукав Акселя.
- Мне нужно вернуть велосипед.
Аксель посмотрел на меня, как будто в первый раз увидел. Его будоражил изнутри огонь, жёг пятки и заставлял бежать, бежать, бежать, пытаясь догнать горизонт, до последнего вздоха, до последнего удара сердца…
- Какой велосипед? Возьми ты его с собой, место есть. Мы не будем тебя ждать, Шелест.
Но я помотал головой.
- Я быстро! Я вас догоню!
Секунду спустя я уже налегал на педали, в последний момент избегая встреч со стволами и уворачиваясь от веток.
Приют ещё спал. Шкатулка со снами, где я беспечно прожил двенадцать лет, самозабвенно наблюдая цветные картинки в волшебном шаре телевизора. Я впервые понял, как хорошо бодрствовать, когда остальные спят, сидеть на крышке этой шкатулки, свесив ноги и вдыхая пахнущее мокрой листвой и земляникой утро.
Велосипед остался лежать в сарае не пристёгнутый, заднее колесо ещё вращалось, а я уже был за забором, пытаясь поспеть по палой листве за собственным сердцем.
Корабль на самом деле не стал ждать юнгу, но двигался медленно, обтекая следом за щербатой дорогой дома и ныряя в арки. Я вскочил на подножку автобуса, чуть не слетел на кочке, но был подхвачен смехом и тёплыми руками рыжеволосой Валли.
Костя за рулём насвистывал какую-то мелодию, Аксель улыбнулся мне уголком рта и утонул в сиденье. Даже воздух вокруг него стал каким-то дремучим. Я вспомнил, что сам провёл бессонную, хотя и полную впечатлений ночь. За автобусом осторожно направляет лошадей Марина. На козлах последнего фургона, кажется, сидел Джагит, мне его совершенно не было видно.
За окном проплывали окраины города, в котором я прожил всю свою сознательную жизнь. Даже не в нём, а так, на окраине, где-то на отшибе городской жизни, так что подружится мы так и не успели. Махали рукой при встрече, но и только. Наверное поэтому я встречал и провожал пейзажи за окном легко, как случайных знакомых, как нужных лишь для сюжета третьестепенных персонажей в книжках и фильмах. Пустая рыночная площадь, по которой гоняет бумажки ветер. Поросшие туманом и диким виноградом дома в два или в три этажа разлетаются к окраине на лоскуты огородов, на водонапорные башни и амбары…
Провожаемый петухами, бродячий цирк громыхал колёсами прямо в восходящее солнце.

Глава 2
К вечеру следующего дня мы въехали в Краков. Караван из трёх экипажей показался мне дождевой каплей, попавшей в ручей… если не в реку. Вокруг, куда ни глянь, люди; воздух ворочался в ноздрях жирный и пропитанный духом жареного мяса со специями, сладостей, кофейным ароматом и ещё каким-то неуловимым запахом. Позже я подумал, что так могут пахнуть пропитанные недавним дождём камни брусчатки, а ещё старые дома, кучкующиеся по обеим сторонам широкой улицы. Нельзя сказать, что Первый мой Большой Город произвёл какое-то особенное впечатление – просто я его именно таким и представлял, и знал, чего ожидать. Зато Мышик был потрясён до глубины своей собачьей души – столько людей в одном месте он видел в первый раз.
Аксель даже ухом не повёл, когда сонный пригород с козьим блеяньем и изрыгающими едкий дым деревенскими грузовичками сменился городскими воротами и всемирным весельем, так и продолжил сопеть под одеялом на своём сиденье. Попугай пристроился на спинку сиденья и тоже сунул голову под крыло. Я же не сомкнул глаз всё утро, сначала, сидя на корме и свесив в дорожную пыль ноги болтал с Валли и немного с Мариной, потом перебрался вперёд, к Косте, где утонул в сигаретном дыму и блюзе из плюющегося помехами радио.
Где-то далеко захлёбывался, цедя по капле джаз, саксофон.
За нами пристроилась стайка детворы, по большей части ещё слишком малой, чтобы прочитать «Цирк Акселя и Компании» на борту автобуса и повозках, но чувствующей вьющийся за экипажем дымком Костиной сигареты аромат дальних жарких стран и чужих дорог, до которых охоч каждый мальчишка. Запах пышного, запойного веселья и счастья.
- Дети всегда первые нас чувствуют, - сказал Костя. – В каждом городе. Даже здесь и сейчас, где праздником пропитано всё.
Он коснулся моего плеча.
- Сегодня волшебный день для них. Понимаешь?
Я зачарованно кивнул. Для нас этот день тоже был особенным. Со времени въезда в город мои спутники заметно приободрились. Костя блаженно жмурился и курил, Валли, сменившая на козлах среднего фургона Марину, беседовала с торговцами, спешащими мимо артистами, просто прохожими и гостями фестиваля, её голосок выделялся звонкой нотой в общей каше. Марина в салоне автобуса сонно хлопала глазами и улыбалась. Я пожелал ей доброго утра (получив в ответ фырк и надменное «Надеюсь, ты тоже выспался, так как сутки предстоят не из лёгких. Особенно для тебя…») спросил у Кости:
- Валли со всеми общается, как будто всех тут знает. Вы так часто сюда приезжаете?
- Несколько раз в год, - ответил он. - Вон того толстяка в шляпе с пером за столиком в кафешке зовут Джером, и у него просто отличный мёд. А вон и его грузовичок, видишь?.. Надо будет к нему сегодня заглянуть. – Костя махнул мужчине рукой, и тот ответил ленивым кивком и спрятал в усах улыбку. - А вот в том подвальчике – один из входов в гильдию картографов. К этим ребятам не только и не столько ходят за картами.
Он сделал эффектную паузу, и я спросил:
- А за чем тогда?
Костя сказал, понизив голос:
- Они знают всё обо всех. За денежку там можно узнать всё, что хочешь об интересующем тебя человеке или месте в городе.
Он немного помолчал, докуривая сигарету и глядя на полуденное солнце в зеркале заднего вида, и сказал:
- Заводить новые знакомства легко. Перебросится парой слов с незнакомым человеком, столь же очарованного этим городом и этим днём, что и ты – нехитрое дело. Он может стать очередным ярким мазком краски в портрете этого дня, а может оказаться и лицом этого портрета. Понимаешь?
Я мало что понимал, но кивнул. Показаться невеждой перед светлыми голубыми глазами мне очень не хотелось.
Впереди людской поток, радостно гомоня, выплёскивался на площадь. «Как наши, приютские, перед еженедельным походом в кинотеатр,» - подумал я, чувствуя, как сладостно томит душу плывущая над крышами музыка. Но мы свернули чуть раньше, углубились в паутину улочек, мощёных красным и жёлтым камнем, и помещённых в оправу сонных тополей.
- Подъём, морские дьяволы, - хрипло скомандовал Аксель, и зевнул. – Впереди земля!
- Здесь, - сказал Костя, останавливая автобус на крошечной, затерянной среди старинных трёхэтажных домов, площади… или лучше сказать полянке? – Здесь мы и остановимся.
Я спрыгнул с подножки фольксвагена и огляделся. Заросший зелёной плесенью фонтан, несколько скамеек, за фигурной аркой, по сторонам которой поднимаются стилизованные сторожевые башенки, темнеет парк и убегает припорошенная жёлтыми листьями дорожка. С другой стороны под навесом деревянные столики и странная овальная дверь, выкрашенная в зелёный цвет. «Зелёный Камень - кафе-гостиница», гласила вывеска над дверью. Приглушённый гомон городской площади колыхался где-то совсем рядом, быть может, вот за этим домом, а может и кварталом дальше.
- Юнга! – настиг меня рёв Акселя. - Ты чего там заснул? Мы тебя взяли не для того, чтобы пялился на достопримечательности. Точнее, не совсем для этого. Давай-ка разгружай Бориса, он уже воет от тоски.
Преследуемый радостно лающим Мышиком я бросился к фургону, где попал в лапы Валли и был нагружен лошадиной сбруей и седлом. Но задержался возле неё и спросил:
- Почему именно здесь? Здесь же почти нет народу!
Она загадочно улыбнулась.
- Плох тот артист, что не сумеет сделать себе аудиторию. Не волнуйся, без куска мяса твой пёс этим вечером не останется.
