До потери пульса

До потери пульса


Пролог

В 8 утра на улице Правды раздался оглушительный выстрел. Она не смела остановиться и посмотреть назад, чтобы удостовериться в том, что Колибри ещё дышит. Ей самой катастрофически не хватало воздуха. Ещё один квартал – и она выйдет из поля зрения тупорылого Тони и его приспешников. К тому же, он слепой. Во всяком случае, на один глаз. А со вторым разве что в биллиардных зависать. Причём в качестве наблюдателя со стаканом пива. Уж там-то он не промахнётся.
Внезапно из кармана олимпийки выпал школьный пропуск и флаер из нового магазина косметики.
Какой ещё Тони? Это же не типичный фильм про мафиози.
Попав в неприлично широкую лужу, флаер моментально намок и начал сбрасывать кожу цветными целлюлозными полосками. С неба что-то невразумительно брызгало. Улица молчала. И только хлюпанье кроссовок по лужам и прерывистое дыхание довольно бесцеремонно нарушали эту тишину.
Ну его, этого Тони. Это Сраного Тони. А-х-а-х-а. Да. Так лучше. Но всё равно к чёрту его.
На полпути к садику длинноногая фигура в чёрных легинсах с довольно-таки выразительными полосками от грязи в стиле «адидас» резко остановилась, не преставая часто дышать. Она прислушивалась к бешеному ритму сердца и неприязненно морщилась в попытке вернуть былое состояние спокойствия и умиротворения. Бегунья расположила ладони на коленях и опустила голову вниз. В ушах что-то пульсировало, она снова поморщилась и сглотнула. Минуту спустя кроссовки перескакивали через лужи с тем же энтузиазмом, что и раньше, но уже в направлении дома с тремя эркерами, навалившимися друг на друга. Надо было спрятаться от дождя. Фигура проскользнула в парадную и на четвёртом этаже громко чихнула, чертыхнувшись впоследствии. Рука потянулась в карман за ключами. Снова ругательство. Нет пропуска.
- Сдурела что ли? Простынешь!
Ну всё. Тони крышка. Здесь даже он бессилен. Даша закатила глаза.
Мама в вафельном халате выглянула из-за двери, пряча лицо за копной свалявшихся за ночь волос. Ей было необходимо удостовериться в том, что дочь действительно есть за что отругать и это, не учитывая вчерашнюю немытую посуду.
Лязгнул засов, бегунья сдула со лба мокрые сосульки волос, стоя лицом в коридор. Мама, выждав несколько секунд, второпях подбежала к дочери с гигантским полотенцем в руках и замотала её в махровый кокон, периодически потирая его руками.
- Ма-ам. Ну ё-моё. Отстань! Чего ты опять со своим одеялом привязалась?
Мама не останавливалась. Она натирала полотенце так сильно, как будто хотела разжечь костёр прямо в квартире. Прямо на дочке. Что ж, так она сразу поплатится за все грехи. И за немытую посуду в том числе.
- Даш! Не дёргайся, ей-богу!
Полотенце нагрелось недопустимо сильно.
- Ма-ам. – доносилось еле слышно из кокона. – Ма-ам. – уже громче. – Ма-ам! - громоподобный возглас пролетел по коридору. Даша напряглась и с усилием сдёрнула с себя полотенце. – Перестань. Спалишь.
- Ладно тебе. – мать сконфуженно начала сворачивать полотенце, аккуратно поправляя рукой мокрые пряди дочки. – Иди переоденься. Кострище подождёт.
Даша остановила мать, коснувшись её руки, и молча прошла в комнату, оставляя за собой мокрые следы.
Её мама даже не поняла, наверное, что дочь в коем-то веке занялась полезным занятием!
Чудное чучело стояло посреди комнаты с шапкой наэлектризовавшихся каштановых волос. Насквозь мокрая олимпийка и потерянный проездной неприятно давили на ещё неустоявшуюся подростковую психику и как будто бы разом умалили все плюсы бега по утрам и личное достижение бегуньи – попытку сделать полноценный забег под дождём.
Хлопнула дверь в ванную. Зашипел душ. Сначала резко, агрессивно, потом мягче, приятнее. В щель под дверью проползали отрывки какой-то песни на английском языке. Сначала неуверенно, как-то дёргано, нервно, а потом всё более плавно и певуче. Вместе с душем успокоилась и заструилась и песня. П-ш-ш-ш. «Чёрт!». П-ш-ш-ш. «Твою ж мать!». Кипяток. И снова: «Dug my way out, Blood and fire, Bad decisions, That's alright, Welcome to my silly life»1.
















Глава 1

- А-х-а-х-а-х-а-х. Жесть. Да она ж с приветом, сразу видно.
- Чё?
- Ничё, Дэн, не тупи. Мы про вахтёршу.
- А чё она?
- Блин, всё, отстань. У тебя день тупых вопросов?
Высоченный парень в плохо заправленной рубашке закатил глаза и вышел из класса. Это Денис. Одноклассник Одуванчика. Один из немногих хороших ребят. Наверное, на него даже можно было положиться при случае. Денису не хватало внимательности и совсем немного сообразительности. Но это в жизни. В учёбе ему не хватало ещё больше. Зато он никому никогда не желал зла. Даже сумасшедшей математичке, которая рисовала ему двойки на лбу после того, как Денис обмолвился о любви к рэпу прямо во время итоговой контрольной. Кто же мог предположить, что неосторожное, но очень искреннее и эмоциональное признание в коридоре обернётся фразой Жизель Ивановны: «Отрежьте мне уши прежде, чем он вернётся с этим Фейсом в класс!».
Одуванчик громко захлопнула учебник по алгебре, расстегнула сумку и достала из неё старые спутанные наушники. Маша Ерёменко бросила многозначительный взгляд в её сторону. Одуванчик посмела привлечь к себе внимание при том, что у неё точно не было в запасе занимательной сплетни или истории с пьянки, да ещё и явно отсутствовала готовая домашка. Но Одуванчик даже не посмотрела в сторону голодных гиен, готовых сорваться в любую минуту и перегрызть друг другу глотки в борьбе за лучшее оскорбление. Маша с достоинством повернулась обратно к своей стае. Девчонки захихикали.
Одуванчик заткнула уши наушниками и стала листать композиции в телефоне в поисках идеального плейлиста. Под настроение подходила Алёна Швец.
В класс ворвался парень в чёрной толстовке с надписью University посередине и узких джинсах. Главный оторва Дима Шишкин или попросту «Шишка». Дима с разбегу запрыгнул на парту, за которой сидели девчонки и приблизился лицом к Маше.
- Двигайся, я тут сяду.
- Шишка, ты чё, совсем офигел?
Дима выпрямился и улыбнулся.
- Дура ты, Машка. Такого красавца игноришь.
Маша порозовела.
- Вали отсюда. – сделав небольшую паузу, она продолжила, - сядь вон к этой. К Одуванчику. Она одна сегодня сидит.
- В смысле сегодня? – пошутил Дима, пытаясь рассмешить очарованных дам. Некоторые улыбнулись. – Да ладно. Блин. – Дима посмотрел на Одуванчика. – Ну ты смеёшься что ли? Я поболтать люблю. Мне будет скучно… - Дима скорчил недовольное и в то же время довольно умильное выражение лица.
Прозвенел звонок и Диме пришлось отступить.
- Только сегодня. И только потому, что я добрый. – сообщил он Маше, отходя от парты.
Одуванчик всё слышала. Она качала головой в такт в музыке, но едва ли понимала, что за песня играла в наушниках.
В класс ввалилась Жизель Ивановна. Вообще, 11 «Б» не был абьюзером и отличался некоторой терпимостью, но как-то так повелось, что математичка из «толстой» однажды превратилась у них в «непомерно жирную как пончик с джемом в столовке, только без джема». И без пудры или сахара. Вообще без всего. Хоть бы дырка была. А она пончикам не полагалась по определению.
- Листы эти доставайте. Двойные.
- А нам реально две стороны понадобится, Жизель Ивановна? – прокричал Женя Воронин с последней парты.
- Тебе – да. Я на второй напишу письмо родителям.
- Давайте лучше по почте. Я как раз голубя прикупил.
- Щас к доске пойдёшь со своим голубем. – рявкнула Жизель Ивановна, плюхаясь в кресло.
- Он у меня умный. Нестрашно. – Женя старался держаться уверенно и даже нагло, чтобы отбить у математички желание вызывать его к доске. Стратегия «надоесть с первых секунд» зачастую оказывалась довольно выигрышной. Но это как в покере. Либо пан, либо пропал.
Дима, покачиваясь, подошёл к парте, где сидела Одуванчик. Он даже не посмотрел на неё. Резко выдвинул стул и уселся, вытянув ноги вперёд. Через несколько минут от начала урока, посреди теста, Дима попытался подглядеть к Одуванчику в листок, но та аккуратно закрывала его рукой. Она сама не знала ответов, но не могла позволить какому-то нахалу скатывать с неё. Дима громко вздохнул и вернулся к своей работе после нескольких неудачных попыток углядеть хоть один ответ.
Когда все сдали листочки, Дима начал задумчиво жевать колпачок ручки. Одуванчик уткнулась в тетрадку, где должны были красоваться пять упражнений, но на деле куковал лишь странный человечек без головы и с тремя ногами. Она решила усовершенствовать своё творение и потянулась за ручкой к пеналу. Но стоило ей положить руку на молнию, как Дима без лишних раздумий выхватил пенал и положил его прямо перед собой. Одуванчик остолбенела. Дима бесил её. Она медленно повернулась к нему лицом.
- Если тебе больше нечего жевать, попроси у Маши. У неё есть ручки с перьями.
Дима пропустил мимо ушей издёвку и поспешил парировать выпад Одуванчика.
- Ох ты ж боже мой. Кто тут у нас говорить научился!
Одуванчик сникла. Внезапно возникла Жизель Ивановна.
- Эу, что там у нас? Савельева, ты что ли? Прекратите немедленно. – после небольшой паузы, выдержанной для того, чтобы пристыжённые должным образом пристыдились, математичка продолжила. – Так. Сегодня никакого дз не будем проверять. Опять не успеваем с вами ничего. Дальше только подготовка к экзамену. Доставайте сборники.
Одуванчик нахмурилась. Она терпеть не могла сборники. Даже томики сочинений Пушкина и Лермонтова заставляли её морщиться оттого что на них тоже было написано «сборники».
Дима развернулся вполоборота и многозначительно посмотрел на Одуванчика. «Точно хочет с одного сборника со мной работать», - сразу догадалась она. Одуванчик улыбнулась Диме и вытянула обе руки вперёд на парте, сцепив руки в замок. Дима не ожидал такого поворота событий. Так далеко заглядывать в будущее он ещё не научился.
- Ты чё сидишь? Доставай сборник. – начал раздражаться парень.
Одуванчик ничего не ответила. Она села ровно и стала смотреть на доску. Дима пришёл в ярость.
- Эй. Где твой сборник?
Да. Лимит произнесения этого слова был исчерпан в этот день. Одуванчик мысленно готовилась к более серьёзной атаке чем-то вещественным. Может быть, тем же сборником.
Шишка разбудил спавшего Цербера. Жизель Ивановна даже покраснела от раздражения.
- Шишкин! Что там у тебя? Где твой сборник?
Дима с сожалением и даже какой-то натянутой горечью сообщил:
- Дома, Жизель Ивановна. – видимо, этот сборник был крайне дорог Шишке. Бедняга. Он едва не заплакал.
- А у Савельевой что? Тоже дома?
- Она его почему-то не достаёт! – искренне удивился оскорблённый Дима.
- Тоже дома. – тихо, но твёрдо ответила Одуванчик. Это было ложью. Он лежал в сумке.
Жизель Ивановна совершила невообразимый поступок – поднялась с кресла. И всё для того, чтобы отдать бедным родственникам за партой свою книжку.
- Как говорил Маяковский: нате. 315-ая.
Дима заулыбался. Одуванчик не изменилась в лице. Она старалась не показывать своё замешательство. Дима с наслаждением передвинул сборник на середину и медленно, смакуя каждый момент, долистал до нужной страницы. Он буквально переворачивал каждую отдельно, параллельно следя за реакцией Одуванчика. Та не двигалась и не смотрела на Диму.
315-ая. Дима придавил ладонью страницы и даже довольно громко ударил по ним, мол, смотри сюда, здесь задание.
- Давайте там. Через две минуты вызову к доске на первую задачу. – пробурчала Жизель Ивановна, уткнувшись подбородком в шею. Она что-то изучала на своих ключицах.
Одуванчик сдалась. Она хотела посмотреть, что за задачу надо было решать, но вспомнила, что осталась без пенала. Дима медленно опустил его к себе в рюкзак.
Делать было нечего. Конечно, можно было бы попросить ручку у кого-нибудь из соседей, но Одуванчик не хотела этого. Взять ручку – значит подписать пакт о добровольном заключении в тюрьму без права на побег. Перед ней уже сидели одноклассники в полосатых робах. Кто-то даже в кандалах. Вон, Лола Орлова, хоть и модница, и та в полосатом платье. А Рома Калугин? Да у него живого места на лице не осталось. Всё в синяках. И не потому что он не спит, а потому что Цербер его лупит за неправильно найденные иксы. Ей, наверняка, даже в голову никогда не приходило, что Ромка творческий. Может быть, он игреки искал или ещё что похуже. Нет. Выглядело всё очень плачевно. Даже ботаник Гоша скукожился в своей камере под весом учебников. Противно. Грустно.
- Савельева, к доске! – проревела Жизель Ивановна.
Дима злорадно улыбнулся. Одуванчик вернулась в обычный мир. Прямо перед ней возникла Жизель Ивановна. Она смотрела ей в глаза. С минуту Одуванчик старалась сообразить, как ей лучше поступить. И вдруг она придумала. Она встала с места и направилась к доске. Пока Одуванчик шла, Дима ёрзал от радости и потирал руки как муха лапками на навозной куче.
- Жизель Ивановна, я, конечно, поняла, как решается эта задача. – сказала Одуванчик стоя у доски. – Но дело в том, что мы с Димой советовались, пока решали её. И, так сказать, объединив наши усилия, мы пришли к очень интересному результату. Но мне бы не хотелось лишать Дмитрия возможности похвастаться тем гениальным способом, который он предложил, поэтому, может быть, он сам продемонстрирует всё на доске? – Одуванчик искренне улыбалась и смотрела на математичку. Та даже растерялась.
- Ну если он и правда…
- Да! – чуть ли не крикнула Одуванчик, посмотрев на Диму. Тот, судя по взгляду, готов был покуситься на её жизнь. И это как минимум. – Я сама удивилась, как он додумался до такого решения. Это поразительно!
- Хорошо. – отрезала Жизель Ивановна, - Мне, собственно, совершенно без разницы, кто здесь будет стоять. Пусть Шишкин нас удивит.
Одуванчик ещё раз улыбнулась и вприпрыжку вернулась на место. Дима Шишкин, как чайник, почти начал свистеть. Он медленно встал из-за парты и стиснув зубы так же медленно пошёл к доске. Все его планы рухнули. Да что там. Мир рухнул. Как вообще можно было во что-то верить теперь? И кому верить?
Шишку вели на казнь. С него даже сняли полосатую робу. Она ему теперь ни к чему. Теперь её заберёт себе кто-то из ушлых заключённых или сама Цербер. Она сошьёт из неё себе новое платье. Дима развернулся лицом к доске и медленно поднял голову. Он смотрел последний раз в небо. Типичное поведение приговорённых к смертной казни. Последний раз он видел облака и солнце.




Глава 2
Переменки по тридцать минут угнетали Одуванчика. Она успевала съесть свой завтрак и могла бы успеть даже захватить мир, или, по крайней мере, школу. Времени хватило бы на то, чтобы обезвредить бомбу или зануду-вахтёршу, которая каждое утро закатывала глаза, если ты приходил без пропуска. Кстати, Одуванчику ещё надо было зайти в канцелярию за новым. А то придумывать каждое утро впопыхах оправдания становилось всё труднее.
Одуванчик сидела в столовке в самом углу за столиком. Она снова воткнула в уши наушники. На этот раз она действительно слушала музыку. Неподалёку от неё сидела компашка одноклассников. Они дружно смеялись над чем-то. Дима и Женя периодически подскакивали вверх в приступах хохота, девчонки вели себя более сдержанно, но не переставали улыбаться и кокетничать.
Одуванчик закрыла глаза. Она очутилась в кирпичном доме без окон и дверей. Но кирпичи были необычные, это были точь-в точь сборники для подготовки к экзаменам по разным предметам. Здесь была и математика, и русский, и литература, и английский. Одуванчик освещала фонариком от телефона корешки книг и всё больше приходила в ужас. Наконец, она села на пол и отключила фонарик, чтобы погрузиться в более дружелюбную и уютную темноту. На мгновение Одуванчику показалось, что где-то капает вода, она снова зажгла фонарик. Ничего. Только стены, стены, стены…
Прогрохотала тележка с посудой. Ой! На полу осколки разбитой тарелки. Одуванчик очнулась, открыла глаза. Дима Шишкин стоял как вкопанный и смотрел на буфетчицу. Та смотрела на него в ответ, только злобно, с явным раздражением. Она медленно опустилась вниз, подобрала осколки и поднялась обратно. Дима сглотнул и слегка отодвинулся в сторону.
- Ради бога… Я ж не это…
- Тфу! Что ты не это? А? – буфетчица раздражённо скинула осколки в тележку и рывком вернула её на дистанцию. – Ржут тут как лошади, руками машут. Никакого уважения! – И покатила по направлению к кухне.
Дима недолго переживал по поводу случившегося. Он моментально выдал какую-то очередную тупую шутку, и окружавшие его дамочки захохотали, презрительно глядя на буфетчицу.
За пять минут до конца перемены заметно поредела очередь в буфет. На охоту за сосисками в тесте и пиццей вышли самые хитрые. Одуванчик снова решила послушать музыку. Но что-то явно было не так. Ей уже не хотелось ничего. Она с раздражением выдернула из ушей наушники, потянув за провод, и положила лицо на стол. Какая скука. Скука. Скука. Как вдруг ей в голову пришла совершенно гениальная мысль. Она откопала в «кирпичном» доме зажигалку, пока возила рукой по полу.
Надо сбежать. Как в сериалах. Уйти и не возвращаться. И никаких тебе экзаменов. Никаких тебе одноклассников. Нужно только найти напарника. Одной страшновато как-то. Как в сериалах. Как в сериалах.
Одуванчик резко подняла голову, выпрямилась.
«Всё, первый, кто войдёт в столовую, пойдёт со мной», - подумала она, устремив взор на дверь, - «это точно будет кто-то интересный. Другие в такое время в столовку не ходят».
Одуванчик застыла в ожидании. Две минуты до звонка. Это точно должен быть кто-то сумасшедший, кто-то безумный. Буфетчица начала собирать непроданные булочки и класть их в тележку. Минута до звонка. Неужели никто не придёт? Одуванчик уже отчаялась, она полезла под стол, чтобы поднять упавшую обёртку от твикса. Ноги в кедах. Кто это? Кто-то вошёл. Одуванчик спешно вылезла из-под стола, ударившись головой. Ну же, кто это?
- Гоша?! – Одуванчик ненамеренно крикнула на весь зал.
Гоша обернулся. Он протягивал буфетчице мятый полтинник.
- Ты чего это? – спросил Гоша, получая сосиску в тесте, бережно завернутую в салфетку.
Одуванчик громко вздохнула. Не сработало. Гоша был так называемым «заядлым ботаником». Он не получил ни одной четвёрки с пятого класса. А тогда в пятом ему поставила четвёрку пьяная русичка, которую настолько растрогало его сочинение, что у неё рука не поднялась поставить отлично. У них тогда был школьный корпоратив, но трудоголичку русичку оторвать от проверки сочинений оказалось практически невозможно. Было принято решение принести тетради прямо на праздник.
Нет. Это было бесполезно. Он не то что сбежать не сможет, он даже уйти с последней физкультуры не рискнёт.
Гоша зачем-то подошёл к Одуванчику со своей сосиской в тесте. В голове у Одуванчика всплывали кадры из недавно просмотренного сериала «Конец грёбаного мира».
- Чего звала? – спросил Гоша, откусывая кусок сосиски.
- Сейчас звонок будет. – Одуванчик посмотрела на часы. – Вахтёрша уснула, наверное.
- Как? – спохватился Гоша и тоже посмотрел на часы.
Прозвенел звонок. Гоша начал быстро запихивать сосиску в рот.
- Не подавись. – сказала Одуванчик и встала из-за стола.
Её терзали мысли о том, что, согласно уговору, который она сама придумала, она должна сбежать именно с Гошей. Но она совершенно не могла поверить в то, что он согласится на подобное. И всё же она рискнула спросить.
- Слушай, вообще, у меня тут одна мысль появилась, - начала Одуванчик, когда они с Гошей вышли из столовой. Тот всё ещё пытался судорожно запихнуть в рот сосиску, - что если мы с тобой сбежим отсюда?
Гоша остановился. Он был похож на хомяка, который только учился жить по-хомячьи. Чтобы что-то ответить ему потребовалось некоторое время.
- Как это?
Одуванчик и Гоша поднимались по лестнице.
- Ну так. Сбежим и всё. И не будем сдавать экзамены. Прям как в сериале одном. Ты смотрел «Конец грёбаного мира?».
Гоша сморщился, погрузившись в раздумья.
- Не трать силы попусту. Я смотрела.
Ребята поднялись на нужный этаж и подошли к кабинету.
- Ну так как? Согласен? – Одуванчик заранее знала ответ.
- Блин. Ну это как-то слишком. Экзамены, сбежать… Может быть, просто урок пропустить?
Одуванчик не ожидала такого поворота событий.
- Урок? Ты? – она засмеялась.
Гоша сделал обиженное лицо.
- А что? Думаешь, я на такое не способен?
- Ну давай честно. Думаю, что не способен.
Гоша снова нахмурился.
- Ладно. Давай. – согласилась Одуванчик и пошла прямо по коридору.
Гоша остался на месте. Он посмотрел на дверь кабинета, а затем на Одуванчика. Та помахала ему рукой. Гоша помялся пару минут, а затем потянулся к дверной ручке, бросив короткое и тихое: «извини». Секунду спустя Одуванчик стояла в коридоре одна. Откуда-то повеяло холодом. На этаже открыли окно.


Глава 3

В квартире 56 всегда пахло чем-то вкусным. Сегодня это была жареная картошка с грибами. Но здесь вкусный обед нужно было заслужить.
Гоша переобувался в прихожей. Из кухни пулей вылетела мать, держа в руках миску со сливками. Она бросила беглый взгляд на сына и затараторила:
- Тапочки переодел? Молодец. Иди руки мыть. Ботинки засунь в ящик, не оставляй при входе. Знаешь, я ведь вчера споткнулась о какие-то кроссовки! Кто бы кости мои потом собирал?
- Мам, это же были твои кроссовки.
- А ты их не убрал! Почему, спрашивается? О маме потому что не думаешь, вот почему. Вот старой буду, упаду, повезёшь меня потом в больницу. Будешь в палате сидеть с яблоками. Ой. Так. У меня же картошка. Видишь. Пока тебя воспитываешь, весь обед убежит.
Мама прошлёпала на кухню резиновыми тапочками. Это были специальные тапки для готовки. Их было не жалко испачкать. Потому что, естественно, первое, что страдает, когда кулинарят, это ноги.
Гоша устало поплёлся в ванную. Он всё ещё думал о предложении Одуванчика и о том, что он, оказывается, действительно, не способен даже прогулять урок. Как это случилось? Когда он поставил крест на жизни подростка-бунтаря? Где же его аморальные надписи на двери в комнату, плакаты с голыми женщинами? Нет, стоп. Это уже слишком. Наверное, оно должно выглядеть не так. Ну хорошо, может быть один плакат с голой женщиной. Этого будет достаточно. И одна циничная табличка на дверь.
Гоша умылся, переоделся и зашёл в кухню. Его мама усердно мешала грибы со сливками в сковородке.
- Садись, Гошик. Сейчас я тебе положу. Буквально десять минуток.
Гоша сел за стол. Пару минут он молчал, но потом решил задать матери довольно провокационный вопрос.
- Мам.
- Да, дорогой.
- Скажи, а что бы ты сделала, если бы я получил тройку?
Мама отложила лопатку, которой мешала грибы и встревоженно посмотрела на сына.
- А ты что, получил тройку?
- Нет. Мам, я же говорю, ЕСЛИ бы я получил тройку. Гипотетически.
- Скажи мне. Если ты и правда получил тройку, скажи.
- Да мам! Нет никакой тройки. Я гипотетически тебя спрашиваю!
- Какая ещё гипотетическая тройка, а? – мама резко отвернулась от плиты и села рядом с сыном за стол. – Ты что, тройки собрался получать? А обо мне ты подумал? Я что потом буду подругам говорить? Что у меня сын троечник? Да? Ты этого хочешь? – её глаза резко потускнели.
Гоша растерялся. Он редко видел маму такой расстроенной и напуганной. Она по-настоящему чего-то испугалась.
- Ну, хорошо. Ладно. Как скажешь. Сын троечник! Ура. Вот и моё достижение. Глядите как. Растила его, кормила, поила. А он так!
Запахло горелым. Мама вскочила со стула.
- Чёрт! Выйди отсюда. Спалила грибы из-за тебя.
Гоша понурился, завял. Он медленно встал из-за стола и направился в свою комнату. Мама всё ещё чертыхалась над плитой.
Пятнадцать минут спустя она постучалась в дверь к Гоше и робко прошла в комнату.
- Котик мой. Ну прости меня. – промурчала мама, подходя к Гошиной кровати. – Пошли кушать. Стынет всё. Ты же сам сказал, что тройки не получал. Уверена, что у тебя одни пятёрки! – она ласково улыбнулась и потрепала ему рукой чёлку.
Гоша посмотрел матери в глаза. Он хотел спросить снова: «а что, если бы…», но не стал этого делать. Он и так знал ответ.



Глава 4

Одуванчик сидела на подоконнике в коридоре за тюлевой занавеской рядом с фикусом, который, казалось, пережил не только смену четырёх директоров, но и, наверное, смену всех правителей России за последние столетия.
На горизонте замаячила неприлично короткая юбка директрисы, отпугивавшей новых преподавателей мужского пола своей помадой арбузного цвета. Эта женщина выглядела в стенах школы настолько же нелепо, насколько она бы выглядела в каком-нибудь приходе. Единственное, куда она могла ходить по воскресеньям (собственно, это она и делала) – это «Клуб одиноких сердец при городской библиотеке им. М.Ю. Лермонтова». Как ни странно, читательский клуб для одиночек она посещала едва ли не в хиджабе.
Одуванчик насторожилась. Существовала вероятность, что директриса пройдёт мимо и не заметит её, поэтому она не стала спрыгивать вниз. Директриса всегда находила чем занять свою голову на работе, ей явно было не до подоконников и фикусов. И уж тем более не до учеников.
Но почему-то она резко остановилась прямо напротив Одуванчика. Она будто бы пыталась что-то вспомнить. Наконец она посмотрела в сторону окна.
- Юная леди, я что-то не понимаю. Вы дома тоже себя так вульгарно ведёте?
Одуванчик ничего не ответила и молча спрыгнула вниз. Директриса, спохватившись, убежала дальше по коридору. Она должна была позвонить какому-то Дюше или Дрюше.
Одуванчик снова забралась на подоконник. Не успела она удобно устроиться рядом с фикусом, как к окну подбежал Гоша. Его серые глаза бегали из стороны в сторону, лоб и волосы у его основания были мокрыми от пота.
- Слава богу ты здесь.
Гоши не было на первом уроке. Одуванчик насторожилась.
- Ну да. Я здесь. А ты где был?
Гоша взял Одуванчика за руку и отвёл в сторону. Остановившись, он поправил рукой чёлку и выдохнул.
- В общем… Я думал вчера…
Одуванчик даже убрала наушники в карман брюк.
- Я… Я согласен.
Одуванчик сморщила лоб в непонимании. На самом деле, она догадалась о чём идёт речь, ей просто хотелось понаблюдать за Гошей.
- С чем ты согласен?
- Как с чем? Как это с чем? – Гоша снова начал потеть. – Ну, ты же вчера предложила всё бросить и сбежать.
- А-а-а-а. – актёрствовала Одуванчик. – Как в сериале. Ну, так бы и сказал. Только знаешь, я тебе не верю.
Гоша снова поправил чёлку.
- Это ещё почему?
Одуванчик направилась в сторону лестницы. Гоша последовал за ней.
- А ты что, уже не помнишь, как бросил меня одну в коридоре?
- То вчера. – заверял Гоша.
- Так то урок, а тут – экзамены.
- Плевать! – Гоша даже остановился. Одуванчик не видела его таким эмоциональным никогда. Хотя, надо признать, она вообще раньше его почти не замечала.
Гоша вцепился в руку Одуванчика.
- Я не хочу больше этого.
- Чего этого? – спросила Одуванчик и отодрала его руку от своей.
- Контроля.
- Боже, ты спятил. – Одуванчик почти побежала вверх по лестнице.
- Ничего подобного! Слышишь? Вернись!
Одуванчик добежала до четвёртого этажа и поспешила в класс. Она совсем не ожидала, что Гоша согласится. Да она даже не знала, что дальше делать. Плана никакого не было. Был только мимолётный порыв. Тогда. В столовой.
Одуванчик достала из сумки какой-то учебник, открыла его на середине и сделала вид, что внимательно что-то изучает. Через какое-то время в класс вошёл Гоша. Он впервые пропустил урок не по причине болезни. Хотя, наверное, можно было считать его не вполне здоровым в тот день. Он медленно прошёл к своей парте, бросив беглый взгляд в сторону Одуванчика. Та сделала вид, что ничего не заметила.


















Глава 5

Одуванчик сидела на деревянной скамейке во дворе школы. Там пахло сиренью и сыростью. Утром был проливной дождь. Совсем как летом. И пах он так же, как пахнет летом. И выглядел очень похоже: такой же прозрачный и с виду тёплый, обволакивающий, укутывающий во что-то нежное и родное. Единственной проблемой было то, что было только «почти лето», «почти летний дождь». До настоящих, казалось, рукой подать. И всё-таки эта рука была нескончаемо длинной.
На Одуванчике была клетчатая куртка и новые чёрные велосипедки. Она кого-то ждала, поглядывая по сторонам. Несколько минут спустя к скамейке подошёл Гоша в своих любимых чёрных кедах.
- Ты кроме этих кед что-нибудь носишь? – спросила Одуванчик, улыбаясь.
- Ношу. – серьёзно ответил Гоша.
- Ясно. – ответила Одуванчик и пододвинулась. – Ладно. Давай по делу. Каков план?
Гоша в недоумении посмотрел на одноклассницу.
- Как какой план? Я думал, он у тебя уже есть.
Одуванчик похлопала ладонью по скамейке, приглашая Гошу присесть.
- Это же спонтанный поступок! Плана нет. Но нужны же какие-то идеи.
- Не знаю, я привык…
- Стоп-стоп! Никаких «я привык». Выкидывай эту ерунду в помойку. Теперь ты делаешь только то, что никогда не делал.
- А ты?
- И я.
Одноклассники несколько минут молча просидели на скамейке. Гоша выстукивал ногами в кедах какой-то странный, плавающий ритм. Наконец, Одуванчик предложила:
- Смотри. Давай так. Что первое в голову приходит, то и делаем, окей? Вот тебе что первое пришло?
Гоша помолчал какое-то время, подумал и сказал:
- Пойти в магазин.
- Фу. Ну что за бред. Ты явно не это первое подумал. А ну не ломайся, говори, что первое было! – Одуванчик легонько толкнула Гошу в бок.
Тот задумался, потом снова сказал:
- Да то и было первое. Чё ты придираешься.
Одуванчик с сомнением покачала головой.
- Ой, врёшь, ты, конечно. Ну ладно. Бог с тобой. Сейчас тогда мой вариант рассматривать будем… О! Придумала, бежим на электричку.
- На какую ещё электричку?
- Да на любую. У тебя деньги с собой есть?
- Мало. Только на сосиску…
- Ну ты даёшь, конечно! Тогда бежим сначала ко мне домой. У меня в копилке много должно быть. Я на фотоаппарат копила.
Гоша сидел и моргал глазами будто в замедленной съёмке. Подобная спешка сбивала его с толку.
- А как же твой фотик тогда?
Одуванчик посмотрела Гоше в глаза. Заметила, что они серые. Странно. Обычный вопрос. А так необычно слышать.
- Ничего. Я потом себе тыщу фотиков куплю. Когда вырасту и стану счастливой.
Одуванчик поднялась со скамейки и побежала к выходу со двора, помахав Гоше рукой, чтобы он бежал за ней. Гоша покачал головой, вздохнул, снова поморгал глазами, обвёл, на всякий случай, взглядом двор, мысленно прощаясь, и медленно последовал за Одуванчиком.

