краски моей жизни

КРАСКИ МОЕЙ ЖИЗНИ

В разгар затяжных и болезненных экспериментов с цветом, я вконец обессилела и почувствовала себя плохо. Запахи живописной кухни перемешались и вызвали во мне нечто худшее, чем привычное отвращение к работе. Меня согнуло чуть не пополам и едва не вырвало прямо за столом. Муж и дети переглянулись и я тут же оказалась в туалете. Несмотря на страшные позывы и немилосердную боль внутри, вышло из меня совсем чуточку, так бывает при беременности. По содержимому и запаху выноса на то было очень похоже. Но я точно знала, что это не так. Однако организм твердил своё. Покопавшись в себе, напичканной всякой бабьей всячиной, я припомнила, что отравление красками проходит иначе. Мягче и с лёгкими позывами, а выбросы вообще вроде кошачьих родов.
Я не стала торопиться ни с выводами, ни с возвращением к семье. Пусть обедают спокойно. В голову ничего подходящего не приходило и я прислонилась к холодному кафелю. Обычно это помогало придти в себя. У сорокалетней женщины всякого опыта хватает, но всегда появляется что-то эксклюзивное, чего сразу никак не распознать. Я к этому привыкла. Но с этим было что-то не так. Когда из меня всё вышло, я не почуяла привычного облегчения. Оно так там и осталось. «Тогда зачем так корёжить?» - подумала я. Ответа не было и я не знала, кто должен его найти. Мозги глупо хихикали, а инстинкт наблюдал за моими потугами разобраться в себе. А кто есть во мне ещё? Кому нужно вот это?
Ночью я очнулась от странного ощущения – на мне была сперма целого эскадрона гусар. Я её чувствовала всем своим существом и на себе и внутри. Раскрыв глаза, я увидела себя в ореоле разноцветного жизненного эликсира, который густыми потоками покрывал тело. Будто содержимое тюбиков разогретых красок, которыми я нередко водила по полотну и придавала нужный уклон, чтобы те стекали одна на другую, образуя потёки разной толщины и немыслимые варианты сочетания прозрачности главных и вторичных контуров.
Мужа рядом не было и я включила ночник – из большого зеркала на меня смотрела незнакомая брюнетка, сплошь покрытая красками. Вроде тех, что бывают в очень дорогих рекламах. А я хорошо отличала ароматы красок от того, что вызывает крутой запах мужского семени. Я вся была в нём и моя дрожь и крайнее возбуждение, от которого прерывалось дыхание и глаза ничего не видели, но твердили, что всё без обмана. А возвышения груди были исписаны сексуальным маньяком с особой изобретательностью - все изгибы и волны тела повторялись в немыслимых потоках мильона колеров семени!
Кто меня измазал? – Где они? - Сколько эскадронов трудились над моим телом, чтобы произвести такое? Меня не удивило, что их было так много, нет. – Я не могла придти в себя от богатства фантастической палитры: тончайших оттенков таких красок я нигде не видела. Их можно только сделать самой, но я уже и забыла, когда занималась подобным кровосмешением.
Оказавшись под душем и смыв большую часть следов, я почуяла, что и во мне самой покоятся эти струи. Попав туда рукой, я поняла, что не ошиблась – семя было странным и не торопилось дать потомство. Оно нежилось и деликатно упивалось моим телом! Я это чуяла чем-то особым и была уверена, что не съехала окончательно. Когда последние сгустки красок стали растворяться в горячей воде, я ощутила холодок: что-то никак не хотело погибать и умоляло меня сжалиться.
Что это было?
– Краски?
– Или что-то другое? То, что и думает, и чует, и может так страдать, что даже я услышала!…
….
– Ирина, что ты тут делаешь так поздно? – спросил муж, заглянув в ванную. Он был в домашней одежде и пах осенним дождём. Видно, только вернулся, по ночам Линду выгуливал он. Разгул моего кошмара исчез. Запахи мужа вытеснили всё. И я решила, что это знак свыше – с красками пора кончать!
У нас есть дача, там я бываю в одиночестве и моя семья никогда туда не кажет носа, поскольку нет света и вода в колодце через дорогу. Вот там-то я и оказалась. Пару дней вообще не вылезала из постели, ленясь растопить печь и согреть избу. Запасов провизии пока хватало и я редко выбиралась из пухового спальника, изредка включая примус, чтобы приготовить кофе или чай. Было темно и уютно, всё городское тихонечко отлипало и отслаивалось - я выжидала, когда же сия мимикрия завершится.