Дети тоже были тут. Крутились под ногами, вытягивали шеи, пытаясь заглянуть в тёмное нутро повозок, провожали блестящими глазами каждую коробку. Артисты деловито носились между фургонами. Лошадей отправили пастись в парк, кусочек которого был виден под северной аркой, с нами осталась только Цирель, которую Костя с Валли уже облачали в красную попону, седло, уздечку с позолоченными клёпками и красный плюмаж. Изблизи цирковой наряд выглядел совсем не празднично: седло и попона оставляли на руках жирные следы, позолота с клёпок слезла, а перья головного убора оказались полинявшими и слегка свалявшимися, но на тонконогой кобылице былое изящество и лоск возвращались. Я даже залюбовался – до тех пор, пока меня не вернул в этот мир тычок Акселя.
- Не отвлекайся, Шелест. У нас ещё обезьянки не разгружены, а вон уже подтягиваются зрители постарше и при деньгах! Знаешь, как они клюют на обезьянок?!
Я прижал к голове уши и бросился к повозке с животными.
Зрители постарше и вправду уже были тут. С одного из балконов на нас благожелательно смотрела пожилая пара, откуда-то со стороны парка появилась стайка девушек, и принялась рассаживаться на скамейках. Из двери «Зелёного камня» появился хмурый толстяк в кожаном скрипучем жилете на шнурках. Я подумал, что он собирается задать нам взбучку за то, что устроили перед его заведением сумасшедший дом, но тот услышал:
- Аксель! Чего ж ты, паршивец, не заходишь проведать старого друга, а?
Наш капитан повернулся на голос.
- Пан Жернович!
Мужчины обнялись, расцеловались в щёки. От толстяка веяло казавшейся невозможной для человека его габаритов энергией, даже воздух вокруг него потрескивает и искрится. Вряд ли пан Жернович умел жонглировать, но если бы ему вздумалось, допустим, сплясать на о дном из деревянных столов при входе, он бы заработал больше денег, чем мои бродячие артисты.
- Я ждал вас ещё вчера. Видишь, как пусто? То, что за этими столиками ещё никто не сидит и не пялится на вас, сукиных детей, исключительно твоя вина!
- Не сердись. Мы слегка задержались в дороге. Заезжали в Пинцзов. Если хочешь, я поставлю тебе пива из лучшей забегаловки в округе. Из какой пожелаешь.
- Хочу. Из моей, - серьёзно сказал пан Жернович. – У меня лучшая забегаловка в этом противном маленьком городишке!
Он захохотал, звучно хлопая себя по ляжкам.
Ко мне подскочил один из мальчишек, очевидно самый смелый.
- Друзья говорят, что тигров нельзя гладить. Руку могут отгрызть. А я говорю, что они слушаются людей. А ты ведь сможешь его погладить, да?
Мальчишке вряд ли было больше семи годов от роду, из-под красной кепки во все стороны торчали светлые дерзкие кудряшки.
- Борис страшный… но дружелюбный.
Я протянул было к зверю руку, чтобы почесать за ушком, но Борис коротко взрыкнул и щёлкнул зубами. Я подпрыгнул, не чуя под собой ног, дети подпрыгнули вместе со мной.
- Не дразни зверя, Шелест, - свёл брови Аксель.
- Я не дразнил! Только хотел его погладить…
- Неправда. Ты хотел показать, что ты не дрейфишь перед зверем. Борис это почувствовал. Тебе бы понравилось, если бы тебя попыталась почесать за ухом мартышка, чтобы доказать остальным, что она самая смелая?..
- Тигрёнок! – раздался над ухом громогласный рёв пана Жерновича. – Вот о ком я скучал больше, чем о раздолбае Акселе!
Я представил, как толстый пан лезет обниматься с тигром, и вжал в голову в плечи. Однако повернувшись, увидел, как он целует пухлыми губами руку Валли.
– Смотрю, не расстаёшься с этим полосатым мальчиком, а?
Он подошёл и взлохматил Борису шерсть между ушами. Тигр, к восхищению публики, лизнул пальцы и подставил под руку пана голову, требуя ещё ласки. Как большой кот, честное слово!
Валли засмеялась.
- Другие кавалеры мне не нужны. Борис – настоящий принц, которому и конь не нужен. У меня есть лошадь, вон, как раз запрягают!
- Верю-верю, - сказал пан Жернович; пальцы трепали ухо тигра, а тот мурлыкал от удовольствия. – Но если когда-нибудь решишь с ним расстаться – я всё ещё холостяк.
Он подмигнул девушке, и они рассмеялись. Потом глубоко посаженые глаза пана скользнули ко мне.
- Познакомь-ка меня с молодым человеком.
Валли нас представила.
Если этот деспот вдруг про тебя забудет - сказал хозяин «Зелёного камня» - заходи, востроногий, не стесняйся. У меня есть сладкий кофе и пирожные.
Под деспотом пан очевидно имел ввиду Акселя.
Он вновь повернулся к девушке:
- Пошли, пани тигрёнок, я угощу твоего тигра мясом. Настоящей бараниной, не каким-нибудь суррогатом, который теперь продают в каждом паршивом магазинчике самообслуживания. Я знаю этого варвара как облупленного, он никогда не будет работать на голодный желудок.
Марина с Акселем уже начали представление – может быть не для зрителей, а, допустим, в шутку, или ради разминки, но между фургонов носились мячики разного размера и цвета, и резиновые жонглёрские булавы. Здесь же прыгал с глупым лаем Мышик.
- Выглядит не слишком трудно, - сказал я проходящему мимо Косте и засмеялся: - Мышик тоже хочет научится жонглировать!
- Жонглировать одновременно предметами, разными по весу, очень сложно. Рискуешь получить в лоб булавой, - серьёзно сказал Костя.
- А ты умеешь? – с надеждой спросил я. - Аксель вроде бы обещал меня научить, но он так занят.
- Акс по большей части занят тем, что валяет дурака, - с улыбкой сказал Костя. – Впрочем, это его основная обязанность, на то он и капитан… Нет, не умею. Всё, что я делаю в этой труппе, так это вожу автобус, чиню разные вещи, да немного играю на гитаре. От Клёпы, нашей кошки, и то больше толку. Если хочешь научится, попроси Марину.
Я понурил голову.
- Мне кажется, она меня не очень-то переносит.
- Она хорошая девочка, - качнул головой Костя. – Таков уж характер. Ещё Аксель подливает масла в огонь - любит её подразнить, а бедняжка срывается на тех, кто поближе. У нас здесь, знаешь ли, один большой детский сад.
Во мне что-то всколыхнулось. Что-то неприятное, липкое подобралось к сердцу и заставило спросить:
- Значит вы взяли меня только потому, что Аксель любит подразнить Марину?
- Нет, - строго сказал Костя, - Мы взяли тебя потому, что капитану, Валли и Джагату давно нужен шустрый помощник… ну и цирковая собака в придачу.
Словно в подтверждение раздался голос Акселя.
- Шелест, где тебя бесы носят? Кати сюда тумбы, все три, и займись обручем. Его нужно пропитать жидкостью, Марина покажет, как.
Я бросился исполнять порученное.
Люди забредали сюда с базарной площади в поисках спасения от гвалта полуденного города. Другие, осмотрев самые заметные достопримечательности, углубляются в переплетения улочек между старинными домами в поисках других, не таких явных. Так или иначе, они все оказывались здесь, на небольшой, мощёной камнем площадке возле заведения с зелёной дверью.
Панове в возрасте рассаживались по лавочкам, более молодые – за столиками под навесом, а дети носились вокруг, путаясь под ногами, даже повисли гроздьями на двух разлапистых вязах. Молоденькая полноватая помощница пана Жерновича (наверняка его дочь) разносила по столикам пиво и солёные орешки в вазочках. Я, утомившись, примостился под фонтаном, чувствуя, как приятно холодит через рубашку спину гранит.
Когда две трети столиков оказались заняты, Аксель, сжимая в руке хлыст с яркой жёлтой кисточкой на конце, взобрался на одну из тумб и откашлялся:
- Дамы и господа! Если вам понравится представление, денежки можете оставлять вон там, в фонтане. Бумажные – за уши вон тому пареньку. Право, за доллар с человека вам будет благодарна вся наша труппа! А теперь, позвольте представить вам Бориса!