У дома с тремя эркерами ребята остановились. Гоша начал сразу же внимательно изучать внушительные бетонные лепнины со львами, головами и какими-то богами из мифов. Наконец, он сказал, не опуская головы:
- Я здесь подожду.
- Окей. Я быстро. Захвачу рюкзак ещё.
- Тогда и ко мне потом надо будет заскочить.
- Ещё бы. Трусы то надо взять в путешествие. – улыбнулась Одуванчик и вошла в парадную.
Гоша тоже улыбнулся. Он немного отошёл от входной двери и, когда ему надоело смотреть на непонятно чьи головы, начал катать ногой какую-то пластиковую трубочку, лежавшую на земле, чтобы хоть чем-то себя занять.

Дома Одуванчик проскользнула к себе в комнату и тихонько вскрыла свой тайничок с богатствами. Её глаза увлажнились: как-никак она собирала эти деньги последние два года. Первый раз она сложила туда довольно крупную купюру, когда продала на улице двум женщинам инструкцию «Как стать счастливым». Она была уверена, что за такие деньги они больше нигде ничего подобного не купят. Скорее всего, так и было. Жалко, нельзя было узнать насколько они счастливы сейчас. И правильную ли инструкцию она пишет для себя…
Там в тайничке были подарки на дни рождения, остатки со школьных обедов, много-много мелочи и одна тысячерублёвая купюра, которая пропахла эвкалиптом. Занимательнейшая история. Одуванчик вместе со своей подругой Леной, которая уже давно переехала в другой город, устроили завод по печати денег прямо у неё дома. Они стащили у Лениной мамы тысячу, чтобы в точности скопировать с неё рисунок. Им было важно разработать максимально достоверную подделку вплоть до идентичного запаха. Масло эвкалипта и многие другие эфирные масла, которые стояли в шкафчике в родительской комнате, не удовлетворили вкусы двух экспертов, но при попытке закрыть шкафчик по чьей-то неосторожности эвкалиптовое масло вытекло полностью на купюру. Ленина мама отдала девочкам многострадальную бумажку и запретила впредь открывать шкафчик. Одуванчик скучала по Лене.
Одуванчик сложила тысячу в небольшой бархатный пакетик с завязками и убрала его в карман рюкзака. Остальные деньги очутились в просторном пенале, из которого Одуванчик вынула всю канцелярию.
- Трусы – есть. Носки – есть. Деньги – есть. Можно и в путь! – прошептала Одуванчик и так же тихо и осторожно вышла из комнаты.
Проходя мимо родительской комнаты, она остановилась. Одуванчик колебалась – оставить ли им записку, чтобы не волновались. С одной стороны, ей уже совсем скоро восемнадцать, а, значит, делать можно всё, что душе угодно. С другой, они у неё те ещё невротики. Одуванчик взяла с тумбы в коридоре карандаш, оторвала от стопки самоклеек один листочек и написала:
«Мам, пап, я вас люблю», - нет, стоп, слишком сентиментально, - «Мам, пап. Так больше жить нельзя. Вы должны понять. Ведь я была рождена для чего-то большего, вы согласны? Со мной всё в порядке, убиваться не собираюсь, всего лишь ищу себя!».
Она бросила карандаш обратно на тумбу. Коридор дышал на неё деревом вперемежку с мамиными духами и нафталином. Почему-то в приглушённом свете он выглядел неестественно длинным. Как будто там впереди было ещё тысячи две комнат. И все с одинаковыми дверьми, а за ними нескончаемые вереницы родственников, друзей семьи и других осуждающих поступок Одуванчика личностей. Конечно, за такое по головке никто не погладит, но неужели обязательно смотреть вот так? Как будто электричка идёт в никуда, кормить там не будут, а вот заняться пытками или избить готовы за милую душу. Электричка – позорный столб для молодёжи 21-го века, куда набиваются лишь бездари и отпетое хулиганьё с отщепенцами под мышкой. Так бы сказала тётя Валя. Или дядя Рома. Или ещё какой-нибудь дяде-тёть. Едва бы они заметили вдали ту самую электричку, на которую так спешила Одуванчик.
Но она не видела ничего такого. Просто зелёный поезд с зелёными вагонами и оранжевыми ребристыми скамейками. Мороженое из толстенного полипропиленового мешка, сигареты в окнах, громкие разговоры, иногда ругань, иногда песни. И всё.
Одуванчик снова посмотрела в сторону комнаты родителей. Лёгкая грусть кольнула булавкой в подреберье. Всё-таки их дверь не выглядела настолько непривлекательной, как остальные. Не хотелось уходить вот так. Она не знала, что ждало их с Гошей впереди. Не знала, когда они вернутся, и вернутся ли. Но отступать было поздно, да и некуда.
Когда Гоша переступил порог своей квартиры, на него обрушилась лавина из бессмысленных восклицаний вперемежку с вопросами о том, как он себя чувствует, почему так рано, голодный ли. Только стянув с ног кеды, молчаливо постояв с минуту, он смог вставить несколько слов:
- Мам, я забыл кое-что. Сейчас буду обратно в школу возвращаться.
У Гоши спёрло дыхание, когда он закончил предложение. Он никогда не врал матери. И сейчас ему казалось, что он совершает преступление. Именно поэтому он решил больше не говорить ни слова. Он прошёл к себе в комнату.
- Может, покушаешь? – не унималась мать, порываясь пойти на кухню.
Гоша молчал.
- А чего ты забыл-то вдруг? Никогда не возвращался из школы посреди дня… Сынок, а ты не прогуливаешь?
Гоша копался в своём ящике с бельём, долго думал, что ещё взять с собой. Прошерстил всю комнату. Наконец, в дверном проёме показалась его мать, она осторожно толкнула дверь.
- Гоша, ты чего не отвечаешь?
Увидев рюкзак, набитый до отказа, мама перепугалась не на шутку. Её глаза округлились, а где-то в районе солнечного сплетения что-то сжалось.
- Сын, ты чего? Это что такое?
Гоша бросился к рюкзаку и спрятал его за спину. Только после того, как он это сделал, ему в голову пришло осознание степени глупости подобного поступка.
- Мам… - начал он неуверенно.
Та пристально смотрела на него, ожидая объяснения.
- Нет, хватит. Я не понимаю, почему должен оправдываться перед тобой. Ты же не знаешь, зачем мне всё это в школу. А если мы ставим спектакль?
- В конце одиннадцатого класса?
- Мам, у нас последний звонок.
- Так и чего ты прячешься, как вор?
- Я не знаю.
Гоша поднялся с колен, подхватив рюкзак. Он смотрел на маму, не зная, как уйти. Эта женщина, со своими морщинками от частого недовольства, духами, которые она наносила, не собираясь выходить из дома, красной помадой, никогда не выходящей за границы губ, прямо сейчас казалась ему совершенно чужой, незнакомкой, которая старалась насильно заставить его сесть пообедать.
Уходить было и странно, и логично. И незачем, и совершенно необходимо. Так что же делать?
Гоша не помнил, как он вышел сначала из комнаты, потом из квартиры, потом из парадной. Он будто бы отключился. Наверное, его мама кричала, чтобы добиться ответа на свои бесконечные вопросы. Наверное, она угрожала наказать его, потом перешла с кнута на пряник и долго упрашивала съесть хоть что-нибудь, затем отчаялась и начала давить на жалость, катаясь в истерике прямо на коврике при входе. Он не слышал всего этого. Поэтому выйти из квартиры оказалось не так уж трудно.
Перед входной дверью на лестнице Гоша всё же остановился, на всякий случай прислушался. Тишина. Всё спокойно, можно идти. Входная дверь захлопнулась за ним, и где-то на втором этаже прозвучали тихие всхлипывания, прерываемые еле слышным бормотаньем. А на том же этаже в квартире, спустя пару минут, кто-то достал из шкафчика корвалол и налил в чашку с водой пару капель.
Когда Гоша оказался на улице, они с Одуванчиком поспешили на вокзал. Рюкзаки болтались на спинах уже с характерными звуками: либо буль-буль, если там была вода, либо тук-тук, если другие громкие предметы.
- А что у тебя там? – поинтересовалась Одуванчик, услышав чёткий тук-тук, когда Гоша прошагал в вагон метро и встал у противоположных дверей.
- Да так. Взял пару книжек.
Одуванчик улыбнулась.
- Ага. Книжек. Чего врёшь-то? Слышу же, что не книжки это.
Гоша отвёл взгляд в сторону.
- Книжки.
- Ладно тебе. Колись.
Гоша задрал нос и отвернулся. Наконец, он сдался, посмотрел на Одуванчика, которая продолжала стоять, умоляя, снял с плеч рюкзак, открыл его и показал внутренности однокласснице.
Одуванчик нырнула носом внутрь и сразу же разочарованно вынырнула обратно.
- Это что? – спросила она недоумённо.
- Я же сказал, что книжки. – недовольно сообщил Гоша, закрывая рюкзак.
- Блин, я уже подумала, что контрабанда какая-нибудь. У таких как ты всегда в загашнике припрятана нелегальщина. – Одуванчик лукаво улыбнулась.
- Таких как я? – удивился Гоша.
- Ну да. – Одуванчик прислонилась спиной к поручням, которые располагались позади, рядом с сиденьями, и стала возить пальцем по стеклу двери.
Гоша изменился в лице. Оно как будто потемнело у него, стало каким-то тёмно-коричневым.
- А чем я от тебя, интересно, отличаюсь? – спросил он мрачно.
- Да, собственно, ничем. Просто я не так парюсь из-за учёбы. А ты, вон, даже книжки с собой таскаешь.
- Ничего плохого нет в том, чтобы читать. – буркнул Гоша и тоже повернулся лицом к стеклу.
- Да нет, конечно. Просто это забавно, понимаешь? Это же не вещь первой необходимости.
Гоша молчал. И становился всё более коричневым. А ещё у него слегка порозовели уши.
Ребята ехали какое-то время молча, как вдруг Одуванчик воскликнула:
- Кстати, хотела кое-что сказать!
Гоша посмотрел на неё.
- В том сериале, про который я тебе говорила, там парень и девушка влюбляются друг в друга, понимаешь?
Гоша утвердительно кивнул.
- Так вот. У нас такого быть не должно. Договорились? Мне уже нравится один мальчик.
Гоша снова кивнул. Ему, в общем-то, было совершенно всё равно. Он ехал за приключениями, а не за любовью. Ему всё ещё казалось, что это девчачье дело – влюбляться.
Ребята подъехали к нужной станции. Голос в громкоговорителе протрещал её название, как только раскрылись двери, Одуванчик на всей скорости рванула к выходу. Она схватила Гошу за руку, и они вместе помчались к эскалаторам.
- Давай-давай! Представь, что за нами погоня! – кричала Одуванчик набирая скорость
Гоша попытался вырваться из её рук, но она не отпускала, а только больше сжимала его запястье.
- Бежим!
Гоша, начав выдыхаться, стал заметно отставать. Тогда Одуванчик предприняла крайние меры. Она замедлила шаг, ребята ступили на эскалатор и начали медленно подниматься по ступеням вверх. Гоша покорно следовал за спутницей. Внезапно Одуванчик остановилась рядом с мужчиной в велюровом пиджаке и широкополой шляпе с чёрной лентой. Она стояла рядом с ним пару секунд, а затем быстрым движением руки сорвала с него шляпу, надела её на Гошу и потянула его вверх за собой. Теперь и Гоша бежал, что было мочи. Он очень не хотел встречаться с тем мужчиной лицом к лицу. Одуванчик хохотала. И этот безудержный хохот разлетался по всему метрополитену, разъезжая по эскалаторам вверх и вниз. Когда они вдвоём оказались наверху, Одуванчик аккуратно сняла с Гоши шляпу и передала её одному из сотрудников метрополитена, который в растерянности посмотрел на странную парочку. Одуванчик в ответ лишь пожала плечами, как бы объясняясь, и попросила передать шляпу мужчине в велюровом пиджаке.
- Ты сумасшедшая! – прошипел Гоша ей на ухо.
- Да. – кокетливо ответила Одуванчик.
Оказавшись на улице, ребята направились к громадному зданию вокзала. Гоша впервые видел такие высоченные гранитные колонны, которые опоясывали каменную ротонду вестибюля. Прямо над головами ребят реял широченный флаг со словами «Городской Вокзал». Реял он, конечно, относительно. Флаг был выточен из мрамора, а название высечено прямо в его центре. Одуванчик не раз бывала в этом месте, путешествуя со своей семьёй. Но каждый раз она раскрывала в удивлении рот как в первый.
Оказавшись в вестибюле, Одуванчик снова схватила Гошу за руку. Тот рефлекторно её отдёрнул.
- Нам нужны пригородные. Я сейчас посмотрю, что лучше выбрать.
Одуванчик кинулась к цифровому табло.
Гоша ещё пытался прийти в себя после всего, что ему пришлось пережить. Он часто дышал и настороженно оглядывался вокруг. Каждый человек внушал ему недоверие. Переполненный скепсиса, он хмурился, глядя на дачников с рюкзаками и сумками. Те, что были с кустами или цветами в пакетах особенно пугали его: в конце мая с цветами? Да ещё и на дачу, а не с неё. Бред.
Одуванчик быстро вернулась к Гоше и потащила к кассам. На этот раз она схватила его за футболку.
- Бери до Жожелево.
- Почему туда?
- У меня там бабушка живёт.
- Врёшь. – Гоша сощурился и недоверчиво посмотрел на Одуванчика.
- Вот ты ей так и скажи. Останешься без крыжовникового варенья. – уверенно ответила Одуванчик.
Гоша быстро смирился. В сущности, ему было совершенно всё равно куда и к кому ехать. Он вклинился в одну из многочисленных очередей, кишевших бабками и дедками с разнообразными котомками. Одна седая старушка в зелёном платке в горошек, которая показалась ему поначалу довольно милой, и которую он даже великодушно пропустил вперёд, пихнула его локтем в попытке достать что-то из своей тележки. Она не то что не извинилась в дальнейшем, но и наступила ему на ногу, недовольно посапывая и поглядывая назад. Гоша пересёкся с ней взглядом. И сразу же пожалел о том, что вообще посмотрел ей в глаза. На него опрокинулся чан с презрением и недовольством.
Когда подошла его очередь, он буквально подскочил к кассе, подталкиваемый другими назойливыми стариками.
- Два до Жожелево. – тихо сказал он.
- 245 рублей. Поторопитесь.
Гоша взял билеты и подошёл к Одуванчику, которая мирно ждала его посреди огромного зала. Она изучала плитку, выложенную мозаикой на полу.
- Всё? – её глаза загорелись. – Скорее.
- Она почему-то сказала поторопиться. – задумчиво произнёс Гоша, идя в сторону выхода к поездам. Когда они подошли к табло, он чуть не рухнул на пол без чувств.
- Почему там написано, что поезд отходит через две минуты?
У Гоши на лице читалась нешуточная тревога вперемежку с толикой отчаяния.
- Потому что. – бросила Одуванчик и побежала к турникету.
Гоше пришлось сделать то же самое. Они снова бежали вдвоём сломя голову, только уже по перрону. Гоша проклинал день, когда купил в столовке ту сосиску в тесте. Ту роковую сосиску в тесте.
Буквально за долю секунды до закрытия дверей ребята ворвались в один из вагонов и оба сразу же наклонились вперёд в попытке отдышаться. Поезд, качнувшись, тронулся. Одуванчик посмотрела на Гошу, тот явно был ещё не в себе: он громко и тяжело дышал. Спустя полминуты Одуванчик выпрямилась и облокотилась на дверь. Она улыбалась и смотрела в окно на мелькающие городские пейзажи, которые оставались позади, постепенно растворялись в бескрайнем царстве буйной зелени. Гоша тоже выпрямился. Он был явно очень недоволен.
- Зачем ты выбрала электричку, которая вот-вот должна отойти?
- Так это же интересно! Представляешь, чуть не опоздали. Ещё бы секунда – и всё. Адреналин, экшен. По-моему, здорово. – просияла Одуванчик, она пыталась успокоить Гошу взглядом.
- По-моему, я сейчас откинусь. – Гоша схватился за бок и снова сморщился.
Электричка мчалась, постукивая колёсами, в притягательную неизвестность. Конечно, никакой бабушки в Жожелево не было.











Глава 6

По вагону скакали солнечные зайцы. Они будто взбесились. Одуванчик видела, как они, жёлтые, мохнатые, маленькие, прыгают со стены на пол, на скамейку и обратно. Иногда они сталкивались, перепрыгивали друг через друга, ловили товарищей на лету. Постоянное движение. Бесконечный хаос. Но куда же они хотели попасть в итоге?
Гоша устал стоять. Они ехали уже около сорока минут. Ему захотелось присесть, но места были только на грязном полу. Гоша медленно опустился вниз. Одуванчик посмотрела на него и хитро улыбнулась. Гоша не понял намёка. Одуванчик отвела взгляд в сторону и посерьёзнела. Её снова заинтересовали сумасшедшие зайцы.
Через две минуты электричка остановилась, объявили станцию, двери открылись и захлопнулись снова. Одуванчик медленно подошла к Гоше и села с ним рядом.
- На следующей выходим. – сообщила она, глядя на одноклассника.
- Уже? – удивился Гоша.
- Да.
Одуванчик встала и подошла к дверям. Гоша не двигался. Он слишком ценил возможность не двигаться в жизни. В школе постоянно надо было ходить из класса в класс, дома мать заставляла выходить в магазин за продуктами или просила начистить до блеска плинтус за комодом. Видимо, паркетные жуки у них были довольно-таки привередливыми жильцами, да к тому же, эстетами.
Электричка замедлила ход. Гоша, качаясь и едва не упав обратно на пол, поднялся на ноги.
Ребята вышли на жаркую платформу. Солнце приятно щекотало все органы чувств. Одуванчик и Гоша одновременно довольно зажмурились. Разжмурившись обратно, Гоша нечаянно наткнулся глазами на табличку с надписью: «Луг». Что-то не складывалось.
- А ну постой. Это ещё что такое? – Гоша подошёл вплотную к табличке. Он обернулся в недоумении на Одуванчика. – Какой ещё «Луг»? А?
Он сам не понял, как умудрился прослушать название станции.
Одуванчик почесала затылок и задумчиво посмотрела назад.
Гоша подошёл к ней. Он начинал злиться. У него снова покраснели уши.
- А как же твоя бабушка?
Одуванчик повернулась лицом к Гоше. Она старалась смотреть на него, то называется, проникновенно, чтобы затронуть все струны души.
- Ну что ты в самом деле. Мы же в спонтанном путешествии. Здесь всё новое. Вот куст, например. – она подошла к кусту, который высовывался из-за ограды. – Я его вижу в первый раз и от этого мне радостно на душе!
Гоша драматично вздохнул и закрыл лицо рукой. Когда рука переехала на лоб, он страдальчески спросил, обращаясь к кому-то абстрактному:
- Ну зачем, зачем я согласился? Глупость какая-то вышла. Честное слово.
Собравшись духом, он убрал руку с лица и пошёл в сторону касс. Одуванчик тут же поспешила за ним вдогонку.
- Ну стой. Гоша, блин. Я так и знала!
Гоша был неумолим. Он принял совершенно взвешенное решение о том, чтобы вернуться домой. Пусть к матери, пусть к пятёркам и резиновым тапкам для готовки, но домой.
Одуванчик пыталась нащупать рычаг воздействия на Гошу.
Расплакаться было бы тупо. Да он и не поверит. Может быть, инсценировать смерть? А как тогда дальше быть… Может быть, умереть наполовину? Или на четверть?
Наконец, она не выдержала, резко остановилась и топнула ногой.
- Ну и пожалуйста! – крикнула Одуванчик на весь перрон. – Уходи. Ботаник несчастный. Жить без своих пятёрок не можешь. Тебе за всё нужно оценки получать? – она сделала небольшую паузу и проверила реакцию зрителей и самого Гоши. Она была уверена, что он, как минимум, сгорит от стыда. Гоша только остановился, но не поворачивался. Его уши снова стали малиновыми. – Ну хорошо. Вот тогда тебе твоя оценка: два за побег.
Теперь уже не выдержал Гоша. Он быстро подбежал к Одуванчику, извиняясь на ходу перед теми, кто стал свидетелем неприличной сцены.
- Ты совсем с ума сошла? – прошептал он, стиснув зубы.
Одуванчик немного отступила назад. Она не ожидала такой реакции на своё выступление.
- Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты думаешь, мне так просто даются эти пятёрки? Думаешь, я двинутый такой, да? Не могу двойки получать? Да, не могу. Но я не двинутый! А вот ты… - Гоша застыл на месте. Он не решался продолжить мысль. – А и ладно.
Гоша махнул рукой и уверенным шагом пошёл по перрону. Только не в сторону касс, а к выходу со станции. Одуванчик не могла понять, что произошло. Ей внезапно стало неимоверно стыдно за свои слова. Она ведь даже подумала, что её придумка сравни гениальности. А обернулось всё совсем не так, как хотелось бы. Никто не смеялся, зрители не аплодировали, не просили повторить на бис. Гоша тем временем подошёл к выходу и спустился вниз по ступенькам. Одуванчик в растерянности стояла на месте. Наконец, она пришла в себя и быстрым шагом пошла за Гошей. Казалось, что всё обернулось таким образом, что он руководил игрой, стал водой, а она дала себя запятнать. Одуванчик сбежала по ступеням, едва не столкнув на землю пожилую женщину и не скинув с тележки бородатого торговца фруктами ящик с вишней.
Гоша медленно брёл сбоку от железной дороги, засунув руки в карманы. Для него было важно выглядеть со стороны максимально раскрепощённо и уверенно. А главное, решительно. Одуванчик бросилась за ним. Она поравнялась с Гошей.
- Стой. Послушай, - начала Одуванчик, хватая Гошу за руку. Тот быстро её отдёрнул. По привычке. Рефлекторно. – Я… Я… - Одуванчик показывала, что не может отдышаться, хотя на самом деле она не могла выговорить слово. – Я… В общем. Прости! Да. Ну прости меня! Не хотела я тебя обидеть.
- Хотела. – возразил Гоша.
Одуванчик задумалась.
- Хорошо. Ты прав. Хотела. – она остановилась. – Теперь не хочу.
- Интересно почему. – размышлял Гоша, не останавливаясь. Одуванчик снова пошла вперёд.
- Потому что зачем?
- Ага. Ведь я уже пошёл с тобой. Теперь и незачем.
- Какой ты… Я ведь правда… - Одуванчик почувствовала, что готова расплакаться. Теперь по-настоящему.
Гоша подумал, что перегнул палку. Он остановился и повернулся к Одуванчику.
- Ладно. И ты тогда прости. Я уже это, слишком чего-то… - Гоша заметно смягчился. Его уши снова стали нормального цвета. – Только чур больше никаких обзывательств и оскорблений!
- Никаких. – заверила его Одуванчик и улыбнулась.
Она догнала Гошу. Он тоже улыбнулся. Оба пожали друг другу руки.
- Ну всё. Договор скреплён. – торжественно объявил Гоша.
- Куда пойдём? – впервые спросила Одуванчик, искренне интересуясь мнением своего партнёра по побегу.
- А давай туда. – Гоша показал пальцем в сторону заброшенной линии железной дороги, которая уходила в сторону от основной и уже заметно поросла травой.
- А давай. Погоди. Я сейчас музыку включу. Я колонку с собой притащила.
Одуванчик начала копаться в своём рюкзаке. Гоша заметно повеселел.
- Ты чего это? – спросила Одуванчик, заметив его перемену настроения.
- Танцевать люблю. – несколько смущённо буркнул Гоша, уткнувшись взглядом в землю.
- Да ладно?
- А что?
- Ничего. Я просто не знала. – она посмотрела ещё раз на Гошу. – Здорово.





Глава 7

It felt so wrong, it felt so right. Livin’ on a high wire. When I saw you, a fire started in my heart, I looked at you again, Yeah you've burned from the start. I live for the applause-plause. Young lady, you’re scaring me. Screaming like a siren, Alive and burning brighter, I am the fire. 2
Они прыгали по шпалам, врываясь в такой по-летнему тёплый воздух, хватали руками обрывки облаков, бросали на землю тоску и скуку, которая рассыпалась разноцветными шариками по траве. Гоша извивался в неистовом танце, подпрыгивал, трясся, покачивал руками, через секунду медленно перешагивал через шпалы, снова тянулся вверх, зазывая богов веселья и свободы. Кто-то из взрослых решил, что дети – это человеческие особи до 6-7 лет. Дальше, согласно их схеме, шли подростки или взросшие дети, которым не полагалось больше одного мороженого в день или, тем более, нормативных 7-8, а то и 10-11 часов разгильдяйства в сутки. Никто не знал, почему эти взрослые решили, что они умнее других и могут выдумывать подобные правила. Тем не менее, все охотно соглашались жить таким образом в ущерб своим интересам и чаяниям. Некоторые даже не знали в чём заключались их интересы и уж тем более чаяния.
Одуванчик в какой-то момент просто пошла рядом с Гошей, наблюдая за тем, как он танцует. Она ещё никогда не видела человека, который бы так сильно отдавался чему-то, полностью улетал в другой мир, не думая о том, чтобы вернуться. Она в очередной раз улыбнулась. Он очень забавно двигался.
Пройдя где-то три километра, ребята заметно устали. Гоша перешёл на более спокойные и плавные движения. Одуванчик уловила недовольное бормотание, исходившее из её живота.
- Гош, надо найти, где поесть.
Гоша кивнул.
- Предлагаю свернуть к «Лугу». Думаю, там можно попытать удачу и что-то найти.
Гоша снова кивнул.
Они свернули вправо, туда, где виднелись разноцветные домики. Шли по высокой траве. Одуванчик убавила звук на колонке. Гоша перестал призывать богов, положил руки в карманы и пошёл как обычный взросший ребёнок.
- Как думаешь, там водятся шмакозявки? – совершенно серьёзно поинтересовалась Одуванчик у Гоши. Тот улыбнулся.
- Что за странный вопрос? То есть, какие-нибудь клещи или змеи тебя не интересуют?
- Нет. С ними всё понятно. А со шмакозявками нет. Ведь никто не говорил, что их здесь не бывает.
- Думаю, что нет.
- Почему?
- Ну смотри. Во-первых, здесь недостаточно влажно. Ведь если они шмаКОЗЯВКИ, влажная среда, похожая на ту, что у нас в носу, им будет довольно приятна. Во-вторых, они явно не любят, когда ими пренебрегают. Что-то мне подсказывает, что в этом районе про них даже не вспоминают.
Одуванчик засмеялась.
- Ну даёшь. Даже я этого не знала.
Гоша ухмыльнулся.
- А то. Думаешь, ботаник – это так, для красоты? Я всё знаю.