И вот я захотела пройтись по округе, такое бывало уже при полном выздоровлении. Местный пленэр всегда шокировал: кручи светлых берегов Волги с высокими соснами на левом берегу и чёрные низины на правом контрастировали и сочетались одновременно. Без полутонов, как у Рериха в фольклорных стилизациях.
И я пришла туда. В который раз, будто язычница к родовому идолу в поисках защиты от нелюбого. Буйство красок на этот раз было таким сильным, что я вновь забеременела. Я их поглощала с такой бесстыдной ненасытностью, что не узнавала себя совершенно. Я не замечала ничего иного – только цвета! Где-то в глубине подсознания отмечались и изменения растительности, и новые тропки, и даже сменившиеся запахи обезлюдевших деревень. Но я видела и поглощала только их – ненасытные краски и их оттенки, меняющиеся ежесекундно и ежеминутно. Солнце старалось для меня прилежно и изобретательно и я была ему благодарна, обещая в другой жизни воздать и сотворить достойный портрет.
На третий день я очнулась от виртуального вкушения и поглощения и решила сделать несколько набросков, чтобы сравнить части этой летучей карусели хотя бы грубо. Лучше это сделать пастелью. И я пришла на то самое место. Со станком, чемоданом реквизита и походным креслом. Я не терпела ничего временного и даже на такой натуре работала, будто в студии. Поменяв несколько точек и оценив достоинства и недочёты каждой, я принялась за работу. Гоняться за колерами и их игрой понравилось и я сделала несколько работ, не сходя с места. Стало накрапывать и я убралась восвояси. При свете керосиновой лампы от игры солнца на загрунтованном картоне было странное впечатление. Будто раздевалась и слой за слоем снимала с себя кучу всякой одежды. Открывалось всё больше и больше, влекло и затягивало в пущу непередаваемых ощущений. Волновало будто при первом свидании с долгожданным мужчиной. Но до самой сути так и не добралась.
На следующий день было пасмурно и я просто вышла на берег, чтобы взглянуть на пейзаж в рассеянном свете затученного неба.
- Боже, какое чудо! Он не был унылым даже теперь. Что ж, подумалось мне, я тоже умею воевать. И вскоре была во всеоружии. Тона перетекли в другой регистр яркости, но остальное глубины и насыщенности не потеряло! И я отдалась новой работе с обычным прилежанием. Главным для меня стало не упустить момента изменения цвета обрыва, сложенного смесью глины и песка. С изменением оттенка обрыва менялась и вся картина. Совершенно и окончательно! Со знака высоченного плюса на глубокий минус.
В этот день я сделала несколько работ и все довела до кондиций сразу, не надеясь на потом. Вечером я повторила осмотр при керосиновом освещении и нашла, что главные прелести тонов видны даже теперь. И всё это без единого тюбика! – Теперь не нужно по-мужицки размешивать бесчисленные сочетания всех этих лазурей, карминов и киноварей, выдавливая из тюбиков содержимое и поглядывая на термометр, который тоже диктовал собственные условия; совсем необязательно руководствоваться всякими соображениями и канонами химии и физики и вообще можно забыть о принадлежности к технической цивилизации. В моей мастерской было так много всего, к живописи не имеющего отношения, что гости и заказчики подозревали меня в глубоких связях с сантехниками, слесарями и электриками, поскольку про эти штучки я знала всё и могла их использовать не хуже мужиков, инкриминируемых в качестве обвинения.
Здесь же, в этой избе и всей округе, были мои эксклюзивные владения и я свободна ото всего мужского и чиста пред собой! - Кисти не пахли маслом, пол был по-старинному выскоблен и чисто вымыт, на стенах ни единого слоя обоев, подкопчённый потолок слегка напоминал о культуре курных изб, а кованые крюки и задвижки на запорах начисто отрицали причастность к современной цивилизации.
Приезжая сюда, я выбирала время, чтобы обходиться без прокладок и полностью погрузиться в образ женщины средневековья. Здесь я никогда не пользовалась парфюмерией, косметикой и шампунями, обходясь детским мылом и зубной пастой - в избе хватало своих первично-древесных запахов, которые городских рефлексов и пристрастий не возбуждали совершенно. Я будто переставала быть той самой женщиной! Мне было хорошо и комфортно, но всё это от мозгов, а не промежности.