Зелёная дверь распахнулась, оттуда вывалилась колоритная компания. Позади, улыбаясь, Валли, посередине толстый пан с поводком в кулаке; впереди гордо шествовал тигр, снова в наморднике, но уши прижаты к голове, а хвост лупит по бокам, едва не сметая со столов кружки, пепельницы и прочую утварь. Пан Жернович нацепил на лицо серьёзное, даже сердитое выражение, брови сердито наползли на глаза, жилка на бычьей шее набухла и трепетала. На самом деле вёл его Борис, натягивая поводок и фыркая в намордник. Посетители поджали ноги и притянули к себе пивные кружки. Выглядело это настолько потешно, что я захихикал в кулак.
Добравшись до ближайшей тумбы, тигр запрыгнул на неё и присел. Пан торжественно передал поводок Акселю, тот принял, кивнул… клац, ещё раз клац, и поводок с намордником и толстым кожаным ошейником полетели в сторону. Воздух всколыхнулся от дружного «Ах». Щёлкнул хлыст, жёлтая кисточка метнулась в воздухе, словно хвост какой-то диковинной птицы – нет-нет, она даже не коснулась животного. Но тигр, коротко взрыкнув и расправив лапы легко перескочил на соседнюю тумбу. А потом, по следующему щелчку, на следующую. Когти громко клацнули по полой деревяшке, оставив на без того щербатой поверхности свежие отметины. Тумбы стояли треугольником, чтобы зверь мог перепрыгнуть на любую из двух соседних.
Валли, переодевшаяся из джинсов в элегантное платье, вручила Акселю обруч и отступила в тень фургонов. Теперь по щелчку хлыста тигр прыгал через обруч, каждый раз едва не задевая его задними лапами. Потом в руках Валли появились спички, и я затаил дыхание.
Обруч полыхнул, и на какое-то мгновение стал похож на солнце, плюющееся языками пламени. Потом огонь немного успокоился, и солнечный диск превратился в огненное колесо. Огня не было только в месте, за которое держал Аксель.
Тигр присел на задние лапы; я видел, как под кожей ходят и перекатываются мускулы, напрягаются и готовятся к прыжку. Словно сжимается пружина. Туже, ещё туже… если зверь немного промахнётся, он, наверное, полыхнёт не хуже облитого горючей жидкостью обруча.
«Ап!» - сказал Аксель. И пружина распрямилась.. Борис чёрно-белой стрелой пронёсся через пылающее колесо, и приземлился на другую тумбу. Качнулся, восстанавливая равновесие, и неподвижно застыл, только подёргивался кончик хвоста, да поднимался от напряжённой спины лёгкий пар.
Я почувствовал едкий запах звериного пота. Выдохнул. И одновременно зрители (которых стало уже на порядок больше) разразились аплодисментами.
Капитан раскланялся. Обруч из рук колесом покатился к автобусу, чадя и разбрасывая искры, где его встретил Костя с ведром воды.
- Молодчина, - сказал Аксель тигру довольно, и требовательно протянул руку. Я схватил порученное мне ведёрко с сушёным мясом, споткнулся обо что-то, едва на растянувшись на потеху зрителям на камнях, но ведро донёс. Капитан выудил оттуда кусочек побольше, предложил тигру. Тот понюхал, облизнулся, но подношение не взял. На лице Акселя отразилось изумление.
- На же, бери. Заслужил.
Тигр перепрыгнул на соседнюю тумбу.
- Борис!
Аксель сделал четыре шага, и вновь оказался возле него. Тигр виновато потупился, лапой отодвинул подношение и перепрыгнул на следующую тумбу.
- Не позорь меня, Борис. Каждый уважающий себя тигр должен быть голодным, злым, и хотеть съесть дрессировщика, не говоря уж о кусочке мяса.
Аксель говорил вроде бы негромко, но слова долетали до самых дальних лавочек.
- Возьми же мясо, Борис, мальчик мой!
Аксель, горестно причитая, бегал за зверем, а тигр, поджав хвост и опустив усы, скакал от него по тумбам.
Раздававшиеся вокруг смешки переросли в хохот. Я мужественно сдерживался, стараясь вести себя подобающе подмастерью артиста, уже много раз наблюдавшего эту сценку, но в конце концов тоже не выдержал и прыснул. Пан Жернович хохотал, хлопая в ладоши, как маленький ребёнок.
- Это я его накормил! Я! Отличным сырым мясом, пан Аксель, будь уверен, всякую гадость он теперь жрать не станет!
Аксель повернулся к хозяину таверны, скорчил наиграно обиженную рожу. Казалось, ещё немного, и обида потечёт у него из ушей и из носа
- Вот кто испортил мне зверя.
Я был уверен, что Борису нравится выступать. Глаза сверкали, как два огромных начищенных блюдца, в них отражался чудовищно искажённый Аксель и зрители за столиками; шерсть на холке стояла дыбом, из глотки рвалось довольное негромкое рычание… или громкое мурчание.
В фонтан над моей головой с весёлым звяканьем полетели монетки. Две девушки со смехом попытались засунуть мне за ухо долларовую бумажку, но я проворно подставил кепку, синюю Костину кепку, выделенную мне специально для этой цели.
Аксель забрал из кепки доллар, и показал подбородком на людей за столиками. Мол, собери и там. «Отлично выступили!», - шепнул я ему, - «Все так смеялись, когда ты гонялся за Борисом…»
Капитан с улыбкой поправил очки, жилистая и жёсткая, как наждачка, рука взъерошила мне волосы.
- Это только начало. Ты увидишь ещё много такого, чего мы не показывали в твоём родном городе.
Вскоре в кепке набралось с десяток мятых бумажек, а в фонтане поблёскивало несчётное количество медяков. Три полноватые женщины за одним столиком хором принялись причитать, что меня, поди, эти вонючие артисты оставляют без медяка на мороженое, и напихали полные карманы мелких денег. Я особо не возражал, тем более, мороженого действительно хотелось. А ещё кушать, последний раз мы обедали перед въездом в город свежим деревенским хлебом и молоком.
Вокруг гордо восседающего на тумбе Бориса творилось форменное безобразие. Дети хором уговаривали Акселя «попросить тигру зарычать или хотя бы показать зубки». Седовласый поляк размахивал фотокамерой и строил и заново перестраивал на фоне тумбы своё семейство. Пан Жернович громогласно уверял, что тигру после таких нагрузок нужно поесть («У меня мама была ветеринаром, лечила на ферме овец, и я знаю…»), и зазывал всех к себе в таверну.
Ко мне подскочила Валли, схватила за руку.
- Сейчас будет выступать Джагат со своими питомцами, ему наша помощь без надобности. Я на полчаса отбила тебя у Капитана! Поэтому ты идёшь со мной на блошиный рынок. Только отдай кепку Аксу.
- А зачем нам на рынок? – спросил я.
- Кое-что прикупить для ночного представления. Ночью тебе вряд ли удастся выспаться.
В ответ на мои поползновения сходить за своим псом Валли покачала головой.
- Мышика лучше оставить здесь. На городскую площадь нельзя с собаками. А сейчас там полно жандармов.
Джагат выбрался из фургона с глубокой плетёной корзиной в руках. Я вытянул шею, пытаясь разглядеть там змей, но ничего не увидел. Тощее тело заклинателя скрывал тёмно-синий фрак с широкими рукавами, по которым золотыми нитками были вышиты луна и звёзды, сплетающиеся в хитрый узор. Из-под пол одежды торчали красные остроносые сапоги, на голове сидел тюрбан, делая его похожим на великана. Бородка заплетена в косичку.
- Как он тебе? - спросила девушка. - По-моему, прекрасен! Настоящий арабский шейх.
- Он мне не нравится, - признался я. - Какой-то угрюмый и совсем не волшебный.
Валли покачала головой.
- Зря ты так. Джагат – настоящий маг. Наверное даже единственный настоящий маг здесь, в то время как мы, все остальные - обычные балаганные фокусники и шарлатаны.
В её голосе слышалось подлинное почтение и любовь, и я не стал спорить.