Солнце почти зашло за горизонт. Путники изучали «Луг». Это был обыкновенный посёлок городского типа. Небольшая площадь, пара кафешек, магазинчики и дома. По улицам бродили всё те же бабки, дедки, мамы, папы, их дети. Кто на велосипеде, кто пешком, кто на мотоцикле, оглушая всю округу, кто на машине, извергавшей выхлопные газы. Ребята решили зайти в кафе с говорящим названием «Вилки-ложки», которое располагалось на углу двух улиц. Вывеска, как это водится, потеряла одну букву – «о». На её месте виднелся лишь бледный силуэт.
Внутри было тесно, но довольно чисто и уютно. Интерьер возвращал куда-то к бабушке в деревню, где было спокойно и легко, где всё пахло парным молоком и свежими ягодами с куста. Стены обделаны деревом, гармоничные цвета и довольно улыбчивая продавщица в симпатичном светло-розовом переднике.
- Возьмём блины, а? – воскликнула Одуванчик, осматриваясь.
- Если они их подают, то почему бы и нет… - ответил Гоша, подходя к одному из столиков. – Сядем здесь.
Одуванчик подошла к кассе и медленно провела рукой по металлической перекладине внизу прилавка, рассматривая блюда. Ей внезапно пришла в голову мысль повторить сцену из того самого сериала, который ей так понравился. Она обернулась на Гошу, тот сидел за столом и играл с солонкой.
Когда кассирша спросила, чего бы ей хотелось, Одуванчик сказала про блины. И матюгнулась на весь зал. Кассирша в недоумении воззрилась на девочку и захлопала ресницами. Даже её фартук как будто перестал быть просто симпатичным, но ещё и возмутился, став тёмно-розовым.
- Простите?
- ******ие. – повторила Одуванчик совершенно серьёзно.
На этот раз не поверил своим ушам Гоша. Он отставил солонку в сторону и даже привстал со стула.
Кассирша и Одуванчик молча посмотрели на Гошу. Тот опустился обратно на стул.
- Девушка, здесь общественное место. Материться запрещено. – возмутилась женщина.
Одуванчик повторила слово в третий раз. Кассирша не выдержала и опустила руку в карман, чтобы достать телефон.
- Звоните куда хотите. Мы берём блины.
Одуванчик направилась к столику, где сидел Гоша. У него глаза вылезли на лоб.
- Ты совсем с ума сошла что ли? Это что такое?
- Тихо-тихо. Не переживай так. Всё по плану.
- Да ты ненормальная, ей-богу!
- Да это как в сериале, понимаешь? – Одуванчик наклонилась ближе к Гоше. - Акт подросткового протеста и юношеского максимализма. Так нужно. Иначе какие мы после этого бунтари?
- Она вызовет полицию. – ужаснулся Гоша, белея.
- Не вызовет. К тому же, мы должны съесть свои блины. – упрямо твердила Одуванчик, усаживаясь за стол.
Спустя полчаса Одуванчик и Гоша сидели голодные в железном обезьяннике. По разным углам. Злые. Гоша – потому что он мало того, что не поел, так ещё и оказался за решёткой ни за что. Одуванчик – потому что знала, что виновата, но это её и бесило, и потому что спонтанный план снова не сработал. Теперь матюгнулся Гоша. Громко. Дежурный полицейский возмутился:
- Ну и парочка! Вы другие слова то хоть знаете?
Гоша промолчал. У него снова были красные уши.
Одуванчик посмотрела на него. Ей было невероятно стыдно. На это раз ещё больше, чем тогда на станции. Она всё ещё не могла понять, как в кино работает то, что не работает в жизни. И почему там на экране можно всё, а им ничего? Как будто актёры играют не людей, а воображаемых существ, которые живут на других планетах или в других измерениях со своими правилами.
Одуванчик решила извиниться. Было просто невыносимо киснуть в этом вязком чувстве вины. Она начала медленно двигаться по скамейке к Гоше. Тот ничего не заметил, он был погружён в свои переживания и тыкал носком кед какой-то металлический лист на стене. Оказавшись достаточно близко к однокласснику, Одуванчик медленно потянулась к нему рукой. Она осторожно коснулась Гошиного плеча. Тот дёрнулся, дав ей понять, что не готов принимать извинения. Одуванчик сникла, опустила руку. Немного отодвинулась. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Буквально. Теперь она поняла суть этого выражения. Только под землёй, возможно, ей удастся скрыться от этого Гошиного порицающего взгляда, от его дёрганья плечом и этих красных ушей. Она закопается там, залезет глубоко-глубоко к центру земли. И если он и там отыщет её со своими ушами, то она просто сгорит. И исчезнет.
- Гош… - начала она еле-слышно. – Гош… Прости, пожалуйста… Я дура…
Гоша не реагировал. Уши рдели.
Одуванчик сдалась. Она отодвинулась в свой угол и отвернулась. В горле и носу противно защекотало. Только не это. Опять плакать? Она пыталась сдержаться, но предательница-слеза покатилась вдоль переносицы. Одуванчик всхлипнула. Она старалась сделать это как можно тише, чтобы Гоша не понял, что она плачет. Но он услышал и раздражённо вздохнул. Одуванчик, осознав, что все старания тщетны, дала волю эмоциям. Сквозь её рыдания прорывались обрывки фраз:
- Я не знаю почему… Казалось, что так… Нужно, понимаешь? Правильно… По-другому… Я не знаю… Почему так…
Гоша ненавидел, когда кто-то начинал плакать. Он не знал, как себя вести в таких ситуациях. Он решил не поворачиваться к Одуванчику и постараться успокоить её на расстоянии.
- Не плачь…
Одуванчик снова всхлипнула.
- Не плачь, говорю… Слышишь?
Одуванчик старалась сдержаться.
- Я не умею вот это всё… Успокаивать там… Я только хотел сказать, что так не бывает, понимаешь? Не бывает так, что ты повторяешь всё точь-в-точь как это в фильмах и находишь рецепт счастья. Он не готов, понимаешь? Его не существует. Ты его сама должна написать. Своими руками.
Одуванчик внимательно слушала. Слёзы как-то сами резко закончились. Они не просились больше наружу, не пытались пробиться сквозь искусственно выстроенную стену безразличия к происходящему. Одуванчик даже пыталась выжать из себя пару слезинок, но безуспешно. Ей больше не плакалось.
- Спасибо. – шепнула она.
Гоша промолчал.
К камере подошёл полицейский. Он надменно посмотрел на малолетних преступников.
- Что за шум здесь? Вы платить штраф собираетесь? Я сейчас буду звонить вашим родителям.
Гоша демонстративно отвернулся, оставив металлическую пластину в покое.
- Не надо. Пожалуйста, что угодно – только не родителям. Мы заплатим. – затараторила Одуванчик.
Гоша удивлённо посмотрел на одноклассницу.
- Дайте, пожалуйста, наши вещи.
Полицейский недоверчиво посмотрел на Одуванчика.
- Я обязан позвонить вашим родителям.
- Я вас очень прошу, не надо! – Одуванчик умоляюще сложила ладони вместе. Полицейский цокнул, тяжело вздохнул и ушёл за вещами. Через пару минут он снова стоял перед ребятами.
- Я сам достану. – сказал он, подбираясь рукой к защёлке рюкзака.
- Нет. Просуньте через решётку. Не переживайте, так я не выбегу. – Одуванчик посмотрела на дежурного припухшими красными глазами.
Дежурный снова цокнул и просунул рюкзак через решётку. Одуванчик взяла его и открыла кармашек, в котором лежал бархатный мешочек с завязками. Она вынула оттуда тысячу, пропахшую эвкалиптом и протянула её полицейскому.
Мужчина поморщился от резкого запаха и брезгливо взял бумажку в руку. Затем он куда-то ушёл.
- Зачем ты отдала ему это? – спросил Гоша.
- А ты хочешь сидеть здесь до тех пор, пока тебя мама не заберёт? Не думаю, что она сильно обрадуется.
Гоша ничего не ответил. Его уши перестали гореть.
Дежурный вернулся со связкой ключей. И снова свобода. А говорят, что её не купишь. Купишь, купишь, ещё как. От этого она ещё ценнее. Она вообще, по сути, бесценна. А люди умудряются называть какие-то ценники. С чёткими цифрами, не приблизительно и на глазок, а точно.
Оказавшись на улице, ребята прочувствовали всю враждебность ночи в чужом краю. Без дома, без еды и без крыши над головой. Больше всего, конечно, беспокоило то, что они так ничего и не смогли поесть. Животы сводило от голода и ещё больше от осознания того, что следующим приёмом пищи будет только завтрак. И то, если повезёт. К тому же, сильно похолодало.
Одуванчик, раздумывая о том, где бы они могли подкрепиться, начала шарить по карманам. В один из них она точно должна была положить довольно крупную сумму.
Но в обоих карманах было пусто. Что за чёрт? Одуванчик остановилась и начала выворачивать все карманы наизнанку. Затем она обвела взглядом дорогу, потопталась на месте, сбегала назад. Ничего. Гоша устало следил за её действиями. Он даже ничего не спрашивал.
- Я, кажется, посеяла деньги где-то… - негромко призналась она, подходя к Гоше.
Тот громко вздохнул и сел прямо посреди дороги. Он отказывался идти дальше.
- Я устал. Хочу есть. У меня болят ноги. А эта дурацкая свобода только давит… У мамы тяжко, зато сытно. Ещё и деньги ты посеяла… И женщину обматерила…
Одуванчик укоризненно посмотрела на Гошу. Да, с деньгами получилось неудобно как-то. Но это же не повод так быстро опускать руки.
- Сытно и скучно. Тепло, кроватка. Но это нары, а не кроватка. И тепло искусственное.
- И всё-таки она меня любит. – заныл Гоша. – И никакие это не нары! А моя кровать. С одеялком, тёпленькая, уютная.
- Любит. И мои меня любят. Но ты же сам сказал про свой рецепт счастья. Про твой рецепт. Не мамы. Не папы.
- Всё равно я скучаю. – капризно упирался Гоша.
Одуванчик подошла к нему и села рядом.
- Я тоже.
- Правда?
- Немножко. Всё-таки, семнадцать лет под одной крышей…
Гоша посмотрел на неё и как-то сразу тепло стало. Внутри где-то стало тепло. И не так и грустно.
- А с деньгами придумаем что-нибудь. Надо смекалку развивать. – Одуванчик постучала пальцем по виску.
Гоша лёг на еле тёплый, раскалившийся днём асфальт. Одуванчик начала его толкать.
- Ну чего ты развалился? Пойдём!
Она встала на ноги.
- Чего ты на асфальте валяешься? Не валяйся, пойдём говорю! – Одуванчик взяла Гошу за ногу и начала тянуть. Гоша засмеялся. Он начал брыкаться.
- Да ты совсем что ли? – Одуванчик тоже засмеялась. – А ну давай! Прекрати паясничать.
Гоша захохотал. Одуванчик тоже. Они оба хохотали посреди ночи на улице незнакомого посёлка, голодные, уставшие, но как будто счастливые. Примерно наполовину. Или, как минимум, на четверть.










Глава 8

Одуванчик, будучи всё ещё спящей, медленно потянулась и задела рукой что-то колючее. Она повернулась на другой бок, постепенно просыпаясь. Открыв глаза, она резко подскочила и завозила руками по «покрывалу». Совершенно неожиданно для себя она обнаружила, что лежит посреди кучи сена в определённо не самом романтичном сарае. Чуть поодаль через сухую траву проглядывала чёрная шевелюра Гоши. Одуванчик медленно подползла к нему и приблизилась к уху. Невыносимое желание подшутить над одноклассником не давало ей покоя. А что? Почему бы и нет?
Через секунду сарай наполнил оглушительный вой. Гоша проснулся.
- Дура что ли? – возопил он, подлетая метра на два. Всё окружавшее его сено разлетелось в разные стороны.
Одуванчик попыталась сдержать смех, но у неё очень плохо это получалось.
Гоша передразнил её и, будто бы обыкновенным одеялом, накрылся головой сеном, дав понять, что он глубоко оскорблён. Одуванчик заботливо накрыла его ещё тремя травинками.
Прошлым вечером ребята тайком залезли на чей-то участок и прошмыгнули в открытый сарай. Спать на сене оказалось не очень-то удобно, но выбирать не приходилось.
Одуванчик села. Она посмотрела на Гошу, который упорно делал вид, что спит и разговаривать не настроен.
- Что дальше делать будем? У нас не так много денег… Какую-то часть я отложила на еду. В кармане сегодня нашла вот. – робко пробормотала она, ломая пальцами сухие травинки.
Гоша громко зевнул.
- Ты в ресторанах собралась обедать? И вообще, деньги не я потерял. Почему я должен спать не пойми где и как? – он шумно заворочался на сене и сдвинул брови, как ворчливый дед. Одуванчик этого не видела, потому что он так и не повернулся к ней лицом, но могла с лёгкостью догадаться, какие эмоции испытывал её одноклассник.
Она тоже нахмурилась.
- По-моему, в сараях вполне неплохо. А вот есть нам точно надо. – стояла она на своём.
Гоша сдался и перевернулся на другой бок. К его уху прицепилась травинка, но он этого не заметил.
- Нет. Нам надо жить в нормальных условиях. Мы вообще здесь незаконно.
- И что. Не факт, что…
Дверь в сарай отвратительно проскрипела и внутрь вошёл мужчина в большой флисовой кофте на молнии и мешковатых штанах. Одуванчик и Гоша в безмолвии обернулись на дверь.
Мужчина пробормотал несколько извиняющимся тоном:
- Ради бога, я только возьму немножко для Шона.
Он подошёл к куче сена и отщипнул немного от неё. Ребята молча сопровождали его глазами. Гоша даже отодвинулся в сторону, чтобы не мешать мужчине.
Внезапно дверь в сарай распахнулась полностью и внутрь влетела женщина в халате.
- Там укроп… Укроп… - она задыхалась и хваталась за сердце. – Подавили… Федя… Ты…
Совершенно случайно её взгляд упал на незваных гостей, расположившихся в сарае. Казалось, она скоро совсем потеряет сознание. Она начала глотать ртом воздух. Гоша наконец приподнялся.
- Это… Это… Что за разврат у нас в сарае?! А ну вон отсюда! – женщина наконец справилась со своим дыханием и смогла выговорить целых два предложения.
Мужчина попытался защитить ребят.
- Роза, дорогая, постой… Ну пусть… Ладно тебе… Молодость… Помнишь, мы как с тобой? – он попытался улыбнуться. Но Роза была неумолима.
Она, как разъярённый бык на корриде, поскребла ногами пол и бросилась в стог сена. Одуванчик моментально выпрыгнула из травы и, подталкивая Гошу, побежала к двери. Мужчина пытался урезонить жену ласковым тоном.
- Розочка, так это что. Я поправлю укроп. Ладно тебе. Пусть отдохнут.
Роза уже не была «Розочкой».
- Совсем распустились. Что вытворяют? А? И это в моём-то сене!
Гоша и Одуванчик уже оказались на улице и бежали к калитке. Гоша смеялся, Одуванчик злилась. Она даже покраснела.
Позади мчалась Роза с совершенно нечеловеческим от гнева лицом. А за ней, чуть медленнее, теряя на бегу сено, бежал её муж. Он всё ещё лепетал что-то вроде:
- Розочка, милая, давай я Шону лучше пойду занесу травку, а?
- Почему… Ты… Не закрыл вчера сарай?! – орала Роза, подбегая к калитке, за которой уже скрылись ребята.
Она вышла на дорогу и опёрлась рукой на забор. Халат немного испачкался в грязи. Она обратила на это внимание и, плюнув на палец, попыталась счистить её.
- Ну и утречко, конечно…

Гоша и Одуванчик неслись без остановки по посёлку, приближаясь к более обустроенному району, который больше всего напоминал город. Одуванчик замедлилась и перешла на шаг.
- Какой бред… - бормотала она под нос. – Как можно было такое подумать вообще?
Гоша услышал, что она что-то говорит и уточнил:
- Ты о чём это там?
Одуванчик раздражённо бросила:
- Ни о чём.
Гоша понял, что она обиделась. Но пока не догадался из-за чего именно.
- Что не так? Ты можешь сказать?
Одуванчик остановилась.
- Ты слышал, что она говорила?
- Слышал. В общем-то, её можно понять…
- Что?! То есть, ты бы тоже так подумал?
- Я такого не говорил.
- Почему, ну скажи мне, почему, если мальчик и девочка, то они сразу обязаны любить друг друга?
Гоша насторожился.
- А тебе так неприятна эта мысль?
Одуванчик поморщилась.
- Ты издеваешься?
Гоша посерьёзнел.
- Ясно.
- Только не говори, что обижаешься.
Гоша ничего не ответил.
- Гош, ну пожалуйста, ну я же не в обиду… Сам подумай, мы же как друзья, напарники.
- А мне обидно! Представляешь? То есть, я настолько неудачник, что со мной уже и никаких отношений нельзя завести? Так, по-твоему?
Одуванчик с сожалением смотрела на Гошу.
- Да нет же… Ты не так понял.
- Снова не так? Может быть, это тебе стоит думать, а потом говорить, чтобы я правильно понимал?
- Какой ты дурак… - прошептала Одуванчик, продвигаясь вперёд. – Всё о себе да о себе. Ты тут вообще не при чём!
Одуванчик почувствовала, что слёзы начинают подступать к горлу. Она ускорилась. Ей не хотелось, чтобы Гоша увидел, как она снова ревёт.
Гоша даже не попытался догонять Одуванчика. Он надулся как мяч и направился в другую сторону. Его бесили эти сцены, ссоры, перепалки. И он в очередной раз пожалел о том, что согласился на сомнительную авантюру. Детский сад, ей-богу. Ну что он будет делать? Куда он пойдёт без экзаменов? Нет, надо возвращаться домой. И как можно скорее.
Одуванчик проглотила слёзы усилием воли. Смысла плакать, в общем-то, не было. Она решила, что стоит собраться с мыслями и заняться чем-то полезным. Например, найти источник заработка на ближайшие дни. Устраиваться в обычный магазин ей не хотелось. Это скучно и слишком по-взрослому. Грузчиком – тоже не вариант. Быть на побегушках – устанешь. А им ещё столько идти.
Солнце начинало пригревать. Днём могла быть и вовсе жара. Это расстроило Одуванчика. Она плохо переносила высокие температуры.
Разъярённый Гоша, нахохлившись, шёл по какой-то пыльной дорожке и пинал ногами камни. Один, второй, побольше, поменьше. И, вообще, не так-то ему всё это надо. Какие перспективы у всей этой истории? Самые неприятные, это очевидно. И не хотел он тогда всё испортить, он хотел помочь. Кто вообще знал, что его мама не любит розы… Она никогда об этом не говорила… Гоша резко затормозил. Причём здесь его мама и розы? Он развернулся и прошёл обратно по дорожке, проделав ровно тот же путь, что и минуту назад. Как он пришёл от ссоры с Одуванчиком к неудачной попытке угодить матери в очередной раз? Ерунда! Он больше вообще никому не будет помогать. Ни маме, ни Одуванчику. Он поедет домой и сдаст проклятые экзамены. Вот и всё.
В это время Одуванчик дошла до перекрёстка двух главных дорог. Она остановилась, чтобы перевести дух, посидеть где-нибудь в тенёчке. Вокруг с разных сторон начали наплывать бабки с тележками и пакетами. Они катили цветы и кусты на своих тележках, раскачивая внушительными бёдрами. Каждая бабка считала своим долгом подтолкнуть конкурентку по соседству. Взгляды у них были крайне враждебными, а рот неизбежно складывался в улыбку, которая требовалась для иллюзорной дружелюбности и внешней открытости миру. Без них торговля приносила, скорее, одни убытки. Бабки постепенно занимали места на базаре, расставляя свои товары на земле, пока ветер вздымал к небу густые клубы пыли. Это было что-то вроде Дикого Запада. Только без пистолетов. Но от этого было не менее страшно.
С другой стороны на перекрёсток вышел Гоша. Одуванчик улыбнулась: в её голове уже созрел гениальный план. Она подбежала к однокласснику, забыв о недавней ссоре.
- Слышь. Идейка появилась. – она лукаво глянула на него исподлобья.
Гоша же посмотрел на неё в ответ крайне недоверчиво.
- Я вообще-то собрался домой. – угрюмо заметил он.
- Успеешь. – оборвала его Одуванчик и отвела к обочине дороги. – Смотри. Биржа труда предлагает прибыльный бизнес. Бабок видишь?
Гоша кивнул.
- Всё просто. Возьмём их их же орудием.
- Ты хочешь их оклеветать? – удивился Гоша.
- Нет, ты всё-таки дурак несмотря на свои пятёрки. Мы будем продавать цветы.
- Но у нас же нет цветов!
Одуванчик вновь укоризненно посмотрела на Гошу.
- Ты хочешь, чтобы мы их нарвали? – ужаснулся он.
- Быстро учишься. Может быть, всё-таки и не зря тебе ставят пятёрки.
- Ты…? – начал было парень, но Одуванчик перебила его, предвосхитив окончание вопроса.
- Да. – Одуванчик приблизилась к Гоше. – И тебе пора бы это наконец-то уяснить. – в конце она ткнула ему пальцем в грудь в знак завершения мысли и серьёзности намерений.
Гоша вспомнил странную ситуацию на дорожке с камнями, подумал, взвесил всё и почему-то решил, что ещё один раз помочь ему будет нетрудно. Тем более, это важно для них обоих, если они хотят выжить.
Буквально десять минут спустя ребята уже штурмовали один из участков в посёлке. Гоша добросовестно стоял на стрёме, пока Одуванчик, перелезала через забор; падала едва ли не лицом в грязь, поскользнувшись на размокшей глине; пыталась аккуратно и более-менее красиво выдрать с корнем цветок, засыпать образовавшуюся ямку землёй, чтобы не так бросалось в глаза; бежала обратно к выходу; передавала Гоше цветок и перелезала обратно на дорогу.
Одуванчик и Гоша старались стащить одно растение с каждого участка, чтобы пропажа была не так заметна. Но где-то хозяева расхаживали по территории, где-то не было красивых цветов и кустов, а где-то в принципе ничего не было.
Иногда заборы оказывались слишком высокими, по другим невозможно было забраться, но с горем пополам, что-то сорвать всё-таки удавалось.
Гоша принимал каждый новый цветок с утрированно разочарованным и осуждающим видом, но, когда Одуванчик отлучалась на промысел, даже улыбался самому себе, понимая всю степень преступности и опасности их деятельности. Ему не верилось, что он участвует в незаконном предприятии. Неужели у него появилась возможность вернуть потерянные годы бунтарства и безрассудства молодости? Да не так уж это страшно и сложно оказалось. И даже без плакатов и надписей в комнате.
Последний цветок достался Одуванчику с большим трудом. Мужчина, пропалывавший одну из грядок, заметил присутствие чужака на участке. А вот Одуванчик хозяина не углядела.
- Дядя, я нечаянно. Ошиблась забором. – лепетала она в страхе, пятясь к калитке.
- Что ты говоришь. – наседал мужчина с грабельками в руках. С них сыпались куски чёрной жирной земли.
- Да я вам правду говорю! Я ухожу уже!
- А чего это у тебя руки все в земле, а? – мужчина не унимался.
- Я бабушке помогаю вообще-то.
Одуванчик ощутила в себе какую-то странную уверенность. Она даже сложила руки на груди и остановилась.
- А что? Думаете, я пришла к вам воровать цветы? Ха! У меня с бабушкой просто отношения натянутые. Она не любит, когда я через калитку захожу. Приходится через забор. А он у нас, чтоб вы знали, такого же цвета.
Одуванчик до того расхрабрилась, что уверенно подошла к калитке, отвернувшись от хозяина участка, открыла её, посмотрела на мужчину, покачала головой и вышла на дорогу.
- Бежим. – шепнула она Гоше, оказавшись снаружи.
Ребята побежали к временному складу товаров.
Оба стояли на обочине, поставив руки в боки, и оценивали ворованные цветы. Стояли так они минут пятнадцать, пока Гоша наконец не сказал:
- По-моему, можно и в люди. Только вот этот надо выкинуть, он совсем тухлый. – Гоша показал на поникший красный цветок.
- Ты одурел что ли? – неожиданно напала Одуванчик. – знаешь, сколько я его вытаскивала оттуда?
- Хорошо, хорошо. Только не удивляйся, если его никто не возьмёт.
- И не надо. Сама заберу. – обиженно сказала Одуванчик.
- Нам нужна тачка или тележка.
- Попросим у кого-нибудь. Вечером вернём.

Ребята прикатили две тачки с цветами на тот самый перекрёсток. Бабок будто бы стало ещё больше. Солнце начало довольно серьёзно печь. Клубы пыли всё так же гуляли по дорогам. У Гоши заметно покраснел нос, он периодически потирал его указательным пальцем. Одуванчик обратила на это внимание.
- Ты чего?
- На пыль, наверное, аллергия. Ничего, пройдёт.
Одуванчик пожала плечами и, заприметив пустой квадратик посреди базара, поспешила втиснуться туда вместе со своей тачкой. Гоша сделал то же самое и встал рядом с Одуванчиком. Они осмотрелись и заметили, что окружавшие их бабки как-то подозрительно смотрят.
Гоша предложил одной из них помощь с котомками, но та лишь оскалилась и захлестнула подолом воздух в знак презрения. Парень испугался и сник.
И вдруг другая старушка переместилась вместе со своей развевающейся юбкой на квадрат ребят.
- Это вы зря, ребятки. – сообщила она, оценивающе глядя на будущих торговцев.
- Это ещё почему? – удивился Гоша и даже расправил плечи, получив возможность проявить свой бунтарский характер в зародыше.
- Вы чё, вчера родились? Тут Тимофевна торгует.
- Это кто?
- Кто кто. Проваливайте отсюда! – встряла другая бабка. – Она вас быстренько пришьёт.
- По-хорошему предупреждаем. – поддержала третья, по-старушечьи причмокнув губами.
Одуванчик окончательно осмелела.
- Никуда мы не уйдём.
Гоша удивлённо посмотрел на неё. Он снова испугался.
- Слушай, может, они правы. – сказал он, понизив голос.
- Нет. Ты струсил что ли? Они блефуют, я уверена.
- Ну не знаю… - Гоша колебался.
- Чего тут знать. Какая-то бабка. Ты уже одиннадцатый класс кончаешь. Стыдно.
- Я его не кончу, между прочим. – усмехнулся Гоша.
- Держимся до конца. – упорствовала Одуванчик.
Бабки продолжали о чём-то ворчать, но она не слушала их. Она была твёрдо нацелена получить приличную выручку за день.
Торговля шла довольно вяло, но какие-то покупатели были. Одуванчик старалась завлекать их тем, что красочно расписывала все достоинства того или иного растения, попадавшего ей в руки.
- Вот это Дедарис Прекрасный. – начала она, приподняв на вытянутых руках рыжий цветочек.
- Это же бархатцы. – поправил покупатель.
- Это у вас они бархатцы, а у нас Дедарис Замечательный.
- Прекрасный. – снова поправил покупатель.
- Да, прекрасный, я так и сказала. Берёте? – Одуванчик улыбнулась, как это делали бабки.
- Они у вас очень жухлые. Спасибо, не надо. – покупатель развернулся и явно собрался уходить.
Одуванчик в ужасе посмотрела на Гошу. Тот пожал плечами. Вдруг он крикнул:
- Стойте. Вы же не думаете, что это обычные бархатцы?
Покупатель остановился и медленно повернулся к ребятам.
- А какие же? Не только обычные, но ещё и крайне жухлые.
- Не лучше вас. – огрызнулась Одуванчик.
Гоша поспешил задобрить покупателя, который уже как будто собрался написать гневный отзыв в воображаемую книгу отзывов и предложений.
- Она имела в виду, что наши бархатцы, а точнее Дедарисы Прекрасные, так же красивы, как и человек. Они прекрасны. Вы прекрасны. А наши Дедарисы, к тому же, обладают медово-ореховым ароматом и улучшают самочувствие. Их можно заваривать в чай. Особенно полезно это делать рано утром или поздно вечером. После одиннадцати.
Покупатель как будто бы заинтересовался.
- А по чём они у вас?
- Сто рублей – один цветок. – уверенно произнёс Гоша, хлюпая носом.
Покупатель резко изменился в лице. Теперь стало ясно, что покупать он ничего не будет.
- Да вы с ума сошли? За рассаду? Жулики!
Покупатель поправил на шее задетое самолюбие, которое он носил вместо шарфа и поспешно удалился.
- Какой мерзкий мужчина, однако. – заметил Гоша, поправляя Дедарисы Обыкновенные.
- А ты молодец. – похвалила поражённая талантом Гоши Одуванчик.
- Он всё равно ушёл.
- Неважно. Зато мы знаем, как действовать дальше. Благодаря тебе. – Одуванчик шутливо ткнула Гошу цветком в нос.
Тот чихнул и смущённо улыбнулся. Его раньше никогда не хвалили за что-то неудачное. Это было так странно и так приятно.
Одуванчик поняла, что у Гоши аллергия не на пыль, а на цветы, но промолчала. Она не понимала, зачем он поддержал её идею, когда не мог и минуты простоять спокойно рядом с тачкой, полной пахучих растений.
За несколько часов ребята смогли продать только три набора рассады. Они очень устали и всё-таки несколько отчаялись. Гоша с трудом дышал из-за заложенного носа, а Одуванчик мучилась от головной боли. Она захотела отлучиться на минуту, чтобы охладиться в тенёчке, но не успела встать с самодельной табуретки, как к рынку подъехал мини-вен с ревущим мотором, поднявший гигантскую волну пыли. От которой чуть разом не задохнулись все бабки. Они закашлялись, начали активно протирать глаза. Одуванчик тоже закашлялась. Гоша отклонился назад, чтобы лучше разглядеть того, кто так нагло нарушил всеобщий покой.
Мотор в машине заглох и из распахнувшейся передней дверцы начала вылезать какая-то толстая сгорбленная фигура. Гоша и Одуванчик настороженно посмотрели друг на друга. Фигура медленным шагом направилась в сторону ребят. Пока грузные ступни передвигались по узенькой тропке между торговками, Одуванчик и Гоша всё больше напрягались. Наконец, фигура остановилась чётко напротив скромного квадратика, где торговали ребята. Она повернулась к ним лицом. Это была страшная бабка. Ей даже было сложно присвоить тот или иной возраст или статус, поскольку она больше походила на бессмертную и безликую нечисть. Снизу на подбородке у неё росла огромная волосатая бородавка, которая, как ни странно, несколько украшала её лицо.
- Что за ободранцы стоят в моём квадратике?
Несмотря на устрашающий вид бабка была обладательницей весьма высокого голоса. Где-то в диапазоне сопрано.
Она вопрошающе смотрела на всех бабок вокруг неё. Все раболепно молчали. Некоторые начали собирать свои цветы и складывать их в тележки.
- Здесь нигде не написано, что он ваш. – выступила наконец бесстрашная Одуванчик. Её жутко раздражало поведение бабки-монополистки.
Та изумлённо посмотрела на юную выскочку.
- Все знают, что это мой квадрат. – высота голоса бабки не изменилась, но тон стал намного резче.
- Что ж, боюсь, сегодня мы здесь торгуем. – не унималась Одуванчик. Гоша молча покачал головой, сидя в стороне.
- Ты погляди. Ну хорошо. Вы сами напросились. – бабка развернулась и направилась к машине, покачивая своими гигантскими бёдрами.
Одуванчик облегчённо вздохнула и торжествующе посмотрела на Гошу.
Дойдя до машины, бабка открыла раздвижную дверь салона, сунулась внутрь. Спустя пару секунд, дверь салона была полностью выдвинута и оттуда вышли два рослых парня в одинаковых рубашках. У них на руках были махровые напульсники, а на подбородке поблёскивали те самые волосатые бородавки.
- Покумекайте тогда с моими внучками, дорогие. – злорадно проговорила бабка, садясь обратно в автомобиль.
Два верзилы подошли к Одуванчику и Гоше. Одуванчик медленно опустилась на табуретку. Гоша, пытаясь выглядеть как мужчина, поднялся со своей. Первый верзила был вдвое больше его. Собственно, как и второй. Гоша попытался замахнуться на одного, не дожидаясь, пока он сам это сделает, но гигантская ручища мгновенно остановила его. В эту же секунду второй верзила схватил Одуванчика и закинул себе на плечи. Она пыталась сопротивляться, била верзилу по спине, пыталась кусаться, но в какой-то момент почувствовала, что от жары и жёсткой хватки противника, теряет сознание. Гоша какое-то время активно боролся со вторым верзилой, но в итоге тоже был поражён и сложен на его широченные плечи. Бабка, сидевшая за рулём, нацепила тёмные очки и громко рассмеялась. Некоторые бабки-торговки перекрестились. Дверь мини-вена захлопнулась. Одуванчик и Гоша оказались вместе с бородавчатыми верзилами в салоне. Бабка-монополистка нажала на газ и помчалась вон с перекрёстка, оставив за собой лишь очередные клубы пыли.















