Зимняя Робинзонада.

В салоне стало совсем холодно. «Ми-8» со снятыми створками рампы уже полтора часа висел над севером Белоруссии в снежных облаках, гоняя буруны снежных хлопьев обоими винтами, из-за чего за проемом рампы фюзеляжа движение потоков воздуха становилось видимым и осязаемым. Снег наметало внутрь, и он скапливался под желтым топливным баком, стоящим посреди салона.
Он должен был замерзнуть больше, чем другие, потому что сидел ближе всех к рампе и наблюдал все, что происходит вокруг. Земли почти не было видно. Она была того же цвета, что и висящая в воздухе снежная взвесь. Он не мог дождаться момента, когда зазвучит сирена, и все, наконец, покинут вертолет, и он следом за всеми. Кроме него в салоне сидели еще десять человек – разведвзвод, которому он помогал укладывать парашюты, проверял их уже на них, и уже теперь должен был их выпускать. Парашют, который он уложил себе, отдали кому-то другому, а ему достался неизвестно чей.
Разведвзвод должен был уйти на лыжах, а ему предстояло остаться на несколько часов одному сторожить «купола».
Сирена затрещала, когда он утонул в своих мыслях. Он задумался о чем-то совсем неармейском. Первым выходил «замок» - старший сержант Петровский. Приземлившись, он должен был зажечь бездымную огневую шашку, на которую все должны были ориентироваться при посадке. Вертолет сделал несколько кругов, и сирена затрещала еще раз. Все встали. Тело вертолета качнуло. Двое подтолкнули к краю рампы укутанную в брезент связку лыж с четырьмя оранжевыми стабилизирующими парашютиками, с такими, которые выдергивают основной купол сразу после отделения. Связка, кувыркаясь, полетела вниз.
Он начал всех по очереди выпускать, отсчитывая за каждым по три секунды и проверяя открытие парашюта в пропасти за рампой. Вот вышел радист, вот пулеметчик с РПКСом, за ним командир взвода, лейтенант Гаврилов.
Он оглянулся в салон, там уже никого не было, только второй пилот выглядывал из проема кабины. Он в полуприсяди подошел к краю рампы, стянул лямки себе под бедра, чтобы при отделении ему не прищемило его мужское «Я» и спрыгнул.
Прыжок с «Ми-8» всегда напоминал ему прыжок с табуретки на кухне, когда он был еще совсем маленьким. Но в отличие от табуретки при прыжке с этого вертолета не было удара подошвами о пол через мгновение после того, как ноги отрывались от края рампы. Он больше любил прыгать с «Шестерки» (Ми-6) или с самолета. Ему нравилось, когда его сдувает и уносит неизвестно куда.
Снежная лавина понеслась ему навстречу, нарастая сугробом у него на животе. Он сосчитал до трех и рванул кольцо. Камера с основным куполом оторвалась от его спины, но почему-то снежный поток не утих. Он поднял лицо и увидел, как над его головой взвился собранный шар, от которого к нему спускался жгут скрученных строп. У десантников эта шутка называлась «Вертолет», когда при укладке стропы закручивают в спираль и затем запихивают в газыри. «Режь стропы!» - закричал кто-то ему, и он увидел, что двоих он уже обогнал. Он знал, что купол откроется, но рука инстинктивно заерзала в поисках стропореза в сугробе, все еще продолжающем укутывать его со всех сторон. Стропорез нашелся, но стропы начали раскручиваться, и его завертело юлой. Он упустил стропорез, который заболтался где-то у него в ногах.
Купол хлопнул, снежный комок с его очертаниями стряхнулся с него и полетел вниз. Он услышал последние аккорды музыки и голос диктора: «Вы слушали передачу по страницам любимых оперетт…» Он подумал, что сходит с ума, а затем до него дошло, что когда все сели в вертолет, он включил свой маленький приемник и положил его в карман. Все слушали музыку, передаваемую по «Маяку», пока не засвистели движки и не зачавкали лопасти винтов, и он, конечно же, забыл выключить приемник. Он оглянулся, над ним было четыре купола, а под ним пять. Вертолет таял уже где-то вдалеке. Все должны были приземлиться в максимальной близости от яркого зеленоватого огонька, который просматривался сквозь снежную взвесь, которая теперь для него стала неподвижной. У него изо рта шел пар, который почти не удалялся и висел рядом с его лицом вместе с хлопьями снега.
