Подрывники

Из книги "Щенки и псы войны"


Ну, что ты, осень, плачешь у заставы?
Оплачь тогда и наших, и чужих...
Ни мы, похоже, ни они не правы...
Ну, так и что же - нам не целить в них?
Но здесь война. И значит - не до плача.
Слезою затуманивши прицел,
схлопочешь тотчас парочку горячих...
Кто первым бьет, тот, стало быть, и цел.
Вот так, сестра... Дождем да листопадом
смущать солдата - это смертный грех.
А вот убьют - тогда с тобою рядом
я стану, осень, и оплачу всех...
«Не до плача...» Ю.Беридзе


Впереди медленно двигались, внимательно всматриваясь в поверхность дороги и торчащие по обочинам кусты, Мирошкин с овчаркой Гоби и саперы, вооруженные миноискателями и щупами. А за ними, чуть поодаль, - взвод старшего лейтенанта Тимохина. Осень была в самом разгаре: посадки, окаймлявшие дорогу, уже начали сбрасывать с себя позолоченную листву. Сдуваемые легким прохладным ветерком умершие листья, переливаясь на солнце яркими красками, легкой порошей плавно кружились и падали на головы и на плечи солдат, на покрытый колдобинами и рваными заплатами старый асфальт. Чистый утренний воздух пьянил божественными запахами осени. Дышалось легко, непринужденно, полной грудью. Тишину нарушали только завораживающий шелест листвы да посвистывание какой-то перелетающей с места на место одинокой пичуги за кюветом, заполненным мутной водой. Солнечные лучи по-женски ласкали молодые задумчивые лица, играли на них веселыми юркими бликами и слепящими глаза зайчиками отражались на холодных стволах «калашей». Хотелось жить, мечтать, любить и не думать о войне…