Вскоре я вошла в ритм и работа по своему обыкновению стала приносить особое удовольствие. Я была королевой и мои подданные трепетали и заглядывали в рот, выжидая похвалы и страшась опалы. Они клялись в верности и мне и нашим идеалам и трудились на совесть, страха они по-настоящему и не знали. Я вполне обходилась небольшой прохладой, чтобы привести виновного в чувство. И он искренне каялся, а я прощала, понимая истоки грехов – все они были от непомерной страсти, той страсти, которую мы все разделяли и ей же поклонялись. Мы особым образом самовыражались и были единомышленниками. Меня они любили осмысленно, но поклонялись аки язычники – истово и до боли в сердце.
Но вскоре продуктивному одиночеству пришёл конец. Я почуяла, что за мной наблюдают. Ненавязчиво и внимательно. Когда я взглянула в сторону, откуда исходило неудобство для моих чувств, слегка размытая ветвями фигура приподнялась со своего места и вежливо поклонилась.
Настрой не исчез, но заартачился. И я демонстративно сложила инструменты, откинулась в кресле, ожидая компенсации за принесенные неудобства. Почему-то я в этом не сомневалась. Совершенно!
Вскоре передо мной оказался мужчина лет 55-60 с выписанным лицом настоящего семьянина, отца и примерного дедушки. После приветствия я погрузилась в его глаза и поняла, что лицо мужчины нагло врёт: передо мной был откровенный бабник и сластолюбец с громадным опытом и стажем. Уж в этом я не сомневалась! И вздохнула, понимая, что спокойной жизни здесь уже не будет. Чуть сузив глаза, я окинула гостя профессиональным взглядом и покачала головой – не мой тип! То есть, я такие лица не пишу ни при каких условиях и гонорарах. И говорить с ним тоже не хотелось.
Мужчина всё это прочитал и согласно кивнул. После некоторой паузы он сказал:
- Я видел ваши работы. Очень интересно! – я только подняла голову и даже не улыбнулась такому ходу.
- У меня хороший бинокль, вот оттуда, - он кивнул на небольшой холмик и продолжил, - я наблюдал три дня. А сейчас решил сказать об этом.
Оттуда видно всё. Он выбрал удачное место и выслеживал меня, будто охотник дичь. Устраивать концерт не хотелось и я просто поднялась, работать уже нельзя, а болтовня с незнакомцами в мои планы не входила. Тогда он сказал:
- Мне тоже нравится это место, я тут недавно, но именно здесь чувствую себя особенно комфортно. Не сделаете ли вы для меня парочку работ? – он достал бумажник и показал содержимое. Оно впечатляло. С таким в этих краях не появляются. Видно, он невыездной и на Багамы с Канарами смотрит только по ТВ.
- Вам дороги эти работы и вы не хотите с ними расставаться? – уточнил он и я опять вздохнула. - Как не вовремя!
- Вам нужна именно пастель? – спросила я, так и не решив, как быть.
- Да, я люблю её прозрачность и лёгкую иронию над маслом, - ответил он, - на Волге она очень уместна и часто предпочтительнее масла.
- Она живёт недолго и, старея, выглядит совсем иначе, может поэтому, - ответила я.
- Возможно, но ведь и мы меняемся и всё время стареем. Вот я уже никогда не буду в вашем возрасте и ничего – меня это не смущает. Так вы напишете мне что-то из этой серии?
- Возможно, но почему так срочно? Натура вечна и эти берега намного переживут и нас и наших потомков.
- Читая написанное двадцать лет назад, я поражаюсь глубине и широте сказанного там. Будто и не я это писал. Вы – это я двадцать лет назад, невероятно, но машина времени дала возможность такой встречи. Такого не бывает никогда, но вот вы, а вот я! – Такой стиль был в ваши годы и у меня. И раньше я этого не замечал и не знал бы этого, если б не встретил ваши работы. Это видно сразу, подглядывая, я только предполагал, но вот теперь убедился и воочию.
- Вы пробовали писать? – спросила я, понимая, что мужчина непрост и очень тёмен, потому была осторожна.