Мы проскочили под аркой и через узкий переулок выбрались на волю. Я зажмурился. В воздухе по-броуновски сталкивались частички запахов и звуков, ароматы ванильного мороженого, душистого пива и кваса, разнообразных мелодий самых разных инструментов, гремучие смеси духов и людского пота, жареных сосисок, смех и говор на разных языках, щекочущие ноздри запахи воздушной кукурузы и сладкой ваты, ароматного папиросного дыма. Перед глазами всё расплывалось и мелькало. Будто смотришь в калейдоскоп, где разноцветные стекляшки образуют потрясающе красивые узоры. Вот росчерком красного чьё-то платье, вон там стремительно вспыхивает на солнце скрипичный смычок, мелькающий в руках музыканта, словно шпага в руках мушкетёра из романа Дюма. Вот на ходулях мим в золотой маске и расшитых серебром одеждах, смешно взмахивающий руками, перед ним расступаются почтительно…
Царила над всем этим, конечно же, музыка. Музыканты играли и на сценах, грибами после дождя вспухших по всей площади, и между столиками какого-нибудь кафе, умостившись под зонтиками, и даря сидящим за ними улыбки. И просто, присев на бордюр пешеходной дорожки с гитарой или маракасом. Фолковые мотивы, блюз и джаз сливались в странный, невозможный и аритмичный рок-н-ролл, который в этот день победной песнью звучал над городом. Я решил, что мне этот мотив даже по нраву.
На самом деле день уже клонился ко сну. Солнце коснулось розовощёких крыш на дальнем конце площади.
- Пошли, - Валли уже тянула меня за собой. – Я понимаю, что фестиваль ты видишь в первый раз, но если мы не поторопимся, Аксель открутит нам уши.
На первый раз мне вполне хватало того, что успевали выхватить из толпы глаза.
Уличная пантомима – актёры играют сценку из какой-то исторической пьесы, пред королём преклонили колени двое мужчин… впрочем, исторической ли? Я заметил, что один из мужчин явно изображал кота – из-под шляпы торчали серые ушки, а под загримированным носом – накладные усы. И хвост, сейчас элегантно обёрнутый вокруг левой руки.
Под медленный и печальный перебор арфы танцуют мужчины и женщины в старинных одеждах. Под другую музыку, быструю и задиристую, в широком круге, который образовала толпа, кружат двое настоящих рыцарей, в полных кольчужных доспехах, мечи взлетают, сталкиваются, разбрасывая быстрые злые искры. Щиты гудят под градом ударов. Лица в прорезях шлемов блестят потом, а зрители, в основном толстые бородатые панове с кружками пива, и такие же рыцари, подбадривают их хмельными голосами.
Под деревом, неведомо как уцелевшим в каменных джунглях раскидистым дубом, тощий человек в цилиндре при помощи деревянного креста и ниточек заставлял двигаться карикатурную фигурку Майкла Джексона. Король поп-музыки, смешно дёргая руками и ногами, шагал свою знаменитую лунную походку. Старенький магнитофон возле ног кукловода играл «Beat It».
Я замедлил шаг, чтобы рассмотреть картины, развешенные по стене одного из домов. Здесь были портреты, пейзажи, натюрморты, лёгкие карандашные наброски и аляповые масляные картины. В приюте я любил уроки рисования по вторникам и пятницам. Учительница - пани Алиса, моложавая женщина с крашеными блондом волосами и очень бледной кожей, отчасти скрываемой ею при помощи румян, очень хорошо рисовала натюрморты, а ещё могла за десять минут набросать на листочке портрет ученика.
- Молодой человек желает что-нибудь купить? – спросил продавец.
Я разглядывал картину, изображающую ночной Краков с высоты птичьего полёта. Красиво… взять бы такую картину, и используя её как карту, слазать например вон на ту колокольню. Или найти тот смешной домик с остроконечной круглой крышей и флигелем.
- Рисовалось с воздушного шара. Будет отлично смотреться в спальне, или в гостиной. Берите, не пожалеете.
Я засмеялся.
- Простите, но у меня нет ни того, ни другого. У меня есть автобус, через окошки которого можно увидеть всё это изблизи. Поэтому я лучше пойду.
Догоняя Валли, я посмотрел вверх и действительно увидел там воздушный шар, похожий на огромную сочную грушу.
- Скоро ты увидишь блошиный рынок. Незабываемое зрелище для того, кто ни разу тут не был.
- Незабываемых зрелищ мне на сегодня хватило, - рассмеялся я. - Начиная с вас.
Глазея по сторонам, я вспомнил «Волшебника изумрудного города». Интересно, а здесь есть свой волшебник? Наверняка есть. Обитать он должен в какой-нибудь башне…
Блошиный рынок располагался на прилегающей к площади улице. По своему родному городку я знал, что все рынки работают часов до пяти, а с наступлением сумерек среди палаток остаются бродить только ветер да бродячие собаки. Однако на этом с закатом солнышка жизнь не умирала, а разгоралась с новой силой. Мы с Валли проскочили перед носом трамвая, яростно звенящего вслед, спугнули большую стаю голубей, и ворвались в облако новых незнакомых запахов и осипших голосов. Череда павильонов тянулась, насколько хватало глаз, где-то товары были упрятаны под выцветший брезент палатки или шатра, где-то даже за шторками, где-то просто навалены под открытым небом, с торговцем, восседающим на какой-нибудь раритетной табуретке, которую тоже можно было купить.
Проходя мимо палаток я, совершенно одуревший, ловил носом запахи мёда, лука, книжной пыли, горький аромат какой-то настойки, ржавчины, мяты… возле павильона со шкурами пахло шерстью и травой от моли (у нас в шкафах тоже жил такой запах, особенно в летнее время). С земли мне оскалился волк, жутко недовольный своей нынешней плоской жизнью, лисица была с ним солидарна. Там были ещё шкурки мелких пушных животных, огромная медвежья шкура, и продавец-горец с лицом, больше напоминающим камень, чем живую кожу, и огромными ручищами, готовыми поспорить размером и силой с медвежьей лапой. Пояс из сыромятной кожи венчал прямой нож для разделки шкур в ножнах, доходящий до середины икры. Горец слушал кого-то по новенькому мобильному телефону, иногда кивая головой и отвечая. Меня эта картина слияния прошлого и будущего потрясла до глубины души.
От столика с кальянами и склянками с восточными благовониями тянуло востоком, сладостями и одуряющим дымом. Здесь же продавали чай и кофе в маленьких стеклянных склянках и шкатулках, словно бы это были драгоценности.
Дальше одутловатый пожилой пан продавал всякую всячину, горой наваленную на прилавок – здесь были подносы, начищенные до блеска так, что в них можно смотреться как в зеркало, старый самовар, деревянные фигуры и игрушки, несколько гитар, прислоненный рядом велосипед, чёрно-белый телевизор, который пан смотрел, воткнув в него вместо антенны кусок медного провода, и ещё куча всякой всячины. На телевизоре тоже был ценник, по моему скромному мнению, за такие деньги можно было бы купить цветной.
Была здесь и палатка, уставленная клетками и аквариумами. Над всем этим стояло бодрое чириканье и трели, в клетках сидели разнообразные птички, большие и маленькие, самых разных расцветок, от жёлтых канареечных, до зелёных и голубых, принадлежащих волнистым попугайчикам. Я увидел меланхоличного попугая, такого же, как у Капитана. Вольеры занимали морские свинки, бурундуки и белые мыши, а в аквариумах носилась блестящая рыбная мелочь и, величаво помахивая хвостами и раздувая жабры, плыли золотые рыбки.
Валли остановилась у палатки с напитками, купила нам содовой и по большому мороженому в вафельном рожке.
Когда мы подошли к одному из прилавков, вплотную примыкающему к городской стене, и из-за груд книг, всяких безделушек, посверкивающих в лучах закатного солнца висючек к нам заспешил тощий старик с заплётённой в две косички белоснежной бородкой, я понял – вот он, Волшебник Изумрудного Города.
Не то, чтобы он походил на мага и заклинателя. Вместо мантии на плечах слегка неряшливо болтался пиджак с красным бантом-бабочкой на шее, вместо посоха сухонькая рука в перчатке сжимала зонт-тросточку. Однако у него были усы, тронутые табачной желтизной, но оттого не менее роскошные, борода и искры живого огня в поблёкших от времени глазах.
Он без лишних слов заключил Валли в объятия, чмокнул в щёку.
Прежде, чем Валли или Волшебник успели раскрыть рот, у меня вырвалось:
- А у вас есть башня?
Валли растеряно хихикнула.
- Есть, - удивлённо сказал Волшебник. – правда, наверное это больше похоже на платяной шкаф, чем на башню. Голос у него оказался высоким и мягким, почти что женским. И повернулся к рыжеволосой девушке, словно чего-то ожидая. Наконец, сказал строго: - Валли, ты нас не представила.
