Таймырское милосердие

Кессель слег. Яшка, присев на край постели, пытался шутить:
– Что разлегся, Борис Васильевич? Вставай, гусь скоро пойдет.
Но старик не реагировал, только шевелил широкими, костлявыми кистями рук, не желающих вечного покоя. Яшка вышел на кухню.
– Ему пантокрин прописали, - тихо сообщила жена.
– Где же его сейчас взять? – задумался Яшка,
- местного оленя выбили, а основные косяки еще у Тунгуски болтаются. Ладно, попробую.
Оформление бесплатного отпуска и сборы заняли два дня, и под Яшкой заскрипели широкие таежные лыжи. Дойдя за полсуток до перевала в южном отроге плато Путорана, он нашел старую оленью тропу, а возле нее плоскую глыбу базальта, и принялся за работу. Из снежных кирпичей сложил на камне скрадок с бойницей, внутри постелил оленью шкуру, сверху расстелил меховой спальный мешок, залез в него, пристроил в бойницу пятизарядную мелкашку и стал ждать хода оленя. Сутки прошли напрасно. Грея на спиртовке чай, Яшка услышал позади себя девичьи голоса и удивился: обычно слуховые галлюцинации начинались на второй неделе одиночества. Он повернулся в скрадке. По его следу из города шли на беговых лыжах две девчонки в оранжевых куртках. Яшка вылез из спальника и, когда лыжницы подошли вплотную к скрадку, с ревом выскочил на тропу. Эффект превзошел все прежние достижения в этом способе знакомства. Первая лыжница упала навзничь и пыталась ползти загребая лыжами снег. Вторая рванула вправо и, пулей пролетев склон, скрылась за гребнем скалы. Яшка подошел к лежащей.
– Хватит притворяться, я тебе не медведь. Чего вас тут носит?
Девчонка подняла голову, оглядела Яшку и стала, отряхиваясь, подниматься.
– Вижу, что не медведь, а обычней хам. И нас не носит, мы туристы. Поход одного дня, тренировочный. А вы тут от алиментов прячетесь? – и ткнула лыжной палкой в снежную конуру.
– Так грешить тут не с кем. Какие алименты? Вот вас бог послал, теперь посмотрим, – гоготал Яшка.
– Кольцо сними с правой руки, а то жена тебе посмотрит, – отпарировала девчонка и повернулась в сторону склона.
– Зой! Зой!… иди сюда, это снежный суслик, а не шатун.
Над гребнем показалась шапочка, и через десять минут притопала Зоя.
– Ну разве можно так пугать Я полные ботинки снегу набрала.
Яшка собирался извиниться, но боковым зрением уловил движение на тропе с перевала и, толкнув девчонок в скрадок, потянулся к винтовке. Над дальним сугробом закачались кончики рогов оленей. Впереди стада шла молоденькая самка.
– Замри! – яростно цыкнул Яшка на Зою, которая доставала фотоаппарат.
Сторожевая самка подошла к скрадку и уставилась на странное сооружение. Постояла напряженно с минуту и, не заметив опасность, шумно выдохнула воздух и пошла дальше. За ней беспорядочной толпой шло стадо. Яшка начал выбирать панты. За самкой двигался старик с целым кустом рогов на голове, но они были окостеневшие. Следующей игриво пританцовывала самка с мохнатыми, но тонкими рожками, и Яшка пропустил и ее. Протарахтели копытцами пяток бесполых одногодков, и показался взрослый бычок с толстыми, невысокими мохнатыми пантами. Яшка медленно поднял винтовку, навел на шею, чтоб не мучился, и начал плавно жать на спуск.
– Не надо, – закричала Зоя.
Олени шарахнулись, пуля вместо шеи ударила в корпус, и раненый олень пошел Зоиным следом к скалам, а остальные уносились прямо по основной тропе. Яшка передернул затвор и ударил вторично, но Зоя толкнула его в бок, и пуля срикошетила о камень впереди оленя. Яшка вскочил, переставил прицельную планку и стал ждать. Олень поднимался к гребню. Яшка дал упреждение и выстрелил. Корпус самца вздрогнул, и он в прыжке исчез за грядой.
– Вы варвар, браконьер, сволочь, – визжала Зоя, а ее напарница плакала, уткнувшись в собачий мех Яшкиного спального мешка.
А солнце, которому эта картина не понравилась, уходило за горизонт, оставляя Путораны во власть мороза. Яшка двинулся к гряде. За ней к следующему холму, качаясь, брел олень. Спокойный хлопок с упора ткнул его в сугроб. Яшка срезал панты, завернул их в целлофан, сунул за пазуху и потащил оленя к скрадку. Добрался до него минут за тридцать. Девчата, прижавшись друг к другу, сидели на Яшкином снаряжении, сверкая злыми глазами, а у Зои на щеке белело пятно обморожения. Яшка, бросив оленя, набрал снега и, зажав ей голову, принялся растирать лицо. Зоя слабо сопротивлялась, а потом заплакала.
– Ну чего ты? – бурчал Яшка, заматывая ее голову чистой запасной портянкой. Сейчас всё пройдет.
– Ноги, – не успокаивалась Зоя. Я их промочила и теперь не чувствую.
Яшка, полоснув ножом шнурки, снял ботинки и обмер – обе, как снег. Но замешательство длилось только мгновение. Подтащив оленя, Яшка вспорол ему живот, сунул туда обе ноги орущей Зои и навалился на нее сзади, не давая расстаться с оленем. Через десять минут плач перешел во всхлипывание, и Яшка, оставив оленя с Зоей наедине, занялся упаковкой ее напарницы в спальник. Та, видя, что в олене места еще предостаточно, вела себя более благоразумно.
– Ну, и долго я еще в ливере сидеть должна? – поинтересовалась Зоя через четверть часа, окидывая Яшку потеплевшим взглядом.
Он тщательно вытер ее обе ступни, быстро надел запасные вязаные носки, обул ботинки и сунул обеими ногами в пустой рюкзак, задернув шнуровку выше колен.
– Сиди, пока я шкуру сниму с твоего спасителя, – посоветовал он и занялся оленем.
Обдирка, закопка мяса в снег и путь до города заняли остаток ночи.
– Дайте ваш адрес, – попросила Зоя на автобусной остановке.
– Тундра. До востребования! – буркнул Яшка.
– Ну виновата, поняла всё, – настаивала девчонка, – хоть что-то на память.
Яшка сунул ей в руку копытце оленя.
– Зачем это? – растерялась Зоя.
– Храни, вместо него теперь ходишь, – пояснил Яшка и потопал к Кесселю.