…Метеостанция - несколько домов в глубине большого залива, стоит здесь уже давно. Это поселение после Онгурен было крайней точкой проникновения человека на север байкальского побережья. С другой стороны озера находился Нижнеангарск, а во времена БАМа появился Северо-Байкальск - город железнодорожников. В десятках километров от Северо-Байкальска, в нашу сторону, находится полузаброшенное село Байкальское, а промежуток, между этим полузаброшенным поселением и метеостанцией составляющий около двухсот километров, никем никогда не был заселен.
Тут и располагается страна чудес, в которой все возможно: от мест появления инопланетян до следов стоянок древнего человека и остатков городищ скифов, или предшествующих им племен.
И эта "страна" дикой природы со временем расширяется.
В этом заключен парадокс (географический и исторический). В конце двадцатого века людей, живущих далеко от городов и поселков, становится все меньше. Еще раньше, путешествуя по таежным дебрям, я часто находил места покинутых людьми поселений, а то и стены полуразрушенных домов, или отдельных изб. Куда, почему ушли люди из тайги - эта тема отдельного рассказа.
Однако и по сейчас, сохранилась память о некогда существовавшей тесной связи жителей двух берегов Озера. Тогда роднились, брали невест с берега на берег, почти все жители противолежащих деревень и поселков были знакомы лично - зимой переезжая Байкал на лошадях, а летом гребями или под парусом.
Тема эта чрезвычайно интересная для социологов и этнологов. Она кроме всего прочего показывает понижение уровня социализации, жителей тайги, несмотря на возрастание технических возможностей.
Но я отвлекся...
Встретил меня метеоролог Гордеев, - здоровенный молодой мужик, увидевший меня в окно своего дома и вышедший на крыльцо. Он поздоровался, я представился. Мы немного поговорили о моем путешествии сюда, потом Гордеев предложил мне располагаться по-хозяйски в маленькой избушке, стоящей поодаль от домов метеостанции и базы заповедника, показал мне, где дрова, где топор-колун, сказал, что с вечера надо печь протопить, а то ночами бывает холодно.
Вскоре я вселился в темноватую избушку и вновь почувствовал себя одиноким.
Когда я рубил дрова, ко мне подошел новый человек. Это был начальник егерей Матюхин - среднего роста мужик с рыжей бородой и насмешливыми глазами на круглом русском лице. Я рассказал, как я добирался до метеостанции, сказал о фальшфейере, о медвежьих следах.
Он качал головой, улыбался, и когда я заговорил о следах добавил:
- Да, этого добра здесь хватает. Там - он показал рукой на безлесые поляны на склонах, темнеющего за предгорьями хребта, - иногда одновременно можно видеть по пять-шесть пасущихся медведей.
Он рассказал немного о себе, что живет здесь с семьей, женой и маленьким сыном, что окончил пушной техникум в Иркутске, проработал до этого охотоведом в Забайкалье, в Читинской области, что здесь около года. Я в свою очередь рассказал о себе, что я прилетел из Ленинграда, что уже лет пять работаю на иркутском ТВ внештатным автором, что по моему сценарию сняли фильм о глухарях, который очень часто показывали на всю страну...
- Заходите вечером - пригласил он. - Я вас познакомлю с ребятами - егерями, с женой и сынишкой. Завтра у него день рождения - четыре года и мы баню растопим, а потом пообедаем все вместе.
Я поблагодарил и сказал, что хочу в оставшееся время сходить в лес, осмотреться...
Разгрузив рюкзак, оставил все в домике и пошел в сторону горушки, торчащей чуть впереди высокого хребта, в верхней трети которого еще лежали поля белого снега, а на гребне виднелись толстые снежные сугробы - напомню, что когда я улетал из города, там распускали зеленые листочки молодые березняки, окружающие дачный поселок. Здесь же весна казалось только начиналась - деревья стояли голые, березово-осиновые рощи просматривались насквозь - в окрестностях метеостанции весь лес был давно вырублен, и заросли молоденьких лиственных насаждений чередовались с полянами.