Обернувшись, рядовой Пашутин заметил, как кто-то юркнул в заросли в метрах двухстах у них за спиной. Он тут же доложил об увиденном командиру.
- Продолжаем движение! Стефаныч, разберись! - распорядился обеспокоенный Тимохин, обращаясь к старшему прапорщику Сидоренко. – Что-то мне это совсем не нравится.
- Самурский, Пашутин, Танцор, Кныш! Выяснить, кто там маячит у нас на хвосте? – тут же отреагировал опытный служака.
Разведчики с автоматами на изготовку, перемахнув через канаву с водой, растворились в густых зарослях. Оказавшись на той стороне посадок, быстро направились вдоль них назад; старались двигаться быстро и бесшумно, внимательно глядя под ноги и осматриваясь по сторонам. Вдруг, идущий впереди, сержант Кныш резко присел, подняв руку. Все замерли. Но было уже поздно. Их заметили. Со стороны дороги раздались выстрелы. Кныш и Самурский открыли ответный огонь. Неожиданно, почти рядом, за поворотом, ударил мощный взрыв. Земля вздрогнула, качнулась… У Ромки Самурского крепко заложило уши, так бывает, когда ныряешь на большую глубину.
- Огонь! – выкрикнул Кныш, стреляя и отчаянно продираясь напрямик через кусты. Они выскочили на дорогу, над которой все еще стоял огромный столб дыма и пыли. Добежали до поворота. Перед их глазами предстала дымящаяся зияющая воронка, около которой покрытые песком и кровью валялись в изодранном в клочья тряпье изуродованные останки убитого и покрытый пылью АКС без «магазина». Из образовавшейся воронки несло гарью и кислым запахом тротила. Танцор, Эдик и Ромка, опасливо оглядываясь по сторонам, присели на корточки, стараясь не смотреть на то, что недавно было человеком. Кныш обошел место взрыва, у края дороги задержался, тщательно всматриваясь в следы. В селе, до которого было около полутора километров, во всю ревели «бээмпешки» их батальона.
- Парни! Гляди, кровь! Он был не один! – крикнул Володька Кныш, показывая пальцем на примятую пыльную траву у обочины. На сухих травинках и серых обломанных кустах темнела большими смазанными каплями свежая кровь. Кровавая дорожка за кюветом пересекала тропинку, вытоптанную овцами, и исчезала в густом колючем кустарнике.
- Предельное внимание! Могли запросто обочину дороги заминировать и придорожную канаву!
- На хрена канаву-то?
- После подрыва все уцелевшие рванут искать укрытие. А где укрыться? Как не в канаве. А там их ждет - сюрприз!
- Ловко придумано! – присвистнул Чернышов.
- Это придумано, еще в Отечественную, партизанами.
- Фугас ставили, сволочи! – прокомментировал Пашутин, щурясь от лучей яркого солнца. - Специально ждали, когда мы с саперами пройдем, чтобы колонну идущую следом рвануть!
- Да, видимо, мы их спугнули! Вот они впопыхах, что-то не так сделали на свою жопу!
- Туда им и дорога, уродам! – отозвался Ромка и сплюнул.
- Пиротехникам хреновым!
- Плохо у своих арабов-инструкторов учились! Двоешники, бля!
- Закрыть хлебальники! – резко оборвал подчиненых Кныш, обернувшись. - Я пойду впереди! Ты, Ромка, за мной, но держи дистанцию! Метров семь, десять! А вы, мужики, прикрываете Самурая! И не высовываться! Не болтать! Глядеть в оба!
«Вэвэшники» по кровавым следам продрались через кустарник, миновали пологий овражек, откосы которого были покрыты многочисленными овечьими и козьими тропками-ниточками, вышли к небольшой рощице с порыжевшей редкой листвой, которую огибал журчащий обмелевший ручей. На другом берегу, на взгорке среди высокой засохшей лебеды виднелись ободранные стены давно брошенной мазанки, без крыши, без дверей. В сторонке пара серых покосившихся от времени столбов, видно все, что осталось от прежних ворот.
Солдаты залегли. Кныш поманил Самурского. Ромка, стараясь не шуметь, подполз к контрактнику.
- Роман, бери Танцора, скрытно переправьтесь через ручей и займите позицию с той стороны. Но ничего не предпринимайте. А мы с Пашутиным отсюда прощупаем эту «хижину дяди Тома».
Ромка и Чернышов проползли метров пятьдесят вниз по течению, где без труда по торчащим из воды булыжникам перекочевали на противоположный берег. Устроились под бугром, за высохшими кустами малины, торчащими с другой стороны от дряхлой развалюхи.
- Чего ждем? – прошептал на ухо товарищу покрасневший от возбуждения Свят Чернышов.
- Тише, ты, - Ромка вытер рукавом вспотевшее лицо. - Дай дух перевести.
– Может, там и нет никого. Уж давно падла смотался, пока мы ползали.
- Слышь, заткнись, а! Не капай на мозги.
Вдруг ударил выстрел из пистолета, за ним другой. В ответ короткими очередями затакали автоматы Кныша и Пашутина, выбивая саманную труху из стен хибары. Солдаты занервничали.
Вновь наступила томительная тишина. Только над головой легкий ветерок шелестел сухой редкой листвой, изредка посылая сверху им желтые кружащиеся «визитки» предстоящей зимы.
Снова пару раз стрельнули из мазанки.
- Лежи здесь. Я попробую подобраться ближе, - сказал, не выдержав, Танцор, его блестящие от возбуждения глаза стали похожи на две большие черные пуговицы на старом дедушкином пальто.
- Тебе, что Кныш велел? Сидеть и не рыпаться! – сурово цыкнул на напарника разозлившийся Ромка.
- Ладно, уговорил. Только я все равно «эфку» зашвырну «ваху». Для профилактики. Чтобы не скучал, падла!
Чернышов извлек из кармана потрепанной разгрузки «лимонку».
- А добросишь, лежа-то? Не вздумай вскочить! Плюху-то в один миг схлопочешь!
- Не бзди, Самура. Башку только пригни пониже. Сейчас мы ему устроим «танец живота».
Танцор просунул палец в кольцо, но выдернуть «чеку» не успел: из развалин выскочил взъерошенный «чех» в темно-синей спортивной куртке с закатанными рукавами, вооруженный пистолетом, и побежал с бугра вниз, прямо на них. Приподнявшись с перепугу ему навстречу и стиснув зубы, Ромка отчаянно задергал затвор, выплюнув вправо пару патронов, нажал на спуск. Растерявшийся «чех», увидев перед собой бойцов, метнулся было в сторону, но длинная очередь из автомата безжалостно отшвырнула его назад. Взмокшие от волнения, солдаты, выжидая, продолжали лежать в укрытии, держа на мушке лачугу и упавшего «духа». В нескольких метрах от них на спине лежал сраженный боевик, из которого со стоном медленно уходила жизнь. Был хорошо виден его небритый квадратный подбородок и судорожно дрожащий выпирающий под ним кадык. Дернувшись, «чех» затих. Душа отлетела.
Вдруг из-за облупившейся стены хаты высунулась, блеснув на солнце, бритая голова сержанта Кныша, и он коротко свистнул им, подзывая. Ромка и Танцор с облегчением покинули свою засаду, с опаской подошли к мертвому. Это был молодой рослый парень, лет двадцати трех, с сильными жилистыми как у борца руками, почему-то по локоть испачканными в запекшейся крови. Он лежал на спине, в упор прошитый Ромкиной очередью, с открытыми темно-карими глазами, удивленно уставившимися на подошедших солдат. Самурский наклонился, выдернул из все еще сжимавшей руки чеченца «макаров», извлек обойму. Патронов в ней не было. Спрятал «ствол» себе в карман. У брошенного жилища, заросшего со всех сторон лебедой и крапивой, на всякий случай осмотрелись по сторонам. Чем черт не шутит. Через амбразуру, которая когда-то была входом проникли внутрь разрушенной хибары. В углу у потрескавшейся стены на земляном полу, давно заросшим сорной травой на изодранной в клочья куртке лежал окровавленный пацан лет четырнадцати, здорово посеченный осколками. Правая рука выше локтя была туго перетянута поясным ремнем. Кисти не было. Вместо нее торчал раздробленный масол с обрывками кожи, нервов и артерий. Мальчишка был серьезно ранен, из полуоткрытых неподвижных глаз по опаленному лицу, по перемазанным исцарапанным щекам, оставляя грязные дорожки, медленно ползли слезы. Он лежал молча, только иногда издавал тихое нечленораздельное мычание и повизгивал как маленький слепой щенок, потерявший сиську матери. Из-под плотно прижатой к животу ладони сквозь набухший рваный свитер и тонкие пальцы сочилась грязная кровь вперемежку с экскрементами.
- Что, поиграл в войнушку, сопляк? – сказал сурово Кныш, обращаясь к раненому находящемуся в шоке подростку и внимательно окидывая хмурым взглядом из-под выгоревших бровей захваченные с боем «апартаменты».
– Ага, у них тут видать штаб-квартира была! Гляди, вон еще пара фугасиков припасена и электропроводов целая бухта! Ребятишки, похоже, во всю здесь развлекаются!
- «Зелененькие» заколачивают, прямо не отходя от дороги! – откликнулся Свят Чернышов, извлекая из кармана пачку «примы», и протягивая Эдику.
- Работенка, не бей, лежачего! – поддакнул Пашутин, закуривая.
Контрактник, кряхтя, присел на корточки и заглянул в лежащий рядом с фугасами мешок из-под сахара.
- Парни, кому для баньки мыла дать? – обратился Володька Кныш к солдатам с кривой усмешкой, извлекая из мешка на божий свет четырехсотграммовую тротиловую шашку. - На всех хватит! Здесь их не меньше двадцати штук!
- Кныш, что с этим делать-то будем? – спросил Эдик, брезгливо сплевывая и кивая на раненого подростка, от которого распространялся неприятный запах.
- Я бы шлепнул гаденыша, чтобы не мучился! Сами смотрите! – подвел черту угрюмый сержант. – Пойду второго посмотрю, что за птица! Как никак, несколько раз стрелял в меня! Хорошо гад стрелял! Пульки впритирку прошли!
- С «макарова» палил, сука! – пробурчал вслед ему Танцор, склонившись и прикуривая от сигареты Пашутина.
- Укол надо бы сделать, - сказал бледный Ромка, обернувшись к товарищам.
- На хера, все равно кровью изойдет! – почувствовав сильную тошноту, Пашутин сморщился, отвернулся и сплюнул. – Лучше для своих ребят приберечь! Чем на всякую шушеру тратиться!
- Что, так и бросим? Святка?
- Что Святка? Что Святка? Ты чего ко мне пристал? – вспылил вдруг Чернышов. - Хочешь? Тащи на себе! Смотри грыжу не заработай!
- Только как бы потом тебе, Самурай, наши ребята п…дюлей не навтыкали! – добавил Пашутин. - Как им в глаза будешь смотреть? Тоже мне, гуманист выискался!
- Помрет, ведь, мальчишка!
- Послушай, ты, мать Тереза! Вот, этот чернявый пацан, полчаса назад дорогу минировал со своими подельниками, по которой ты и твои же ребята должны были ехать! Елага, Виталька Приданцев, Привал, Крестовский, Квазимодо! Что теперь скажешь? А не ты ли, на прошлой неделе вместе со Стефанычем «двухсотых», саперов подорвавшихся на радиоуправляемом фугасе, в вертушку загружал?
Ромке сразу же вспомнился тот пасмурный октябрьский день, тогда на «проческе» они с Приваловым обнаружили убитого заминированного солдата...