- Немножко было, учился, пробовал, вращался, - взвешенно ответил он, - потом бросил, но за другими слежу.
Я размяла руки и стала собирать вещи. Светская беседа в мои планы не входила. Он вынул конверт и стал выкладывать в него деньги. У меня на виду и понимая, что я всё вижу. – Получилась хорошая сумма. И он указал взглядом на конверт. Я в это время думала - дело вовсе не в деньгах, они кое-что для меня значили, однако на первый план выходили не всегда. Но сейчас всё было не так - я начала менять стиль и себя.
Мне хотелось иного взгляда и других манер, свободных от прошлого и застарелых комплексов. И двинулась в нужную сторону, набрав хороший ход, а тут он со своим заказом. Я ещё раз взглянула на мужчину, но никак не могла припомнить, кажется, мы нигде не встречались. Общих знакомых, наверняка, тоже нет. Иначе я бы запомнила. Колоритная фигура!
- За первые работы могу выдать аванс из такого же расчёта, - предложил он, задерживая бумажник в руках. Конверт был уже закрыт. – Пять работ, если хотите поработать над этим пленэром. И вообще, ваш стиль мне нравится. Хотелось бы иметь и масло. Где можно взглянуть на них? – он в себе не сомневался. Любители живописи редко бывают из бедных. Вернее, покупатели наших работ всегда с набитым кошельком. А вот я, к примеру, так и езжу на пленэры в допотопной «копейке» и счастлива продать всё, что сделала своими руками. Хотя цены на мои работы не малые, но свободных денег в моём доме не было никогда. Пять работ его заказа плюс к тем, что уже были готовы, могли снять проблемы текущего месяца. Но жизнь не останавливалась и затраты на неё никогда не снижались, была у меня реализация картин или нет! Сейчас, слава богу, хоть долгов нет.
- Хорошо, - сказала я, - хотите серию из двенадцати работ, они уже готовы? Мужчина кивнул:
- Где мы это завершим? – Я живу вон там, - он указал на дом в конце деревни, обычный большой дом, от других мало отличимый. Я проходила мимо, ничего особого не заметив. Может, он не хотел внимания к себе и ничего в нём не стал менять именно поэтому? Да и что мне до этого?
- Я живу в соседней деревне и мои работы там, - сказала я и он кивнул, туда недалеко. Мы погрузили мои пожитки в «копейку» и вскоре он в моей не очень светлой горнице рассматривал листы с запечатлёнными мгновениями. Солнце расщедрилось и к концу своей вахты стало ярким и пронзительным. Появилось и тепло, чем не баловало весь день.
Мужчина очень внимательно и умеючи разглядывал мои работы, меняя углы освещения, собственную позицию и корректируя зрение то одними очками с диоптриями, то другими. Я смотрела на его общение со своими детками и будто ничего не чувствовала. Вернее, уже мысленно рассталась и пустила их в люди. Так было без счёта раз и я перестала суетиться со сдачей и доводкой, как обычно делает провинциальная портниха, убирая что-то вовнутрь и откусывая впопыхах выползшую наружу нитку.
Насмотревшись вдоволь, мужчина сказал:
- Подпишите, пожалуйста, последовательность работы и даты завершения, мне это важно!
- Хорошо, - ответила я и на обороте каждого картона обозначила временные координаты своих деток, ушедших за лучшей участью. Особенно кручинилась первая работа, она вышла не сразу, вынув из меня не один комок нервов. Будто чуяла разлуку. А другие прочли это по-разному, некоторые даже не прогнулись, стойко выдерживая форму. «Ну и чёрт с вами!» - приголубила я их напоследок. А та, первая, ещё пару раз за всё цеплялась и вываливалась из рук нового хозяина.
Конверт стал моим вместе с авансом. Очень весомым. А картины перешли в его владение. Идти с таким грузом через прогон, разделяющий наши деревни, было бы неудобно и я предложила отвезти его на «копейке». Мужчина не отказался. У него вообще с комплексами был полный ажур – не бы-ло! Хотя на содержимое своего бумажника мог купить пару десятков таких машин вместе с хозяевами.