Глава 9

Вишнёвый автомобиль трясся и подпрыгивал на колдобинах сельской дороги. Братья-верзилы, зажавшие между собой Одуванчика и Гошу, мерно покачивались в такт. Одуванчик уже пришла в себя от тряски, она посмотрела на Гошу извиняющимися глазами. Тот на секунду посмотрел на неё в ответ и снова отвернулся. Одуванчик заметила, как у него покраснели уши. Да что уж, она сама злилась на себя. Более того, к ней начало медленно подкрадываться липкое, клейкое отчаяние. Ко всему этому ещё примешивалось сильное головокружение от духоты. Денег они почти не заработали, но зато впутались в бесперспективную историю с размытой концовкой.
Внезапно мини-вен остановился. Точнее, резко затормозил, практически взлетев в небо задней частью. Братья-верзилы нагнулись почти до земли и вновь выпрямились. Бабка вышла из машины и открыла раздвижную дверь салона. Она заглянула внутрь и подала внукам какой-то странный знак. Братья одновременно встали и вышли наружу. Ребята переглянулись. Бабка устрашающе моргнула, глядя на пленников, и с треском задвинула дверь обратно. Одуванчик и Гоша остались в машине одни. В воздухе, как это бывает в подобных случаях, повисла гнетущая тишина. Спустя несколько минут Гоша решил её нарушить.
- Вот стервозина. – злился он, сжимая краешек сидения.
- Куда это она интересно?
- С перекупщиками, небось, болтает. Или новых бабок подобрать решила.
- Кошмар. – искренне ужаснулась Одуванчик.
- А ты думала…
- Всегда казалось, что эти бабушки на рынках такие милые старушки…
- Ага. Так вот бывает. Нет. Я, лично, ещё на вокзале понял их суть.
- А зачем с ней эти пошли?
- Хрен его знает, если честно. Скорее всего, одной ей не управиться.
Одуванчик с надеждой посмотрела на ручку двери салона. Гоша поймал этот взгляд.
- Зря смотришь. Она точно нас закрыла.
- Надо попробовать хотя бы.
- Попробуй…
Одуванчик не двинулась с места. Она опустила голову вниз. Гоша нервно задёргался, щупая всё то, что попадалось под руку.
- Ты чего это? – спросила Одуванчик, поднимая голову.
- Как чего? Делать что-то же надо.
Одуванчик промолчала. Гошу насторожило её безразличие к происходящему. Он вскочил с кресла и подбежал к двери, дёрнув её за ручку. Бесполезно.
- Почему ты не злишься? – удивилась Одуванчик.
Гоша вернулся к креслу, сел.
- А чего мне злиться, а?
- Ну как же. Ведь мы здесь из-за меня.
Гоша улыбнулся.
- Боюсь, это не последнее место, где мы окажемся благодаря тебе. Или мне. Если нас не сожрёт эта бабка, конечно.
Одуванчик усмехнулась. Гоша продолжил:
– Да и к тому же, мы вдвоём всё это делали.
Снова загудело противное молчание.
- А ты чего такая?
- Какая?
- Как будто тебе всё равно.
- Мне и правда как-то всё равно.
- Ну нет. – Гоша оживился. – Как это так, всё равно?
Одуванчик прислонилась головой к стене и закрыла глаза.
- Глупость это была. - прошептала она. – Не знаю зачем…
- Как зачем? – удивлялся Гоша. – Сама говорила. Никаких планов. Никакого контроля. Никакой школы. Что же, всё зря?
- Не знаю, Гош. – Одуванчик посмотрела на него. В уголке глаза у неё сверкала бриллиантовая слезинка. В груди у Гоши что-то ёкнуло.
- Думай, что хочешь. Но мы отсюда выберемся. – упрямо заявил он. – Я ехал с тобой делать, что угодно, но точно не погибать. Да ещё и в таких глупых обстоятельствах!
- А что, написал бы в предсмертной записке, что отказался выращивать для бабки цветы и был посажен в её огороде вместо картошки. – шутливо заметила Одуванчик.
- Смешно. Я как раз не люблю картошку.
- Чем это она тебе не угодила?
- Тем, что её копать каждый год надо…
Ребята снова замолчали. Одуванчик заметила, что Гошин нос вернул себе прежний окрас.
- Эй, у тебя аллергия на цветы, да?
Гоша пощупал нос, потом слегка покраснел от смущения.
- Вроде того.
- И зачем ты согласился мне помогать?
Гоша вспомнил своё обещание, данное на дорожке с камнями. Нахмурился.
- Сам не знаю.
- В любом случае…Спасибо.
Гоша лишь пожал в ответ плечами и стал смотреть в окно.
В ту же секунду снова громовым раскатом распахнулась дверь салона. Снаружи стоял темноволосый бородатый мужчина в красной клетчатой рубашке с проводными наушниками на шее. В руке у него был кофе в стаканчике. Мужчина улыбался, но мгновения спустя он в растерянности опустил стаканчик вниз и беглым взглядом осмотрел салон.
- А где бабки? – удивлённо спросил он.
- Что? – спросил Гоша с подозрением.
Мужчина изобразил руками пистолеты и отшутился.
- Деньги, конечно. Сейчас стрелять буду. Пиф-паф. – пауза, ожидание реакции. Её не последовало.
- Ой, ну бабушки. Старушки. Шучу я. – дружелюбно пояснил он, опуская руки вниз.
- Тут нет никаких бабок. – отрезал Гоша.
Мужчина продолжил растерянно рыскать глазами по салону.
- Нет. Что-то тут не так. Они должны быть здесь.
- Но их нет. Вам же сказали. – раздражённо сказал Гоша.
Мужчина прошёл к креслам и сел рядом с ребятами. Он посмотрел на них, и внезапно его осенило.
- Так. Погодите. Вы и есть бабки что ли?
Гоша уже не стал отвечать ничего. Одуванчик тоже молчала.
- Ну я имею в виду, что вы вместо них сегодня?
- А зачем, собственно, они вам так нужны? – уточнил Гоша.
Мужчина снова заулыбался, очень натянуто и криво.
- Мы проводим ежедневные экскурсии и мастер-классы от центра «Глобусик». Для пожилых.
Ребята молчали. Мужчина убрал с лица улыбку.
- Ладно, чего я вам головы морочу. Эта карга совсем спятила, походу. Уже мальцов затаскивает в эту муть.
- О чём речь? – спросила наконец Одуванчик.
Мужчина встал с кресла, подошёл к двери и задвинул её. Он перешёл на шёпот.
- Тимофевна очень сложный человек. Её увлечения понять довольно тяжело. Единственное, что о ней известно, так это то, что она страсть как любит деньги. Вот. Остального я и сам не ведаю. – после небольшой паузы странный мужчина продолжил, - Ребятки, бегите. Я вам открою дверь. Негоже, чтобы такие молодые как вы в её лапы попадали. С бабками-то ладно, их много, они все одинаковые приезжают, а вот вы…
- Почему это одинаковые? – вступилась за старушек Одуванчик. – Все люди разные.
- Да это я к тому, что им уже не поможешь. Они и так по одной книжке научены всему. А вы ещё можете спастись, понимаете? – мужчина посмотрел на ребят.
- Мы ничего не понимаем, - сказал Гоша, - но уйти отсюда хотим.
- Тогда пойдёмте, я вас отведу туда, где безопасно. Она и не заметит.
- Это пока. – заметила Одуванчик.
- Не страшно. Уж я как-нибудь… – тут мужчина вздохнул.
Гоша вскочил с кресла.
- Ведите.
Мужчина кинулся к дверям со словами:
- Да, конечно. Пойдёмте.
Одуванчик не шелохнулась. Гоша, оказавшись у двери, обернулся.
- Ты чего это?
- Я никуда не пойду.
Одуванчик снова прислонилась головой к стенке и закрыла глаза. Наверное, ей казалось, что таким образом, не видя ничего вокруг, она сможет скрыться от того, что ей так противно, потому что непонятно.
- Это ещё почему? – возмутился Гоша.
Одуванчик посмотрела на друга.
- Потому что, во-первых, мужчине влетит. Во-вторых, чем это мы лучше бабулек? Я готова пойти на экскурсию.
Гоша оторопел.
- Никаких экскурсий, слышишь?! Не надо мне тут жертвенности.
Одуванчик не двигалась.
- А ты мне не указ. Сам жертвенец.
- Нет такого слова.
- Мне всё равно.
Гоша задумался. Наконец, он спросил, догадавшись:
- Это всё потому, что ты сомневаешься, да?
Одуванчик молчала.
- Конечно. Так и есть. Затащила меня в какую-то дыру. А теперь сидит вся из себя сомневающаяся, колеблющаяся. Здорово, однако. Только раньше надо было сомневаться, слышишь?
Гоша подошёл к Одуванчику и схватил её за руку.
- Теперь не отвертишься. Мы уходим вдвоём. И точка.
Он дёрнул её за руку. Одуванчик недолго пыталась сопротивляться, но быстро сдалась и покорно последовала за Гошей.
За пределами мини-вена, как толпа школьников на линейке, стояли высоченные сосны. Под ногами рассыпался светлый песок. Линия залива. Далеко, однако, бабка уехала.
Мужчина в рубашке и с кофе отпил из стаканчика, оставив на нём коричневый след от губ, и улыбнулся ребятам. Он слегка приблизился к ним и шепнул:
- Пойдёмте. Я вас сейчас проведу. Только дальше сами как-нибудь.
Тройка гуськом потянулась вдоль вагончиков, обшитых светло-жёлтым сайдингом. Одуванчик шла последней. Она постоянно оглядывалась назад в попытке отыскать бабку-монополистку. Её нигде не было. Одуванчик злилась. Ей захотелось, чтобы её уши тоже начали краснеть, и Гоша бы понял, что она в ярости.
Мужчина резко остановился и затаил дыхание. Он остановил Гошу рукой.
- Она там? – шёпотом спросил тот.
- Может быть. Хотя, она должна была уйти на местный рынок.
- А часто она так?
Мужчина осторожно выглянул из-за вагончика.
- Она главарь мафиозного клана.
Гоша тихонько рассмеялся.
- Ничего смешного. Чтоб вы знали, она держит в страхе почти половину области. – мужчина развернулся к ребятам. – Вы не думайте, что это шутки. Она вербует бабок. Возможно, там детская травма. Я слышал от одного из её внуков, который рослый такой.
- Они оба рослые. – раздражённо напомнила Одуванчик.
- Ну который светленький.
- Они близнецы. – заметил Гоша.
- Ну, короче, один из них мне рассказывал, что у неё какая-то мания. Она, вроде как, все эти цветы, которые выращивает на продажу, держит за высоченном забором. Он в буквальном смысле бетонный и под три-четыре метра. Так ещё и вторым слоем идёт более низкий заборчик. Она никому не позволяет эти цветы трогать. Ни пропалывать, ни выкапывать. Ничего.
- Почему, интересно… - задумался Гоша.
- Не знаю. Я не спрашивал. У нас с ней только бизнес.
- Вы вербовщик? – спросила Одуванчик с явным презрением.
- Типа того. – он смущённо улыбнулся. – Платит старуха неплохо всё-таки.
Тройка снова совершила перебежку. Таким образом они добрались до каких-то жёлтых жигулей с цветными подушками на задних сидениях. На полу лежал ковёр, напоминавший индийское сари. На капоте была наполовину отклеивавшаяся наклейка с надписью «Buddha is king». Рядом с машиной стоял парень в белой рубашке и разноцветных шортах. Он курил сигарету. При виде троицы он вынул её изо рта и повернулся лицом.
- Жека, чем обязан? – спросил он мужчину в рубашке и снова прикусил зубами сигарету.
- Ник, подсоби, а? Вот этих ребят, - он кивнул на Одуванчика и Гошу, - надо увезти отсюда.
- Это ещё почему? – удивился Ник, переместив сигарету на другую сторону рта. – Что это за прохвосты вообще?
- Долго объяснять. Но они не должны быть здесь.
- Ничё не знаю, - стоял на своём Ник, отворачиваясь, - Бабка их привезла, значит, должны быть.
- Ну не дури, Ник. Пожалуйста. Это я тебя лично прошу. Ты же сам против такого. Я знаю.
- Мне с этого что? – бесстрастно спросил Ник.
- Пятьдесят процентов. С выручки сегодняшнего дня.
- Семьдесят. Плюс долг.
- Окей.
- Погнали. – сказал Ник, выкидывая сигарету на песок и показывая ребятам на машину.
Гоша взял Одуванчика за руку и потянул за собой к машине. Теперь настала его очередь вести игру и тащить её куда-нибудь при любом удобном случае. Одуванчик, однако, резко остановилась и показательно вернула свою руку на место. Он посмотрел ей в глаза. Она никогда не видела его таким решительным и даже несколько жестоким. Его светлые глаза почти пропали под тяжестью нахмуренных бровей. Гоша открыл переднюю дверцу и уселся в кресло, громко захлопнув дверь. Ник, который уже сидел за рулём, возмутился:
- Э, малец, ты чё? Хлопать прекращай дверьми.
Гоша еле слышно извинился.
- Ладно, - смягчился Ник, - я просто недавно тут всё подправил, так сказать. Поэтому не шалите.
Одуванчик посмотрела на странного парня в рубашке и шортах, потом на Гошу. Потом снова на парня, потом на Жеку с этим несчастным стаканом кофе в руке. Она была крайне серьёзной. Никогда в жизни ей не было настолько не смешно от происходящего. Хотя, казалось бы, смех да и только. Они с Гошей в одночасье стали серьёзней взрослых всех вместе взятых.
Ник начал раздражаться.
- Садись давай. – крикнул он, высовываясь в окно.
Одуванчик нехотя подошла к дверце автомобиля и медленно открыла её. Она не скрывала своего недоверия относительно предстоящего предприятия и персоны его организовывающей.
Когда все наконец-то уселись, Ник завёл жигули и надавил на газ.
- А вы травку курили? – поинтересовался Гоша.
- Во-первых, не вы, а ты. – поправил Ник, - а во-вторых, нет. – он усмехнулся. – Думаешь, все люди с шортами в индийском стиле курят травку?
- Ну вдруг.
- А это, конечно, мысль. – Ник потянулся к бардачку.
Гоша и Одуванчик непонимающе посмотрели на своего водителя.
- Да ладно. Ладно. Шучу я.
Они выехали на асфальтированную дорогу по бокам которой всё так же многозначительно высились рыжие сосны. Ник сильнее надавил на газ и радостно гикнул. Скорость была одной из его губительных страстей. Губительных, конечно, относительно. Он всегда считал, что дорога и тачка его первые друзья.
- Эй, ребятки, ветерок любите? – крикнул он, полностью открывая окно со своей стороны.
Он высунул наружу руку и ловил ею встречные потоки воздуха.
- Вот она, свобода… - блаженно проговорил он, закрывая глаза.
Гоша занервничал.
- Может быть, лучше всё-таки на дорогу? – несмело спросил он.
Ник открыл глаза и негромко засмеялся.
- Ладно, ладно. – он повернулся к ребятам. – Какие-то вы шуганые, если честно.
- Мы не шуганые, - возразила Одуванчик. – Мы просто свободу ещё не нашли.
Ник оживился.
- А вы её ищете?
- Конечно. – отозвался Гоша.
- И как успехи?
- Так себе.
- Не парьтесь, мне тридцать четыре. Я уже Христа пережил, а всё ищу. Иногда вон, попадаются моменты. Я их ловлю. А так, всё время кажется, что ошибся. Снова и снова. Но оно того стоит.
Одуванчик как будто расстроилась.
- И что же, получается, нет её? – опечаленно спросила она.
- Есть. – твёрдо ответил Ник и улыбнулся. – Просто она хочет, чтобы её искали.
- Зачем это? – удивился Гоша.
- Не знаю.
После небольшой паузы Ник спросил:
- А вас куда отвезти то, собственно?
- Мы не знаем… - ещё более грустно ответила Одуванчик.
Пару раз машину слегка занесло на поворотах. Ник только заулыбался шире, не сбавляя скорость. Его забавляли такие адреналиновые моменты, которые как острая игла на секунду вонзались в кожу, а затем сразу же выскакивали обратно, оставляя после себя щекочущий страх и приятное ощущение не подконтрольности жизни. Одуванчику и Гоше было гораздо труднее проникнуться новой философией, но почему-то они почувствовали, что опасности от Ника исходит куда меньше, чем от той же бабки-монополистки или её внуков.
Одуванчик начала изучать салон автомобиля, всё больше замечая индийские мотивы и разнообразные буддистские изречения, которые зачастую были буквально выцарапаны на поверхности. Её взгляд зацепился за одно слово, которое было ярче остальных.
- А что такое «мокша»? – спросила она, хватаясь за спинку переднего сидения и приближаясь к Нику.
Тот успел среагировать и уже повернулся, чтобы ответить, но внезапно его голова обвисла и отвернулась куда-то вбок, глаза закрылись. У Гоши, сидевшего рядом, глаза полезли на лоб. Он тут же посмотрел на Одуванчика, а она на него. Медлить было более, чем опасно.
- Дурак, руль хватай! – заорала Одуванчик.
Гоша опомнился и схватился за руль обеими руками. Он старался хоть как-то управлять автомобилем, но тот не слушался. Сидеть было крайне неудобно, а попытки изменить положение оканчивались тем, что машина улетала в сторону кювета, а затем Гоша с трудом возвращал её на середину дороги. Одуванчик хваталась поочерёдно то за переднее кресло, то за своё собственное, то цеплялась за Гошину футболку.
- Ты меня назад тащишь! – орал Гоша, обернувшись на секунду.
Одуванчик извинилась, но неосознанно продолжала тянуть.
- Да я же говорю! – ещё громче вопил Гоша, быстро вращая руль в попытке выровнять автомобиль.
Наконец, не выдержав, он развернулся назад целиком и снял одну руку с руля. Одуванчик в ужасе закрыла глаза, ожидая скорую смерть. Да, вот так. Довольно глупо и не то чтобы очень романтично, зато как будто они всё-таки встретились со свободой… На несколько мгновений…
Гоша раскрыл рот и перешёл на какой-то утробный непрекращающийся крик. Одуванчику показалось, что она закручивается в спираль и уменьшается, отдаляется, уносится не пойми куда…
Резкий удар по тормозам и скрежет шин по асфальту вывел из транса обоих. Жигули развернулись на сто восемьдесят градусов и встали поперёк дороги. По бокам поднялась пыль. За рулём сидел свежий и бодрый Ник. Единственное, что изменилось – это был цвет его лица. Оно стало каким-то светло-песочным.
- Ну вы даёте, конечно, ребятки… - пробормотал он, отпуская руль.
- Это МЫ даём?! – возмутился Гоша. – Ты куда делся вообще? Это что было? Что за тихий час на дороге?
Ник был спокоен, как скала. Точнее, как спящий вулкан. Он уже несколько лет учился сдерживать свои эмоции, перенаправляя их разрушительную силу в самый ответственный момент в обретение истинного спокойствия и умиротворения.
- Не кричите. Причём, вы оба. Перестаньте так кричать, когда всё идёт через жопу. Это никогда не работает. – назидательно сказал Ник, обращаясь к ребятам.
- И тут учат! – разозлилась Одуванчик.
Ник повернулся назад.
- Жизнь тебя всегда будет учить. Школа ваша – так, прикрытие для лентяев и ханжей. Вот жизнь вас научит так, как ни один препод не сможет.
Он перевёл взгляд на Гошу.
- Смешные вы. Так противитесь важным вещам.
- Мы противимся школе. – серьёзно возразила Одуванчик.
- Это нормально. В общем-то, очень даже правильно, ко всему прочему. Вот только никуда эта ненависть вас не приведёт. Надо вам искать другое.
- Что? – спросила Одуванчик.
- Не знаю. Это ваша жизнь. Я не могу сказать, что вам нужно.
Все трое помолчали с минуту, успокаиваясь. Наконец, Гоша не выдержал и спросил, но уже сдержаннее. Его уши обрели естественный цвет.
- И всё же, что это было?
Ник расхохотался и откинулся на спинку кресла. Его всего трясло от смеха. Одуванчик и Гоша ничего не понимали и даже чувствовали себя какими-то идиотами. Когда Ник пришёл в себя и успокоился, он вытер рукой слезу, покатившуюся из глаза и объяснил:
- Хохма, однако. Каждый раз одно и то же. – иногда смешки всё же проскальзывали в его речи. – Да просто слово это. Не произносите его, кстати, больше. – он многозначительно посмотрел на Одуванчика. – я, как его услышу, в транс вхожу. Могу начать медитировать где и когда угодно. Кажется, будто я отключился, но это не так.
- Так ты всё слышал? – спросил Гоша, почувствовав, что его одурачили.
- Не совсем. – честно признался Ник. – Не смотрите так на меня. Мне стоило больших усилий вернуться в реальный мир. Но ваши крики я хорошо разобрал. Возможно, они мне и помогли.
- А что оно значит? – спросила Одуванчик.
- То же, что и «нирвана». Я к этому стремлюсь. Банально, но правда. Ко всему прочему, почти нереально.
- Удивительно… - пробормотал Гоша и тоже отклонился назад на спинку.
- В жизни вообще, чего только не бывает. – согласился Ник. – Слушайте, так если вы такие философы по жизни, может быть, мне вас отвезти к себе в лагерь?
- Что ещё за лагерь? – поинтересовалась Одуванчик.
Ник улыбнулся.
- Увидите. У нас там сборище прожигателей жизни.
- Звучит интересно. – Одуванчик приободрилась.
Гоша снова погрузился в сомнения. Одуванчик это заметила.
- Гош, погнали. Ну чё ты.
Тот всё с тем же сомнением посмотрел на неё. Он увидел в её глазах тот самый свет, который наполнял их с самого начала их путешествия. Ему стало интересно узнать, был ли подобный свет когда-нибудь в его глазах. И если да, то когда?
- Ладно. Поехали. – согласился Гоша, откинувшись на спинку кресла.















Глава 10

Бабка Ефимовна и её подруга бабка Васильевна сидели на деревянной скамейке возле окна, держа в руках по прямоугольному холстику коричневого цвета. Рядом с ними на столике стояла ваза с сухоцветами. Вокруг этой вазы на самом столе были разбросаны сушёные листочки, отрывки лепестков и рассыпаны мелкие бутончики ещё не успевших зацвести незабудок. Там же ножницы, клей, ленточки, булавочки. Всё, что положено иметь старушкам, увлекающимся составлением гербариев.
- Эй, Васильна. – еле слышно прошептала Ефимофвна, не отрывая глаз от своего холстика.
Васильевна молчала. То ли не слышала, то ли намеренно не реагировала.
- Дура, оглохла что ли! – уже раздражённо, но шёпотом, сказала Ефимовна, отрываясь на мгновение от работы.
Васильевна перевела недобрый взгляд на Ефимовну и прошептала:
- Сама дура! Ты что, в сушильню захотела?
- Боже упаси словами такими бросаться!
- Сиди и работай лучше.
- Да не могу я больше, пойми ты. Устала. – Ефимовна опустила руки с холстиком на колени.
- А другие, думаешь, не устали?
- Давно пора делать что-то!
- Не тот возраст, Ефимовна, не тот…
- Как же не тот? А какой тот?
В разговор на полутонах вмешался мужчина, стоявший неподалёку от старушек. Он медленно подошёл к ним, наклонился:
- Вы чего тут за диалоги развели?
- Вам показалось, голубчик. Мы молчали. – твёрдо проговорила Ефимовна.
- Так и есть, молчали. – подтвердила Васильевна.
Мужчина выпрямился и сказал уже в полный голос:
- Вы же понимаете, что если она узнает, что кто-то из вас решил завести дружбу между собой, нам понадобятся дополнительные руки в сушильню?
Старушки, сидевшие поблизости на тех же скамейках, молча закивали, посильнее уткнувшись в свои холстики. Ефимовна продолжительно вздохнула и посмотрела в окно. Оно было маленьким. Скорее, окошко. Но его размера хватало, чтобы увидеть светлый песок с зелёными островками осоки и величественные сосны, смотревшие свысока на людей-муравьёв, копошащихся где-то у их стволов. Ефимовна не спешила возвращаться к работе, она жадно собирала глазами всё, что выходило за пределы привычного, окружавшего её теперь каждый день, мира. Любопытно, ей казалось, что она была создана для работы, как только вышла на пенсию. Она так жалела о том, что время шло, и жизнь менялась. Она жаждала вернуть свою молодость, силу, выносливость. А сейчас ей хотелось лишь одного – горячего чаю с печеньем, внучку наготове с запасом вопросов о жизни и свой самовар.


















Глава 11

Вечер наполнился тёплым, расплывающимся, обволакивающим всё вокруг раствором из сонного и мягкого июньского воздуха. Он был приятнее пухового одеяла в холодной зимней комнате с открытыми на ночь окнами. И долгожданней последнего урока в году.
Ник так и не закрывал окна в машине, опустив ещё одно со стороны Гоши. Хотелось кричать, широко раскрыв рот, чтобы в него залетели летние запахи, и их можно было бы проглотить, чтобы по-настоящему погрузиться в зарождающееся безумие трёх предстоявших месяцев. Да что там трёх месяцев, всей остальной жизни: без домашки и учебников в сумках, без тетрадок и толстой морды Жизель Ивановны. Конечно, ещё и без сосисок в тесте, завёрнутых в текстурные салфетки. Но это можно было пережить.
Несмотря на яростно пробивавшее себе путь чувство свободы, которое начали ощущать с недавнего времени и Гоша, и Одуванчик, их обоих беспокоил факт неумолимо приближающихся экзаменов. Гошу, потому что он внутренне понимал, что всё-таки не может их пропустить, но ему жаль разочаровывать Одуванчика, а Одуванчика, потому что она чувствовала беспокойство и напряжение Гоши.
Устроили стоянку. Ник достал из бардачка рваные по краям игральные карты и кинул колоду рядом с коробкой передач. В рот он снова запихнул сигарету.
- Сыгранём? – Ник бегло посмотрел на ребят. - Парнишка, посчитай-ка нам карты. – обратился он к Гоше и вышел из машины.
Гоша сидел всё так же, погрузившись в себя. Одуванчик легла на спинку своего кресла и посмотрела в окно. Так красиво: солнце, золотящее деревья, сиренево-голубое небо, облачка-сладкая вата, порозовевшие по краям. И снова нависающие, бесчисленные подбородки Жизель Ивановны. И сборники, сборники…
Снаружи заметно похолодало. Ник слегка поёжился и скрючился, чтобы зажечь сигарету. Он смотрел на горящие стволы сосен, на пыльную дорогу и думал почему-то о матери. Вот так внезапно, в то же время ожидаемо, странно и волнующе. Наверное, беглецы напомнили ему о собственном детстве и о ней. Неизбежно о ней… Каждый раз всё сводится к ней…
Он так и не знал, где мать сейчас. С ней ли отец. Или любовник. Или папик. Или любовница. Но её лицо горело копной рыжих волос на стволах сосен, отрывалось от них и близилось к Нику, пытаясь коснуться его лица, отыскать руку и прислониться к ней щекой. Ник вздрогнул, отступил в сторону. Пепел упал ему на голый палец, торчащий из шлёпки. Палец согнулся, сжался, залез подальше в шлёпку.
Нет. В тот день, двадцать лет назад, она не бросила его, не оставила один на один с отцом инженером. Не пустилась в бега с очередным другом сердечным. Он сам ушёл. Ушёл, не выдержав конкуренции на поле любви. Там шли смертельные бои. Но дело в том, что он дрался всегда один. Дубасил, что было мочи грушу, висевшую сначала только в школьном спортзале, а потом и у него в комнате. Он никогда не видел лицо противника. И не знал, было ли оно у него вообще.
Самое противное было то, что в её любви, в её нескончаемом потоке нежности и заботы нельзя было остаться надолго. Его всегда буквально вырывало, выдёргивало из мягких, пахнущим кремом с ароматом розы рук. В тот самый момент, когда казалось, что он в безопасности. И он начинал поиски, потерявшись в очередной раз. Он всю жизнь искал что-то, но никогда не понимал, что именно.
Он не мог делить её с другими. А она не могла отдать всю свою любовь ему одному. Она была рыжей. Он был русый, в отца. В человека, который намеренно жертвовал своей свободой, чтобы выхватить из её раскрытых ладоней лучик тепла, жадно сорвать его, как лепесток с куста шиповника и спрятать где-нибудь глубоко. Чтобы никто не нашёл. Даже собственный сын.
Но ей было всё равно. Она любила его, как и всех остальных. Ни больше, ни меньше.
На палец снова упал пепел. Он отогнал воспоминания вместе с дымом от сигареты. Выкинул её на песок, притоптал ногой.

В машине Одуванчик осторожно спросила Гошу:
- О чём думаешь?
Она сразу же отвернулась обратно к окну, как будто таким образом она не услышит ответ, которого так боится. Снова спрячется от этой настигающей, где бы она ни была, взрослой реальности.
- Ни о чём. – хмуро ответил Гоша.
- Я знаю о чём. – сказала Одуванчик, собравшись с силами. – Через три дня первый экзамен.
Гоша молчал. Он взял в руки карты и начал тасовать колоду.
- Гош, не молчи.
Гоша не реагировал. Он так же молча начал раскладывать карты на три стопки. Разложив все карты до конца, он достал снизу козырную и положил её рубашкой вниз, накрыв перпендикулярно остальной колодой.
- Буби. – констатировал он.
Одуванчик почувствовала, что у неё в горле разрастается противный, колючий ком. И она не может ни проглотить его, ни выплюнуть.
Подойдя к багажнику, чтобы взять какие-то тёплые вещи, Ник посмотрел на Одуванчика и Гошу. Почему-то он улыбнулся. Ему нравилось, что он был им вроде наставника. Пускай на несколько дней. Но это было так интересно помогать тем, кто тоже ищет. Искать вместе. Да, конечно, он так же надеялся, что они научат его чему-нибудь взамен. В знак благодарности. Или просто случайно.
Ник достал из багажника две кофты и одну рубашку, которую он сразу же накинул на плечи.
В машине он раздал ребятам одежду, посмотрел на карты и радостно проговорил:
- Молодец, парниш. Сейчас сыграем. Слушайте, а чё мы всё без имён и без имён. Я Ник. – он протянул руку сначала Гоше, а потом Одуванчику. Оба представились в ответ. Ник рассмеялся.
- А-х-х-ха-ха. Это почему ещё Одуванчик?
- Её зовут Даша. – перебил его Гоша.
Одуванчик вздрогнула. Никто не называл её по имени, кроме родных. В этот же момент она осознала, что Гоша ни разу не назвал её Одуванчиком. Вообще, это дурацкое прозвище приклеилось ещё в школе после того, как она принесла на мастер-класс по готовке одуванчики. Всех тогда жутко развеселил её выбор. Ведь получившееся блюдо можно было съесть. Что ребята и делали на перемене, наблюдая, как их одноклассница в стороне давится своими одуванчиками, не желая так просто сдаваться.
- Ну что ж, приятно познакомиться, в таком случае. – Ник искренне улыбался. - Давайте партейку запилим всё-таки? – он взял в руки свою стопку карт.
- Может быть, поедим чего-нибудь? – предложила Одуванчик.
- Да. Есть охота.
- Сейчас посмотрю, что у меня есть в рюкзаке. – сказал Ник и потянулся на заднее сидение. – передай, пожалуйста. – попросил он Одуванчика.
На коленях Ника появились два бутерброда, завёрнутых в пищевую плёнку, банан, три яблока и половина от палки колбасы. Гоша в предвкушении потёр руки.
Когда с едой было покончено, ребята взяли свои стопки карт в руки. Началась жаркая игра. Одуванчик и Гоша постепенно забыли о своих треволненьях и отдались азарту. Карты летали из стороны в сторону, куш постоянно сменялся. В ход пошли личные вещи, которых, к слову, у ребят почти не осталось, деньги, а потом абстрактные предметы, которые было обещано позже обязательно отдать победителю, и те же абстрактные деньги.
Когда солнце начало проваливаться за горизонт, Ник резко прекратил игру. Гоша подумал, что это оттого, что ему перестало везти. Ребята попытались продолжить, но Ник был непреклонен. Одуванчик и Гоша выглядели расстроенными, они сидели с выражением лёгкой обиды на лицах.
- Ладно вам. Ночи, конечно, белые, но пора двигать. – сказал Ник, засовывая карты обратно в бардачок.
- А у меня так хорошо пошло! – в отчаянье вскрикнул Гоша.
- Ничего. Потом продолжим. Обещаю. – после небольшой паузы Ник добавил. – а вы, я смотрю, те ещё озорники. А как глаза-то у вас запылали, вы бы видели. – он засмеялся. Одуванчик и Гоша тоже. – Руки раз-раз. И не видно ни черта. Одни карты летают.
Ник посмотрел на себя в зеркало, впервые обратил внимание на синяки под глазами и надавил на газ.
- Вы только не думайте, что это та самая свобода. То, что вы наблюдали, точнее, наблюдали бы, если бы не погрузились настолько в процесс, не что иное как иллюзия.
- Почему это? – удивилась Одуванчик. – А я чувствовала себя свободной, между прочим. – она хитро улыбнулась.
- Это когда выигрывала. А при проигрыше? – поинтересовался Ник.
Одуванчик задумалась, посерьёзнела.
- Тут вы горите ярко, но быстро, понимаете? Это самая настоящая ловушка. На неё многие попадаются. Многие умные люди. Ведутся как дети.
- А мы не дети уже почти. – продолжила Одуванчик. – Мы одиннадцатый класс заканчиваем.
Ник улыбнулся.
- Вот и не ведитесь.
- А ты ведёшься? – полюбопытствовал Гоша.
- Да. – признался Ник. – Но зато теперь могу это замечать и стараться контролировать себя.
- И в чём тогда смысл? – спросила Одуванчик. – Знаешь, а всё равно делаешь.
- Смысл в том, что ты знаешь. Это намного больше, чем вы думаете. В знании, как это ни банально, сила. Уж тут ваша школа точно права.
Глава 12