Пройдя не торопясь через эти "рощицы" начал взбираться на холм. За полчаса поднявшись довольно высоко, я остановился на небольшой, плоско вершинной скале и огляделся.
Зрелище было ошеломляющим! Воздух был прозрачен и абсолютно чист и потому, видно было все вперед и по сторонам на многие десятки километров. Внизу, казалось совсем рядом, виднелись крыши метеостанции, дуга залива, а дальше, открывался огромный Байкал, раскинувшийся налево и направо на сотни километров. Где-то посредине озера из воды торчали спины Ушканьих островов, а дальше другой берег, речные долины и вершины гор которого, были укрыты до самой воды глубокими снегами.
Панорама величественная, почти космическая - мой взгляд охватывал расстояния в сотню с лишним километров. Я вглядывался в бинокль в эти безбрежные пространства, пытаясь увидеть следы деятельности человека и не находил их. Видел только белые снега и темнеющую на громадных пространствах склонов безбрежную тайгу - величие и масштабы увиденного подавляли меня!
"Это ведь надо же, какая она огромная земля! Какой маленький человек, и его следы на этих просторах. Сколько зверей больших и маленьких, невидимо живут на этих склонах, в этих долинах, падях и распадках".
Байкал, полосой студеной, хрустально чистой воды разделял два берега, протянувшись на шестьсот с лишним километров с Севера на Юг. - здесь его ширина было километров сорок-пятьдесят, а глубина около полутора километров.
Подуиалось :
"Если бы откачать всю воду, то на дне байкальской впадины я видел бы каждую морщинку, каждый камень".
Я потряс головой приходя в себя, отделываясь от своих фантазий.
Возвратившись на базу часов около восьми, пошел в гости в егерский дом. Меня встретила улыбающаяся, приветливая жена Матюхина - она весело смеялась на мои слова о том, что я не ожидал встретить здесь женщин, а тем более детей.
- Ну что вы - говорила она. - Это ведь нормально. Это же не Северный полюс. Нас тут десять человек. Общество - и снова засмеялась. Она предложила мне чаю и я с удовольствием принял из ее рук кружку с горячим напитком.
Егеря - а их было кроме Матюхина еще трое, сидели чинно, чувствовали себя немного неловко, но вскоре мы разговорились и неловкость исчезла. Василий рассказал, что он пошел сюда после армии, что всегда хотел поработать егерем. Второй егерь средних лет - Николай сказал, что он сам из Косой Степи, совсем недалеко отсюда, что у него жена и двое детей и что раньше он работал лесником. Третий егерь отмалчивался, но позже я узнал, что он с побережья Байкала и что у него какие-то проблемы с молодой женой - детей он не имел.
Матюхин рассказал мне вкратце о заповеднике, что их лесничество, которое называется "Берег Бурых Медведей" только часть большой охраняемой территории, что создание заповедника, это попытка сохранить байкальскую природу в первозданном виде, что у них идет спор с бурятскими властями и местными жителями по поводу мест выпаса скота, и разрешения охоты на озере и в окрестных горах. Они уже заставили переехать из заповедника, знаменитого на весь Байкал "Бурмистра" или Бурмистрова, который за последние годы стал легендарную личность. Я вспомнил, что мне о Бурмистрове восторженно рассказывал мой знакомый геолог, который бывал здесь и был с ним знаком.
Были проблемы и с туристами, которые прилетая в Онгурены приходили сюда вдоль побережья и через Солнце падь уходили на Лену, а там спускались на плотах или на лодках до Качуга.
"Сейчас мы им дорогу перекрыли, делаем сторожевой пост в долине - Матюхин назвал речку, через которую я переходил на пути сюда.
- Сегодня мы нашего человека туда переправили. Пусть пока поживет там в палатке, а потом, летом мы там кордон построим... Работы очень много.
А я вспомнил грустные глаза, бурята Алексея, пастухов, и подумал, что и у бурят проблем с заповедником тоже много.