На убитого младшего сержанта за разрушенной фермой первыми наткнулись рядовые Самурский и Привалов, когда осматривали развалины. Он лежал, на битом кирпиче плотно прижавшись щекой к красному крошеву, словно вслушивался, что же там такое делается глубоко под землей. Левая сторона лица и, торчащая из-под воротника бушлата, шея были в запекшейся крови: у солдата боевики отрезали ухо. На нем поверх бушлата был выцвевший «броник» с номером «43», выведенным когда-то белой краской; рядом сиротливо валялась каска, будто шапка нищего для подаяния, оружие и разгрузка отсутствовали. «Вэвэшники», настороженно оглядываясь по сторонам, сначала прошли вперед, потом, убедившись, что опасности нет, вернулись к мертвому.
- Давно лежит. Дней пять не меньше. Чуешь душок. Видишь, пухнуть начал, - констатировал Ромка, доставая из кармана сигареты и закуривая.
- Может перевернем?
- Зачем?
- Посмотрим, что за пацан!
- Привал, чего тебе вечно неймется? Тебе что, делать нечего? Так не видать? Не насмотрелся еще на мертвяков? Мне же эти смотрины вот уже где! – Ромка провел себе ладонью по горлу. – По ночам задрючили. Дальше уж некуда. В психушку пора!
- Может, кто из наших?
- Не, не похоже. Если бы был из наших, мы бы знали. Скорее «махра», но уж точно не «контрабас».
Из-за ближнего к ним коровника с обвалившейся наполовину кровлей показались Головко, Чернышов, Секирин и Виталька Приданцев с кобелем Караем.
- Кого нашли, мужики?
- Пехоту!
- С чего ты взял, что это «махор»?
- Куда его куснуло? Что-то не врублюсь! – полюбопытствовал рядовой Секирин, присев на корточки и рассматривая убитого.
Вдруг кобель, ткнувшись носом в убитого, занервничал, засуетился, не находя места, заскулил и сел, преданно уставившись на проводника.
- Парни! Мина! Все назад! – испуганно завопил Виталь, отчаянно дергая за поводок Карая, тот же упорно не хотел трогаться с места. Все уже давно привыкли, что кобель не миннорозыскная собака, и сейчас были поражены его неадекватным поведением. Карай же, наоборот, почуяв запах тротила, вспомнил всю былую науку, которой его пичкали в части при обучении. Солдаты в страхе сыпанули в разные стороны от трупа.
- Секира и Танцор! Ну-ка, дуйте за саперами! – живо распорядился контрактник Головко.