Я подъехала к его дому и он попросил выждать немножко. Я заглушила мотор и опустила стекло. Деревенская тишина обладала не только вкусом и запахом, но и имела особое звучание. Вкушать её мне доставляло удовольствие. Вскоре открылась калитка и из недр большого двора вышла молодая женщина, она кивнула мне и подошла к правой стороне, где сидел пассажир.
- Веня, я так беспокоилась, хоть бы сообщил, где ты и что с тобой, - сказала она так, будто имеет на него некие права.
- Вот, Ириша, это мой улов! – сказал он, указав на меня. – Эта женщина классный пейзажист, кое-что из ейного уже наше! – он намеренно выделял каждую фразу, чтобы молодайка сообразила, что к чему. И она свою роль сыграла отменно: не успела я опомниться, как оказалась в гостях, загнав своё чудо техники во двор. Имя своё я так и не выдала, резонно полагая, что сие ни к чему, довольно клички, что прилипла ещё в училище. Там я была Галиной Вишневской из-за некоторого сходства в судьбе со знаменитым прообразом: и она и я специально профессии не учились и в высшие сферы попали баловнями фортуны.
Внутри изба была существенно перестроена и выглядела стилизованным теремом со старинными мотивами, в которых славянство почти не угадывалось. Ни традиционных киотов с иконами, ни печи посреди избы, ни низких окон с крохотными стёклами. Хотя горница в традиционном смысле угадывалась. Ею оказалась гостиная вслед за большой прихожей и кухней в европейской редакции. Хозяйка мгновенно расположила к себе вниманием к мужчине, которого она любила. Именно это читалось в ней с первой же секунды моего знакомства. Любовь к этому мужику была вроде повседневной одежды. У него при её обращении или улыбке рожа становилась шире ворот, а глаза светились, будто подключили электричество. Я от юных давалок при пожилых мужиках отвыкла и на неё смотрела со смесью восторга и удивления. Меня же Ирина видела в обычных для женщины тонах и даже не сделала движения, чтобы показать свои права на Веню.
На несколько дней я забыла обо всём, кроме удачного заказа. У Ириши с Веней я больше не была, сославшись на особый склад характера, восприятие мира и его палитры. А вот со своими бесами намаялась вдоволь. Та самая картинка с пластами и мазками из тюбиков, наполненных спермой, меня не отпускала никак. Она сидела внутри так прочно, что иногда я в зеркале и себя не видела, сражённая видениями. К утру проходило, но и только. Наступала следующая ночь и всё повторялось, обогащаясь непередаваемыми вариантами. И так всё время. И я задумалась о лечении. Пустое отсеялось, а с главным я встречалась не впервые.
Либо вся эта прохиндиада связана с болезненными поисками нового взгляда на палитру, либо мне нужен новый мужик. Чтобы и не пикнула в его обществе, стелясь и извиваясь под ним и от него. Самодостаточная женщина – это перо от павлина, а не она сама! Нет такой путней и значимой бабы, чтобы она не была к чему-то пристроена прочно или навсегда.
Но я отвлеклась. У меня дилемма: новый колорит или новый мужик? Я внутренне хихикнула, но прошло тут же, как икота в жаркий день.
Так что же мне нужно? И кто знает хотя бы примерно ту область, где этот самый ответ искать?
Ничего я не могла: ни ответить, ни придумать. Тут и подошло время сдавать заказ. Веня с Иришей пришли утром и я, раздвинув занавески и шторы для полноты цветового баланса, всё разложила по полочкам. Работ набралось порядком. Пока гости разглядывали и сдерживали восторженное дыхание, я размышляла. Слушать о себе не люблю и редко верю в искренность сказанного. Потому и размышляю именно в такие минуты. Обстановка торжественная и располагает к возвышенному, в том числе и мыслям.
Гости завершили обзор и понесли привычную ахинею. Я на пару секунд заткнула уши и протянула руки со скрюченными пальцами – дошло сразу и гости перешли к делу. Кроме обговоренной суммы мне досталась и поощрительная премия.
Гости наконец-то осмотрелись в моей избе и переглянулись. Ирина промолчала, но её мысль меня рассмешила. И я не стала стесняться – каждому своё! Веня сразу же потемнел:
- Зачем же так?
- Простите, не удержалась! – не стала я юлить и лицемерить. Ирине откровенность понравилась и она взяла мою руку:
- Ничего, всё правильно, а мне поделом – не лезь в чужую жизнь! Веня, она наша госпожа и благодетельница, так что напор поуйми и выноси вещи, - тот мигом смягчился, - вы ведь нас отвезёте? – уже ко мне обратилась она. И я кивнула – куда деваться.