Допив чай с вкусным голубичным вареньем, которое варила сама хозяйка из здешних ягод, поблагодарив всех за встречу, я пошел к себе в избушку ночевать.
В домике было тепло и даже жарко, и пришлось на минуту приоткрыть двери. Холодный воздух низом проник внутрь, а я зевая расстелил на нарах спальник, приготовился, и перед тем как лечь вышел на улицу. Огни в домах уже погасли и в тишине наступившей ночи, видны были серые силуэты человеческих построек.
Я загляделся на звездное небо, где посередине небосвода хорошо была видна широкая полоса звездных скоплений, протянувшаяся через небесный свод – я понял, что это наша галактика - "Млечный путь". Отыскав "звездный ковш" - созвездие Большой Медведицы, отсчитав семь расстояний от края ковша нашел Полярную звезду и убедился в очередной раз, что Север находится на севере от меня.
"Все нормально - думал я. - Жизнь продолжается. Люди живут везде. И здесь тоже. А проблемы и испорченные отношения между соседями, есть в любой точке мира. Где-то их больше, где-то меньше, но они есть. А у меня впереди ещё несколько интересных дней..."
Я вернулся в зимовье, закрыл двери, дунул и погасил огонь в лампе-коптилке, влез в спальник, поворочался устраиваясь поудобнее вспоминал сегодняшний длинный день и незаметно уснул, крепко и глубоко...
... Проснулся от детских голосов, доносящихся с улицы. В зимовье было темно, но когда я открыл дверь, то солнечный свет хлынув снаружи почти ослепив меня. Увидев меня, два, одного возраста мальчишки, остановились настороженно наблюдая за мной.
Я сказал:
- Привет! - но они смущённо промолчали, не готовые к таким неформальным отношениям с взрослым, бородатым дядькой. Я сходил на берег Байкала, увидел две лодки, стоящие далеко от воды, на деревянных полозьях, вошел в воду, помыл руки, лицо и шею и вытираясь, вернулся в дом.
Дети сопровождали меня любопытными взглядами, и один из них, осмелев, спросил: - А Вы дяденька здесь живете?" - и показал на избушку.
- Да я здесь живу - в тон ему ответил - и буду еще жить несколько дней. И через паузу спросил: - А тебя как зовут?
Мальчик сразу ответил: - Женька, а его, его зовут Юрка – и показал на сввоего приятеля...
- А меня зовут дядя Володя - представился я. Оба мальчика
нерешительно приблизились к домику.
- Заходите, заходите - пригласил я, но Женька отказался, опасливо глянув в сторону дома. Я не закрывая двери, стал собирать в рюкзак продукты и снаряжение для сегодняшнего похода и вскоре услышал крик жены Матюхина: - Женька домой! - Завтракать...
Оба мальчишки разошлись по домам, а я вспомнил годовалого Сашку, на дальней сейсмостанции, расположенной далеко от поселка Тоннельный, на БАМе. С ним, с Сашкой, я играл в доме, когда зимой приходил туда на охоту и жил у Сашкиных родителей - операторов сейсмологов. С той поры прошло несколько долгих лет...
Ну а здесь, на Байкале, я решил сходить в первый раз в окрестности метеостанции, познакомиться со здешней тайгой. Перед уходом зашел предупредить жену Матюхина, что я ушел. Самого Матюхина уже не было - он ушел к егерям, которые жили в зимовье, метрах в двухстах поодаль, за лиственничным леском. Вчера, проходя мимо, я заметил, что на веревке, около дома висели полуметровые, серые от соли и полувысохшие, распоротые повдоль рыбины. Несколько штук почему-то были наполовину оборваны, а то и вовсе осталась висеть одна голова. Жена Матюхина предложила мне такую же рыбину, я взял и поблагодарил...
С Байкала веяло прохладой, хотя солнце висело над озером и отражалось, в темных его водах, широкой дорожкой жидкого серебра. Светило было за спиной и я по привычке запомнил это, чтобы на обратном пути, в незнаком лесу, знать приблизительно хотя бы в какой стороне света находится метеостанция, то есть "мой теперешний дом".