Поздно ночью ослепительные фары жигулей осветили небольшое лагерное поселение, где стояли те же вагончики, что и на пляже и несколько палаток. Перед световыми столбами, направленными вглубь сосняка, витали пылинки, поднявшиеся с земли после резкого торможения автомобиля.
Ник похлопал руками по гладкому рулю и повеселел. Он был дома.
- А ты не будешь возвращаться к бабке? – спросил Гоша.
- Я у неё не работаю. Так, иногда заезжаю, чтобы привезти или увезти что-нибудь. – Ник помрачнел. – Пора и это прекращать.
- Тебе кто-нибудь платит? – поинтересовался Гоша, заметив перемену в его лице.
- Вот вы, дети, конечно, бесцеремонные личности. – он открыл дверь со своей стороны. – Платит. – после короткой паузы, он добавил, вылезая из машины. – Но не она. Выходите давайте!
Одуванчик зевнула, нехотя натянула кофту, которую достал из багажника Ник, и открыла свою дверь. Гоша сделал то же самое, только без зевка. Все трое встали перед жигулями. Неподалёку от лагеря, за соснами, белела полоска залива, которая обрывалась, натыкаясь на очередное дерево, а затем тянулась дальше до следующего препятствия. Ник снова закурил. Огонёк его сигареты мелькал в сумерках, а глаза, отражавшие уже светло-голубое небо, улыбались. Он отошёл от машины и побрёл к одному из вагончиков, где горел жёлтый свет. Дверь отворилась, и на пороге появилась черноволосая девушка в длинной юбке и коротком топе на тонких бретелях. На руках у неё были разноцветные фенечки. Она стояла на месте, не двигаясь. Девушка была совсем юной, ей было не больше восемнадцати.
Когда Ник приблизился к открытой двери и вступил в полосу жёлтого света, девушка подошла к нему и поцеловала в губы. Одуванчик и Гоша удивлённо переглянулись.
- Ты же должен был сегодня остаться там, нет? – растерянно спросила девушка у Ника.
- Планы поменялись.
- Ты принёс деньги?
- Позже. Завтра поеду за ними.
Девушка потянула Ника за руку в дом, косясь на ребят, которые скромно стояли у машины.
- Кто это? И почему завтра? Завтра приедет Миша. – в её голосе слышалась явная тревога, которая врезалась в паузы между словами в предложении, сбивала с мысли.
- И что? – голос Ника задребезжал от с трудом сдерживаемого раздражения.
- Как что? Мы и так затянули… - она смотрела Нику прямо в глаза, пытаясь понять, что у него творится внутри. Она явно была напугана.
- Ничего. Завтра всё будет. Обойдётся.
Девушка отпустила запястье Ника и прошла вглубь вагончика. Ник вернулся на улицу и помахал ребятам рукой, чтобы они следовали за ним. Одуванчик, прислонившаяся к капоту, отошла от машины, Гоша последовал за ней. Он положил руки в карманы и поплёлся к вагончику, загребая ногами песок. Внутри импровизированного домика посреди леса было светло и довольно уютно. Наверное, пассия Ника постаралась. В вагончике была всего одна комната с небольшой перегородкой, которая отделяла спальню от кухни. Черноволосая девушка в юбке сидела за столом. Она держала в руках какой-то журнал. И явно делала вид, что увлечённо читает. Как будто в знак молчаливого протеста она выставила на стол голую пятку, облепленную песком.
- Яна, прекрати! – грозно потребовал Ник, с минуту понаблюдав за ссыпавшимися на стол песчинками.
Яна молча перелистнула страницу. Ник лениво отмахнулся. Он повернулся к Одуванчику и Гоше.
- Ну что. Это мой дом, в общем-то. Расположим вас как-нибудь тут.
- Кто это? – равнодушно спросила Яна, не отрываясь от журнала.
- Опять ты притащила эту дрянь? – Ник проигнорировал вопрос.
Яна снова ничего не ответила.
- Мы же это сто раз обсуждали. Там нет ничего полезного для нас.
- Ты хотел сказать для тебя. – поправила его Яна. – Кто это? – в её голосе слышалась горькая обида.
- Это мои друзья. Одуванчик и Гоша.
- Они тоже будут проходить программу?
- Не знаю. Мы это не обсуждали.
- Тогда зачем ты их притащил? – в глазах Яны заблестели слёзы. Белки по краям покраснели. Она перевела взгляд на Ника. Он уже успел сто раз пожалеть о том, что привёл ребят к себе домой.
- Им нужна помощь. К тому же, мне заплатили. – последней фразой Ник намеревался порадовать Яну.
Девушка поставила ногу на пол, вскочила со стула и подбежала к нему.
- Когда ты уже поймёшь, что ты не твоя мать? Ты не святой и не мессия.
Она, всхлипывая, выбежала на улицу.
Гоша и Одуванчик почувствовали себя очень неловко. Гоша усиленно осматривал жилище, стараясь не смотреть на его хозяев, а Одуванчик взяла в руки какую-то деревянную фигурку с полки и изучала её. Ник подошёл к столику, за которым сидела Яна, и сел на её место.
- Не обращайте внимания. – обратился он к гостям. – Стыдно, что приходится вас посвящать во всякие неприятные моменты семейной жизни.
- Это тоже часть жизни. – заметила Одуванчик, ставя фигурку обратно на полку.
Ник кивнул, соглашаясь.
- Так что у тебя здесь? – спросил Гоша.
На стенах висели картины разных размеров. Иногда они перемежались плакатами из фильмов или сериалов, фотографиями рок-групп. Много Будды, лотосов, индийских божеств в сочетании с животными на которых сидят, или держат в ногах или чуть ли не душат. Вероятно, от избытка чувств. Всё очень пёстрое, навалившееся друг над друга, скомканное – как будто дизайн разрабатывали в порыве быстротечного чувства. Будто боялись, что скоро что-то закончится, или, что ещё хуже, заметят, что ничего особенного и не было.
На полу лежал ковёр с потускневшим и свалявшимся ворсом. Один его конец слегка загибался. Посередине виднелось блёклое розоватое пятно.
- Это кто? – спросила Одуванчик, тыкая пальцем в одну из картин.
- Ганеша. – ответил Ник. – Бог мудрости и благополучия.
- Почему у него голова слона?
- Шива отрубил ему голову.
- Почему?
- Его не пускали в дом.
- Это был его дом?
- Да.
- Странно. – проговорила Одуванчик. – Бог мудрости не понял, что лучше впустить человека, чтобы остаться с головой?
- Он стал им после.
- То есть, - предположил Гоша, - чтобы стать мудрым, нужно лишиться головы?
- Необязательно. Но чего-то, скорее всего, лишиться всё-таки придётся.
В углу спальни, за перегородкой стоял бахромчатый торшер красного цвета, под ним – двуспальная кровать с изумрудным пледом. По всему вагончику было много полок, а на них стояли те же боги, животные, цветы. В основном, сушёные цветы. Одна маленькая полка у кровати была заставлена всякими баночками, тюбиками и бутылочками.
- Где же нам тут спать? – спросила Одуванчик, бросив взгляд на кровать.
- Я вам постелю на полу. У меня есть замечательный матрас. Я его берёг для вот такого случая. – Ник, довольный собой и своей предусмотрительностью, заулыбался.
- Подожди, - Одуванчик углядела подвох. – мы что, вдвоём на одном матрасе спать будем?!
- Для вас это проблема? – поинтересовался Ник.
Гоша вопросительно посмотрел на Одуванчика.
- Д-да. – неуверенно подтвердила она.
- К сожалению, больше мест нет.
Гоша громко зевнул.
- Мне абсолютно всё равно. Я хочу спать.
Одуванчик вся напряглась. Ей не хотелось лежать в одной кровати с Гошей. Нет, ей не было противно. Но ведь они даже не пара.
- Где здесь есть туалет? – спросил Гоша, снова зевая.
- Как выйдешь из вагончика, поверни направо и пройди до конца. Ты в него упрёшься. – объяснил Ник.
- Ага. – Гоша почесал затылок и пошёл к выходу.
Ник остался наедине с Одуванчиком. Они оба помолчали несколько минут, и потом Ник сказал, объясняясь:
- Она вернётся потом. Это не впервые.
- Не надо оправдываться. Я так и подумала. – ответила Одуванчик, садясь на краешек кровати с изумрудным пледом. – Она как будто не очень-то счастлива. – добавила она через какое-то время, проводя пальцем туда-обратно по бархатистой ткани.
Ник поднял глаза на Одуванчика.
- Это ещё почему? – он был искренне удивлён.
- Ты сам сказал, что это не впервые. Она ведь плакала.
- Она всё время плачет. – Ник начал горячиться.
- Девушки никогда не плачут просто так. Если они, конечно, не круглые дуры. Но она на такую не похожа. И тебя это ни капли не насторожило?
- Так. Хватит нотации мне читать. – начал увиливать Ник. – Лучше скажи, почему тебе так не хочется лежать на одном матрасе со своим другом?
- Ха-ха. Взаимная терапия. Симбиоз. Ну хорошо. Не почему. Просто не хочу.
- Вас никто ни к чему не принуждает.
- И слава богу! – Одуванчик чуть не закричала. Она даже покраснела.
- Хорошо-хорошо. – Ник улыбнулся. – Тише. Я просто сказал.
Одуванчик насупилась и отвернулась в сторону. Да, она заканчивала одиннадцатый класс. Бучиться было как будто бы поздно, не по возрасту. Но никто не имел права её чему-то учить.
Немного остыв, она подумала, почему ей так не хотелось лежать рядом с Гошей. А дело было в том, что она на самом деле хотела. Она даже хотела бы его обнять. Вот только признаться себе в этом казалось ей абсолютно невозможным.
Через несколько минут в вагончик вернулся Гоша. Когда открылась дверь, Ник встрепенулся. Это была не Яна. Гоша вытирал мокрые руки о брюки. Ник поднялся со стула и направился к выходу. Дверь захлопнулась. Наступила полная тишина. Её решил нарушить Гоша:
- Куда это он?
- Надеюсь, что извиняться.
Гоша подсел к Одуванчику на кровать. У неё очень смешно завивалась прядь волос на лбу. Одна единственная. Все остальные волосы были прямые.
Одуванчик почувствовала на себе Гошино дыхание. Только сейчас она обратила внимание на то, что от него довольно вкусно пахнет. Несмотря на то, что вчера они ночевали в сарае.
Гоша похлопал себя по коленям ладонями в задумчивости. Потом его ищущий развлечения глаз зацепился за радиоприёмник, который стоял на одной из многочисленных полок. Он встал с кровати, подошёл к нему, нащупал кнопку включения и нажал её. Заиграла какая-то песня на английском языке. Гоша, вполне удовлетворённый предложением неизвестной радиостанции, вернулся на кровать.
Одуванчик и Гоша сидели рядом. И всё бы ничего. Но песня, игравшая по радио, оказалась излишне романтической. Вслушавшись в слова, Одуванчик, которая имела пятёрку по английскому, вся издёргалась. Пели, естественно, про «love». Что-то про северный ветер и какую-то розово-сопливую белиберду. Одуванчик не выдержала, соскочила с кровати на пол и огромными скачками, как кенгуру с пустой сумкой, бросилась к приёмнику.
- Не люблю эту песню. – сообщила Одуванчик, хотя слышала её впервые.
Гоша пожал плечами и лёг на кровать. В сущности, ему было всё равно, что играет на фоне. Он очень устал и хотел просто спокойно полежать.
Одуванчик переключала станции, но на каждой из них было что-то про любовь. Просто возмутительно. Ни в какие ворота подобное уже не влезало. Достигнув скорости переключения каналов один в секунду, Одуванчик перестала мучить кнопку и выключила приёмник.
- Голова что-то разболелась. Давай без музыки. – предложила она.
Гоша махнул рукой, не поднимаясь. Одуванчик осталась стоять у полки с приёмником. Вдруг Гоша спросил:
- Ты всё ещё не хочешь спать со мной на одном матрасе?
Одуванчик покраснела. Ей стало стыдно. Гоша приподнялся на локтях.
- Я могу поспать на полу. – жертвенно предложил он.
- Не надо. – тихо ответила Одуванчик. – в конце концов, в этом ничего такого нет.
- Ты уверена?
- Да.
Чьи-то шаги застучали по лесенке, ведущей к вагончику. Кто-то бежал. Дверь распахнулась и внутрь зашёл запыхавшийся и раскрасневшийся Ник.
- Сейчас я вам достану матрас, одеяла и подушки. – пропыхтел он.
- Ты нашёл её? – спросила Одуванчик с надеждой.
- Неважно. Идите спать скорее. Сейчас. Сейчас я всё сделаю, и идите спать.
- Её нет? – не отставала Одуванчик.
Ник застыл, прячась наполовину за дверцей шкафа. Он разогнулся, закрыл дверцу. Ребята заметили, что он стал такого же цвета, как простыня, которую он держал в руке.
- Нет. – выдавил он приглушённо. Он еле-еле сдерживался. – И это вообще не ваше дело. Идите спать.
Ник достал из того же шкафа толстенный полосатый матрас, расстелил его на полу, сбросил на него одеяла, простыни, подушки и снова вышел на улицу, потушив большой свет.
Гоша и Одуванчик в растерянности переглянулись. Они разложили бельё на матрасе, Гоша подошёл к бахромчатому торшеру, дотянулся до выключателя. Свет погас.








Глава 13

Верхушки сосен ещё не попали под обстрел вездесущими лучами восходящего солнца. Но голубоватая полоска прямо над водой залива постепенно начинала окрашиваться в розовый. Предрассветный час оказался неожиданно холодным. Черные волосы, рассыпавшиеся по большому махровому полотенцу слабо шевелились из стороны в сторону, когда фигурка внутри этого полотенца поворачивала голову.
Яна сидела в одном купальнике на песке внутри полотенца и курила. Её волосы были слегка влажными.
Она чувствовала себя особенно несчастной именно в этот час. Самый тёмный, самый холодный, самый неопределённый. Уже не ночь, но ещё не утро. Уже поздно возвращаться назад, но ещё слишком рано прощаться. Или нет? Возможно, ей стоит наконец-то сказать ему. Поделиться и своими чувствами. Какое ей дело до того, кто и как спал ночью, какая ей разница, кому было холодно без обогревателя, а кому жарко без кондиционера, кто не может научиться медитировать, а кто не может усыпить собственного ребёнка? Почему она должна всё это выслушивать и делать вид, что ей тоже важно всё, кроме самой себя?
А он как глухой. Одним поцелуем больше, одним меньше – он и не заметит. А она замечает слишком много. Она видит, когда он не причёсан, когда расстроен из-за неудачной практики, когда счастлив, когда испачкался в соусе, когда болен. Когда скрывает, что снова ездил к бабке. Когда притворяется, что скоро перестанет. Когда в очередной раз врёт о том, что завтра всё будет по-другому. Когда строит из себя святого, на самом деле, идя по тропинке к дьяволу.
Нет. Хватит. Она скажет ему всё сегодня же. Или, может быть, просто уйти? Молча, незаметно. Причинить ему ту боль, которая медленно, противно разъедает тебя, когда кто-то потихоньку вкручивает гвоздь в рану, делая её всё глубже. Она ей знакома. Она сможет безошибочно повторить ритуал, всю последовательность действий.
Поднялся слабый ветер. Влажные пряди упали Яне на лоб. Она моментально потушила сигарету в песке, сбросила с плеч полотенце и побежала к воде. Она вбежала в неё и побежала дальше по мелководью, вперёд, не останавливаясь. Ноги начало сводить от холода, но она продолжала бежать дальше. Когда вода начала доходить до бёдер, Яна остановилась и подняла руки вверх, вдыхая грудью чистый утренний воздух.
Вернувшись на берег, она быстро притянула к себе полотенце и начала им растирать ноги, пока не почувствовала жар. Потом она накинула его на плечи, бросила взгляд на порозовевшую полоску над заливом и пошла в сторону лагеря через сосны.
Яна мягко ступала на песок, проверяя не идёт ли кто спереди. Она сильнее закуталась в полотенце. Солнце начинало пробиваться сквозь толщу воды залива, показываясь краешком над горизонтом.
Когда Яна в очередной раз шагнула вперёд, чьи-то крепкие пальцы стиснули плечи девушки. Она вздрогнула, почувствовав, как колючая волна, как электрошок, пронзила её тело. Она знала, кто это. Она так же знала, чем всё это кончится. Ей захотелось плакать. Твёрдые пальцы развернули её за плечи на сто восемьдесят градусов.
Ник улыбнулся, но его лицо выражало сильную тревогу. Он взял Яну за руку, но его рука дрожала. Яна не улыбалась, внутри неё что-то сжималось. Она хотела отдёрнуть руку, но рука не двигалась. Она молча смотрела Нику в глаза, ждала чего-то. Наверное, снова ждала, что он примет решение за неё, и ей не придётся мучиться. Не придётся причинять ту боль, которую ей самой уже не выдержать.
И он принял решение. То же, что и раньше. Он притянул её к себе и поцеловал. Но в этот раз он сделал это так, как будто это был последний раз. Яна не хотела, но она приняла поцелуй. Она приняла очередную подачку, после которой она снова могла жить. Точнее, снова могла притворяться, что ничего не было. Ник помог закрыть очередной гештальт, который так тяготил её.
Ник прижался ко лбу Яны.
- Я обещаю. Сегодня же распрощаюсь с бабкой.
Яна отдалилась от Ника.
- Нет, Ник.
- Почему?
- Потому что тебе не с ней надо распрощаться.
Ник непонимающе смотрел на Яну.
- Ты знаешь о чём я.
- Нет…
Яна положила руку ему на грудь.
- Она должна быть здесь, понимаешь? И нигде больше. Тебе нужно принять, что она ушла. И не вернётся. А если вернётся, то это будет другой человек, не твоя мать. Той матери, которую ты ищешь, не существует.
Ник снова побледнел, но на этот раз от поглощавшего его страха, который сжирал лёгкие и не давал дышать. Он замотал головой, отошёл от Яны. Её рука соскользнула вниз. Ник развернулся и побежал вглубь сосняка, пока солнце начинало не спеша залезать на верхушки деревьев, чтобы вечером снова осветить огненные стволы. Чтобы снова появились эти огненно-рыжие волосы и знакомая ухмылка на лице. Какая же она всё-таки была жестокая, его мать.











Глава 14

Ровно пять месяцев назад Яна нашла в городе потенциальных спонсоров для «Ратны». Ник всегда скептически относился к любого рода людям с деньгами, потому что никто из них не занимался благотворительностью, но всё же внутренне понимал безусловные преимущества знакомства с ними. И всё же, в этот раз он очень долго отрицал необходимость сотрудничества с очередными магнатами.
- Ты дурак, Ник! – буквально кричала Яна, захлопывая дверь вагончика.
- Это ещё почему? – возмущался Ник, садясь за стол, где его ждали две баночки пива. – Неужели потому, что хочу отказать проходимцам?
Яна закатила глаза и села на край кровати.
- Они не проходимцы! С чего ты вообще взял, что они жулики?
- Они все жулики. – Ник взял одну банку и дёрнул за железное кольцо открывашки. Банка пшикнула. Ник сделал глоток, поставил банку обратно на стол. Казалось, что своими действиями он пытался уйти от разговора, поставив перед этим жирную точку. Как ребёнок, который ищет недостающие аргументы в скрещивании рук на груди или высунутом наружу языке.
Яна закрыла глаза и медленно подняла голову к потолку.
- Я даже не знаю, что сказать тебе на это.
- Не говори ничего. – Ник снова потянулся к банке, надеясь, что она сможет спасти его в критической ситуации.
Яна открыла глаза и посмотрела на Ника.
- Они предлагают нам деньги. Мне казалось, что всё это время ты буквально ныл о том, что они нам очень нужны.
- Деньги, а не жулики. – отшутился Ник, сделав глоток.
Яна встала с кровати и начала подходить к столу.
- Хватит дурачиться! Я серьёзно.
- Я тоже.
Яна подошла вплотную к столу и опёрлась на него руками, нависнув над Ником.
- Я в них уверена. – она посмотрела Нику прямо в глаза, тот выдержал полминуты, а потом опустил взгляд на банку с пивом; сделал глоток. – Ты мне не веришь, да?
- Верю.
- Но всё равно откажешься, правильно? – Яна наклонилась ниже, ещё больше приблизилась к лицу Ника.
Он посмотрел ей в глаза и почувствовал, как по телу пробежал электрический импульс. Начиная от пяток, заканчивая затылком. Его пугало что-то невидимое, но большое и сильное, таившееся в её глазах и дальше, где-то в груди, может быть.
- Да, я откажусь. – сказал Ник, опуская взгляд вновь в спасительную банку.
Яна выпрямилась и отошла от стола. У неё в голове сложился пазл. Наконец-то она смогла предположить, почему Ник вёл себя именно так.
- Это всё потому, что она не дала своё согласие, да?
Ник непонимающе посмотрел на Яну, оторвавшись от банки.
- Всё очень просто. Ну, конечно. Миша уже долгое время является твоим покровителем только потому, что твоя мать одобрила его кандидатуру!
- Это бред, Яна! И ты сама это понимаешь.
- Нет, это и правда бред, но так и есть! Это правда, не так ли?
- С каких пор ты стала меня допрашивать?
Яна начала отходить к двери. Интересно, похоже, оба они каждый раз пытались найти выход из неудобного разговора.
- Так и есть. Это из-за неё. Как же ты жалок, Ник.
Яна бросила эту фразу и сразу же кинулась к выходу, чтобы не слышать и не видеть реакцию на неё. Она была уверена, что это заденет Ника, но эмоции взяли верх.
Когда дверь захлопнулась, Ник вздрогнул, хотя ожидал этого. Он остался наедине с банкой пива. Теперь она не была спасителем, она стала вещью, на которой можно отыграться. Именно поэтому, спустя пару секунд, она с треском от удара рукой полетела на пол вместе с остатками жидкости внутри неё.
Глава 15

Утром Одуванчик проснулась оттого, что кто-то нагло пнул её в спину, а потом ещё и поместил свою руку ей на лицо. Она резко села, скидывая с себя растопыренную руку человека в явно бессознательном состоянии. Одуванчик отсела в сторону от Гоши, приподнявшись на руках. Она сидела на краю матраса и смотрела на то, как Гоша спит. Он перевернулся на живот и положил свободную руку на подушку, где до этого лежала голова Одуванчика. Это было забавно. И довольно мило. Да. Очень даже мило. Но почему ей казалось это таким умилительным? Что случилось? Это же всего лишь ботаник Гоша, её одноклассник. Бред. Одуванчик сморщилась, пытаясь представить насколько противно это было – так умиляться однокласснику. Получалось слабо.
Проскрипела дверь. За окнами уже светило солнце, проползая лучами внутрь вагончика Ника. Оно тянулось к его кровати, перемещаясь по полу. В вагончик зашёл Ник. Он всё ещё был сильно встревожен и как будто растерян. Одуванчик посмотрела на него и поразилась тому, насколько плохо он выглядел по сравнению со вчерашним днём. Он больше сутулился, будто пытался спрятать лицо от окружающих, завернувшись в себя.
- Доброе утро. – пробормотал он механически, ища что-то в ящике комода.
- Доброе. – ответила Одуванчик, поднимаясь с матраса.
Гоша сладко улыбнулся и вытянул в сторону левую ногу, продолжая лежать на животе.
- Как спалось? – так же механически поинтересовался Ник, шаря рукой в ящике.
- Хорошо. Спасибо большое.
- Да что там. – сказал робот-Ник, доставая из ящика ключ. Он положил его в карман. Он даже как-то повеселел после этого. – Приходите с Гошей на завтрак в девять. Там на улице за столами. Я вас познакомлю со всеми.
Одуванчик улыбнулась и кивнула.

В лагере, где-то посреди многочисленных палаток и домиков действительно стояли два больших стола, за которыми уже устроились какие-то люди. На самом столе стояли банки, пакетики с разными соусами, металлические кружки, посуда, коробки, мешочки с чем-то вроде каши быстрого приготовления. Между столами стоял огромный чан с водой, под которым был разведён огонь. От мисок, в которых уже лежала еда, пахло жареной фасолью, луком, картошкой и чем-то мясным. На изрезанной ножом скатерти с фруктами лежали очищенные и полуочищенные картофелины. Кто-то поднялся со скамейки и начал сгребать кучку очистков в пригоршню, чтобы после выбросить в яму для отходов, располагавшуюся поодаль. Кто-то толкал локтями соседа, активно жестикулируя и очищая варёное яйцо от скорлупы. Кто-то сонно помешивал ложкой быстро остывавшую кашу, время от времени попивая слабо заваренный чай из металлической кружки.
Гоша и Одуванчик неуверенно подошли к столам и сели на краешек одной из скамеек. К ним сразу же подсел парень с хвостиком на голове и большими голубыми глазами. Одет он был вполне себе обычно: рубашка, с несколькими дырками на рукавах и чёрные шорты до колен. Он улыбнулся ребятам и протянул обоим руки.
- Я Серадж. – представился он.
- Ого. – удивился Гоша, протягивая руку в ответ.
- Это индийское имя. Здесь многие меняют имена.
- Зачем?
- Когда хочешь поменять свою жизнь, стоит начать с имени.
- А своё можно оставить? – уточнил Гоша.
- Конечно. Здесь всё можно.
- А поменять можно на любое? – спросила Одуванчик.
Гоша неодобрительно посмотрел на неё.
- Чем тебе твоё не нравится?
- Всем.
- Но надо менять другое, душу там, я не знаю. Чем тебе поможет твоё новое имя? – Гошу бесило, что Одуванчик была готова так легко отречься от своего имени. Ведь это значило, что она могла отречься от самой себя.
- Здесь никто не в праве что-то запрещать. – мягко вмешался Серадж со своими голубыми глазами.
Одуванчик одобрительно кивнула и обратилась к Сераджу:
- Я буду Жасмин.
Гоша насмешливо фыркнул.
- Я Гоша. – сказал он твёрдо Сераджу.
К столам подошёл почти сияющий Ник. Он поприветствовал сидящих за столом небольшим наклоном с руками, сложенными перед грудью и словами: «Намо Буддхайя». Сидящие за столом ответили тем же.
- Дорогие мои друзья, я рад представить вам моих новых друзей. – он показал руками на Гошу и Одуванчика. – Они здесь ненадолго, но я уверен, что мы всё равно сможем рассказать и показать им что-нибудь интересное.
Все захлопали в ладоши. Ник подсел к Одуванчику.
- Ну что, кушайте, что хотите. В чане кипяток, можете сделать себе чай. Есть молоко, хлопья, каша, соки. Можно открыть фасоль в соусе или сварить картошку.
- Так что это такое у тебя здесь? – спросила Одуванчик.
- Мы называем это место «Ратна», в переводе с санскрита это означает «драгоценность». Я создал это общество для людей, которым нужна помощь в поиске чего-либо в этой жизни: любви, богатства, душевного покоя, свободы.
- Как тебе пришло в голову подобное?
- Моя мать увлекалась чем-то похожим. Я решил следовать её примеру. Помогать людям.
- Они все любят тебя? – спросила Одуванчик, беря с тарелки кусок хлеба с сыром.
Ник ответил, не задумываясь. Он только помедлил с секунду, чтобы не показывать открыто уверенность в ответе.
- Думаю, да.
На самом деле, он не знал. И постоянно гадал. Но когда его спрашивали или он сам задавал себе этот вопрос, он отвечал так быстро, чтобы не было времени подумать серьёзно и усомниться в том, что он говорит.
- Тебе это нравится?
Ник смущённо улыбнулся. Конечно, ему это нравилось.
- А кому это не будет нравиться?
- Не знаю. – совершенно серьёзно ответила Одуванчик, жуя бутерброд.
- Но это не главная причина, почему я этим занимаюсь. – добавил Ник посерьёзнев.
- Не оправдывайся. – попросила Одуванчик, облизывая палец. – Даже если так, это твоё дело.
Гоша тоже пристроился к тарелке с бутербродами и начал закладывать их в рот один за другим, параллельно слушая Сераджа, который представлял своих друзей.
- Это Белла. – он показал на белокурую девушку с двумя бубликами на голове, в ярко-розовой ветровке и светло-серых джинсах с дырками. – Она самая старшая здесь. Это я не про возраст, если что. Она раньше всех вступила в «Ратну».
Белла была похожа на девочку-подростка, которая однажды отказалась взрослеть. На её щеках виднелись редкие блёстки – остатки макияжа «легкомыслие и наивность». Губы были покрыты практически стёршимся блеском. Она улыбнулась ребятам, слегка прикусив нижнюю губу.
- Справа от неё – Жанна. – ещё одна девушка лет двадцати пяти с забитыми тату запястьями и кистями рук. Она была далеко не красавицей, но её курносый нос нравился всем, кто её видел и знал.
Жанна недавно потеряла ребёнка. Она никому не рассказывала об этом в «Ратне», кроме Беллы. Её излюбленная стратегия – сделать вид, что ты родился сегодня, а значит, прошлого не существует. И это, как ей казалось, очень сильно облегчало жизнь! Конечно, Белла таким образом становилась единственным человеком, напоминавшим ей о том, что было что-то «до». Но они крайне редко заговаривали о чём-то подобном. Белла не любила выслушивать подробности чьей-то личной жизни.
- Дальше Димка.
Парень с голым торсом и бокалом чая в руке. Ему было на вид лет тридцать. У него были очень белые зубы.
От него у Жанны был бы ребёнок. Но сам он ничего об этом не знал. Да и не узнал бы, наверное. Было не похоже, что это его особенно беспокоило.
- Потом Коля и Ракеш.
Коля ничем не отличался от обыкновенного сорванца со двора, с которым можно было поиграть в пиратов после школы. У него был подбит левый глаз, а из кармана торчала рогатка. Хотя по возрасту ему было явно больше двадцати пяти.
У Ракеша на плечи опускались длинные каштановые волосы, которые он никогда не заплетал в косы и не убирал в хвост. Он смотрел на окружающих довольно подозрительно, но, скорее всего, это было связано с необычным разрезом глаз.
Коля и Ракеш очень крепко дружили. Наверное, они составляли костяк всего коллектива, ежедневно напоминая окружающим о важности поддержания дружеских отношений.
Гоша приветствовал каждого из них, продолжая уплетать бутерброды. К его подбородку приклеился кусочек сыра. Одуванчик заметила это и тихонько хихикнула в кулак. Гоша же был слишком поглощён едой, чтобы как-то отреагировать на подобное «ребячество».
Чуть позже, когда все разошлись, он придвинулся ближе к Одуванчику и спросил:
- Как тебе здесь? По-моему, крайне интересное место! – глаза Гоши заблестели.
- Мне тоже нравится. – ответила Одуванчик. – Они здесь живут как хотят, это же здорово! И все такие довольные. Здесь будто бы не бывает проблем.
- Ага. Не так и плохо всё у взрослых, получается… - задумчиво заключил Гоша.
- У таких – да. – согласилась вдохновлённая Одуванчик.
Гоша потянулся за ещё одним бутербродом и бросил взгляд на Колю, который подошёл к чану с водой с деревянной битой, очень похожей на лапту. Этой битой он поддел ручку чана, чтобы снять его с огня. Гоша удивлённо следил за действиями Коли, забыв про бутерброд, за которым тянулся.
К столу снова подошёл Ник. Гоша сразу же спросил его, заинтересовавшись битой.
- Ник, а это что, лапта?
Ник непонимающе смотрел на парня.
- Ну, вот эта бита, которую Коля держит.
Ник посмотрел на деревянную полированную дощечку в руках Коли.
- Не знаю, наверное. Что такое лапта?
- Ты не знаешь? Это же игра такая. С мячиком.
- Ого! – искренне удивился Ник. – Не знаю, мне бабушка отдала это ещё в детстве: сказала, что не знает, зачем это нужно. Подумала, что я смогу пристроить куда-нибудь в своих играх. Полезная штука оказалась.
- Обалдеть. У твоей бабушки как будто не было детства… - заметил Гоша, наконец-то забирая с тарелки бутерброд.
Ник ничего на это не ответил, только пожал плечами.
После завтрака по расписанию начинались утренние медитации на песке. Ник предложил Одуванчику и Гоше присоединиться ко всем.
- Тут всё просто. Вообще не переживайте. Всё, что вам нужно будет сделать – это сесть поудобнее на песке таким образом, чтобы спина была ровной и вы могли ровно дышать. Закроете глаза, а дальше просто слушайте мой голос. Постарайтесь не отвлекаться ни на что, слушайте своё дыхание.
Гоша и Одуванчик сели, как было сказано, на песок позади остальных. Песок слегка подогрелся солнцем, сидеть было очень приятно. Одуванчик закрыла глаза и прислушалась к тому, что говорил Ник. Он сидел в позе лотоса лицом к своим ученикам и зачитывал мантру.
- Сейчас вы закрываете глаза и чувствуете вес своего тела. Вы чувствуете, как постепенно соединяетесь с песком, с землёй, уходите всё глубже и глубже…
Одуванчик пыталась концентрироваться на словах Ника, но каждый раз её мысли уходили в сторону, и она видела перед собой лицо Гоши, как он спит на животе, вытянув ногу в сторону. Она улыбнулась. Потом он продолжил лежать на животе, но на подбородке появился кусочек сыра. Она улыбнулась ещё шире.
Гоша приоткрыл глаза и посмотрел на Одуванчика. Он незаметно пододвинулся к ней поближе и ткнул пальцем в коленку. Одуванчик открыла глаза и недовольно нахмурилась.
- Чего тебе?
- Чего улыбаешься?
- Не твоё дело. – сказала Одуванчик, отворачиваясь и закрывая глаза.
- Я хотел спросить вообще-то.
Одуванчик не открывала глаза.
- Почему ты так захотела поменять имя? Неужели тебе не нравится своё?
Одуванчик всё-таки посмотрела на Гошу. Дурак. Она закрывает глаза и видит его. Открывает – и опять он.
- Потому что. Не хочу быть Одуванчиком.
Гоша подвинулся ещё ближе.
- Но ведь ты Даша!
- Уже давно нет. – уверенно отрицала Одуванчик.
Гоша выдержал небольшую паузу.
- То есть, ты хочешь сказать, что позволишь кучке придурков из школы заставить тебя отречься от собственного имени?
Одуванчик сжала кулаки. Гоша со своей неуместной проницательностью заставлял её думать о том, о чём ей никогда не хотелось думать.
- Это неважно.
- Нет важно. – настаивал Гоша.
- Отстань от меня.
Одуванчик постаралась вернуться к медитации и услышать голос Ника. Он говорил:
- Прислушайтесь к себе. К настоящему себе. Подумайте, чего вы хотите? Чего хотите именно вы, а не тот, кто выдаёт себя за вас.
Одуванчик зажмурилась. Она не хотела никого слышать, она хотела спрятаться, зарыться в песок как страус. По её щеке потекла слеза. Одуванчик мгновенно вытерла её рукой, резко встала и пошла к вагончику, где жил Ник. Гоша покачал головой. Он остался сидеть на песке, стал возить какой-то палочкой по песку, потом начал её засовывать в самую глубь, вынимать обратно, потом полностью засыпал песчинками и вздохнул.