На этот раз я не стала торопиться и задержалась у них, надеясь получить долгожданное расслабление для грядущих перемен или хотя бы что-то высмотреть. Застолье было и обильным и изысканным: понимали в этом и Ирина и Веня. Вот где они были сыгранной и достойной парой. И светскую беседу вести им не пришлось, так как я просто смотрела и отдыхала душой, любуясь красивой молодой женщиной в обществе умудрённого мужчины. Про его глаза я помнила, несмотря на интенсивную работу Ирины по их реабилитации. Мне казалось, что женщина ещё не вполне осознала, с кем имеет дело. И совсем не из соображений всеобщей справедливости стала с ней говорить о мужиках, желающих оплатить недостающее: годы молодости, красоту, обаяние и душевную самоотдачу. Веня в этот момент отлучался по хозяйству. Но молодая женщина тему не поддержала, проявив нечто вроде благородства. И получила ещё один балл в моей табели о рангах.
- А вы бы не могли сделать набросок портрета Ириши? – сходу включился в беседу вошедший Веня, раскладывая на столе зелень. – Я вижу, вы её профессионально разглядывали и оценивали, не правда ли? – хороший ход, деловой, подумалось мне, но в ответ лишь улыбнулась. Получилось вроде загадки, свою личину я изучила отлично. Ирина с интересом взглянула на меня, ожидая подтверждения или отрицания его слов. Я покачала головой и ответила:
- Так не пойдёт! На Невском и старом Арбате я не практикую, так что – нет!
- Но почему? – удивилась Ирина, - У вас так легко идут контуры, точно выглядят все очертания пейзажей и совершенно отсутствуют перспективные искажения! Вы обходитесь без нарочитости и маньеризма, подчёркивая нужную деталь или целый пласт вполне понятными и мотивированными средствами, – услышав последнее, я удивилась – эта молодая женщина в живописи что-то соображала и главное усекла верно. Веня присоединился к ней и ждал мотивов моего отказа. Я поняла, что он попросту решил меня купить, причём, за любую цену. А Ирина надеется убедить. Первое мне претило по своей сути, а второе несколько извиняло мою категоричность.
Я не люблю портреты. Особенно заказные. В них есть что-то от ложной деликатности. Если обычный сюжет я пишу, исходя из чисто художнических соображений и ими одними руководствуюсь, то заказным письмом загоняю себя в угол и лишаюсь и широты манёвра, и творчества вообще.
- Можно, я не буду объяснять? – сказала я, решив, что долгой осады не выдержу. И опять Ирина всё поняла правильно, женщины вообще соображают лучше.
- Это может быть и просто шарж, почему обязательно портрет? – спасла она мужчину от неминуемого фиаско.
- Вам может не понравиться то, что я увижу на вашем лице, - откровенно призналась я и от компромисса отказалась. На станции с таким благотворительным названием я уже была и едва спаслась. Два года у меня пропали начисто, а потом ещё три года я буквально выволакивалась из этой ямы. Хотя с деньгами на тот период проблем не было. Однако даже дети со мной обращались, как с безнадёжно больной. В нашем случае с Ириной всё зависело от силы воли и уверенности в себе самой модели. Если она готова к провальному результату, я начинаю работу, если нет, то всё можно обратить в шутку.
- Я вашу работу сохраню, каким бы ни был мой образ в ваших глазах, - почти без волнения заверила Ирина. Она сильно рисковала, мне ничего не стоило подчеркнуть в ней чёрточки похотливой суки, что удерживает мужика, даже не подставляясь его телу и не отдаваясь рукам. Их приметные ушки я заметила сразу и именно это удержало от заманчивого предложения в первый раз. Я ещё раз взглянула на Ирину и сказала:
- Хорошо, давайте рискнём. И стала готовить место для работы. С папкой и принадлежностями я не расставалась никогда.
- Где мне лучше расположиться? – спросила Ирина и я указала место рядом с декорацией пальмы. Очень правдоподобной, но не живой. Я это заметила не сразу. А фоном эта обманка могла быть отличным.