- Ой! Пан Грошек, - представила она Волшебника, - А это – Шелест, новый член нашей труппы.
- Валли, - ещё строже сказал пан Грошек.
- Селестин.
- Вот! - торжественно сказал Волшебник. – Имена – это пожалуй единственная ценность, которую мы проносим с собой через всю жизнь. Можно отнять одежду, имущество, родных, всё что угодно! Но имена остаются с нами.
Он замолчал и рассеянно заморгал под сердитым взглядом Валли.
- Ну да чего это я... Ты права, моя дорогая, пока обойдёмся без дискуссий. Спустимся вниз, - он лукаво посмотрел на меня, - в башню. За прилавком посмотрит Соня.
- Он любит учить людей, - заметил я шёпотом. – Если бы он не был, ну… торговцем, я подумал бы, что он учитель.
- Пан Грошек преподаёт в местном университете. Историю. Я бы с удовольствием у него училась, если бы училась где-нибудь вообще, - хихикнула Валли.
- А как же тогда вот это всё? – я кивнул на прилавок с книгами и всякими безделушками.
- Считай, что это его хобби. Так же как у Кости гитара, а у Джагата – философия. У пана Грошека есть и дом, и семья, и дети, но летние месяцы он живёт здесь. Хотя настоящее его хобби ты ещё не видел, - она заговорщески мне подмигнула.
Среди развалов книг, за сложенными в стопку деревянными дверьми перед нами открылось отверстие канализационного люка.
- Спускайтесь, - сделал приглашающий жест Волшебник, - Будьте как дома.
Вниз, в мягкий дрожащий свет, вела винтовая лестница с холодными ступенями-перекладинами. Я спустился первым, огляделся, моргая и ресницами разгоняя налипающий полумрак.
Если назвать сваленные в кучу книги, сувениры, и ещё гору всякой всячины наверху беспорядком, то чтобы описать то, что творилось перед нами у меня просто не находилось слов. Жилое помещение тут совсем небольшое, огороженное с одной стороной каменной кладкой, поросшей бородатой коричневой паутиной, а с другой – решёткой и за ней кирпичной кладкой уже гораздо свежее. Посреди комнаты с высоты стола разгоняла тьму электрическая лампа в виде шара. Шар несильно сиял в темноте, и мне представилось, как Волшебник глядит в него, обозревая с высоты птичьего полёта ночной город, или оглядывая мышиными глазами-бусинками из-под шкафа чью-нибудь гостиную.
Тусклые желтоватые отсветы бродили среди мешковатых фигур, бросали на пол длинные тени. Вначале мне показалось, что комнатушка полна людей. Потом глаза донесли до меня, что это всего лишь развешанная на плечиках одежда. Но в таких количествах, что складывалось впечатление, что попал не в башню Волшебника, а в дом какой-то сумасшедшей модницы. У меня закружилась голова. Одежда – или лучше наверное сказать костюмы – пестрили яркими цветами. Картину дополняли маски, развешанные по стенам, или грудой сваленные на полках; развешенные повсюду пояса, какие-то сумочки, прочие детали нарядов.
Я повернулся к Валли.
- А пан Грошек случайно не цыганский барон?
- Скорее, наш, цирковой. Без его баронства и покровительства мы были бы серыми и невзрачными, и нас бы закидали тухлыми помидорами. Я надеюсь, этого не случилось с Акселем, пока мы тут ходим.
Спускавшийся следом пан услышал и улыбнулся в усы.
- Многие думают, что перед каждым праздником у меня одевается весь город. Если бы это было так – вам бы досталась только моя ночнушка.
Между вешалками у дальней стенки чернели кровати. На специальной тумбе гордо восседал старинный проигрыватель, под ним – солидная стопка пластинок, венчала которую «Murmur» американской группы R.E.M. Группу я слышал, а вот такой альбом вижу в первый раз. Между кроватями примостился обогреватель, напомнивший почему-то Джагатова удава. Пахло, не смотря на обилие одежды, приятной свежей сыростью, так что если закрыть глаза, можно представить, что находишься не в городской канализации, а глубоко под землёй, возле горного озера.
- Зелёный чай? К сожалению, ничего кроме чая я предложить не могу. Мы с Соней здесь довольно аскетично живём.
Не дожидаясь ответа, Волшебник поставил чайник на огонь.
- Значит, вы снова пришли взрывать город своим яко бы искусством, и отвлекать порядочных граждан вроде меня от работы, - сурово сказал он.
От неожиданности Валли засмеялась.
- Вы прекрасно знаете, что тут и кроме нас полно соблазнов. Вы видели этих живых статуй? На них можно пялится бесконечно!
- А ты, молодой человек, - внезапно обратился пан Грошек ко мне, - неужели и правда предпочёл такую вот кочевую жизнь учёбе и сытой красивой жизни? – он подёргал себя за бородку. – Возможной.
- Я из Пинзова. Из приюта. Наши ребята, которые уже взрослые, работают на песчаном карьере, или учатся на водителей или почтальонов. Я бы не стал профессором, как вы. И путешественником бы не стал. Кроме того, мне там жутко надоело.
Я внезапно почувствовал, что голос звенит, как натянутая струна. А вдруг он захочет вернуть меня обратно? У профессора истории наверняка есть какие-нибудь связи, например, в полиции. Я ведь убежал незаконно.
- Как складно говоришь, - удивился Волшебник и приблизил лицо к моему. – Может быть, тебя похитили?
Я так растерялся, что уставился на него с открытым ртом. Валли давилась хохотом и издавала невнятные звуки в кулачок.
- Нет, я это сам… мы… ну, с моей собакой хотели повидать другие города. А тут бродячие артисты, они как раз ехали на фестиваль… и тигр с ними… я научусь жонглировать и тоже буду выступать… Да не похищал меня никто!
- Я понял! – замахал руками Волшебник. – Ты напомнил мне моих студентов на лекции. Они так же мямлят, когда их спрашиваешь, чем закончился третий крестовый поход. Избавь меня от этих мрачных воспоминаний, хорошо? Я уже понял, что тебя никто не похищал. Налей-ка лучше нам чаю, чайник как раз закипел.
От чая, разлитого по чашкам, тоже пахло прохладой и спокойствием, хотя чашка исходила горячим паром, и я с удовольствием опустил в неё нос. Валли и пан Грошек негромко разговаривали, прихлебывая из чашек. Перемыли косточки Акселю и Джагату, и утонули в воспоминания, из которых я заключил, что цирк приезжал в Краков раз двадцать как минимум.
Слушая пана Грошека, я оглядывал потолок. Оттуда шёл ровный неясный гул, обрывки звуков с Поверхности, змеились и блестели водяными каплями трубы.
Я быстро ополовинил кружку, осмелел (прямо сейчас меня в полицию сдавать никто не собирается), и принялся разгуливать между рядами одежды, рассматривая причудливые маски, страшные или смешные, чувствуя кончиками пальцев колючую шерсть, сухой лён и нежный, скользящий между пальцами шёлк. И когда в разговоре наметилась пауза, спросил:
- Где вы всё это берёте?
- Покупаю. Вымениваю на рынке на какую-нибудь безделушку. Или, если есть кусок шёлка и интересная идея в голове, шью сам. Иногда приходится работать с кожей или деревом, или даже с бумагой – маску сотворить не так-то просто.
- Он мастер, - вставила Валли.
Волшебник пожевал губами.
- Итак, чем вы собрались потрясать публику в этот раз?
И, не дожидаясь ответа, двинулся к вешалкам.
- У меня тут есть кое-что новенькое. Только позавчера обменял эту маску на старый додж без колёс, тот, что стоял у меня в гараже. Пан когда-то интересовался культурой американских индейцев, да что-то в них разочаровался. А зря, скажу я вам, очень богатая традициями культура… Думаю, Аксель будет в восторге.
Он показал нам маску настоящего индейского вождя, с благородным носом, похожим на орлиный клюв, широкими бровями и острым волевым подбородком. При ближайшем рассмотрении оказалось, что краска на лице почернела и отваливалась пластами, а перья свалялись и стали больше похожи на иглы дикобраза, но всё равно она внушала благоговейный трепет.
Валли захлопала в ладоши.
- Мы собирались играть «Охоту на Дракона», но думаю, наши постоянные зрители потерпят немного без своей любимой пьесы. Сыграем премьеру!

