БРОШЕНКА

— Ма-а-аленький! — Света потянулась к сильно дрожащему существу.
Громко хлопнула металлическая дверь подъезда. Щенок вздрогнул, жалобно пискнул и, зажмурившись, повёл головкой, будто подставляя её ласковой человеческой руке. По лестничной площадке, прямо над Светиной головой, прошаркали чьи-то тяжёлые ботинки. Оба, щенок и девочка, на мгновенье замерли. Но скоро холодный грязный подъезд вновь заполнила немилосердная тишина.
Света взглянула на четвероногого малыша и совсем не по-детски вздохнула:
— Как же тебя бросили такого… такую крохотулечку?
Стараясь не думать о маминых запретах, она аккуратно вытащила щенка из мрачного угла и, нежно прижав к груди, направилась к своей квартире.

— Ты пока посиди, погрейся у батареи, а я вскипячу тебе молочка, — подражая маминой интонации, проговорила Света. — Много нельзя: вдруг тебе плохо станет? Ты вон какой слабенький… малипу-у-усенький. — Она внимательно посмотрела на щенка; неожиданно защипало глаза, но девочка тут же тряхнула головой.
Через полчаса сытый, укутанный в игрушечное одеяльце, позаимствованное у куклы Лизетты, щенок дремал на Светиных коленях. Свету же одолевали мысли о том, что будет, когда мама придёт с работы и увидит это серое невзрачное существо. «Иисус, — мысленно, чтобы не разбудить щенка, обратилась она к Богу, — что же мне сказать маме, что сделать такого, чтобы она согласилась его, точнее её, ведь это же девочка, — Света едва заметно улыбнулась, — оставить у нас или хотя бы не ругала? Мама строго-настрого наказывала не приносить в дом ни животных, ни птичек, ни рыбок… Никого! Это всё потому, что мама мало зарабатывает. Вот был бы с нами папа…» — По круглой детской щёчке скатилась слеза.
Света часто плакала, оставаясь дома одна, без взрослых и без подруг. Последних у девочки не было: уж слишком странной, неразговорчивой её считали и в школе, и в церкви. А взрослых…
— Деды с бабой у меня нет, — размышляла она в такие плакательные минуты. — Точнее, есть, только очень далеко. Я их даже никогда не видела, лишь на фотографиях. Мама рассказывала, что они отказались от неё, когда она встретилась с Иисусом, а потом познакомилась с папой и полюбила его. А папа теперь на небе, ему лучше всех. А мама всё время на работе… Жалко её! Она изо всех сил старается, чтобы у нас всё было: и свет, и тепло... Вон тётя Маша, соседка напротив, не платит — и что? А то, что её от всего отключили: счётчик опломбировали и трубы какие-то перекрыли. И того мало, даже из такой квартиры выселить грозятся. А у нас всё есть. Всё, карапузик! Понимаешь? — Света ласково, едва касаясь щенячьей головки, гладила «карапузика» между ушек. — И что я скажу маме? Интересно, как поступил бы Иисус? Я в Библии читала, что Он всегда слушался Своих родителей. Слушался… Это значит, что Он не принёс бы тебя в дом. Ну… если бы родители Ему не разрешили. А с другой стороны, Господь всех любит и всем помогает. Вот если бы в Назарете была такая же холодная зима, как у нас, Иисус ни за что не бросил бы такую кроху на улице и попросил бы Иосифа и Марию оставить тебя в доме, хотя бы на время холодов. Да! Именно так поступил бы Иисус. А чтобы мама подобрела, мы сейчас с тобой искупаемся, да, маленькая? Чтобы ты была чистенькой и… и ещё симпатичнее. Моя мама очень не любит грязь, говорит, что от неё много болезней! А лечиться сейчас дорого — болеть не захочешь. Да. — С этими словами Света бережно переложила щенка с колен на диван и побежала в ванную.

— Ну что ж ты так скулишь? Я ещё и мыть-то тебя не начинала… — засмеялась Света, но её смех резко оборвался. Взгляд упёрся в покрасневшие залысины на щенячьей спинке: намокшая тонкая шёрстка послушно легла по сторонам открывшихся болезненных пятен. Девочка невольно отдёрнула руку: а вдруг это лишай?
Щенок попискивал, слабо перебирая лапками в тазу с тёплой пенной водой. Света сделала над собой усилие и добросовестно выкупала найдёныша, перебарывая обнажившуюся в ней брезгливость.
Когда девочка заворачивала щенка, то на мгновенье пожалела о том, что одеяльце, возможно, придётся выбросить: ещё неизвестно, что за болезнь прилипла к Брошенке. Именно так Света решила назвать это маленькое существо.