Мы расположились на своих местах, а Веня устроился за моей спиной. Я мысленно ухмыльнулась его уловке. Мужчине с женщиной в хитрости не сравниться. И работа началась. Ирина смотрела на меня, а я уводила её взгляд к Вене. Как направление огня – он сидел буквально на одной линии с ней. И все движения её души были налицо. Такого не сыграть. Да она и не пыталась. Ни суки, ни стервы на этот раз я не увидела – одна мятущаяся душа и растерянность в глазах от душевной глухоты и мужского непонимания. Всё это навеял ей Веня. А я отразила на листе. Вышло очень похоже и ни капли лицемерия.
Веня видел работу с самого начала и рождение образа проходило на глазах и со всеми нюансами. Когда же я отступила в сторону, явив картину в полном формате, он буквально расцвёл – такой свою женщину Веня не видел никогда. Сама же Ирина долго не могла подняться, переживая напряжение момента. А когда поняла, что всё вышло удачно, то была очень экономна в чувствах – только улыбка. И только ему.
Мне же она должна по гроб. Что я и сказала своим взглядом, которого Веня видеть не мог.
Я взяла портрет в руки, ещё раз рассмотрела – вроде всё на месте и поставила свои отметки. Всё! Пора и честь знать.
Хозяева вызвались проводить до ворот и вскоре оказались у меня в избе. Вот тут-то я себя и показала. Они, счастливые, от того, что спаслись от сглаза и сияющие от беспечности, потеряли бдительность и упились в стельку, а я, чёрная ведьма, наблюдала за ними и внутренне улыбалась наступившему концу собственных мучений. Хмель не брал совершенно, да и подсознание диктовало явно несуразное, что держало меня в полной боевой. Ко всему Ириша вдруг испугалась чего-то в Вене, сделала страшные глаза, прижалась ко мне и не отпускала, пока не отключилась окончательно. А Веня был готов ещё раньше. Он упокоился на проваленном диванчике, где обычно я пережидала непогодь – в таком скрипе и неудобье ни уснуть, ни размечтаться, однако можно вытянуть ноги и отдохнуть от каблуков. Веня был недвижим, аки бревно на лесосеке – само никуда!
Я с удовольствием осмотрелась в своём доме, окинула себя в зеркале – всё в полном порядке. Гости выглядели неожиданными дарами судьбы за долготерпение и воздержание от плотского и скотского. Почему-то я в этом не сомневалась.
Стало не очень уютно и я затопила печь. Тепло вскоре растеклось по всем комнатам и барабашки, жившие здесь до меня, довольно зачесались, разминая затёкшие члены и одобрительно отозвались массой других звуков, вынуждая постоянных жителей дома к гражданской активности. Летучие мыши, жившие на чердаке, перебрались подальше от печной трубы и замерли в ожидание полной тьмы. Осталось немного.
Я вышла во двор к своей «копейке», в свете плафона увидела что-то на заднем сиденье. Оказалось, гостья забыла какой-то пакет. Я, уже ничему не удивляясь, заглянула туда. Там оказалось две упаковки: постельное бельё и дамская ночнушка. Вот это номер, и о молодой гостье подумала уже не в той тональности. Она была явно лучше, чем я думала. Что-то подсказало развернуть пакет с бельём. Так и есть – ночной крем и кое-что из интимного, чего мужчинам про женщин знать не следует. - Она намеревалась остаться у меня и приготовилась для ночи вдвоём. Ничем особым я её не провоцировала и ничего подобного не предлагала – это её собственные затеи. Вот так-то! А Веня к этому не прислонялся совершенно. Что ж, решила я, так тому и быть. Молодая женщина заслужила внимание. После этого статус гостей изменился и Ирина перебралась в разряд желанных.
И тут случилось странное - меня стошнило. Как и в ночь с первыми гусарскими кошмарами. Но было не совсем так – на беременность похоже гораздо больше. Я осталась на свежем воздухе и прислушалась к себе. Иногда я чуяла в себе чёрную ведьму и это вселяло уверенность в силах и как бы освящала окружение. Сейчас было что-то подобное, но уже на зрелой стадии, так я себя чувствовала накануне родов.
Я задумалась – получается, что я беременна этой ведьмой? И срок вполне подходящий – тридцать шесть недель. Я вновь очень тщательно и внимательно стала слушать и осматривать себя. – И вот итог: я, безусловно, изменилась.