Кто-то уже приземлился на небольшую поляну, но огонек был на другой поляне. Они приземлялись на парашютах «Д-6», на них можно было с трудом вырулить туда, где будет поменьше деревьев.
Он увидел, как кто-то уже повис на макушке сосны недалеко от огонька. Он подумал, что ему повезло, его выносило на открытое место у лесной опушки, но он рано обрадовался, потому что когда он уже выбрался из сугроба, купол парашюта был подхвачен ветром, его потащило по снегу прямо в лес, и он сильно ушибся боком о дерево. Одевшись на кусты, купол погас сам по себе. Он встал и следом за ранцем уложил скомканный купол в парашютную сумку.
Утопая в сугробах, он через полчаса выбрался на поляну, на которой все должны были собраться. На ней он увидел троих. Еще двое снимали повисшего с сосны. Затем на эту поляну выбрались еще двое, а затем через четверть часа двое последних приехали на лыжах, волоча за собой на веревке связку лыж. Это были комвзвод и пулеметчик.
Все выстроились в ряд. Командир махнул рукой, отменяя формальность. Все его окружили.
«Я рад видеть всех вас благополучно приземлившимися. Правда, кто там повис, Соврасов? Да, и Фридлянт спускался на «вертолете». Наша задача…» - начал Гаврилов. Он подробно выкладывал цель их диверсии, и какие еще попутные задачи им предстояло решить. Далее он повернулся к нему: «Фридлянт – ты остаешься на этой поляне. У тебя одиннадцать куполов и сухпай на четыре дня. Тебя заберут через несколько часов. Я понимаю, сегодня холодно, минус двадцать семь, но костер разводить запрещено, чтобы не привлекать ненужного внимания. Под вечер за тобой пришлют вездеход», - затем он обратился ко всем: «У кого есть проблемы или вопросы?» В ответ было всеобщее молчание. «Тогда через четверть часа все в готовности к марш-броску на лыжах».
Через четверть часа он остался один среди одиннадцати парашютных сумок, деревьев и кустов. Несмотря на то, что вокруг поляны были деревья, задувал холодный ветер, и его начинало пробирать, несмотря на теплый десантный комбинезон, который был на нем. «Купола» он сложил в «стенку», чтобы как-то оградиться от ветра. Он крутил ручку настройки приемника, слушал музыку и новости. Он поймал себя на мысли о том, что уже полтора года новости его просто не интересовали. Хотя многое из них, например что-нибудь про Политбюро ЦК КПСС, его не интересовало никогда.
Он отложил приемник и открыл картонную коробку. В ней было содержание обычного общевойскового сухого пайка без сгущенки, как в десантном, или шоколадки, как в летном. Там были четыре банки с разными кашами и две с тушенками: со свиной и говяжьей. Еще он там нашел хлебцы, пакетики с чаем и брикетики сахара. Он достал штык-нож и вскрыл банку с перловкой, к которой он не потерял вкус даже в армии. Каша оказалась тверже камня. Он отставил ее в сторону. Незаметно стемнело, и он подумал, что костер он все-таки разведет. Ему не хотелось замерзнуть посреди леса. Он ненадолго удалился, чтобы принести дров и чуть не заблудился в лесной темноте. Он с первого раза разжег костер, чтобы ориентироваться на него, и продолжил таскать дрова.
Уже прошло почти десять часов после их приземления. За ним никто так и не приехал. Он съедал разогретые на костре кашу и тушенку, в зимнем ночном лесу казавшиеся ему еще вкуснее, чем обычно. По радио негромко играла музыка. Он растопил в котелке снег и заварил чай, добавив в него сухих еловых иголок. Когда-то он так делал, ходя в походы с друзьями или с родителями. Костер разыгрался не на шутку. Он снял с ног валенки и портянки, и поставил их поближе к огню. Впервые за десять дней этих двухнедельных учений у него нашлось время и возможность снять с себя обувь. Его босые подошвы наслаждались свежим воздухом и теплом, исходящим от костра. Дров хватало, чтобы топить костер всю ночь.
В его приемнике села батарейка. У него, правда, была запасная, но он решил, что поменяет ее уже утром. Его стало валить в сон. Он обернул ноги в портянки и натянул на них валенки. Костер продолжал гореть. Он свернулся калачиком на еловых лапах, и сон не заставил себя долго ждать. Ему приснилась теплая летняя погода. Он шел по пляжу, держась с кем-то за руку. Кто была она, он так и не понял, ее лицо было неразличимо. Солнце обжигало его тело.