Даша сидела, скрючившись, на кровати на изумрудном бархатном пледе и плакала. Слёзы капали на джинсы, на руки. Слёзы солёные, противные. Крупные, маленькие. Почему он считает, что имеет право её учить? Ботаник несчастный. Откуда он вообще знает, чего ей хочется, что ей лучше? Ниоткуда. Он вообще ничего кроме своей математики, физики, химии не знает. А строит из себя не пойми что.
Снова заскрипела дверь. Одуванчик, испугавшись, что это Гоша, выпрямилась и начала усиленно вытирать с лица слёзы.
- Уйди! – выкрикнула она, не смотря на дверь.
Но вошедший медленно подошёл к кровати и сел рядом.
Одуванчик повернулась к нему и уже собралась сказать что-то едкое и обидное, но остановилась, поняв, что перед ней сидит Яна. Опухшая, наверняка, с такими же солёными, противными щеками. Она положила руку Даше на колено.
- Не надо. – шепнула она. – Оно того не стоит. Знаешь, сколько их ещё будет в твоей жизни? – она улыбнулась.
Даша улыбнулась в ответ.
- Я не из-за него.
Яна понимающе кивнула.
- Слушай, я пришла сюда, чтобы забрать кое-какие вещи. Умоляю тебя, не говори ничего Нику, хорошо?
- Но почему?
- Потому что так будет лучше.
- Ты уходишь?
- Думаю, что да.
- Но почему? Он тебя не любит? – Одуванчик участливо посмотрела Яне в глаза.
Яна горько вздохнула.
- Любит. Но он пытается любить всех. И это у него плохо получается. Во всяком случае, хуже, чем он думает.
Даша провела рукой по бархатному пледу. Яна поднялась с кровати.
- Он даже не представляет, сколько вреда приносит своей любовью. – продолжила Яна. Она не злилась, скорее, жалела Ника. – Он слеп, понимаешь? Когда я шла сюда, случайно услышала, как Белла ругается с Жанной. Ты же с ними уже знакома?
Одуванчик кивнула.
- Я не знаю, что у них случилось. Но чувствую, что что-то не так. Причём, везде. Во всей «Ратне». Не так должно это всё выглядеть, не так ощущаться…
- А как?
- Я не знаю. И боюсь, что этого не знает сам Ник.
Яна подошла к комоду. К тому самому, у которого сегодня стоял Ник.
- Он забрал какой-то ключ с собой. – сказала Даша, посмотрев на Яну.
- Да?
- Да.
Яна едва заметно пошатнулась. Она с треском задвинула ящик, который успела выдвинуть и выбежала из вагончика. Даша, оставшись одна, легла на кровать, свернулась калачиком и уснула.








Глава 16

Ровно два года назад Яна возвращалась в «Ратну» после большой поездки по городкам области. Её задачей было распространение информации о лагере, вовлечение других людей в жизнь сообщества, привлечение спонсоров. За месяц до этого она занималась тем же, но в большем масштабе – ездила по большим городам за пределами области. Все эти поездки жутко выматывали её, потому что налаживать поступление качественной рекламы проекта, в котором ты ещё сам не уверен, очень сложно. Тем более, сложно вовлекать в это дело спонсоров. Они уж точно не готовы вкладываться в мыльный пузырь. И, хотя, Яна делала это не одна, а с лучшим другом Ника на тот момент, который всегда брал на себя сложные и ответственные задачи, она хотела поскорее вернуться домой.
По возвращению Яны в лагерь, Ник решил сделать ей подарок в качестве благодарности за проделанный труд и искреннее желание помогать «Ратне» развиваться. Он купил моторную лодку: очень красивую, белую, сверкающую в свете луны, лучи которой пронзают водную гладь в ночи побережья залива. Он сам описал её так, когда привёл Яну на пляж, держа свои руки на её глазах.
- Что там? Куда мы пришли? – Яна жаждала увидеть свой подарок. Она даже предположить не могла, насколько он превосходил её ожидания.
Она сняла обувь, зацепившись пальцами за заднюю часть туфель, и ступила на песок. Когда песчинки поглотили её ступни, она улыбнулась. Яна прикоснулась руками к рукам Ника.
- Давай уже, я хочу посмотреть! Что там?!
Ник засмеялся.
- Не спеши, погоди. Тебе нужно будет угадать.
Яна закусила губу, и начала думать.
- Ну, это точно что-то большое. Раз там фигурирует вода, значит, что-то плавающее… Крокодил?
Ник улыбнулся.
- Нет.
- Катамаран?
- Лучше.
- Лодка? Яхта? Корабль?
Ник опустил руки вниз, Яна открыла глаза.
- Лодка. Обалдеть!
Она заплясала, крепко обняла Ника. Так крепко, что ему стало трудно дышать на какое-то время.
- И это теперь моё?
Ник достал из кармана ключи и потряс ими возле своей головы, улыбнулся. Яна потянулась к ним, но Ник сжал кулак и спрятал его за спину. Яна оказалась очень близко к его лицу.
- Давай они будут храниться у меня. Но только до тех пор, пока тебе не стукнет восемнадцать, хорошо?
Яна посмотрела в глаза Нику. В эту секунду ей почудилось, что теперь она может по-настоящему довериться ему. Она увидела в его глазах надежду на лучшее и веру в то, что всё возможно, если захотеть. В дальнейшем она всегда пыталась увидеть то же, а если не видела, верила в то, что это в ней вера недостаточно сильна. И если приглядеться, искренне чувствуя желание поверить вновь, то всё вернётся. Всё то, что она видела в тот вечер.
Дыхание Ника участилось, зрачки расширились. Ему очень хотелось поцеловать Яну в тот момент, но он боялся, что она ещё слишком мала и воспримет это неправильно. Но все его опасения улетучились, когда она сама прикоснулась губами к его губам. Тихо, осторожно и очень нежно. Он чувствовал, что она сама боялась, что делает что-то неправильное.
Яна отдалилась и улыбнулась, слегка покраснев. Она опустила голову вниз. Ник решил обнять её, чтобы показать, что всё в порядке, и он её не осуждает. Когда Яна прикоснулась головой к его груди, она почувствовала то же, что потом чувствовала каждый раз, когда пыталась бороться со странным ощущением, нараставшим внутри неё. Она долгое время не могла распознать его, понять, как стоит поступить с ним. Пока однажды не разглядела в нём страх.


Глава 17

Днём в лагерь приехал тёмно-зелёный мини-вен. Он встал рядом с одним из вагончиков, и из него вылез мужик с внушительным брюхом, которое едва прикрывала светло-жёлтая футболка под красной рубашкой с закатанными рукавами. На лице у мужика был широченный шрам, который скрывался ближе к подбородку за длинной и не менее широкой бакенбардой.
Прямо перед мини-веном был выставлен пластиковый стул, на который и уселся незнакомец, свернув самокрутку, добытую из поясной сумки.
- Здорова, Мих, ты чё так рано? – приветствовал его Ник, подойдя очень близко, чтобы пожать руку.
- Время появилось. – буркнул Миха, не отвечая на предполагаемое рукопожатие.
Ник очень тщательно старался скрыть тревогу и нервозность, но мельчайшие движения тела, которые он непроизвольно совершал, выдавали его.
- Я… Ты сможешь подождать до вечера? – робко спросил он, хватая себя рукой за шею и отводя взгляд в сторону.
Миха вынул изо рта самокрутку и выдохнул дым Нику в лицо.
- Я отдам долг, я тебе отвечаю. Просто мне надо съездить за деньгами к бабке.
- Мне плевать, где ты возьмёшь деньги, но в три часа дня они должны быть здесь. – он направил указательный палец вниз.
Одуванчик наблюдала за этой сценой издалека. Она сразу же насторожилась, когда увидела в лагере мини-вен. Она не знала о чём говорят, но могла догадаться, что дело было серьёзное. И что у Ника были определённые проблемы. Когда Ник отошёл, кивая, от Михи, она не спеша подошла к нему.
- Что-то случилось?
- Нет. Всё нормально. – соврал Ник.
- Помощь не нужна?
Ник покачал головой и уже собрался идти дальше, но вдруг передумал и подошёл ближе к Одуванчику.
- Слушай, я могу отдать тебе это? – он вынул из кармана ключ.
- Что это?
- Это от моей лодки. Это только на сегодня. Завтра я его заберу. Просто, думаю, что у тебя он будет в безопасности.
Одуванчик взяла ключ и положила в карман своих джинс.
- По-моему, Будда говорил что-то типа «отпусти тех, кто тебе не принадлежит, и обретёшь счастье». – сказала она вдогонку уходящему Нику.
Тот обернулся. Он слегка побледнел. Чётче проявились его синяки под глазами.
Он развернулся обратно и пошёл туда, куда собирался. Только его кулаки сжались. Он не собирался забирать у Одуванчика ключ, потому что был уверен, что Яна не появится в лагере до вечера. К тому же, она явно будет искать ключ у него. А лишние свидетели в виде какой-то девчонки ей не нужны.
Ник подошёл к своим жигулям. Он собирался ехать обратно к бабке. Нужно было забрать деньги, которые ему обещал Жека. И всё равно этого было бы слишком мало. Он не отдаст долг. И тогда Яна совсем уйдёт. Навсегда. Не как раньше. На другое навсегда, которое дольше, мучительнее.
Когда он сидел за рулём и гнал по шоссе посреди тех же огненных сосен, что и вчера, и позавчера, и неделю назад, он думал, как поступить. Где взять остальные деньги. Вообще-то, вариант был. Это вариант, от которого он всегда отказывался – бабка. Она предлагала ему вдвое больше, чем он собирал за какую-то мелкую работу от её пособников. Да и сколько можно было скрывать от себя, что это всё равно её деньги? Её мерзкие, грязные деньги.
Но она обещала ему, что удержит его мать, когда та вернётся. А она должна была вернуться. Ведь она любит всех без исключения. Значит, должна вернуться и туда. В гнусную яму преисподней, которую развела своими руками, продолжив любить ту, что когда-то подарила ей жизнь. Позволив ей жить, как ей хотелось, губить людей так, как ей этого хотелось.
Нет. Он не мог взять деньги у неё. Но верил, что мать может вернуться в любой день. В любой час. Ему бы хоть увидеть её. Больше ничего не надо. Увидеть, чтобы освежить в памяти это лицо, чтобы сжечь его на костре, представляя в точности, как оно есть, а не так, как рисует уже износившаяся память. Сжечь и забыть навсегда. А вдруг она всё-таки любит его? По-настоящему, как сына? Вдруг? Будда говорил верить. Иисус говорил верить. Так почему же он непременно ошибается, когда верит? Ведь такого не может быть…
Ник всё сильнее давил на газ, крепко сжимая руль. Через час он был на месте.
Хлопнула дверь жигулей. Ник торопливо бросился к одному из таких знакомых вагончиков. Стучать в дверь он не стал. Слишком много чести. Он с силой дёрнул дверь и зашёл внутрь. За столом сидел Жека и безмятежно жевал хлопья с молоком. Ник подбежал к нему и схватил за шиворот так, что у Жеки изо рта потекло ещё не проглоченное молоко, а из ложки на стол вывернулась следующая порция лакомства.
- Ты чего? – пробормотал Жека, судорожно заглотив хлопья и опёршись руками о стол.
- Вставай! Быстро! И гони мне деньги. Вместе с тем, что мне был должен.
Ник оторвал руку от его воротника и отошёл в сторону в ожидании.
Жека положил ложку на стол, предварительно запихнув хлопья, которые там оставались, в рот. Тщательно прожевал.
- Да ты бешеный просто… - пробормотал он, вставая изо стола и подходя к куртке, которая висела у него на крючке. Он порылся в карманах и вытянул из одного пухлый бумажник из натуральной кожи. Достал оттуда несколько купюр и протянул их Нику. Тот взял деньги и пересчитал. Его лицо побагровело.
- Сука… Здесь не всё!
- Так вчера улов был вообще не ой-ой-ой. – попытался оправдаться Жека.
Ник сунул деньги в карман и медленно подошёл к Жеке. Тот попятился назад, наткнувшись копчиком на столешницу. Ник подбирался всё ближе. Наконец, он подошёл вплотную к Жеке, замахнулся сжатым кулаком и вмазал ему по лицу, размазав хлопья, прилипшие к жидкой бороде. Жека попытался отбиться, но промахнулся. Придя в себя, он попробовал встать ровно на ноги.
- Мразь ты, Ник… - прошептал он, проводя языком по зубам, ощущая металлический вкус крови.
Классика. Сделать вид, что ты вышел из игры, а потом наброситься на противника. Ник, хотя был наготове, не ожидал такого мощного прыжка, он пошатнулся. Жека начал дубасить его по рукам, по лицу. Ник опомнился, стал отбиваться. Он ударил Жеку по ноге так, что у него заскакали звёздочки перед глазами, а потом снова зарядил кулаком по лицу. Тут Жека не устоял на ногах и свалился на пол. Ник тяжело дышал. Он вытер со лба пот с примесью крови, сплюнул и пошёл к выходу. Перед тем как уйти совсем, он перевернул стол, ударив со всей силой по нему снизу. Снова хлопнула дверь. Сначала вагончика, потом жигулей.
Ник сидел в машине, положив руки на руль. Денег было слишком мало. Нет смысла ехать назад. Внутри него всё прыгало с места на место, дралось, клокотало от ярости и бессилия. В конечном счёте он решился взять денег у бабки.
Уже как будто бы не было смысла играть в добродетельность и добросовестность. Сейчас, когда через каких-нибудь пару часов могло рухнуть всё, что он строил долгие годы, он увидел всё то лицемерие, которое пытался тщательно скрыть от самого себя. И к чему он, собственно пришёл? Он даже ни разу не видел мать. Что толку от бабкиных рассказов? Что толку от его пустых слов о том, что ему противно всё, что с ней связано?
Теперь можно было встретиться с дьяволом лицом к лицу. Посмотреть ему в глаза. Увидеть в них отражение себя. И расплатиться за эгоизм унижением.
Но старухи не было дома. Её нигде не было. Не было и её внучков-верзил.
- Где она? – задыхаясь, спросил Ник, ворвавшись к Жеке во второй раз.
Тот сидел за столом и спокойно доедал свой завтрак, промакивая лицо какой-то белой тряпкой-полотенцем.
- Кто?
- Бабушка моя, кто! – оскалился Ник.
- Без понятия. Уехала куда-то. Куда не знаю. Внештатное что-то. – Жека всё так же безмятежно жевал хлопья. Полотенце было всё в крови.
Ник, обозлённый, разъярённый, резко развернулся и выбежал на улицу.
Стерва. Тварь. Бросила его. Тогда, когда он был наконец-то готов предать себя и свои принципы. Потому что знал во имя чего. Старая дура. Никогда ей не быть такой как его мать. Никогда он её не полюбит. А ведь она так этого хочет.
Ник сел в машину и поехал обратно в лагерь. Его уже растерзали голодные уличные псы, зеваки уже кинули останки в реку, поглумились над ними, выловили, сожгли. А мать стоит, сложив руки на груди, и молится вселенной. За своего непутёвого сыночка. Молится, потому что так сильно любит.













Глава 18

В лагере было на удивление тихо и спокойно. Серадж сидел рядом со своей палаткой на пластиковом стуле в дырочку и читал какую-то книгу с мантрами, рядом с ним на песке расположились Жанна и Белла. Они тихонько о чём-то говорили, периодически отвлекая Сераджа от чтения. Девушки решили больше не касаться личных тем в разговоре, чтобы кому-нибудь не пришлось их снова разнимать и мирить. Они так и жили, на самом деле – ссорились, мирились, договаривались, нарушали договоры, снова ссорились и мирились. И так по кругу. Зато Жанна была уверена в том, что она достигла гармонии с собой путём избавления от призраков прошлого, а Белла – осознанием того, что быть вечным ребёнком никто не запрещает и это вполне реально осуществить, если только захотеть. И всё это благодаря «Ратне».
Гоша учился медитировать, скрутив ноги в позе лотоса. Но ему было жутко неудобно сидеть, спина заваливалась куда-то назад, тянула его к земле, ноги отрывались вверх, мысли блуждали совершенно не там и не так, как ему хотелось. Одуванчик закончила снимать с верёвки сухое бельё, которое её попросила сложить в корзину Белла, и посмотрела на Гошу. Он даже медитировал забавно. Она не видела ничего смешнее того, как он медленно отклонялся назад с закрытыми глазами, потом резко выравнивался, вернувшись в реальность, чертыхался, вставал, разминал ноги и садился обратно, чтобы повторить предыдущие действия ещё и ещё. В какой-то момент Одуванчик подошла к Гоше и беззвучно опустилась на колени рядом. Он как раз в этот момент закрыл глаза. Она потянулась пальцами к тому самому чувствительному месту на талии, от соприкосновения с которым люди обычно дёргаются, вскрикивают и машут руками. Гоша не особо сильно боялся щекотки, но сам факт неожиданного прикосновения и вообще появления кого-то рядом с ним, заставил его не только открыть глаза, но и взмахнуть рукой в попытке обороны. Таким образом, его рука прилетела ровно Даше по переносице, отчего она тут же вскрикнула, хватаясь за нос:
- Обалдел что ли?
- Да ты сама-то! – возмущался Гоша. – Куда лезешь?
Одуванчик обиженно отсела в сторону и продолжила тереть ушибленное место.
- Щас дырку натрёшь. – назидательно сказал Гоша и снова закрыл глаза.
- А ты неправильно медитируешь. – парировала Даша.
Гоша открыл глаза.
- И как, по-твоему, правильно? – язвительно спросил он.
- Во-первых, - начала Даша, оживившись и почувствовав свою власть. Кто бы мог подумать. Она будет учить ботаника. Не всё он знает. Нет, не всё. – ты постоянно падаешь. – она не смогла сдержать улыбку. Гоша гордо отвернулся. – Чтобы такого не происходило, надо сесть ровно, понимаешь? Чтоб спина ровная была, не заваливалась никуда.
Гоша нехотя сел на колени, как она. Было заметно, что ему крайне тяжело даётся роль ученика.
- Теперь, когда тебе удобно сидеть, можно закрыть глаза. Проговаривай про себя: «вдох, выдох» и дыши. Если чувствуешь, что начинаешь отвлекаться, снова проговаривай.
Гоша ленно повторял за тем, что делала Одуванчик. Постепенно он успокоился и действительно начал прислушиваться к своему дыханию. И биению сердца. Так интересно. Он живёт, не замечает этого обычно. А сердце всё равно стучит, лёгкие дышат. Очень интересно. И он как будто слышит что-то ещё. Что-то необъяснимое, лёгкое и тяжелое одновременно. Новое. Может быть, это свобода?
Через пять минут он открыл глаза и посмотрел на Дашу. Она всё ещё медитировала.
- Извини. – сказал он, продолжая смотреть на неё.
- За что? – спросила Даша, не открывая глаза.
- Я тебя ударил.
Даша довольно улыбнулась.
- Ничего.
Гоша тоже улыбнулся. Он всё ещё чувствовал своё сердце. Но уже как-то по-другому. Оно забилось быстрее. Гоша решил, что перестарался. Надо было отдохнуть.
За палатками показалась машина Ника. Остановившись, он выбежал из автомобиля, ища кого-то глазами. Он подбежал к Белле, которая оставила Жанну с Сераджем, и возилась теперь с чистым бельём, раскладывая его по коробкам и ящичкам.
- Не знаешь, где Миша? – спросил он, остановившись прямо перед ней.
- Он уехал. Сказал, что вечером вернётся. – она перестала складывать бельё в коробку. – Он был очень зол. Думаю, что вечером тебе лучше отдать ему все деньги.
Ник закусил губу, прокусив её до крови.
- Мне нужны две тыщи к вечеру. – пробормотал он.
- На меня не смотри. Мне ещё прошлую зарплату не выплатили.
Ник схватился за голову, начал тереть руками лицо.
- У тебя ещё есть время до дискотеки. – Белла сочувственно посмотрела на беспомощного Ника.
Он же посмотрел на неё невидящими глазами и кивнул. Ох, как долго ещё было до мокши.

Гоша шатался у вагончика Ника, осматриваясь вокруг. Он подошёл к листу А4, который был приклеен разноцветным скотчем на стену. Это было расписание занятий и других событий «Ратны». Его взгляд упал на слово «дискотека» в самом низу листа.
- Что ещё за дискотека? – спросил Гоша у Сераджа, подойдя к нему и его дырявому стулу.
- У нас каждую неделю по четвергам дискотека. Мы просто собираемся вместе и танцуем. Вешаем лабуду всякую разноцветную, одеваемся красиво, девчонки, бывает, красятся. Пивко, лимонады. Что-то в этом роде. – объяснил Серадж, не отрываясь от книги с мантрами.
- Ого. – протянул заинтригованный Гоша.
Он никогда не был на дискотеке. Мама всегда говорила, что это дурная традиция тупых американцев. Он ей верил. Но так уж вышло, что многое, о чём когда-то говорила ему мать, совершенно не совпадало с реальностью. Оставалось проверить всё самому.
Ник достал из кармана сигарету. Он сел за своим вагончиком на землю, прижался спиной к холодной стене. Захотелось всё бросить. Дурацкие медитации, бесполезные собрания, где они делились друг с другом своими проблемами и способами их решения, успехами, бросить совместные походы в лес, духовные практики с аффирмациями, дискотеки. Проблемы решались на словах, походы в лес не приносили умиротворения, аффирмации оказывались пустыми словами, которые каждый механически бубнил себе под нос.
Нирвана в его жизни существовала только как группа на плакате в вагончике. Не больше. Будды в ней было столько, сколько его фигурок удалось скупить по дешёвке на рынке. А веры… Вера утекала по капле.





Глава 19

Жека прибирался в комнате, ворча. В ванной он обработал перекисью лицо, наклеил, куда можно было, пластыри, помазал где-то йодом. Ну и рожа. Ни дать, ни взять супергерой береговой линии. Только кого он защищает?
Дверь снова открылась без стука. Жека приготовился к атаке. Он развернулся, вышел в комнату.
- Слышь, если сейчас же не выметешься… - начал он агрессивно и застыл, не закончив.
В дверях стояла бабка. Одна. В руке она держала длинную клюку, которой придерживала дверь. Она молча вошла внутрь, Жека поспешил приготовить ей место за столом, вытер остатки безобразия, которое учинил Ник.
- Извините, я просто думал… - оправдывался он. – Даже не важно. Вы чего-то хотели?
- Нет, болван, я просто так пришла! – сострила бабка, вертя попой на стуле, чтобы поудобней усесться. Она прислонила клюку к ножке стола. – Что у тебя тут случилось? Опять надрался? – одни глаз её противно так ввинтился прямо в Жеку.
- Что вы. Только молочка с хлопьями. Да я так. Просто вывернул тарелку на пол случайно.
- А тарелка тебе, наверное, в лицо прилетела, да? – не унималась пытливая старуха.
- Да нет… - Жека почесал затылок.
- Ну тебя. Мне это вообще не интересно. Я пришла за другим.
Жека неприлично громко сглотнул. Бабка замигала глазом.
- Я вчера ничего на сказала, надеялась, что ты образумишься. Но ты этого не сделал.
Жека громко вдохнул и выдохнул воздух.
- Ты куда детей вчерашних подевал?
Жека решил играть дурачка.
- Каких детей?
- Так и думала. Ты давай, лучше сейчас скажи, куда дел их. И я пойду скорее. А то дел по горло.
Жека замотал головой.
- Чего ты головой мне мотаешь, а? Говори. – бабка взяла в руку клюку и протянула её к Жеке, коснувшись кончиком его кадыка. – Дурачок, - смягчилась внезапно бабка. – да ты ж знаешь, я тебя пальцем не трону. А вот денежку заплатить могу лишнюю. – она заулыбалась так сладко, даже по-доброму, как любимая бабушка, которая закармливает внука.
Жека тоже улыбнулся. Он бы выдержал несколько ударов. Это точно. Но старуха знала его слабое место. Он всё-таки съел предложенный бабулей пирожок с капустой.

- Ну вот и всё. А то сглатывал чего-то, дышал громко. Всё же так просто. – она выдержала небольшую паузу. – А Коленька мой, дурной, ну чего ему неймётся? – она обращалась к кому-то абстрактному. – Весь в мать. Бунтарь. А зачем?
Она подхватила свою верную клюку и направилась к выходу, оставив Жеку наедине с его пирожками.

















Глава 20

К вечеру в лагере стало заметно более шумно. Ребята сновали из вагончика в палатку и обратно, искали друг у друга яркие тряпки, доставали из коробок новогодние украшения, рылись в других коробках, специально предназначенных для «снаряжения» к дискотеке. Белла и Жанна достали палетки с тенями разных цветов и начали красить друг друга. Помогали друг дружке выбрать наряд, сделать причёску. Прямо как лучшие подружки. Парни тоже не скучали: Коля, Дима и Ракеш носились с техникой. Серадж всё не выпускал из рук книгу. Он бродил по территории лагеря, путаясь в проводах и навлекая на себя праведный гнев кого-нибудь из друзей. Сам он никогда не относился серьёзно к развлечениям подобного рода. Танцы воспринимались им лишь как нечто, что помогает сбросить напряжение, расслабиться и продолжить медитации.
Гоша и Одуванчик чувствовали себя не удел, потому что у них не было специальных коробок, тряпок, украшений. Только их уже грязные, пропахшие потом велосипедки, брюки, футболки.
Они сидели вдвоём на пластиковых стульях у вагончика Ника и наблюдали за тем, как все суетились. Белла вышла из своего вагончика в серебристом платье и ярко накрашенными глазами, тоже серебристыми. Она заметила Дашу и подошла к ней.
- А ты чего сидишь скучаешь? Давай я тебя накрашу. Чё-нибудь прикольное на тебя накинем. – она подмигнула серебристым глазом.
Даша улыбнулась, посмотрела на Гошу, потом на Беллу. И кивнула.
Девчонки убежали в вагончик Беллы, хихикая. Гоша остался один на стуле, скучая. Может быть, ему тоже стоит попросить что-нибудь у парней?
Он встал и неуверенно поплёлся к палаткам, загребая ногами песок. Да. Знал бы он ещё как именно надо выглядеть на этих дискотеках…
Проходя мимо палатки Ракеша, он остановился, не задумываясь, наклонился, расстегнул молнию, отвечавшую за вход в жилище, и засунул голову внутрь. Там, на довольно толстом спальнике, расположился Ракеш. В руках у него было что-то маленькое и светлое. Гоша не успел разобрать, что это было, но Ракеш, застыв на мгновение, спрятал это что-то под спальником. Его щёки были странно припухлыми. Ракеш уже собирался возмутиться относительно такого бессовестного вторжения в частную собственность, но что-то ему явно мешало. Оба молча смотрели друг на друга где-то полминуты, пока Гоша не извинился и не вылез из палатки. Оставшись один, Ракеш начал усиленно дожёвывать то, что у него было во рту, а затем он выскочил наружу, чтобы догнать Гошу.
- Э! Пацан, а ну подойди сюда. – крикнул он.
Гоша, весь красный от стыда, остановился и послушно вернулся к палатке. Теперь он не решался заглянуть внутрь, хотя Ракеш даже не застегнул молнию.
- Чего стоишь? – недовольно высунулся Ракеш. – Заходи уж.
Когда Гоша залез внутрь, Ракеш добавил:
- Ты смотри, сначала расстегнёт в наглую, а потом стесняется.
Гоша ещё больше покраснел.
- Да забей. – попытался он успокоить растерявшегося парня. – Сам же понимаешь, что так не делается.
- Ага… - пробормотал Гоша, смотря в землю.
- Только никому не говори, что я тут делал, понял?
- Так а я даже не понял… - объяснил Гоша. - Я думал, это палатка Сераджа…
- Неважно. У нас, понимаешь, в еде коммунизм здесь сплошной. А у меня организм требует. Сечёшь?
Гоша молча кивнул.
- Ладно. Ты чего хотел-то?
- Да я так. Просто дискотека, а мне надеть нечего… - А-а. – довольно протянул Ракеш. – Понял. Девушку хочешь привлечь?
Гоша ещё больше покраснел.
- Да нет, вообще-то… Просто никогда не был на дискотеках…
Ракеш отряхнул пальцы от крошек, стряхнул те же крошки с лица и начала рыться в одной из своих сумок.
- Сейчас. По высшему разряду всё устроим. – обещал он.
Гоша послушно ждал.

Солнце снова захватило в плен стволы сосен. Ник в страхе ходил рядом со своим лагерем, курил седьмую сигарету. У него бешено кружилась голова, как когда-то в детстве на карусели, когда он отказывался слезать до тех пор, пока его не затошнит. Вот он докрутился до подобного состояния, но слезть не получалось. Некуда было слезать. И мамы с папой не было видно. Он один остался на карусели.
В лагере уже устанавливали усилители, подключали генераторы, крутившие свои лопасти с жутким звуком, очень громко и быстро. Жанна достала свой ноутбук и поставила его на столик, который расположили недалеко от будущего танцпола.
Дима и Коля притащили ящик импортного пива и поставили его на песок под столом, едва не уронив перед этим сам ящик. Бутылки зазвенели, Дима накричал на Колю. Коля накричал на Диму. Оба успокоились. Закончили начатое.
Девушки прикрепили гирлянды, натянув их от одного вагончика к другому, повесили на палатки блестящую мишуру. Всё сверкало и переливалось, отражая лучи солнца, которое никак не могло зайти за горизонт и скрыться, убраться восвояси, залечь на дно.
Нет. Залечь на дно не получится. Это думал про себя Ник, выкидывая окурок в пепельницу, которой служила банка из-под оливок с анчоусами. Что же делать? Он же убьёт, просто убьёт его.
Вдруг за соснами что-то зашуршало, зашевелилось. Но не здесь, а дальше. Там, где было ничего не разглядеть. Ник спрятался за толстым рыжим стволом и вгляделся в темноту. Метров за десять от него кралась, будучи уверенной, что её никто не увидит, девушка в джинсовом комбинезоне с чёрными волосами, убранными в хвост. Яна. Она осторожно пробралась к одному из вагончиков, встала у его стенки и начала искать кого-то глазами. Точно его. Ника. Ей надо было убедиться в том, что он ещё не вернулся с вечерней вылазки. Как обычно. Но он никуда не ездил.
Из вагончика Беллы вышла Одуванчик – она вся светилась вместе со своими золотистыми блёстками на веках и щеках. На ней было платье до колен. Она впервые надела платье в свет. Оно было жёлто-белым с открытыми плечами и спиной. Волосы ей завили плойкой и сбрызнули ядрёным лаком, чтобы причёска держалась прочно.
Когда Яна заметила Одуванчика, она выбежала из своего укрытия и приблизилась к ней. Белла пошла помогать остальным настроить музыку.
- Привет, слушай, мне надо кое о чём тебя попросить. – тихо проговорила Яна.
- Он дал мне ключ. – сказала так же тихо Одуванчик. – Он в кармане джинсов. Я принесу.
Яна просияла. Она не могла поверить, что всё так легко и быстро заканчивается.
Ник совершил перебежку, теперь ему было видно всё. Увидев Одуванчика и Яну вместе, он понял, какую ошибку совершил, отдав девочке ключ. С замиранием сердца он следил за тем, как Одуванчик передаёт Яне ключ, и та прячет его в карман. Они прощаются, Яна уходит обратно в лес.
Ник опустился на песок, прислонившись лбом к одному из стволов. Он уже не вернёт её. Это точно.

Все постепенно собирались на танцполе, разбирали бутылки с пивом, общались. Музыку подключили, Дима играл роль ди-джея, активно жестикулируя, чтобы отыграть её на сто процентов.
Из палатки Ракеша, расстегнув почти что рывком молнию, вылез сам Ракеш, а затем показался Гоша. У него была очень забавная причёска в стиле 80-х, которую Ракеш умудрился соорудить при помощи обычных палочек и веточек. Ракеш утверждал, что здешние сосны и их составляющие подходят для всего. В том числе, для парикмахерских утех. Из одежды на Гоше был красный бархатный пиджак и чёрные шорты со звёздами. Ракеш гордился и своими способностями стилиста, провожая свой авторский костюм нежным взглядом, пока Гоша шёл по направлению к танцполу.
Даша столкнулась с Гошей около столика, под которым стояло пиво. Бутылки звякнули, оба обвели друг дуга взглядами, оценивая. Улыбнулись.
- Классно… - пробормотал Гоша, смотря на Дашино платье.
Даша покраснела. Она не хотела, но покраснела.
- Мне твой костюм тоже нравится. – ответила она, проводя пальцами по красному бархату.