То, что я вдруг почуяла в себе, мне прежней не было свойственно. Значит, всё же – ведьма?!
- Хо-ро-ош-ень-кая новость! Очень хорошенькая! – пронеслось в мыслях. Но уже никак не взволновало - значит, она устроилась по-настоящему и ничего из прежнего во мне не нарушает.
Я вернулась в избу и уложила Иришу в свою постель. Бельё менять не стала, а вот самой гостьей пришлось заняться по-настоящему, переодевая во всё для нормального сна и отдыха от прежней жизни с Веней. Теперь я знала, что именно я несла этой женщине. И кем была для неё. – Я просто знала и всё!
И в доме прошли перемены. - Появились новые ароматы и они растеклись, будто жили здесь всегда. Барабашки приняли их под своё крыло и с видимым удовольствием стали размещать пришельцев, гостеприимно теснясь и уважительно кланяясь. Тишина тоже стала другой, похрапывание Вени потерялось в скрипах и шелестении стен, лестниц и прочего живого, а вот женская часть звуков вышла на первый план и вершила этим Ирина. Я устроилась в постели с краешка и прислушалась. Её дыхание было каким-то особым и проникало во все частицы моего сознания, теперь уже обретая и цветовую гамму: палитра её собственных запахов смешивалась с косметикой и отдалённо напоминала мои видения еще на первом подходе, когда они только будоражили мою суть и я отзывалась, предвкушая обещанное и уже гарантированное.
Мне было интересно – как обойдутся со мной привычные кошмары. Ириша для них будет поаппетитней, а раз так, то объективное подсознание должно это как-то отметить. Или я чего-то в логике оного не понимаю.
Гостья немного поворочалась в тесной постели и прилипла ко мне. Очень вкусная и молодая женщина в объятиях немолодой и прогорклой. Осталось дождаться приговора. Я уже чуяла, что прежняя дилемма, которую так и не смогла решить, вот-вот окажется несостоятельной. На горизонте появлялось нечто особое и оно обещало вытеснить постылое прошлое.
О ночи в объятиях Ирины вспоминать не хочется. Совершенно. И о косых взглядах Вени утром тоже. Предчувствие не подвело и та ночь оказалась совершенно необычной. Утром я родилась заново и огляделась: Ирина ждала моего пробуждения и надежд не обманула. - Я стала всемогущей!
С тех пор краски в их диком разгуле из моих видений исчезли. Сразу и навсегда. Зато появилась Ирина. Очень реальная и надолго. Ей хотелось постичь и реализовать ту мистику, что преследовала меня до её появления. Моя аллергия на краски исчезла начисто, вскоре испарился и муж. Однако хуже наша жизнь не стала, отнюдь!
Обо мне заговорили, заказы посыпались, как из рога изобилия, тусовка только и мусолила моё имя. Но я знала свой манёвр и меру. И меня стали бояться. О том, что я сгубила видного деловара, узнали не только в Москве. Ирина заняла место в моей жизни очень естественно. В Париж мы ездили вместе с ней и провели там почти месяц, изучив и посмотрев многое из желанного нами. Заметки и наброски будущих работ она приводила в систему и хранила для меня. Для детей Ирина стала кем-то вроде феи, нечаянно попавшей в наш дом, и они дорожили её вниманием, понимая всю зыбкость и эфемерность божьего создания.
Я владела полным списком её достоинств и секретов, следила за всем и пополняла её ресурсы. Не подпуская и близко к реализации того самого кошмара. А для этого мне многое пришлось изучить и познать, главным же было женское непостоянство и вечная тяга к иллюзиям – вот тут-то и лежали наши семейные тайны и ценности. Я их придумывала и увлекала Ирину, а она сводила с ума моих деток, которые из желания быть с нею наравне или заслужить её внимание могли сделать что угодно.
Однажды дочь по секрету призналась мне о своих видениях. Цветных и с сумасшедшим запахом. Я затаила дыхание, слушая её рассказ – он был почти рядом с давними гусарскими видениями. Ирина об этом не знала, откуда оно в моей кровиночке через несколько лет после моего исцеления? – Может генетический рецидив? Или всё же это работа Ирины?
Кто знает, как всё сложится дальше, только я теперь ещё внимательнее прислушиваюсь к внутреннему голосу и подсознанию.