Подобные треугольники

Случилось в моей жизни так, что сын моего соседа по коллективному саду оказался моим прямым и непосредственным начальником. Городок наш, конечно же, небольшой. Но, тем не менее, десятка три таких садовых товариществ наверняка наберётся, а то и поболее. И в каждом из них человек, так по сто с гаком, членов этих самых товариществ. Предприятий же, организаций, всяко-разных, как ни крути, в городе уйма. Да, и в нашем заведении работало человек вот этак двести – не меньше. И вот надо же, отец под боком и сын можно сказать, прямо на голове у меня сидит!
По характеру оба упёртые, твёрдолобые. Но если сын взрывной эксцентричный, то отец наоборот угрюмый, нелюдимый.
И вот берёт этот самый папа нехороший, и залазит на мою территорию, на дальнем конце метра так на полтора. Участки у нас длинные, узкие – метров восемь ширина всего-то на всего. Так, что получается довольно-таки существенный наезд-заезд. Что, меня возмущало до не возможности. На все мои вопросы он лишь тупо бычился, злобно сдвигал густые брови, разворачивался задом и уходил к себе, в садовую будку. Дважды создавалась комиссия для решения спорного вопроса. И дважды, неуклонно приходила к выводу, что мой сосед неправ. Но, и после второго раза, он снова залез на мой участок. А, когда же я пресёк эту его попытку, что называется на корню, пожаловался своему эпатажно-амбициозному сынку.
Ой, что тут началось!
Сразу же после этого, его знакомый сантехник под видом ремонта трубопровода вставил в мой отводок чопик. Ну, это я вам скажу изобретение, так изобретение – патент можно выдать без всякого раздумья! Такая-вот немного заострённая с одной стороны деревяшка-кругляшка. И чем сильнее открываешь кран, тем сильнее на неё давит поток воды, и тем плотнее узким концом она входит в отверстие крана. У всех соседей напор так напор, а у меня еле каплет – поливать нечем.
Когда же я этот чопик всё-таки выудил, пошли постоянные придирки, жалобы вышестоящему начальству. Ну, а вышестоящее и без того не шибко сильно расположенная к моему герою, видимо, решило, что у нас творится сплошной бардак. И мне врезать стало, и про него тоже не забывало. Ну, а стезя у нас и без того нервная была – с людьми работали. Причём люди эти были, ну, так скажем, слегка подпорченные. Без стрессов, на такой работе обойтись сложновато было. А тут ещё мой начальник-радист постоянно вызывал огонь на себя. В результате чего, через пару лет, я имел полный джентельменский набор, начиная с объявления замечания, плоть до предупреждения о неполном служебном соответствии.
А перед этим меня на предыдущей работе сократили, и не просто сократили, а по беспределу сократили, да, да в натуре по беспределу! Молодой зелёный был, не смог противостоять этой мафиозной ораве. Потом меня отправили на дополнительную учёбу, где и выгнали из партии. Причём выгоняли аж целый год! Тянули нервы, что называется, по ниточке. То так на меня посмотрят, то вот этак. И, в конце концов, объявили левым оппортунистом. Это меня-то оппортунистом? Ведь я же в те годы во Владимира Ильича Ленина верил как в Иисуса Христа! Да, к тому же ещё и каким-то левым (ну, я то знал кто такие левые оппортунисты, а вот они – навряд-ли). После чего меня с размаху долбанули пинком под зад, вот с той поры-то и качусь кувырком по жизни, словно заяц под гору. Но за то я теперь не верю ни в чёрта, ни в бога, ни в партийных лидеров.
Тогда же, в течении трёх лет, друг за другом ушли из жизни мои бабушка, мама и отец. Особенно тяжело и мучительно умирала мама – это меня потрясло, реально потрясло – вся жизнь перевернулась вверх тормашками!
Жена у меня была молодая, неопытная, и во всём полагалась на своих многочисленных родственников, которые жили поблизости. Ужо мне эти родственнички! ( Ничего кроме ненормативной лексики мне в голову не приходит, когда я о них вспоминаю). Непрестанные, занудные скандалы, и эти бесконечные упрёки: твоя работа, твоя работа… И при этом она совершенно забывала, что эта моя работа кормила нашу семью – у неё-то зарплата была курам на смех!
Короче говоря, не вынесла душа поэта… ну, нет же тут я несколько подзагнул, стихов я тогда ещё не писал. Хотя… не задолго, до этих событий, в конце сентября, начале октября, когда стояла блистательная, но слегка унылая осенняя погода я сочинил восемь песен. Да и в во время срочной службы в армии, сделал десятка три поэтических набросков. Возможно, стал бы писать и дальше, но тут… вот тут-то у моей бабушке и отказало сердце, настрадавшееся на фронте в Великую Отечественную. После чего и закрутилась вся эта чехарда. А, что такое восемь песен – на смех тем же самым курам! Скажем так душа будущего поэта. Но, вот в этом хоть какой-то смысл, но всё же есть. Потому, что душа у меня действительно как у всех поэтов… ну это самое… как бы это покорректней… поделикатней… ну, с заскоками она, с причудами!