Глава 3

Через десять минут мы вышли из лавки пана Грошека, увешанные разноцветной одеждой, как заправские цыгане. Валли звала Волшебника пойти с нами, посмотреть на представление, но тот сердито отказался, сказав, что ему надо следить за лавкой, а с Акселем он увидится и завтра.
На улице уже совсем стемнело, вдоль домов зажглись фонари, разрисовав мозаичатые тротуары кружками света. Веселье не утихло, напротив, безудержно расцвело яркими огнями и громкой задорной музыкой.
Я нес в руках две маски – волка и рыси, и одну, изображавшую лося с миниатюрными рогами из крашеного дерева, на шее, откинув назад, так что пустые глазницы смотрели за спину. Валли торжественно водрузила на голову головной убор индейца, а маску бережно завернула в платок и убрала в сумочку. На фоне всеобщего веселья и праздника мы смотрелись вполне органично. Во всяком случае, зрители предпочли нам шествие по Главной улице, лишь два человека попросили с ними сфотографироваться.
- У вас уже есть пьеса на эти маски? – спросил я, вспомнив смешную сценку, которую разыграли для нас, приютских сирот, Аксель и Валли при помощи маски дракона и рыцарского шлема, больше напоминающего дырявое ведро.
- Не-а, - беззаботно ответила девушка. – Давай придумывать! Капитан нас не похвалит, если мы припрёмся к нему с новыми нарядами и без единой идеи.
- Я не умею, - честно ответил я. Хотя у меня лучше всего удавалось пугать ребят страшными байками по ночам, я справедливо решил, что это не в счёт. Малышня как-никак…
- Все умеют придумывать истории, - серьёзно ответила Валли. – Другое дело, что многие подсознательно боятся, что история, которой они дали жизнь, потом будет преследовать их во снах и наяву, и просить написать продолжение.
- Мммм, - выразил я сомнение.
- Вот смотри. Этого индейца зовут… - она выжидательно смотрела на меня.
- Джо… - кисло предположил я. Посмотрел на маски в руках: - Зачем мы набрали этот зверинец? Можно было вырядится в пиратов. Как будто пираты сбились с курса в океане, и случайно открыли Америку!
- Да, действительно, - Валли потёрла лоб. – Видишь, у тебя получается! Но теперь уж поздно возвращаться. Вот что, у нас будет древний индейский ритуал, когда индейский шаман вызывал духов разных зверей, и говорил с ними, как с равными.
- Для чего? – заинтересовался я.
- Ну, чтобы договорится, кто за кем будет охотится в следующем году.
- Это же глупо, - фыркнул я, и посмотрел на маски у себя в руках. – Все друг за другом охотятся. Медведь за тигром, тигр за человеком… Это называется… э… пищевая цепочка.
- На тебя не угодишь, - надула губы Валли. – ну тогда сделаем наоборот. Звери и человек – короли саванны – собрались впервые за тысячу лет, чтобы посмотреть друг на друга, не как на пищу или врага, а как… друг на друга. Чтобы понять, чем, помимо размера клыков, когтей, острых стрел и тёплого меха они друг от друга отличаются. Узнать, зачем они живут, растят потомство, и о чём мечтают.
- Это же скучно, - расстроился я. - Та сценка про глухого дракона хотя бы была смешной.
- Её придумала Мара, - не без гордости сказала Валли.
- И вообще, если они посмотрят друг на друга не как на добычу, им будет труднее друг на друга охотится, и они погибнут.
- А разве не это случилось с индейцами? – засмеялась Валли.
- Я думал, их убили англичане и испанцы, - буркнул я.
Болтая таким образом, мы миновали фестивальную площадь, чиркнув по самому её краешку, нырнули в знакомую арку и застали отдыхающих артистов и нескольких скучающих зевак за столиками и на скамейках. Пан Жернович зажёг перед своим заведением большой фонарь в виде старинной масляной лампы; свету от неё хватало практически на всю площадь, и только самые дальние её уголки тонули в томной темноте, откуда слышался перестук копыт и фырканье лошадей. Сам он за одним из столиков дымил сигаретой и лениво беседовал с Костей. Мышик, крутившийся рядом, с радостным лаем бросился ко мне.
- Долго же вас не было, - с упрёком сказал Аксель. – Я уж хотел отправить на поиски Костю, да побоялся, что он тоже станет пленником чар пана Грошека.
- Шелест назвал его Волшебником, - с почти материнской гордостью сказала Валли.
Аксель уважительно посмотрел на меня.
- Зришь в корень, парень. Таких шарлатанов, как он, ещё поискать.
Аксель снял с нас реквизит, придирчиво осмотрел маски, и кажется остался доволен. Когда Валли продемонстрировала ему маску индейца, он расхохотался.
- Вот только вождём я ещё не был. Мало вам пиратского капитана?.. Ну теперь держитесь, мои бледнолицые заморские братья, вождь Половина Копыта имеет на вас зуб!
- Я обещала вернуть её завтра до обеда, - скоромно сказала Валли.
- Да? Во всяком случае, одна ночь у меня есть, - тоном заправского деспота заметил Аксель.
На площадке между фургонами тем временем наметилось какое-то оживление. Я увидел Марину; пять разноцветных шариков слились в её руках в размытый круг. На губах играла улыбка, и я почти ощутил на щеке ветерок от бешеного вращения мячиков и мелькания рук, понял, что она сейчас даже дышит в темпе вращения этого разноцветного праздничного колеса. Движения резкие, порывистые, выхватить из воздуха, отправить в другую руку и пустить красный мяч дальше в полёт, в то время, как в правую руку уже приземляется следующий…
Марина тоже меня заметила, ухмыльнулась уголком рта.
- Ну-ка, Шелест. Хватай мячик. Только не зубами, как в прошлый раз.
Первый из брошенных Мариной мячиков со звучным шлепком влетел в ладонь. Я услышал одобрительный возглас Валли, ловко поймал второй мячик, потом третий, одновременно пытаясь отправить в полёт второй следом за первым… с упругим стуком мячи столкнулись, и разлетелись в разные стороны. Крутившийся под ногами Мышик взвизгнул, и пополз под фургон, метеля под собой хвостом.
Марина подлетела, сжимая в руках оставшиеся у неё два мячика.
- Неплохо для новичка. Никогда не тянись за мячом, упустишь все остальные. Они должны ложится сами в ладонь. Сразу не получится, но если не опускать руки и практиковаться… давай-ка, попробуй ещё. Научишься, будешь получать от этого настоящий кайф!..
Я с удивлением смотрел на Марину. Ещё вчера она яростно убеждала Акселя не брать меня с собой. В автобусе нарочито игнорировала. А сейчас уже дёргает за рукав, предлагая повторить подвиг с мячами. Потом вспомнил ночной фургон с животными, когда я познакомился с Костей, тихий тёплый голос, которым эта девушка рассказывала про тигра. Пожалуй, она не плохая. Просто с головой в любимом деле, и не любит, когда под рукой мешается кто-то мелкий, вроде меня. И когда кто-то разделяет её любимое ремесло, искренне готова помочь.
Так или иначе, но она была права. Уже через полчаса я за автобусом неумело жонглировал тремя мячами. Через сорок минут меня нашёл какой-то малыш, и застенчиво поделился мелкой монеткой. Марина наверняка записала мой первый заработок в свои личные достижения – такой бурной радости я ещё не видел. Потом она куда-то унеслась; а через час пришёл Аксель, голый по пояс, в смешных синих штанах-алладинках и ярко-красных сапогах с острыми носами, и отобрал мячи, сказав, что на сегодня хватит, иначе руки убью надолго.
- Пора начинать представление, - прибавил он с улыбкой. – Готов спорить, ничего подобного тебе ещё не доводилось видеть. И – будь поблизости, нам понадобятся все руки.
Перед трактиром под ярким старинным фонарём уже собралось довольно много гуляк, они, затаив дыхание, смотрели на Джагата, который держал в руках огненный шар. Мелких и крупных летучих насекомых относило назад волнами жара, длинные одежды и тюрбан заклинателя змей казались кроваво-красными, в глазах плясали сатанинские огоньки. Я не видел, были ли на его руках какие-то перчатки, но искренне на это надеялся.
В следующее мгновение зазвенели струны, слились в диком необузданном ритме. Джагат подбросил огненный клубок, закрутил его на цепочке, окружив себя огненными колёсами. Глаза успевали заметить, как ошмётками летят с цепочки хлопья огня, как блестит на лице заклинателя змей (теперь не только змей, пожалуй, но и огня!) пот.