Он проснулся оттого, что ему действительно было жарко. Уже было светло. Он лежал под снегом, и узкая воронка поднималась от его лица. Он начал шевелиться, и когда он, наконец, выбрался из-под снега, то увидел, что все кругом занесло, и только верхушки трех верхних «куполов» слегка торчали из-под снега. Он остановился. Несмотря на то, что ему не было холодно, его зубы колотились друг о друга. Он начал усиленно разгребать снег на том месте, где лежал, и где прошлым вечером был костер. Все это занятье заняло у него, наверное, не меньше часа. Он выкопал дрова, сухпай и снова разжег костер. Горячий завтрак с чаем из хвойных иголок ему точно бы не помешал. Он сменил батарейку в приемнике и снова стал носить дрова. Он не знал, сколько времени он тут еще проведет.
К нему на поляну вышел лось. Он вроде, как и не испугался зверя, но подумал, что это мог быть медведь или волк. Его АКСМ был без патронов в магазине. «Просто так – игрушка», - подумал он.
Он экономил сухпай. Хотя понимал, что надолго о нем не забудут. На следующий день учения Белорусского военного округа должны были подойти к концу. Он все больше налегал на чай, заваривая его из малиновых прутьев и, кроме того, на некоторых малиновых кустах он находил оставшиеся с лета засохшие ягоды малины, они тоже шли в заварку.
Еще один день его одинокого пребывания в лесу подошел к концу. Уже стало совсем темно. Он снова собрался лечь спать и уже сидел с босыми ногами у костра, как вдруг услышал рычание мотора. То был не шум большого дизеля, а тарахтение «Запорожского» движка. Он выключил радио и быстро обулся.
Неуклюжая «ТПКашка» без тента приближалась к нему, переваливаясь с боку на бок и сверкая фарами. Если он ждал вездеход, то уж что-нибудь покрупнее. А тут нелепое корыто с мотором от «Запора», хотя его проходимости мог позавидовать и танк. Он замахал руками навстречу «ТПКашке». Она подъехала ближе, и из нее выпрыгнул незнакомый ему лейтенант:
- Фридлянт, это ты?
- Гвардии младший сержант Фридлянт… - начал рапортовать он, но лейтенант оборвал его:
- Отставить. Где «купола»?
- Да, здесь они, в сугробе.
Лейтенант махнул солдату, сидящему за рулем, и они втроем взялись загружать парашютные сумки в машину. Одиннадцать куполов заняли почти весь кузов, практически не оставив ему места для сидения.
- Товарищ лейтенант и ты, браток… вы чая не хотите? А то костер еще горит, и прутья есть малиновые…
Они не отказались. Они сидели и пили чай, и тут лейтенант заметил:
- Фридянт, это хорошо, что у тебя тут горит костер, а то мы бы тебя так и не нашли. Борисенко тебя заметил, - кивнул он на водителя. Тот пил чай и о чем-то думал. Он даже не обернулся - может, из скромности.
Груженая «ТПКашка» с ревом пробиралась по занесенному снегом проселку. Почти ночь они ехали к расположению их десантно-штурмовой бригады. Несколько раз пришлось разматывать лебедку, чтобы выбраться из сугроба. Когда они, наконец, добрались, то уже было светло, и все рассаживались по грузовикам. К нему подошел лейтенант Гаврилов:
- Фридлянт, тебя забыли? Ну, я же приказал тебе костра не разжигать. Ночью с вертолета тебя видел условный противник, но к счастью до тебя им было не добраться.
«Почему, к счастью?» - подумал он и уже собрался возразить, как Гаврилов дружески хлопнул его по плечу:
- Да, ладно тебе. Ты все сделал правильно. Вертолет условного противника по нашей просьбе долго тебя искал. Пойди выпей чего-нибудь горяченького, пока не тронулись.

* * *
Давно в Белоруссии не было такой суровой зимы, как эта, почти минус тридцать. Через день они доберутся до части и затем целый день будут отогреваться, потому что будет воскресенье, и им позволят никуда не ходить, сидеть и смотреть телевизор. А пока ему не хватило места в грузовике, в котором ехал его взвод, и он ежился в «ТПКашке» с открытым верхом.
«Я еще не скоро отогреюсь…» - подумал он.

Майк Эйдельберг. 2003г.