Не торопясь, идя немного в гору, преодолел предгорья, обогнул горушку на которую взбирался вчера вечером, и вышел к речке, торопливо скачущей по камням, то растекаясь широко по светло-серому галечнику, то собираясь в омуты, просвечиваемые до дня солнечными лучами.
Смешанный лес, сменился кедрачом. Речная долина, поднималась зигзагами вверх, а на крутых склонах то тут, то там, сквозь пушистую, зеленую хвою кедров торчали серые скальные выступы. Высоко над головой, виднелись края обрывистых, крутых склонов, с снежной каймой на самом верху - там еще лежал нетронутый снег.
На поворотах, река размыла берега и образовала широкие, галечные отмели. Я пригляделся и заметил широкую тропу, промятую среди круглых камешков - нетрудно догадаться, что это медвежья тропа, иногда переходящая по мелким местам с одного берега на другой!
"Ага! - насторожился я. - Вот тут и ходят бурые медведи на кормежку вниз по речке, а потом в места дневок, снова наверх. Или на-о-бо-рот" - проговорил я вслух и тихонько рассмеялся, внимательно вглядываясь в прибрежные заросли.
Тропа была торная, то есть часто хоженая и я решил, от греха повернуть назад. - место было глухое, чаща очень близко подходила к речному руслу...
Мелкая галька на берегу, не сохраняла отпечатка следов и потому, было видно, что проходили медведи, но какие они нельзя определить: крупные или поменьше, медведицы одиноко гуляющие по тайге, или это медведица с медвежатами, а она в это время попадает на встречного человека без предупреждения.
Спустившись по речной пади на километр - полтора, я решил пообедать.
Остановился на берегу под крутым склоном, опускающимся с другой стороны речки. На нем, после таяния зимней наледи, осталась громадная глыба зеленовато-молочного льда, повисшего над рекой на стволе кедра, как на стержне. Эта глыба обтаяла со всех сторон и получилось своеобразное ледяное эскимо, высотой метров в пять и толщиной в три-четыре метра.
Любуясь на это чудо природы развел костер, подвесил котелок с речной водой над огнём и увидев зеленую стрелку дикого чеснока, на русловом обрыве сорвал растение, потом нашел второе, третье и попробовав на вкус, почувствовал чесночный запах. Чай закипел, я заварил его ароматной цейлонской заваркой, снял с огня, и устроившись поудобнее принялся есть.
В лесу иногда бывают удивительные минуты покоя и самоудовлетворения, которые в таежных походах приходят как награды за тяжелый труд и испытания – сейчас было как раз такое.
Светило яркое солнце. Чистый, пьянящий ароматами весенний воздух освежал легкие. Пахучий чай, зеленые стрелки дикого чеснока, солоноватый вкус нежного соленого хариуса возбуждали аппетит.
И потом я был свободен, здоров и весел! Я достиг своей цели, добрался до легендарного места - мыса Покойники и чувствовал себя здесь как дома!
Согласитесь, что это немало и даже присутствие сильных и опасных хищников, в округе не пугало меня, а вбадривало!
После обеда, закинув рюкзак за плечи продолжил путь вниз по течению речки. Вскоре, речной поток вывел меня из границ пади и в просветы деревьев, я вновь увидел Байкал. Тут речка собралась в одну силу, набрала скорость и плотной тяжелой струей спрыгнула с гранитной, плоской глыбы и вспучиваясь пузырями, образовала под водопадом омут.
"Заметное место" - подумал я и на плоском гранитном валуне посидел несколько времени, вслушиваясь в непрекращающийся шум падающей воды. Можно даже сказать, что я медитировал здесь, на время, отдалившись от сиюминутности и суеты происходящего.
Я думал о вечности, о временах, когда вся эта красота только рождалась, устанавливалась...
"Святое место - размышлял я. -Тут хорошо сидеть часами, размышляя о жизни и о судьбе". И как в воду глядел - позже я узнал, что этот водопад и был "святым" местом для бурят, которые раньше, раз в год приплывали сюда на лодках и устраивали здесь свой праздник - буряты на севере Байкала были шаманистами.