Через минут двадцать пять, на уляпанной «по уши» рыжей грязью «бэхе» со старшим прапорщиком Стефанычем и Секириным на броне прикатили саперы. Двое молодых ребят. Недовольного коренастого сержанта со злыми как у киношного злодея глазами сопровождал рядовой, наверное, стажер. Приказав всем убраться подобру-поздорову, подальше в укрытие, они, напялив на себя «броники» и «сферы», подошли к убитому. Посовещавшись, обвязали солдата за ноги и подцепили «кошкой», которой вырывают мины из земли. Размотав шнур, залегли за кучей битого кирпича, оставшегося от былой стены дома. Тянуть лежа было неудобно, да и вес младшего сержанта был довольно приличным. С трудом протащив его метра три-четыре, поднялись, не спеша направились к нему.
- Странно, - пробурчал озадаченный сержант, осматривая грунт. – Ничего! По нулям! Лень, дай-ка щуп! За мной не иди, я сам!
Миновав убитого, он подошел к тому месту, где тот только что лежал и принялся щупом тщательно исследовать землю. Флегматичный напарник с миноискателем присел на корточки чуть поодаль, в метрах восьми. Ромка с товарищами с интересом наблюдали за действиями саперов из надежного укрытия.
Сержант вдруг на что-то наткнулся, отложив в сторону щуп, стал осторожно пальцами разгребать землю и вскоре он извлек на божий свет ПМН в пластмассовом корпусе. Передал смертоносную находку товарищу и продолжил опасную работу.
- «Кенвуд»! – успел только крикнуть он, и земля вздыбилась... Мощный взрыв разметал саперов в стороны, разлетевшимися осколками поранив уцелевшие стены разрушенного дома, подняв огромное облако удушливой пыли...


Ромкины воспоминания прервал появившийся задумчивый Володька Кныш с пыльными берцами в руке, снятыми с убитого боевика, которые швырнул к ногам Пашутина.
- Держи, Академик!
- Ты чего, Кныш? Совсем взбрендил? Чтобы я после мертвеца… Да, ни за что!
- Тебе, что? В лобешник дать? Вундеркинд хренов! Голубая кровь, бля! – вдруг взорвался, выйдя из себя и багровея, контрактник, отвешивая увесистую оплеуху Эдику. - Скидай свою дрань! Кому сказал? Повторять не буду!