Я завертел головой в поисках источника музыки и увидел на стуле рядом с фонтаном Костю. Гитара в его руках яростно сверкала струнами, извивалась, словно живое существо, помахивала хвостом, непомерно длинным, лежащим у ног музыканта. Я заметил рядом усилитель – неуклюжий чёрный и очень тяжёлый на вид короб с динамиком на одной из граней.
- Фэлефт!
Позади меня Валли торопливо крепила к пальцам левой руки цепочку, кончающуюся маленьким клубком серого цвета. На землю капал, оставляя тёмные пятна, керосин. С правой руки уже свисал такой же шар; при каждом движении он бил девушку по ноге.
- Чифкни сфичкой.
Я наконец заметил, что говорить ей мешает зажатый в зубах коробок спичек.
- Быфтрее!
Она развела в стороны руки. Я торопливо забрал у неё спички, поджёг сначала один шар, потом второй. Они занялись мгновенно, похожие на два маленьких солнца.
- Я пошла. Пожелай мне удачи!
Она выпорхнула на середину импровизированной сцены, закружилась с огненными клубками в головокружительном танце. Закрученные в тугую косу волосы, сами по себе похожие на язык огня, хлестали её по лопаткам. Откуда-то с другой стороны выскочила Марина, растрёпанная и похожая на чёртика, закрутила над головой своё огненное колесо, такое яркое, что фонарь стыдливо притушил свой белый механический свет.
Валли метнула в меня ослепительную улыбку, и я улыбнулся в ответ. Чертёнок-Мара заливалась смехом, плавя руками воздух и превращая в пепел любопытных ночных мотыльков. Джагат отрастил себе из огненных цепочек крылья. Зрители, кажется, прекратили даже дышать, наблюдали за волшебным зрелищем во все глаза, забыв даже про пиво и вино, которое вынес с наступлением темноты пан Жернович.
Всё словно ненастоящее. Болезненно яркое, как вспышки маяка в кромешной ночи. Клубки огня, шипящие и плюющиеся искрами на последнем издыхании, заливали водой, а глотки – вином и другими алкогольными радостями. Я с удивлением обнаруживал себя со шляпой Акселя в руках, быстро тяжелеющей от звонкой монеты и скомканных бумажек; в толпе зрителей в компании Марины, пахнущей дымом и едким потом: мы, затаив дыхание слушали, как Костя извлекает из своего инструмента медленную мелодию, а рядом подыгрывает на флейте Валли; под перекрестьем десятков взглядов, ассистируя Капитану, когда тот с высоты «тигриной» тумбы показывал волшебные фокусы с исчезновением предметов, превращением кошки Луны в разнообразные вещи, колодой карт, разлетевшихся стайкой зелёных попугайчиков. Под конец он заставил исчезнуть меня, после чего я обнаружился за дальним столиком в компании стакана с имбирной содовой, жирного куска рульки, Мышика под столом, и пана Жерновича, который, хихикая, рассказывал о своём знакомстве с бродячими артистами.
Если бы не болело после бессонного тряского утра в автобусе тело, и если бы не щекотал ноздри горячий, взбудораженный людскими эмоциями воздух, я бы окончательно уверился, что сплю.
Мой рассеянный, блуждающий взгляд нашёл странный силуэт за спиной пана Жерновича, силуэт, который просто не вписывался в рамки здравого смысла. Толпящиеся зрители и тент с рекламой пива «Ломза» надёжно хранили его от света, но я разглядел увенчанную разлапистыми рогами вытянутую голову.
- И вот тогда пан Аксель сказал мне: «Хочешь, я познакомлю тебя со своей труппой? У нас там все сумасшедшие.» Можешь себе представить, приятель? Я думал, что встретил самого безумного человека в мире, а он уверяет, что в двух повозках и фольксвагене по стране колесит целая уйма! И я говорю: «забьёмся на пиво, что тебя им всё равно не обставить.» В общем, пиво он мне таки поставил. Какая бы ни была дурная на голову ваша команда, Аксель превосходит вас всех на три головы!
Голова качнулась, из липкой тени выдвинулось неуклюжее тело на длинных костлявых ногах, с выпирающими коленными чашечками. Две крупные мухи кружились вокруг, садились и ползали по покрытой колючей шерстью груди. От существа веяло чем-то древним и первобытным, совершенно не вяжущимся с городом, сдобренным выхлопными газами, и рекламой пива на зелёном тенте, поэтому, когда оно повернуло голову и посмотрело на меня, я со страху едва не полез под стол к Мышику. Пёс, кстати, гораздо больше был обеспокоен своей долей тушёного мяса, нежели невозможными с точки здравого смысла гостями.
Потом существо двинулось вперёд, распихивая стоящих впереди зрителей, и вышло в круг света.
Пан Жернович обратил румяное лицо к сцене.
- О, панове приготовили для нас сегодня что-то новенькое.
Лось покачивался на тонких задних ногах, неуклюже взмахивая передними, а к нему выходили с разных сторон другие звери, рысь в линялой пятнистой шкуре с торчащей клоками во все стороны шерстью, и волк с раззявленной пастью. Как я ни вглядывался, я так и не смог угадать, кто и чью маску примерил. Последним из фургона торжественно спустился индейский вождь.
В пьесе быть может, и был какой-то сюжет, но он сигаретным дымом проплыл мимо меня. Я смотрел, как метёт из стороны в сторону волчий хвост и тянется из пасти ниточка слюны, как стучат лосиные копытца и колышутся на рогах мох с застрявшими в нём иголками. Слушал древнюю речь из уст индейского вождя, слышал, как отвечают ему на том же старинном языке звери. Ощущал кожей, как сигаретный дым превращается в липкий туман раннего утра, когда Волк, Лось, Рысь и Человек решили встретится и вести беседу за чашечкой еловой росы. Дома придвинулись, обступили нас, разевая провалы оконных проёмов и хрустя кладкой. Свет фонаря стал жёлтым предрассветным румянцем, а сквозь кладку под лапами и копытами зверей, и босыми человеческими ногами проклюнулась местами ещё зелёная, местами уже пожухлая осенняя трава.
Зрителей больше не было. Вместо них между мной и сценой – нет, уже поляной, - качались в такт порывам ветра коренастые сосны и клёны, лишь очертаниями напоминающие человеческие фигуры.
Я посмотрел на свои руки и с каким-то отстранённым интересом увидел, что сам пустил корни. Пан Жернович стал похож на огромный валун, в складках которого гнездились выводки грибов.
Внезапно в ушах зазвучал смутно знакомый голос, он разгонял дурман, как ветер прогоняет с груди холма, у бока которого вырос наш приют, утренний туман.
- Пошли-ка прогуляемся, Шелест. Ты засыпаешь прямо в блюде пана Жерновича. Вряд ли он оценит.
Секунду спустя я понял, что меня куда-то тащат за руку. Оглянулся, и увидел через головы зрителей топорщегося перьями Акселя, очень важного, и Марину в маске рыси, со смешными кисточками на ушах.
- Проснулся немножко? – дружелюбно спросил меня Костя - Нет? Я знаю, что иногда ребята могут скучно играть, но не настолько же! Я знаю место где варят настоящий, и самый вкусный в городе кофе. Ты ведь наверное даже не знаешь, что такое настоящий кофе?.. Пошли, здесь недалеко. Через площадь.
На площади и смежных улицах веселье не утихало ни на минуту. Музыка с приходом ночи и повышением крепости в крови музыкантов и гуляк, превратилась из целомудренной и спокойной в неистовую, дёргающую за конечности и порывающую немедленно пустится в пляс. Мы ступали от одного круга света в другой, сопровождаемые смехом, тёплыми руками и живыми звуками этнической музыки. Переходили от следа, оставленного электрическим фонарём, к кроваво-красным сполохам живого огня, которые рассыпали закреплённые на длинных жердинах факелы, а потом к смешным зелёным фонарикам на ветках деревьев.
- Что там происходило? – наконец спросил я. Чувствовал я себя довольно неплохо, пустое место в животе заняла приятная теплота, а сон, который три последних часа безуспешно пытался достучаться до взбудораженного сознания, забился куда-то в тёмные его уголки.
- Обычное уличное колдовство. Аксель тебе наверняка обещал нечто потрясающее. Он всем такое обещает. Но скажешь, он не выполнил своё обещание?