Позже, сориентировавшись по солнцу, учтя, что солнце прошло за это время определенный путь, я отправился в сторону озера и вскоре вышел на берег. Немного пройдя вдоль берега увидел в начале небольшое болотце, образованное когда-то, поднявшееся и затопившее береговую впадину штормовой водой, а неподалеку, устроенную на трех деревьях сидьбу – так местные жители называют скрадок для охотников. Я догадался, что это природный солонец, а в скрадке прячутся, или прятались - поправился я, охотники. Вспомнил рассказы байкальских охотников, которые говорили о десятках изюбрей собирающихся на морянах ранней весной. В это же время олени часто посещают солонцы, лижут соль и даже едят соленую землю.
С Байкала дул холодный ветер, солнце клонилось к закату и я подумал, что мне пора на метеостанцию, там сегодня праздник...
На метеостанции было "многолюдно". Как только я вернулся, меня пригласили попариться в бане, стоящей во дворе матюхинского дома. Раздевшись в предбаннике, я открыл двери и нырнул в жаркую полутьму парилки. Василий, предложил мне березовый веник и плеснул в раскаленный зев печки ковшик горячей воды. Жар волной ударил в лицо, заставлял отвернуться и инстинктивно затаить дыхание. Потом я стал хлестать себя пахучим берёзовым веником по спине, по плечам, по ногам.
Я люблю париться и могу терпеть сильный пар долгое время. Василий пытался со мной соревноваться, но не выдержал, выскочил в предбанник.
Я еще несколько минут нещадно бил себя веником, задыхаясь в этом аду, а потом, выпрыгнув наружу увидел, что Василий выскочив из бани голышом вошёл в озеро и приседая, погружается с головой в озерные волны. Я тоже прикрывшись полотенцем побежал в воду, осторожно ступая по камням, вошел в Байкал по пояс, и нырнул под набегающую волну, ощущая всем телом холодное жжение ледяной воды...
Впечатления незабываемое!
Быстро помывшись после ледяных ванн, мы оделись и вернулись в матюхинский дом, где уже накрывали на стол и суетились две разрумянившиеся женщины, а мужчины сидели и спокойно разговаривали. Дети, радуясь празднику пытались помогать матерям, но только путались под ногами.
Мужчины неспешно говорили о Бурмистрове, чей пустой, заброшенный дом стоял дальше к северу от метеостанции, километрах в двадцати.
Бурмистр, как его здесь называли, был личностью легендарной. Появился он на Байкале лет тридцать назад, откуда-то с Украины - большой, сильный, веселый и уверенный в себе. Поселился здесь, вдалеке от людей охотился, рыбачил и делал это удачно.
Сколотив какой-то капитал, он привез жену с Украины, выхлопотал разрешение построить дом на берегу Байкала подальше от поселений и с помощью нанятых на лето помощников, срубил громадную избу, в которую и вселилась вся семья. Вскоре, его дом узнали все коренные байкальцы.
Он радушно и хлебосольно принимал гостей, налаживая хорошие отношения и связи с нужными, известными людьми. Вскоре Бурмистр выписал из Японии какие-то супер сильные моторы на лодку, имел какие-то очень дорогие ружья и лучших охотничьих собак на побережье. Он развел скот, поставлял мясо в районный центр, в ресторан и в столовые, выделывал шкуры овечьи и звериные по каким-то новейшим технологиям – одним словом стал настоящим предпринимателем!
Но времена переменились, открыли заповедник, его начальство заставило Бурмистра переехать в Онгурены, где его не очень любили буряты - удачливым людям нередко завидуют - так было и с Бурмистровым!
Слушая эти рассказы, я подумал, что на обратном пути обязательно зайду к Бурмистрову и поговорю с ним - "Такие люди - думал я - нынче очень редко встречаются".
