ДОМ

Разнообразие отношений между мужчиной и женщиной, переживших ураган обожания, достаточно невелико. Да и действительно, есть всего-то четыре варианта. Первый, – она ушла, он остался. Второй, – он ушел, она осталась. Третий, – они плохо рассчитались на первый-второй и ушли оба. И, наконец, четвёртый, – он и она сидят на кухне, пьют чай и никуда не торопятся.
Всё!

Те же мытарства, когда он или она ходят туда-сюда с чемоданом и восклицаниями: «Я без тебя всё-таки не могу,- и, - Ох! Говорила же мне мама!» - можно отнести к тем же вариантам, находящимся в стадии колебательного процесса. Когда же пружинка неугомонности замирает, пилигрим с набором трусов и рубашек неизбежно оказывается с той или с другой стороны входной двери.

Сам же колебательный процесс неустанно изучается и описывается. И если вибрация его механики вступает в резонанс с нашими чувствами, то мы откладываем бухгалтерские книги, достаём из кармана батистовый платок и промокаем им хрустальные капли чувствительности. При этом мы убедительно просим того кто находится в это время поблизости: «Ах! Только, ради Бога, не рассказывай, что случится в конце!» Как будто в конце может произойти какая-то загадочная инвариантность.

В связи с этим все наши разговоры о том, что нам в жизни всегда важен результат, в этом случае, оказывается не более чем самообманом, потому как недолгий перечень результатов известен заранее.

***

Дом всегда гордился своим именем. Оно было таким большим, круглым и надёжным, как несокрушимый оберег – ДОООМ!
Когда двое, что были его душой, наслаждались счастьем, он чувствовал себя Богом. Богом, что даёт тепло, пусть и небольшого, но уютного и самодостаточного мира. Ему казалось, что вот-вот и исполнится его мечта, в которую, так или иначе, верует каждый. И он, ДОМ, станет тем, кого мудрые предки звали уважительно-сказочным – Терем.

Мечты его рухнули в одночасье. Тот, кто вбивал в него гвозди и носил большие тапки, стал вдруг долго и много курить на кухне. А она, что гладила его чистыми тряпицами и щекотала веником, всё чаще плакала, утопая в своём одиночестве. Затем в комнатах загремели раскаты скандалов, с многократным повторением страшного слова «измена», а ДОМ, как мог сдерживал ярость хлопающих дверей и заглушал звуки битой посуды, наваливаясь стенами и потолком на горькие слова обвинений.

Когда же тот, что называл себя хозяином, выблевал из себя остатки накопленного яда и, наконец-то, избавил её от мучительной озлобленности, ДОМ вдруг утерял свою былую распахнутость и скукожился до оклетья тюрьмы. Он помнил, как вслед за этим набежала целая бригада лекарей и принялась лечить его белилами и свежей кожей обоев. Сегодня он вспоминал об этом, как о бесполезной суете.
Тогда же… Но это тогда.

А сейчас – время сгладило углы и обветшало чувства. Тот, что ушёл когда-то за бОльшим и лучшим вернулся и вновь влез в свои тапки. И ДОМ снова примерил на себя покой и безмятежность. Но только всё чаще на его стенах стали проступать еле заметные серые буквы. То вдруг на кухне выступит жирным пятном полупризрачная «С», то в тёмном коридоре проявится разлапистая «К» или ляжет на пол растопыренная «Л», что вдруг возьмёт и превратится в гребенчатую «Е», которая вздохнёт, да и потянется своими лапками к повисшей на гардинах переливчатой «П».

Будучи же существом чувственным, но совершенно неграмотным, ДОМ всё складывает и складывает эти буквы в слово и мечтает о том, чтобы это слово было – Терем…