Через несколько минут начались активные танцы. Дима покрикивал в такт музыке, махая руками в разные стороны. Белла схватила за руки Ракеша и потянула его в самый центр, Жанна прыгала вместе с Сераджом и Колей, которые двигались неуклюже, но с чувством, проникаясь каждой нотой. Серадж всё-таки решил отложить в сторону книгу и постепенно перейти от теории к практике. Одуванчик, недолго думая, присоединилась к ребятам. Она прыгала, держа полы своей юбки, чтобы она не задиралась слишком сильно. Ник наблюдал за всем, сидя на пластиковом стуле неподалёку, глотая пиво. Гоша не знал, как ему поступить. Он стеснялся танцевать при таком количестве народу, поэтому мялся рядом со столиком, возя ногой по песку.
Как будто из ниоткуда появилась Яна. На этот раз она была в длинном красивом платье с блёстками. На глазах у неё рдели матовые тени, которые занимали полвека. Она бросила холодный взгляд на Ника и уверенным шагом подошла к Гоше.
- Чего не танцуешь? – кокетливо спросила она, как будто ненароком прикоснувшись к его руке.
Ник неотрывно следил за происходящим. Он поставил бутылку пива на землю и стиснул зубы.
Гоша от неожиданности отдёрнул руку в сторону.
- А… Я… Не знаю… Первый раз как-то на дискотеке… - он неловко улыбнулся.
Яна положила руку ему на плечо.
- Пойдём я тебя научу.
Она поманила его на танцпол. Одуванчик, устав скакать, остановилась, чтобы отдышаться. Она заметила, как Яна потащила Гошу за собой. И внезапно её как будто ушатом с холодной водой облили. Какая она дура. Так глупо купиться на историю о расставании. Историю о том, что Ник не любит Яну. Что она ему безразлична. Кошмар. Стерва. И почему только ей так больно видеть это? Одуванчик посмотрела на Ника. Он не подавал виду, что его хоть капельку интересует то, что творится вокруг. Он снова взялся за пиво.
Одуванчик тряхнула головой, устроив на своей голове хаос, гордо посмотрела в небо и со всех ног бросилась к Сераджу, Коле и Жанне танцевать. Она здесь получает удовольствие, и ничто не сможет ей помешать.
После нескольких быстрых песен, танцоры разошлись по углам, чтобы перевести дух и пообщаться. Гоша несмело подошёл к Одуванчику, которая села на песок, громко дыша. Она вспотела, но выглядела ещё более привлекательной, когда мокрые прядки падали ей на лоб. Гоша подсел рядом.
- Ну как, освоился? – спросила Даша слегка раздражённо и язвительно.
Гоша кивнул.
- А это классно, оказывается, дискотека.
- Конечно! Уж поинтереснее учебников. – она улыбнулась и игриво толкнула Гошу в бок.
Гоша тоже улыбнулся. Он чувствовал, что ему было очень хорошо и спокойно рядом с Дашей. Она всегда могла его рассмешить. И на этот раз он даже не обиделся на упоминание об учебниках.

Яна не переставала танцевать, она просто замедлила темп. Ник не сводил с неё глаз. Дьяволица. В своём красном винном платье. Мучит его, разъедает как кислота, въедаясь в кожу. Издевается и смеётся. Громко так, закинув голову назад, опершись руками на крепкие плечи партнёра.
Дима застыл в полуулыбке и аккуратно нажал на кнопку, чтобы включить следующую композицию. Заиграл медляк. Гоша нервно сглотнул. Даша сидела ровно, не двигаясь. Яна медленно подошла к ребятам и осторожно коснулась плеча Гоши. Он посмотрел снизу-вверх на искусительницу. Она улыбалась ему. Подала руку. Гоша взял её за руку, и она повела его танцевать. Одуванчик старалась не показывать на лице никаких эмоций. Но внутри неё что-то двигалось, взрывалось, подлетало, падало, рушилось, снова воздвигалось, снова рушилось, рассыпаясь на куски, разбиваясь вдребезги.
Яна поместила руки Гоши на своей талии, а сама обхватила его шею, не переставая улыбаться. Гоша смутился. Он покраснел. На этот раз уши его оставались белыми, а вот щёки горели. Пара медленно двигалась под музыку. Ник сжимал в руке бутылку пива. Он знал, что Яна намеренно так с ним поступает. Ей просто хочется, чтобы он сгорел от боли и унижения, чтобы от него не осталось ничего, кроме несчастной бутылки из-под пива.
Одуванчик, почувствовав, как что-то в её теле перелилось, вылилось через край, что-то, что может затопить всё вокруг, вскочила на ноги и опрометью кинулась к Яне и Гоше. Она не знала, что делает, и почему. И в то же время, отдавала себе отчёт во всех совершаемых действиях. Она сама не заметила, как её рука подлетела вверх, и раскрытая ладонь шлёпнулась о Гошину щёку, оглушив её. Она не заметила этого, но была уверена, что по-другому её рука поступить не могла.
После удара – минута молчания. Как будто бы кто-то умер. Безмолвие и непонимание во взгляде. У неё тоже безмолвие. И уже через секунду она, раскроенная, как тряпочка в руках швеи, рыданиями, несётся куда-то в гущу леса, страшных сосен, оставляя позади всё то, что она не понимала, отталкивала, гнала от себя, пихая руками и ногами.
Ник вскочил со своего стула, наблюдая за сценой. Бутылка с пивом упала на песок, остатки вылились. Гоша в оцепенении потирал горящую щёку. Яна в растерянности отдалилась от Гоши, попятилась назад, оступаясь. Ник подбежал к ней и схватил за руку. Она посмотрела на него пустыми глазами. Они были как стекляшки, как шарики из автомата. Гоша кинулся за Дашей через лес.
Одуванчик прибежала на пляж. Она упала ничком на землю, зарылась лицом в песок и разрыдалась. Что с ней? Что это было? Слёзы намочили песок, он потемнел, слипся. Даша перевернулась на спину, не переставая плакать. Что-то таилось до этого момента в её груди, что она не понимала, не принимала раньше, от чего отстранялась. И вот оно вылезает наружу, такое страшное, непонятное, так режет грудную клетку и бьёт как будто бы кулаками по спине.
Через пять минут Даша услышала замедлявшиеся шаги, рассыпание песка, пока нога бороздила крохотные дюны. Шаги остановились. Даша открыла глаза. Над ней стоял Гоша. Весь красный. И щёки, особенно правая, и уши, и лоб.
- И как это понимать? А? – спросил он грозно, нависая над ней.
Даша испугалась. Она боялась, что всё разом испортила, засыпала изумительную находку песком и придавила ногой.
- Я… - по щеке снова потекла слеза.
Гоша сокрушённо вздохнул.
- Зачем ты это сделала? Что снова не так?
Даша понимала, что не может сказать ему то самое, что так хотела бы сказать самой себе. Не может.
- Просто я... Никогда не танцевала медляк… - спутанно пробормотала она, уставившись в землю.
Гоша вскинул брови, почти прижав их к основанию лба. Он был ошарашен.
- Что?
- Ну медляк. Никогда меня никто не приглашал…
- И поэтому ты решила мне влепить?
- Нет…
- Ну что нет. Дать по щам, леща, заехать по морде. Ну. Не стесняйся. Ты ведь давно именно этого и хотела. Ударить. Поколотить. Чтоб я не лез, не мешал. Ведь я же такой слабак, меня можно. А тебе выгодно – ты девчонка.
Даша снова ощутила в горле мерзкий колючий комок. Она молчала.
Гоша отошёл в сторону. Он медленно развернулся и пошёл к лагерю. Мерзкая эгоистка. Такая двуличная. Самой танцевать можно, а мне нельзя. Медляк она хотела. Ха. Гоша ускорился.
Даша поднялась с земли и побежала за ним, поднимая ногами горы песка.

В лагере было тихо. Только несмелые голоса оставшихся на танцполе перемешивались со звуками шуршания мишуры на ветру. У палатки Сераджа стоял мини-вен. Тот самый бабкин мини-вен. Открылась дверь, и она чинно вылезла оттуда со своей клюкой.
- Коленька, отдай мне деток. – сказала она, неспешно подходя к Нику и Яне.
Все остальные участники «Ратны» окружили их и молча наблюдали. Белла подошла к Жанне и стиснула её руку. Жанна посмотрела на Беллу и слегка улыбнулась. Ракеш встревоженно смотрел на своего гуру. В общем-то, он был одним из немногих, кто действительно не просто любил Ника, но и верил ему. Даже в такие минуты.
Ник снова стиснул зубы.
- Что тебе надо? – спросил он, выступая немного вперёд.
- Ой, хоть бы раз назвал бабушкой, я не знаю… Ну ты прямо какой-то изверг! – пожаловалась бабка, подходя всё ближе.
- Зачем приехала? – агрессивно спрашивал Ник.
- Ты знаешь. Мне нужны мои детки, которые сбежали.
- Откуда ты про них знаешь?
- Женечка рассказал. – сладко напевала бабка.
Ник улыбнулся. Ну конечно. Как же иначе.
- Оставь детей в покое. Им совершенно не за чем вариться в твоём адском котле. У них есть свои мысли, свои мечты. Ты же никогда не брала детей! Они ещё слишком юны, чтобы страдать за свои убеждения.
- Это неправда. К тому же, эти твои детки – дьяволята. Они в наглую торговали на моём квадрате. Чужими цветами!
- Успокойся. Уверен, что они бы не поступили так же ещё раз.
- Ты слишком наивный, Коля.
Бабка приближалась к внуку. Ник загораживал собой Яну.
- А она, - бабка указала клюкой на девушку. – Сколько ты будешь её здесь мучить? И делать вид, что заботишься о ней?
Ник побагровел. Бабка переходила все границы.
- Не трогай её.
- И в мыслях не было. Она хорошенькая.
Яна отошла от Ника. Тот развернулся к ней.
- Погоди, куда ты?
- Мне надо идти, Ник.
- Куда?
- Куда-нибудь. Я пока сама не знаю. Я больше не могу здесь. Я не верю, понимаешь? – её глаза, всё такие же пустые, смотрели сквозь него. – Я не верю так, как хотел ты. Ты всегда говорил, что здесь, в «Ратне», главное, верить. А я не верю. Потому что я вижу тебя, как ты уничтожаешь любовь, пытаясь подражать своей матери. Ты уничтожил то, что у тебя было, но так и не обрёл ничего взамен. Даже лучший друг отвернулся от тебя. Я не хочу так. Ты обещал мне другое. – по её щеке, где размазались красные тени, потекла слеза. Красная слеза.
Ник задрожал. Он не мог ничего сказать. Было слишком ярко. Кто-то осветил его дом, его спальню большим прожектором, когда он переодевался. Он стоял голый, смотрел в окно. А там снаружи были люди, много людей. Много тех, кто его любил. По крайней мере, он так думал. И они видели его голым. Абсолютно голым в своей комнате. А прожектор держал крепкой рукой тот самый лучший друг, который бросил его, когда запахло жареным. Предатель.
Яна провела рукой по бесчувственной щеке Ника, развернулась и убежала в лес, к пляжу, к бухте, к лодке.
Ник ничего не понимал: его бросили, столкнули, он упал. И беспомощный, бессильный он лежал на холодной земле, где не было даже песка. Он предвидел всё это, но никогда в своих мыслях не допускал по-настоящему, что именно так всё и будет, что придёт момент, когда он останется наедине с собой, со своей сутью. Не такой милой и хорошей, какой она казалась ему, когда рядом была Яна.
Обозлившись на неё, на себя, на обстоятельства, он повернулся к бабке, схватил её за грудки и потащил к мини-вену. Там он прижал её к машине и начал хладнокровно душить, стиснув ледяными пальцами шею.
- Идиотка. – шептал он, полный ненависти и отчаяния.
Из леса выбежали Гоша и Одуванчик. Друг за другом. Они в растерянности подошли к окружившим Ника и бабку ребятам и встали рядом. Гоша заметил мини-вен. Сердце ушло в пятки. Затем он перевёл взгляд на Ника, который душил бабку. Не дожидаясь развязки в этой страшной сцене, он бросился к Нику и схватил его за руки, чтобы освободить бабку. Даша сначала стояла в оцепенении и молча наблюдала за происходящим, а потом, опомнившись, побежала помогать Гоше. Серадж, Коля, Дима, выйдя из транса, тоже кинулись на подмогу. Старуха, как только смогла выбраться из тисков, прижалась к борту автомобиля и несколько минут старалась отдышаться. Ника повалили на песок, держа его руки и ноги. Вот так. И поражение настигло его. Они держали его нагого, беззащитного. Не давали пошевелиться, свернуться клубком, спрятаться.
Одуванчик подошла к старухе и спросила, как она себя чувствует.
- Плохо, конечно, чего тут хорошего. – огрызнулась та, продолжая тереть рукой шею.
Дашу задел тон бабки, но она ничего не сказала. Было глупо предполагать, что человек может измениться за несколько минут даже после того, как оказался на волоске от гибели.
- Что здесь вообще происходит? – поинтересовался Гоша, когда Ник успокоился, и ребята отпустили его.
- Я приехала за вами. – прохрипела старуха и сплюнула на землю.
- Мы никуда не поедем. С вами. – твёрдо сказала Даша, посмотрев на Гошу. Тот, ещё обиженный, посмотрел в ответ. Он был согласен. Но всё ещё злился. – Так дела не решаются, знаете ли. – продолжила Одуванчик, подходя к Гоше. – Мы были не правы, когда пришли на вашу территорию и начали там торговать. Но вы не имеете никакого права похищать нас и промывать мозги какой-то белибердой.
- Это из-за вашей матери, да? – спросил вдруг Гоша.
Бабка непонимающе посмотрела на него.
- При чём тут моя мать?
- Она не позволяла вам ходить по цветам, когда вы были маленькой, так? Вам хотелось играть, как всем детям, не так ли? Бросать мяч, прыгать через скакалку, да? Вы ведь даже не знали, что такое лапта…
Бабка молчала, но что-то в её лице переменилось.
- Вы случайно топтали цветы, пока резвились. А она вас ругала. Заставляла сажать новые саженцы. Так?
Бабка молчала. Она не понимала откуда этот парень, ещё совсем мальчик, знает всё это о ней.
- Кто тебе рассказал? – почти шёпотом спросила она.
- Никто. Догадался.
Одуванчик восхищённо смотрела на Гошу, слегка приоткрыв рот.
- Это ничего не значит. – просипела старуха, окончательно теряя голос.
- Ещё как значит. И я могу вам кое-что предложить. – Гоша указал на белые и жёлтые цветы, которые росли на небольшой клумбе рядом с вагончиком Беллы. – Вот там есть цветы. – он повернулся к Белле. – Я надеюсь, что Белла разрешит нам с ними разделаться в целях терапии. – Белла удивлённо посмотрела на Гошу. Тот сделал пальцами знак «окей». – Подойдите к этим цветам и потопчите их. Но не просто так, аккуратненько. А всласть. Смачно так раздавите каждый из них.
- Ну это глупость какая-то! – возразила старуха растерянно.
Белла тоже запротестовала.
- Я сам посажу новые. – заверил он её. – А вы идите, не бойтесь. Попробуйте. – обратился он к бабке.
Та резко оробела, сникла. Гоша подошёл к ней, взял за морщинистую руку и осторожно повёл к клумбе.
- Давайте.
Бабка замотала головой.
- Попробуйте. Это совсем не страшно. – для примера он сам потоптал один цветок.
Бабка посмотрела на Гошу, потом на цветок. Резко выдохнула и занесла ногу, опираясь на Гошину руку, над двумя жёлтыми бутонами. И вдруг р-р-раз. И цветок в земле. Один, второй. Бабка посмотрела на Гошу в ожидании одобрения. Он улыбнулся и кивнул ей. И вот она уже прыгает по клумбе. Без клюки, придерживая юбку. Она отпустила Гошу и начала скакать вне себя от радости и наслаждения. Когда все цветы были истоптаны, она в приятном бессилии опустилась на клумбу и захохотала во всё горло. И это был очень приятный смех, свободный, лёгкий, добрый. Она сделала это. Наконец-то. Участники «Ратны» разом зааплодировали. Ракеш даже подкинул вверх свою самодельную шапку.
Ник сидел на земле, обхватив колени руками. Он смотрел на бабку, на клумбу, на цветы. Никогда бы он не подумал, что увидит подобную сцену. Он ничего не знал о прошлом своей бабушки, даже не думал об этом. Она казалась ему бесчувственным существом, неспособным к любви и состраданию, а значит, не нуждавшимся в сочувствии.
Ник посмотрел на свои дрожащие холодные руки. Кто бы мог подумать, что этим существом окажется он сам.




Глава 18
Пока Ник шёл по пустой трассе туманным утром, пиная встречные камешки босыми ногами, ему казалось, что мир рухнул. Нет, не то что рухнул, что его никогда и не существовало. Он всегда был один, всегда хватался за соломинку, пока его яростно топили.
Ступни постепенно покрывались ссадинами и грязью, но Ника это совершенно не заботило. Он хлюпал носом и вытирал рукой сопли. Он уже не понимал, замёрз он, заболел, или даже успел поплакать. Он шёл дальше вглубь туманной завесы.
Но прежде, чем Ник успел пройти хотя бы пять метров, сквозь густую молочную пелену показались очертания человека. Кто бы мог бродить по шоссе в такой час и в такую погоду, кроме него? Фигура с тёмными длинными волосами двигалась довольно быстро ему навстречу. Этот кто-то явно очень спешил. Наконец, Ник смог разглядеть запачканное и заплаканное лицо девочки лет шестнадцати. Да, точно, у неё ещё глаза припухшие, красные. Точно плакала. На руках странные ссадины. Да и на ногах тоже. Успела упасть где-то? И почему-то она очень уверенно шла в его сторону.
Когда девочке оставалось каких-нибудь два метра до Ника, она остановилась. Буквально застыла, как будто боялась шевелиться. Ник тоже остановился и вгляделся в её лицо. Помимо очевидных следов слёз он увидел страдание и животный страх в её глазах. Такая юная и уже потерянная. Что с ней могло случиться? Авария? Нападение? Или она просто заблудилась?
Без лишних церемоний девочка сразу же сказала, как будто укоризненно:
- Я думала, что вы полицейский.
Ник опешил от её смелости.
- Я? Почему это?
- Наверное, потому что я хотела увидеть полицейского…
- Ты заблудилась?
- Нет. – девочка ответила мгновенно, как будто ответ был заранее подготовлен. - Я сбежала.
- От кого?
- От родителей.
Ник стоял в ступоре и не знал, что ответить. Внутренне он радовался тому, что девочка нашла в себе силы на протест, ещё и доверилась так быстро первому встречному, но он также понимал, что ответственность за неё придётся нести тому взрослому, который примет её к себе теперь.
Обдумав ситуацию, он нашёлся, что спросить:
- А зачем тебе полицейский, если ты прячешься от родителей?
Девочка минуту колебалась, затем ответила:
- Я захотела домой.
- Эх, в чём же смысл побега тогда… - расстроился Ник, забыв на мгновение о возможных последствиях подобных мыслей.
- Мне стало страшно. – оправдывалась девочка.
- И что же, ты пойдёшь домой?
- Не знаю. Когда я увидела вас, мне стало спокойнее. Наверное, даже хорошо, что вы не полицейский.
Ник чувствовал, что дело принимает совершенно новый оборот, и это его даже пугало. Но жгучий интерес к незнакомке не давал покоя.
- Можно мне с вами пойти? – спросила девочка, невинно наклоняя голову вбок, как собачка, слушающая команды хозяина. Внутри неё всё трепетало от страха и желания доверить свою хрупкую жизнь кому-нибудь прямо здесь и сейчас.
Ник не знал, как лучше вести себя в подобной ситуации, но ему очень сильно хотелось взять эту девочку с собой. Возможно, куда правильнее было бы отвести её обратно к родителям. Но ведь она, наверняка, не зря сбежала. Скорее всего, они изверги. Бьют её каждый день, порют. И мало ли чего ещё делают.
- Думаю, можно. – выпалил Ник после недолгих раздумий. – Я как раз думал заняться одним делом.
- Я Яна. – девочка протянула свою грязную руку Нику. Тот пожал её. Он отметил, что на предплечье и около сгиба локтя были синяки. Точно бьют. Хотя как будто бы ушибы свежие…
- Ник. Очень приятно.
Девочка широко улыбнулась, а взгляд её даже посветлел. Заметив это, Ник убедился в том, что принял в коем-то веке верное решение.
И совершенно неожиданно, стремительно девочка прижалась, что было мочи, к Нику, обхватив его торс руками. Она жадно сминала в руках складки его рубашки, а лицом уткнулась в живот, чтобы не было видно слёз. Но Ник почувствовал их, когда рубашка слегка намокла. Он крепко прижал девочку к себе и вгляделся в манящую туманную завесу.











Глава 21

Улеглись все в этот день очень поздно. Раньше всех рухнули на кровать Коля и Дима, которые выдули пол-ящика пива, за ними разошлись по домам Белла и Жанна. Ракеш и Серадж выловили Гошу, усадили его у костра, который они развели специально для «переговоров» и начали засыпать вопросами.
- Слушай, ну ты маху, конечно, дал сегодня, чувак. – Ракеш похлопал Гошу по спине. – Я до сих пор в шоке. Как тебе в голову такое пришло?
Гоша лишь смущённо пожимал плечами, поднося ладони к огню.
- На, хлебни. – Серадж протянул ему свою бутылку пива.
Гоша вежливо отказался.
- Ладно тебе. Не ломайся, ты заслужил! – поддерживал начинание Сераджа Ракеш.
Гоша сдался. Пиво было на вкус горьким и совсем не похожим на квас, как Гоша всегда думал.
- Откуда в этой штуке столько мозгов? – Серадж легонько постучал Гошу по лбу.
Гоша улыбался. Всё так же смущённо. Но ему было очень приятно слышать подобные вещи.
- Слушай, а не хочешь остаться тут у нас? – загорелся идеей Ракеш, откупоривая новую бутылку.
- Да! – тут же поддержал его Серадж. – Будешь нашим новым гуру!
- Да какой я гуру. – скромно отнекивался Гоша, проводя пальцами по песку.
- Ещё какой! – подтвердил Ракеш.

Поодаль от костра, в укрытии под соснами на пеньке сидел Ник, старуха расположилась на песке рядышком. Она положила свою шершавую морщинистую руку ему на колено.
- Коленька, оно же всё не зря, понимаешь…
Ник молча смотрел в одну точку.
- Как же не зря, если зря? – сухо спрашивал он.
- Не зря. – спорила бабка.
- Она уже не вернётся…
- Даже если и так, неужели ты всё бросишь из-за этого?
- Что всё? – он посмотрел на неё. Его глаза постепенно наполнялись болью, которой не было конца и края. – Не было никогда ничего…
- Это неправда. Всегда что-то было. Была твоя любовь, которой ты освещал путь своим друзьям. Неужто скажешь, что не было её?
- Не знаю. – Ник снова завис взглядом на одной точке.
- Знаешь. Твоя эта Яна, конечно, правильные вещи сказала, но и она сгоряча намолола немало чепухи.
Ник удивлённо посмотрел на бабку. Она искренне улыбалась. Никогда он не видел её такой.
- Да. Она сказала, что ты уничтожил всю ту любовь, которая в тебе была. Но это не так. – бабка ткнула внука клюкой в грудь, туда, где было сердце. – Здесь ещё немало пороху. Помни об этом.
Ник улыбнулся. И снова посерьёзнел.
- Это ничего не меняет. Я должен человеку денег. Очень много. Он звонил, сказал, что заедет через час. Я пропал.
И тут Ник почувствовал, что его, как ему казалось, высушенное сердце, наполнилось слезами, разбухло. И он, перестав сдерживать порыв, кинулся бабке на колени, прижавшись к ним головой. Он заплакал. Неистово, горько. Бабка гладила его по голове, шепча что-то одними губами.
- Голубок мой, сладкий. – сказала она в полный голос. – Я дам тебе денег.
Ник резко выпрямился, вытер слёзы.
- Нет. – сказал он. – Они грязные. Сама знаешь. Я никогда их не возьму.
- Гордец. – умилилась бабка. – Весь в мать. Не переживай. Ты возьмёшь эти деньги. Я с завтрашнего дня закрываю свой бизнес.
Ник недоверчиво посмотрел на старуху.
- Правда. Я сейчас позвоню Жене.
Она залезла рукой в свою многослойную юбку и достала из какого-то потайного кармана мобильный. Старый, кнопочный, но рабочий. Она набрала номер и приложила телефон к уху. Ник внимательно наблюдал за ней.
- Алло. Евгений, здравствуй. Слушай, ты можешь ехать домой. С завтрашнего дня работы не будет. Как нет дома? Так купи. У тебя вполне хватает денег, на мой взгляд. Нет. Всё. Мы закрываемся. Да. Отпусти бабок, если там ещё кто-то остался. И внучкам моим скажи, чтобы ехали домой, в город. Холсты можешь сжечь. Или забрать себе что-то. Или, знаешь, пусть они сами заберут.
Ник не верил своим ушам. Что с ней случилось? Цветы? Так всё дело было в несчастных цветах?
- Всё. – констатировала бабка, кладя трубку обратно в карман юбки.
Ник помолчал какое-то время, а потом всё-таки решил спросить:
- А где мама?
Бабка потускнела, перестала улыбаться. Ник забеспокоился.
Бабка это заметила.
- Нет, с ней всё хорошо. Мы иногда созваниваемся. Дело в другом. Я лгала тебе.
Ник закивал головой.
- Ожидаемо. – резко сказал он.
- Я с ней ни разу не встречалась. Но она и не говорила мне, где она. Никогда. И просила не спрашивать.
- Ты использовала меня? – спросил Ник, сжимая зубы вновь.
- Тихо. Спокойно. Голубок мой. – её взгляд наполнился как будто бы раньше чуждой ей нежностью, он даже испугался. – Я не знала, как мне вернуть тебя и твою любовь, понимаешь? А так могла хоть изредка видеть тебя… – она смотрела ему прямо в глаза.
Ник почему-то перестал злиться.
- Она ведь всегда любила тебя… Да?
Бабка молчала.
- Всегда… Да? – у Ника на глазах снова выступили слёзы. – Тебя, а не меня…
- Это неправда, и ты знаешь это! Она всех нас любит. Просто не умеет выражать свою любовь правильно…
- А ты умеешь?
- Я забыла как это делается… - бабка положила свою морщинистую руку на колено внуку и слегка сжала его.
Ник успокоился окончательно. Он не хотел задушить её как прежде. Но и не был готов простить её за всё то, что она натворила.
Он понимал, что и сам наломал немало дров. Злиться было бессмысленно.
- Спасибо тебе, бабушка. – вдруг тихо сказал он.
- За что? – спросила старуха, тронутая до глубины души тем, что он назвал её бабушкой. Она старалась не показывать своего волнения.
- Не знаю. За то, что даёшь мне правильный пример, наверное.
- Я буду стараться. – оживилась старуха и сжала рукой его коленку.
- И извини за то, что я так… - он неловко потёр лоб.
- Это было заслуженно. – коротко ответила она. – Но я принимаю извинения. И прошу тебя извинить меня.
Ник молчал. Бабка смотрела на него и ждала ответа. Но внутри она знала, что он не простит её так быстро.
- Я буду искать. – решительно сказал Ник после длинной паузы и поднялся с пня. – Спокойной ночи.
- Спокойной, внучек.
Она проводила его взглядом, пока он шёл к своему вагончику. На полпути он ненадолго обернулся. Она улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.
Такой взрослый. Она знала, что он только вступил на свой путь. Идти ему ещё долго, но он непременно отыщет всё то, что ему так нужно. Ведь он был так похож на свою мать. Он даже не подозревал насколько.
На самом деле, Ник только в этот момент понял, как глупо выглядели его страдания по ней. Какими экзальтированно пафосными они были. Получается, и он не любил мать, а лишь делал вид, что любит. Как примерному сыну ему полагалось питать к ней нежные чувства и быть в меру обиженным за причинённые детские травмы. Оказалось, что меру эту соблюсти ему не удалось. От этого и все несчастья.
Нет, она действительно не была образцовой матерью и женой, но носить в себе обиду за то, что невозможно изменить, ему не было никакой нужды.
Яне тоже пришлось поиграть в его спектакле и расплатиться за нерасторопность незнакомой женщины. Надо признать, актёры достойно выстояли несколько актов, дождавшись долгожданного занавеса. Только овации не порадовали режиссёра и автора всей задумки. Искусная обманка не сработала, и ему пришлось вернуться в реальный мир.
В этом мире на ступеньках вагончика Ника сидела Одуванчик. Она немного порвала своё платье и ей было стыдно признаваться в этом Белле. Ник подошёл к ступеням, чтобы зайти внутрь дома. Она пододвинулась в сторону, давая ему дорогу. Он заметил, что она уж очень молчалива. Подсел на ступеньку.
- Ты чего тут одна грустишь? – спросил он участливо.
- Платье порвала. – усмехнулась она и показала дырку на жёлто-белой ткани.
- Ну так это ерунда. – заверил Ник, посмотрев внимательно на дырку. – В два счёта сейчас зашьём.
Одуванчик улыбнулась.
- Но грустная ты по другому поводу всё-таки. – продолжил он. – Мужчина? – спросил он совершенно серьёзно, а потом лукаво улыбнулся.
Одуванчик кивнула.
- Ну, тут, конечно, так просто дырку не зашьёшь, - опечаленно сказал Ник, думая о своём. – Но и это не беда. Завтра помедитируем, практики духовные новые попробуешь. Вот увидишь, как сразу лучше станет. – он зацепил её нос указательным пальцем, ударив по нему легонько с нижней стороны, поднялся со ступеньки и подошёл к двери. – Пойдём. – сказал он. – Будем платье твоё зашивать.
Одуванчик заметно повеселела, тоже поднялась со ступеньки и пошла с Ником в дом.










Глава 22

Тимофеевна всё также сидела на песке, водила по нему пальцами, исступлённо смотря на догорающие угли костра. Она будто приросла к земле. Чем дольше она сидела, тем больше ей чудилось, как она, маленькая ещё, в ситцевом платье, подаренным папой на день рождения, бежит радостная во двор. Там её ждут ребята. Они хотят продолжить игру в казаков-разбойников, которую пришлось прервать на обед. Теперь все сытые, довольные, воодушевлённые приливом сил, бегут на площадку. И она тоже бежит, а платье развевается на ветру. И внезапный крик из окна останавливает её. Платье по инерции летит вперёд, а потом резко застывает и падает вниз, пролетая бесчисленное число километров. Мама зовёт домой, чтобы Лена помогла ей по дому. Но Лена не хочет никуда идти, она хмурится и оборачивается назад, чтобы увидеть строгое лицо матери в окне. Та смотрит на неё пару секунд и скрывается в комнате, захлопывая окна. Это значит, что обсуждению просьба не подлежит. Глаза Лены наполняются слезами. Она пытается сдержаться, но солёные струйки уже бегут по щекам. Её друзья смеются: ты чего хнычешь, дура?
Лена проводит рукой по щеке, всхлипывает, разворачивается и бежит со всех ног к парадной, чтобы укрыться от назойливых взглядов дворовых ребят и их едких насмешек.
Она медленно поднимается по лестнице, отстукивая туфлями каждую ступень. Вытирает мокрые от слёз руки о своё нежно-голубое платье. Снова всхлипывает. Дойдя до тяжёлой дубовой двери, она останавливается и тянется рукой к звонку. Звонит, но рука мгновенно отскакивает, Лена отворачивается от двери и садится на холодный пол лестничной клетки. Она закрывает лицо руками и плачет. Нет, уже не плачет, рыдает. Звучит щелчок дверного замка, мама открывает дверь. Она смотрит на свою дочь, хватает её за руку и заводит в квартиру. Оказавшись на стуле, Лена снова трогает руками лицо, вытирая слёзы. Она уже вся красная, а подол нежно-голубого платья испачкан грязью парадной. Мама садится на корточки напротив дочери, берёт её за руку.
- Ну, дурында моя, ты чего хнычешь то? Тебя ребята обижают?
Лена молчит.
- Тогда не будешь во двор ходить вообще. Чего ты им позволяешь издеваться над собой?
Лена молчит, только начинает ещё сильнее реветь, переходя на грудные звуки.
- Всё. Сиди дома тогда. Нечего страдать от дураков. – заключает мать, оставляя в покое руку Лены.
Она встаёт и уходит на кухню, облачённая в свою юбку-карандаш. Даже дома она ходит в подобных вещах, чтобы выглядеть презентабельно.