Костя с улыбкой смотрел на меня.
- Выполнил, - признал я. – Но..
- Что ты там видел?
Я колебался. Не сочтут ли меня психом? За свою недолгую жизнь, пусть даже я видел за неё только приют, единственный городок, и был знаком от силы с тремя десятками людей, я уже понял, что реальность штука довольно суровая, и шуток с ней не прощает.
- Ничего такого. Наверное, просто задремал.
И тут же спросил:
Со всеми зрителями… и с паном Жерновичем… с ними всё в порядке?
Костя пожал плечами.
- Они завтра придут домой, подумают: «Как замечательно выступили те артисты. Ну, подумаешь, отдал на пару долларов больше, чем собирался – они заслужили.» И упадут спать. Ну, или там займутся своими делами. Что бы ты там ни увидел, вреда это никому не принесёт. Скорее, приятные воспоминания. Веришь?
- Угу, - сказал я не слишком убедительно.
- Попробую тебе объяснить, хотя лучше бы наверно это сделал Капитан или пан змеевед. Он хоть и молчаливый, но мудрый. Между артистом и зрителями есть что-то вроде ниточки. А в особых случаях, когда артист по-настоящему увлечён, и верит в то, что делает, он может менять и зрителя, и мир вокруг, и даже себя самого. Понял?
Я беспомощно замотал головой. Костя вздохнул и развёл руками.
- В восемьдесят девятом, шесть лет назад, в Выборге… знаешь, где это?
- В Карелии, - кивнул я.
- Я давно уже был ветром в поле, носился по России, был и в столице, и на севере со своей гитарой и ворохом друзей, таких же горе-музыкантов с большими надеждами и амбициями. Мы много играли, писали даже какие-то песни… А в Карелии вообще был частым гостем. Именно там, на историческом фестивале, я и встретил Акселя. Просидел всё выступление его труппы с открытым ртом, радуясь каждому фокусу, или трюка, как ребёнок. И без сожаления оставил приятелей и подругу, чтобы поколесить в компании таких странных и интересных людей. До сих пор, как видишь, колесю. Иногда мне кажется, что, останься я в музыке, добился бы гораздо большего чем сейчас. Может быть, заимел бы свою группу. Когда-то я об этом мечтал. Были бы гастроли, фестивали, пьяные весёлые вечеринки с коллегами по музыкальному цеху… с другой стороны, сейчас у меня всё это есть, быть может даже больше. Есть друзья. Мне нравится такая жизнь, и большой вопрос, понравилась бы та, другая… кстати, мы пришли.
Мы оказались возле симпатичного каменного здания в три этажа. Оно было теплее и приветливее соседей – верхние окна светились мягким ласковым светом. Костя распахнул передо мной дверь. На мансарду вела деревянная лесенка с развешенными на каждом пролёте фонариками. Над дверью была какая-то вывеска, но в темноте я её не разглядел.
Помещение оказалось полутёмным, но очень уютным, с круглыми деревянными столами, и барной стойкой в дальнем конце, как и положено, сверкающей батареей разнообразных бутылок. Я тут же решил, что как стану взрослым, непременно попробую их все. Окна выходили на площадь, расцвеченную сейчас тысячью разноцветных огней. Народа было не очень много, здесь отдыхали в основном притомившиеся фестивалем парочки.
От дальнего столика нам радостно махал Аксель.
- Увидел вас внизу, и заказал кофе со сладостями. Я смотрю, тебя проветривают все, кому не лень, - сказал он мне.
- Опять ты добираешься сюда раньше меня, - недовольно сказал Костя. – Как, скажи на милость?
- Как обычно, по крышам. Зачем толкаться через этот муравейник? – Аксель снова повернулся ко мне. - После представления мы с девочками тебя потеряли. Всё-таки чужой город… я как-то и не подумал, что ты с Костей. Он предпочитает бродить в одиночестве.
- Я одинокий волк, - важно подтвердил Костя.
- Тебя порывалась искать Валли, - продолжал Аксель, - но я оставил её нянчить Борю и Марину. Рано ей ещё бегать за мальчиками. Пока ещё они за ней бегают.
- А сами побежали…
Аксель улыбнулся.
- Терять такого способного юнгу, только наняв его на корабль - кощунство. Нет, если тебе приспичит бросится за борт, я не буду посылать следом Джагата в шлюпке. Могу бросить разве что твои вещички. Но вот попытаться отговорить – это запросто.
Передо мной поставили капучино в высокой чашке. Я попробовал, и зажмурился от удовольствия. В приюте на завтрак давали растворимый кофе, и хотя раньше у меня к нему не было никаких претензий – по правде говоря он не больно-то мне нравился – сейчас они появились. И очень веские.
Косте принесли кофе с ромом. От чашки поднимался божественный терпкий аромат, но там не было пенки, и я решил, что в своей чашке напиток всё же лучше.
- С чего вы взяли, что я собираюсь прыгать за борт? – удивился я.
Кажется, мне удалось привести в замешательство самого Капитана.
- А ты не собирался?
- Ну, вообще-то нет… мне с вами нравится.
Аксель почесал затылок. Костя улыбался до ушей.
- С нами ездили очень многие люди, некоторые весьма способные, и все привычные к кочевой жизни. Но со времён Мары и этого дармоеда, - Аксель пихнул ногой стул, на котором сидел Костя, - никто не оставался с нами дольше, чем на пару выступлений. Беда какая-то… Трудности трудностями, дорога, каждый раз на новом месте, да и денег с нами много не заработаешь, но линять под глупым предлогом, что у тебя «бабушка в Праге заболела»… у нас было четверо человек с больными бабушками. В общем, извини, что в тебе ошибался, - неловко закончил он.
- А Марина? Почему она осталась?
Аксель пожал плечами.
- Не знаю, я не спрашивал. Мара сбежала от нерадивых родителей, и нашла нас. С тех пор мы вместе. Кстати, вчера ночью… она пыталась избавить тебя от нудного и затратного для нас путешествия обратно в приют. Мы не можем таскать человека за собой, если ему с нами не нравится. Это портит всю удачу. И уж тем более не можем бросить мальчишку на улице. Поэтому не сердись на неё, пожалуйста.
- Не сержусь. А почему вы меня тогда взяли с собой? Если были уверены, что я от вас уйду? Любой взрослый бы надавал подзатыльников и отвёл бы обратно в приют.
- Я не был уверен, - строго сказал Аксель. - Я опасался. Но ты мне сразу понравился. В тебе есть жажда приключений. Ты понравился Валли - её вообще можно использовать как компас для поиска хороших людей. Нашла же она как-то нас. И прекращай мне тут выкать, мы в одной повозке едем.
- Мы сейчас никуда не едем, - озадачено сказал я.
- Это такое выражение. - Аксель улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
- Вы мне тоже понравились, – твёрдо сказал я. - И я хотел бы с вами остаться. Только у меня есть вопрос.
- Валяй, хоть десять, - Аксель с удовольствием нюхал крепкий чёрный кофе в маленькой чашке. Он выглядел человеком, у которого с плеч свалилась гора.
- Мне тут Костя насказывал.. ну, про артиста и зрителя, между которыми устанавливается связь. А я так смогу? Как вы?
- Никто этого не знает, - серьёзно сказал Аксель. – Если дорога с нами – действительно твоя дорога, наверное, сможешь.
Он одним махом осушил чашку, вскочил и хлопнул в ладоши.
- На сегодня наш трудовой день закончен. Время отсыпаться.
Мы с Костей в один голос запротестовали.
- Я хотел показать пацану город, - сказал Костя. – Настоящий Краков, а не эту блестящую обёртку. Прогуляю его по крышам и чердакам... Такой можно увидеть только ночью, сам знаешь.
- Хочу! – подтвердил я, вспомнив картину с видом на город с высоты птичьего полёта.
Аксель покачал головой.
- Завтра утром вместо тебя будет трупик. Гниющий разлагающийся трупик, даже джагатов питон побрезгует. А нам ещё работать...
Он поморщился, глядя на мою кислую рожу. Махнул рукой.
- Ладно, развлекайтесь. Этот город – не то место, о котором нужно составлять впечатление по туристическим местам и двум кафе, пусть даже по-настоящему хорошим. Особенно если ты в компании такого отчаянного гуляки как Костя. Отправлю будить вас Маришку. А я пошёл спать.