Девочка беспокойно елозила на диване, пытаясь угадать, что же всё-таки скажет мама, когда увидит щенка да к тому же узнает, что Брошенка больна. А ведь до маминого прихода осталось меньше получаса…
«Как? Полчаса?!» — про себя воскликнула, опомнившись, Света. Мысли, точно от взрыва, разлетелись в голове и никак не желали собираться. «Что же делать? Что же делать? — металась девочка. — Может… А может, тебя подбросить в частный дом? Там сжалятся над тобой и оставят для охраны. Ты же собака — вырастешь и станешь им дом стеречь».
Обрадовавшись такой удачной идее, Света быстро вскочила. Уже собравшись, она развернула щенка.
— О не-е-ет! — простонала Света. — Брошенка, ты совсем-совсем мокрая. Надо было тебя раньше раскрыть: ты б быстрее просохла. Ладно. Я тебя потуже укутаю и спрячу за пазуху — не замёрзнешь.

Долго или нет ходила Света по улицам близлежащего частного сектора, она не знала, да только порядком озябла. А из окон, в которые покрасневшими от холода костяшками стучала девочка, никто не выглядывал, и двери никто не открывал. Лишь четвероногие хозяева, кто злобно, кто участливо, будто сострадая просителям, отзывались из-под ворот.
— Надо туда, где собаки нет, — проговорила Света, заглядывая за пазуху. — Чтобы наверняка…
Наконец в третьем от угла доме тяжёлая почерневшая от времени и дождей калитка с протяжным скрипом поддалась на Светин толчок. Девочка заглянула во двор. Там было пусто: ни дров, ни тележек, ни каких-то других вещей, рассказывающих о привычках обитателей дома. Впрочем, может, они любят порядок, а потому и следят за двором. Вот только снег местами не убран.
Света бросила взгляд на крыльцо, к которому вела проделанная лопатой дорожка. «Ага. К крыльцу минуя ?кна не пройти. И под ними не проползти: уж больно низко окна расположены, будто избушка в землю вросла. И ведь, как назло, занавески раздёрнуты…» Объясняться с хозяевами Свете не хотелось: рассказывать, зачем пришла, , уговаривать приютить Брошенку, убеждать, что она вырастет помощницей… Да и сил не осталось совсем: Света замёрзла и очень устала. К тому же небо расщедрилось на снег, густо засыпая им и без того заснеженные дома, деревья и всё остальное, а ветер порядком разбаловался, забрасывая снег за ворот и так продрогшей до костей девочке.
Потоптавшись у калитки, Света всё же решила оставить Брошенку во дворе. Едва она вытащила щенка из-за пазухи, тот сильно задрожал. Света потуже, с головой, которую Брошенка и не пыталась высунуть, обернула щенка влажным одеяльцем и опустила на мягкий снег прямо под окнами. Закрыв за собой дверь на щеколду, она пробралась в палисадник и изо всех сил постучала в окно. Спрятаться было негде, а потому, ещё раз потарабанив по толстому разукрашенному морозом стеклу, она пулей выскочила из палисадника и побежала прочь.
Забежав за угол, девочка остановилась и, выждав несколько минут, с беспокойством выглянула из укрытия. На улице совсем стемнело. Фонари скупо проливали свет на широкие, разукрашенные пролетавшим снегом улицы. Однако даже сквозь кутерьму снежинок Света чётко разглядела большую фигуру мужчины, громко распахнувшего ту самую калитку, за которой она только что оставила Брошенку. Неистово залаяла соседская собака. На её голос тут же откликнулись другие лохмато-зубатые дворовые сторожа, от чего улица наполнилась тревожной музыкой собачьего оркестра.