Между тем, стол был накрыт и нас всех пригласили садиться. Была на столе и бутылка водки, но главное, были соленые и маринованные грибы, соленые огурцы, моченая брусника и пирог с черникой. Мы выпили по рюмке за здоровье Женьки и стали закусывать. Матюхин вспомнил, как на их свадьбе с Леной - так звали жену, в Забайкалье, в егерской избушке ели и пили из пластмассовой посуды, а гости сидели на самодельных лавках.
- Зато потом, Лена ходила со мной в тайгу и когда попадался браконьер, то видя молодую женщину рядом со мной, он стеснялся вести себя грубо - Матюхин засмеялся.
- Когда появился Женька, всё конечно изменилось. Надеюсь, что скоро, когда сынок подрастет мы снова будем вместе ходить по тайге...
Все смеялись. Незаметно разговор перешел на отношения с бурятами. Матюхин разгорячился.
- Они хотят жить так, как они жили до заповедника. Они жалуются, что у них отняли лучшие места, но ведь и тогда они бывали здесь очень редко. По весне стреляли нерпу на ледяных полях, да на солонцах зверя добывали. А сейчас они обвиняют нас в том, что мы не даем им пасти скот в лучших местах, пишут письма во все инстанции. Сейчас, пользуясь тем что нас мало, они проникают на территорию БЛЗ, охотятся там, но я этому положу конец. Закон для всех закон!
Я был с ним не согласен, но промолчал.
"Заповедник дело хорошее – думал я - но надо было с людьми посоветоваться, где-то уступить и жить мирно, как добрые соседи. Вражда будет мешать жить всем".
Мне хотелось посмотреть и услышать обе стороны.
Гордеев - метеоролог - рассказал, как он скучал здесь когда приехал сюда еще без жены и сына.
- Мне кажется - говорил он задушевно - что иметь семью - это счастье. Сейчас, когда мы вместе, метеостанция стала моим домом, а не только работой. У нас есть корова, есть молоко для детей, заведем овец, будем иметь мясо и шерсть. А много ли человеку надо. Погода здесь хорошая, исключая штормы, а уж такого чистого воздуха я нигде не видел. Конечно, жить здесь всю жизнь трудно - он вздохнул.
- Через четыре года наши сыновья пойдут в школу, и надо будет решать...
Один из егерей, самый старший по возрасту, засмеялся.
- Дети должны привыкать к самостоятельности. Я слышал в Англии, аристократы отдают детей своих в интернаты, чтобы приучить к мужской самостоятельности.
- Но мы не аристократы - вмешалась жена Гордеева и все снова засмеялись...
За разговорами время шло незаметно. Когда попили чай и съели горячий пирог, за окнами спустилась ночь. Егеря ушли к себе в зимовье. Гордеевы ушли еще раньше. Я поблагодарил хозяев и тоже пошел к себе.
Перед расставанием, я предупредил Матюхина, что завтра собираюсь на перевал, взглянуть на Лену. Матюхин рассказал мне путь, сказал чтобы я не удивлялся что там, наверху, стоит автоматическая метеостанция.
Придя к себе, я растопил печку и долго лежал на нарах, вспоминая все услышанное. Мне показалось, что Матюхин немного "тянет одеяло на себя".
"Ведь буряты жили здесь давно, они охотились, рыбачили, но ведь главное их дело - скотоводство. И потом, я вспомнил, как Матюхин ругал туристов и подумал, что туристы в большинстве народу хороший и что они с маршрутом, проложенным через заповедник, никому не будут мешать. Они ведь не охотники. Они даже не любят охотиться… Следить за порядком в заповеднике это одно – заключил я - а запрещать и стоять на страже запретов - это другое"!
Заснул незаметно и когда проснулся, то в домике было темно - дрова в печке прогорели. Я встал, сходил на улицу, полюбовался на звездное небо, поеживаясь от ночной прохлады вернулся в избу и залез в теплый спальник.
Засыпая, вспомнил сидьбу и солонец: – «Может быть сейчас там олени! Им здесь хорошо - их никто не трогает и даже не пугает...»