Тимофеевна сидела у костра уже не один час, а её щёки увлажнились. Они блестели как тогда, когда она сидела в коридоре на табуретке и смотрела на своё некрасивое отражение в зеркале. Вся заплаканная, красная, в грязном платье. Как же ей было противно тогда от самой себя.
Сейчас она даже не трогала лицо. Она боялась прикасаться к нему, потому что знала, что ощутит бороздки глубоких морщин. Ей впервые стало искренне жаль ту маленькую, несчастную девчонку в ситцевом платье, которая просто хотела играть, дружить, любить. Она захотела прикоснуться к ней, к её ещё гладкой коже лица, и сказать, что она ни в чём не виновата, что с ней всё в порядке.
Сейчас она не могла сказать себе то же самое. Но тогда… Попади она хоть на минуту в прошлое, она бы всё сказала. Она бы обняла ту девочку, прижала бы к сердцу и не отпускала как можно дольше. По крайней мере, до тех пор, пока догорает костёр.










Глава 23

Яна остановилась перед густым кустарником в нерешительности. Теперь это было единственной вещью, которая отделяла её от другой жизни. От другой реальности. Сейчас же, стоя в метре от линии огня, играть в прятки было слишком глупо. Жизнь врывалась через эти кусты в её хрупкий мир, выстроенный на протяжении двух лет скитаний. И либо эта жизнь её сломает, либо она научится ей управлять.
Яна наклонилась к веткам, чтобы раздвинуть их и посмотреть одним глазком на монстра из своих самых страшных кошмаров. Лодка покачивалась на волнах в свете луны, прямо как в тот вечер, когда она увидела её впервые. Совсем не страшная. Яна сжала в руке ключи, когда в её голове резко всплыло воспоминание о том, что Ник хотел спрятать их от неё. Это была последняя капля.
Она раздвинула ветки кустов так, чтобы было возможно вылезти с другой стороны. Оказавшись в бухте, Яна прошла по песочному настилу к воде, будто бы измеряя каждый шаг, как манящий краб. Она неотрывно смотрела на лодку. Как будто та могла дать ответы на все мучившие её в эту секунду вопросы. А их было бесчисленное множество. Никогда она не задавала себе так много вопросов.
Яна замедляла шаг с каждым таявшим между ней и лодкой метром. Не дойдя до неё, она остановилась. В голову набатом ударили воспоминания, надежды, мечты. Вся суть той жизни, которой она жила эти два года, во что искренне верила. Лицо Яны внезапно исказилось, и с каждым новым ударом глаза наполнялись слезами. Как же много она плакала с тех пор, как встретила его на дороге в тумане… И сколько, как она думала, он дал ей. Она так доверяла этому человеку, так хотела помочь ему реализовать мечту. Или она только думала так…
Яна не заметила, как её руки потянулись к белоснежному корпусу лодки, как она прижалась к нему головой, как тогда на дороге к человеку, который мог спасти её в самый трудный период жизни. В тот момент, когда она потеряла самых дорогих её сердцу людей.
Перед глазами плыли картинки сцен со слёзными обещаниями исправиться, стать лучше, с признаниями в любви и верности до гроба. Он даже говорил ей, что возьмёт её в жёны. Обязательно. Когда ей исполнится восемнадцать. Он привил ей любовь к «Ратне», к людям, жившим в ней. Только он забыл привить эту искреннюю любовь себе и продолжать дарить её окружающим.
Нет, он действительно хорошо к ней относился и пытался любить, как мог. Просто этого всё равно было недостаточно. Ей нужна была любовь двоих: отца и матери. Тех, кого внезапно не стало в то туманное утро, когда машина улетела в кювет. Она никогда не признавалась в том, что произошло, Нику. И она не могла ответить на вопрос почему. Она как будто знала, что ему нельзя этого говорить, чтобы он любил её хотя бы чуть-чуть. Чтобы она была близка ему по духу. Чтобы «Ратна» процветала.
Но она завяла. Завяли и чувства. Боль разрывала Яну пронзительным криком, прятавшимся где-то в груди. Но она не выпускала его наружу, пыталась спрятать, утопить в воде залива. Чтобы он утонул вместе с её прошлым, и ей не пришлось больше бежать. Она так хотела остановиться, осмотреться и понять, что всё в порядке. Что никто за ней не гонится, а мама прижимает её крепко-крепко к себе и плачет от счастья. А отец смотрит на них издалека и нежно улыбается, позволив и себе проявлять чувства.
Выплакав достаточно слёз, чтобы лодка точно не села на мель, Яна медленно поднялась на ноги, и, шатаясь, залезла в лодку. Она села на переднее сиденье и вставила ключ в замок зажигания. Осмотревшись, Яна заметила, что двигатель уже был опущен вниз. Кажется, Ник успел покататься совсем недавно. Это насторожило Яну. Она боялась, что он мог что-то сделать с лодкой, чтобы она точно не уплыла. Яна включила дроссель и посмотрела вперёд на сливавшийся с гладью воды горизонт. Она вспомнила все те разы, когда они с Ником катались вдвоём. Им было весело и, в целом, хорошо, наверное. И подобные воспоминания внушали ей сильные сомнения относительно правильности решения, которое она принимает сейчас. Но в моторе лодки что-то резко заклокотало на пару секунд. Яна вздрогнула и вышла из транса. Она повернула ключ зажигания, отключила дроссель и взялась за руль. Крепко и уверенно. Нет, она не чувствовала эту уверенность внутри. Она заставляла себя верить в то, что чувствует. Спустя несколько секунд лодка тронулась, оставляя за собой бурлящий поток.



Глава 24

Следующий день начался в «Ратне» непривычно поздно. Совместной утренней медитации не было, потому что все проснулись в разное время. Дима сидел за столом над тарелкой каши и мучился от похмелья. Рядом с ним сидел Серадж со своей книжкой.
- А я те говорил вчера, что та была лишней. – назидательно говорил он, переворачивая страницу.
- Ой-ой-ой. Да заткнись ты! – стонал Дима, держась за голову.
Коля даже не смог вылезти из своей палатки. Только его ноги смешно торчали из открытого входа в жилище.
Жанна и Белла сидели вдвоём в позе лотоса и пытались медитировать, но на деле оказывалось, что они просто делились друг с другом сплетнями.
- Я думаю, что она насовсем. – упрямо утверждала Белла.
- Не-е-т. – тянула в ответ Жанна. – Точно. Нет. Вернётся ещё. Она без него не сможет.
- Скорее, он без неё.
- А всё равно странные это были отношения, честно говоря. – дипломатично заключила Белла.
Ник с утра пораньше уехал с бабкой в её лагерь на мини-вене. Ей надо было разобраться со многими вещами. Слово она обещала сдержать. К тому же, все работники уже разъехались по домам.
Ракеш, тем временем, залез, непонятно каким образом, в машину Ника и представлял, что рассекает по выжженным американским прериям. Солнце как раз начало нагревать лобовое стекло, в салоне становилось очень жарко. Для большего погружения в свою фантазию Ракеш даже закрыл глаза.
Гоша и Одуванчик молча ели свой завтрак. Никто не решался заговорить с другим.
До первого экзамена оставался один день. Одуванчик вспомнила об этом, и сразу каша, которую она до этого уплетала с наслаждением, перестала проталкиваться по пищеводу дальше в желудок. Она отставила тарелку в сторону. Гоша продолжал есть свою порцию. Он думал. Думал много, сильно. Это было изнурительно. Решение проблемы лежало на поверхности, но он искал другое, более приятное, заглядывал глубже под толщу воды. Бесполезно. Единственное, что остаётся – просто собраться с силами и уехать завтра рано утром в город. Он ещё может наверстать упущенное и вполне себе прилично сдать экзамены. И поступить в хороший вуз. Мама, наверное, будет рада…
- Серадж, - обратился он к новому другу. – скажи, у вас тут электрички в город ходят где-нибудь?
Серадж отстал от несчастного умирающего Димы и повернулся лицом к Гоше.
- Да. Конечно. Правда, придётся пройти километров пять. Ну или вас кто-нибудь из наших может подвезти.
- Я не еду. – встряла в разговор Одуванчик, демонстративно отставила в сторону свою тарелку, положила в неё ложку и вышла из-за стола.
Гоша ничего не ответил. Серадж пожал плечами. Гоша поблагодарил Сераджа за информацию.

Вечером, на закате, после последней медитации, Гоша подошёл к Ракешу и попросил у него портативную колонку, которую тот держал у себя в палатке.
- А, - сказал Ракеш, - хочешь повеселиться? Понимаю. – он исчез наполовину в палатке, а затем вылез из неё и сказал: - Держи. Потом принесёшь сюда же, окей?
Гоша кивнул.
У Беллы и Жанны он попросил немного украшений: пару гирлянд, мишуру. Всё обещал вернуть.
Жанна посмотрела на Гошу красными припухшими глазами, когда он пришёл. Белла была крайне молчаливой. Он заметил это, но не стал задавать лишних вопросов.
Одуванчик сидела с Сераджом и болтала обо всём на свете. Она хотела отвлечься от грустных мыслей, которые неизбежно заполняли её голову, когда она не была чем-то занята. Благо, с Сераджем было довольно просто отвлекаться от чего угодно.
Оказалось, что он попал в «Ратну» совершенно случайно. Его машина год назад сломалась на шоссе неподалёку, а мимо проезжал Ник. И таким образом, слово за слово, разговорились, договорились до темы буддизма и тут понеслось. Серадж до сих пор дивился тому, как судьба умело сводит людей, никогда не подозревавших о существовании друг друга. Именно тот случай окончательно заверил его в том, что вселенная, такая неведомая, безразмерная подталкивает их, сводит вместе, хотят они того или нет.
И он никогда не был против. Всегда воспринимал события жизни с какой-то отстранённой, обособленной позиции: мол, я просто наблюдатель здесь, и я принимаю то, что мне дают. Неважно плохое или хорошее. Ведь и оно относительно. Конечно, он много читал и читает до сих пор, но никакая книга, по его словам, не даст человеку то, что даёт жизнь, что мы обращаем в опыт.
Одуванчику очень нравилось слушать мудрые речи Сераджа. Она не сомневалась в том, что они мудрые хотя бы потому, что чувствовала, какое от него исходит спокойствие и умиротворение. Не просветлённые люди – невероятно нервные и беспокойные личности.
В какой-то момент их беседа перешла в совершенно иное русло: стала более легкомысленной и простой. Делились друг с другом самыми дурацкими историями из жизни, вспоминали странные и загадочные ситуации.
- Вот, и так я тогда поймал его за хвост, представляешь? – закончил очередной рассказ Серадж.
Одуванчик рассмеялась, запрокинув голову назад. Когда она открыла глаза и посмотрела наверх в небо, она увидела Гошино лицо и перестала смеяться. Она обернулась.
- Ты чего?
- Дело есть. – таинственно ответил Гоша.
- Но мне тут Серадж вообще-то… - начала было Одуванчик, но Серадж мгновенно поднялся на ноги и сказал:
- Ничего-ничего. Иди. Я потом дорасскажу. – он ушёл, захватив с собой плед, на котором сидел.
- Что такое? – спросила Одуванчик Гошу, раздражаясь.
Она только забыла о его существовании. И вот опять. Он здесь.
- Пойдём. – Гоша протянул ей руку.
Одуванчик неохотно положила свою руку в его. Но она даже не представляла насколько это будет приятно. Он слегка сжал её ладонь, потянул на себя, чтобы она смогла подняться.
- За мной. – сказал Гоша и направился в сосняк.
Одуванчик молчала всю дорогу, пиная ногами мелкие камешки. Когда ребята вышли к пляжу, она спросила без особого интереса:
- Что происходит?
- Смотри.
Гоша вышел на пляж, подошёл к колонке, которая лежала на песке, включил её. Одуванчик заметила на некоторых стволах сосен серебристую мишуру и натянутую от одного дерева к другому гирлянды с мягким жёлтым светом.
- Вау. – сказала она, очарованно оглядывая украшения.
Гоша подозвал её к себе.
- Мы что, устроим свою дискотеку? – спросила обрадованная Одуванчик, медленно ступая по песку.
- Лучше. – Гоша нажал что-то на телефоне, который ему дал Серадж.
Заиграла песня на английском языке. «Northern wind». Гоша подошёл к Даше и притянул её к себе за талию. Он взял её левую руку своей правой.
- Вот тебе и твой первый медляк. – улыбнулся он, неспешно двигаясь в такт.
Даша ничего не ответила. Она была ошеломлена. Как он додумался? Может быть, и правда, зря над ботаниками смеются?
Она чувствовала тепло его плеча, руки, которую держала. Приятное ощущение разливалось по телу. Фу. Прям как в книжках. Или в кино. Большая розовая сопля. Но как же приятно, чёрт возьми.
Она отпустила его руку и положила обе свои ему на шею, смотря прямо в глаза. Так близко. Это было очень смешно. Он чем-то напоминал ей голубя.
Но что-то ещё. Ей не только смешно. Ей страшно. Ей хочется чего-то. Но она не понимает чего. Да кому она врёт? Всё она понимает. Но как? Нет. Нет. Это уже будет слишком. Слишком ванильно. Но так хочется!
Нет. Она положила голову ему на плечо, чтобы наверняка избежать того самого. Чтобы он даже не подумал ни о чём.
Экзамены всё отдалялись, терялись в дымке июньского заката, где солнце, добравшись до сборников в дешёвых переплётах, плавило их медленно и тягуче.
Они двигались всё медленнее и медленнее. Ветер, поднявшийся со стороны залива, трепал их волосы, спутывал их, потом снова разъединял. Они молчали о том, что нельзя было обсуждать вслух. О том, что приносило слишком много боли. О том, что было слишком по-взрослому и для взрослых. Пусть они, взрослые, решают свои бесконечные проблемы. А они будут танцевать. Танцевать до потери пульса.














Глава 25

Непонятно как, но они уснули на пляже, прямо на песке. С утра, на рассвете, когда стало нестерпимо холодно, Даша, проснулась и затряслась. Рядом никого не оказалось. Она искала глазами Гошу: растерянная, напуганная. Солнце поднималось настолько медленно, что ждать столько времени показалось ей бессмысленным. Она, шатаясь, встала с песка и поплелась, обхватив себя руками, к лагерю.
Но когда она вернулась в лагерь, она увидела не палатки и вагончик, а комнату с кроватью, где лежал изумрудный плед. А на этом пледе лежала Жизель Ивановна, завернувшись в него, как сосиска в тесте. Тут появился Гоша. Он как будто прошёл сквозь стену вагончика, сел за стол и совершенно серьёзно спросил:
- Даша, где моя сосиска в тесте?
Даша не двигалась, дрожать она не переставала, хотя было довольно тепло.
- Я спрашиваю, где моя сосиска? – не унимался Гоша, стукнув по столу.
Внезапно у него на столе очутилась тарелка с шестью или семью сосками в тесте. Он не стал дожидаться приглашения и накинулся на эту тарелку как волк на овцу.
Жизель Ивановна громко потянулась, посмотрела угольно-чёрными глазами на Дашу и сказала укоризненно:
- Бестолковая девчонка. Даже целоваться парня не смогла научить!
И разразилась жутким, пробирающим до костей хохотом.
Одуванчик закричала изо всех сил.
И проснулась.
Она лежала на изумрудном пледе. Одна. На полу лежали одна из подушек, которую она, видимо, скинула во сне, и Гоша с Ником на матрасе. Одуванчик выдохнула и рухнула обратно на подушку.
Через считаные минуты затрезвонил отвратительный будильник. Мерзость.
Ник подскочил на своём матрасе и как суслик огляделся вокруг подслеповатыми глазами.
- Который час? – сквозь сон пробормотал он.
- Не знаю. – ответила Даша, закрываясь целиком одеялом.
- Вам же надо спешить. – Ник перескочил через спящего Гошу, чтобы добраться до неумолкающего телефона. – Фух. Время ещё есть. Поднимай этого. – он указал на Гошу.
Одуванчик вспомнила как мама будила её в школу. Отвратительно. Ещё более отвратительно, чем сам будильник. Но по маме она почему-то сильно скучает. Интересно, как она там?
Если бы она только знала, что её родители на пару с Гошиными переполошили чуть ли не весь город сразу после их ухода. Её мать закрывалась в туалете для двухчасовой истерики, отец долбил в стену молотком, чтобы не столько повесить полку, сколько снять стресс и напряжение. Его мать рвала на себе волосы и клялась запереть сына в комнате на месяц, когда отыщет. А потом тихо плакала сначала в подушку, зарывшись в одеяло, а потом в трубку мужу, Гошиному папе.
По городу развесили объявления о пропаже двух человек. Двух подростков. Глупых, эгоистичных, но смелых. Двух подростков, которые доказали кучке взрослых всезнаек, что нихренашеньки они не знают об этом мире. А тем более, о себе самих.
Другие родители усилили контроль за своими отпрысками, перестали выпускать их гулять, до школы провожали как маленьких. Участились случаи попадания молодых людей в полицейские участки по малейшим пустякам. Всех одноклассников, одношкольников ребят допрашивали, чуть ли не пытали, насколько это было возможно в школьных стенах. Пытались найти связь, сообщников, осведомителей. Тщетно. Некоторые вообще впервые слышали о Георгии Скворцовом и Дарье Савельевой.
Но всё это было далеко от Гоши и Даши. До них не долетали обрывки городских сплетен, они не брали в руки газет с новостями и не видели, что их имена пестреют на многих страницах в разных изданиях.
Даша опустилась на корточки рядом с Гошей и стукнула его пальцем по лбу. Гоша резко открыл глаза, жадно вдохнув воздух, и вылупился в потолок. Даша улыбнулась.
- Дура. – улыбнулся в ответ Гоша.
- Придурок, вставай. – ответила Даша и пошла в ванную, чтобы почистить зубы и умыться.
Пока Гоша блаженно потягивался, растворяясь в приятной неге утра, он услышал звуки вибрации. Его взгляд скользнул по кровати. Несколько покрывал были скомканы и лежали с одной из сторон, а на них, точнее, практически в пространстве между ними, был зарыт телефон. Гоша немедленно вскочил с матраса. Он прекрасно помнил о том, что Одуванчик говорила по поводу звонков родным, и к нему в голову закрались подозрения. На всякий случай, он глянул в сторону ванной, чтобы убедиться в том, что Одуванчик его не видит, и подскочил к телефону. Гоша отодвинул часть покрывала, которая мешала разглядеть номер звонившего. Только сделав это, он осознал, что по одному номеру ничего непонятно, поэтому он ещё раз бросил взгляд на ванную и взял трубку. Он сразу же прислонился ухом к динамику, чтобы точно услышать голос говорившего. Звучал женский голос. Одуванчика звали по имени. Гоша молниеносно сбросил и пролистал историю звонков: всё верно, она пыталась звонить своей маме. Ему пришлось отойти от кровати и сделать вид, что он только поднялся, поскольку Одуванчик появилась в дверях ванной комнаты.
Через час они оба были готовы. Ребята, участники «Ратны», снабдили их рюкзаками, какой-то едой, подкинули на всякий случай компас и карту. Дали свёрнутую стопку купюр.
За завтраком все молчали. Слышно было только постукивание ложек о края тарелок или чашек с чаем и кофе. Обыкновенное утро, обыкновенный завтрак в компании необыкновенных людей. Гоша пытался впитать всё волшебство «Ратны»: надолго запомнить аромат кофе, сваренного на этом костре, лица этих людей, их истории и судьбы.
После завтрака все пришли попрощаться с путешественниками. Дима пожелал им никогда не расставаться, Коля подарил обоим по рогатке, Ракеш пожал руку Гоше и аккуратно обнял Одуванчика, Серадж поклонился обоим по индийскому обычаю, Белла и Жанна вручили торт, который они испекли на кануне: белый с розовыми розетками на вершине. С четверга они больше ни разу не ссорились. Белла выкинула из дома все свои детские игрушки, а Жанна рассказала Диме про выкидыш.
- Куда ж мы его денем? – смущённо спросила Одуванчик, принимая подарок.
Ракеш потянулся руками к кондитерскому изделию, которое, на его взгляд, представляло собой верх совершенства.
- Так мы за вас съедим, если что. – сказал он.
- Положим в машину, на станции съедите. – отрезал Ник, забирая торт с собой. – Поехали. Надо спешить.
До первого экзамена оставалось три с половиной часа. Гоша начинал нервничать. Причём, по двум причинам: из-за самого экзамена и из-за того, что он мог на него опоздать.
В машине Гоша и Одуванчик, сидя на заднем сидении, развернулись назад, чтобы увидеть в последний раз новых друзей. Все они были такими разными, но такими интересными, живыми. И все как будто бы по-своему застряли в детстве. Да, сейчас им обоим это стало понятно.
Всё то восхищение, которое охватило ребят при первой встрече с этими людьми, постепенно ушло. Серадж, хотя и был местным мудрецом, как будто бы застрял в своих убеждениях, ему некуда было дальше расти. Белла никак не могла расстаться со своим прошлым, перейти на новый этап жизни, Жанна же, наоборот, открещивалась ото всего, что у неё когда-либо было. Ракеш, смешной и нелепый, жил в своих мечтах, отстраняясь от реальности. Дима не понимал суть своего пребывания в «Ратне», особо не задумывался о том, зачем он туда пришёл. Коля вообще по большей части просто наслаждался жизнью без забот, не осознавая, что может вынести из этого какую-то пользу.
Им удалось сохранить внутреннего ребёнка, бесспорно. Их жизнь не была похожа на жизнь большинства взрослых. Но счастливы ли они?
Стоило ли оно того? Стоит ли оставаться ребёнком, чтобы взрослая жизнь сделала из тебя посмешище, навязав свои правила игры? Ни Гоша, ни Одуванчик пока в этом не разобрались. Но знали точно, что свою жизнь им хотелось бы видеть иной.
Помахали руками. Им помахали в ответ. Ник нажал на газ и рванул вперёд, заставив песок под колесами вырываться из-под них, образуя пылевую бурю.
Пока они ехали какие-то жалкие шесть минут по шоссе, Гоша задал лишь один вопрос Одуванчику:
- А ты куда потом?
- Не знаю пока. – ответила она, смотря в окно.
Там на улице, в соснах, в этих красивых хранительницах самых лучших, замечательных моментов их коротких жизней, она видела себя. Грустную, опустошённую, окончательно потерянную, разбитую. Почему взрослая жизнь начинается всегда так? Почему она равняется боли, и почему, когда вырастаешь, теряешь главное право в жизни – делать то, что хочется? Почему чем старше мы становимся, тем проще нами управлять, вести нас не туда, сбивать с дороги, бросать в лесу без компаса и карты? Нет. Ей было этого не понять.
Почему там, где мы строим свой дом, растим детей, там всё организовано по чужим, чуждым нам правилам? Когда наступает возраст, в котором ты начинаешь терять себя? Почему об этом возрасте не пишут в книжках, не предупреждают в буклетах для будущих родителей, чтобы они могли уберечь своего ребёнка от тяжёлой участи? Почему в наших жизнях так мало нас и так много других? Где же тогда мы? И были ли МЫ когда-то?
Единственное, что можно было сделать в такой ситуации, это заткнуть рот замороженным льдом со вкусом винограда и ананаса, которое называется «почемучка».
Вот поэтому в младенчестве деткам затыкают рот соской: чтобы они не задавали вопросов, на которые ни у кого нет ответов.
Ник подъехал к станции. Затормозил. Обернулся на ребят.
- Ну что, дети капитана Гранта, прощаемся?
Гоша грустно улыбнулся.
- Ну чё киснете-то. – он ткнул Гошу кулаком в плечо. – Давайте. Вылезайте. – он развернулся обратно, чтобы открыть свою дверь и выйти.
Даша потянулась к двери со своей стороны, толкнула её и вышла на улицу. Гоша остался в машине один. Он не мог понять, что с ним творилось. Экзамены пропускать не хотелось. Это он знал наверняка. Уезжать не очень-то хотелось, но было надо. Ничего не поделаешь. Таковы новые правила игры. Но почему же тогда что-то явно мешает? В его уравнение с двумя неизвестными пыталось втесаться ещё одно неизвестное. Алгоритм нарушался, схема рушилась. Ну что это такое?
Он несколько обозлённо толкнул руками свою дверь и тоже вышел на улицу. Ник стоял перед машиной и держал в руках торт. Он передал его Одуванчику.
- Ну что, я поехал тогда? – сказал Ник, закрывая двери с задней стороны машины. Он улыбнулся.
Одуванчик, не раздумывая, бросилась к нему обниматься, обхватив его руками, не выпуская из рук торта. Ник поднял руки, расплылся в ещё более широкой улыбке, подозвал Гошу и прижал к себе обоих, опустив руки вниз.
- Мы же ещё увидимся? – спросила с надеждой Одуванчик, глядя Нику в глаза.
- Конечно, Дашуль. – ответил он, смотря на неё в ответ.
Даша опустила голову вниз, уткнувшись в его рубашку и обняла ещё крепче.
- Спасибо тебе, Ник. – сказал Гоша.
- Что вы, вам спасибо. – искренне поблагодарил ребят Ник.
- За что это? – спросила Даша, хитро улыбаясь.
- За всё! Ну ладно, бегите. Скоро электричка подъедет.
Гоша и Одуванчик поднялись на станцию и махали оттуда Нику. Он сел в машину, развернулся, вылез в окно, помахал ещё раз, бибикнул три раза и, оставив за собой очередное пыльное облако, скрылся.
Гоша и Одуванчик поднялись по ступеням на станцию. До этого они ещё успели поспорить о том, на какую сторону им надо выйти: на правую или на левую.
- Ты что, не видишь, что в город туда едут? – горячилась взвинченная Даша.
- Ничего подобного. Это ИЗ города.
- А я говорю, что нет. И вообще, отдай мне торт. – Даша выхватила подарок из Гошиной, ничего не подозревавшей руки.
В итоге оказалось, что они вообще пытались зайти не с той стороны.
Придя к единому мнению, несколько успокоив нервы, они встали посреди платформы, где не было людей, разместив между собой белый торт с ярко-розовыми розетками из крема.
- Мама, а мальчик и девочка женятся? Почему у них такой красивый торт? – спросила свою маму девочка в лёгком льняном платьице. Она явно была именно в том возрасте, когда девочки задают такие вопросы.
Гоша и Даша враждебно посмотрели друг на друга, потом на девочку. Не менее враждебно. Её мать увидела это, приподняла девочку за руку и отвела таким образом в сторону.
- Почему сразу женятся? Может быть, день рождения у кого-то. – объяснила она.
- Нет. Женятся. Женятся! – кричала девочка на всю станцию.
- Ну хорошо, пускай женятся. – сдалась женщина, чтобы предотвратить позор, который мог вот-вот разыграться прямо на людях.
Гоша и Одуванчик вдвоём отодвинулись от торта на безопасное расстояние.
Тётка в громкоговорителе оглушительно объявила о том, что на станцию прибывает электропоезд до Санкт-Петербурга. Потом она как будто что-то прожевала, выплюнула и повторила снова то же самое.
Гоша взял в руку торт. Он пододвинул рукой Дашу назад, подальше от рельсов. Она отстранила его руку.
- Я и сама умею ходить.
Гоша нахмурился. Он развернулся к Даше лицом.
- Я останусь здесь. – сказала она.
- Почему? – встревожился Гоша. Торт чуть не выпал из его рук.
- Я не вернусь туда. Не хочу быть предателем идеи.
- Ага. А это, конечно, я тайком звонил матери, а другим клялся, что ничего подобного делать не стану. Ведь это предательство ИДЕИ!
Одуванчик стиснула зубы.
- Ты брал мой телефон?
- Ой, он не твой, во-первых, а во-вторых, он просто зазвонил!
- Ясно.
Гоше не нравилось то, в какую сторону клонила Одуванчик, поэтому он решил обороняться.
- А я, зато, не трус, потому что не боюсь взрослой жизни, в отличие от некоторых.
Одуванчик была жестоко оскорблена. Назвать её трусихой!
- Нет, ты трус, потому что боишься поступить иначе. И спросить у меня напрямую интересующие вопросы.
- Как это иначе? – завёлся Гоша, проигнорировав второе утверждение. – Бросить школу? Не доучиться какие-то жалкие пару дней?
- Я не про то.
Гошу уже не интересовало, что было «то». Он и так на какое-то время решил, что, может быть, он никуда не поедет. Рискнёт хоть раз в жизни по-настоящему. Но она взяла и всё испортила. Всё. Нет. Теперь он точно поедет. Ей назло.
- Слушай, ну в самом деле. Я хочу на хорошей ноте расстаться. – заявил он, вытирая рукой, свободной от торта, вспотевший лоб.
- Зачем? – Одуванчик окончательно разошлась. – Чтобы маме показать бумажку, мол, вот, смотри, твой сын прилично расстался с подругой. Поставьте ему пять в дневник и медаль на шею повесьте.
У Гоши снова зардели уши. Даше было наплевать на это. Она не могла понять, почему он злится, если она его и так отпускает на все четыре стороны.
- Не говори мне ничего про мать. Ты вообще ничего не знаешь.
Одуванчик пожалела о том, что снова сказала не то, что на самом деле хотела сказать. Причинять боль, как будто бы, было легче, чем сказать правду.
- Я тебя не держу! – взорвалась она. – Я приняла твоё решение. – в её глазах блеснули слёзы. – Я взрослая теперь. – прошептала она, задыхаясь от противных, солёных, надоедливых слёз. Как всегда, они не вовремя.
Со стороны города помчался товарный поезд. Облегчение. Можно всласть порыдать. Даша отвернулась. В какой-то момент она решила сказать Гоше правду. Всё равно он не услышит. Она повернулась к нему и крикнула:
- Я тогда не поэтому тебя ударила!
- Что? – не слышал Гоша.
- Говорю, я не поэтому тебя ударила тогда!
Товарняк мчался на всех парах по рельсам, поднимая сильнейший ветер, гремя вагонами.
- Чего? – повторил Гоша, приблизившись к ней.
Электричка в город подъехала к станции, постепенно сбавляя ход. Отворились двери. Даша толкнула Гошу в вагон. Тот замешкался, запутался, заметался на входе. Его толкнула какая-то женщина.
- Чё встал тут на входе, не пройти не проехать! – крикнула она резко.
Гоша ошалело смотрел на Дашу и не понимал, что ему делать. Даша вытирала не прекращавшийся поток слёз с лица и улыбалась. Как только очередная женщина в громкоговорителе объявила о том, что двери закрываются, Гоша пулей вылетел из вагона, выронив торт. Он упал прямо на входе и как только двери всё-таки закрылись, его сильно расплющило. В стороны полетел розовый клубничный крем.
Даша ничего не понимала. Она кинулась к Гоше, пытаясь его образумить.
- Дурак, ты чего? Она же уйдёт! Зачем ты вышел?
- Что ты сказала тогда? – перебил её Гоша, приблизившись.
- Гош, твой экзамен… - пробормотала Даша.
Но Гоша не стал дослушивать, он аккуратно обхватил руками её шею, придерживая большими пальцами щёки, посмотрел несколько секунд в глаза и пылко притянул к себе, прижимаясь своими губами к её. Электричка набирала ход, вагоны мелькали, ветер, поднявшийся от движения поезда, едва не сдувал ребят с платформы, а они всё стояли, всё целовались. Даша положила свои руки на Гошины. Она легонько отстранилась, прижалась к нему лбом, и смотря в ноги сказала:
- Я тогда сказала, что ты мне нравишься… Поэтому я тебя ударила. Придурок. – Даша улыбнулась и посмотрела Гоше в глаза.
- Ты мне тоже, дура. – ответил Гоша и они оба засмеялись.
Электричка вскоре скрылась, унеслась в город. А Гоша и Одуванчик стояли вдвоём на платформе, обнявшись. Они не собирались стоять так слишком долго. Всего лишь до потери пульса.











Оглавление
Пролог 1
Глава 1 5
Глава 2 13
Глава 3 18
Глава 4 21
Глава 5 25
Глава 6 40
Глава 7 46
Глава 8 57
Глава 9 75
Глава 10 94
Глава 11 97
Глава 12 104
Глава 13 115
Глава 14 119
Глава 15 122
Глава 16 135
Глава 17 138
Глава 18 145
Глава 19 150
Глава 20 153
Глава 18 171
Глава 21 175
Глава 22 183
Глава 23 186
Глава 24 189
Глава 25 196

















Ссылки на фразы на английском языке.

1. Нашла свой путь – вся в крови, безрассудность – не грех, добро пожаловать в мою глупую жизнь (англ.).
2. Это казалось таким неправильным, это казалось настолько верным. Жизнь – как ходьба по канату. Когда я тебя увидела, в моём сердце начался пожар, снова посмотрела на тебя, да – ты пылал с самого начала. Я живу ради аплодисментов. Юная леди, вы пугаете меня. Кричу как сирена. Живая, горю ярче. Я – огонь (англ.).