— Где тебя носило? — раздражённо проговорила Светина мама, встречая в дверях дочь. — В хорошую погоду на улицу не выгонишь, а тут возьмите-ка… Ох, руки-то совсем ледяные! А почему расстёгнутая? Светлана, что это такое! Давно не болела? А ну раздевайся и шагом марш в ванную отогреваться!
Света молчком выполнила мамины указания.
Весь оставшийся вечер девочка не находила себе места, все её мысли были заняты Брошенкой: как она, что с ней будет, не обидит ли её дядька-великан? И зачем она отнесла туда маляву… Эх, нужно было упросить маму оставить щеночка хотя бы до утра… Может, рассказать ей обо всём и вместе сходить проведать Брошенку? Да. Сходить. Надо сходить! Хотя что они объяснят дядьке-великану: мол, это мы подбросили щенка? А если он скажет: «Забирайте его отсюда: он больной, да и не нужна мне вовсе собака!» — что тогда? Но ведь мамочка такая добрая… А вдруг она разрешила бы ей взять Брошенку?
Света взглянула на маму. Девочка и не заметила, что вот уже несколько минут та пристально за ней наблюдает.
— Дочка, расскажи мне, что у тебя случилось? Я вижу, ты весь вечер сама не своя, — проговорила мама, поймав наконец взгляд дочери.
Свету точно ошпарили. Только сейчас она поняла, что всё могло быть иначе.
— Мама! Мамочка… — забурлила Света, словно прорвавший плотину поток. — Я сегодня Брошенку нашла, домой принесла, накормила, выкупала, а потом увидела, что у неё болячки на спине, и испугалась, что ты ругаться будешь. Испугалась и отнесла её в один дом… Там как раз не было собаки, может, дядя-великан оставит её себе, дом охранять...
— Ну раз взял щенка, то, конечно, уже не выбросит…
— Да нет! Он не брал… Я… Я оставила Брошенку так… просто…
— Как это «так просто»?
— Во дворе, на снегу. Постучала в окно и убежала, а потом выглянула из-за угла — там дядька-великан идёт и как раз к тому дому завернул. Только я думаю, не обидит ли он Брошенку? У неё же болячки, понимаешь?
— Да-а-а… — Мама с некоторой тревогой взглянула на дочь. «Прости меня, Господи, если слишком строго, без любви Твоей наказ какой дала. Прости и спаси дочку мою от малодушия. Не дай вырасти…»
Но тихую молитву матери оборвали глухие рыдания девочки.
— Ну, успокойся. Успокойся, милая, — приобняла она дочь. — Не обещаю, что оставим твою Брошенку у нас, но найти ей хозяина, конечно, надо. А может, и «великан» тот добрым окажется, как знать… Сейчас никуда не пойдём: метель вон какая, да и поздно уже слишком, а завтра с утра сходим, благо выходной. — На последнем слове мама вздохнула глубоко и устало.
Уже перед сном, согретая нежным прикосновением пухового одеяла, Света снова дала волю слезам.
— Иисус, — тихо молилась она, — пожалуйста, очень-очень Тебя прошу, пусть ей будет хорошо. Пусть ей будет хорошо! Пожа-а-алуйста…
Только тогда к девочке пришёл покой. Вытирая покрасневшие от слёз глаза, Света вздохнула и поддалась уговорам дрёмы.

Утром, едва хлопнула за ранним жильцом подъездная дверь, Света вскочила с кровати. На её удивление, мама уже не спала, разогревая на плите чайник. Однако девочка умоляюще на неё посмотрела: не сейчас. И в самом деле, до чая ли в такой момент!
На улице было тепло, впрочем только первые несколько минут, но об этом Света не думала. Она снова думала о Брошенке! Даже во сне девочка видела её молочные глазки, видела красные пятна на её худенькой спинке и как они становятся всё больше и больше, а она, Света, брезгует прикоснуться к нуждающемуся в ней существу, не торопится помочь — помазать лекарством, попросить Иисуса об исцелении…
Свернув на улицу Глинки, Света услышала знакомый собачий оркестр. Сердце защемило, и, не выдержав, она со всех ног побежала. «Мы тебя заберём! Мы тебя заберём!..» — мысленно повторяла девочка.
Ещё не добежав до дома, Света увидела распахнутую настежь калитку. Со двора раздавался громкий стук в окно, на который и подняли шум четвероногие сторожа.
Старушечий голос старался перекричать поднявшийся гвалт:
— Пашка! Просыпайся, алкаш треклятый! Слышь? Кому говорю!
Света буквально влетела в ворота. Встретившись глазами с опрятно одетой, но чем-то озлобленной бабкой, она на мгновенье замерла.
— Тебе чего, девочка? — спросила та.
Но Светин взгляд уже скользнул вниз и… с ужасом упал на снежный холмик почти у самых валенок старухи. Не помня себя, Света бросилась к её ногам. Слёзы застилали глаза девочки, а руки судорожно смахивали снег с тельца той, которую именно ей, Свете, Бог доверил накормить, обогреть, вылечить…
— Светочка, успокойся, слышишь? Успокойся. Слишком поздно, — утешала подоспевшая мама. — Простите нас, — обратилась она, как выяснилось, к соседке «великана». — Тут такое дело… щеночек замёрз до смерти… Да простит нам Господь… Извините нас…
— Э-э-э, у этого алкаша не тока щеночек измёрзнет! Сам бы не околел! То и дело наведываюсь, долблюсь к нему, ироду… Пьёт как сапожник! И ведь ума хватает двери изнутри закрыть, а печь истопить — нет! А хотя оно и к лучшему, а то, не приведи Бог, спалит всех нас: домa-то один на другом стоят. Эх, — махнула она рукой и, отвернувшись от невеликого, но всё же горя, снова во весь голос закричала: — Пашка! А Пашка! Просыпайся! Кому говорю?!