И как не странно, после того как я написал рапорт меня стали уговаривать. Но, разве можно меня уговорить? Увы, я из той породы про каких говорят: пацан сказал – пацан сделал.
А, что же сынок соседа по садовому участку? Ещё до моего увольнения пошёл на понижение, на должность аналогичную той, что занимал я. Держался он молодцом! Старался делать вид, что ничего существенного не произошло. Но, я же знал его, и весьма неплохо знал. И поэтому-то прекрасно видел, что переживает он, да к тому же очень сильно. Это был конкретный удар по его амбициозному самолюбию. А, тут ещё жекоошники не меняли ему прогнившие трубы, согласно нормативным документам. Кстати сказать, они всем не хотели менять трубы, не только ему. Но, он это ОН! Долго длилась у него с ними свара, а это опять нервы, нервы, и нервы. Но, тем не менее, они всё-таки не выдержали его эпатажного наезда – сдались, и трубы ему всё-таки поменяли. Что и говорить в деле он был красавец! Этого у него никак не отнимешь! Причём поменяли трубы только лишь ему. Ну, я же вам уже говорил, что он это был ОН!
Вода пошла по новым трубам горячая-прегорячая!
И вот как-то раз, придя с работы не в лучшем расположении духа, решил он принять ванную. Открыл кран горячей воды, а кран холодной воды открыть не успел – в этот самый момент у него возникла проблема с сердцем. Представьте себе, оно оказалось таким же слабым, как у и моей бабушки – не выдержало нервных нагрузок. Вот так вот и сварился живьём – вода-то была девяносто градусов! Какая неожиданная, и невероятно нелепая смерть, такого с виду не убойно-пробивного человека!
Прошло с той поры уже немало лет. И вот как-то раз, подходит ко мне сосед по саду, чего с ним никогда за всю жизнь ни разу не происходило, и заводит со мной разговор. Он и раньше-то красноречием не отличался, а тут постарел, ослаб, стал шепелявить. Но, я поднапрягся, и всё-таки его речь разобрал. Оказывается, когда-то давным-давно он привёз на свой участок навоз, для длительного использования, и решил его оградить. Первый уголок он вбил строго на границе наших участков. А вот второй – на глазок, видимо решив, что у него великолепный глазомер, а возможно и по глупости. И вот этот вот, второй уголок ушёл в сторону моего участка всего на несколько сантиметров. Но, это на расстоянии чуть больше метра. После чего он сделал пристрелку, то есть мысленно провёл прямую линию между этими уголками, и продолжил её в сторону дальней границы наших участков, и там, на расстоянии пятидесяти метров, линия ушла в сторону уже на полтора метра. Таким образом, у него образовались два подобных треугольника. Сторонами первого из них стала небольшая часть границы наших участков на которую он навалил свой навоз, те злосчастные несколько сантиметров, на которые ошибся этот «матёрый геодезист», и ограждения навоза (начала заезда-наезда на мою территорию); Стороны же второго треугольника образовала основная часть границы наших участков; линия пристрелки которую он продолжил до дальний границы участков, вдоль ограждения навоза с моей стороны; и те полтора метра, на которые увела его в сторону моего участка неверная пристрелка, сделанная наобум. Но, по всей видимости, школьную программу он толи забыл, толи вовсе не учил, а то, что пристрелку можно вести только по очень точно установленным ориентирам, тоже видимо не знал. И только вот сейчас до него дошло, что совершил очень грубую ошибку.
И в заключении, он уже со слезами на глазах сказал «Прости меня дурака старого – жить-то мне уже недолго осталось». И умоляюще посмотрел мне в глаза, видимо это моё прощение было для него чем-то очень важным.
Услышав его слова, я поначалу весь запылал гневом, осознав из-за какой несусветной глупости, накрылась медным тазом моя карьера. Но, вдруг вспомнив, как сварился в ванной его сын, с которым они были тоже подобными, да, да подобными, но… нет же не равнозначными треугольниками, остыл и ответил: «Прощаю тебя старик, прощаю – Бог с тобой».
И действительно, с той поры я его больше никогда не видел. А его участок постепенно пришёл в запустение. Но, уголки, по которым он сделал эту свою несуразную, сумасбродную пристрелку до сих пор стоят. Чёрным сборщикам металлолома, они, почему-то так и не приглянулись.